Текст книги "Священная война (ЛП)"

Автор книги: Джек Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Глава 11

Июль 1187 года. Рога Хаттина

Вороны копошились среди тел, усеявших склон северного Рога, выклевывая глаза и разрывая мягкую плоть лиц. Юсуф пнул одну из них, и та, протестующе каркнув, отлетела в сторону. Он продолжил подниматься по склону, шагая мимо мертвых рыцарей, чьи кольчуги были покрыты красно-бурыми пятнами запекшейся крови, а мечи все еще сжаты в руках. Он прошел мимо огромного франкского дестриэ, чье тело было утыкано стрелами. Глаза бедного животного закатились, а язык был прокушен насквозь. Умирая, конь бился в агонии, вырывая копытами комья земли вокруг. За конем Юсуф наткнулся на дюжину мертвых мамлюков, лежавших почти друг на друге. Они сражались против одного человека. Франк лежал мертвый, его сюрко было так пропитано кровью, что невозможно было разобрать герб. Его топфхельм скрывал лицо. Юсуф почувствовал внезапный укол боли в животе при мысли о Джоне. Он опустился на колени рядом с рыцарем и снял с него шлем. У мертвеца были седые волосы и зеленые глаза, незряче смотревшие в небеса.

– Малик, – раздался сзади хриплый голос. Юсуф обернулся. Один из мамлюков, которого он счел мертвым, пошевелился, приподнимаясь среди тел. – Малик!

Юсуф подошел к нему. Мамлюк был молод, ненамного старше аль-Афдаля. Уродливая рана на бедре доходила до кости. Она сочилась кровью, но слишком слабо. Юноша истек кровью. Он скоро умрет. И все же, когда он вцепился в руку Юсуфа, хватка его была на удивление сильна.

– Мы победили, малик?

– Победили.

Мамлюк улыбнулся. Его зубы были красными от крови.

– Я буду хвалиться нашей победой в раю. – Его ресницы дрогнули и опустились. Мгновение спустя хватка на руке Юсуфа ослабла.

Юсуф смахнул слезы и поднялся. Смерть этого юноши тронула его так, как не тронула вся остальная бойня. Он повернулся к Сакру, своей тени, всегда бывшей рядом. Аль-Афдаль стоял неподалеку, наблюдая, как какие-то бедуины стаскивают с павшего рыцаря доспехи и сапоги.

– Запомни это, сын мой, – позвал Юсуф. Он указал на тело у своих ног. – Писцы будут писать об этом дне как о дне славы. Никогда не забывай его истинную суть. Никогда не забывай цену победы.

Юсуф продолжил подниматься на холм. Склон становился все круче, и мышцы на бедрах горели, когда он наконец достиг вершины. Тел здесь было больше, мамлюки и франки лежали вперемешку. Ему приходилось выбирать путь, чтобы не наступать на мертвых. Впереди кольцо мамлюков стояло на страже вокруг выживших рыцарей. Осталось всего двести человек – двести рыцарей из более чем тысячи. Несколько сотен бежали с Раймундом, но остальные лежали на поле боя. Выжившие перед Юсуфом казались скорее мертвыми, чем живыми. Они сидели, ссутулившись, на земле, опустив головы. Ни один из них не поднял взгляд, когда Юсуф вошел в круг.

Юсуф обратился к ним по-французски:

– Где ваш король?

В центре круга рыцарей один из них устало поднялся на ноги. Это был широкоплечий и высокий мужчина с длинными светлыми волосами и вздернутым носом, что придавало ему свиноподобный вид. Его лицо было измазано кровью, которая высохла и стала почти черной.

– Я – Ги, король Иерусалима.

– Подойди сюда.

После секундного колебания Ги направился к Юсуфу. Его люди расступились, пропуская его.

– Твои люди мертвы или в плену, твоя армия уничтожена, – сказал ему Юсуф. – Ты сдаешься?

Голос Ги был глухим.

– Я сдаюсь. Я твой пленник.

– Где Волк, тот, кого вы зовете Рено?

– Последний раз я видел, как он атаковал твои ряды. Он хотел убить тебя.

Юсуф повернулся к Сакру и заговорил по-арабски:

– Найди его, живого или мертвого, и приведи ко мне. Отведите короля в шатер, подобающий его статусу, и держите под стражей. Знатных сеньоров собрать вместе, пока их не отправят в Дамаск ожидать выкупа. Остальных рыцарей, сержантов и лагерную челядь продать.

