Текст книги "Все девочки взрослеют"
Автор книги: Дженнифер Уайнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Вы написали книгу, чтобы люди вас любили?
– Нет, – отозвалась я, когда оправилась от удивления. – Нет, для этого я просто сплю с кем попало.
Издатель добавил в тур еще четыре города: Денвер, Альбукерке, Сан-Франциско и снова Лос-Анджелес. В Пасадене, где предстояла последняя встреча с читателями, у меня закончилось нижнее белье, я растеряла; всех куколок Джой и мечтала лишь вернуться домой, неделю-другую поспать и запланировать свадьбу.
– Угадайте, кто к вам пришел! – встретила меня заведующая книжным магазином.
Мы вышли из ее кабинета. Сестра увела Джой искать книжки об Элоизе.
– Даже не представляю.
Наверное, Макси. Может, выбралась на денек? В то время моя подруга-кинозвезда переснимала кое-какие сцены в Ванкувере (по ее словам, этот город легко превратить в настоящий Нью-Йорк). Я с надеждой осмотрела толпу. Двадцать человек. Неплохо.
– Привет, – весело сказала я, отгоняя усталость и натягивая улыбку «для публики». – Огромное спасибо, что пришли. Прочту небольшой отрывок из «Больших девочек».
Я подняла книгу, как советовала Лариса, чтобы все хорошенько разглядели обложку. Хотя ее и без того трудно было пропустить: огромные полуобнаженные груди, между ними – мороженое, и вишенка сползает прямо в декольте. Не слишком интеллектуально. На книге Дэниела Ферстманна Фридлендера красовался зернистый черно-белый снимок чехословацкого замка. «Ладно, – подумала я. – Может, в другой раз».
– А потом отвечу на вопросы...
Я умолкла, увидев мужчину в последнем ряду. Синий костюм. Курчавые темные волосы, посеребренные сединой. Мужчина блестел: золотые часы и обручальное кольцо, очки и зубы. Отец поднял руку, и мое сердце остановилось.
– Кэнни, – интимно произнес он, словно в книжном магазине никого, кроме нас, не было.
Я с трудом сглотнула и выдавила:
– Привет, папа.
По комнате прошел шепоток. Видимо, те, кто читал роман, вспомнили ужасного отца, фигурирующего в нем. Я заставила себя открыть книгу и прочесть по памяти слова, написанные давным-давно:
– «Из всех мужчин, которые меня использовали и бросили, первым и худшим был отец. Дрю Бланкеншип дышит ему в затылок. Когда я пролистывала номер “Космо”, соблазненная, как обычно, обещанием быстро сбросить десять фунтов, познать тонкости звездного макияжа и выучить пару экзотических поз, которые заставят его стонать, скулить и по-собачьи молить о добавке, я с удивлением обнаружила имя Дрю под статьей “Большая-пребольшая любовь”. “Дрю написал статью?” – удивилась я. Это ведь я охотилась за внештатными заказами и это я надеялась когда-нибудь увидеть свою фамилию в национальном журнале. До сих пор я считала, что предел мечтаний Дрю – вырастить куст марихуаны, который попадет в “Хай таймс”[64]. Я просматривала статью, понимая, что ошибалась. Мое сердце билось все сильнее, руки заледенели».
Толпа смеялась в нужных местах и благодарно вздохнула, когда выяснилось, что название «Большая-пребольшая любовь» – намек на пышную фигуру Элли. («Честное слово, хозяйство Дрю тут ни при чем, – написала я. – Поэтические преувеличения так далеко не заходят».) Я читала и украдкой посматривала на папу, по-прежнему стоящего в заднем ряду – руки в карманах, лицо непроницаемо. Судя по всему, фраза об отце его не задела. Я снова обратилась к роману, мысленно сосредоточившись на своей сестре и Джой и успокаивая себя, что в огромном кресле, спиной к собравшимся они в безопасности. «Убереги ее, убереги ее, убереги ее от него». Кровь стучала в виски. Ладони стали липкими от пота.
– Вопросы? – обратилась я к залу.
Руку подняла женщина в переднем ряду.
– Я сочиняю роман, – сообщила она.
