Текст книги "Химера (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ворожцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ
ДВЕРЬ В НИКУДА ИЗ НИОТКУДА

Екатеринбург, 24 декабря 2011 года, / Поезд Екатеринбург – Москва, 25 декабря 2011 года

Сегодня утром я проснулся в уютной кровати, и что важно – в собственной. К тому же не от того, что кто-то наглым образом потревожил сон. Все проще – я невообразимо устал спать. Да, и такому суждено было случиться в жизни.

Обычно раздражающий будильник мирно шелестел черными усами-стрелками на прикроватной тумбочке. Он даже и не думал трезвонить шутовской шапочкой с бубенцами, и этим пробуждал во мне сладостное умиление.

Быть может, будильник испугался недавних угроз? Что я там говорю ему спросонья?.. Клянусь выбросить его в окно, прямо под колеса несущихся автомобилей. Отправить в мусорное ведро, где ему самое место. Познакомить с многотонным прессом, который в секунды превратит бедолагу в металлическую котлету. Все-таки вряд ли…  Ну, не похож он на впечатлительную особу. Все намного бесхитростней – не заводил я его вчера…  Как и позавчера, и позапозавчера…  Я же в отпуске…

Вот оно, персональное «Авраамово лоно» в миниатюре – место, где нет душераздирающего скрежета коварного будильника. Нет убивающих сознание телефонных звонков. Нет удручающих и тягостных понедельников. И главное, нет бессердечных, всевластных и ничего не понимающих руководителей. Тех, которых хочется сравнить с чем-то резиновым и иногда источающим аромат клубники. Как же я безгранично рад тому, что Рихтер отличный начальник – редкое исключение из этого правила.

Я принадлежал только себе и делал все, что захочу. То есть, в основном ничего не хотел и ничего не делал. Вот уже неделю я непрерывно бездельничал, и казалось, что с каждым днем отдыха я все сильнее в нем нуждаюсь. Не было этому ни конца ни края, и не вырваться мне из замкнутого круга. Чем дольше отдыхал, тем большую усталость испытывал. Ее нельзя сравнить даже с изнеможением от работы грузчика. Такого, которому приходится разгружать мешки с мукой весом в полцентнера часов по шестнадцать в сутки.

Но жизнь, несмотря ни на что, божественно прекрасна, и об этом хочется кричать во всю ширину луженой глотки, на весь земной шар! Пожалуй, эту эйфорию не описать всеми словами мира, ни на одном языке. Намерение было настолько сильным, что я пополнил список заветных желаний еще одним пунктом. Под номером одиннадцать – «поорать на вершине зеркального небоскреба». Разместилось оно между «прокатиться на огненно-красном жеребце «Ferrari», разогнав его до максимума» и «плюнуть с верхнего уровня Эйфелевой башни на головы беспечных парижан».

В отпуск меня отправил Альфред, отблагодарив за плодотворный труд, несмотря на то, что отработал я чуть больше месяца. Следуя его совету: не спорить, я не стал отказываться от предоставленного кусочка счастья. Выполнив все пожелания Рихтера, получил его благословение и добротные премиальные, немного недотягивающие до бюджета Княжества Лихтенштейн.

Конечно, он переоценил мой титанический вклад в наше общее дело. Не был труд настолько хорош, даже для новичка.

Пару раз меня нагло кинули на деньги – других слов не подберешь. Подсунули состаренные китайские подделки вместо антиквариата. Однажды я по черепушке получил, да так, что сознание ненадолго покинуло меня. В отличие от ценностей и «лишних» денежных средств, утраченных навсегда во мраке беспредела.

Но Рихтер убеждал в том, что так бывает со всеми, и даже с ним, почти один в один. Может, он и сочинял чуть-чуть. Хотя, вернее сказать, много привирал, но это вселяло необходимую уверенность в собственных силах.

