Текст книги "Священная война (ЛП)"

Автор книги: Джек Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– Знаю, малик.

– Нур ад-Дин был великим человеком. Он объединил Алеппо, Дамаск и Мосул против франков, но умер, не успев нанести решающий удар. Я завершу его дело. Как только Мосул присоединится ко мне, я пойду на Иерусалим. Когда этот день настанет, я надеюсь, ты будешь в моем войске.

Разговоры стихли, и все взоры устремились на Саламата. Он кивнул.

– Я всегда мечтал увидеть Священный город.

– И ты его увидишь, иншаллах.

Юсуф заметил, что в зал вошел Имад ад-Дин с письмом в руке. Его секретарь не стал бы его беспокоить, не будь дело важным.

– Прошу прощения, – сказал Юсуф Саламату. – Я скоро вернусь.

Он прошел с Имад ад-Дином в боковую комнату.

– Письмо от твоего брата Селима, – сказал ему секретарь. – Властитель Керака, тот, кого зовут Волком, совершил набег на Хиджаз.

Рено. Его старый враг. Юсуф знал его как клятвопреступника и человека несказанно жестокого, но совершить набег на Хиджаз – полосу земли вдоль восточного побережья Красного моря, где расположены священные города Мекка и Медина – было нагло даже по меркам Рено.

Юсуф взял письмо и пробежал глазами его содержание. Люди Рено построили лодки, разобрали их, перевезли через пустыню к Красному морю и там собрали заново. Они сожгли порты, обслуживавшие Медину, и разграбили нубийский порт Айдиб, что находился по другую сторону моря от Мекки. Юсуф перевернул страницу. Селим послал флот, чтобы разобраться с ними. Они встретили франкские корабли у аль-Хауры и уничтожили их. Пленников отправили в Каир. Рено удалось бежать, и он вернулся в Керак.

Юсуф смял бумагу в кулаке. Его власть держалась на его притязаниях защищать ислам от неверных. Этим он оправдывал объединение Сирии, поход на Алеппо и Мосул. Он не мог оставить набег Рено безнаказанным; поступить так – значит показать себя слабым в глазах халифа и своего народа.

– Передай моему брату в Каир, чтобы пленных франков обезглавили. Четверых из них отправь в Мекку, чтобы их казнили в Месте жертвоприношения во время следующего хаджа. Их смерть станет уроком для франков и вестью для правоверных, что я защищу наши святыни. Что до Волка, то пришло время загнать его в угол. Мосул подождет. Как только мы укрепимся в Алеппо, мы выступаем на Королевство.

Глава 4

Сентябрь 1183 года. Иерусалим

– Ну же, Рено. Давай покончим с этим.

Джон присел и поднял воображаемый меч. Он отпрыгнул на несколько шагов назад и уперся спиной в стену камеры. Джон выставил меч, чтобы парировать удар, затем отпрянул от следующего. Он отбил выпад и бросился в контратаку, выставив клинок на тени на стене, прежде чем отступить. Он парировал дюжину воображаемых ударов. Он почти видел, как свирепо ухмыляется Рено, нанося удар за ударом. Спина Джона снова прижалась к стене, и он нанес ответный удар, прежде чем опять отскочить в сторону. Он поскользнулся на соломе и споткнулся, но это был лишь обманный маневр. Он уклонился от неуклюжего удара и покончил с Рено, полоснув его по шее. Мысленным взором он видел, как Рено хватается за горло, а между его толстыми пальцами проступает алая кровь. Затем тот падает на землю, мертвый.

Грудь Джона тяжело вздымалась. Он вытер пот со лба и рухнул на свой соломенный тюфяк. Он ослабел сильнее, чем ему хотелось бы. Он снова встал и принялся мерить шагами камеру. Пять шагов. Поворот. Пять шагов. Поворот. Пять шагов. Поворот. Он проделывал этот круг сто раз после утренней и вечерней трапезы. Он добавит еще одно занятие днем и еще одну тренировку с воображаемым мечом. Если его когда-нибудь освободят из этой темницы, он будет готов заставить своих врагов заплатить.