Я машинально начала объяснять, как написать книгу, найти агента и вывернуть правду наизнанку. Внезапно у меня перехватило дыхание. Джой с историей об Элоизе в руках брела по проходу прямо ко мне.
– Прошу прощения, – пробормотала я. – Люси? – позвала я в микрофон.
Сестра прибежала из детского отдела. Быстро... но недостаточно быстро. Под гул толпы отец нагнулся и подхватил Джой на руки. Обычно дочь вопила при виде незнакомых мужчин. Боялась, часто не зря, что незнакомец – очередной доктор, собирающийся уколоть ее иголкой. Но на этот раз она уютно свернулась на груди своего деда и обхватила его руками за шею. Мое сердце остановилось.
– Привет, котенок, – сказал отец.
– Котенок! – повторила Джой и радостно захлопала в ладоши.
Я замерла, не в силах поверить в происходящее. Отец тем временем достал из кармана маленькую серебристую камеру и с улыбкой протянул соседу. Тот охотно сделал снимок. Наконец я смогла пошевелиться.
– Джой. – Я протянула руки к дочери.
– Котенок! – хихикала Джой.
– Поздравляю, – сказал отец.
Он осторожно поставил Джой на пол. Когда я смахнула слезы и подняла дочь, отец уже ушел. Я стояла, разъяренная и смущенная, мое сердце колотилось, ноги стали ватными. Зачем он явился после стольких лет? Я села в кресло и закрыла глаза. Неважно. Завтра утром мы уезжаем. Дома разберусь.
На следующий день мы прибыли в Филадельфию, в мое уютное жилье, к Питеру, тоска по которому всю последнюю неделю почти не отпускала. От чемодана отвалились два колесика. Сестра прихрамывала после попытки забраться в складной манеж Джой. («Хотела выяснить, – не без пьяной гордости пояснила она, – помещусь ли в нем».) Посаженный мной садик задушили сорняки; кадки с анютиными глазками и петуниями задыхались от жажды. Книга стерла из жизни целый сезон.
Я стала модной новинкой, кумиром больших женщин. И потому вернулась домой с утешительным призом: пачкой предложений одно безумнее другого. Например, стать новым «лицом» весонаблюдателей.
– Но я же толстая! – напомнила я Ларисе.
– Полагаю, они это исправят, – хмыкнула она.
Хочу ли я рекламировать низкокалорийное печенье, обезжиренное мороженое, одежду для беременных большого размера? (Нет, нет, очень соблазнительно, но тоже нет.)
Банк выдал мне белую кредитную карту – редкую разновидность, у которой нет лимита, зато есть всевозможные привилегии и бонусы. Врач из Иллинойса предложил бесплатную операцию по уменьшению желудка. Пластический хирург из Питтсбурга – дармовую ринопластику. Четвероюродный брат, которого я видела третий раз в жизни, попросил денег в долг, намереваясь открыть бизнес: персональные тренинги плюс безалкогольный бар. (Я отказала, но взамен предоставила возможность укоротить нос или желудок – на выбор.)
Самой странной была идея рекламировать тампоны на территории учебных заведений.
– Мне что, придется разъезжать по колледжам в костюме гигантского тампона? – спросила я у Ларисы по телефону.
Я так и видела, как она сидит в мягком розовом кресле за антикварным кленовым столом и листает бумаги.
– Не думаю, – отозвалась Лариса.
Я не унималась.
– Может, мне все-таки одеться гигантским тампоном?
– Гм...
– Эта компания выпускает тампоны с веревочками или без?
– Нравится шутить насчет месячных? – вздохнула Лариса.
– Мне столько приходится впитывать! – воскликнула я.
Времени ни на что не хватало. Когда я вернулась домой, издатель организовал еще шесть интервью. До того как сочинить книгу, до того как родить ребенка, я много лет вела развлекательную рубрику в «Филадельфия икзэминер». Я решила, что десять лет жарки котлет подготовили меня к путешествию по мясорубке. Увы, я ошибалась. Я впускала в дом бывших коллег: прыщавых и гладких, беспокойных и безмятежных, работающих матерей со звонящими мобильными, медлительных стариков, которых кидало из газеты в газету и из журнала в журнал. Показывала им дом, травила байки о книжном туре, знакомила с Джой. В основном получалось неплохо. Правда, журналисту из «Паблишинг тудей» не понравилось содержимое моего холодильника (слишком много масла и слишком мало свежих фруктов). А чикагский еженедельник опубликовал интервью под мерзким заголовком «Неподъемная девица – королева современного любовного романа». («Неподъемная? – жаловалась я Питеру, размахивая вырезкой – Неподъемная? Пусть зарубят себе на носу, «неподъемными» бывают мешки с мусором. А я пухленькая».)