– А как быть с теми, кто носит крест, отец? – Многие из выживших носили ненавистные красные или черные кресты тамплиеров и госпитальеров. Это были самые непримиримые враги Юсуфа, фанатики, сражавшиеся, не щадя своей жизни.

– Они пленных не берут, и мы не будем. Казнить их.

Юсуф повернулся и начал спускаться по склону. Он не успел далеко отойти, как к нему подлетел всадник.

– Мы нашли Волка, малик! – крикнул мамлюк, соскальзывая с седла.

– Он жив?

Мамлюк кивнул.

– Его взяли в плен вместе с одним из их священников.

***

Клинок меча сверкнул, озаренный золотом заходящего солнца, и, размытым пятном опустившись, с отвратительным чавканьем вонзился в голое плечо тамплиера. Тамплиер упал на четвереньки, крича от агонии, пока его кровь хлестала фонтаном, превращая пыльную землю в грязь. Юсуф поморщился и отвернулся.

Желающих удостоиться чести казнить одного из ненавистных тамплиеров или госпитальеров было так много, что Юсуфу пришлось бросать жребий. Палачом на этот раз был один из имамов, странствовавших с войском, и с тяжелым мечом он управлялся неумело. Он замахнулся снова, ударил тамплиера в спину и свалил его ничком. Понадобилось еще два удара, чтобы прикончить несчастного, и еще три, чтобы отделить голову от тела. Ее насадили на копье, и она присоединилась к остальным, обрамлявшим вход в шатер Юсуфа.

– Пятьдесят три, – пробормотал Имад ад-Дин, записывая число на пергаменте. – Слава Аллаху, с этим покончено. – Щеки писца позеленели.

– Это было необходимо, – сказал ему Юсуф. – Мы понесем эти головы перед собой в битве как предостережение врагам ислама. – Он поднялся и повернулся к своим эмирам. – Убада, приведи ко мне в шатер короля Ги. Сакр, доставь сюда Рено.

Юсуф вошел внутрь и налил себе чашу воды. Казни оставили горький привкус во рту. Он прополоскал рот и сплюнул, но мерзкий привкус остался. Возможно, виной тому был запах тления, уже исходивший от тысяч трупов, лежавших под жарким солнцем. Его люди были заняты, копая могилы для павших товарищей, но тела христиан Юсуф приказал оставить. Он сделал еще глоток и сел.

Мгновение спустя вошел Ги в сопровождении Убады и двух стражников. Глаза короля были широко раскрыты после того, как он прошел между рядами насаженных на колья голов, а ноги его дрожали.

– Ты устал, – сказал ему Юсуф. – Прошу, садись. – Он указал на походный стул, а затем возвысил голос: – Принесите еды и холодной воды для короля.

Пока Ги опускался на стул, двое слуг вошли с блюдом свежего хлеба и козьего сыра и стаканом воды, охлажденной льдом из личных запасов Юсуфа. На стенках стакана выступили капельки влаги. Король сделал большой глоток и вздохнул. Слуга наполнил стакан, и он осушил его снова.

– Благодарю тебя, Саладин.

Король пил, когда Сакр ввел в шатер Рено. Волк из Керака сжимал правую руку, перевязанную окровавленной тряпкой. Он злобно посмотрел на Юсуфа и сел без приглашения. Ги протянул ему стакан. Тот жадно выпил. Рено вытер рот тыльной стороной ладони.

– Что ты собираешься с нами делать? – потребовал он ответа.

Юсуф встретил его взгляд.

– Убить тебя, Рено.

Рено поднял стакан и ухмыльнулся.

– Твои собственные законы для тебя ничего не значат? Ты дал мне напиться. Это делает меня гостем в твоем шатре.

– Тебе дал напиться твой король, а не я. – Юсуф встал и обнажил меч.

Рено побледнел.

– Ты не можешь этого сделать.

– Стража!

Сакр и другой мамлюк схватили Рено за руки и подняли со стула.

– Не будь глупцом! – закричал он. – Я властитель Трансиордании. Мой выкуп будет стоить целое состояние!

– Никакое золото не будет для меня дороже твоей смерти. Ты давал клятвы и нарушал их. Ты убивал невинных и пытался осквернить святые места. Ты клялся в мире лишь для того, чтобы напасть, как только мы повернемся спиной.

Рено выпрямился.

– Я – правитель. Я делал то, что должен был.

Юсуф шагнул ближе, так что его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от лица Рено.