Он просидел в тюрьме что-то около восьми месяцев. Трудно было сказать точно, когда не видишь солнечного света, а факелы в коридоре за дверью его камеры горят и днем, и ночью. Только еда, которую приносили дважды в день, позволяла ему понять, когда заканчивается один день и начинается другой. Хотя иногда он сбивался со счета, не понимая, завтрак это или ужин. После визита Вильгельма еда стала лучше, но всегда была одной и той же: толстый ломоть черного хлеба и чашка жидкой овощной похлебки. В удачные дни в похлебке попадался маленький кусочек лука или моркови. Между приемами пищи, когда он не упражнялся, Джон думал о тех, кто упрятал его в эту камеру – об Ираклии, Ги и Сибилле. Он думал о Балдуине, о Юсуфе, о своем сыне Убаде и о Зимат. Он снова думал о Рено и потирал шрам на предплечье.

Джон закончил ходить и лег. Он слышал далекое капанье воды. До недавнего времени он слышал бы еще и Плаксу, как Джон прозвал человека в камере напротив. Тот тихо плакал часами напролет. Иногда он громко рыдал и стучал в дверь. До того дня, когда в его камеру пришел тюремщик. Джон не думал, что можно кричать так громко. После этого Джон больше не слышал Плаксу. Одноглазый тоже исчез. Он недолго протянул после того, как тюремщик выколол ему глаз.

Царапа занимал камеру слева от Джона. Каждую ночь – или то, что он считал ночью, – Джон слышал слабый скребущий звук из его камеры. Он думал, что тот, возможно, пытается общаться. Он нашел маленький камешек и поцарапал стену своей камеры. Звук от Царапы тут же прекратился и не возобновлялся до следующей ночи. Джон больше не пытался. Если тот пытался прорыть туннель сквозь толстые стены, то он был безумен, а Джон не собирался тратить время на безумца. Было достаточно трудно сохранить собственный рассудок.

Своего соседа справа Джон называл Папашей. Каждый раз, когда приносили еду, тот спрашивал о здоровье своего сына. В остальное время он не издавал ни звука. Джон тоже хранил молчание. Первые несколько недель он спрашивал о Балдуине, но в ответ получал лишь угрюмое ворчание да редкие затрещины.

Джон услышал скрип ржавых петель – дверь в темницу отворилась. Для ужина было слишком рано. Должно быть, посетитель или новый заключенный. Джон подошел к решетке в двери своей камеры. Он услышал голоса. Разобрать, о чем они говорят, было нельзя, но один из них, казалось, был женским. Значит, посетитель. Джон вгляделся сквозь металлическую решетку. Любое изменение в однообразии его дней было желанным. Он услышал приближающиеся шаги по коридору. Увидев тюремщика, он отступил назад. Джон знал, что смотреть на него сквозь решетку не стоит. Именно так Одноглазый лишился глаза. Тюремщик вонзил в него кинжал.

Шаги замерли перед камерой Джона. Он услышал, как тюремщик возится с ключами, и мгновение спустя дверь со скрипом отворилась. Тюремщик отступил в сторону, явив Агнес. Она была одета в одежды из нежного, как масло, шелка, на шее у нее был мех. Увидев Джона, она поморщилась.

– Оставь нас, – сказала она тюремщику.

– Чт… – прохрипел Джон. Его голос заржавел от многонедельного молчания. – Что тебе нужно?

– Я освобождаю тебя. Пойдем со мной.

Джон не двинулся с места.

– Почему сейчас? Прошли месяцы.

– Регент Ги запретил мне приходить. Он велел следить за мной. Я не осмеливалась даже навещать тебя, пока он был в городе.

– Где он сейчас?

– В Ла-Сефори. Он призвал баронов присоединиться к нему там. Рено напал на порты Медины и Мекки, нарушив договор с Саладином. Сарацины вторгаются, Джон. Королевство вступает в войну.

– Я понимаю. Ты сделала Рено великим сеньором, а теперь, когда он навлек проклятие на всех нас, ты пришла просить моего меча. – Джон подошел и сел на свой тюфяк. – Ты его не получишь.

Агнес вошла в камеру.

– Я совершала ошибки, Джон. Я не стану этого отрицать. Но теперь я пытаюсь все исправить.

– Ты зря тратишь слова, Агнес. Я не буду сражаться за Ги.

– Я не об этом прошу. Я хочу, чтобы ты сражался за Балдуина.