Как-то в воскресенье утром я открыла почтовый ящик и увидела, что «Икзэминер» нет.
– Это ты забрал газету? – крикнула я.
Питер отвел глаза и покачал головой.
– Сегодня не принесли, – ответил он.
У меня упало сердце. Газета приходит всегда, значит, Питер встал пораньше и выкинул ее. Я поняла почему. За неделю до этого я беседовала с журналисткой из «Икзэминер», тихоней, нанятой на мое место. Она принесла букет гвоздик из супермаркета.
– Обожаю детишек! – сообщила журналистка перед знакомством с Джой. – Если вам вдруг понадобится няня...
Я поблагодарила. Видимо, «Икзэминер» платит ей меньше, чем когда-то мне. Интервью заняло всего полчаса. В основном я отвечала на вопросы о том, как выкроить время на книгу, работая в газете, как найти агента, не может ли мой агент прочитать ее книгу, ведь теперь она знает, как выкроить на это время.
Питер встал у меня за спиной, положив ладони мне на плечи. Я глубоко вздохнула, собираясь с силами.
– Совсем плохо? – спросила я.
– Лучше тебе не читать.
– Ерунда. Бывший парень обозвал меня толстухой в «Мокси». Что может быть хуже?
Мучительная пауза.
– По-моему... – начал Питер.
Зазвонил телефон, и я схватила трубку.
– Алло?
– Зачем ты рассказала «Икзэминер», что я лежала в клинике для алкоголиков?! – завопила сестра.
У меня отвисла челюсть.
– Зачем я что?
– Зачем... ты... рассказала... «Икзэминер»... что... я лежала в клинике для алкоголиков?! – Похоже, сестра разозлилась не на шутку. – И если уж на то пошло, почему не объяснила, что я просто хотела с кем-нибудь познакомиться?
– Не знаю, о чем ты. Мы вообще тебя не обсуждали!
Сестра закричала еще громче.
– Но почему? Разве ты не в курсе, что мне нужна реклама?
– Погоди. – Я включила ноутбук в кухонную розетку, хотя Питер отчаянно мотал головой. – Я еще не видела статью.
Я открыла страницу. Сестра продолжала орать мне в ухо. Я сглотнула. « Вся подноготная, —гласил заголовок . – Как бывшая сотрудница “Икзэминер” Кэндейс Шапиро превратила грязное белье своей семьи в золото».
– Вся подноготная? – вслух произнесла я. – Грязное белье?
Запищал телефон – поступил звонок на вторую линию.
– Не вешай трубку, – велела я сестре. – Алло?
– Кэндейс! – Это был мой брат.
– Джош! – Страница продолжала грузиться. – Хочешь выяснить, зачем я поведала «Икзэминер», что Люси лечилась в клинике для алкоголиков?
– Нет, – отозвался он. – Всего лишь узнать, зачем ты подняла ту историю, когда в пятнадцать лет меня арестовали за распитие спиртных напитков.
– Ничего подобного!
Я изучала статью. « Кэндейс Шапиро сидит на диване в своем шикарном доме в центре города, с трудом закинув свои пухлые ноги друг на друга. Ее расплывшееся лицо искажено в ухмылке, словно она не до конца верит в богатство, свалившееся ей на голову». О господи! Я продолжила читать. Действительно, упоминалось об аресте Джоша (его замели на лужайке у друга за коктейль из ягодного сока с вином) и о кратком визите сестры в клинику. В статье указывался не только аванс за книгу, но еще и мой адрес и даже стоимость дома. В свое время я так же поступила с квотербеком «Иглз», вовлеченным в особо грязный развод.
– « Мятый сарафан шестнадцатого размера из магазина “Лейн Брайант”[65] лежит на неубранной постели Шапиро. На нем сохранился ценник – триста девяносто девять долларов девяносто девять центов», – вслух прочла я. – Так, для начала, этот сарафан стоил тридцать девять долларов девяносто девять центов!