– Ты убил мою сестру, – прошипел он. Он отступил и кивнул стражникам, которые заставили Рено опуститься на колени. Сакр накинул кожаный ремень на шею Рено и пригнул его голову к одному из стульев. Юсуф занес меч.

– Свинья ты, сосущая хер! – взревел Рено. – Дерьмо…

Юсуф опустил меч. Первый удар убил Рено и забрызгал Ги кровью. Второй отсек голову. Она упала на пол и подкатилась к ногам Ги.

Король побелел как полотно. Он сполз со стула и рухнул на колени, сложив руки в мольбе.

– Умоляю, великий король, пощади меня! Это Рено нарушил договор! Я дам тебе золото. Я…

Юсуф поднял руку.

– Твоей жизни ничто не угрожает. Король не убивает короля. За тебя дадут выкуп, но сначала ты должен поклясться, что никогда больше не поднимешь оружия против ислама.

– Клянусь.

– На своем кресте.

– На Животворящем Кресте и кровью Спасителя, клянусь.

– Я припомню тебе эту клятву. – Юсуф указал на труп Рено. – Помни об участи тех, кто предает свое слово. Стража, отведите короля в его шатер.

Когда Ги увели, Убада повернулся к Юсуфу.

– Я хочу кое о чем тебя попросить, дядя.

– Ты хорошо сражался сегодня, племянник. Проси, и если это в моей власти, ты получишь желаемое.

– Мы взяли в плен священника, Джона из Тейтвика. Позволь мне убить его.

Брови Юсуфа сошлись.

– Если бы не Джон, Волк бы сбежал. Я намерен его пощадить.

– Ты не можешь. Он предал тебя, чтобы служить франкам, дядя.

– Он спас мне жизнь.

– И отнял ее у моего отца! – крикнул Убада. – Я был еще ребенком, но я помню. Он убил Хальдуна.

– Хальдун погиб во время великого землетрясения.

– Он погиб, пытаясь защитить честь моей матери. – Убада опустился на колени. – Прошу, дядя. Умоляю тебя. – Он указал на безголовое тело Рено. – Ты получил свою месть. Дай мне мою!

– Ты не знаешь, о чем просишь, племянник. Я не могу позволить тебе убить его.

Убада встал. Его костяшки побелели на эфесе меча.

– Ты не сможешь меня остановить.

– Я твой король! – рявкнул Юсуф. – Ты будешь делать, что я говорю.

– Только не в этом. Делай со мной что хочешь. Я поклялся Аллаху убить Джона, и я намерен исполнить свою клятву. – Убада направился к выходу из шатра.

– Стой! Джон не убивал твоего отца, племянник.

Убада замер, его рука лежала на пологе шатра. Он повернулся и встретил взгляд Юсуфа.

– Что ты имеешь в виду?

– Он… Джон – твой отец.

– Ты лжешь!

– Посмотри в зеркало, племянник, а потом скажи, лгу ли я.

Рука Убады соскользнула с меча, плечи его поникли.

– Ты… – начал он, но осекся. – Я никогда тебя не прощу. – Он сплюнул к ногам Юсуфа и покинул шатер.

Юсуф почувствовал внезапную усталость. Он подошел к своему стулу и, сгорбившись, сел, глядя на тело Рено. Он так долго желал смерти Волка, но не чувствовал никакой радости. Он обещал своей сестре никогда не говорить Убаде правду. Но Зимат поняла бы, что он должен был защитить Джона. Она тоже его любила. Юсуф выпрямился и посмотрел на Сакра.

– Приведи ко мне Джона, пока Убада не натворил глупостей. – Он указал на тело Рено. – И уберите эту грязь.

Тело Рено как раз вытаскивали, когда Джон вошел в шатер. Он поморщился, но тут заметил голову, все еще лежавшую на ковре. Он встретил взгляд Юсуфа.

– Шукран, Юсуф.

– Это я должен благодарить тебя. Мои люди рассказали мне, что ты сделал. Рено сбежал бы, если бы не ты. Садись. Пей.

Джон поморщился от боли, опускаясь на один из стульев. Он сделал большой глоток воды.

– Что теперь?

– Я сказал Убаде правду.

Глаза Джона расширились.

– Зачем?

– Иначе он бы тебя убил. Он все еще может попытаться.

Лоб Джона прорезала морщина.

– Ты собираешься оставить меня в живых?

– Ты доставил ко мне моего злейшего врага. За это я дарую тебе свободу. Тебе следует покинуть Восток, Джон.

