Текст книги "Планета матери моей. Трилогия"

Автор книги: Джамиль Адил оглы Алибеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

14

Меня поджидала еще одна неожиданность. На следующий день дежурный диспетчер не выписал путевые листы моей бригаде. Ахмед, Солтан, Фаик праздно толкались в конце коридора. Ахмед первым заметил меня.

– Слыхал, Замин, о новом распоряжении?

– Каком еще?

– Бригаду собираются перебросить в другое место.

– А как же Боздаг?

– Говорят, появилось более горячее место.

– Мы не пожарные, свой объект не бросим.

Я пустился на поиски Галалы. Поймал его у дверей бухгалтерии.

– Почему нашу бригаду не пускают в рейс?

Он помял большим пальцем нижнюю губу, тихонько присвистнул и по-приятельски подхватил меня под руку.

– Торопыга ты, Вагабзаде. Не приложу ума, как вытерпел девять месяцев в материнском чреве? К лицу ли бригадиру мельтешить, суетиться? Какой пример подаешь водителям? Наберись терпения, все объясню.

– Что опять стряслось? Почему наши ребята без дела слоняются?

– Нет, ты меня прямо смешишь! «Наши ребята»… За родных их считаешь, что ли? Они отцу-матери неважные сыновья. А уж тебе и подавно не братаны! Уважения от них не дождешься.

– Пусть добросовестно работают. Большего мне не надо.

– Зато им от тебя требуется кое-что побольше. Копейку за рейс срезал – значит, кровную обиду нанес!

– Кому это я срезал копейки?

– А на целый месяц посадить ребят на голую зарплату что, по-твоему?

– Сами знаете, работа на Боздаге не сдельная.

– Я-то знаю… Послушай, ты откуда родом?

– Какое это имеет значение? Из Азербайджана, вот откуда.

– Думаешь, я ищу национального героя? Мне просто интересно, кто твои родичи: сунниты, шииты?

– Никакой я не суннит!

– Откуда тогда такое упрямство. Ты же чистой воды самодур. – Галалы говорил таким добродушным тоном, словно был моим дядюшкой и каждое его слово должно идти мне на пользу. – Ах, парень, парень, еще не знаешь, что за варево в котле, а уже просишь ложку. Ты оглянись хорошенько, поинтересуйся, чем живут люди вокруг, о чем между собой толкуют? Разве сидеть за рулем бронемашины и водить мирный грузовичок одно и то же? Да теперь за рупь родную мамашу облапошат! Ты думаешь, стоит лишь крикнуть: «За мной!» – и все кинутся, как на передовой, в атаку?

Речь Галалы текла бесконечно, пар от дыхания не иссякал, и иногда его сухой черный лик целиком заволакивало морозным туманом. Он как бы исчезал из моих глаз.

После январских снегопадов наступила оттепель. Небо освободилось от провислых туч, ветерок ласкал по-весеннему. О зиме напоминали только крепкие утренние заморозки, когда до дна промерзали лужи да забирался под пальто озноб. Видимо, в горах снова бушевали метели.

Стремясь поскорее получить от Галалы официальную бумагу для диспетчера, я незаметно подводил его все ближе к дверям кабинета. Тем более что он с удовольствием продолжал свою откровенную болтовню. Галалы был хитрой лисицей, в присутствии третьего рта бы не раскрыл. Он обожал сплетни, злословье, но только с глазу на глаз. Все вызывало его брюзжание: работа, жена, собственные дети. В человеческое бескорыстие он начисто не верил, ум путал с ловкостью, совестливость называл выдумкой для дураков.

Улучив момент, я спросил с невинным видом:

– Почему нам задерживают путевые листы?

– Кто задерживает?

– Диспетчер. Какой-то он бестолковый…

– Неудивительно! Наш начальник набирает в штат всякое отребье.

– Наверно, у него свой интерес.

