Текст книги "Все девочки взрослеют"
Автор книги: Дженнифер Уайнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
– На черта, – пробормотала Тамсин из-под завесы волос.
Я не обратила на это внимание, поедая зерновые хлопья с арахисовым маслом. Тем временем Эмбер и Саша обсуждали осенние наряды. Разговор свелся к противостоянию уместных в Нью-Джерси темно-синего цвета, а также нейтральных тонов и насыщенных, ярких оттенков, выбранных для праздника Эмбер.
Прозвенел звонок, и я собрала остатки обеда.
– Увидимся, – Эмбер встала из-за стола.
Тамсин промолчала. Она кинула пустую картонку из-под молока в мусорную корзину и вышла из кафе так быстро, что я даже не попыталась ее догнать.
В тот день нас отпустили пораньше – у учителей были курсы повышения квалификации. Я зашла в туалет и стерла блеск для губ. Мини-вэн ждал у обочины под серым мокрым небом. Я села рядом с матерью, которая тихо беседовала по сотовому.
– Я перезвоню, Сэм, – тут же прервалась она.
Я застегнула специально установленный пятиточечный ремень безопасности.
– Холодный кофе? – предложила мать, указывая на стаканчик в держателе. Рядом лежала нераспакованная соломинка.
Я отрицательно покрутила головой.
– Живительный темный шоколад? – Мама помахала шоколадкой.
– Нет, спасибо.
– Как прошел день? – поинтересовалась мать, когда мы отъехали от обочины.
– Нормально.
– Как дела с тестом по естествознанию?
– Неплохо.
Мать смотрела на дорогу. Ремень безопасности сместился с ее груди к подбородку.
– Послушай, – начала она, затем съехала на обочину и остановилась. Я напряглась, но суетиться не стала. Что ей нужно?
– Если ты хочешь о чем-нибудь спросить, о чем-нибудь со мной поговорить, я всегда рядом.
«Как будто от тебя можно отделаться!» Я сжала губы и промолчала.
– Насчет парней, наркотиков или семьи...
– Я не принимаю наркотики.
– Конечно, – отозвалась мать. – Но у тебя явно что-то не ладится. Я беспокоюсь о тебе, Джой. Мне не нравятся твои оценки.
– Я же объяснила, что учусь по программе для отличников, а она намного сложнее.
– Если у тебя проблемы с уроками, мы наймем репетитора или обратимся к учителям. Это важно, Джой. Оценки в младшей школе важны для старшей, а оценки старшей школы – для колледжа. Это касается твоей судьбы! Будущей жизни!
– Мне не нужен репетитор. У меня все в порядке.
– Речь только о том, – повысила голос мать, – что, если захочешь обсудить школу, друзей, что угодно, да все на свете, я в любой момент готова тебя выслушать.
– Хорошо, – пробормотала я.
– Я люблю тебя, Джой, – надтреснуто добавила мать.
Я поморщилась от того, как слащаво это прозвучало... и еще от навернувшихся слез.
– Я тоже тебя люблю, – равнодушно произнесла я.
Мать вздохнула и покачала головой, но, по крайней мере, тронулась с места, прочь из города, на шоссе, к магазину.
Когда мы остановились на светофоре, мать погладила меня по волосам, и я не отстранилась. Внезапно ее рука замерла.
– Джой, – сказала она. – Где твой слуховой аппарат?
Я застыла. Я вынула его утром, как обычно, но после уроков забыла надеть. «Придумай что-нибудь, придумай что-нибудь, придумай что-нибудь!»
– Я...
Загорелся зеленый. Сзади засигналила машина.
– В моем кармане! – триумфально сообщила я, вспомнив «Правила вранья родителям» Эмбер Гросс: «Как можно проще. Как можно ближе к правде и покороче. Чем больше болтаешь, тем больше шансов, что тебя расколют».
Я вытащила из кармана вкладыш для левого уха и показала матери.
– Он не работал.
Я поздравила себя с удачной мыслью, потому что формально это чистая правда. Разумеется, он не работал, потому что я его не включила. Но об этом я промолчу.
– Ты его намочила? – допытывалась мать. – Батарейка села? Джой, это очень...
– ...дорогая штука, – закончила я. – Он просто не работал. Не знаю почему.
Мать припарковалась перед «Мейси» и изучила вкладыш.
– Ха! Может, он не работал, потому что ты его не включила?
