Текст книги "Короли Бурбона (ЛП)"
Автор книги: Дж. Уорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
– Мне нужна твоя помощь кое в чем. В профессиональном плане, вернее.
Глаза Сэмюэля Т. тут же сузились, затем опустились на его руку, где должно было быть обручальное кольцо Лейна.
– Решил прибраться в доме, не так ли?
– Насколько быстро ты сможешь подготовить документы? Я хочу, чтобы никто не знал, и все было сделано как можно быстрее
Мужчина кивнул.
– Позвони мне завтра утром. Я обо всем позабочусь.
– Спасибо.
Наверху парадной лестницы появилась его сестра Джина, и начала спускаться, остановившись, предполагая, что собравшиеся захотят изучить платье, в которое она была одета… красное платье, и драгоценности были такой стоимостью, что на самом деле на них стоило обратить внимание. Акры красного шелка спадали на пол, комплект бриллиантов достойных Принцессы Ди, словно она была достойна всех Оскаров, журнала «Town & Country» и двора королевы Великобритании, в общем всего сразу.
Восстановилась полная тишина, через весь холл пронесся трепет или вздохи осуждения.
Репутация Джины опережала ее.
Скорее всего это было семейное.
Но как только она увидела Лейна рядом с Сэмюэлем Т., ее брови взметнулись вверх, и на долю секунды она открыто и радостно улыбнулась, тот прежний свет вернулся в ее глаза, как бы стирая годы у них троих, какими они были раньше до того, когда столько всего произошло.
– Прошу меня извинить, – сказал Сэмюэль Т. – Я пойду посмотрю, что с нашей выпивкой. Думаю, моя спутница заблудилась на обратном пути.
– Дом не настолько большой.
– Может, для тебя и для меня.
Сэмюэль Т. отвернулся, Джин приподняла свое красное платье и наконец закончила свой выход. Ступив на мраморный черно-белый пол, она подошла прямиком к Лейну, ее шпильки, цокали по камню, положенному сотни лет назад. Он рассчитывал приветствовать ее по-джентльменски, просто пожать руку, но они обнялись, и он дотронулся до ее волос и драгоценностей, но сжав ее в своих объятьях, он почувствовал ее дрожь.
– Я так рада, что ты вернулся, – сказала она сиплым голосом. – Тебе стоило сообщить мне об этом.
Он вдруг вспомнил, что сегодня день рождения Амелии.
Он собирался что-то сказать, но она отступила назад и вернула соответствующую маску на лицо, Кэтрин Хепберн освободила бы свое место, поскольку появилась прекрасная замена, вызвав у Лейна боль в груди.
– Мне нужно выпить, – заявила она. – И куда отправился Сэмюэль Т.?
– Он не один сегодня, Джин.
– Как будто, это имеет значение?
Она ушла с поднятой головой, расправив плечи, ему стало жаль бедную блондинку-стюардессу. Лейн не имел понятия, кто сопровождает Сэмюэля Т., но она однозначно получила право на это свидание: в баре, она уселась ему на колени, словно револьвер, вошедший в кобуру, полностью отдавая себе отчет, что собирается применить средства защиты своей территории.
По крайней мере, ему будет на что посмотреть за ужином.
– Ваш Family Reserve, сэр? Мистер Лодж попросил принести вам стакан с его высочайшим уважением.
Лейн повернулся на звук голоса и улыбнулся. Реджинальд Трессел был барменом в Истерли по жизненно, афро-американский джентльмен в черном фраке и начищенных туфлях был более знаменит, чем многие из гостей, присутствующие здесь.
– Спасибо, Редж, – Лейн взял низкий стакан из хрусталя с серебряного подноса. – Привет и спасибо, что сообщил о мисс Авроре. Ты получил мое голосовое сообщение?
– Да. И я понял, что вы захотите приехать сюда.
– Она выглядит лучше, чем я думал, у нее все будет хорошо.
– Она старается. Вы не уедите в ближайшее время, не так ли?
– Эй, как дела у Хейзел? – Лейн отклонился от прямого ответа.