– Вот-вот! Золотые слова. Начальство всегда себе на уме. Когда просил тебя не связываться с ним, ты лишь презрительно кривился. А я ведь говорил тебе на пользу. Сохбатзаде коварен как хорек. А какой кляузник! Шепотком, шепотком – и всех перессорит. Вот и нас с тобой чуть врагами не сделал.

– Так вы дадите указание диспетчеру, чтобы не волынил?

– Погоди. В кои веки выдался случай побеседовать по душам. Я ведь твой авторитет подымаю вовсю. В конторе сейчас идет разброд. Ты по глупости связался с Бешеным Афрасиябом, значит, надо тебя выручать. Не спорю: водить грузовик с полной нагрузкой в обе стороны дело распрекрасное. Хотя возникает одна закавыка. Допустим, контора выполнила и даже перевыполнила план. Лично мне от этого тоже капает: денежная премия, почет в управлении. Из других транспортных колонн к нам валом валят за опытом. Учти, первым всегда называю твое имя. В газетах, как застрельщик, фигурируешь именно ты. Моя заслуга! Тем более что ущерба в этом для себя не вижу.

– Но почему же вы тогда возражали?..

– Погоди. Причина имеется, клянусь здоровьем. Шофера стали у нас увольняться. Если бы так пошло дальше, то на всей автобазе остались бы мы двое. Отгадка проста: привыкли подрабатывать на обратном рейсе, класть деньгу в собственный карман.

Он спохватился: не слишком ли откровенен? Выражение лица стало настороженным. Небрежно бросил:

– Ты в бухгалтерию спешил по какому делу?

– Вас искал.

Галалы успокоился. Продолжал прежним тоном, словно и не было никакой запинки:

– Ты, конечно, молодец. Когда последний раз вернулся с полным кузовом металлолома, это произвело фурор. В общем, хочу и дальше делать из тебя героя. Припасен один чудненький рейс, специально для твоей бригады. Из тех, про которые потом трезвонят газеты: в сложных условиях… проявили самоотверженность. Как говорится, приобрети имя смельчака, а там спи хоть на мельнице! – Он зашелся в неслышном смехе, костлявые плечи прыгали под стеганой курткой, глаза зажмурились, а прокуренные зубы блеснули в ощерившемся рте.

– Этот рейс обязательный?

– И обязательный и желательный! Прибыток будет, а труда немного.

– А как же Боздаг? Мы едва наметили трассу для нефтепровода.

– Что ты заладил: нефть, нефть? Пусть об этом министры пекутся. А то летом хлопали глазами, а когда снегом двери завалило, вдруг проснулись.

– Мне в райкоме говорили, что там каждый день на счету.

– Кто день потерпел, тот подождет и неделю. Мы ведь от Боздага не отказываемся. Просто сегодня есть дело поважнее.

– Да что за рейс?

– Во дворе будем обсуждать, что ли? Приходите всей бригадой ко мне в отдел. И поторопитесь: Заказчик ждет.

Не оставалось ничего другого, как собрать своих ребят, которые разбрелись кто по мастерским, кто нашел дело в гараже.

Когда всем скопом явились в отдел эксплуатации, Галалы, не говоря ни слова, тотчас поднял телефонную трубку:

– Товарищ Сохбатзаде? Доброе утречко. Не разбудил? Пришлось побеспокоить дома… Докладываю: вся бригада в сборе. Вагабзаде? Конечно, согласился. Прямо расцвел. Вот именно. Все ладненько получается. С кем, с кем решили? Большое спасибо. Непременно передам товарищам слово в слово. – Победоносно водрузив трубку на рычаг, он обернулся к нам со своей щучьей улыбочкой. – Вот это настоящий мужчина! Батыр! Знаете, что он сделал? Заставил «Азнефть» увеличить расценки за рейсы на Боздаг. Теперь главное не зевать. У них большие неувязки, и если буровые работы приостановятся, с них головы полетят. Значит, условия будем диктовать мы!

– А при чем здесь наш рейс? – грубовато бросил Ахмед.