– Серьезно? – Получилось так же невинно, как у нее – саркастично. – Надо же!
– Надо же? Джой...
Тут мать проделала то, что прежде я встречала лишь в книгах: всплеснула руками.
– Что с тобой происходит?
– Успокойся. – Я распахнула дверцу машины. – Ну, ошиблась. Можно подумать, ты никогда не ошибалась.
Мать странно посмотрела на меня.
– Что ты имеешь в виду?
– Неважно, – пробубнила я.
Наконец мать тоже выбралась из машины и с несчастным видом уставилась на вход в торговый центр. Тем временем я достала из кармана правый вкладыш и вставила его в ухо. Затем хлопнула дверцей. Мать протянула мне руку, но тут же отдернула. Я постаралась не застонать вслух – мне тринадцать лет, а она по-прежнему пытается водить меня по парковке за ручку.
Мать глубоко вздохнула.
– Хорошо! – жизнерадостно воскликнула она, как болельщица на стимуляторах. – Идем!
Я проследовала за ней в магазин. Мы прошли мимо стоек с косметикой и духами и поднялись по эскалатору. Я направилась в оду сторону – к дизайнерским платьям. Мать – в другую, к детским.
– Мама!
– Что?
– Тетя Элль сказала, что у меня четвертый размер. Давай выбирать среди нормальных размеров.
– Нормальных? Это которые не ненормальные?
– Не детские. – Я старалась сохранять спокойствие.
– Давай хотя бы глянем.
– Ничего не подойдет.
– Всего одним глазком, – настаивала мама.
Я вздохнула и поплелась за ней. Она сняла с вешалки льняное платье до колен.
– Правда, прелесть?
Невероятно!
– Мама, – протянула я. – У меня уже есть такое. Ты купила его на выпускной в прошлом году.
Она нахмурилась.
– Правда? Что ж, оно милое. – Мама с надеждой на меня посмотрела. – Оно еще впору?
Я прислонилась к колонне и промолчала. У платья были короткие рукавчики и широкая юбка. В таком Джули Эндрюс уехала из монастыря в «Звуках музыки».
– Мнё нужно вечернее платье, – пояснила я. – Модное, сверкающее, с тонкими лямками...
– Ни за что! – отрезала мать.
– С жакетом или накидкой, разумеется, которую я надену в синагоге, так что никто не рухнет в обморок при виде моих плеч.
– Ладно, хватит уже! – Мать пыталась быть веселой, но в ее тоне ощущалась угроза.
Она схватила с распродажной вешалки коричневый твидовый сарафан с короткой юбкой в складку. Из-под сарафана торчала белая блузка с круглым воротником. К рукаву был приколот коричневый бархатный берет в тон.
– Ну как? Может, для бат-мицвы не подходит, но разве не прелесть? Наденешь в школу на танцы.
Я в ужасе уставилась на платье, затем на мать. Сейчас она подмигнет, улыбнется и скажет, что пошутила. Но ничего подобного не случилось.
– Нет, – отозвалась я. – Нет... и точка.
Подошла продавщица в тесных черных джинсах и остроносых туфлях.
– Отнести что-нибудь в примерочную? – прокричала она сквозь грохот рок-музыки, звучащей в детском отделе.
Мама порылась в распродажных вещах (так и вижу, как тетя Элль визжит от ужаса), достала платье с длинными рукавами, сшитое из чрезмерно блестящего зеленого атласа, и протянула его продавщице.
– Слишком детское, – заметила я.
– Ну примерь, – попросила мама.
– Мне не нравится.
– Хотя бы выясним твой размер.
– Во-первых. – Я подняла палец. – Я уже знаю свой размер. Во-вторых: тема бат-мицвы Эмбер Гросс – «Голливуд», а не «Маленький домик в прериях».
Мать вздохнула.
– Я просто хочу, чтобы ты его примерила. Если подойдет, будем искать что-то похожее, если нет – двинемся дальше.
– Оно не подходит. Категорически, – упиралась я. – Мне известно, какие платья носят девочки. Я бывала на вечеринках...
Я умолкла, но слишком поздно. Мать уставилась на меня.
– Когда это ты успела?
Сердце подскочило к горлу. Я с трудом солгала второй раз за день.
– Ну, я была у Тодда и Тамсин. И слышала разговоры других девочек. Я в курсе, какие наряды они носят. Вечерние платья.