– Намного лучше, спасибо. И я также знаю, что вы не вернетесь на север, пока не закончите кое-какие дела.
Реджинальд улыбнулся, и его улыбка осталась прежней, не изменилась затемненного света в его темных глазах, потом он решил вернуться к своим обязанностям, начиная пробираться через толпу, как известный государственный деятель, и многие приветствовали его, как равного.
Лейн вспомнил, что когда он был молодым, окружающие говорили, что мистер Трессел являлся как бы неофициальным мэром Чарлмонта, и это, конечно же, осталось прежним.
Господи, он не был готов отпустить и потерять мисс Аврору. Это было своего рода, словно выставить Истерли на продажу, что было фактически невозможно, но он не мог понять, как Вселенная все еще продолжает функционировать должным образом…
Запах сигаретного дыма заставил его окоченеть.
Существовал только один человек, которому разрешалось курить в доме.
От этой мысли, Лейн стал пробираться в противоположном направлении.
Его отец всегда курил в лучших традициях Истерли, означающие, что несмотря на то, что мужчина был астматиком, он рассматривал в этом свое патриотическое право заработать себе рак легких, которым он уже был болен или мог бы заболеть. Он считал, что настоящий мужчина никогда не позволит даме вытянуть его из собственного кресла за столом, чтобы покурить, никогда не позволит издеваться над его охотничьими собаками и никогда не заболеет.
Хорошие нормы поведения. Проблема заключалась в том, что в них, в нормах, не присутствовали дети, его собственные дети, и люди, которые работали на него, а также не рассматривалась его роль в качестве мужа. А как же десять заповедей? Всего лишь древний список перечислений, используемый исключительно, чтобы управлять жизнями других людей, и особенно не переживая, когда они отстреливают друг друга.
Это было забавно. Благодаря привычке своего отца, Лейн никогда не курил, и это не было своего рода протестом. С детства он, его братья и сестра всякий раз ощущали запах сигаретного дыма перед тем, как появлялся отец, и как правило, для них это не несло ничего хорошего. Следовательно, он приобрел, как и все остальные, рефлекс, как у собаки Павлова всякий раз, когда чувствовал запах сигарет.
Наверное, это было единственное положительное, что отец сделал для них. Но несмотря ни на что, для них это была сомнительная, но все же выгода.
Лед, ударяясь о края хрусталя, издавал звук колокольчиков, пока он шел через дом, не зная, куда направляется... до того момента, пока не очутился перед двойными дверями оранжереи. Несмотря на то, что они были закрыты, он уловил запах цветов, и застыл на некоторое время, рассматривая через стекло зеленую яркую территорию по другую сторону.
Лиззи ни на минуту не сомневалась, создавая букеты, собственно это она проделывала каждый год, в четверг перед Дерби.
Он подумал, что напоминает сам себе мотылька, летящего на пламя свечи, молча наблюдая за ней, его рука потянулась и повернула медную ручку.
Звук голоса Греты фон Шлибер, говорящей на немецком, почти заставил его развернуться назад. Эта женщина ненавидела его из-за того, что он совершил с Лиззи, и она не относилась к тем, кто готов был скрывать свое мнение. Скорее всего, в данный момент у нее садовые ножницы в руках.
Но тяга к Лиззи была сильнее, чем любое чувство самосохранения.
И она была здесь.
Несмотря на то, что было уже восемь вечера, она восседала на вращающемся стуле перед столом с двадцатью пятью серебряными круглыми вазами размером с баскетбольный мяч. Половина из них уже была заполнена бледно-розовыми и бело-кремовыми цветами, а остальные были готовы, наполненные влажными губками, ожидая, чтобы в них воткнули цветы.
Она оглянулась через плечо, мельком взглянув на него, и продолжила говорить, ничего не упуская:
– …столы и стулья под тентом. Кроме того, ты не могла бы еще заполучить предохраняющего спрея?
Грета не казалась такой спокойной. Хотя она явно собиралась уйти отсюда, со своей большой ярко-зеленой сумкой Prada на плече, и маленькой сигнализацией-ключами от машины, она послала ему определенный взгляд и резко замолчала, он предположил, что она не двинется с места, пока он будет оставаться здесь.