Джон вскинул голову.

– Он жив?

– Я отведу тебя к нему. – Уже выходя из камеры, Агнес остановилась и оглянулась. Джон все еще не двигался. – Можешь оставаться здесь, если хочешь, Джон, но я больше не приду.

На этот раз Джон последовал за ней. Агнес вывела его из темницы и провела вверх по двум лестницам. Вторая выходила в коридор, залитый солнечным светом, который лился из арочных окон. Джон зажмурился от яркого света. Он подошел к окну, закрыл глаза и подставил лицо солнцу.

– Джон, – позвала Агнес. – Ты идешь?

Она провела его вверх по другой, более широкой лестнице в свои личные покои. На столе стояла еда: жареный ягненок в густой подливе, свежий хлеб и вино. У Джона во рту тотчас набралась слюна.

– Ешь, – велела ему Агнес.

– Король…

– Сначала поешь. – Голос Агнес не терпел возражений.

Никогда еще еда не казалась такой вкусной. Агнес наблюдала за ним, стоя у двери в дальнем конце комнаты. Она сморщила нос.

– Выглядишь ты ужасно, Джон. И несет от тебя, как из отхожего места.

– В темницах бань не держат.

– Да уж. Полагаю, нет.

Джон покончил с жареным мясом и вымакал хлебом остатки подливы. Он осушил чашу с вином и, слегка пошатнувшись, встал. Хмель разом ударил ему в голову.

– Веди меня к Балдуину.

Агнес достала ключ и отперла дверь, у которой стояла. Джон последовал за ней в приемную, где дежурил стражник. Агнес кивнула ему, и стражник распахнул другую дверь. Она знаком велела Джону войти первым. В комнате царил полумрак: окна были завешены тяжелыми шторами. В дальнем конце Джон различил большое ложе и пересек комнату. Под толстыми одеялами лежал Балдуин. Лицо короля походило на череп: щеки ввалились, кожа стала мертвенно-бледной. Дыхание его было едва заметным.

– Он в таком состоянии уже несколько месяцев, – сказала Агнес. – Лекари только и могут, что кормить его с ложечки. Иногда он просыпается, но несет бессвязицу и вскоре снова впадает в забытье. – Она пересекла комнату и взяла тряпицу из чаши с водой у кровати. Она осторожно отжала ее так, чтобы вода каплями стекала в рот короля. – Ираклий помог Сибилле составить грамоту об отречении. Они подпишут ее за него, а затем Сибилла сделает своего мужа Ги королем. – Она встретилась взглядом с Джоном. – Мы должны их остановить.

– Зачем тебе этому мешать? Ги и Ираклий – твои ставленники.

Ее губы сжались.

– Балдуин – мой сын, Джон. Я не участвовала в этих заговорах. С помощью брата я взяла под контроль цитадель и поместила Сибиллу под стражу. Я могу помешать подписанию грамоты об отречении, но только до возвращения Ги. Поэтому ты мне и нужен.

– И что же ты хочешь, чтобы я сделал? Меня лишили сана в церкви. Я – ничто.

– Это уже не так. Настоятель аббатства на горе Сион умер. Я договорилась, чтобы ты занял его место.

– Чьей властью?

– Короля. – Она достала из рукава своей одежды свиток и протянула его Джону. Тот развернул его и, щурясь, попытался прочесть в полумраке. В грамоте содержалась просьба назначить Джона настоятелем аббатства Богоматери на горе Сион в обмен на дар в пять тысяч золотых безантов. Внизу стояла печать Балдуина. – Я тоже умею подделывать документы, – сказала Агнес. – В распоряжении монастыря сто пятьдесят сержантов. Веди их в Ла-Сефори.

Джон покачал головой.

– У меня нет желания возвращаться в свою камеру. Ги закует меня в кандалы, как только увидит.

– Думаю, нет. Когда прибудешь, разыщи Раймунда, графа Триполи. Он тебя поддержит. И твои люди будут с тобой. Ги сейчас дорог каждый меч, даже твой. Он дарует тебе свободу, хотя бы на то время, пока воины Саладина угрожают Королевству.

– Итак, я отправляюсь в Ла-Сефори. Что потом?

– Ты должен проследить, чтобы Ги не вернулся.