Я рванула в раздевалку. Чем раньше мать удостоверится, что зеленое платье мне ничуть не подходит, тем скорее я выберусь отсюда. «Повеселимся», – подумала я, сбрасывая туфли и джинсы. О да, сейчас будет весело.
Платье легко скользнуло на бедра, но на середине спины заело молнию. Я посмотрелась в зеркало. Груди почти подпирали подбородок. Кошмар, совсем как у матери! Понятно, почему молния не застегивается.
– Джой? – Мать постучала в дверь.
– Оно не подходит.
– Я хочу посмотреть! – настаивала она.
– Оно не подходит.
– Солнышко... – Мать покрутила дверную ручку.
Не надейся, я закрылась на замок. Я распахнула дверь и предстала перед матерью. Руки по швам, сиськи расплющены атласом.
– Ну что, теперь видишь?
Мать прокашлялась.
– Ладно, – согласилась она. – Попробуем другой размер. Может, другой лифчик поможет?
Она протянула руку к моей груди. Наверное, хотела поправить лямку бюстгальтера. Красная как рак, я захлопнула дверь и, задыхаясь, уставилась в зеркало. Молния не двигалась ни туда ни сюда. Мне было ненавистно собственное отражение. Волосы торчат, груди колышутся, из одного уха выглядывает слуховой аппарат.
– Джой...
Голос матери был сладким, как мед. Над дверцей появилось розовое платье с рукавами-фонариками. Я сдернула зеленое платье через бедра – оно затрещало по швам – и бросила его на дверь.
– Оставь меня в покое!
С каждым словом я швыряла на пол какой-нибудь предмет одежды: джинсы, блузку, левый ботинок, правый ботинок. Затем в одном белье я плюхнулась на усеянный булавками и ценниками пол и обхватила голову руками. Это она виновата во всем. Она виновата, что у меня здоровенные груди, что у меня такая ненормальная семья, что мне суждено навек остаться уродиной, которая не умеет ни говорить, ни одеваться. Мне даже не прикрыть свое уродство приличным платьем.
– Прости, – пробормотала мать через дверь.
– Ты меня не слушаешь, – обвинила я ее. – Ты никогда не слушаешь.
– Ладно, – примирительно произнесла она. – Пойдем в дизайнерские платья. Или в другой магазин. «Нордстром», «Ниман»...
– К черту! – бросила я, не открывая дверь и не двигаясь.
И тут я поняла, как ей отомстить.
– Я придумала! Купим лучше что-нибудь тебе.
С другой стороны двери повисло молчание.
– Вперед! В «Нордстром», «Ниман»...
Я натянула джинсы, надела через голову блузку.
– У меня уже есть все, что нужно, – ответила мать.
Мне даже не пришлось изображать ужас в голосе.
– Ты собираешься надеть что-то старое на бат-мицву своего единственного ребенка?
– Вообще-то да Черное платье. То, в котором была у Тамсини Тодда.
Я скорчила гримасу.
– А еще у меня есть прекрасный костюм, – добавила мать.
– Костюм, – саркастично повторила я. – Ты пошла бы в костюме на мою бат-мицву?
– Он прекрасный и к тому же почти новый. Я надевала его всего раз.
– Куда?
Я сунула ноги в ботинки и распахнула дверь. Мать опустила глаза.
– На шоу «Сегодня».
– То есть ему десять лет и его видел весь свет? Спорим, он черный? Он черный? Черный, да? – Я глядела на мать, пока та робко не кивнула. – Прибереги на случай похорон. Идем.
Я потащила мать в «Нордстром». Отдел больших размеров назывался «Анкор». Понятия не имею почему.
Мать тут же направилась к задней стене, где выстроилась армия черных костюмов.
– По-моему... – начала она.
Я не обратила на нее внимания и подозвала продавщицу, совсем как тетя Элль в Нью-Йорке.
– Здравствуйте. Я скоро стану взрослой. Моей маме нужно платье.
– Замечательно, – прощебетала продавщица.
Она была невысокой и пухлой, с широким розовым лицом и ярко-красной помадой в тон. Почему в отделы для полных нанимают непременно толстух?
– Что предпочитаете? – обратилась она к матери.
– Не знаю.
Мать ухватила рукав ближайшего платья и провела пальцами по блесткам, словно надеясь прочесть что-то важное, написанное азбукой Брайля.