– Мой долг здесь.

– Твоя смерть, ты хочешь сказать. Армия Иерусалима разбита, Джон. Больше некому защищать твои земли. Я отберу у христиан каждый город до последнего. Я сброшу их в море, и тебя вместе с ними, если ты останешься.

Джон пожал плечами.

– Если такова моя судьба, так тому и быть. – Он сделал еще глоток. – Я видел тамплиеров и госпитальеров. Тот Юсуф, которого я знал, не сделал бы этого.

– Тот, кого ты знал, не одержал бы этой победы.

– Ты победил, да, но какой ценой? Когда-то ты говорил мне, что великий король должен вести святую жизнь.

Боль в животе Юсуфа вернулась. Он отвел взгляд от голубых глаз Джона.

– Я не стремлюсь быть великим, Джон. Я – слуга Аллаха, не более.

– Зло, совершенное во имя Бога, все равно остается злом, друг. Я это знаю слишком хорошо. Понюхай воздух. Разве так пахнет добродетель?

– Довольно. Тебе пора уходить. Я не могу гарантировать твою безопасность, пока ты остаешься в моем лагере. Тебе дадут коня и припасов на три дня.

– Еще раз, шукран. – Джон двинулся к выходу, но остановился у полога шатра. – В тебе есть сила быть лучше этого. Я буду молиться за тебя, друг.

И с этими словами он ушел.

Глава 12

Сентябрь 1187 года. Иерусалим

– Слишком много народу на этой дороге, – обронил Джон, ни к кому не обращаясь.

Уже не в первый раз он пожалел, что не с кем разделить тревоги. Но Аэстан погиб при Хаттине, а Раймунд, недолго после прибытия Джона в Триполи, скончался от незаживающей раны. Реджинальд Сидонский был в плену у Саладина, как и Ги, и большинство других великих сеньоров.

– Слишком много ртов, – пробормотал он, – и слишком мало мечей.

Он покинул Триполи с пятьюдесятью сержантами. Пока они шли вдоль побережья, к ним присоединялись беженцы, несшие на спинах свое добро, а на руках – маленьких детей. Когда они свернули вглубь страны, к Иерусалиму, толпа, следовавшая за ними, разрослась до тысяч. Люди шли со всех уголков Королевства. Тивериада сдалась на следующий день после Хаттина. Акра, главный порт и самый густонаселенный город Королевства, пала несколькими днями позже. После этого войско Саладина разделилось и пронеслось по Королевству. Список их завоеваний был отрезвляющим: Назарет, Ла-Сефори, Ла-Фев, Дабурия, гора Фавор, Дженин, Себастия и Наблус на юге; Хайфа, Кесария, Арсуф и Яффа вдоль побережья; Торон и Бейрут к северу от Акры. В последние несколько недель после долгой осады сдались южные крепости Аскалон и Газа. Остались лишь разрозненные крепости. Керак и Шобак еще держались, но были отрезаны и взяты в осаду. Тир уцелел благодаря прибытию Конрада Монферратского с его людьми из Европы. И в сердце Королевства все еще стоял Иерусалим. Пока.

Саладин шел с севера от Аскалона, чтобы осадить Священный город. Мужчины и женщины на дороге знали это так же хорошо, как и Джон. Он видел это в их глазах. Они были тусклыми, лишенными надежды. Но какой у них был выбор? Им больше некуда было идти. Джон сделает все возможное, чтобы защитить их, но его сталь не спасет их от голода. С таким наплывом людей в город еда закончится через несколько дней. Люди начнут есть крыс. А когда кончатся крысы, они обратятся друг против друга. Ад покажется раем.

Дорога поднималась вверх через оливковые рощи, и когда они достигли вершины склона, показался Иерусалим. Беженцы запрудили дорогу, ведущую в город. Темп замедлился до черепашьего, давая Джону достаточно времени, чтобы изучить городские укрепления. На стенах были установлены мангонели, а сами стены были увешаны воловьими шкурами и тюками сена, чтобы смягчить удары при обстреле. Это было хорошо, но на стенах было слишком мало людей. Джон насчитал всего двадцать голов над воротами Давида и лишь по двое на квадратных башнях, что виднелись к северу и югу. Подъехав ближе, Джон увидел полуголых мужчин, кирками углублявших сухой ров, окружавший город. Ворота Давида охраняли стражники в кольчугах. Они коротко останавливали каждого беженца. Когда Джон приблизился, вперед выступил широкоплечий стражник с густой бородой.

