Текст книги "Только позови"

Автор книги: Джеймс Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Книга пятая. Конец всего

Глава двадцать девятая

Бобби Прелл узнал об этом в Канзас-Сити. Стрейндж позвонил ему по междугородному телефону в отель «Мюэлбах».

Прелл совершал свою первую агитпоездку по стране с целью распространения облигаций военного займа. Стрейнджу понадобилось несколько часов, чтобы поймать его, потому что Прелл мотался по городу. Это был их первый день в Канзас-Сити, а первый день всегда уходил на беготню и устройство каких-то дел, на «работу», как говорили в бригаде, хотя то, что делал он сам, Прелл вряд ли мог назвать работой. Он в тот день тоже мотался по городу с кем-то из группы, не по делам, а с бабами. Мужчины в бригаде таскались с женщинами повсюду, куда бы они ни приехали. Когда после восьмичасового отсутствия Прелл наконец объявился в отеле, внизу, у дежурного клерка, его ожидали шесть белых листочков, извещающих, что его разыскивают по телефону. Звонили из Кэмп О'Брайера. Некто Стрейндж, сержант Стрейндж.

В первый момент Прелл даже не мог сообразить, кто это такой. Все настолько отдалилось, ушло в прошлое. Если бы на бланках значилось «Общевойсковой госпиталь Килрейни» и «Делла Мей» или «Люксор», куда прошлым месяцем переехала ее мать, он бы подумал, что у Деллы, очевидно, появилась какая-то ненормальность в ее дурацкой беременности. Но Стрейндж из О'Брайера, где он и месяца не пробыл? Уму непостижимо, зачем он ему понадобился.

Прелл собирался посидеть с двумя парнями из «команды» и Джерри Курнцем, «режиссером – постановщиком» их «программы». Они договорились встретиться с несколькими дамочками, которых они понабрали за день: те таскались за ними, как хвост кометы. Бригада сплошь состояла из молодчиков голливудского типа, так что лексикон Прелла значительно обогатился стильными выражениями «шоу-бизнеса».

Однако сейчас, держа в руках шесть белых листочков, Прелл решил, что никуда не пойдет. Он отдохнет и поест в номере, ему, может, позвонят тем временем, и тогда он присоединится к ним позднее.

– О'кей, но учти, – сказал Джерри Курнц, – урожай нынче на большой. Дамочки созрели. А ты как-никак гвоздь программы. Глядишь, и не управимся без тебя.

Курнц окончил колледж, но обожал ввернуть простецкое словечко к месту и не к месту, а то и нарочно путал грамматику.

– Ноги что-то устали, – сказал Прелл и сузил глаза. Все уже знали, как он не любит говорить о своих ногах.

– Ладно-ладно, – торопливо согласился Курнц. – Давай отдыхай. Ноги, конечно, важнее.

Все разошлись по своим комнатам.

Прелл знал, что киношники побаиваются его. Побаиваются, во-первых, потому, что ему приходилось убивать людей и его самого едва не убили. Из-за этого в их глазах он был существом иного порядка, не похожим на других. Во-вторых, потому, что он родом из Западной Виргинии, да еще из шахтерского поселка. Кроме того, он очень выразительно суживал глаза.

Прелл велел принести ему в номер бурбону и с облегчением уселся в коляску. Коридорный повез его к лифту.

С самого начала поездки он вместе с Курнцем разработал особую тактику: в какой бы гостинице ни остановились, держать складную коляску в укромном местечке рядом с регистратурой и не таскать ее с собой в машине по городу, если только вечером не предстояло выступление Прелла, а времени заехать в отель не предвиделось. Для дневных выходов он брал короткие костыли с подлокотниками. Инвалидную коляску Прелл ненавидел лютой ненавистью и пользовался ею только в крайних случаях. Бывали, однако, моменты, как сейчас, когда он так уставал, что не мог обойтись без нее.

Номер был просторный и удобный. Преллу все-таки пришлось выбраться из коляски, чтобы замешать себе порцию на столике – баре. Коридорный принес еще одну бутылку. Заперев на двойной замок дверь и даже навесив цепочку, Прелл снял штаны и с удовольствием растянулся на кровати. Глядя на его невозмутимое лицо, никто не догадывался, чего ему стоит подняться на ноги с низкого сиденья.