– Ах, Будильник! – Галалы игриво помотал в воздухе пальцем, подражая движению маятника. – Смотри не проспи свое счастье. Один день за пять будет считаться, вот какая удача, братцы, вам привалила… Все, все! Никаких митингов. Мы сделали для вашей бригады что смогли и еще сверх того. Можно ведь было и другим поручить.

Солтан зашевелился, словно тело у него затекло от неудобного положения.

– Я не смогу ехать.

– Почему же, голубчик? – вскинулся Галалы.

– Ну, у меня…

– Только не плети какой-нибудь чуши.

– У него уважительная причина, – хмуро поддержал Ахмед.

– Что? Траур по любимой бабушке?

Солтан вспыхнул:

– Пусть траур будет у вас! Зачем раскрывать рот для плохих слов?

Я поднял примиряюще руки:

– Тихо, без нервов. Товарищ Галалы не в курсе, что Солтана надо поздравить. Он покончил с холостяцкой жизнью.

– Да ну?! Как и мы, грешные, влез в упряжку? А все-таки советую: попроси у домашней султанши увольнительную на этот рейс. Не прогадаешь.

Солтан не захотел поддержать шутливого тона. Бросил взгляд исподлобья и решительно повернул к дверям:

– Жду на дворе.

Мы гурьбой последовали за ним. В дверях меня обогнал Медведь-Гуси.

– Это ты спроворил дельце?

– Какое дельце?

– Другие шофера отказываются от дальнего рейса. А ты, выходит, на подхвате? Передовику положено выполнять все, что скажет Галалы, так?

– При чем тут Галалы? С ним будем рядиться, если его личный груз повезем. А пока возим государственный. Близко или далеко – выполним.

– До чего ты речист! Прямо огонь изо рта вылетает.

Он насмешливо защелкал пальцами у меня перед самым носом. Я слегка отстранился.

– Ступай заводи машину, Гуси. Себя распаляешь, а мотор застыл на морозе, грузовик с места не сдвинешь.

– Я не еду. У меня есть разрешение хозяина.

– Какого хозяина? Четвертый десяток лет живем без хозяев.

– Ну начальника. Его ты признаешь?

– Эх, Гуси. Никак не научишься простой политграмоте: хозяева на предприятии мы сами.

– Нет, без меня. Я в хозяева не лезу. На это место запиши лучше своего друга Икрамова.

– Опять словчил? Выбил справку у врача?

– Клянусь матерью, все честно! Машина в неисправности.

Мне не хотелось с ним заводиться. На дворе мы поздоровались с Икрамовым. Тот был нынче весел, а может быть, бодрился, не желая показывать свою обычную болезненную слабость перед Гуси.

– Товарищ командир, кони оседланы. – Икрамов молодцевато щелкнул каблуками. – Можете пускаться в путь.

– А что случилось с машиной уважаемого Гуси?

– Должно быть, пустячная поломка. Стоит моргнуть, и мои механики соберут ее по винтику. Будет лучше, чем новая.

Медведь-Гуси, нервно теребя четки из слоновой кости, с которыми никогда не расставался, взмолился:

– Кореш, дай спокойно пожить на белом свете! Хоть два-три денька передохну…

Я не дослушал:

– Как бригадир, лично проверю твою машину.

Икрамов, нахмурившись, подхватил:

– Все знают: один идет за сотней, а не сотня примыкает к одному. Гуси любит, чтобы плясали под его музыку. Но время подневольных плясок миновало. Твое время прошло, Медведь. Запомни.

– Нечего мне запоминать! Сказал, не еду. У меня письменное разрешение начальника в течение трех дней ремонтировать машину.

– Какой же у нее изъян? Можешь объяснить?

– Какой, какой… Я у тебя когда-нибудь запчасти просил? Выкручивался сам. И теперь обойдусь.

Икрамов не на шутку вспылил. Круто повернувшись, направился к гаражу. Но машины Гуси там не оказалось. Мы полчаса шарили по всем закоулкам двора. Машины как не бывало.