– Какое счастье вас видеть, сэ… – Он моргнул, заметив золотой крест на шее Джона. – Отец. Приятно видеть человека при мече, а не очередной голодный рот.

– Сколько людей в городе?

– Одному Богу известно. Больше, чем я могу сосчитать.

Другой стражник рассмеялся. Он поднял обе руки и пошевелил пальцами.

– Ты и до десяти-то считать не умеешь, Рагено.

– Двадцать, – огрызнулся Рагено. – Ты про пальцы на ногах забыл.

Джон был рад видеть, что они шутят. Когда еды становится мало, юмор умирает первым.

– Кто правит в городе? – спросил он.

– Балиан. Ты найдешь его во дворце. Твои люди могут остановиться в Храме.

– А что же тамплиеры?

Рагено пожал плечами.

– Какие тамплиеры? Все они полегли на полях Крессона и Хаттина. Остались только священники, старики да конюхи. Тебе лучше двигаться, отец. – Он кивнул на длинную очередь за спиной Джона. – А то у меня тут бунт начнется.

Внутри города давка на улице Давида была такой, что Джону пришлось спешиться и вести коня в поводу. Большинство в толпе были новоприбывшими беженцами, бредущими со стеклянными глазами в поисках пристанища. Те, кто прибыл раньше, выстроились вдоль узкой улицы с протянутыми руками. Некоторые предлагали купить еду, давая за горсть яблок целый золотой безант, и немногие из новоприбывших были достаточно глупы, чтобы взять деньги.

Джон заметил, что у многих мальчишек-попрошаек были бритые головы. Один из них, костлявый юнец с перемазанным грязью лицом, вцепился в тунику Джона.

– Прошу, отец. Еды. Еды для голодающего дитя.

У мальчика был высокий, тонкий голос и зеленые глаза, казавшиеся невероятно большими на его худом лице. Для мальчика у него были слишком изящные черты.

Мужчина с бычьей шеей увидел, что Джон смотрит на него, и оттащил ребенка.

– Держись подальше от моей дочери!

Джон полез в седельную сумку и достал апельсин.

– Зачем ты обрила ей голову?

Глаза мужчины расширились при виде фрукта.

– Не хочу, чтобы сарацины ее насиловали. Если подумают, что она мальчик, может, и не тронут.

Джон бросил мужчине фрукт и пошел дальше, на площадь, где улица Давида пересекалась с улицей Армян. Он передал поводья одному из своих сержантов.

– Отведи людей в Храм и позаботься, чтобы моего коня поставили в конюшню. Я встречусь с вами там вечером.

Джон повернул на юг, ко дворцу. На улице Армян было не так людно, хотя он и миновал несколько семей, разбивших лагерь у дороги. Ему повстречалась процессия монахов с бичами в руках, их обнаженные торсы были покрыты кровавыми рубцами. Они пели, моля Бога о пощаде. Каждые четыре шага они хлестали себя. Джон поспешил ко дворцу. Стражники узнали его и пропустили через ворота. После уличного хаоса двор был оазисом спокойствия. Стража не пускала сюда народ, и, не считая кучи конского навоза, мощеный двор был пуст. Джон подошел к дворцовым дверям, где стражники сказали ему, что Балиан находится в королевских покоях с королевой.

Джон вошел и застал Сибиллу, прислонившуюся к окну. На ней была подпоясанная шелковая туника, подчеркивавшая ее стройную фигуру. Ее рыжевато-каштановые волосы свободно падали на бледные плечи. Она выглядела бы прелестно, если бы не хмурое выражение, искажавшее ее черты.

Балиан стоял у холодного камина. Он тоже был мрачен, но, увидев Джона, его лицо посветлело.

– Джон! Слава Богу, ты пришел. – Он обнял Джона и кивнул в сторону Сибиллы. – Может, ты сможешь ее вразумить.

Джон повернулся к Сибилле и преклонил колено.

– Моя королева.

Сибилла холодно кивнула. Она указала на Балиана.

– Этот дурак отказывается выкупать моего мужа, своего короля.

– Саладин требует пятьдесят тысяч динаров. Мы не можем заплатить, моя королева. Ты видела людей, что наводнили город. Нам до последнего денария нужны деньги на закупку еды.

– Нам нужен наш король!

Джон кхыкнул.

– Прости, моя королева, но Балиан прав.