Позвонили в дверь.
– Я открою, – вызвался Питер, потому что у меня снова запищал телефон.
Я перевелась на другую линию.
– Это мама, – ласково и безмятежно проворковала мать в трубку. – Кэнни, ты же знаешь, я не против, пиши обо мне. Но может, все-таки не стоило рассказывать всему свету, что я познакомилась с Таней в джакузи в Еврейском культурном центре?
– О господи, – застонала я. – Мама, я не...
Дверь дочкиной спальни распахнулась. Джой спустилась по лестнице в одной лишь треуголке и трусиках с русалочкой Ариэль. За пояс трусиков была заткнута зубная щетка.
– Пиратка Джой!
– Я перезвоню, – пообещала я матери, нажала «отбой» и поцеловала дочь. – Сходи надень штанишки и рубашку, милая.
– Презренные псы, – грустно сообщила Джой и направилась обратно в спальню.
Питер вернулся на кухню с коричневым бумажным свертком в руках.
– Кто-то испек для тебя печенье. – Он выкинул презент в мусорное ведро и вымыл руки. – Полагаю, лучше не пробовать.
– Уверен?
Я с отвращением читала статью, с каждым словом все больше чувствуя себя раздавленной.
– «Нервная и озлобленная»? «Обожает исповедоваться»? Да она не успела даже понять, насколько я на самом деле безумна. И к тому же исказила имя Джой! «Джойс» – это надо же!
Дверь спальни дочери снова распахнулась. Джой медленно спустилась по лестнице. Она сменила пиратскую шляпу на ковбойскую и нацепила на голый животик пояс и два пластмассовых шестизарядных револьвера.
– Ковбойка Джой!
– Штанишки, – твердо напомнила я. – Рубашка.
Каждое воскресное утро мы ходили в Старый город и в «Метрополитен бейкери», пили кофе с круассанами. «Только не сегодня», – подумала я. Ни за что не покажу свое расплывшееся и, возможно, ненормальное лицо людям.
– Черт побери! – Джой снова побрела наверх.
Я прочла вслух:
– « В доме Шапиро полно следов пребывания трехлетнего ребенка, от крошек печенья на полу до полусобранной пластмассовой магазинной тележки в гостиной. В тот день собака, Нифкин, разлеглась на диване, а вот дочери, Джойс, нигде не было видно. Шапиро объяснила, что теперь, когда ее настигла слава, с ребенком сидит бабушка. “Няни, моя сестра, мамина любовница, официантка из «Старбакс», лишь бы кого-то найти”, – засмеялась хозяйка, после чего поделилась со мной историей, как во время книжного тура ее сестра, накануне вышедшая из клиники для алкоголиков, умудрилась запереть Джойс в гостиничном номере».
Я захлопнула ноутбук. Оказывается, когда в журнале тебя называют толстой – это еще не самое страшное.
– Я плохая мать? – Я закрыла лицо руками. – Не понимаю. Она казалась такой милой! И откуда она узнала о джакузи?
– Кэнни, – осторожно начал Питер, – ты ведь рассказала эту историю всем в новостном отделе.
Я опустила голову. Он прав. Я действительно ввела в курс дела многих сотрудников. Причем используя трубочку и банку диетической колы для звуковых эффектов.
– Но зачем же было трезвонить об этом на весь свет?
Я упала на стул, подо мной что-то раздавилось. В лучшем случае пластилин. В худшем – недоеденный виноград.
– А сплетни о моей семье! – Я поежилась от стыда. – Она даже не спрашивала меня об этом! Ее интересовало только, пишу я от руки или на ноутбуке. – Я сморгнула слезы. – Почему она так со мной обошлась?! Я никогда бы так не поступила.
Питер поднял бровь.
– Никогда, – настаивала я. – Если бы мне пришлось брать интервью у журналиста, продавшего книгу, я бы написала нормальную статью, повозмущалась бы у себя дома и напилась бы с досады.
Питер поднял обе брови.
– Ладно, разве что с Брюсом, – проворчала я. – Но он меня бросил! Оставил! Беременную! Этот гад превратил мою жизнь в бездарную песню в стиле кантри, и я имела право... ну, знаешь...
