Текст книги "Священная война (ЛП)"

Автор книги: Джек Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Глава 2

Декабрь 1182 года. Иерусалим

Снежинка обожгла холодом кончик носа Джона и тут же растаяла. Он взглянул на узкую полоску свинцово-серого неба, видневшуюся между теснящимися по обеим сторонам улицы домами, и увидел, как спускаются все новые и новые снежинки. Обычно Джон предпочитал священническому облачению кольчугу, но на этот раз был благодарен за тепло своей просторной, как шатер, ризы. Она была сшита из плотного белого шелка и богато расшита серебром, дабы соответствовать его новому сану. После спасения жизни короля в битве при Монжизаре он был назначен архидиаконом Храма Гроба Господня – вторым лицом в Иерусалиме после патриарха.

Джон взглянул на короля. Несмотря на шелковые одежды и тяжелый, подбитый горностаем плащ, Балдуин дрожал, отчего корона Иерусалимского королевства ходила ходуном у него на голове. Большую часть дней Балдуин проводил, съежившись у огня в своих покоях, но настоял на участии в рождественской процессии. Прошло пять лет после Монжизара, и воспоминания о его победе тускнели, уступая место слухам об угасающем здоровье. Король с детства страдал проказой. Он лишился бровей, кожа на лбу огрубела, отчего он выглядел гораздо старше своих двадцати одного года. Язвы на лице лишь отчасти скрывала светлая борода. Он хотел показать баронам, что силен и дееспособен, но долгий путь через весь город от дворца до Храма на горе, а затем обратно к Храму Гроба Господня давал о себе знать. Ноги Балдуина дрожали от усталости. Нельзя было допустить, чтобы он упал. Джон шагнул вперед и взял короля под руку.

– Мне не нужна твоя помощь, – огрызнулся Балдуин.

– Разумеется, ваша милость. Просто путь долог, а я почувствовал дурноту. Буду благодарен за вашу поддержку.

Балдуин благодарно кивнул Джону и оперся на его руку.

Его сестра Сибилла ухмыльнулась.

– Слава Господу, мой могучий брат оказался рядом, чтобы подставить вам руку, священник. Не хватало еще, чтобы вы растянулись на земле на глазах у нашего возлюбленного народа.

Сибилла, на год старше Балдуина, была во всем его противоположностью. Ее длинные рыжевато-каштановые волосы обрамляли тонкокостное лицо с большими голубыми глазами и кожей, пышущей здоровьем. Она шла, высоко вскинув голову и расправив плечи. И если брат ее был задумчив и терпелив, то Сибилла вся состояла из пламенной страсти. Два года назад, накануне ее обручения с Балианом д’Ибелином, ее застали в постели с французским крестоносцем Ги де Лузиньяном. Балдуин был в ярости, но когда неделю спустя выяснилось, что она беременна, не оставалось ничего иного, как поженить Ги и Сибиллу. Джон подозревал, что за всем этим стояла мать короля, Агнес. Именно у нее был ключ от пояса верности Сибиллы, а Ги был одним из ее ставленников.

Агнес шла рядом с сыном Сибиллы от первого брака. Поскольку проказа сделала его дядю неспособным иметь детей, трон должен был унаследовать младший Балдуин. Болезненный ребенок ехал в крытом кресле, которое несли четверо слуг. Он был бледен как молоко и мучительно худ. Сибилла не хотела, чтобы он участвовал в шествии, но Агнес настояла. На рождественскую мессу соберется весь Иерусалим, и Агнес считала важным, чтобы они увидели своего будущего короля.

Прямо впереди уже возвышался громадный купол храма. Тамплиеры, несшие Животворящий Крест, провели процессию во двор церкви, а затем отступили в сторону. Патриарх Ираклий остановился сразу за Воротами Распятия, ведущими в храм.

– Что еще? – проворчал Балдуин. Губы его приобрели синеватый оттенок.

Ираклий воздел руки и начал молиться своим высоким, пронзительным голосом. Джон ненавидел этот звук. У него остались болезненные воспоминания о том, как Ираклий мурлыкал ему на ухо, пока пытал его после пленения в битве при Бутайе, где Джон сражался за сарацин. И пусть теперь Джон служил заместителем Ираклия, эти двое по-прежнему ненавидели друг друга.