– Секундочку. – Продавщица скрылась.
Мать стащила с вешалки кошмарное золотисто-красное одеяние с блестками и прижала к себе.
– Как тебе?
Я внимательно изучила.
– Бог обожрался мексиканской еды и блеванул на тебя.
– Спасибо, Джой. Очень мило.
Мать повесила модель на место, не глядя на меня.
Примчалась продавщица с полной охапкой одежды. Я выделила нечто из черного атласа с большим сверкающим ремнем из стразов и черное трикотажное платье с жакетом. Черное. Все черное. Черное с подплечниками. Как будто матери нужны подплечники. Как будто женщинам ее размера нужны подплечники.
Мать быстро взяла наряды и исчезла в кабинке. Мы с продавщицей секунды три смотрели друг на друга. Затем она заметила очередную бестолковую толстуху в отделе спортивной одежды и умчалась на помощь. Я постучала в дверь примерочной.
– Как дела? – сладким голоском поинтересовалась я.
– Хорошо, – приглушенно отозвалась мать.
Наверное, она натягивает одно из платьев через голову, пытаясь расправить подплечники.
– Будешь выходить или просидишь там весь день?
– Не уверена, Джой. По-моему, мой старый костюм прекрасно...
Я покрутила ручку. Заперто.
– Прекрати! – откликнулась мать.
Я прислонилась к двери, изучая ногти.
– Знаешь, что нужно? Красное платье, которое ты надевала на премьеру фильма Макси.
Я видела его на фотографии. У него были длинные пышные рукава и присобранный ворот. Мать завила волосы и закрепила на затылке. Она казалась... не красивой, конечно, но сияющей и счастливой.
– У меня его больше нет, – сказала мать.
– Неужели? Очень жаль. Такое милое платье!
Я была уверена, что она обманывает. Мать никогда ничего не выбрасывает. Платье наверняка по-прежнему упрятано в чехол и хранится в глубине шкафа. Рядом с волшебным серебристо-розовым, отобранным у меня.
Мать открыла дверь. На ней была та же одежда, в которой она пришла.
– Ничего не понравилось, – заявила она.
Я ухмыльнулась.
– Может, другой лифчик поможет?
Мать снова покачала головой, распрямила плечи, тяжело вздохнула и повела меня обратно в «Мейси». За следующие два часа в отделе дизайнерских платьев она отвергла чудесное платье цвета слоновой кости (слишком короткое) и прекрасное фиолетовое платье (слишком открытое). Мы сошлись лишь в одном: ее тошнит от меня не меньше, чем меня от нее.
Домой мы возвращались в гробовом молчании. Мать заехала в гараж и закрыла дверь. Мы сидели в тусклом помещении, пропахшем моторным маслом. У стены стояли наши велосипеды. В углу – старые мамины санки, подписанные маркером. С ржавых полозьев свисали лохмотья паутины. Кажется, я видела эти санки на снимках у бабушки Энн. Мама и тетя Элль в одинаковых комбинезонах сидят на санках на вершине холма, а дедушка готовится их подтолкнуть. Я вспомнила его негромкий низкий голос на кассете. «Обе мои девочки – настоящие красавицы».
В доме я прошла за матерью на кухню. Она достала из холодильника кошерного цыпленка, морковку, сельдерей и свежий укроп – все, что нужно для цыпленка в горшочке. Я его обожаю. Наверное, с утра она съездила за продуктами. Собиралась отпраздновать покупку моего праздничного платья. Хотела меня порадовать.
Я с трудом сглотнула.
– Мама.
Слово «мама» далось мне нелегко. В последнее время я редко называю ее мамой, даже мысленно. Называю просто «она». «Она сказала». «Она сделала». «Она мне не разрешит». «Она позорит меня каждый раз, открывая рот».
Мать достала из ящика рядом с плитой сине-белый глиняный горшок, принесла лук и чеснок из кладовки.
– По моим расчетам, – начала она, уставившись на продукты, – ты будешь ненавидеть меня три года. Максимум четыре. И я всерьез советую приберечь немного на старшую школу и колледж.
Я заморгала.
– Что?
– Четыре года, – повторила она.
– Ты ненавидела свою мать?
Она натянуто улыбнулась.
– Два года в старшей школе, полтора в колледже, год, когда мне перевалило за двадцать, и еще три недели, когда мне было двадцать восемь.