«Отомстить», – прошептал внутренний голос.
– Все это описать, – закончила я.
– Вполне справедливо, – согласился Питер. – Но тогда не стоит злиться на людей.
– Нет, стоит! Разве я заслужила? Кого я обрюхатила и бросила?
Я прижала к глазам кулаки. В дверь снова позвонили. Нифкин зашелся в лае.
– Открой, – попросила я. – Это, наверное, из отдела социальной защиты.
Я шутила. Но легко могла представить пару суровых социальных работников с планшетами и вопросами. И возможно, даже полицейского за их спинами. Правда ли, что я доверила заботу о физически нездоровом ребенке сестре, обожающей совершать ночные набеги на мини-бар? Оставила Джой с официанткой? С незнакомкой? Я действительно мстительное, уродливое чудовище? Как же Питер может меня любить? Я громко застонала, открыла ноутбук и уставилась на свой снимок, помещенный вместо принятой фотографии автора. Фото было сделано на какой-то прощальной вечеринке в «Икзэминер». Я стою перед своей кабинкой и тяну к широко открытому рту вилку с бисквитом. Обтянутые кошмарным свитером в рубчик груди, двойной подбородок. Подпись: « Девушка с самым большим куском торта».
Питер тепло обхватил меня ладонью за шею и прижал к себе.
– Не переживай, – успокаивал он. – Собака лает – ветер носит.
Я молча кивнула, сознавая свое бессилие. Конечно, можно позвонить журналистке или редактору, пропустившему статью, – низенькому немолодому мужчине с нездоровым цветом лица. В среднем звене руководства «Икзэминер» таких толпы. Похоже, они годами плетутся в хвосте, прежде чем немного подняться и выместить свои комплексы на поколении начинающих журналистов. Позвонить и наорать на него. Или воззвать к его совести. Можно даже поплакать. Но что толку? Я все знала заранее. «Конечно, мы немного добавили, – нетерпеливо признает он. – В этом весь смак. Отличная вышла история». Так что я – всего лишь отличная история. Хотела создавать их, но, похоже, сама превратилась в одну из историй.
– Не обращай внимания, – советовала Макси, ставшая моим консультантом по вопросам славы.
– Но как? – возразила я. – Брат теперь со мной не общается. Сестра требует десять тысяч долларов на увеличение груди. Угрожает, что иначе не простит. Утром я залезла в Интернет и обнаружила, что оппозиционный еженедельник назвал Джой «отродьем».
– Не обращай внимания, не обращай внимания, – повторяла Макси со своим элегантным акцентом. – Отойди от компьютера. Это орудие дьявола. Во-первых, все читают только заголовки; во-вторых, люди не помнят, что прочли; в-третьих, газеты в наше время ничего не значат.
Я упала на диван и закрыла глаза. Весьма утешительно, учитывая, что я работала в газете.
– Читала акронскую газету? – спросила я.
– Вообще-то я живу не в Акроне, – напомнила Макси.
– Обозреватель назвал меня поверхностной! И легкомысленной! И это парень, написавший историю появления рожка с мороженым!
– Слушай, а чего ты ждала? – удивилась Макси. – «Награда нашла героя»? «Превосходная книга, подлинное наслаждение для читателя»? Разве это поможет продать тираж? Скажи спасибо, что они вообще не ленятся писать о тебе.
Она права. Хотя и звучит цинично.
– Кто старое помянет, тому глаз вон, – рассуждала Макси. – Живи будущим, а не прошлым...
– Что за бред! – перебила я. – На сайте написано, что я... Погоди, сейчас найду.
Я просмотрела несколько абзацев плотного текста без запятых. (Вероятно, запятые – еще один инструмент сторонников патриархата.)
– «Сочинительница опасной сексистской чепухи, перемазанная помадой поборница патриархальных семейных ценностей». О чем это? Где я и где патриархальные ценности?
– И правда, странно, – согласилась Макси. – Ты редко пользуешься помадой. Кстати, ты получила мою посылку?
– Да, полупила. Спасибо.
После того как в одном лос-анджелесском еженедельнике появилась моя фотография, сделанная на встрече с читателями, Макси прислала косметический набор, в котором было неутешительно много тонального крема.