– Он когда-нибудь замолчит? – пробормотал Вильгельм, притопывая ногами. Неприязнь архиепископа Тирского к Ираклию не была секретом. – Холодно, черт побери, а латынь у него такая скверная, что его все равно никто не понимает. Он что, только что назвал верующих воздвиженцами Божьими?

Коннетабль Амальрик хмыкнул от смеха, и к нему присоединился его брат, муж Сибиллы Ги. Ги был чисто выбрит, с длинными светлыми волосами и изумрудно-зелеными глазами. Он был бы красив, если бы не курносый нос – досадная черта, общая для обоих братьев. Ни один из них не знал латыни, но оба обладали грубоватым чувством юмора.

– И я в восторге, узнав, что Иерусалим – это регистр городов, – продолжал Вильгельм. – Как можно спутать regestum и regina (владыка)? Что же тогда Акра, интересно? Чернильница? Не следовало вам делать его патриархом, ваша милость.

– Только не начинай еще и ты, – огрызнулся Балдуин. – Я должен был что-то сделать, чтобы унять раскол при дворе. Я не могу защищать свое королевство от сарацин, пока мои собственные подданные грызут друг другу глотки.

После своей великой победы при Монжизаре Балдуин стремился примирить две фракции, расколовшие его двор: с одной стороны – его мать Агнес с братом Жосленом, Ги и Амальрик де Лузиньяны и Рено де Шатийон, властитель Трансиордании; с другой – старые роды, представленные Раймундом из Триполи, Реджинальдом Сидонским, Балианами и Вильгельмом. Когда старый Онфруа де Торон погиб в бою, король назначил коннетаблем на его место Амальрика. Свою единокровную сестру Изабеллу Балдуин обручил с юным Онфруа де Тороном, наследником одного из старых родов, но в то же время пасынком Рено. А после смерти патриарха он позволил матери выбрать его преемника. Агнес никого не удивила, выбрав своего любимчика, Ираклия. Балдуин был доволен. Его мать была счастлива, а ее выбор означал, что он мог сохранить за Вильгельмом пост канцлера.

Наконец Ираклий закончил молитву, и процессия двинулась в храм. Они обошли гробницу – каменное строение, увенчанное куполом, на котором стояла серебряная статуя Христа ростом выше человеческого, – а затем их провели через колоннаду, отделявшую святилище от остальной части храма. Джон подошел к алтарю, чтобы помочь Ираклию служить мессу, в то время как Балдуин с облегчением опустился на свой трон, а каноники разошлись по своим скамьям. Остальные участники процессии остались за пределами святилища. В двери хлынул народ, чтобы присоединиться к ним. Латники оттесняли толпу от баронов и королевской семьи, заставляя ее держаться в задней части храма.

Джон держал большой молитвенник, пока Ираклий читал. Но даже помогая в службе, все его внимание было приковано к королю. Балдуин сидел на троне неестественно прямо, в позе, призванной выражать власть. И, возможно, на тех, кто стоял за пределами святилища, это и производило впечатление. Но Джон был ближе и видел, как вздулись вены на шее короля и как дрожит корона на его челе. Когда служба закончилась, он подошел к трону, но Балдуин отмахнулся и встал. Джон держался рядом, пока король шествовал из святилища через толпу, позволяя народу прикасаться к себе. Говорили, что прикосновение короля исцеляет болезни, но Джон не понимал, как люди могут в это верить, если Балдуин не мог исцелить даже самого себя. Снаружи их ждали лошади. Джон помог королю сесть в седло, и они рысью поехали ко дворцу. Свежевыпавший снег поглощал стук копыт. Джон помог Балдуину спешиться и последовал за ним внутрь. В тот миг, когда он переступил порог, сила, казалось, оживлявшая Балдуина, иссякла. Ноги его подкосились, и Джону пришлось подхватить его, чтобы тот не упал.

– Неси меня, Джон, – слабым голосом прошептал Балдуин.

Джон с легкостью поднял его. Король был кожа да кости. Джон донес его до покоев и опустил в кресло перед огнем. Он укутал дрожащего мужчину одеялом.

Вильгельм вошел следом за ними. Он сбросил плащ и подошел к огню, чтобы согреть руки.

– Принесите королю теплого вина! – крикнул священник.