– Хорошо, – спокойным голосом произнесла Лиззи. – Ты можешь идти.
Грета что-то пробормотала по-немецки, затем вышла за дверь в сад, что-то бормоча себе под нос.
– Что она сказала? – спросил он, когда они остались одни.
– Не знаю. Наверное, что-то вроде рояля, упавшего на твою голову.
Он замолчал, посасывая холодный виски сквозь зубы.
– Что это значит? Я ожидал от нее чего-то более кровавого.
– Думаю, Steinway даже со своей высоты может доставить тебе некоторые неудобства.
Вокруг нее было около полдюжины пяти-галлоновых серебряных ведер, каждое, наполненное различными цветами, и она выбирала соответствующее, словно играла по нотам на каком-то музыкальном инструменте: сначала одно, потом возвращалась к первому, затем к третьему, четвертому, пятому. Результат: за короткий период времени появлялись головки цветов, установленные в полированную серебряную вазу.
– Я могу помочь? – спросил он.
– Да, если ты уйдешь.
– У тебя почти закончились ведра, – он оглянулся. – Я принесу тебе еще одно…
– Хорошо и возвращайся к своему ужину, – отрезала она. – Ты не помогаешь…
– Ты почти закончила с этим количеством.
Он поставил свой стакан на стол, заполненный пустыми вазами и начал расчищать для нее пространство, перемещая наполненные ведра.
– Спасибо, – пробормотала она, пока он убирал вазы, относя их к керамической раковине. – Ты можешь сейчас идти…
– Я развожусь.
На ее лице не отразилось ничего, но ее руки, несомненно, сильные руки, чуть не уронили розу, вытаскивая ее из ведра, которое он придвинул к ней.
– Надеюсь не из-за меня, – сказала она.
Он перевернул одно пустое ведро и уселся на него, держа низкий стакан с бурбоном между коленями.
– Лиззи…
– Что ты хочешь, чтобы я сказала – поздравляю? – она взглянула на него. – Или ты пребываешь сейчас в слезливом настроении, бросившись в печаль? Именно сейчас я скажу тебе, жалость к тебе – это последнее, что ты можешь от меня получить…
– Я никогда не любил Шанталь.
– А это имеет значение сейчас? – Лиззи закатила глаза. – Женщина носила от тебя ребенка. Может ты и не любил ее, но явно чем-то с ней занимался.
– Лиззи…
– Знаешь, что меня выводит из себя, твой благоразумный надоедливый тон. Такое впечатление, будто я делаю что-то неправильное, не предоставляя тебе шанса поговорить о всех тех способах, жертвой которых ты стал. Но я уверена, что права: ты преследовал меня долго и упорно, и я согласилась иметь с тобой отношения, потому что жалела, что произошло с твоим братом. В это же время, ты соединился с идеальной по социальному статусу продолжательницей рода, чтобы скрыть тот факт, что у тебя были отношения с другой. У тебя возникла проблема, когда я отказалась быть твоим позорным маленький секретом.
– Черт побери, Лиззи… все было не так…
– Возможно, на твой взгляд…
– Я никогда не относился к тебе так ужасно!
– Ты должно быть шутишь. Как ты думаешь, что я почувствовала, когда ты сказал мне о своей любви, а потом прочитала о твоей помолвке в газетах на следующее утро? – она вскинула вверх руки. – Ты хоть представляешь, что это значило для меня? Я – умная женщина. У меня есть своя ферма, за которую я плачу из своего кармана. Я получила степень магистра в Корнельском университет, – она выпятила грудь вперед. – Я забочусь о себе. И еще..., – она отвела глаза. – Я до сих пор с тобой.
– Я не давал объявление об этом.
– Ну, там была большая фотография вас двоих.
– Это была не моя вина.
– Бред сивой кобылы! Ты пытаешься мне сообщить, что к твоей голове приставили заряженный пистолет, заставив жениться на Шанталь?
– Ты не захотела со мной разговаривать! И она была беременна…, я не хотел, чтобы мой ребенок родился бастардом. Я полагал, что это единственный способ в такой ситуации быть мужчиной.