– Не понимаю! Моя книга «вредит Америке», – процитировала я. – Как я могу вредить Америке? Я вожу мини-вэн!
Макси поразмыслила.
– Ну, ты можешь им кого-нибудь задавить.
Я невольно засмеялась.
– Вообще-то я уже думала об этом.
– Хватит читать! – возмутилась Макси. – Запишись в бассейн или еще куда-нибудь. У тебя есть своя жизнь, прелестная крошка и любящий мужчина. Все будет хорошо.
В бассейн я не пошла, зато окунулась в домашнее хозяйство с пылом, который посрамил бы саму Марту Стюарт. Чистила, скребла и разбирала. Пекла кексы и сама готовила сыр. Сажала клематисы и розы, выбранные не только за цвет и аромат, но и за названия: «Серебряная звезда», «Двойной восторг», «Рассвет», «Рай», «Золотой дождь», «Вьющийся красный», «Смешная мордашка», «Поцелуй меня». Я не писала, и во многом потому, что не хотела выпускать Джой из вида. Каждое утро я клала в сумку для подгузников сырные палочки, сэндвичи и бутылочки, и мы отправлялись на прогулку: зоопарк, игровые площадки, аквапарк, детские концерты, океанариум, музей «Трогать разрешается», парки. Предсказание Макси сбылось: никто даже не заикнулся о статье. С другой стороны, мои друзья слишком по-доброму ко мне относились, а у большинства знакомых матерей хватало времени только на заголовки, если они вообще покупали газеты.
В одно воскресное августовское утро, пока Питер спал, мы с Джой сидели в гостиной. Дочь играла с кукольным домиком, а Нифкин свернулся на подстилке, держа ухо востро. Зазвонил телефон. «Неизвестный номер» – высветилось на экране. Я поморщилась. В последнее время Питер отвечал на звонки, открывал дверь и просматривал мою электронную почту, но я не хотела его будить. «Не будь тряпкой», – подбодрила я себя и подняла трубку.
– Алло?
– Кэнни?
Голос отца изумительно звучал по телефону: глубокий, бархатистый, гулкий. Я сразу узнала его – хватило одного лишь моего имени.
Мой же голос был высоким и дрожащим. Как у двоечницы, вызванной на уроке математики.
– Да.
– Звоню тебя поздравить – Отец выдержал паузу. – С бестселлером, – подчеркнул он.
Я старалась говорить сухо.
– Чем могу помочь?
– Хорошо, что ты спросила. У нас не было времени поговорить на встрече с читателями.
Чистая правда, учитывая, что он быстро смылся, а я на всякий случай попросила заведующую вывести нас через служебный вход.
Я встала с дивана и начала ходить от одной двери к другой. Нифкин семенил рядом, как крошечный беспокойный черно-белый стенографист. Отец объяснил ситуацию: благоприятная возможность, шанс в разы увеличить доход, вступив в партнерство с несколькими хирургами, которые открывают собственную практику...
– Сколько? – Из сухого мой голос стал бесцветным.
Отец засмеялся. Я вздрогнула.
– Это мне всегда в тебе нравилось. – Он снова рассмеялся и закашлялся. – Ты сразу переходишь к сути. Режешь по живому.
«Нет, это ты режешь по живому», – подумала я.
– Кэнни, можно услышать твоего дружка? – вкрадчиво произнес отец.
Я промолчала.
– Ста тысяч должно хватить, – небрежно бросил он, словно речь шла о мелочи для парковочного счетчика.
Я недоверчиво покачала головой.
– У меня нет ста тысяч!
Его тон стал резким.
– А я считал иначе. Разве в «Икзэминер» не написано о шестизначном авансе? Разве твой дом не стоит...
Я оборвала его.
– Аванс был разбит на пять частей. Я отдала комиссионные агенту, заплатила налоги, и у меня на руках ребенок.
К черту бухгалтерию. Я ничего ему не должна, и особенно – что-то объяснять.
Отец словно прочел мои мысли.
– Вдумайся, откуда вообще взялась твоя история. Жизнь героини... то, что она испытала...
– Папа. – Слова застревали в горле. – Только не говори, будто заслуживаешь награды за то, что бросил жену и детей.