Лицо Сибиллы вспыхнуло еще до того, как Джон закончил говорить. Она выпрямилась и посмотрела на него свысока, скривив свой тонкий нос.

– Вы оба предатели, – прошипела она. – Когда Ги освободят, он снимет с вас головы! – Она вылетела из комнаты, хлопнув за собой дверью.

– Видишь, с чем мне приходится иметь дело, Джон? – Балиан подошел к боковому столику и налил себе чашу вина. Он сделал большой глоток. – Она с каждым днем все невыносимее. Выставить бы ее на улицу, пусть посмотрит, что творится. В Иерусалиме сейчас более восьмидесяти тысяч человек – втрое больше, чем до Хаттина, – и каждый день прибывают новые. Еды уже не хватает, а Саладин еще даже не подошел. – Он сделал еще глоток. Балиан всегда был поразительно красив, но теперь его лицо изрезали морщины, а под глазами залегли темные тени. – Твое прибытие – первая хорошая новость за несколько недель. Ты привел людей?

– Пятьдесят сержантов.

– Рыцарей нет? – Джон покачал головой. – А что с Раймундом? Ты ведь из Триполи. Граф скоро выступит?

– Он мертв.

Чаша Балиана замерла на полпути ко рту.

– Помоги нам, Господи. Как?

– При Хаттине стрела пробила его кольчугу и застряла в груди. Рана была неглубокой, но началось заражение, и яд пошел в легкие. Он умер через два дня после моего прибытия в Триполи.

– Кто теперь правит?

– Его крестник, Раймунд.

– Сын Боэмунда Антиохийского?

Джон кивнул.

– Я пытался убедить его выступить на Иерусалим, но юный Раймунд предпочел пойти по стопам отца. И Триполи, и Антиохия заключили перемирие с Саладином. Раймунд, по крайней мере, позволил мне набрать добровольцев. Пятьдесят человек, что пошли со мной, – это все, кого я смог найти.

– Клянусь его гвоздями! – Балиан сделал еще глоток.

– Сколько у нас рыцарей?

– Настоящих рыцарей? Один – я. Но я посвятил в рыцари несколько сотен сержантов, а также объявил, что посвящу любого старше шестнадцати, кто возьмет в руки оружие. Так я набрал еще тысячу рыцарей.

– Это крестьяне и торговцы с мечами, Балиан, а не рыцари.

– Да уж. – Балиан снова поднял чашу, но она оказалась пуста. Он нахмурился и отставил ее в сторону. – Но других у нас нет.

***

Муэдзины в лагере затянули призыв к утренней молитве, когда Юсуф вышел из своего шатра. Шатер был разбит на вершине холма, именуемого Голгофой – Лобным местом, – названного так то ли из-за пещер, делавших склон похожим на ухмыляющийся череп, то ли из-за казней, что проводились там в древности. Здесь был распят пророк Иса; если, конечно, не верить христианским священникам, которые утверждали, что холм, именуемый ими Кальварией, находится на месте Храма Гроба Господня. «Храм на навозной куче», – называли его люди Юсуфа, и это название красноречиво говорило об их мнении, умер там Иса или нет.

Оттуда, где стоял Юсуф, был виден купол храма. Он возвышался над западной частью города. Взгляд его скользнул от него к Куполу Скалы, чья позолоченная крыша сверкала в утреннем солнце. Движение у стены привлекло его внимание, и он увидел, как открылась потерна. Оттуда вышло с десяток сержантов, а за ними – двое всадников под белым флагом. Прибыла еще одна делегация для переговоров о сдаче города. Пятьдесят мамлюков выехали им навстречу. Они окружили христиан и повели в лагерь. Вскоре на холм вскачь поднялся Каракуш и соскользнул с седла перед Юсуфом.

– Кого они прислали на этот раз? – спросил Юсуф.

– Балиана д’Ибелина, командующего городом, и священника Джона. Должно быть, они в полном отчаянии.

Или же они знают, что после прошлой ночи у них наконец появилась сильная позиция.

Юсуф погладил бороду, глядя на пролом, который его саперы проделали в стене прошлой ночью. Он бросил на христиан тысячи воинов, но в узком проломе их численное превосходство не имело значения. Двести двенадцать его храбрейших воинов погибли. Их тела убрали, но обломки остались, заполнив ров перед стеной. На вершине завала франки возвели деревянный частокол. Катапульты быстро разнесут его в щепки, но все же взять пролом будет нелегко. Франки это доказали. Осада длилась десять дней. Сколько еще дней понадобится, чтобы взять город? Сколько еще жизней? Юсуф знал, что его воины готовы пожертвовать собой. Они жаждали мести за резню, устроенную франками при взятии Иерусалима. Но в голове Юсуфа эхом отдавались слова Джона. Зло, совершенное во имя Бога, все равно остается злом.