Неожиданно вынырнул Галалы.

– Напрасно ищите. Машина поставлена на ремонт в городе.

– Без моего ведома? – загремел Икрамов. – Кто здесь начальник мастерских?

Галалы извивался, подобно лукавой змее. Склонил голову на плечо, виновато развел руками:

– Полно! К чему портить кровь? Все мы работаем сообща… Машина оказалась неисправна. Я позвонил одному приятелю, и Гуси завернул по пути в его гараж. Если ошибся, простите. Хотел как лучше. Зачем кричать на всю автобазу? Люди сбегутся…

– Мы выясним. Подозрительные махинации скрывать не стану. И без того бригада отправляется в рейс неполным составом.

– А что стряслось у внука муллы? – переведя разговор на Солтана, Галалы думал тем самым отвести внимание от Гуси. – Он все-таки едет? Или фокусы продолжаются?

– Солтан? – Икрамов вопросительно обернулся ко мне. – У него тоже неладно с машиной?

– Нет, совсем другое. Через три дня его свадьба.

– Вот шельмец скрытный! Женится по секрету от месткома.

– Он обязательно зайдет к вам. Парень без богатых родичей, надо ему помочь.

– Как пионер всегда готов! Возьмем автобус, у начальника легковушку попрошу. К загсу подкатим не хуже других. Свадьба бывает раз в жизни!

– Свадьба однажды, а вот товарищ Галалы свинью подкладывает не впервые. Отправляет жениха в рейс.

Галалы имел свойство мгновенно принимать вид оскорбленной невинности.

– Я поступаю по закону. Где его формальное заявление? Где резолюция начальника? А вы, товарищ Икрамов, и вы, товарищ Вагабзаде, шибко принципиальны, когда держите речи на собрании или перед райкомом. Зато сразу ослабляете требовательность, если дело коснется ваших любимчиком. Пусть внук муллы считает меня извергом, но я отвечаю за этот рейс и не отступлю от своего приказа: Солтан должен ехать.

– За состав бригады отвечает прежде всего бригадир, – отрубил Икрамов.

– Товарищ Галалы, – я старался говорить спокойно, даже шутливо. – В народе есть такой обычай: не праздновать свадьбу без жениха. Представляете, что будет, если гости всем скопом двинутся сюда; к вам?

– Я не против обычаев. Но отложить нельзя, что ли? Убежит его невеста? Зато заработок хороший. А что за муж без копейки?

– Солтан не из тех, кто ради лишнего рубля побежит на край света.

– Ну не знаю. Улаживайте сами. Только, если допускать поблажки, шоферня сядет на шею.

– Мы поступим так, – сдержанно предложил Икрамов. – Быстренько соберем заседание месткома, примем решение, и на машине Солтана в рейс поедет Гуси. Пока его собственную машину чинят в чужом гараже, как вы утверждаете, зачем ему-то болтаться руки в брюки?

Галалы не нашелся что возразить. Он сморщился, как от кислого; над бровями прорезались кривые морщины, подобно лезвию серпа, маленькие глазки утонули в прищуренных веках.

– Так как? Согласны? – настаивал Икрамов, видимо внутренне наслаждаясь поражением своего всегдашнего противника.

– При чем здесь я? – Галалы уже оправился от смущения, хитроватые глазки вновь вынырнули на поверхность. – Живу между огнем и водой. Начальник приказывает одно, рабочий требует другое…

…Когда автоколонна поднялась на горный склон, зима наконец обернулась к нам своим суровым нахмуренным лицом. Снегопада не было, но ветер с такой яростью выдувал вчерашние хлопья изо всех впадин и ущелий, так крутил их белой каруселью, залепляя стекла кабин, что казалось, по обледенелой дороге с диким визжанием скачет табун обезумевших лошадей.

Машинам приходилось то и дело сбавлять ход. Теперь мы ползли со скоростью пятнадцать километров в час. Хорошо, что вообще не застряли.