– Ах, ты мужчина, тогда все в порядке. Также, как и то, что она выносила твоего ребенка.
Лейн выругался и опустил голову. Господи, он потратил так много времени, представляя, как у него все сложится с Лиззи… начиная с того момента, когда они начали только встречаться, но произошел случайный секс с Шанталь, которой он поверил на слово, когда она сообщила ему, что сидит на таблетках.
Но все теперь поняли, как на самом деле обстояло дело.
И беременность не была единственным сюрпризом от Шанталь, уготованным ему. Второй – был еще более разрушительным.
– Поэтому что мы здесь делаем? – спросила Лиззи, переходя к следующей вазе. – Все это на самом деле меня не касается.
– Тогда почему я не остался с ней? – он наклонился вперед. – Давай все выясним до конца, так почему я не остался с ней, почему уехал почти на два года? И если я хотел бы ребенка от нее, почему она не забеременела еще раз, после того как потеряла первого?
Лиззи отрицательно покачала головой и уставилась на него.
– Какую часть «все это меня не касается», ты не в состоянии понять?
И он двинулся на нее.
Как и в их первый поцелуй в саду, в темноте, в летнюю жару, он утратил контроль над своими эмоциями, как только опустился на ее губы, настоящий инстинкт ничего больше, он собирался бороться: минутой назад они спорили, следующую минуту он метнулся к ней, сократив расстояние, схватил за затылок и жадно поцеловал.
И, как и прежде, она ответила ему.
С ее стороны не было страсти, и он был чертовски уверен, что для нее соединение их губ было ничем иным, как продолжением конфликта, словесной перепалкой, происходящим невербальным общением.
Лейну было все равно. Он брал ее таким способом, каким мог получить на данный момент.
10.
Это была, конечно, совершенно дурацкая идея.
Лиззи ответила на поцелуй Лэйна, который словно воронка всосал в себя два года гнева, разочарования и боли. И черт бы его побрал, но Лейн пах бурбоном, безрассудством и первородным сексом, и ей это нравилось.
Она скучала по этому.
И это заставляло ее еще больше злиться. Она хотела сказать, что это было ужасно – против ее воли, с применением силы.
Все это было неправильно. Она просунула язык в его рот, и вцепилась пальцами в его плечи, и именно она, храни ее Господь, притянула его к себе, их тела были настолько близко прижаты друг к другу.
Она даже почувствовала его эрекцию.
Его тело не изменилось, пока они были в разлуке, те же жесткие мышцы и длинные ноги. И он поцеловался так же, как и прежде – грубо, жадно, несмотря на то, что был воспитан джентльменом. И тепло, разливающееся между ними превращалось в жар.
Что еще могло бы быть хуже? Воспоминания… они вместе, кожа к коже, напряжение, движения, похороненная боль и ощущение от его предательства под лавиной эротические воспоминаний.
На долю секунды, она вдруг поняла, что собиралась заняться с ним сексом прямо здесь и сейчас.
Да, чтобы показать ему, что она говорит серьезно.
Реальный момент Глории Стайнем. (Американская журналистка, общественный и политический деятель, лидер феминистских движений, в 60-х и 70-х – активная участница Движения за освобождение женщин (Women's Liberation Movement). Как известная писательница и политический деятель, Стейнем стала основательницей множества организаций и проектов. Кроме того, она – обладательница многих наград и почетных званий.)
Что-то опрокинулось на столе и разбилось в тишине, затем послышался всплеск и ее бедра испытали шок от холодной воды. Вскочив, она оттолкнула его с такой силой, что он оступился и упал назад, приземлившись на кафельный пол.
Она подняла руку и вытерла рот.
– Какого черта ты делаешь!
Глупый вопрос. Больше похоже, что делала она.
Он поднялся на ноги.
– Я хотел поцеловать тебя с тех пор, как вернулся.
– Чувство не взаимно…
– Полное дерьмо, – он потянулся за своим стаканом и сделал глоток. – Ты все еще хочешь меня…
– Убирайся!
– Ты выгоняешь меня из моей собственной оранжереи?
