Текст книги "Все девочки взрослеют"
Автор книги: Дженнифер Уайнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
– Мы не ожидали ее увидеть, и Эмили вела себя не слишком красиво. Мы повздорили на вечеринке...
Медленно и четко, чтобы Брюс расслышал каждое слово и правильно меня понял, я произнесла:
– Джой не было на бар-мицве Тайлера!
– Была, – возразил Брюс. На этот раз в замешательство пришел он. – Я был уверен, что ты ее подбросила.
– Но она сама отказалась туда ехать!
Я так крепко вцепилась в простыни, что кончики ногтей врезались в кожу. «Джой, – подумала я. – Ах, Джой».
– Хм. – Брюс недоумевал. – Может, она села на поезд? Или ее кто-нибудь подвез? Или...
– Наберу тебя позже, – выпалила я и повесила трубку.
Ошеломленная, я не двигалась с места. Меня подташнивало. Я не слишком удивилась, когда Брюс перезвонил с известием, что его картой действительно расплатились в «Мейси».
– Послушай, – довольно ласково сказал он, – мне ужасно жаль.
– Мне тоже, – выдавила я. Затем пообещала найти его карту и связаться с ним.
Говорят, нет ничего вкуснее, чем еда, сделанная с любовью. Судя по тушеной говядине, приготовленной мной в тот вечер, народная мудрость ошибается. Я достала разделочную доску, самый увесистый нож и накромсала луковицу, три морковки, три картофелины и целую банку помидоров. Раздавила лезвием дольки чеснока. Открутила крышку контейнера, в котором лежала говяжья шея, выдернула пробку из бутылки вина, нарубила мясо на сочные алые ленты. Подрумянила овощи, плеснула в сковородку вина для соуса, обваляла мясо в муке, добавила в кастрюлю специи, коричневый сахар, лавровый лист, патоку и еще немного чеснока.
Захлопнула крышку и, кипя от злости, села за стол. Как и когда моя дочь превратилась в незнакомого человека? Джой крадет кредитные карты! Джой садится на поезд! Одна! Никого не предупредив! «С ней мог кто-нибудь заговорить, – размышляла я. – Могло случиться что угодно».
В два сорок пять я села за руль. На Ломбард-стрит, пока ветер рвался в окна, я мысленно повторяла аргументы. С чего начать? С платья? С поезда? С обмана насчет бар-мицвы Тайлера?
Я хлюпнула носом, вытерла глаза и встала на обочине, высматривая Джой в толпе детей у ворот. Я подняла руку и помахала Тамсин. Девочка неохотно помахала мне в ответ, затем уткнулась подбородком в грудь и протопала мимо. Где же Джой? Странно. Обычно где Тамсин, там и Джой. Я вышла из машины и оглядела игровую площадку. Мальчики постарше спорят под баскетбольным кольцом. Девочки сгибаются под тяжестью огромных розовых и фиолетовых рюкзаков. А вот и моя дочь, завернулась в свитер и ежится в дверном проеме, словно надеясь таким образом согреться.
– Джой! – крикнула я.
Она обернулась и улыбнулась искренне, как маленькая девочка. Я много месяцев не видела этой улыбки. Джой поманила меня к себе, как когда-то давно. Ей тогда было три годика. Сестра купила БУБ с фильмом «Вилли Вонка и шоколадная фабрика». «Все за мной! – скрипуче пропела дочь. – Нас зовет странный мир воображения!»
– Привет, мам! Угадай, что случилось? Я получила электронное письмо от твоего отца!
– Об этом позже, – отозвалась я прежде, чем поняла смысл слов. Моего отца? Наверное, я ослышалась. Конечно же, она имеет в виду Брюса.
– Позже? – недоверчиво спросила Джой. – Мам, что может быть важнее? Это же твой отец!
– Нам и без него есть что обсудить, – оборвала я.
Джой отшатнулась.
– Он пишет, что хочет меня увидеть, – тихо сообщила она.
Я не удержалась.
– Зачем? Ему нужны деньги?
Глаза дочери широко распахнулись, она приоткрыла рот. Я потерла виски. Лучше бы я этого не говорила.
– Ты взяла кредитку у Брюса? – сменила я тему.
Джой вздернула подбородок и промолчала. Я села за руль, дочь забралась на свое сиденье.
– Ты была на бар-мицве Тайлера? – продолжала я.