Ноги были не просто натружены – они ныли, как два больных зуба. Боль не утихала ни днем, ни ночью, и лучший способ пересилить её – двигаться, больше двигаться. В конце концов к такой зубной боли так привыкаешь, что, когда попадешь к дантисту и тот успокоит ее, кажется, будто тебе чего-то не хватает.

Чтобы взять стакан, Преллу приходилось каждый раз поворачиваться на бок и приподниматься на локте. Ему надоело это, и он перелез в коляску и стал потихоньку тянуть виски. Допив стакан, он снова улегся на кровать и уснул.

Что-то пронзительно загудело. Прелл вздрогнул, одним махом, перемогая боль в бедрах, перекатился на живот и зарыл голову в подушку: мины! И тут же спохватился: ну и дурак же! Сколько уж прошло – восемь месяцев или девять? Пока Прелл поднимался, пока он взял трубку, телефон звонил не переставая.

– Да? – отозвался он настороженно.

Это был Стрейндж. Он не стал ходить вокруг да около. Прелл ничего не слышал о Лэндерсе? Он погиб.

– Погиб? Как погиб?

Стрейндж был краток. Попал под автомобиль, какая-то мадам наехала – и насмерть убило, машина гражданская, хотя с гарнизонным номером. Жена какого-то офицера. За час до этого он получил окончательное увольнение, шел из расположения части. Женщина, конечно, сама не своя.

– Надо же – так глупо загнуться, – бормотал Прелл. Стрейндж звонит в такую далищу, чтобы сказать ему об этом? Первой его мыслью было, что Лэндерс попал по пьяной лавочке в драку в какой-нибудь бильярдной или в баре. – Нет, честное слово, глупо, – повторил он.

– Да, глупо, – подтвердил Стрейнджев голос. – Но есть кое-какие непонятные обстоятельства. Женщина утверждает, что он сам шагнул под колеса, она уже не могла свернуть. И что он смотрел прямо на нее. – Стрейндж резко оборвал, как точку поставил.

– Что значит «шагнул под колеса»? Ничего не понимаю, – сказал Прелл, а самому подумалось: я-то тут при чем? Он еще не совсем отошел ото сна, но улавливал какую-то незнакомую, беспокойную интонацию в голосе приятеля.

– Зачем ей выдумывать такую историю? Ее никто ни в чем не обвиняет. Все говорят, что несчастный случай и она ни при чем. Смысла ей нет – выдумывать.

– Погоди-погоди! Ты хочешь сказать, что это самоубийство? – Сон с Прелла как рукой сняло, хотя тут же он снова удивился про себя: ну и что? Мне-то зачем звонить? Если Лэндерс решил покончить с собой, кто ему запретит? – Он сам, Джонни?

– Никто не говорит про самоубийство. Официально как несчастный случай проходит, это ясно. А с другой стороны, с какой стати ей выдумывать? – Стрейндж помедлил. – Может, она все равно вину за собой чувствует, хотя и не виновата? Так ведь бывает?

Только сейчас до Прелла начало доходить, что Стрейндж звонит не столько из-за Лэндерса, сколько из-за себя самого. Он, Прелл, никогда не был близок с Лэндерсом, даже плохо знал его. Лэндерс – не кадровый, с пополнением пришел. Зато Стрейндж – настоящий кореш. И раз он нужен Стрейнджу, значит, нужен.

– Бывает же, правда? – настойчиво повторил Стрейндж.

– Не знаю, вообще-то бывает, – неуверенно ответил Прелл. – Слышь, Джонни, сейчас мы все равно ничего не решим. Может, еще что есть, чего мы не знаем. А что Уинч говорит? Он-то что думает?

– У него разве узнаешь когда? Здорово вроде растревожен. А я подавно, если по чести сказать. Но тебя-то я не хочу беспокоить, хотя и звоню.

– По-настоящему-то я с ним не очень, – медленно проговорил Прелл.

– Знаю я, но как-никак вместе вчетвером обратно плыли.

– Помню. Он еще несколько раз ко мне в салон заглядывал, – говорил Прелл, а сам судорожно искал и не находил верные слова, чтобы успокоить друга.