– Почему бы и нет? – возразил он.
Напыщенный индюк.
– Я подарил тебе возможность выражать свои мысли. Я подарил тебе историю.
– Ты... Ты правда считаешь...
Я набрала воздуха в грудь. Джой смотрела на меня. Я заставила себя улыбнуться и отнесла телефон на кухню, подальше от дивана и журнального столика с россыпью воскресных газет, треугольным тостом, как любит Джой, и куклой, бережно уложенной в кроватку.
– Ничего ты мне не подарил. Когда я была беременна и приехала к тебе в Лос-Анджелес, ты не пожелал признать меня. А теперь, когда у меня есть деньги, ты тянешь к ним ручищи в полной уверенности, что я написала книгу благодаря тебе?
Последовала короткая ледяная пауза.
– Может, я как-нибудь тебя навещу, – задумчиво сказал отец.
Случайный прохожий, незнакомец не услышал бы ничего угрожающего в его словах. Но я почувствовала опасность за бархатистым тоном.
– Может, как-нибудь навещу твою крошку.
Из моей груди вырвался вздох. Вместе с ним испарилось все мужество.
– Пожалуйста, – взмолилась я. – Пожалуйста, оставь нас в покое.
Я положила трубку и села на диван, обхватив голову руками.
– Мама! – Джой погладила мои колени. – Теперь куклы?
– Теперь куклы. – Я опустилась на пол, заставляя пальцы двигаться, а губы – улыбаться.
Через десять минут вошел Питер, в выходных джинсах, благоухая мылом и одеколоном, который мы с Джой подарили ему на День отца.
– Доброе утро. – Он порылся в стопке газет в поисках кроссворда. – Кто звонил?
Я подошла к мужу, обхватила его за талию и прижалась ухом к груди. А затем повторила знаменитую фразу боксера Роберто Дюрана, которую тот произнес, когда его превратили в котлету.
– No mas.
– Что?
– No mas. Хватит. С меня довольно.
Дело не в Брюсе, который написал обо мне в «Мокси» и поведал всему миру, что я толстая. Дело не в статье «Икзэминер», согласно которой я – ожесточенная неврастеничка, продукт разрушенной семьи и плохая мать (причем толстая, если кто-то забыл). Я способна пережить публичное унижение. Мне уже доводилось. Пара недель углеводов и алкоголя, долгие прогулки с друзьями и матерью – и мне перестало казаться, что весь мир смеется надо мной. После «Мокси» и Брюса я поняла, что большинство людей слишком заняты собственным унижением и проблемами и не обращают внимание на чужие. Дело в Джой. В Джой, в Питере и в моем ощущении, что я подвергла их опасности. Когда-то я озлобилась и написала книгу, потому что хотела отомстить. Но месть вышла за всякие рамки. Как если бы Брюс кинул камень мне в окно, а я в ответ сбросила бы на его город бомбу, убившую все живое. А потом для развлечения посыпала бы землю солью, чтобы на ней ничего не росло. Я хотела причинить ему боль, поскольку он причинил ее мне. Я отвратительно себя вела («Как отец», – прошептал голосок внутри) и пожинала плоды. Мне известно, как пережить публичный позор... но как вынести появление давно заблудшего отца, который считает меня банкоматом и угрожает навестить внучку?
Позвонили в дверь. Я застыла. Наверное, это социальные работники или какой-нибудь псих, узнавший адрес из газеты. Или отец в черном костюме явился за Джой. Что помешает ему приехать в летний лагерь или в ясли, захватить фотографию со встречи с читателями и показать водительские права? Ведь у нас с ним одна фамилия. «Я – доктор Шапиро», – представится он и назовет Джой котенком. Дочь засмеется, прыгнет ему на ручки и... Я уткнулась лицом в шею Питера и зажмурилась. Хватит. No mas. Больше никакого риска. С меня довольно.
Шесть недель я не отвечала на звонки и электронные письма агента. Наконец я заперла дверь спальни, села по-турецки на любимое лоскутное покрывало (Нифкин свернулся рядом на подушке), взяла телефонную трубку и сообщила Ларисе, что больше не буду писать.
Та не поверила.
– Кэнни, – уговаривала Лариса. – Писатель должен писать. Ты писатель. Чем ты будешь заниматься? Целыми днями нянчиться с Джой?