Дочь отвернулась к окну.
– Зачем?! – возмущалась я. – Зачем лгать мне? Зачем секреты? Если ты хотела поехать, я бы тебя отпустила!
Джой не ответила. Я смотрела на ее профиль: медовые волосы, розовые от ветра щеки, прямой узкий нос и округлый подбородок Брюса, только меньше и изящнее. «Взрослая», – подумала я. И тут же поняла: «Незнакомка».
– Ты украла у Брюса кредитную карту...
Судья, перечисляющий обвинения.
– ...и купила то самое платье, которое выбрала с Элль.
– Не совсем, – возразила Джой.
– Сойдет для сельской местности.
– В смысле?
Я устало вздохнула.
– Ты мне лжешь, – упрекала я. – Ведешь тайную жизнь. Воруешь. Уезжаешь из штата, не предупредив ни меня, ни отца.
– Ты тоже лжешь, – пробормотала Джой так тихо, что я с трудом расслышала.
– Что?
– Ты сказала, что дедушка никогда меня не видел, что он даже не пытался со мной встретиться.
Джой достала из рюкзака два листка бумаги. Первый, несомненно, был распечаткой письма от Лоренса Шапиро из Хирургического центра Беверли-Хиллз. Я быстро просмотрела его: «К сожалению, мы с твоей мамой долгие годы провели врозь. Полагаю, всему виной то, что бывшая жена настроила детей против меня...»
Я с отвращением отбросила лист.
– Джой, он врет. – Я покачала головой. – Бабушка Энн не настраивала нас против него. Незачем было. Хватило того, что он с нами сделал! Он нас бросил, не хотел иметь с нами ничего общего, не оплатил наше образование...
Джой произнесла тихо, но безжалостно:
– Ты сказала, что он никогда не пытался меня увидеть. Это неправда.
У меня закружилась голова. Минуту казалось, что меня вот-вот стошнит. Я осторожно подбирала слова, словно переходила вброд разлившуюся реку, хватаясь за наиболее крепкие камни.
– Джой, что с тобой происходит? Откуда этот внезапный интерес к моему отцу?
Дочь вытащила из рюкзака еще один листок. Я знала, что это, еще до того, как увидела. Снимок десятилетней давности. Фотография Джой на руках у моего отца в книжном магазине Лос-Анджелеса.
– Он пишет, что сделал этот снимок на встрече с читателями, – заявила Джой.
Во рту пересохло, словно его набили соломой.
– Верно. Он пришел на одну из встреч и... – Я заставила себя дышать ровно. – Послушай, я понимаю, тебе нужен дедушка. Мне жаль тебя разочаровывать, но после твоего рождения, не считая той встречи, он связался со мной лишь раз, попросил денег. Твой дедушка не очень хороший человек.
– Ты сказала, – настаивала Джой, – что он никогда не пытался меня увидеть. Но он пытался. Следовательно, ты меня обманула.
Я сглотнула. Меня еще сильнее затошнило. Дочь почему-то решила, что воссоединение с моим отцом – ключ к ее счастью. С моим отцом, который никогда не заботился о ней и интересовался лишь моими деньгами. С человеком, который ни разу не позвонил, не прислал открытку на день рождения, не попросил новую фотографию, не узнал, как она поживает, и вообще плевать на нее хотел.
– Просто...
Я покачала головой и потянулась к рукам Джой, чинно сложенным на коленях. Я поняла, что надо было открыть ей правду, сколь угодно горькую.
– Джой, давай все обсудим. Я не смогу тебе помочь, если не пойму, что...
– Ты солгала, – перебила дочь.
– Джой... – вырвалось у меня.
– Перестань! – крикнула она.
– Что перестать?
– Повторять мое имя! Мое дурацкое имя! Можно подумать, я принесла тебе счастье![83] Можно подумать, ты когда-нибудь меня хотела!
– Что? О чем ты? – высоким испуганным голосом спросила я. – С чего ты взяла?
Разумеется, она прочла мой роман, мою злобную книгу, не предназначенную для глаз дочери. Вариант истории, в который ей не следовало верить.
– Конечно, я тебя хотела! Ты принесла мне счастье!
Я коснулась ее плеча. Джой вздрогнула и увернулась.
– Солнышко, прости, если... что я... была не права. Но, видишь ли, мой отец...