– Или уходишь ты или я, – сорвалась она, – и эти цветы сами не пойдут, чтобы очутиться в этих вазах. Ты же не хочешь, чтобы половина столов были пустыми на вечеринки Дерби?
– Меня не волнует, что на них будет. И эта чертова вечеринка тоже. И все это…, – он махнул рукой, возможно, было бы более убедительно, если бы он не держал стакан с бурбоном в руке, который производила его семья. – Я оставил все это, Лиззи. Я действительно сделал так.
Мотрин. Вот что ей нужно.
Поменьше находится рядом с ним, и побольше принять обезболивающего.
– Я сдаюсь, – пробормотала она. – Ты выиграл, я ухожу.
Она отвернулась, он схватил ее и повернул к себе лицом, прижав вплотную к своему телу. Именно тогда она заметила, насколько старше он выглядит, по сравнению с тем, когда она видела его в последний раз. Его лицо заострилось, взгляд стал более циничным, и морщинки в уголках глаз стали глубже.
К сожалению, от этого он стал выглядеть еще более привлекательным.
– Никакого дерьма с Шанталь не было, о котором ты думаешь, – сказал он мрачно.
– Даже если бы была хотя бы половина…
– Ты не понимаешь.
– Я была влюблена в тебя, – ее голос дрогнул, она попыталась оттолкнуть его. – Я не думала, что мы поженимся, но не предполагала, что ты пойдешь к алтарю с другой, кроме того, которая оказалась беременной… и произошло это, пока ты был со мной.
– Я порвал с ней, Лиззи. Прежде чем вернулся сюда в апреле, я сказал, что все кончено.
– Это не верность, это было…
– Я три месяца с ней не встречался, Лиззи. Ну, посчитай сама. Накануне вечером я приехал домой на мамин день рождения в конце марта, и это был последний раз, когда я виделся с Шанталь. Ты и я... Мы были весь май, в конце июня я узнал о ее беременности. Если ты вспомнишь, я не оставлял Истерли все это время. Ты знала, где я был каждую ночь и днем, потому что я был с тобой рядом. – Он смотрел на нее сверху вниз. – Три месяца мы были вместе. Не два месяца, не один. Три, Лиззи.
Она обхватила свою лицо руками, борясь с логикой.
– Пожалуйста, прекрати.
– Прекратить что?
– Повторять мое имя. Это придает тебе иллюзию правдивости.
– Я не вру. И я хотел сказать тебе это в течение двух лет, – он снова выругался. – Еще больше, но я не хочу углубляться в это. Это не влияет на то, что происходит между нами.
Прежде чем она приняла осознанное решение, чтобы присесть, она обнаружила, что уже сидела на кресле на колесиках. Уставившись на свои руки, согнула пальцы, чувствуя скованность в суставах и почему-то вдруг вспомнила идеально ухоженные, гладкие руки Шанталь, не испещренные линиями жизни на ладонях. Она же была полной противоположностью ей. Ее руки были руками труженицы, поцарапанные шипами роз и с грязью под ногтями, которую она уберет только, когда окажется дома сегодня вечером, покрытые веснушками, от копания на солнце без перчаток… и она была абсолютно уверена, что на пальцах не красовались бриллианты в миллион долларов.
– Я женился на Шанталь в здании суда после того, как ты бросила меня, – резко сказал он. – Ребенок не виноват и не должен расти без родителей, я не собирался делать что-то подобное со своим ребенком… независимо от того, какие чувства я испытывал к его матери. Мне пришлось уехать из города. Брак с Шанталь всего лишь назывался браком, поэтому я отправился на север в Нью-Йорк и остановился у своего приятеля из Университета Виргинии. Прошло совсем немного времени, и Шанталь позвонила и сказала, что потеряла ребенка.
Горечь в его голосе понизила его тембр, заставив глухо произносить слова, она едва могла их расслышать.
– Она не любила меня, – пробормотал он. – Не тогда, не сейчас.
– Как ты можешь так говорить, – услышала Лиззи себя.
– Поверь мне.
– Похоже, она очень рада, что ты вернулся.