– Вино подождет, – возразил Балдуин. – Позови ко мне Амальрика и Жоса.

Вильгельм переглянулся с Джоном, а затем кивнул.

– Конечно, ваша милость. – Он ушел за коннетаблем и сенешалем, а Джон сам пошел за вином. Он как раз наливал бокал, когда Вильгельм вернулся с Амальриком.

– Ваша милость, – пробормотал коннетабль.

Мгновением позже вошел сенешаль, Жослен де Куртене. Это был невысокий мужчина, с таким же, как у его сестры Агнес, стройным телосложением, волнистыми светлыми волосами и голубыми глазами. Он изящно поклонился.

– Ваша милость, прошу прощения за мое отсутствие на мессе. Я был занят…

– Я позвал тебя сюда не для этого, дядя. Шлюхи, с которыми ты спишь, может, и беспокоят твою жену, но меня они не касаются. – Балдуин помолчал, оглядывая каждого из собравшихся вокруг него мужчин. – Я позвал вас сюда, чтобы обсудить войну.

– Войну, ваша милость? – Лоб Амальрика в замешательстве сморщился. – Последнее, что я слышал, – войско Саладина далеко, в Аль-Джазире.

– Да, и его отсутствие – это возможность, которую нельзя упускать. Как только войско будет собрано, мы пойдем на Дамаск.

Джон взглянул на мужчин вокруг себя. Их ошеломленные лица отражали его собственное удивление. Первым оправился Жослен.

– Простите, ваша милость, но разумно ли это? Возможно, мы могли бы напасть позже, когда вы восстановите свои силы.

– Я прокаженный, Жос! Отдых не излечит мой недуг. В прошлом году я прошел всю процессию почти без боли. В этом году я едва держался на ногах, чтобы не рухнуть до того, как дойду до дворца. Дни мои сочтены, а наследник мой – еще дитя. Я должен укрепить королевство до своей смерти, иначе, боюсь, оно не устоит.

– Король прав, – согласился Джон. – Как только Саладин приберет к рукам Алеппо и Мосул, он обрушится на нас. Если мы будем ждать, мы падем.

– А как же мир, Джон? – спросил Вильгельм. – Ты как-то говорил мне, что Саладин – разумный человек.

– Был. После Монжизара я уже не так уверен… – До Джона доходили тревожные слухи из Египта, где при подозрительных обстоятельствах умер Туран, и из Алеппо, где был отравлен юный эмир.

Балдуин кивнул.

– Джон знает Саладина лучше, чем кто-либо из нас.

– Я тоже провел много лет среди сарацин, племянник, – сказал Жос. В юности, после пленения в битве при Хариме, он двенадцать лет был узником Нур ад-Дина. – Большую часть того времени я провел в Дамаске и скажу тебе, это нелегкая добыча. Твой отец не смог его взять, как и твой дядя до него.

Балдуин выпрямился в кресле.

– Я – не мой отец. Собирай войско, Амальрик. Дамаск падет.

***

Декабрь 1182 года. Дамаск

Лошадь Джона шлепала по грязному ручью, что бежал по дну узкого ущелья, или вади. Он много раз проделывал этот путь: в 1148 году в составе обреченного Второго крестового похода; в обратном направлении, когда служил командиром личной гвардии Юсуфа; и совсем недавно, в 1174 году, с отцом Балдуина. Он не помнил, чтобы пересекал какие-то ручьи, но, с другой стороны, многое в этом походе было ему незнакомо. Непрекращающийся дождь преобразил пейзаж. Там, где когда-то были лишь пыльные холмы и сухие овраги, теперь текли ручейки и цвели под дождем пустынные цветы. Лошадь Джона была облеплена грязью, и он никак не мог уберечься от сырости, как бы плотно ни кутался в плащ. Он сгорбился в седле, дрожа от холодного ветра, дувшего с моря.

Пехотинцам приходилось хуже. Вокруг Джона люди с тяжелыми ранцами и копьями на плечах брели по грязи, доходившей им до икр. Прямо впереди солдат споткнулся и упал. Товарищи помогли ему подняться, и несчастный, утирая грязь с глаз, бросил на Джона негодующий взгляд.

– Не уступишь коня бедному солдату, отче?

Джон сотворил крестное знамение.

– Бог даст тебе сил.