– Не очень хороший человек, – закончила Джой.
– Я хорошо с ним знакома. Знаю, каков он на самом деле. Я твоя мать и просто старалась уберечь тебя. – Мой голос дрожал. – Ничто другое меня не волновало. Только бы тебя уберечь.
Я сглотнула.
– Все дело в том, что ты прочла... мою книгу? Пойми, Джой...
– Поехали домой, – прервала меня дочь.
Она тихо сидела до самого гаража, там она вышла из машины, протопала мимо, поднялась в свою спальню и закрыла дверь. Щелкнул замок. Я стояла и ломала руки. Мне хотелось постучать, позвать Джой, сказать что-нибудь. Но что хорошего я могла сказать?
– Послушай, – обратилась я к равнодушной двери. – Если у тебя есть желание с ним встретиться... с твоим дедушкой... постараюсь его найти. Если для тебя это важно, так и сделаем.
Мне показалось, что из-под двери выплыло слово «лгунья». Но сколько я ни ждала, сколько ни стучала, Джой молчала и не открывала.
Часть III
ИЗВЕСТНЫЕ ДЕВОЧКИ
26
Я не обращала на мать внимания. Наконец она сдалась и тяжело спустилась по лестнице. Я выключила свет, легла в кровать и накрыла голову подушкой, пытаясь забыть о мире за дверью: о матери, об отце и звонящем телефоне.
Через какое-то время в дверь снова постучали.
– Уходи! – довольно злобно отреагировала я.
– Джой?
Ласковый спокойный голос, не принадлежащий ни матери, ни отцу. Бабушка Энн! Я совсем забыла, что ее пригласили на ужин.
– Можно войти?! – громко крикнула бабушка, чтобы я не притворилась, будто не слышу.
Я скатилась с кровати, включила свет, отперла дверь и устремила взгляд на бабушку. Она безмятежно на меня посмотрела.
– Ах, милая, – произнесла бабушка и протянула ко мне руки.
Я потерла глаза и отступила к кровати. Бабушка Энн села в изножье. Я вдохнула ее запах. Сладкое печенье и гель от боли в суставах.
– Тебе написал дедушка, – начала она.
– Мама мне врала, – пожаловалась я.
Бабушка Энн кивнула.
– Обо всем, – продолжала я. – О моем отце... ее отце... все ложь.
Бабушка вздохнула и уселась по-турецки.
– Родители порой ошибаются, – заметила она. – Я ошибалась, твоя мать ошибалась, и ты тоже будешь ошибаться. Но поверь, она старалась поступать тебе во благо.
«Мне во благо», – подумала я. Да мать понятия не имеет, в чем оно состоит! По мне, так она просто надеялась выставить себя в выгодном свете: хорошая мать, столп общества. А не шлюха, автор скандальной, позорной книги; тупая шлюха, которая случайно залетела, а так вообще никогда не хотела ребенка.
– После ухода Брюса твоей маме пришлось нелегко, – сообщила бабушка Энн. – Полагаю, она просто хотела оградить тебя от деда. Считала, что без него тебе будет лучше.
– Это не ее дело! Мне тринадцать лет, мне предстоит бат-мицва, я сама решу...
– Джой, она старалась, как могла.
– Что ж, у нее получилось плохо! – крикнула я, чтобы мама услышала.
Мое лицо горело; казалось, голова вот-вот взорвется.
– Она заставила отца надолго уехать. Лишила меня деда.
– Я ее не виню, – довольно холодно отозвалась бабушка Энн.
Ее тон меня удивил. Я думала, она придет в ужас, когда я зарыдаю, и постарается меня утешить.
– Твой дед разбил ей сердце, – вместо этого заявила она.
Я вытерла лицо.
– О чем ты?
– О том, что с самого рождения и лет до двенадцати твоя мама была его любимицей.
Я села прямо и заморгала. У родителей не должно быть любимчиков. По крайней мере, упоминать об этом не принято.
– И что случилось?
– Он ценил ее за ум и проницательность. Но потом увидел, что у нее возникли те же проблемы, что когда-то у него...
– Какие?
Кровать зашаталась – бабушка устроилась поудобнее и отдернула отвороты широких хлопковых брюк. Она явно что-то обдумывала.