– Проводите франков в мой шатер, – сказал Юсуф. – И позовите моих эмиров и писцов.

Каракуш нахмурился, но на этом его неодобрение исчерпалось.

– Слушаюсь, малик.

В шатре слуга помог Юсуфу облачиться в его золотой чешуйчатый доспех и обмотал вокруг головы черный тюрбан с золотой подкладкой. Он только сел на свой походный стул, как прибыл Имад ад-Дин с чернилами и бумагой. За ним вошли эмиры Аль-Джазиры, толстый Гёкбори и приземистый Нуман, а за ними – аль-Афдаль. Мгновение спустя вошел Убада. Юсуф почувствовал запах вина от его дыхания, когда тот занял свое место рядом с ним. Его племянник пристрастился к вину, узнав правду о своем происхождении. Он выходил из своего шатра лишь в случае крайней необходимости.

Последним вошел Каракуш.

– Балиан д’Ибелин и Джон из Тейтвика, – объявил он.

Первым вошел Балиан, и Юсуф внимательно его оглядел. Это был красивый мужчина средних лет, с длинными темными волосами и вьющейся бородой, которая, казалось, когда-то была ухоженной, но в последнее время росла как попало – длинная на подбородке и короткая на шее и щеках. Следом вошел Джон, и Юсуф заметил, как сжались челюсти Убады. Джон был худее, чем когда Юсуф видел его в последний раз, и в его песочных волосах было еще больше серебра. Они с Балианом преклонили колени.

– Добро пожаловать в мой шатер, – сказал им Юсуф по-арабски. Он достаточно хорошо знал язык франков, но хотел, чтобы они видели, кто здесь хозяин.

Джон перевел для Балиана.

– Приветствуем тебя, аль-Малик ан-Насир, – сказал рыцарь. – Для нас честь находиться в твоем присутствии.

– Садитесь. – Юсуф указал на два стула, поставленных перед ним. – Вы пришли молить о жизни своего народа?

– Мы пришли спасать жизни, да, и ваши, и наши, – ответил Балиан.

Услышав перевод Джона, Убада хмыкнул.

– Пустые угрозы. Нечего торговаться с этими адскими псами. Раздавим их! Кровь, пролитая ими при взятии Иерусалима, взывает к отмщению!

Другие эмиры согласно кивнули.

– Спросите тех, кто погиб прошлой ночью, так ли пусты наши угрозы, – сказал Балиан. – Тысячи людей готовы защищать наш город. Даже больше, чем в твоей армии.

– Свинопасы и торговцы сукном, – сплюнул Гёкбори. – Не воины.

Джон перевел, и брови Балиана сошлись.

– Некоторые из них – простые люди, да, но даже простые люди будут сражаться как воины, если им не оставить выбора. Сейчас они держатся подальше от стен, надеясь на пощаду, как ты пощадил жителей других захваченных тобой городов. Но если народ Иерусалима увидит, что смерть неизбежна, то, клянусь Богом, каждый из них возьмется за оружие, готовый умереть как мученик.

– У нас тоже есть свои мученики, отец, люди, которые с радостью пожертвуют своими жизнями, чтобы вернуть Иерусалим, – вставил аль-Афдаль. – Ты найдешь тысячи добровольцев, готовых снова попытаться взять пролом. Тебе стоит лишь попросить.

Джон ответил сразу, не удосужившись перевести.

– Ты можешь взять город штурмом, Юсуф, я не отрицаю этого. Но если ты это сделаешь, твой трофей обратится в прах в твоих руках. Прежде чем город падет, мы убьем наших детей и жен, чтобы вы не смогли их изнасиловать и поработить. Мы сожжем наши дома и имущество. Мы перережем наших пленников-мусульман, убьем каждую лошадь и каждое животное, что у нас есть. Мы не оставим после себя ничего, кроме крови и пепла.

Нуман шагнул вперед.

– Если они хотят сами себя перебить, пусть, – сказал коротышка своим резким голосом. – Они не заслуживают ничего меньшего.

– Может, вам и безразличны жизни наших женщин и детей, – сказал Джон, – но а как же ваши святыни? Вы хотите завоевать город лишь для того, чтобы найти мечеть Аль-Акса в дымящихся руинах?