Солдат сплюнул. Джон не мог его винить. Он проехал мимо него и дальше, вдоль длинной колонны воинов. Балдуин собрал пять тысяч пехотинцев, но к нему присоединилось лишь двести рыцарей. Ги и Рено держали своих людей на юге, утверждая, что они нужны для предотвращения набегов сарацин из Египта.

– Джон! – весело окликнул Балдуин, поравнявшись с ним.

Король, по крайней мере, был в добром расположении духа. В походе он всегда казался моложе, да и здоровее тоже, благодаря перчаткам, скрывавшим его израненные руки, и шлему, чей наносник и широкие нащечники скрывали его лицо.

– Далеко еще?

– Дамаск должен показаться, как только мы поднимемся на тот холм.

Пока Балдуин смотрел на далекий склон, вершина которого скрывалась в проливном дожде, Джон присмотрелся к королю. Лицо его раскраснелось, глаза лихорадочно блестели.

– Возможно, нам стоит разбить лагерь здесь, ваша милость, пока не утихнет буря.

– Лагерь? Когда мы так близко?

– У вас нездоровый вид, ваша милость.

Губы Балдуина сжались в тонкую линию, и он пришпорил коня, вырываясь вперед. Джону следовало быть умнее. Король был упрям во всем, что касалось его болезни. Больше всего на свете он ненавидел, когда ему делали поблажки.

Джон добрался до холма, и его конь с трудом взобрался по раскисшему склону. На вершине, к своему удивлению, он не увидел Дамаска. Вместо зеленых садов, что должны были простираться до бурых глинобитных стен, он видел лишь пелену проливного дождя.

– Джон! Ты уверен, что мы близко? – окликнул его стоявший неподалеку Балдуин.

– Я поднимался на этот холм не раз, ваша милость. Так скоро я его не забуду. Дамаск – там.

Балдуин возвысил голос:

– Коннетабль!

Амальрик подъехал. Он так укутался в меха, что видны были лишь его тусклые глаза. В них сквозила бычья тупость, но коннетабль был бесспорно храбр и яростен в бою.

– Да, ваша милость? – сказал он и высморкался.

– Построй людей в колонну, рыцарей – в центр. Будем идти в боевом порядке до самого города. Лагерь разобьем к югу от Дамаска, на берегу Барады. Пусть сержанты возведут земляной вал и несут бдительную стражу. Я не хочу никаких ночных неожиданностей.

– Слушаюсь, мой господин.

– Ваша милость, – сказал Джон, когда Амальрик отъехал рысью, – сады к западу от города…

– Я знаю, Джон. Мне пришлось бы захватить их, если бы я хотел заморить Дамаск голодом. Но я не собираюсь морить их голодом; как и не собираюсь губить жизни наших воинов в этих садах. Ты сам говорил мне, какая это смертельная ловушка. Они нам не нужны. Я привез достаточно провизии на месяц похода. К тому времени Дамаск будет наш. Мы возьмем город штурмом.

На следующее утро Джон проснулся до рассвета. Это была старая привычка, оставшаяся с тех времен, когда он был рабом и его бы высекли, не окажись он на своем посту к восходу солнца. Тело затекло после ночи на твердой земле. В этом году ему исполнилось пятьдесят, и ночевки в поле давались уже не так легко, как прежде. Он медленно размял ноющие суставы – память о полудюжине старых ран. Правое плечо было тяжело ранено под Дамаском во время Второго крестового похода, в тот день, когда его захватили сарацины. Он повращал им, пока оно не поддалось, и принялся за левое, вывихнутое на дыбе после того, как его пленили христиане в битве при Бутайе. Кисть руки, державшая меч, по утрам всегда была непослушной. Он сжал и разжал пальцы, разминая предплечье, которое несколько лет назад в схватке с людьми Рено де Шатийона распороли глубоким порезом. Размявшись, Джон натянул стеганый поддоспешник, затем перекинул через голову кольчугу и влез в нее. Он застегнул ремешок, стягивавший ворот, надел на голову стальной шлем и схватил свой шестопер. Оружие состояло из трехфутовой рукояти и тяжелого ребристого навершия. Как священнику ему было запрещено проливать кровь, но это не мешало ему проламывать врагам головы.