– С внешностью. С тем, чтобы соответствовать обстановке, заводить друзей. Учеба давалась твоей маме намного проще. Мне кажется... – Бабушка умолкла и опять сменила позу. – Мне кажется, его замучили воспоминания. Неприятные.
Я вздрогнула. Родители не должны говорить о любимчиках. И уж тем более признаваться, что стесняются своих детей, что дети напоминают им о собственной несчастной юности.
– А потом он уехал, – добавила бабушка. – Нам всем пришлось хлебнуть лиха.
– Но мать соврала, что он никогда не пытался со мной увидеться...
– Насколько мне известно, это правда, – возразила бабушка. – Он пришел на ту встречу с читателями, а потом попросил денег. Его не было в родильном доме. Не было на свадьбе. Он всего лишь попытался урвать кусок.
Я снова потерла глаза. Заводить любимчиков – плохо. Стыдиться своих детей – еще хуже. Но много лет молчать, а потом требовать денег? Кошмар. Если, конечно, так все и было. Как увязать подобное поведение со снимком деда, где он держит меня на руках? С голосом на кассете, который обещал дочерям пропустить часть про ведьму и приготовить гренки на завтрак? Кому мне верить? Что истина, а что нет?
– Он был...
– ...не очень хорошим человеком, – устало закончила я.
– О нет, намного хуже, – поправила бабушка Энн.
Я хлюпнула носом.
– Хуже?
– Пусть мать с тобой поделится. Если захочет. Просто пойми, что не бывает идеальных родителей. Но все матери стараются, как могут. Я старалась, и ты тоже будешь.
– Я никогда не заведу детей, – пробормотала я.
Бабушка не обратила на это внимания. Она сходила в ванную и принесла холодное мокрое полотенце. Я вытерла лицо.
– Мона ждет внизу. Кстати, Брюс звонил.
Я вздохнула.
– Передай ему, что карточка в машине в кармане сиденья. Наверное, она до сих пор там.
– Свяжись с ним сама.
Бабушка смотрела на меня ласковыми голубыми глазами. Ее серебристые волосы были убраны в хвостик. Тетя Элль шутит, что с такой прической бабушка похожа на Джорджа Вашингтона.
– Я верну платье, – пробубнила я. – Все равно мать не позволит мне его надеть.
Бабушка снова кивнула.
– Твоя мать приготовила тушеную говядину.
Как будто я хотела есть. В жизни больше не проглочу ни кусочка. Но я ответила «ладно». Не могла же я промолчать. И покорно выслушала то, что обычно говорят бабушки. Мол, все пройдет, все наладится, все будет хорошо.
27
– Ерунда это. – Мать набросила полотенце на поручни беговой дорожки. – Полная чушь. Помнишь, как Элль сбежала с беззубым?
– С хоккеистом, – устало поправила я. – И зубы у него были. Просто искусственные.
Мать увеличила скорость и наклон и зашагала, энергично размахивая руками.
– Джош не разговаривал со мной полтора года. Утверждал, что в скобках слишком больно. А ты...
– А что я? Я ничего. Была примерной дочерью. Конечно, несколько лет я дулась, а потом написала книгу. Но дело не во мне! Дело в Джой!
– Ничего не попишешь, – вздохнула мать.
На дворе было утро субботы. Я приговорила Джой к целому дню в компании непогрешимой Моны. Им предстояло посетить магазин бусин, вернуть платье в «Мейси» и купить художественные принадлежности, а вечер приятно провести за подготовкой плакатов для предстоящего антивоенного марша в Вашингтоне.
Мать тем временем отвезла меня в Эйвондейл в Еврейский культурный центр – размяться и расслабиться. Мы занимались на соседних дорожках. На мне были тренировочные штаны Академии Филадельфии и футболка Питера. На маме – разноцветная майка с надписью «Семью скрепляет любовь» и разноцветная полоска на голове, из-под которой торчали седые хвостики.
– Таково материнство, – рассуждала мать. – Жизнь с открытой раной в груди.
Я шла рядом и размышляла об Элль и о боли, которую она причинила матери вереницей плохих парней и временных работ, прежде чем ее усмирил получизм, а может, просто время.
– Не знаю, что делать, – пожаловалась я, двигаясь со скоростью четыре мили в час. – Что мне делать?
– Дай ей время, Кэндейс, – посоветовала мать. – Свободу. Любовь.