Джон встретил ее изумрудно-зеленый взгляд. В нем не было тепла.

– Я не ты, Агнес. Я не убийца.

– Я не прошу, Джон. Ты можешь помочь мне или вернуться в свою камеру.

– Я думал, ты знаешь меня лучше. – Джон направился к двери.

– Я знаю, что ты любишь моего сына! До сих пор я оберегала Балдуина, но как только Ги станет королем, я не смогу его защитить. Как ты думаешь, долго он тогда проживет?

Джон замер в дверях и посмотрел на Балдуина. Он знал этого юношу с детства. Он был его наставником, учил его сражаться. Король был ему бо́льшим сыном, чем Убада.

– Этот Ги, он и вправду заслуживает смерти?

– А Балдуин?

– Хорошо. Я сделаю это.

***

Октябрь 1183 года. Ла-Сефори

Джон ехал, сгорбившись в седле. Тюремные упражнения не подготовили его ни к тяжести кольчужного хоберка, ни к долгим дням верхом. Казалось, будто в поясницу ему вонзили кинжал. Он бы с радостью объявил привал, но до Ла-Сефори было уже недалеко.

Они со своими людьми покинули гору Сион три дня назад. Аббатство располагалось сразу за стеной Иерусалима, и когда Джон прибыл туда после встречи с Агнес, братия встретила его с негодованием. Чужак, прямиком из дворцовых подземелий, не будет ими править; это возмутительно! В конце концов, золото их переубедило. На следующий день Джона избрали настоятелем. Первым делом он созвал сержантов, несших службу аббатству. Они выступили на следующее утро, двигаясь вверх по западному берегу Иордана. Прошлой ночью они добрались до Бейсана. И крепость, и городок, приютившийся у ее подножия, были разграблены и сожжены. Он и его люди провели тревожную ночь среди почерневших камней замка. Сегодня Джон ехал, не снимая руки с шестопера.

Волосы его шевельнул ветерок, и Джон сморщил нос. Он чуял смрад немытых тел, лошадиного пота и переполненных отхожих мест. Лагерь был близко. Он пришпорил коня, оставив позади пеших сержантов. Он въехал на вершину невысокого холма, и перед ним раскинулся лагерь. Десятки больших казарменных шатров и сотни шатров поменьше стояли на широкой равнине среди полей золотой пшеницы и рощ оливковых и гранатовых деревьев. В центре лагеря два десятка каменных и глинобитных домов теснились у подножия холма, увенчанного приземистым квадратным донжоном с одной башней. Над донжоном развевался флаг Иерусалима, а рядом – флаг Ги: щит, разделенный начетверо, где в двух четвертях – серебряные кресты на лазури, а в двух других – красные восстающие львы на серебре и синем. Джон окинул взглядом лагерь, пока не заметил стяг Раймунда над его шатром. Он повернулся и знаком подозвал капитана своих людей.

Джон впервые встретил Аэстана много лет назад, вскоре после того, как англичанин прибыл в Святую землю попытать солдатского счастья. Темные волосы Аэстана теперь поседели, а некогда светлая кожа задубела и покрылась морщинами, как потертая кожа. Но его зеленые глаза по-прежнему искрились, когда он смеялся, и он все так же был мускулист и поджар. Джон был рад найти его среди сержантов горы Сион.

– Домне, – приветствовал Аэстан Джона, обратившись к нему по-саксонски.

– Мне нужно поговорить с Раймундом. Найди место для лагеря. Держитесь подальше от людей Рено.

– Можешь не говорить. Я служил под началом этого ублюдка до того, как его пленили сарацины.

Джон спешился и передал поводья Аэстану.

– Позаботься о моем коне.

На краю лагеря были выставлены дозорные, но они болтали, опершись на копья, и едва удостоили Джона взглядом. Он лавировал между шатрами, проходя мимо сержантов в вареной коже и рыцарей в кольчугах, мимо светловолосых франков и сирийских христиан с такой же оливковой кожей и темными волосами, как у сарацин. Он добрался до шатра Раймунда, над которым развевался флаг с золотым крестом на алом поле. У входа в шатер стояли двое стражников в кольчугах.

– Мне нужно поговорить с вашим сеньором, – сказал им Джон.