Джон вышел из шатра и обнаружил, что дождь прекратился. Шатры войска усеивали равнину к югу от Дамаска. Он прошел между ними и направился прочь от лагеря, к отхожему месту. Его выкопали кое-как из-за размытой почвы, и теперь оно было залито дождевой водой. Справляя нужду, Джон посмотрел в сторону садов к востоку от города. Даже в тусклом свете ранней зари он мог разглядеть деревья, отягощенные апельсинами. Город был лишь смутным очертанием, еще более густой тьмой, притаившейся в утреннем сумраке.

Оправившись, Джон подошел к реке и плеснул в лицо водой. Она обожгла холодом. Он зачерпнул еще, чтобы смочить короткие волосы. Когда Джон вернулся в лагерь, воины уже начинали просыпаться. Слышался скрежет точимых мечей и бряцание кольчуг одевающихся людей. Он подошел к кострам в задней части лагеря, где готовили еду. Один из поваров – мясистый мужчина с приметной родинкой на щеке – предложил Джону кусок горячей лепешки и налил вареной пшеницы в подставленный шлем.

– Благоволит ли нам Господь, отче?

Джон видел достаточно битв, чтобы знать: Господь не вмешивается в людские войны, но повар хотел услышать не это. Мужчина теребил на шее медальон Храма Гроба Господня.

– Господь благоволит добродетельным, – сказал ему Джон.

Повар ухмыльнулся.

– Возьми еще лепешку, отче.

Джон взял ее с благодарным кивком. Он ел, пока шел к шатру короля. Подбирая лепешкой остатки вареной пшеницы, он вошел внутрь. Хотя было еще рано, Балдуин уже надел хоберк – кольчужную рубаху, закрывавшую его от шеи до середины бедра. Он стоял, склонившись над столом, заваленным бумагами. Лицо короля раскраснелось; он потел, несмотря на утреннюю прохладу. Джон знал, что о здоровье Балдуина лучше не упоминать. Он преклонил колено.

– Доброго дня вам от Господа, ваша милость.

– Джон.

– Вы уже преломили хлеб, мой господин? Я могу велеть принести еды.

– Позже. Подойди, взгляни на это. – В центре стола была разложена карта. На ней был изображен Дамаск с холмами на западе, равнинами на востоке и рекой Барадой, протекающей с севера на юг через город. – Я пошлю тысячу человек к южной стене, чтобы отвлечь их оборону. Основная часть войска ударит здесь. – Балдуин указал на участок восточной стены.

Джон кивнул.

– Стены слабее всего на востоке. – Он встретился взглядом с Балдуином. – Но они были бы еще слабее после недельного обстрела.

– И мы тоже будем слабее. Я читал хроники, Джон. Второй крестовый поход провалился, потому что они слишком долго ждали. Мы нападем сегодня, пока воины сильны и полны рвения.

– Как скажете, ваша милость.

Балдуин то ли не заметил неохоты в голосе Джона, то ли сделал вид, что не заметил.

– Я сосредоточу удар у Ворот Святого Фомы, – продолжил он. – Нашим людям нужно лишь взобраться на стены и открыть ворота. Рыцари будут ждать, чтобы ворваться внутрь. Большинство воинов Дамаска сейчас на севере, с Саладином. Они не смогут остановить нас, когда мы окажемся в городе.

Лоб Джона прорезала складка. В последний раз, когда франки завоевали сарацинский город, улицы его были залиты кровью мужчин и детей, а сотни женщин были изнасилованы. Пусть он и был слугой короля, но в Дамаске у него все еще оставались друзья. Он не хотел видеть, как вспарывают живот аль-Мукаддаму или насилуют Фариду.

– Если вы разграбите город, то вызовете недовольство среди жителей, ваша милость. Удержать Дамаск станет намного труднее.

– Я подумаю об этом. – Балдуин отошел от стола. – Помолись со мной, Джон.

Они опустились на колени. Земля была покрыта коврами, но они промокли: вода просочилась сквозь размытую почву.

– De profundis clamavi ad te domine, – начал Джон. – Domine, exuadi vocem meam. – Закончив De profundis, он добавил: – Господи Боже, укрепи руку раба твоего Балдуина, дабы он одержал победу во имя Твое. Даруй ему мудрость, чтобы вести воинов своих, и милость, чтобы отнестись к врагу своему с состраданием.