На вершине Аджи-дере я вылез из головной машины, не выключая мотора. Поджидая отставших товарищей, пытался смахнуть налипший на лобовое стекло снег. Он смерзся и не поддавался моим усилиям. Пришлось сбросить перчатки, отдирать ледяную корку ногтями. Пальцы сразу закоченели, я отогревал их дыханием.

Обошел вокруг машины, осмотрел колеса. Чтобы проверить, не ослабели ли шины, пнул ногой. Резкая боль пронзила ногу от ступни до бедра. Старая рана вернула меня на мгновение к фронтовым дням.

Я видел, как выстраивалась моя механическая кавалерия машина за машиной, как выскакивали из кабин шоферы, и каждый, подобно мне, прежде всего проверял колеса и протирал стекло. Одеты они были в одинаковые стеганые телогрейки, на головах черные и серые ушанки. Некоторые шапки сохранились еще с армейских времен: на месте звездочек невыцветшие пятиконечные пятнышки. Теперь машины шли гуськом, не отставая друг от друга, а в войну мы были обязаны соблюдать дистанцию, чтобы вражеский снаряд, угодив в одну машину, не вывел из строя соседние. Всякий рейс мог стать последним. Угроза гибели сопровождала нас постоянно. Поэтому колонна инстинктивно то и дело норовила сбиться в кучу. Хотелось быть ближе к товарищам, которые, если что, склонятся над тобою в прощальный миг, чтобы было кому прошептать холодеющими губами: «Напиши матери…», «Передай жене…»

Однажды в полевом госпитале умирал мой напарник, уже не очень молодой человек. Осколок снаряда угодил ему в голову. Он ненадолго пришел в сознание и велел позвать меня. «Возьми карандаш, пиши скорее», – прошептал он. Слова его лились беспорядочно, с большими перерывами. Он обращался к той, которой не успел до конца открыться. «Я ведь не знал, что погибну», – виновато повторял он. Когда я прочел ему написанное, он едва разлепил ресницы, с трудом покачал головой. «Не так. Напиши, что я ее любил. Это главное». «Но я написал об этом, посмотри!» – поднес листок к самым его глазам. «Ты написал всего один раз. А надо много. За все те годы, что молчал. Нас обручили, сыграли свадьбу, родились дети, а я все стеснялся произнести это слово вслух. Пусть же она знает, что я всегда любил ее. Любил, любил, любил…» Вот когда прорвалась его нежность, его потаенное чувство! Должно быть, на пороге смерти ощущаешь острее, мечтаешь о непрожитом слаще?..

Между тем мои сегодняшние гвардейцы то схватывались врукопашную, то колотили друг друга по плечам и спинам, чтобы согреться. Некоторые неистово терли щеки и уши. Сквозь вой ветра слышался густой мужской хохот, когда кто-то соленой шуточкой «уводил в теплые комнаты», как принято говорить.

Забавно, что в городе, на автобазе, я не замечал между ними особого приятельства. Каждый делал свое дело, и затем все спешили разбежаться по домам. Сама профессия приучает шофера к одиночеству, хотя в то же время кого только не приходится видеть рядом с собою во время пути! Людей всех занятий, от сапожника до академика. Обстоятельные дорожные беседы текли час за часом. Общение же с сослуживцами укладывалось обычно в считанные минуты: перед сменой и где-нибудь в закусочной, в чайхане. Всегда на ходу, на бегу, впопыхах.

Лишь один Медведь-Гуси презрительно держался в стороне. Он и по виду отличался от остальных: в бараньем тулупе, в папахе, вытертой и облысевшей на сгибах. К машине он даже не подошел, давая понять, что ему нет дела до чужой техники. Ни одного из его дружков, из тех, для кого он по-прежнему «атаман», в нашей бригаде не значилось. Гуси надо было оставить без привычного окружения, без послушных подражателей. Блатной шик Гуси особенно сильно действовал на зеленую молодежь. Она тянулась к азарту карточных игр, перенимала жаргонные словечки, старалась с такой же небрежностью, как он, перебирать четки. Когда залезали в долги, Гуси широким жестом открывал для них кошелек. В своем кругу он слыл добряком и благодетелем: у одного парня взял на себя расходы по похоронам отца, и тот, связанный благодарностью, отныне рабски служил ему. Дутый престиж Медведя следовало развенчать. Как говорится: вылечим болезнь – нас признают за врачей, не вылечим – кем окажемся?