Я фыркнула. Не хватает «дай денег». Только так мне удалось помочь сестре. С другой стороны, мама дала Элль и время, и свободу, и любовь. Она старательно не замечала ее все более скандальных выходок, даже когда Элль трудилась стриптизершей и кидала в корзину с грязным бельем прозрачные трусики и лифчики с вырезами для сосков. Насколько помню, мать молча стирала их, сушила и клала на постель Элль.
– Джой страдает, – довольно громко произнесла я.
Девяностолетний джентльмен, который плелся по соседней дорожке, с любопытством на меня посмотрел.
– А я должна оставаться в стороне и смотреть? – Я вытерла лоб рукавом. – И что мне сказать ей о деде?
– Правду, – спокойно отозвалась мать. – Что твой отец по-прежнему живет в Лос-Анджелесе и что снова развелся.
Я резко повернула голову.
– Откуда ты знаешь?
– Мой адвокат за ним следит.
Я вздохнула. После стольких лет мать все еще не потеряла наивной дорогостоящей надежды когда-нибудь получить хотя бы часть многотысячных алиментов, которые отец зажал в восьмидесятых и девяностых. За это время она сменила трех адвокатов, пережила двух судей, но денег от бывшего мужа даже на приличную сумку не получила.
– А что произошло?
Она пожала плечами и продолжила размахивать руками.
– Я не в курсе. Однако у его второй жены был брачный договор.
«Повезло», – пронеслось у меня в голове.
– Он общается с... Даниэлем и Ребеккой? – Я не сразу вспомнила имена отцовских детей от второго брака.
– Понятия не имею, – откликнулась мама.
– Никак не пойму, что же он затеял? Зачем вообще написал Джой? Зачем притворился чудесным дедушкой, которого она потеряла из-за... раздельного проживания? – Я зашагала быстрее. – Ему нужны деньги?
– Не представляю. – Мать вздохнула. – Мне ужасно жаль.
– Да, – согласилась я. – Да. Мне тоже.
Я соскочила с дорожки, красная и уставшая, и наклонилась завязать шнурок.
– А теперь Джой мечтает о воссоединении.
– Может, не стоит ей мешать? – предложила мать.
– Что? – Я сорвала с поручней тонкое полотенце и вытерла лицо. Сердце колотилось, кровь стучала в ушах.
– Пусть познакомится с ним, – спокойно продолжала мать. В ее ушах покачивались самодельные сережки Моны. – Джой не глупа. Встретится с ним – увидит, каков он есть.
Я выпрямилась и затрясла головой.
– Он может быть чертовски обаятелен. А вдруг Джой решит, что он прав, а не мы?
– Джой знает тебя, – возразила мать. – Знает нас. У нее есть голова на плечах.
«Только не в последнее время», – подумала я.
– Джой прочла мою книгу, – сообщила я. – И кучу статей. Она...
Я умолкла. Да, она меня знает. И мое старое публичное «я» по версии некоторых журналистов. И Элли – незаконнорожденное дитя ярости. Я представила, какой была двенадцать лет назад. Отец уехал, Брюс меня бросил, Питеру я отказала. Съежившись над блокнотом в комнате Джой, я со всей силы давила на ручку с одной мыслью: «Они пожалеют... они заплатят». Я не вправе себя винить. Но какая мать захочет предстать перед ребенком настолько растерянной и злой?
Моя мать сохраняла присутствие духа. Она остановила дорожку и улыбнулась, отчего от глаз побежали морщинки.
– Убеди ее, что это выдумки. Я так и делаю!
Я отрицательно покачала головой. Элли не совсем выдумка. Сексуальные похождения – да. Почти все. Но ярость действительно моя. Наверное, так злиться не менее стыдно, чем спать с незнакомцами.
– Хотя бы объясни ей, что никогда не занималась сексом на парковке у синагоги, – настаивала мать. – Равви не смотрит мне в глаза с тех пор, как вышла книга.
Я вертела в руках полотенце и молчала.
– Лично я скажу ей, что встретилась с Таней в строительном магазине, а не в джакузи, – добавила мать и потащила меня в женскую раздевалку. Она встала перед шкафчиком и начала медленно снимать кроссовки и спортивный костюм.
– Но вы с Таней познакомились в джакузи. Таня поделилась со мной этой историей, со всеми подробностями.
Мать повесила футболку, невинно на меня взглянула, покачала головой, улыбнулась, обернула грудь белым полотенцем и отрыла дверь бани. Ее лицо скрылось в облаке пара.