Я прикусила губу, поскольку в то время почти не вылезала из летнего лагеря Джой. Даже разносчик попросил меня как-то расписаться в ведомости.
– Вообще-то, – начала я, – у меня есть идея получше.
Она действительно возникла откуда ни возьмись. Словно я залезла в карман зимнего пальто, которое не надевала много месяцев, и нашла там полсотни долларов.
– Пожалуйста, пусть это будет книга! – взмолилась Лариса.
И я выложила ей все, что задумала.
Кроме современной прозы, документалистики и диетической литературы, за счет которой издаются первые две категории, «Вэлор пресс» издает сериал «Звездная девушка».
Давным-давно – точнее, в 1978 году – был снят блокбастер «Звездная девушка». Он породил империю сиквелов, приквелов, комиксов, фигурок героев, коробок для завтрака, настольных игр, простыней, сувениров и непристойных фанфиков в Интернете. «Вэлор пресс» выпускает также книги в мягкой обложке о приключениях персонажей, которые сначала появились в фильме.
Звездная девушка, которую на самом деле зовут Лайла Пауэр, родилась в долгом межзвездном круизе. Ее мать, научный работник, забеременела, когда корабль в последний раз опускался на планету. От кого или от чего и каким образом – Лайла так и не узнала. Звездное судно было атаковано пиратами и позже разбилось на враждебной планете (один полюс ледяной, на другом – пустыня, между ними множество хищников наподобие динозавров). Мать Лайлы сразу погибла. Малышку удочерило племя ликантропов – разумных волков (в свое время – подлинный триумф костюмеров и гримеров). Когда девочке исполнилось двенадцать, на планету с целью изучения высадился десантный отряд, он и обнаружил маленькую Лайлу. На ней ничего не было, кроме набедренной повязки из львиной шкуры, ожерелья из зубов и крысиного скелета в волосах. Девочка ударила двух десантников, укусила третьего за мизинец и получила укол снотворного. Ее вымыли, одели и отвезли в институт, находящийся на безымянной планете, известной как Академия. Воспитатели быстро обнаружили телепатические способности девочки и ее поразительную силу. Лайлу растили, готовя к убийствам, и после отправили защищать Галактику.
Лайла Пауэр шести футов ростом. Ее золотые волосы спадают водопадом на крепкую попку. У Лайлы широко расставленные фиолетовые глаза, сексуальный рот, острые скулы и тело, способное развязать войну (что и случилось как минимум в трех книгах). Лайла – телепатка. Она читает мысли с помощью прикосновений и лечит поцелуем. Более того, она никому не дает спуску. Лайла летает на изготовленном специально для нее космическом корабле «Энджел» (названном в честь покойной матери) и много лет безнадежно любит мужчину, давшего обет безбрачия ради спасения жизни своего брата. Он тоже любит Лайлу, но не может даже поцеловать ее.
В общем, прямо Хитклиф и Кэти на вересковых полях или Мэгги и отец Ральф в Дрохеде. Подростки в восторге. Но и многих взрослых женщин Лайла Пауэр, межгалактическая амазонка, неизменно привлекает. По мнению критиков, их умы должна занимать более достойная литература, но они предпочитают приключения Лайлы. Ребенком я обожала эти книги. В день публикации я ездила на велосипеде в книжный магазин и возвращалась к себе в спальню, собираясь провести пару счастливых дней в компании Лайлы. Ее горести так отличались от моих!
– Я хочу писать о Звездной девушке, – сообщила я.
– Надеюсь, ты шутишь? – еле слышно отозвалась Лариса.
– Абсолютно серьезно. Как думаешь, мне разрешат?
– Кэндейс!
Ей явно хотелось завизжать. Или прилететь в Филадельфию, нанять пару крепких парней, поднять меня вверх ногами и трясти, пока не вывалится новый роман.
– Какая разница, разрешат или нет? Все истории о Звездной девушке выходят под псевдонимом.
– Я в курсе.
В этом для меня была половина их притягательности.
– Ты знаешь, сколько «Вэлор» платит за книгу? Сущие гроши! – распалялась Лариса. – Хочешь снова кормить своего пса дешевым кормом?