Молодец Икрамов! Здорово придумал, отправил Гуси в этот рейс! Из гаража ему выкатили машину Солтана. Завели мотор – ни одного перебоя. А ведь машина бывалая, сколько военных дорог прошла. Мы в гараже до сих пор любовно именовали ее «фронтовой». «Ну как, Гуси? Нравится? Все выверено до винтика, как в часовой мастерской, а?» – сказал Икрамов.

Я подходил к Гуси изрядно перемерзнув, но показать этого не хотел, даже слегка распахнул ворот ватника.

– Оправдывает себя «фронтовая»? – спросил весело.

– Пока тянет. Посмотрим, как пойдет дальше.

– Когда минуем Ахсуинский перевал, дорога улучшится.

– Конечно, стоит бригадиру приказать – и метель пройдет, и туман рассеется.

– Неужели простой поземки испугался, Гуси?

– Пусть курица в снегу тонет, настоящему мужчине любой сугроб по колено. Буранов не видали, что ли?

Подошел Ахмед, мурлыча под нос чувствительную песенку. Гуси поморщился:

– Ты погромче пой. Слов не разобрать.

– Слова самые простые: на дворе зима, а в жарко натопленном доме сидит и грустит одинокая девушка…

– Сам сложил? Здорово.

– Видишь, Медведь, какие в нашей бригаде светлые головы под папахами? – подхватил я. – Могу тоже спеть:

 
Сползает с вершины туман,
Не видно зеленой долины.
Какой зловредный туман:
Не видно любимой в долине!..
 

– Да вы тут все ашуги!

– Эх ты. Сборников стихов, видно, никогда не читал? – подтрунил Ахмед. – Темнота.

Гуси немедленно вспылил. Грозно свел брови:

– Потише, Будильник! Я два раза сидел, а в третий…

– Хочешь, выручим? На третий заменим тебя? Вредно мужчине часто отдыхать за решеткой.

– Не так там и плохо. Готов повторить.

– Но мы-то по тебе заскучаем, Медведь! – вставил я. – Ты нашу бригаду невзлюбил, а мы тебя все равно хотим обратить в свою веру.

– Твой сладкий язык мне известен, – проворчал он, смягчаясь. – Если бы не ты, шайтан лысый уговорил бы меня пойти в рейс! Тысяча начальников не сдвинули бы с места.

– Вот и молодец, что согласился. Ты водитель классный. Под чьим еще крылышком учиться пищать моим цыплятам?

Медведь-Гуси, надменно выпятив губу, повернул к машине.

– Может, дело у нас и сладится, – бросил на прощание. – Посмотрим.

Караван тронулся. Все, что не договорено, осталось на потом.

Начиная от Русчая весь Ахсуинский перевал был погребен под снегом. Холмы накрыло белым одеялом: кусты ежевики, пригнувшись под ледяной шапкой, образовали как бы кровлю для многих пичуг. Любители одиночества серые дрозды вели себя неуживчиво, наскакивали на других птиц, клевали их. Воробьи с обиженным писком вылетали прямо на дорогу.

По мере того как машины с натугой брали подъем, туман сгущался. В свете фар стали видны его плотные белые пряди. Колеса уже до половины тонули в рыхлом снегу. Ни один дорожный знак не был различим.