– Я вернулся сюда не из-за нее, и я ясно дал это понять. Эта женщина способна привязаться только к источнику дохода.
– Я думала, что у нее есть свои деньги.
– Ничто по сравнению с моими.
Да, она могла себе представить – это было действительно правдой. Существовали европейские страны с меньшим годовым доходом, чем Брэдфорды.
– Ты любовь всей моей жизни, будешь ты со мной или нет, – она в шоке смотрела на него, он просто пожал плечами. – Я не могу изменить того, что случилось, и я знаю, нет пути назад... единственное, что я прошу – не поддавайся тому, что ты видишь, иногда это значит совсем другое, хорошо? Ты провела только десять лет с моей семьей, я же был с ними и людьми, которые окружают нас, всю жизнь. Вот почему ты мне нужна. Ты настоящая. Ты не такая, как они и это очень, очень хорошо.
Она думала, что он скажет что-то еще, но он молчал, и опять посмотрела на свои руки.
По какой-то причине ее сердце колотилось так, словно она стояла на краю обрыва. Она подумала, что скорее всего он говорил правду, его слова просто впечатывались ей в мозг и сносили «крышу».
Все это нисколько не помогало ей.
– Я так боюсь за тебя, – прошептала она.
– Почему?
Потому что она хотела поверить, что он говорил от сильного желания, а не от безысходности.
– Не бойся, – сказал он, когда она не ответила. – Я никогда не хотел, чтобы так все случилось. И я давно уже хотел все исправить.
И казалось вполне уместным, что они находились в окружении ваз с цветами, над которыми она трудилась. Доказательством ее работы в поместье, единственной причиной, почему она находилась здесь, напоминающей о пропасти, которая всегда будет удерживать дистанцию между ними.
И потом она вспомнила боль, когда увидела статью и фотографии в «Charlemont Herald» о женитьбе, двоих наследников Юга, достигших договоренности семьями. Она вспомнила свои дни и ночи, когда узнала о Шанталь, наполненные часами страданий, и у нее было такое чувство, что она умирает.
Он был прав по поводу одного. Гордость вынуждала ее продолжать работать в Истерли, и так было каждый день, кроме воскресенья и прошедшие двадцать четыре месяца. Лейн не вернулся. В течение двух лет... он не возвращался к Шанталь.
От брака не осталось ничего.
– Пусть мои поступки говорят за себя, – сказал он. – Позволь мне доказать тебе, что я говорю правду.
Она вспомнила про его беспрерывные звонки по телефону. Сразу после расставания, он звонил ей раз сто, иногда оставлял сообщения, но она не слушала их и не отвечала. Она взяла две недели отпуска после оглашения их свадьбы, спасаясь на ферме у себя в Индиане, вернувшись на северо-восток в Платтсбург к яблоневым садам ее молодости. Ее родители были так рады увидеть ее, и она скучала по тем временам, стремясь к деревьям Мекинтош и другим работникам.
Когда она вернулась, он уехал.
Телефонные звонки через некоторое время прекратились. И в конце концов, она перестала вздрагивать каждый раз, когда автомобиль подъезжал к главному зданию поместья.
– Пожалуйста, Лиззи... скажи что-нибудь. Даже если это совсем не то, что я хотел бы услышать…
Звук тихого женского смеха прервал его и заставил их автоматически повернуть головы к двери, открывающейся в сад. Когда Грета уходила одна из створок не закрылась до конца, и через отверстие Лиззи увидела двух людей, идущих по дорожке к бассейну неподалеку.
Даже в этом маленьком отверстии наполненным угасающим солнечным светом было видно, что на женщине было яркое красное платье все в складках из органзы. Рядом с ней шел высокий мужчина в костюме, галантно предложивший ей свою руку, и смотрящий на нее сверху вниз с таким выражением на лице, словно она была самым изысканным блюдом.
– Моя сестра, – без надобности пояснил Лейн.
– А это Сэмюель Ти? – спросила Лиззи.
– Кого это волнует.
Она посмотрела на Лейна.
– Ты разбил мне сердце.