Я подсчитала.
– Выходит больше четырех.
– За то, что мать влюбилась в женщину из джакузи в Еврейском культурном центре, полагается дополнительное время. – Она наклонилась и достала из ящика разделочную доску. – Но ты можешь на это не рассчитывать.
Мама положила морковку на доску и начала чистить лук.
– А своего отца ты ненавидишь? – поинтересовалась я.
Мать протянула мне миску фисташек и надолго умолкла.
– Я почти не думаю о нем, – наконец ответила мама. – Он не очень хороший человек.
Я расколола фисташку. Элль говорила то же самое. Но это не вяжется с добрым голосом на кассете из «лишней комнаты» бабушкиного ранчо.
– Дед когда-нибудь пытался меня увидеть?
Мать снова замолчала. Я старательно разжевала фисташку. Мать посыпала яйца молотой мацой, взбила с маслом, накрыла миску вощеной бумагой и убрала в холодильник.
– Я думала, у него возникнет такое желание, – наконец сообщила мама.
Вечернее солнце струилось в окно, раскрашивая квадратики пола светом и тенью. Мать устало отрегулировала огонь под горшком.
– Но он не пытался? – уточнила я.
Я наблюдала, как мать о чем-то размышляет. Ее лицо стало мягким и уязвимым, как ночью. Она закрыла горшок крышкой, вытерла руки и покачала головой.
– Нет, милая. Не пытался.
21
Со мной что-то неладно. Надеюсь, раз я это понимаю – значит, уже на пути к выздоровлению. Да, у меня возникли трудности. Я сознаю, что мое поведение ненормально, даже болезненно. В ясном свете дня я способна посмотреть на ситуацию объективно. Признать, что поступаю неправильно. И пообещать измениться.
Проблема с последней частью. С тем, чтобы измениться. После кошмарного похода по магазинам я соврала Джой о своем отце. Решила, что это ложь во благо, ложь во спасение, материнская ложь, проистекающая из любви, а значит, и не обман вовсе. Скорее, нечто вроде молитвы или благословения. В ту ночь я проснулась в пятнадцать минут второго и бесшумно выбралась из постели. На цыпочках прокралась по коридору к комнате Джой. Мне хотелось поправить ей одеяло и убедиться, что дочь еще дышит. Но, войдя, я чудом сумела удержаться и лишь взглянула на нее. Ее волосы рассыпались по подушке. Одна нога торчала из-под одеяла, бледная и совершенная в свете фонаря. Я долго смотрела на Джой. Вот бы узнать ее секреты! Прочитать дневник. Перехватить электронную почту и выяснить, с кем она говорила и о чем.
– Кажется, Джой прочла мою книгу, – прошептала я Питеру тем вечером, когда Саманта нашла под матрасом статью из «Икзэминер».
– Ты у нее спросила?
Я прикусила губу и призналась, что нет.
– Но что тебя удивляет? Рано или поздно это должно было случиться.
Я расстроено покачала головой. Не стоит рассказывать ему об Эрике Йонг. Уверена, он тоже надо мной посмеется.
– Наверное, у нее миллион вопросов. О книге... о Брюсе... о моей семье.
– Так обсуди с ней все, что ее волнует.
Весьма разумный совет. Жаль только, я понятия не имею, что волнует Джой. Не знаю, чего она хочет. Впервые в жизни у дочери сложности, а я не могу помочь.
Я наклонилась и отвела локон с ее щеки.
– Люблю тебя, – прошептала я. – Очень тебя люблю.
Джой вздохнула во сне и перекатилась на спину. Я на цыпочках вышла из комнаты. Возможно, мои слова проникнут в ее подсознание и она проснется счастливой.
Затем я спустилась по лестнице, достала из шкафчика темную шоколадку с малиной, припрятанную за пакетами с льняным семенем и соево-овсяной мукой, и включила ноутбук. Я начала с новостей о подругах по несчастью. Ничего утешительного. «Ассошиэйтед пресс» поведало о женском обществе в Индиане. Его численность сократилась с двадцати пяти участниц до двух. Все изгнанницы были толстыми, носили очки или принадлежали к национальным меньшинствам. Президент общества утверждала, что это простое совпадение. Также было короткое сообщение о девочке, которая повесилась из-за насмешек одноклассников. На момент смерти ее масса составляла триста двадцать пять фунтов. Ее мать арестовали за пренебрежение родительскими обязанностями. Наверное, она должна была посадить дочь на диету?