Время бежало галопом, неистово ржа и брыкаясь на ходу, словно вырвавшийся на волю мустанг. Появлялся бесценный опыт, иногда даже положительный. Зарождались негласные каноны, от которых я больше не отступал. И все вроде налаживалось…

Ну, или мне так хотелось думать…

Всему в мире свойственно заканчиваться, рано или поздно. Исключением не стал и скоротечный отпуск. Смешные усы на будильнике застыли по обе стороны числа двенадцать, больше походя теперь на озлобленные брови.

Из этого следовало два события. Во-первых, нужно вставать, пока враждебные часы не покусали. Во-вторых, до поезда не так много времени, и его нужно использовать с умом.

Сегодня я отправляюсь в Москву, в важную командировку вместе с Рихтером. По поводу ответов на таинственные вопросы. На встречу с загадочным человеком, личность которого окутана маревом конспиративности. Да, именно так и никак иначе. Это все, что я смог выпытать у Рихтера, несмотря на всю свою твердокаменную настойчивость.

Дорожная сумка упакована еще в прошлые выходные. Электронные билеты на поезд «Благовещенск – Москва? 349Ч» забронированы. Места в дешевом плацкартном вагоне. Все, как потребовал Рихтер, который категорически отказывался ехать в купе. И никакие доводы здравого смысла не могли его переубедить. Хорошо хоть он не попросил места у туалета, чтобы в полной мере хапнуть заряд экстрима от такой поездки.

* * *

Ярко-желтый автомобиль с оранжевым фонарем на крыше и шашечками на борту остановился со скрипом тормозов прямо «под варежкой». Я сунул мрачному таксисту пачку мятых купюр из заднего кармана джинсов, не утруждая себя пересчетом, и захлопнул дверь. Было там, конечно, больше, чем мы договаривались. И даже намного значительнее, чем совесть позволяла ему попросить, но это не столь важно сейчас. Для хорошего человека не жалко. Он сдержал обещание довезти меня быстро – «немного пренебрегая ограничением скоростного режима», я сдержал свое – «отблагодарить его, как следует».

Водитель пересчитал купюры, и я получил знаковый жест одобрения – поднятый вверх большой палец правой рукой. А еще улыбку, полную восторга, которая украсила угрюмое лицо пожилого водителя с восточными корнями. Я еще раз махнул на прощание, и таксист не спеша, словно сонная муха, отъехал от железнодорожного вокзала.

Перед собой я увидел памятник славным героям Великой Отечественной войны. На постаменте из серого уральского гранита в едином порыве слились рабочий-металлург и его мужественный сын-танкист. Монумент был величественен и несокрушим. Как и несгибаемая воля людей, которых он стремительно поднимал ввысь манящих огней миллионов звезд. Памятник вдруг замерцал холодным серовато-голубым свечением, и по поверхности потекли к земле электрические разряды.

Что вообще происходит? Невероятно…  Можно, конечно, предположить, что это явление вызвано скоплением атмосферных разрядов. Но на небе, как назло, не было ни облачка. Других вразумительных объяснений в голове не нашлось. Мистика…

К тому же видение становилось с каждой секундой все фантастичней. Мне казалось, что я вижу, как люди на памятнике…  оживают.

Окаменелые груди героев великой битвы вздымались от тяжелого дыхания. В их глазах зажглись бессмертным пламенем героизм и самопожертвование. Каждая клетка их тел пропиталась сдержанной, глубокой скорбью.

Суровые люди, как и время, в которое они жили и умирали…  Жестокие, леденящие душу воспоминания, живущие по сей день в памяти и сердцах людей. Их ни каленым железом не выжечь, ни топором не вырубить.

Теперь я даже слышал отголоски бессмысленных побоищ. Взрывы, залпы тяжелых орудий и автоматные очереди. А еще предсмертные стоны…

Моргнул и галлюцинации исчезли. Сердце в бешеном ритме молотило о грудную клетку, разгоняя вязкую кровь. Лоб покрылся холодной испариной, руки дрожали. Воздуха катастрофически не хватало. Но не только от тревожных видений, а еще и от страха вновь все потерять и начать жизнь с нуля. Как в далеком две тысячи восьмом…  Только сейчас я осознал, что за все время я ни разу не был на вокзале. А если это случится вновь? Чертовы наваждения, без жалости терзающие сознание.