– Мне очень жаль, я не хотел этого, Лиззи, не в коем случае. Клянусь Богом.
– Мне казалось, ты атеист.
Он некоторое время молчал, его глаза просто бродили по ее лицу.
– Я покрещусь сто раз, если это потребуется. Я выучу Библию, буду целовать чашу, я сделаю все, что ты захочешь… только, пожалуйста…
– Я не могу вернуться к прошлому, Лейн. Прости. Я просто не могу.
Он замолчал, спустя долгое время, кивнул.
– Хорошо, но могу я попросить тебя об одной вещи?
Нет.
– Да, – произнесла она.
– Просто больше не презирай меня. Я сам презирал себя ту уйму свободного времени, которое у меня было.
Сад был благоухающим, как женщина только что вышедшая из ванны, аккуратно скомпонованный и укомплектованный, как кабинет или как личные комнаты, или как университетская библиотека.
Можно сказать, что он был не совсем скрытым местом, поскольку многие окна Истерли выходили на тщательно ухоженные клумбы, ненавязчиво освещенные подсветкой, с белыми и кремовыми цветами.
К счастью, Джин не испытывала смущения занимяться сексом в общественных местах.
Она повисла на мощной руке Самуэля Теодора Лодж III даже не утруждая себя скрыть свою улыбку.
– Итак, как давно ты с ней?
– Когда мы прибыли сюда. Может быть час назад?
Она рассмеялась.
– Ну, почему, дорогой Самуэль, ты возишься с такими женщинами?
– А есть другие?
Трудно было сказать, кто кем управлял в этих темных закоулках самого дальнего уголка сада, где кирпичные стены подходили к задней стороне дома с бассейном. Но они оба главенствовали в своей перепалке.
– Я не знала, что ты придешь, – сказала она, коснувшись бриллиантов на шее... а потом приведя пальцем вниз по лифу. – Я удосужилась бы одеть трусики.
– Пытаешься начать все с чистого листа?
– Мне нравится, когда ты срываешь их с меня. Особенно, когда расстроен и рвешь их.
– Я не в твоем клубе для избранных, хотя, и состою там.
– Нельзя ли без похабщины!
– Ты единственная, кто обсуждает нижнее белье. Ты так же хотела, чтобы я пришел сюда с тобой. Неужели тебе на самом деле нужен свежий воздух?
Джин прищурилась на него.
– Ты ублюдок.
– Неправильно. Мои родители на самом деле были женаты, когда я был зачат, – он наморщил лоб. – Но ты тоже самое не можешь сказать о своей дочери, не так ли?
Она остановилась, отходя на шаг, поскольку не намеревалась это обсуждать.
– Это закрытая тема, Самуэль. И ты это знаешь.
– Немного странно, слышать от тебя о приличиях. Ты трахаешься с женатым партнером моей фирмы? Я недавно где-то слышал об этом.
Ах, так вот почему он вел себя таким образом.
– Ревнуешь? – нараспев проговорила она с улыбкой.
– Он не в состоянии удовлетворить тебя. По крайней мере не долго, и не так, как я.
Он придвинулся и схватил ее, она позволила ему… ей нравилось, когда его руки опускались на ее талию и его губы накрыли ее. У него не заняло много времени приподнять вверх ее юбки, несмотря на все пышные складки.
Он пролез под ярд тонкой ткани, а может и все четырнадцать юбок.
Самуэль Ти застонал, осознав, что она не лгала – она действительно не надела нижнего белья, его пальцы грубо толкнулись внутрь нее. Жар и нужда, давали такое блаженное облегчение от всего того, о чем она не хотела думать, секс смывал ее сожаления и грусть, даря ей удовольствие и больше ничего.
У нее не было причин имитировать оргазм, поскольку она на самом деле была близка, ее ногти впивались в широкие плечи его смокинга, она ахнула, чувствуя запах его старомодного одеколона Bay Rum, который был таким атавизмом, намного опередивший его время.
Она отдалась ему, он был единственным, кого она любила… и она была такой же единственной, никогда реально не способная получить его. Самуэль Ти был настолько похож на нее, только еще хуже… его душа не могла успокоиться в семейной жизни, даже когда он прогуливался по кирпичной дорожке общественного общества в ожидании.