– Раймунд на совете в донжоне. – Стражник кивнул в сторону холма, начинавшегося всего в дюжине шагов.

– Благодарю.

Джон разглядывал донжон, поднимаясь на холм. Стены были неровными, сложенными из камней разной формы и размера, некоторые украшены надписями на латыни или резьбой в виде животных. Их, без сомнения, взяли из древнего римского города, некогда стоявшего на этом месте. На верхнем этаже было несколько окон, каждое – слишком узкое, чтобы в него мог пролезть человек. Единственная башня стояла в северо-западном углу донжона. От башни отходил нужник; на земле под ним жужжала мухами высокая куча дерьма.

Дверь в донжон охранял десяток воинов. Их капитан, красивый однорукий мужчина, шагнул вперед, преграждая Джону путь.

– Куда это ты собрался?

– На совет.

Брови капитана поползли вверх.

– Ты, что ли, сеньор?

Джон понимал сомнения этого человека. Худой, с мертвенной бледностью на лице – он никак не походил на великого сеньора. Он указал на золотой крест с раздвоенными концами, украшавший его сюрко.

– Я – настоятель аббатства на горе Сион. Я привел сто пятьдесят воинов.

Капитан еще мгновение изучал его, затем указал на шестопер Джона.

– Оставь оружие здесь.

Джон отдал шестопер, и стражник отступил в сторону.

– Ты опоздал, аббат. Лучше поторопись. Первая дверь налево.

Джон вошел внутрь и остановился у двери в зал совета. Он слышал громкие голоса. Несмотря на боль в спине, он выпрямился и вошел решительным шагом. Вокруг стола собралось с десяток человек. Большинство из них Джон узнал: Ги и его брат Амальрик, коннетабль; Рено и его зять Онфруа де Торон, толстощекий юноша с неудачным прикусом и слабым подбородком; Раймунд из Триполи, стройный, прямой как палка, темноволосый и смуглый; а рядом с ним – молчаливый, лысеющий Реджинальд Сидонский и Балиан д’Ибелин, красивый мужчина с тонким носом и большими темными глазами. Когда Джон вошел, все смолкли.

– Сакс? – спросил Рено. – Что ты здесь делаешь?

Ги нахмурился.

– Этот человек должен быть в тюрьме. Стража!

В комнату вошли двое в кольчугах, но Раймунд и Балиан встали между ними и Джоном.

– Оставь его, – сказал Раймунд. – Нам дорог каждый меч.

– Я привел сто пятьдесят сержантов, – сказал Джон.

Брови Рено взлетели вверх.

– И чьи же это люди?

– Мои. Меня избрали настоятелем аббатства на горе Сион.

– Чьей властью? – потребовал ответа Ги.

– Короля.

Рено хмыкнул.

– Король слишком болен, чтобы даже есть самостоятельно.

– Тогда избрание Джона – не что иное, как чудо, – объявил Балиан мягким голосом, под стать его утонченным чертам. – Тем более есть причина приветствовать его. – Он посмотрел на Ги. – Если только ты не хочешь потерять его людей.

Лоб Ги прорезала складка. Он потер большим пальцем эфес своего кинжала, пытаясь принять решение.

Джон встретил его взгляд. Возможно, это был его шанс устранить регента, да еще и так, чтобы не запятнать собственную честь.

– Я не был признан виновным ни в каких преступлениях, мой господин. Если желаете, я пройду испытание поединком против моих обвинителей, чтобы доказать свою невиновность. Полагаю, это значит, что мне придется сразиться с вами.

– В этом не будет необходимости. Можешь остаться.

– Но он предатель! – запротестовал Рено. – Он…

– Мой брат сказал, что он может остаться! – взревел Амальрик. – Здесь правит он, а не ты!

Джон чувствовал напряжение, повисшее в комнате. Балиан кхыкнул и повернулся к Джону.

– Мы обсуждали стратегию. Шесть дней назад войско Саладина перешло Иордан и разграбило Бейсан. Они разбили лагерь здесь, – он указал на карту на столе, – у Источника Голиафа. Мы выступили к источнику и заставили его отступить к горе Фавор.

– Где он разграбил монастырь и окрестные деревни, – заметил Ги.

– Это бесчинство не должно остаться безнаказанным! – объявил Рено. – Мы должны выступить ему навстречу.