– Ага, а мы… – Прелл слышал, как Стрейндж глотнул воздуха. – А мы тут потрудились малость, чтобы он получил нормальное увольнение вчистую. Уинч особенно постарался. Думал, он этого хочет. Лэндерс и сам говорил: только того, мол, и хочу – уволиться к чертям из армии. Одному лейтенанту… – голос пошел вверх и осекся.

– Да, ты говорил. Я думал, что все устроилось.

– Ты поставь себя на его место. Тебя вышибают из армии, ты выходишь за ворота госпиталя – и все. Как бы тебе было?

– Плохо, – согласился Прелл. – Но я – другое дело. Он ведь не кадровый солдат… Ну, вообще – не из кадровых, – поправился он. – Он же сам хотел уволиться.

– Да, верно это, не кадровый, – неуверенно протянул Стрейндж.

– Послушай, Джонни, ты… это самое… не раскисай. Через пару недель я буду в Килрейни. Потолкуй пока с Уинчем.

– Не хочет он ни о чем толковать.

Конечно, не хочет, подлец этакий, подумал Прелл раздраженно.

– Вернусь вот – и поговорим про все, хорошо?

– Ладно. Ты не подумай, что я помираю. Просто решил, что надо тебе сообщить.

– Правильно решил. Хорошо сделал, что позвонил, – соврал Прелл. – Если что, завтра тоже звони. Послезавтра мы уже в Небраску махнем, в Линкольне будем.

– Ладно. Ты не беспокойся, слышишь? За меня-то нечего беспокоиться. У меня все нормально. Приедешь – увидимся.

– Как там, в новой части? – поинтересовался Прелл.

– Нормально. Чего тут может быть? Я ведь теперь в войсках связи. Сварганить ребятам чего посъедобнее и раздать, пока не остыло, – всего и делов-то.

– Небось лопают и похваливают, – помимо воли расплылся Прелл и спохватился: ну, не идиот ли, не видит же его Стрейндж.

– Вроде довольны. Ну ладно, пока. – Но прежде, чем повесить трубку, вежливо осведомился: – У тебя-то как, порядок?

– Полный! – бодро ответил Прелл. – Я и не знал, что уродился оратором.

– Ну и замечательно.

В трубке щелкнуло и замолкло. Прелл вдруг понял, что весь разговор простоял на ногах, и ныли они безбожно. Он снова растянулся на кровати и начал себя корить.

Ему было стыдно, что он не подбодрил Стрейнджа как следует. Стыдно, что сравнительно спокойно воспринял известие о смерти Лэндерса. Стыдно и жаль, что не пытался по-настоящему сдружиться с ним – почему так вышло?

Но больше всего Прелла тяготила нынешняя его роль. Во что он ввязался? Толкает речуги, платным агитатором заделался. Шут записной – вот он кто, хоть и с высшей военной наградой. Бригада ломает комедию, и он с ними.

На Прелла снова нахлынуло горькое чувство ненужности и смехотворности того, что они делают. Оно наваливалось каждый день, тяжелее и упорнее раз от разу, и он бился что есть силы, тщетно стараясь избавиться от него.

Это чувство поднималось в нем примерно в одно и то же время, к вечеру. Они мотались целый день по городу, потом он возвращался в гостиницу, чтобы передохнуть перед торжественным сборищем с его выступлением или перед очередной попойкой с этими голливудскими хлыщами, вырядившимися в армейскую форму. Он ложился на кровать, чтобы дать отдых ногам, и мучительно думал.

Шут и есть, взывай к долгу, дави на слезу – что угодно, лишь бы народ раскошелился на поганые облигации. Форменный шут, только называется «главным исполнителем», вокруг которого вьются разные «осветители», «звукооператоры» да еще «сценаристы», «режиссеры», «продюсеры». И каждый указывает, что говорить и как, куда встать и где сесть. На кой ему это? Что он тут делает?

У Прелла не было ответов на одолевавшие его вопросы. Вернее, он знал ответ, один-единственный, простой, и с самого начала его знал: он хотел любой ценой остаться в армии. А выбор был один: или вот так, или давай на улицу в штатском пиджачке.