– Трахни меня, – потребовала она ему в губы
Он тяжело задышал, его тело стало жестким в дорогом костюме, выполненным на заказ... но вместо того, чтобы доставить ей удовольствие, которое она так хотела… он отошел на шаг, опустил ей юбки и отстраненно уставился на нее.
– Самуэль? —позвала она.
Нарочито медленно он поднес пальцы ко рту и начал сосать их. Затем облизал языком, слизывая все ее соки со своей кожи.
– Нет, – сказал он. – Не думаю.
– Что?
Самуэль наклонился к ней.
– Я собираюсь вернуться на вечеринку твоего отца и сесть с ним за стол. Я договорился и переделал рассадку, так что Вероника будет сидеть рядом со мной. И ты увидишь, когда я просуну руку ей между ног… ты увидишь, как она напряжется и попытается сохранить спокойное выражение на лице, пока я буду трахать ее пальцами, также, как только что проделал с тобой. Наблюдай за ее лицом, Джин. И также я уверен, что как только мы уйдем, я оттрахаю ее на переднем сиденье своего Ягуара.
– Ты не посмеешь.
– Как я сказал, смотри на меня, Джин.
Он отвернулся, она хотела чем-нибудь запустить в него. Вместо этого она скрипнула зубами и проговорила:
– Разве она не Саванна?
Он оглянулся через плечо.
– Тебя не все равно, как ее зовут? Единственное, что важно... она – не ты.
С этими словами, он зашагал к двери, его прекрасные лакированные туфли стучали по кирпичной дорожке, плечи были развернуты, подбородок направлен вверх.
Обхватив себя руками, она впервые заметила, что вечер был прохладным, хотя и восемьдесят градусов по Фарингейту. (270C)
Она подумала, что должна была рассказать ему про юриста, что она снова выбрала придурковатого маленького человечка именно потому, что прекрасно понимала – рано или поздно Самуэль Ти разоблачит ее.
По крайней мере, одно было ясно. Сэмюель Ти вернется, поскольку эти двое не могли долго оставаться в стороне друг от друга.
И в конце концов, она собиралась сообщить ему об Амелии, решила для себя она. Но не сегодня. Только не сегодня... когда-нибудь в другой раз.
Если этот мужчина узнает, что она скрывала его собственную дочь все эти годы...
Он может просто ее убить.
11.
Лейн ушел из оранжереи, и мысль о возвращении к вечеринке его отца была совершенно непривлекательной, особенно когда он услышал тихий гонг, призывающий к столу. Он рассматривал другой вариант – повидаться с Эдвардом, он…
– Лейн?
Посмотрев в направлении голоса, он увидел через арку в столовой высокую брюнетку в бледно-сером платье, стоящую перед одним из антикварных венецианских зеркал, ее обнаженные плечи, настолько же были прекрасными, как и сам вид спереди.
«Помяни черта», – подумал он. Но улыбнулся, направляясь к ней и поцеловал ее в гладкую щеку.
– Саттон, как ты?
Его слова больше походили: «Что ты здесь делаешь?» Она и ее родственники были «врагами», владельцы «Sutton Distillery», создатели знаменитого бренда «Саттон бурбон и ликеры»… лично он ничего не имел против этой женщины, но это был бизнес. Традиционно, тем не менее, люди из рода Саттон были персонами нон грата в Истерли... в разговорах... и в вечерних молитвах.
И они были поклонниками Канзасского университета, поэтому во время игры одевали синие цвета, не красные.
На данный момент это было именно тем, из-за чего он мог почувствовать себя на взводе.
Они обнялись, она пахла богатством, ее тонкий аромат проник ему в нос, он отступил назад, ее совершенное тело, обтянутое платьем от кутюр, поблескивало, он моргнул.
Он не был увлечен ею, поскольку скорее она напоминала музейные картины голландцев.
– Я не знала, что ты приехал на эти выходные, – она улыбнулась. – Хорошо встретить тебя, после стольких лет. Ты хорошо выглядишь.