– По крайней мере, пусть знает правду о твоем отце, – произнесла мать, когда я села рядом с ней на мозаичную скамью. – Иначе лишь увеличишь соблазн.
– Какой еще соблазн? – не поняла я. – Что соблазнительного в мужчине, которому всегда было на нее наплевать?
– Соблазн неведомого, – отозвалась мать. – Это как с фастфудом или диснеевскими принцессами. Чем больше ребенку запрещаешь, тем больше ему хочется.
Из отверстий валил пар. Я снова вытерла лоб. Мать безмятежно улыбнулась и закрыла глаза.
28
– Мама! – позвала я.
Вечер пятницы. Я закончила делать уроки и собиралась перед сном немного подготовиться к двар Торе – речи на бат-мицве, в которой для современных евреев в целом и для себя в частности я объясню значение своего отрывка.
– Уже иду! – откликнулась мать. – Секундочку!
Судя по всему, она ужасно рада слышать мой голос. Я обращаюсь к ней лишь в случае крайней необходимости, и это сводит ее с ума. За последнюю неделю, после дедушкиного письма, она сто раз пыталась со мной пообщаться. Предлагала сходить в кофейню, на прогулку, выпить чаю в «Риц». Однажды даже положила мне на кровать новенький экземпляр своей кошмарной книги. «Наверное, пора это обсудить», – сказала она. Я поджала губы и ответила: «У меня нет времени на внеклассное чтение. И учителя наверняка не хотят, чтобы мы такое читали». Мать побледнела, молча забрала книгу и вышла из комнаты.
– Что тебе нужно? – спросила она с лестницы.
– Выйти в Сеть.
Семнадцатая причина, по которой я ненавижу свою мать: она поставила столько фильтров и родительских запретов на Интернет, что из дома я могу смотреть только сайты мультиков. Наверное, она верит, что, если я случайно забреду на порносайт, моя голова взорвется.
– Открой стартовое меню и нажми «отключить»! – велела она. – Я спущусь через минуту.
Вранье. Они с отцом ужинают в городе. А значит, мать будет краситься не меньше двадцати минут и чуть не выколет себе глаза щипцами для ресниц.
– Ладно! – крикнула она. – Просто войди под моим именем!
– Какой у тебя пароль?
– Нифкин!
Френчель собиралась вздремнуть, но тут подняла голову и зарычала. Я напечатала «Nifkin» – и экран ожил. В качестве заставки мама установила мою последнюю школьную фотографию. В правом верхнем углу крутилось мятно-шоколадное печенье, напоминая, что до продажи герлскаутского печенья осталось двести сорок три дня.
Я закатила глаза и изучила мамины закладки. Сайт поклонников Лайлы Пауэр. Сайт сплетен. Заголовок «Разоблачен автор розовой книжки!» и комментарий под фотографией матери: «Я думал, телки, пишущие такие книжки, хотя бы симпатичные». Я поморщилась. Дальше шел интернет-магазин обуви для изуродованных артритом ног... затем новостной сюжет о родителях, которые имплантировали новорожденным детям кремниевые чипы на случай, если их похитят или они потеряются. Я открыла «Гугл» и напечатала «бат-мицва Иаков Исав». Затем глянула наверх, прислушалась, убедилась, что вода еще льется, открыла второе окно и нажала «Журнал». Компьютер тут же выдал список сайтов, которые мать посетила за неделю.
За последние сорок восемь часов мать просмотрела сто разных сайтов поклонников Лайлы Пауэр. Я съежилась. Наверное, она до сих пор пытается выяснить, кто ее подставил. Хорошо хоть, GrokIt.com на время забыли о ней и напустились на тележурналиста. Тот, видите ли, слишком толстый и поэтому недостоин читать новости! Мама штудировала сайты о бар-мицвах и разведенных семьях, разглядывала вечерние платья в интернет-магазинах. Но больше всего времени она провела на сайте суррогатных матерей «Открытые сердца».
Я перешла на его главную страницу. «Пожалуйста, введите пароль». Я снова напечатала «Nifkin». Через мгновение на экране появилась улыбающаяся женщина с каштановыми волосами. «Привет, КЭННИ70. БЕТСИ82 обновила свою страницу». Я нажала на ссылку. БЕТСИ82 оказалась здоровой счастливой матерью двоих детей, которая хотела и могла осуществить мечты бесплодных пар.