Один раз Прелл уже пережил те же сомнения – давно, еще в начале декабря, перед тем как было принято окончательное решение. Его вызвал генерал Стивенс, тогда еще полковник, и предложил на выбор: демобилизация или участие в распространении военного займа. Стивенс был настолько любезен, что предложил обсудить оба варианта. Тогда они все и порешили вдвоем.

– Я понимаю, что идея может показаться непривлекательной, – говорил Стивенс. – Но другого способа я не вижу. Иначе мы не имеем права держать вас в армии. Я подразумеваю ваше состояние.

Седоволосый, подтянутый, он отодвинулся вместе с креслом от стола и с улыбкой смотрел на сидевшего перед ним в инвалидной коляске Прелла.

– Признаюсь, я испытываю какую-то личную заинтересованность в ваших делах, Бобби. Это началось, когда мы только познакомились. Вы протестовали против ампутации, и мы вместе искали выход, помните?

– Конечно, помню, сэр, – отвечал Прелл хриплым голосом.

– Тогда у вас еще не было Почетной медали, а многие полагали, что не будет и ног. – Полковник благодушно улыбался. – Я хорошо помню ваше заявление о том, что вы мечтаете прослужить в армии все двадцать лет.

Прелл кивнул, но выдавить ответную вежливую улыбку не смог.

– Я еще раз взвесил все возможности. Самым внимательнейшим образом, вместе с уорент-офицером Александером. Не знаю, понравится вам или нет, но мне ваше ближайшее будущее рисуется так…

В настоящее время Прелл находится на излечении в госпитале, следовательно, не числится ни в какой части. Идея состоит в том, что он получает назначение в Вашингтон, в управление генерал – адъютанта, но остается в Люксоре, в распоряжении штаба Второй армии. Непосредственным его начальником будет он, Стивенс, по крайней мере первое время. Если первые две – три поездки окажутся успешными – на что они весьма рассчитывают – и если Преллу позволит здоровье, то впоследствии его, скорее всего, переведут на Западное побережье, в Лос-Анджелес, а затем, вероятно, и в Вашингтон. Работать он будет с театральными деятелями, специально привлеченными для этой цели. В разъездной бригаде, распространяющей облигации военного займа.

– Таким образом вы будете при деле, во всяком случае до окончания войны.

– А после войны? – спросил Прелл.

Стивенс поднял ладонь.

– После войны… кхм, – откашлянулся он. – После войны придумаем что-нибудь другое.

После войны начнется массовая демобилизация, и все кинутся искать работу. Для всех, конечно, не найдется. С другой стороны, будет целый ряд вполне приличных должностей для тех, кто имеет соответствующую квалификацию.

Можно назвать, например, службу подготовки офицеров запаса, которая существует во многих колледжах и университетах по всей стране. Обычно эти места держат для кадровых мастер-сержантов с многолетним стажем, но известны исключения, берут людей пониже званием.

– Не вижу причины, которая помешала бы вам подготовиться к такой должности.

Полковник отечески улыбался, а Преллу хотелось плакать от благодарности и любви к старому подобранному солдату, любви безумной, невыразимой, не сравнимой ни с чем, что он когда-либо испытывал к другим людям. Стивенс являл образец офицера – джентльмена, принадлежал к той школе командиров старой закваски, под чьим началом он мечтал служить, когда вступал в армию, хотя такие попадались ему почему-то редко. Ради него в ту минуту он был готов сделать все.

– Не утверждаю, что вы будете в восторге, – продолжал Стивенс, – но это лучшее, что мы можем предложить. С помощью уорент-офицера Александера я прозондировал почву через службу переподготовки офицеров. Полагаю, что после войны вы сможете получить должность в СПОЗ. Особенно с Почетной-то медалью.

– У меня только один вопрос, сэр, – хрипло выдавил Прелл. – Эта работа… по военному займу – она не не уронит честь ордена?

Полковник буквально вперился в Прелла.

– Ничто не может уронить честь Почетной медали конгресса и умалить то, что вы совершили, чтобы заслужить эту высокую награду. Помните это!

– Есть, сэр, – отчеканил Прелл, однако рискнул пойти дальше. – Мне кажется, что меня наградили незаслуженно.