Я покачала головой и свернула окно. В предвкушении я подалась вперед и открыла сайт суррогатных матерей. Я сижу на нем по ночам, когда муж и дочь спят. Крадусь вниз по лестнице, босиком, в халате, поедаю темный шоколад и разглядываю в Интернете фотографии молодых женщин. Уверена, между мной и заурядными любителями порно – большая разница. Только пока не поняла какая. Правда, я смотрю в основном на одетых женщин. Хотя некоторые из них позируют в бикини. Неужели они считают, что так их охотнее выберут в потенциальные матери?
Я начала с БЕТСИ82. Она попалась мне одной из первых. Та самая мать двух сыновей, якобы похожая на меня. Бетси живет в Хоршеме. Не слишком близко. Она семь лет замужем. Бетси – дипломированная медсестра. Работает неполный день. Ее муж тоже работает. Она уже успешно выносила ребенка для женатой гомосексуальной пары. (Хорошо относится к геям! Непредвзята!) «Мне понравилось быть беременной. Мир был так отзывчив! Мне казалось, что я цвету». «Мне тоже, – подумала я. – Ах, Бетси, мне тоже». Я откусила от шоколадки и рассеянно вытерла глаза. «Мне даже нравились кошмарные наряды для беременных! LOL». Эти три маленькие буквы способны решить все дело. Разве можно доверить мой генетический материал, не говоря уже о материале Питера, женщине, использующей дурацкие интернет-аббревиатуры? Посмотрим. Я уже отвергла всех кандидаток, в чьих профилях были смайлики. Как и называющих замороженные эмбрионы «снеговиками». Должны же быть какие-то границы.
Я прочла профиль Бетси столько раз, что выучила ее наизусть. Столько раз разглядывала ее фотографии, что, наверное, могла бы нарисовать Бетси по памяти. На одном из снимков она и ее мальчики находились на тыквенной ферме. Дети были одеты в джинсы и куртки и держали в руках по тыкве. Маленькая тыква, средняя и большая. Темные волосы Бетси были заколоты на затылке. Не красотка, конечно, но очень миленькая в сливовых вельветовых джинсах и желтовато-коричневой куртке. Рядом с ней стоял муж. Кожа Бетси светилась здоровьем. Или секрет в пинте дешевой водки, которую она поглотила, прежде чем сесть за руль? Может, она задавила целую детсадовскую группу по дороге на тыквенную ферму? Откуда мне знать?
Вторая фотография буквально разрывала мне сердце. На ней Бетси лежала на больничной кровати, бледная и усталая, но торжествующая. На запястье у нее был пластмассовый браслет. В руках она держала ребенка. Глазки младенца были закрыты. Голубая с розовым вязаная шапочка доходила до самых бровей. По обе стороны кровати, рядом с Бетси и новорожденным, стояли два сияющих мужчины, на них были парные платиновые обручальные кольца. Малыш держался за мизинцы отцов.
Бетси уже сделала это. И хочет повторить. «Я помогу вам и вашему партнеру осуществить мечты» – так заканчивался ее профиль. Весь последний месяц мне ужасно хотелось написать ей и договориться о встрече.
Но не в этот раз. Ноутбук известил, что пришло письмо от моего редактора, от Пейсон, обычно спящей по ночам. Заголовок гласил: «Уже видела?» Письмо было помечено красным флажком «Срочно». Я любопытно нажала ссылку и оказалась на одном из самых оживленных сайтов сплетен. И тут же отшатнулась, словно получила пощечину.
«Кэндейс Шапиро и Дж. Н. Локсли – одно лицо?» – вопил заголовок на GrokIt.com. У меня душа ушла в пятки, когда я увидела обложку «Больших девочек» над своим старым снимком. Волосы длиннее, светлее, более старательно уложены, чем в последние годы. В уголках глаз нет гусиных лапок. «Анонимный, но весьма убедительный источник сообщил нам, что автор книги “Большие девочки не плачут” последние девять лет сочиняет приключения Лайлы для “Вэлор пресс”. Звонки в “Вэлор” и “Лайла Пауэр энтерпрайзис” результата пока не дали».
– Твою мать! – выругалась я и испуганно покосилась на лестницу.
Все тихо. Я снова уставилась на экран. Может, он заговорит?