Пришлось вторично остановить колонну и более придирчиво проверить каждую машину. Предстоял самый ответственный отрезок пути: крутой спуск по обледенелой извилистой дороге. Если бы хоть один из водителей высказал желание вернуться и не рисковать, думаю, мне пришлось бы задуматься и подчиниться мнению большинства. Однако подобный разговор имел смысл лишь до подъема на вершину. Сейчас дорога в обе стороны таила одинаковую опасность. Причем спуск в Ширванскую долину был нами еще не разведан, а вот с чем предстоит столкнуться, возвращаясь назад, мы видели воочию.

Медведь-Гуси в тулупе нараспашку неожиданно выступил вперед:

– Пусти, бригадир, меня головным!

– Почему?

– Знаю этот спуск, бывал здесь раньше.

– А туман и снег?

– Что за дело! Зато повороты помню наизусть. Поезжайте за мною следом помедленнее – и будет порядок. Если бы ты согласился, можно проделать одну штуку…

– Какую?

– Этот материал, что мы везем, он очень ценный?

– Да. Называется гематит.

– Я такого груза еще не держал в своем кузове. Похож на мелкий обожженный кирпич.

– Без него скважину не пробуришь.

– Эх ты… А сколько полная машина стоит?

– Не знаю. Об этом речь не заходила.

– Жаль. Если одной машиной рискнуть, наверняка проедем.

– Что предлагаешь, Гуси?

– На самых крутых спусках снега нет, сдуло ветром. Но зато дорога под слоем льда. Если в опасных местах посыпать этой самой штуковиной, машины скользить не будут.

– А при какой скорости? Если тащиться по десять километров в час, пути и за сутки не одолеем. У ребят уже сейчас зуб на зуб не попадает. Замерзнут.

– Неженки какие! В общем, так. Я веду первую машину и даю сигнал, когда сыпать лопатой из кузова. Остальным ехать будет уже легче. Ты меня с Будильником не равняй, кореш! У меня голова варит получше, а?

– Предложение дельное, нет слов. Надо посоветоваться с ребятами.

Гуси насмешливо скривился:

– Советуйся, раз сам несмелый. Да что ты жмешься из-за машины мусора? Вернемся в Баку, я тебе две такие машины раздобуду!

– А если сейчас эта машина позарез нужна там, на месте? Если именно она обеспечит сохранность бурового оборудования стоимостью в миллион рублей?

– Да что они делают с этими недомерками? Может, внутри у каждого золото, а ты темнишь, чтобы никто не соблазнялся?

– Нет, Гуси. Дело в другом. Из него готовят особый тяжелый раствор и закачивают в скважину, чтобы фонтан нефти или газа не вышиб бур на поверхность, вроде как пробку из бутылки. Видишь, без «мусора» никак не обойтись.

– Н-да… вижу. Ну что ж, поехали, бригадир!

– Может, подождать, пока рассеется туман?

– А вдруг простоим до ночи? Холод ударит, в самом деле поморозимся? Я смерти не боюсь, всего хлебнул. Вас, молодых дурней, жалко.

Он проворно вскочил на подножку, влез в кабину и аккуратно обогнул мой грузовик.

– Если гробанусь, похороните Медведя-Гуси под зурну! Обещаете? – закричал он со смехом, выглядывая из-за полуопущенного стекла.

Первый поворот вся колонна миновала благополучно. После второго, следуя за Гуси, я вдруг не обнаружил его машины впереди себя. «Неужели успел так далеко оторваться?» – растерянно мелькнуло в уме. Но тут же заприметил на обочине нечто громоздкое, темное. Остановился сам и засигналил остальным.

Под ногами явственно проступали отпечатки шин. След резко вильнул в сторону. Машина Гуси лежала на боку, вокруг нее расплывалась багровая лужица. Сердце у меня сжалось, но я тотчас понял, что это не кровь, а гематитная пыль – намокнув, она приобрела такой цвет.

Гуси нигде не было. Машина не рухнула в пропасть только потому, что сползала, видимо, медленно и успела упереться в ствол дерева. Действительно, классный водитель!