– Так не бывает. Если наградили – значит, заслуженно. Для того и существует строгая процедура рекомендаций и представлений, чтобы исключить всякую ошибку. Поскольку вы награждены, то заслуживаете все, что положено орденоносцу. – Полковник едва заметно улыбнулся, хотя глаза глядели так же строго.

На том они и порешили еще в начале декабря. Есть ряд осложняющих обстоятельств, пояснил Стивенс, и их надо устранить для работы в СПОЗ, главное среди них – проблема звания. Если Прелл собирается претендовать на такую должность, то он должен попасть в офицерский состав, то есть дослужиться хотя бы до первого лейтенанта, чтобы уволиться в звании мастер-сержанта. Демобилизация после войны предполагает понижение в звании на два ранга. Он, Стивенс, уже провел кое-какую работу, по настоящее время Прелл всего лишь штаб-сержант. После первой успешной поездки Преллу дадут техника-сержанта, а немного погодя и мастера. Когда он будет переведен на Западное побережье или непосредственно в управление генерал-адъютанта в Вашингтоне, его произведут в офицеры – сначала он получит второго лейтенанта, а затем присвоят ему звание первого лейтенанта.

– Все это хитро придумано, но что поделаешь, – усмехнулся старик. – Если я хочу выйти в отставку в звании полковника, то до окончания войны я должен заработать генерал – майора.

Стивенс пододвинул кресло к столу.

– Я, разумеется, не могу вам дать полные гарантии. Никто не может абсолютно гарантировать такое продвижение за короткий срок. С моей стороны было бы непорядочно давать определенные обещания. Но я думаю, что ради такого дела стоит потрудиться и, разумеется, следует все спланировать заранее.

Прелл кивал, не находя от волнения слов. Он был покорен откровенностью и джентльменской порядочностью старого полковника, и у него захватывало дух от перспективы такой стремительной карьеры.

Именно откровенность и порядочность Стивенса побудили Прелла обратиться к старику за советом, когда через месяц он узнал, что влип в историю с Деллой Мей.

Собственно, идти больше было не к кому. Не к Стрейнджу же – что он может посоветовать? Кроме того, после их первого разговора он еще два – три раза по разным поводам бывал у Стивенса: тот объявил, что дверь его кабинета всегда открыта для кавалера Почетной медали. Прелл уже смотрел на полковника почти как на отца. Да и как может быть иначе у мальчишки из Западной Виргинии, который, сколько помнит себя, всегда был сиротой. Ни Уинч, ни Стрейндж для такой роли не подходили.

Может, разговор был не совсем такой, как Прелл рассказывал потом, на свадьбе, Стрейнджу, но в целом рассказывал верно. Вряд ли уж он мог заделать ей ребенка в самый первый раз, со своими-то больными ногами, как только они легли наконец по-настоящему в постель. Нет, не в первый. Но уж в первые несколько дней – это точно. Проклятые колени болят, как тут выдержишь, хотя он старался быть осторожным. Да и оторваться они друг от друга не могли. И вот через пару-тройку недель приходит она и объявляет, что у нее «нет этого дела». Смотрит перепугано, а у самой вид такой довольный, торжествующий, как будто бой выиграла. Светится вся, подлая, ну, тут он и понял: попался-таки!

– Жениться, жениться без всяких разговоров! – воскликнул Стивенс, едва Прелл успел выложить ему как на духу, что случилось. – Это единственный достойный выход.

Прелл был готов к такому ответу, но ему нужно было время, чтобы свыкнуться с мыслью о будущих переменах.

– Есть, наверно, и другие способы решения, сэр… То есть если посмотреть на это как на математическую задачку. Должны быть.

– Например.

– Ну, например, не жениться, и все. Это ведь часто здесь бывает, сэр. И я не первый, и она не последняя. Поедет к себе домой и родит потихонечку. Мамаша работать будет, а она с ребенком. Или наоборот. Так ведь делают. А мне еще поездки предстоят и перевод.

– О чем вы говорите, дружище? Как же так? Что ее отец скажет? Где он, кстати?

– Он в армии, сэр, на тихоокеанском. Кажется, на Новой Гвинее.