Балдуин взял со стола шлем и направился к выходу из шатра, но остановился. Он обнажил меч и повернулся к Джону.

– Освяти мой клинок.

Джон сотворил над мечом крестное знамение.

– Молю Тебя, о Господи, услышь наши молитвы и благослови Своим величием меч раба Твоего Балдуина. Да будет он бичом и ужасом врагов Твоих и спасением народа Божьего.

– Аминь!

Джон последовал за Балдуином наружу. Тысяча сержантов, которым предстояло атаковать южную стену, уже выстроились в колонну, щетинясь копьями. Некоторые несли штурмовые лестницы; другие держали веревки со штурмовыми крюками или тяжелые арбалеты, чтобы снимать защитников со стены. Остальные сержанты только начинали строиться в ряды. Рыцари садились на коней, принимая от оруженосцев копья и миндалевидные щиты.

– Коня мне! – крикнул Балдуин.

Один из королевских оруженосцев подвел гнедого дестриэ. Конь шел, пританцовывая, играя мощной грудью и крупом. Сиденье седла было выше роста Балдуина, и потребовалось двое оруженосцев, чтобы помочь ему взобраться в тяжелых доспехах. Другой оруженосец подал Балдуину щит. Он направил коня туда, где собирались рыцари, но не успел он сделать и нескольких шагов, как король качнулся и рухнул из седла.

Джон подбежал к нему первым.

– Государь! – крикнул он, но ответа не было.

Пока вокруг собирались оруженосцы и рыцари, Джон осторожно снял с Балдуина шлем. На виске короля, которым он ударился при падении, наливалась шишка.

– Государь! – повторил Джон, на этот раз крикнув.

Веки Балдуина дрогнули и приоткрылись. Он уставился прямо на Джона, но, казалось, не видел его.

– Отрава… – пробормотал он. – Отец! Отец!

Его глаза закрылись, и он потерял сознание.

Джон посмотрел на одного из оруженосцев Балдуина.

– Лекаря! Позовите лекаря!

Мальчик сорвался с места.

– Несите короля в шатер, – приказал Джон столпившимся рыцарям.

Четверо воинов подхватили короля. Джон уже шел за ними к шатру Балдуина, когда Амальрик схватил его за руку и оттащил в сторону.

– А как же воины? – спросил он вполголоса. – Битва?

– Ты в своем уме? Король болен. Мы не можем сражаться.

– Но люди готовы к бою, – возразил Амальрик. – Другого шанса взять Дамаск у нас может и не быть. Это будет великая победа.

– Великая победа – для тебя. – Амальрик открыл было рот, чтобы возразить, но Джон продолжил, не дав ему и слова вставить: – И горькое поражение, если ты проиграешь. Король болен, и вся вина ляжет на тебя.

– Да, – пробормотал Амальрик, нахмурив лоб. – Да. Я велю людям возвращаться в шатры.

Амальрик начал выкрикивать приказы. Джон поспешил в шатер. Рыцари уложили Балдуина на ложе и сняли с него кольчугу. Стеганый поддоспешник под ней промок от пота. Пальцы короля задрожали, а вскоре затряслось и все его тело. Рыцари отступили.

– Он проклят, – пробормотал один из них.

– Это всего лишь лихорадка, не более. – Джон накрыл короля одеялом, и дрожь вскоре унялась.

Мгновение спустя вошел лекарь. Это был гладко выбритый мужчина в бурой монашеской рясе, с виду такой молодой, что годился Джону в сыновья. Лекарь нес сундучок, который поставил у изножья королевского ложа.

– Ступайте, – велел он рыцарям. – И вы тоже, отче. Не мешайте мне работать.

Рыцари гуськом потянулись из шатра, но Джон остановился у входа. Лекарь приложил тыльную сторону ладони ко лбу короля.

– Он горит, – пробормотал он.

Он начал нараспев читать «Отче наш», занимаясь своим делом. Зажег медную жаровню и поставил на нее небольшой горшок. В горшок он налил воды, плеснул уксуса и добавил немного белых кристаллов, горсть крошечных семян и стружку, которую соскоблил ножом с длинного корня.

– Что это? – спросил Джон.

Лекарь вздрогнул и поднял голову.

– Я же велел вам уйти.

– Что это?