– Мы будем глупцами, если сделаем это, – возразил Раймунд.

– И трусами, если останемся здесь.

Голос Раймунда звучал тихо, но угрожающе.

– Я не трус, Рено. Если хочешь проверить эту истину, прошу выйти.

– Мир! – крикнул Ги. – Мы здесь не для того, чтобы драться друг с другом. Рено, ты высказался. Раймунд, скажи, что предлагаешь ты.

– Пока мы остаемся в Ла-Сефори, мы можем выбирать время и место следующей битвы. Саладину придется пройти здесь, если он захочет напасть на Акру. Если он пойдет на Иерусалим, мы сможем последовать за ним и разбить его у стен города. Если же мы нападем сейчас, то оставим верный источник воды и подвергнем себя риску.

– Хмф. Мы уже выступали один раз, и Саладин бежал от нас, – указал Рено.

– И результатом наших усилий стала сотня сержантов с ранениями от стрел. В следующий раз нам может так не повезти. Скажи им, Джон. Ты знаешь Саладина лучше, чем кто-либо из нас.

Все взгляды обратились к Джону.

– Раймунд прав, – сказал он. – Саладин пытается выманить нас. Он выступит нам навстречу, только чтобы отступить и заманить нас в ловушку. Таков обычай сарацин.

– Я тоже провел годы среди сарацин, – возразил Рено. – Я знаю их не хуже тебя, сакс. Когда они захлопнут свою ловушку, мы будем готовы и сокрушим их. – Он посмотрел на Ги. – Вспомни Монжизар!

– И Брод Иакова, – парировал Раймунд. – Всего неделю назад Онфруа потерял больше половины своих людей, пока шел из Керака.

– Не слушай его, господин регент, – настаивал Рено. – Ты знаешь, что он недоволен твоим правлением. Раймунд лишь пытается лишить тебя шанса на славу.

– Ты регент, Ги, – сказал Раймунд. – Твоя цель – не снискать славу, а защитить Королевство. Монастырь на горе Фавор можно отстроить. Бейсан можно отстроить. Но если мы проиграем в поле, ты потеряешь для нас Королевство.

Все взгляды обратились к Ги, но регент все еще колебался, теребя свой кинжал. Он ждал, чтобы кто-то принял решение за него. Никто не проронил ни слова. Наконец Ги кхыкнул.

– Мы вышлем разведчиков. Как только мы узнаем точное расположение врага, мы решим, выступать ли нам.

Рено покачал головой и вылетел из комнаты.

– Вы свободны, – сказал Ги остальным.

Раймунд поравнялся с Джоном, когда они выходили из донжона.

– Слава Богу, ты пришел, – сказал граф. – Я боялся, что Рено одержит верх. Ги – хороший человек, но нерешительный. Без жены, которая водит его за нос, он потерян, как новорожденный щенок.

– Значит, из него выйдет плохой король?

Раймунд хмыкнул.

– Я бы скорее предпочел правление Рено. По крайней мере, этот ублюдок знает, чего хочет.

***

Вжик. Вжик. Вжик. Джон сидел у своего шатра и водил лезвием кинжала по точильному камню. Луна еще не взошла, и ночь была темна, что вполне соответствовало его целям. Он не видел донжона, лишь черное пятно, в котором висел одинокий огонек. Это была свеча, горевшая в покоях, где, как сказал ему Раймунд, спал Ги. Внезапно огонек погас. Джон вернул точильный камень в сумочку на поясе, вложил клинок в ножны и встал. Он накинул капюшон черного плаща и направился к донжону.

Лагерь был тих. Джон держался подальше от немногих бодрствовавших. Он обошел донжон с северо-запада и, передвигаясь на четвереньках, пополз вверх по холму. Охраны не было; их отпугивал смрад мочи и дерьма под нужником. Туда-то Джон и направлялся. Он добрался до стены донжона и пошел вдоль нее, пока его сапоги не погрузились в нечистоты. Над головой он едва мог различить, как выступает из башни отхожее место. Стена перед ним была покрыта мочой и дерьмом.

– Помоги мне, Господи, – пробормотал он и перекрестился.