– Губерман? – пробормотала я.
Да нет, ерунда. Брюс понятия не имеет, чем я зарабатываю на жизнь. Насколько мне известно, ему нет до этого дела. Но если не Брюс, то кто? Очень немногие в курсе, что я – Дж. Н. Локсли. Муж, дочь, мать, брат и сестра, агент, разумеется, редактор и издатель в Нью-Йорке. Может, Пейсон проговорилась? Или сама Пэтси Филиппи решила лишить меня покоя и подтолкнуть таким образом к написанию для «Вэлор пресс» проклятого романа?
Я застонала и отодвинулась от компьютера. Хотя все равно ведь не усну. Как же это случилось? Неужели я потеряла работу и доход? И что меня теперь ждет?
22
В четверг утром я проснулась как обычно. Приняла душ, выпрямила волосы, снова влезла в ночную рубашку и легла в кровать. Я ждала до семи двадцати, затем оделась и спустилась на кухню. Мать сидела за столом и глядела в ноутбук.
– Мама, почему ты меня не разбудила?
Она промолчала. На ней была пижама. Под глазами – синяки. Похоже, она вообще не спала. Отец стоял сзади, положив руки на мамины плечи, и тоже смотрел в компьютер.
– Бывает и хуже, – пробасил он.
– Я потеряю работу, – уныло отозвалась мать.
– Тогда у тебя будет больше времени на все остальное.
– Что происходит? – спросила я.
Отец молча указал на экран. Через мамино плечо я прочла заголовок: «Звездный скандал!» «Хотите знать, почему Звездную девушку Лайлу Пауэр волнует размер ее бедер? Загадка разгадана! Только на нашем сайте: Кэндейс Шапиро из Филадельфии (“Большие девочки не плачут”) много лет пишет под псевдонимом Дж. Н. Локсли».
– Что случилось? – Я громко сглотнула.
– Кто-то проболтался, – сообщила мать.
Ее щеки раскраснелись, губы побелели. Меня поразило, что она не злилась. Она была напугана. Я тоже встревожилась.
– Кто?
Мать не сводила с меня глаз так долго, что я начала испытывать беспричинное чувство вины. Наконец она пожала плечами.
– Понятия не имею. Но, полагаю, теперь наши с Лайлой пути разойдутся.
– Почему? – удивилась я.
Она забарабанила по клавиатуре и открыла форум поклонников Лайлы Пауэр. Я прищурилась и прочла первое сообщение. «Оказывается, историю Лайлы сочиняет бесталанная дешевка, автор розового чтива Кэндейс Шапиро. Больше в жизни не куплю эти книжки!»
– Дело в том, что о Лайле якобы пишет Дж. Н. Локсли. А Дж. Н. Локсли не может быть автором «Больших девочек», – пояснила мама.
Я просматривала сообщения. Мало кому понравилось, что приключения Лайлы Пауэр придумывает моя мать. Отец обнял маму за плечи. Она тихонько шмыгнула носом и откинулась на спинку стула.
– Кто?! – воскликнула она. – Кто мог так со мной поступить?
Я достала из холодильника обед. Вообще-то мне нужно в школу. Где моя выглаженная одежда? Я кашлянула.
– Возьмешь такси? – слабым голосом отреагировала мать.
Она не проверила, включен ли мой слуховой аппарат. Не заглянула в рюкзак, желая удостовериться, что я не забыла обед. Она почти меня не замечала.
Я тяжело вздохнула. Может, мама считает, что это я ее подвела? Я застегнула рюкзак и взялась за дверную ручку.
– Сочувствую, – произнесла я.
Родители не ответили. Я вышла на улицу. Меня подташнивало. Возможно, я знаю, что случилось. Тогда это действительно моя вина.
Я заплатила таксисту и побежала через игровую площадку. Не стала красить губы блеском и вынимать слуховой аппарат. Эмбер Гросс я поймала на пути в класс.
– Привет, – сказала я.
Она обернулась, как всегда улыбаясь.
– Привет, Джой!
На ней была голубая блузка и синий атласный пояс. Гладкие волосы забраны назад синей атласной полоской. На скобках красовались светло-голубые резинки. Разве такая девочка может схитрить, украсть или соврать маме, что сидит с ребенком, и отправиться на вечеринку старшеклассников с Мартином Бейкером? Но я точно знала, что она проделывала все это, а может, что и похуже.