– У Макартура, – пробормотал себе под нос Стивенс.

– В войсках связи.

– Слава богу, не в пехоте. Ну-с, какие еще есть гениальные идеи?

– Можно еще аборт сделать. На Южной Главной улице есть один доктор… где-то за Бай-стрит принимает, около черного города. У ребят адресок есть. Да и у нее тоже имеется.

– Погубить человеческую жизнь? Ну уж нет! – возмутился Стивенс.

– Какая там жизнь, – защищался Прелл, – полтора месяца всего.

– Все равно! Человеческая жизнь – это самое ценное, – твердо изрек старый вояка. – М-м… А откуда у нее этот… этот «адресок»?

– Говорит, от подруги. На всякий пожарный взяла.

– Понятно… Скажите, у вас полная уверенность, что отец – вы?

– «Нет» легче всего сказать. Но если по чести, как мужчина мужчине, то да, полная.

– Тогда и надо поступать как полагается порядочному человеку, – строго сказал Стивенс. – Развлечься всякий не прочь, а вот платить за это не любим. Мы, мужчины, обязаны оберегать женщин, не давать их в обиду. Они нуждаются в нашей защите. На этом зиждется вся наша цивилизация. Дд-а… а мать этой девушки – она знает?

– Знает, – отмахнулся Прелл. – Она с ней первым делом поделилась.

– Вот как? – протянул Стивенс, не сводя глаз с Прелла. – Ну и что же мамаша?

– Она? Обеими руками за то, чтоб мы обженились. Говорит, из меня артист может выйти, кинозвезда.

– Что?!

Прелл пожал плечами.

– Говорит, раз я буду в этих поездках, у меня завяжутся нужные знакомства с голливудчиками. Даже расписывала, как можно сделать многосерийный фильм – я играю хозяина ранчо где-нибудь на Западе, в инвалидной коляске по поместью разъезжаю. Думает, что я сделаюсь вроде Хоплонга Кэссиди или Джона Уэйна.

– Ну и ну!

– Она малость не того, сэр. И вообще у нее тут мужчина есть в Люксоре, при штабе Второй. Она хочет переехать в город, к нему. Вот и рассчитывает: как сбагрит Деллу Мей с рук, так она – вольная птица.

– А муж на Новой Гвинее – он знает об этом?

– Вряд ли, сэр. Откуда?

– Может быть, дочь написала.

– Нет, не думаю.

Удивление в глазах полковника росло.

– Все равно ей, она такая.

– Догадываюсь. И вы общаетесь с этой женщиной? С мамашей, я имею в виду?

– Мало, сэр. Но иногда приходится.

Стивенс еще раз пристально поглядел на Прелла и вздохнул.

– Да, попал в переплет, парень, ничего не скажешь.

– Попал, сэр, чего тут сказать.

Сердито хмурясь, Стивенс уставился в стол, как будто стол и был виноват в случившемся, потом решительно вскинул голову.

– Если хотите знать мое мнение, скажу: надо жениться. Вы обязаны жениться, несмотря ни на что. Это ваш долг. Кроме того, как знать – может, она действительно любит вас.

– Орден она на мне любит, вот что, – угрюмо ответил Прелл.

– Все равно обязаны жениться. Ребенку нужно имя. – Полковник машинально рисовал какие-то фигуры на листе бумаги.

Так или иначе Прелл знал, что услышит именно это. Оно словно бы носилось в воздухе еще до того, как он пришел к полковнику. Может статься, он и пришел к Стивенсу как раз затем, чтобы услышать от него подтверждение.

– Если вы так считаете, я готов, сэр.

Полковник обвел фигурку размашистым кругом, потом еще двумя и отбросил карандаш.

– Да, именно так! Вы подали мне превосходную мысль. Я думаю, мы сумеем извлечь пользу из этого случая. Мы вас разрекламируем. – И Стивенс принялся излагать идею проведения в госпитале бракосочетания.

Даже сейчас, в Канзас-Сити, Прелл не знал, в какой мере эта идея повлияла на его окончательное решение жениться, хотя понимал, что повлияла. Кроме того, как сказал Стивенс, «если не подойдете друг другу, всегда можно получить развод. Зато у вашего сына будет имя». Так и сказал – сына. Хотя откуда он знал, что родится сын, одному богу известно. Делла Мей была уже на пятом месяце, но никто, даже врач, конечно, понятия не имел, кто будет – мальчик или девочка.