– Джой?
Мать стояла за моей спиной. Босиком, мокрые волосы рассыпались по плечам. Она прищурилась на экран.
– Что ты...
– Кто это? – Я указала на фотографию женщины.
Мой голос отразился от стен и окон, загудел в слуховом аппарате. Я чувствовала себя чудовищно, ужасно, словно туфли и одежда внезапно стали малы.
Мать теребила отвороты халата.
– Как ты здесь...
Я не дала ей сменить тему.
– Что происходит?
Я выключила компьютер, пока мать не заметила, что я смотрела историю ее интернет-посещений.
– Вы с отцом хотите завести ребенка?
– Я... ну...
Мать села в кресло в углу комнаты. На нем были свалены книги и бумаги, но она даже не заметила и не почувствовала под собой большую черную папку «Лайла Пауэр».
– Мы с отцом собирались сказать тебе позже, – оправдывалась она.
Мне показалось, я услышала щелчок. Значит, это действительно так! Они хотят завести общего ребенка, желанного, совсем не такого, как я.
– Ты ищешь суррогатную мать.
У меня кружилась голова, меня подташнивало. Я вспомнила первый абзац, вычеркнутый мной из «Больших девочек». В нем Элли делала тест на беременность. «Одна полоска, одна полоска, одна полоска, – заклинала я. – Одна полоска – и я спасена; две полоски – и моя жизнь кончена».
Вот она, правда – на экране. Что бы мать ни говорила, сколько бы ни называла меня своей радостью, она никогда меня не хотела. А теперь у нее появится новый ребенок, желанный, от любимого мужчины.
– Мы еще ничего не решили, – добавила она.
Но я знала, что это вранье. Еще одна ложь из вороха лжи. «Твой дедушка никогда не пытался тебя увидеть. Разумеется, я тебя хотела, Джой».
Я встала из-за стола. Мать несчастно смотрела на меня и моргала. Она завила и накрасила ресницы только на одном глазу и напоминала окосевшего енота.
– Я не обязана здесь жить, – небрежно бросила я, словно только что сообразила.
Мать потрясенно уставилась на меня.
– Что?
– Я могу переехать к отцу. К Брюсу, моему настоящему отцу.
Мать широко распахнула глаза, опустила голову и судорожно сцепила руки на коленях. Я ужасно хотела взять свои слова обратно, но было поздно.
– Он много раз уверял, что я могу жить у него сколько захочу. Пойду в ту же школу, что Макс и Лео. Пожалуй, позвоню ему прямо сейчас.
Мама криво улыбнулась.
– Не будешь скучать по арахисовому маслу?
Я холодно взглянула на нее. Она вздохнула.
– Джой, я бы очень хотела остаться и все тебе объяснить. О сайте, о своем отце. Но я не могу пропустить этот ужин. Он очень важен. Мне нужно...
– Хорошо. Иди, – перебила я.
Мать вскочила с кресла. С ее волос еще капала вода. Мир расплылся перед моими глазами. Это неправильно. Она должна была воскликнуть: «Нет, ни в коем случае!» или «Я тебе не позволю», «Не смей выходить на улицу», «Мы твои родители» и «Твой дом – здесь». Может, даже заплакать, потянуться ко мне, тормошить меня, допытываться, в чем дело, пока я не отвечу.
Но мать просто отжала волосы и потерла пальцем под накрашенным глазом.
– Мне... Мне пора, – заявила она и почти в ужасе посмотрела на часы над лестницей. Ее губы дрожали. – Еда в холодильнике. Пряная стручковая фасоль, как ты любишь. Обещаю, мы с отцом вернемся в десять, максимум – в половине одиннадцатого. Тогда и пообщаемся. Я все объясню.
Мать бросила еще один отчаянный взгляд и рванула наверх, перепрыгивая через ступеньку и крутя бедрами под махровой тканью.
Мне все казалось, она вернется и еще раз извинится, расскажет о ребенке, если есть что рассказывать. Вместо этого через двадцать минут она спустилась по лестнице в кружевной белой юбке и розовой кофте. Я смотрела, как она поправляет помаду в зеркале и берет сумочку.
– Мы с отцом вернемся, тогда и пообщаемся, – несчастным тоном повторила мать.