– Руины можно отстроить, – ответил Нуман.

Гёкбори кивнул.

– Кровь, пролитая франками, должна быть отомщена, малик.

– Довольно, – сказал Юсуф. – Оставьте меня с нашими гостями. Все.

Воины вышли. Перед уходом Убада сплюнул к ногам Джона. Когда они остались одни, Юсуф повернулся к Балиану и заговорил по-французски:

– Джон говорит, вы скорее оставите от Иерусалима дымящиеся руины, чем отдадите его в наши руки. Что ты на это скажешь?

– Он говорит правду. И после резни кровь мертвых будет взывать к отмщению. Когда Эдесса пала от меча, тысячи пришли, чтобы отомстить за нее. Если Иерусалим падет так же, сколько десятков тысяч пересекут море, чтобы вернуть его?

– Если я пощажу твой народ, то где гарантия, что вскоре мне не придется защищать эти самые стены от них?

– Твой человек сказал правду, – ответил Джон. – Большинство тех, кто внутри, – крестьяне и ремесленники. Они будут сражаться за свои жизни, но не станут сражаться, чтобы вернуть Иерусалим. А если сомневаешься, то забери у них оружие, прежде чем они уйдут. – Голубые глаза Джона встретились со взглядом Юсуфа. – Ты лучше того человека, что перебил тамплиеров при Хаттине, Юсуф. Я это знаю. Не оскверняй святыни Иерусалима кровью невинных. Этим людям не нужно умирать. Рено был убийцей женщин и детей. Ты лучше него. Ты – праведный человек.

Так ли это? Юсуф почувствовал привычный укол боли в животе. Убил бы праведник своего брата? Свою жену? Юсуф сглотнул желчь, подступившую к горлу. Он посмотрел на Балиана.

– Что ты предлагаешь?

– Дай нам три дня на сборы, и мы сдадим тебе город. Позволь тем, кто желает, уйти. Мы отправимся в Тир, и Иерусалим будет твоим.

– Вы отправитесь в Тир и заберете с собой свои богатства. Так не пойдет. Вы можете взять столько, сколько сможете унести, но ни одно вьючное животное не покинет город. Что до твоего народа, их жизни в моих руках. Ты сам мне это сказал. Если они хотят их вернуть, им придется заплатить. Десять динаров за голову.

– А как быть с теми, у кого нет денег? – спросил Джон.

– Пусть продают то, что у них есть, моим людям. Те, кто и через сорок дней не сможет заплатить, будут обращены в рабство.

Челюсть Балиана напряглась.

– Я не отправлю свой народ в рабство.

– Рабство предпочтительнее смерти.

– Хорошо, – пробормотал Балиан. – Но десять динаров – это слишком много.

– Это низкая цена за раба.

– За раба-мужчину, возможно, – сказал Джон. – Цена для женщин и детей должна быть ниже.

– Это справедливо. Пять динаров за женщину. Два – за ребенка до двенадцати лет.

– А старики? – спросил Джон. – Какой от них прок в рабстве?

– Тех, кто слишком стар, чтобы приносить пользу, я отпущу даром.

Балиан посмотрел на Джона, тот кивнул. Балиан встал.

– Джон сказал, что ты человек чести, Саладин. Я рад видеть, что он был прав. – Он протянул руку. Юсуф поднялся и пожал ее. – Через три дня, малик, Иерусалим будет твоим.

***

Джон сидел на своей кровати в резиденции архидиакона при Храме Гроба Господня и слушал, как звонят колокола, созывая народ на утреннюю молитву. В последний раз звучали эти колокола. Всего через несколько часов Иерусалим перестанет быть христианским городом.

Он встал и начал собирать вещи. Самым ценным было его священническое облачение: альба и амикт из белого льна; манипул и длинная шелковая стола; казула, богато расшитая золотом и серебром. Он запихнул их в заплечный мешок вместе с сухофруктами, солониной и твердым сыром, которые купил на рынке, устроенном сарацинами в городе. Лошадям и вьючным животным не разрешалось покидать Иерусалим, так что ему придется нести свое добро на спине. На нем уже были сапоги, пара льняных штанов, простая хлопковая туника и плащ, а также золотой крест, который всегда висел у него на шее. Он взял свой шестопер, лежавший на кровати, и провел пальцем по потертой коже рукояти, прежде чем отложить его. Придется оставить. Саладин приказал не выносить из города никакого оружия.