Он потянулся вверх и сумел втиснуть пальцы в узкую щель между двумя камнями. Его нос сморщился, когда он прижался телом к стене. На мгновение ему показалось, что его стошнит. Затем, стиснув зубы, он подтянулся. Он нашел опору для ноги и левой рукой нащупал еще один выступ. Нашел и подтянулся еще выше.

Он карабкался по стене, цепляясь за выступы, дюйм за дюймом. Запах стал менее едким, когда он добрался до места, где основание небольшого каменного закутка с нужником выступало из стены прямо над его головой. Само отверстие нужника было позади него, примерно в трех футах от стены. Чтобы добраться до него, Джону нужно было отклониться назад, оттолкнуться от стены и вцепиться руками в отверстие – все одним плавным движением. Затем он мог бы протиснуться наверх. Если же прыжок не удастся, он упадет с высоты более двадцати футов. Если повезет, дерьмо смягчит падение.

Он сосчитал до трех, а затем оттолкнулся от стены, выбросив руки вверх и вцепившись в отверстие. Края дыры были мокрыми от чего-то, о чем он предпочитал не думать, и Джон соскользнул на несколько дюймов, прежде чем удержался. Он повисел так секунду, а затем начал подтягиваться. Он только начал, как кто-то вошел в нужник и помочился на него. Джон зажмурился и зажал рот, затаив дыхание. Через несколько секунд человек закончил, и мгновение спустя Джон услышал, как дверь нужника открылась и закрылась. Он быстро протиснулся через оставшуюся часть отверстия, оказавшись в небольшом помещении с дверью в дальней стене. Он стянул с себя грязный плащ и обтерся, как мог, затем приоткрыл дверь и выглянул в пустой коридор. Комната Ги должна быть справа. Джон на цыпочках подошел к его двери. Он повернул ручку и осторожно толкнул. Было не заперто. Джон вытащил кинжал и скользнул внутрь.

Он надеялся застать Ги спящим, но регент стоял у окна в одной лишь тонкой хлопковой рубашке. Он обернулся.

– Джон?

Джон замер. Если Ги позовет стражу, ему конец. В комнате было темно, и Ги, похоже, не заметил кинжала. Джон слегка повернулся, чтобы клинок скрылся за его профилем. Он поклонился.

– Господин регент.

– У тебя вести от разведчиков?

– Разведчиков? – Мысли Джона лихорадочно неслись. Он кивнул. – Да, они…

– Это может подождать. Садись. – Ги указал на кровать.

Джон умудрился спрятать лезвие кинжала под ногой, когда садился. Регент остался у окна.

– Я рад, что ты пришел. Я хочу извиниться, Джон.

Джон моргнул.

– Мой господин?

– За то, что бросил тебя в тюрьму. Ираклий и Рено меня уговорили. Почему они так тебя ненавидят?

– Старые разногласия, мой господин.

Ги кивнул.

– Меня изгнали из Франции люди, которые меня ненавидели. А теперь мне предстоит стать королем. Я никогда этого не желал, Джон. Но Сибилла грезит о троне. Она говорит, что я буду великим королем. – Он вздохнул и снова выглянул в окно. Джон встал, сжимая в руке кинжал. – Я люблю ее, но иногда мне кажется, что я всего лишь пешка в какой-то ее игре. У меня столько советников, и все говорят, что делать. Сибилла. Ираклий. Рено. Иногда я не знаю, кому доверять.

Джон опустил кинжал. Этот человек не стоил того, чтобы его убивать. Ираклий и Рено – вот настоящая опасность. Он уже вкладывал клинок обратно в ножны, когда в дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Ги.

В комнату вошел Рено. Его глаза расширились, когда он увидел Джона. Он принюхался.

– От тебя несет дерьмом, сакс. – Он снова посмотрел на Ги. – Разведчики вернулись, господин регент. Саладина больше нет на горе Фавор. Следы его войска ведут на юг.

– В Иерусалим, – сказал Джон.

– На юге есть и другие цели, господин регент. Керак, Шобак и Аскалон.

Регент кивнул.

– Ты прав. Нашу южную границу нужно защищать. Ты отправляйся в Керак. Я поеду в свои владения в Аскалоне. Джон, ты настоятель аббатства на горе Сион. Твое место в Иерусалиме. Ты отправишься туда с Раймундом, чтобы защищать город.