Затем она наклонилась, взяла ключи и выскочила за дверь. Я в жизни не была так ошарашена. Мать всего дважды оставляла меня одну дома. Перед уходом она устраивала форменный допрос. «Мобильник у тебя? Батарейки слухового аппарата заряжены? Есть хочешь? А пить? Домашнее задание сделала?» Я подошла к окну. Разумеется, мать обернется. Но она и не подумала. Она быстро прошла по подъездной дорожке, повернула за угол и растворилась.
Я стояла в пустом кабинете, в пустом доме и слышала лишь стук собственного сердца. Я развернулась и взбежала по лестнице. На последний день рождения бабушка Одри подарила мне набор багажа: розовый чемодан на молнии и небольшой кейс для косметики. Я разложила чемодан на кровати и побросала в него вещи: джинсы, нижнее белье, свой экземпляр «Больших девочек», фотографию с Тамсин в «Сезам-плейс» (мне тогда исполнилось шесть лет), все средства для выпрямления волос, утюжок и зубную щетку. Я задыхалась, закрывая чемодан. Разумеется, Брюс не брал трубку. Записки я не оставила. «Бум, бум, бум», – загромыхал чемодан по лестнице. «Плевать, плевать, плевать», – произносила я с каждым шагом.
29
Я прошагала все тридцать два квартала от нашего дома до больницы Филадельфийского университета. Так неслась, что почти не разбирала дороги, так страдала, что не заметила, как мозоль на правой пятке лопнула и начала кровоточить. Я села на служебный лифт вместо обычного и поднялась в кабинет в компании трупа. Я приехала за Питером. Мы собирались составить список вопросов для суррогатных матерей и сходить в ресторан.
– Вы по срочному медицинскому вопросу? – поинтересовалась юная прелестница за стойкой, когда я, хромая, с туфлями в руках появилась в отделе профилактики избыточного веса и нарушений питания. Тревога на ее лице означала, что я ужасно выгляжу. Можно даже не смотреться в зеркало.
– Нет. – Я закрутила волосы в импровизированный узел. – Ничего срочного. У меня встреча с доктором Крушелевански.
Она с сомнением заглянула в расписание на столе.
– Доктор немного задерживается.
Ясно. Поняла.
– Ничего, подожду, – ответила я. – Передайте, что пришла Кэнни.
Я попросила пластырь, заклеила ранку и опустилась на новое больничное кресло. Без ручек, для удобства очень крупных пациентов. Хоть какой-то прогресс. На столе лежал потрепанный номер «Лэдиз хоум джорнал» годичной давности. Я пару раз обмахнулась журналом и стала читать рецепты пирожных в виде пасхальных яиц.
Женщина, растекшаяся в кресле напротив, нахмурилась.
– Вы к доктору Крушелевански?
Я кивнула.
– Он опаздывает, – сообщила женщина.
– У него много дел, – отозвалась я.
Женщина вытянула перед собой ноги и покрутила лодыжками.
– Да, конечно. Не волнуйтесь, я уже закончила. Жду, когда меня заберет дочь. К другому врачу я бы ни за что не пошла. Доктор Крушелевански спас мне жизнь.
– Неужели?
Кресло без ручек – шаг в правильном направлении. Но дурацкий плакат с надписью «Отдохните от еды... хотя бы день!» висел на месте. Я помнила его с тех пор, как много лет назад сама пришла за лекарством для снижения веса. На выцветшем плакате тощая модель порхала по цветущему лугу и выглядела безнадежно старомодной в своем трико и гетрах. Сколько раз я внушала Питеру, что этот плакат не годится для толстушек! Даже если они похудеют, то ни за что не напялят трико. И уж точно не станут бегать, разве только спасаясь от погони.
– Именно так, – подтвердила женщина.
Она поставила правую ногу и подняла левую.
– Мне хирургически уменьшили желудок, – она понизила голос. – В Мексике. У нас страховка не покрывала. Мол, я недостаточно толстая. Недостаточно толстая, – повторила она, уныло глядя на свой живот. – Представляете? Я сказала: «Дайте мне месяц и пару ящиков пончиков с кремом, а потом поговорим».
Я поддакнула и достала телефон. Пропущенных звонков не было. Где сейчас Джой? На Тридцатой улице? В поезде до Нью-Джерси? Стучит в дверь Брюса и Эмили?