Пересиливая себя, Прелл снова встал с кровати и пошел к бару налить себе еще.

Часы на руке показывали десять тридцать. Скоро прекратят подавать ужин в номера, и если он сейчас же не сделает заказ, то придется обойтись осточертевшими сандвичами с индюшатиной.

Но есть ему не хотелось. Он взял стакан с неразбавленным бурбоном, присел на край кровати и не спеша выпил. Затем снова улегся и попытался погрузиться в сон, из которого его так бесцеремонно выхватил Стрейнджев звонок.

После свадьбы вся чувственность Деллы Мей как испарилась. То она устала, то болела спина, то тошнило. Напрасно Прелл доказывал, что за два дня, прошедших со дня свадьбы, никаких изменений в ее состоянии произойти не могло, – Делла Мей была неумолима. Стивенс преподнес им в качестве свадебного подарка номер в «Клэридже» на четыре дня, оплачиваемый из рекламного фонда гостиницы. Все это время Прелл почти не притрагивался к Делле Мей и получил в результате такое же удовольствие от медовой недели, как и в самом начале, когда она только появилась в их отделении и он был совсем плох.

Выходило, что она втайне питала отвращение к своей же пылкости, и теперь эта ее пылкость вытекла, как ртуть из треснувшего градусника, и осталась только пустая ломкая трубка с ничего не говорящими делениями, которыми раньше измерялся сердечный жар.

Выходило, что, укрепив брачным свидетельством тылы и прикрыв им фланги, она готова теперь стойко сражаться за свои так называемые принципы. И за самый очевидный из них: истинная южная леди должна обязательно с брезгливостью относиться ко всему, что касается секса.

Прелл еще глубже зарылся головой в подушку.

Сон подступал медленно, толчками, как будто порывами крепнущего, грозящего перейти в бурю ветра, он гнал и крутил летучие снежные хлопья, которые заметали землю белым безмолвием. Наконец Прелл уснул, и сразу же пошли кошмары. Или ему показалось, что уснул, потому что по-настоящему спала только одна его половина, а другая не могла отвести взгляда от навязчивых видений.

Ему снова привиделись его отделение и их разведка. Ребята снова и снова цепочкой шагали перед ним, и другая, бодрствующая его половина с ужасом смотрела на них и удивлялась, почему они так долго не приходили к нему. И на этот раз среди них, с ними был Лэндерс.

Но странная вещь: он никак не мог в точности определить, где же Лэндерс. Он то маячил среди убитых, то возникал вместе с ранеными. Приподнявшись на самодельных носилках, Прелл оглядывался назад и ясно видел обоих убитых – Кроужера и Симса, но рядом был и Лэндерс, или вроде бы рядом. Потом он пересчитывал раненых, все выходило точно, сколько их и было, но в веренице искаженных лиц он узнавал лицо Лэндерса. Прелл по очереди вглядывался в каждого, про себя называл каждого по имени, и Лэндерса среди них не было. Но он знал, что он тут, с ними.

Прелл проснулся в поту. Видение не посещало его уже порядочное время. И никогда, ни разу ему не снился Лэндерс.

Было уже за полночь. Он знал, что теперь не уснет, как ни старайся. Механически, как от сильного толчка, он тяжело поднялся с постели, ступая нетвердыми ногами, подошел к телефону и набрал номер штабного люкса Джерри Курнца. Гульба, само собой, в самом разгаре.

– А я тебе что говорил, черт ты двурогий! – радостно заорал Джерри в трубку. – Топай к нам. Истомились тут все, ждут тебя не дождутся. Одна тут совсем расстроилась. Она тебя приметила, а ты задний ход. Но вот, кажется, снова воспряла духом.

– А остальные наши где? Ребят хватает?

– Кого это сейчас интересует? – надсаживался Джерри Курнц. – Давай сюда!