– Хрен, соль и семена тмина. Вместе они – безотказное средство от лихорадки.

Лекарь продолжал читать «Отче наш», пока вода не закипела. Он подставил лицо под пар.

– Хорошо, хорошо. – Он ухватил горшок краем туники и переставил его на пол. – Надо дать остыть. Теперь же надобно восстановить равновесие его телесных соков.

Он открыл свой сундучок и достал небольшой ланцет и чашу для сбора крови. Джон пересек шатер и схватил лекаря за руку.

– Не смей пускать ему кровь.

Лекарь вырвался.

– Не указывай мне, что делать. Король горит. Я должен уменьшить количество его крови, чтобы сбить жар. – Он нашел вену и зажал лезвие ланцета между большим и указательным пальцами.

Прежде чем лекарь успел сделать надрез, Джон схватил его руку и заломил ее за спину. Лекарь ахнул от боли.

– Ты с ума сошел? Прекрати! Я… – Он умолк, когда Джон отобрал у него ланцет и приставил лезвие к его горлу.

– Пустишь кровь королю – сам истечешь кровью. Ты понял?

– Д-да, отче.

– Джон! – крикнул Амальрик, входя в шатер. – Что ты делаешь? Отпусти брата Жакемона.

Джон отпустил лекаря, но ланцет оставил у себя.

– Пойдем, – позвал Амальрик. – Нам здесь не место. Пусть человек спокойно делает свою работу.

Прежде чем выйти, Джон обернулся к Жакемону.

– Никакого кровопускания.

Остаток дня Джон провел, расхаживая перед шатром Балдуина. Сначала несколько десятков встревоженных рыцарей несли вахту вместе с ним, но когда вскоре после полудня снова пошел дождь, они один за другим разошлись. Уже спускалась тьма, когда наконец появился Жакемон. Увидев Джона, он резко остановился.

– Я не пускал ему кровь. Клянусь!

– Как он?

Жакемон покачал головой.

– Жар очень сильный. Король не приходил в себя. Иди в свой шатер. Я пошлю за тобой, если его состояние изменится.

Джон провел беспокойную ночь, ворочаясь на сырой земле под стук дождя по ткани шатра. Следующие два дня, пока воины жались в своих шатрах, пытаясь укрыться от сырости, Джон стоял под дождем у шатра Балдуина. Он не знал, что еще делать. На третью ночь Джон стоял у входа, дремал, сгорбившись под плащом, когда почувствовал на плече чью-то руку. Это был лекарь.

– Он очнулся, – сказал Жакемон. – Он звал тебя.

Внутри шатра было темно. Джон наощупь добрался до ложа короля и опустился на колени. Он едва мог различить лицо Балдуина. На лбу короля лежала мокрая тряпица. Его веки дрогнули и приоткрылись.

– Джон? Это ты?

– Я здесь, ваша милость.

– Я… я не вижу, Джон.

– Я зажгу лампу, ваша милость.

Джон начал было подниматься.

– Нет! Дело не в этом. Я не вижу. Я ослеп.

У Джона сжалось сердце.

– Все пройдет, – сказал он Балдуину, пытаясь убедить в этом скорее себя, чем короля. – Как только спадет жар.

– Я не могу пошевелить руками, Джон. – Голос Балдуина дрожал. – Мне страшно.

Джон сжал руку короля, не зная, что еще делать.

– Тебе нужно что-нибудь выпить, – сказал он наконец. – После этого тебе станет лучше.

Джон подошел к горшку, который приготовил лекарь, и зачерпнул чашку отвара. Но когда он вернулся к ложу, Балдуин уже спал. Джон поставил чашку и сел рядом. Он осторожно откинул волосы со лба Балдуина. Когда в шатер вошел Амальрик, Джон поднял голову.

– Лекарь говорит, он может не выжить, – сказал коннетабль.

– Он будет жить. Он слишком упрям, чтобы умереть.

– Он также сказал, что король ослеп и стал калекой.

– Возможно, когда жар спадет…

– Увечный король не может править, – с уверенностью произнес Амальрик. – Мы должны вернуться в Иерусалим и выбрать регента.