– Привет, – повторила я. – Ты, гм, случайно, никому не говорила, что моя мама...
Я осмелилась взглянуть на Эмбер. Она смотрела на меня. Ее широко распахнутые глаза, подведенные блестящими тенями, казались совершенно невинными.
– ...что это она пишет о Звездной девушке? – почти прошептала я.
Эмбер покачала головой.
– Нет.
Именно Эмбер учила нас обманывать. «Отвечайте односложно, тогда не к чему будет прицепиться». Я вспомнила белые губы матери и боль на ее лице.
– Если было что-то подобное, я не рассержусь. Просто это... довольно важно. Для моей мамы, понимаешь? И должно оставаться в тайне.
Эмбер отрицательно покачала головой.
– Ладно. – Я отвернулась к своему шкафчику. – Хорошо.
Мимо прошли Тамсин и Тодд, тихо беседуя, голова к голове. На Тодде была идеально отглаженная рубашка, на Тамсин – серый свитер.
– Вот что, – начала Эмбер. – Ты вчера купила платье? Времени осталось совсем мало.
– Я в курсе. Увидимся за обедом.
Я быстро пошла прочь. Прозвенел первый звонок. Еще не поздно поймать Тамсин и Тодда.
– Что случилось? – спросил Тодд, увидев мое лицо.
Я объяснила ситуацию, пока мы убирали рюкзаки в шкафчики и шли в класс.
– Я не из тех, кто нудит «я тебя предупреждала», – произнесла Тамсин. – Но Эмбер? Она же насквозь фальшивая сука.
«Ты злишься, потому что не нравишься ей», – подумала я.
– Насквозь фальшивая сука и сплетница. – Тамсин заправила волосы за уши. – Может, хватит сидеть с ней за обедом?
– И правда! Я скучаю по тебе, – добавил Тодд.
У меня сжалось горло. Я тоже скучала по нему. Скучала по ним обоим. С Тоддом и Тамсин так легко! Но достаточно ли я по ним соскучилась, чтобы отказаться от Эмбер и Дункана Бродки?
– Может, это не Эмбер, – понадеялась я. – Она клянется, что никому не говорила.
Подруга скорчила гримасу.
– Да ладно. Так она тебе и признается, – фыркнула Тамсин. – Эмбер же все время врет.
– Эмбер классно выглядит, – заметил Тодд, разглаживая манжеты рубашки. – Но она сука.
– Настоящая сука, – подтвердила Тамсин.
Она надела капюшон и затянула на нем шнурки: сначала левый, потом правый.
– Так с кем ты, Джой? С ними или с нами?
У меня закружилась голова.
– Это нечестно! – возмутилась я. – Не знаю!
Тамсин и Тодд – мои лучшие друзья. Но мне так хочется попасть на бат-мицву Эмбер! Хотя Эмбер презирает моих друзей и предала меня. Или нет?
Прозвенел второй звонок. Я опустилась за парту. Что же будет? Неужели мать действительно потеряет работу? Неужели это моя вина?
Обычно, когда я возвращаюсь домой из школы, на кухне витает приятный аромат. Мать печет хлеб или развешивает сушиться травы из сада. Обязательно чем-то пахнет: мятным чаем, тостами с завтрака, розами, которые стоят в вазе, пока полностью не осыплются. В тот день на кухне никакого запаха не было. Мать сидела точно там же, где я оставила ее утром: за кухонным столом, глядя на ноутбук. Она накинула рубашку, но на ногах по-прежнему были красно-зеленые пижамные штаны, а ступни оставались босыми.
– Привет!
Мать вяло помахала рукой, но промолчала. Я взяла стакан сока и подошла к столу, не зная, что делать.
– Хочешь соку? – наконец произнесла я.
– Нет. Извини меня за утреннее, – отозвалась мать.
Я решила, что это приглашение сесть напротив.
– Я была в шоке. Глупо, наверное. Издатель хочет, чтобы я написала еще что-нибудь под своим именем. Возможно, Пейсон решила, что это... – мать указала рукой на экран, – подтолкнет меня в нужном направлении.
– Вот как.
Я вспомнила лицо Эмбер, ее взгляд, когда та покрутила головой. Мать посмотрела на меня. Я с трудом сглотнула.
– Ты ведь ничего об этом не знаешь? – уточнила она.