Выбор Прелла пал на ту самую, которая горевала, что его нет. Это была привлекательная породистая блондинка, настоящая южная леди, она и держалась как леди, хотя набралась уже, судя по всему, порядком. Остальные тоже были совершенно положительные замужние женщины, не чета дешевкам, которые собирались на Четвертой улице в Люксоре.

Джерри держался теории, что, поскольку они нездешние, проездом в городе, им и везет на замужних дам. Женщина раскована, если знает, что у них не может быть ни общих знакомств, ни будущего общения и неловкости с обеих сторон.

Прелл вызвал дежурного и попросил отвезти его в коляске к Курнцу в номер. Коляска творила чудеса, он уже убедился в этом, она вызывала у дам прилив сочувствия и нежности к бедненькому герою – правда, лишь после того, как они удостоверялись, что он не какой-нибудь беспомощный паралитик.

Канзасскую блондинку звали Джойс.

– Джойс, вы не отвезете меня на этой штуке в мой номер? – закинул он удочку после того, как они мило поболтали, несмотря на гомон и тесноту в гостиной.

Им страсть как нравилось возить его в коляске и расспрашивать об ордене и о том, как он получил его. Прелл охотно рассказывал, отнюдь не напирая на свои сомнения насчет того, был ли он на высоте. Женщинам не интересно, когда мужчина не на высоте. Прелл рассказывал и сам начинал верить в то, что рассказывает, в то, что так оно и было.

– Твой-то где, в каких войсках? – спросил он Джойс.

– В Англии, – отвечала та пьяненьким голосом. – В авиации, но не летает, он у меня авиационный механик. – Она погладила ему израненную ногу. – Знаешь, он писал мне, что некоторые возвращаются с задания насквозь простреленные. У них в эскадрилье тоже есть двое с Почетной медалью.

Проснулась Джойс около пяти, трезвая как стеклышко. Глаза у нее испуганно бегали.

– Боже мой, что же я делаю? – проговорила она, натягивая простыню на грудь.

Прелл уже привык к этому деланному испугу утром, и видел этот жест с простыней, и слышал почти такие же слова. Все они одинаковы.

– Что ты теперь обо мне подумаешь?

И это тоже все они говорили. Прелл научился быть рассудительным и внимательным в такие моменты. Он начинал плести всякие нежности, но ему казалось, что они не слушают, что он говорит, и даже не видят его самого. Им было достаточно голоса, интонации.

У Прелла был замечательный предлог не вставать самому: инвалид не обязан провожать даму. Зато он каждый раз предлагал позвонить портье, чтобы тот вызвал такси. Им это нравилось.

Затем он переворачивался на другой бок и засыпал. В девять его будил звонок. Джерри Курнц неизменно интересовался, как оно было, и Прелл неизменно отвечал, что никак не было. Курнц понимающе хохотал.

На этот раз было несколько иначе. После того как Джойс, обернувшись у двери, послала ему пламенный воздушный поцелуй – натянув платье и наложив грим, они тут же приходили в себя, – Прелл, набросив халат, перебрался в коляску. Он боялся уснуть – из-за кошмаров. Он сидел с бутылкой в руке, наслаждаясь женским духом, все еще присутствовавшим в комнате. Пил он совсем немного, только чтобы расслабиться: предстоял тяжелый день. Наверное, он и подремал – благо догадался застопорить колеса, но подремал самую малость и без всяких снов.

Вечером он выступал в огромном зале в центре города. Народу собралось много. Среди женщин, распространявших пригласительные билеты, Прелл увидел Джойс. Улучив момент, когда они остались одни, Джойс поинтересовалась, увидятся ли они сегодня. Прелл с сожалением отвечал, что никак не может. Ему было не до баб. Весь день он думал о Стрейндже и Лэндерсе, но Стрейндж так и не позвонил. Прелл не терял надежды, что он позвонит позднее.

Днем у Прелла было еще одно выступление, на котором он бодро отбарабанил заготовленную речь. Но, выйдя вечером на сцену огромного зала, он забыл про нее и неожиданно для самого себя начал говорить о Лэндерсе. Посередине речи он понял, что бессовестно фантазирует, чтобы разжалобить аудиторию. По его рассказу выходило, что у Лэндерса было тяжелое ранение, которое привело к ампутации ноги, что потом потребовалась повторная операция и Лэндерс умер.