***

Январь 1183 года. Иерусалим

Дым из пекарен и кухонь Иерусалима висел в ясном синем небе, и Джон понял, где город, задолго до того, как показались стены. Солнечный свет и не по сезону теплая январская погода не вязались с мрачным настроением войска, которое брело последние мили к городу. Амальрик отправил вперед гонцов, чтобы созвать заседание Высокого совета. Они должны были добраться до города всего за два дня. Основной части войска путь из Дамаска занял шесть дней; их замедлял король, которого несли в крытых носилках, чтобы уберечь от тряски и толчков на дороге. Балдуин дважды приходил в себя и что-то бессвязно бормотал. Лекарю, по крайней мере, удалось скормить ему немного бульона, прежде чем король снова впал в беспамятство.

Носильщики теперь с трудом поднимались на холм мимо рядов виноградных лоз. Джон пришпорил коня, вырываясь вперед. С вершины он мог видеть северную стену Иерусалима, а за ней – купола Храма Гроба Господня и Храма на горе. Два десятка рыцарей выехали из Ворот Святого Стефана и направлялись к войску. Над ними развевался флаг Иерусалима. Рядом с ним было другое знамя: слева – синее поле, увенчанное золотой полосой; справа – три красных диска на золотом поле. Это был герб Агнес де Куртене.

Джон пустил коня галопом по другому склону холма. Подъезжая к Агнес, он перешел на шаг. Лицо ее осунулось, под глазами залегли темные круги. Мать короля старела изящно, но сейчас она выглядела на все свои сорок девять лет.

– Джон, – приветствовала она его. – Как он?

Когда-то Агнес была его любовницей, но она предала его ради власти. Она делила ложе с коннетаблем Амальриком – и, вероятно, с другими мужчинами – чтобы укрепить свое влияние при дворе. И она же была вдохновительницей заговора, приведшего к смерти предыдущего короля. Джон презирал ее, но все еще желал, однако сегодня, видя ее горе, он не мог заставить себя испытать привычную неприязнь.

– Он редко приходит в сознание, – сказал он ей. – Он ослеп и не может двигать ни руками, ни ногами.

Агнес смахнула слезы.

– Где он?

– Я провожу тебя к нему.

Джон направился обратно на холм, Агнес ехала рядом.

– Ты должен быть начеку в Иерусалиме, – сказала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Есть те, кто желает зла моему сыну и тем, кто его защищает.

– Кто? И зачем ты мне это говоришь? Не притворяйся, будто я тебе небезразличен.

– Мне не нужно притворяться, Джон. Но если ты не веришь в это, то, возможно, поверишь вот во что. Моя дочь Сибилла хочет смерти Балдуина. Если он умрет, она станет королевой, а ее муж Ги получит власть вместе со своими дружками Рено и Ираклием. Ты готов на все, чтобы защитить Балдуина, и я тоже. Это делает нас союзниками и подвергает обоих опасности.

Они добрались до носилок. Агнес спешилась и вошла внутрь, чтобы ехать с сыном. Ее люди окружили паланкин. Джон последовал за ними. Подъезжая к воротам, он достал из седельной сумки шестопер и повесил его на пояс. Он не доверял Агнес, но осторожность не повредит.

Во внутреннем дворе дворца толпились встревоженные стражники и слуги. Они молча наблюдали, как Агнес вышла из носилок и начала отдавать приказы.

– Эй вы! – рявкнула она, махнув нескольким стражникам у двери. – Принесите носилки для короля.

Мужчины вернулись мгновение спустя, и Балдуина переложили на носилки.

– Отнесите его в мои покои, – распорядилась Агнес. – Я сама о нем позабочусь.

Четверо подняли носилки, и она сопроводила их во дворец.

Джон хотел было последовать за ней, но стражники у входа скрестили копья, преграждая ему путь.

– Что это значит? – потребовал ответа Джон. – Я советник короля.

Он уже собирался позвать Агнес, когда еще двое стражников схватили его сзади за руки.

– Пойдем-ка по-тихому, – прошептал один из них ему на ухо, – и мы тебя не тронем, отче.

Он потянулся к шестоперу Джона, но тому удалось вырваться. Он ударил стражника локтем в горло, затем схватил свой шестопер и замахнулся на того, кто держал его левую руку. Оружие со звоном ударилось о шлем стражника, и тот рухнул на землю. В следующее мгновение Джон почувствовал удар по затылку. Он осел на землю, и мир погрузился во тьму.