Донесся глухой стон, словно со дна колодца. Мы принялись поспешно откапывать кабину, которая по крышу угодила в рыхлый сугроб. Кое-как вытащили Гуси, потерли ему снегом лоб, он открыл глаза, глухо прошептал:

– Все живы?

– Будь спокоен.

Под руки вывели его на дорогу, и Гуси очнулся окончательно. Даже порывался осмотреть перевернувшийся грузовик.

– Неужели угробил? – твердил он уныло.

– Зато, как и хотел, посыпал мусором дорогу, – пошутил Ахмед. – Теперь уж проедем наверняка. Упрямый ты, чертяка!

Все громко засмеялись от облегчения: наш товарищ оказался жив и машина его тоже уцелела. Однако дорога оставалась опасной. А спешить надо, чтобы довезти Гуси до ближайшей больницы. Впрочем, сам он уверял, что абсолютно здоров. Набрав полные пригоршни снега, потер лицо, затем насухо вытер и пригладил редкие влажные волосы ладонью.

– Ну я готов.

Ахмед-Будильник искренне восхитился:

– Ты, Медведь, в самом деле крепче медведя!

Тот, польщенный, хлопнул себя по мясистому лицу:

– Разве такую будку что-нибудь прошибет? – И лукаво добавил: – Клянусь всеми вами, у внука муллы опять свадьба висела на волоске. Я уж пожалел его, отложил собственные похороны. А то ведь что получается? Двух невест упустил, эта третья. Помню, совсем он собрался было жениться – хлоп, тетка помирает. Траур, то-се, а невеста тю-тю. Второй раз отложил свадьбу из-за болезни мужа двоюродной сестры. Солтан парень совестливый, все семейные хлопоты ложатся на него, а обиженная невеста вернула обратно обручальное кольцо. Такой невезучий. Вот мне и не захотелось подводить беднягу в третий раз…

Поднатужившись, мы выволокли машину Гуси на дорогу. Но садиться ему за руль я категорически запретил. Он держался молодцом, твердо стоял на ногах, даже шутил, но кто поручится, что в пути не потеряет сознание?

Только ближе к полудню наш караван добрался наконец до Кировабада и подкатил к Управлению нефтеразведки. Там уже порядком переволновались. Видок у нас был действительно аховый: глаза у всех слезились, пальцы распухли. Однако, наскоро пообедав и отогревшись, мы решили переправиться на другой берег Куры, в сторону Самуха. В тот же день Гуси предоставили койку в общежитии, но он наотрез отказался покинуть колонну.

Ахмед взялся было его уговорить и схлопотал за это хорошего тычка. Сказал в сердцах, потирая плечо:

– Нечего было тебя из-под снега выкапывать. По крайней мере, автобаза навсегда избавилась бы от такого упрямца и драчуна.

– Но! Оставь глупые шутки! – прикрикнул я.

Ахмед опомнился и прикусил язык. А Гуси неожиданно произнес тихо и грустно:

– Будильник прав. Зачем жить такому, как я?

В комнате воцарилась неловкая тишина. Все растерялись. Я выдавил с натугой:

– У каждого существа есть право на жизнь, Гуси. Не говори так больше никогда!

Он не ответил, лишь тяжко вздохнул. И этот вздох слился со скрипом двери: начальник здешней транспортной конторы принес нам добрую весть: найдены прицепы. При меньшем количестве машин мы сможем теперь за короткое время переправить весь гематит. Скорость была чрезвычайно важна, потому что через Куру существовала лишь одна переправа, которая к тому же вот-вот выйдет из строя из-за разлива реки. А на другом берегу бурилось одновременно несколько нефтяных скважин.

Когда мы снова пустились в путь, небо прояснилось, и крылья облаков подняли зимнее солнце к зениту гораздо выше, чем во все предыдущие дни. Близилась весна.

Наш караван с его перегруженными прицепами прохожие провожали удивленными и встревоженными взглядами. Если бы я знал, что ждет нас впереди! Но отступать было поздно.