Состояние постепенно пришло в норму. Теперь мне почему-то дико хотелось есть, так что буйвола бы целиком проглотил, словно гигантская змеюка-переросток. Как-то я упустил сегодня этот момент, а вот бдительный желудок нет. Он нетерпеливо урчал, перебирая гамму различных тональностей.

Я потихоньку подкрался к вокзалу, пробравшись через плотную толпу ужасно нескромных нелегальных бомбил. То еще зрелище…  Они толкались и галдели, окучивая клиентов, словно оголодавшие чайки, дерущиеся за черствый кусок хлеба на морском берегу.

Информационное табло на освещенном, как днем, здании вокзала «Свердловск-Пассажирский» подсказывало, что до прибытия поезда осталось пятьдесят семь минут. Вполне достаточно для того, чтобы немного перекусить. Как говориться, червячка заморить, без меры прожорливого и всеядного.

Заприметив ближайшую закусочною с глубокомысленным названием на неоновой вывеске: «В гостях у Самаэля», я на свой страх и риск проследовал к дверям. А пугаться и удивляться здесь было чему. Это вам не визит в чопорный и изысканный французский ресторан.

Интерьер забегаловки угнетал безвкусием. Покрытые слоем черной мерзости стены, помнящие аромат свежей краски во время ремонта в прошлом веке. Тряпичные диванчики в удручающе дряхлом состоянии. Грязь на них не только виделась невооруженным глазом, но и ощущалась обонянием. Деревянные столы без скатертей завалены горами грязной одноразовой посуды. Ее, видимо, вообще предпочитали не трогать, чтобы не беспокоить клиентов по пустякам. Да и музыка соответствующая – мрачная и злая, как в культовых фильмах ужасов. В свое время это место, вероятно, было настолько же восхитительно и прекрасно, насколько ужасно и отвратительно сейчас.

Помещение до отказа забито типичными представителями привокзальной «богемы». Беспробудные пьяницы бомжеватого вида со стойким запахом тройного одеколона. Эти постоянные клиенты со скучающими физиономиями располагались вокруг барных столов, заставленных пивными кружками и бутылками из-под сивухи. Вероятно, пьянчужки ждали случайного собутыльника с «бухлом», обязательно небрезгливого и принципиально не пьющего в одиночестве.

Агрессивно настроенная молодежь в спортивных костюмах, бросающая презрительные взгляды в мою сторону. Парни кучковались на диванах, вальяжно развалившись на них, словно мартовские коты на солнце. «Хлопцы» увлеченно резались в нарды, сопровождая игру заливистым смехом и улыбками. Здоровые, мускулистые, с воротником из кудрявых волос и бульдожьими цепями из турецкого золота в палец толщиной. Лица кавказской национальности – так их обычно называют.

Между столами шныряла парочка малолетних беспризорников. Грязные, вонючие. С болезненно-сероватыми лицами и беззубыми улыбками. Из одежды на них только тряпье на три размера больше. Выглядели они как минимум странно, как максимум – попросту омерзительно. Босяки настойчиво и хамовато просили мелочь на корочку хлеба. Видимо, попрошайки считали, что кто-то им чем-то обязан в жизни. Сомневаюсь, что деньги сиротинушки собирали на еду. Скорее, на покупку клея «Момент» и полиэтиленового пакетика в ближайшем ларьке, для того чтобы избавить себя на несколько часов от однообразной жизни. Так они могли отправиться в мир манящих галлюцинаций, оставив почти бездыханное тело на холодном бетонном полу в подвале. Ну, не видел я в них мук от недоедания…  Горы неоприходованной еды на столах, щедро облепленной неразборчивыми мухами, их не интересовали.

Попадались, конечно, тут и редкие гости – приезжие пассажиры. Как и я, заблудившиеся и случайно забредшие на «пир во время чумы». Из разношерстной толпы их выделяло натянутое приличие, выпученные от шока глаза и скорость заталкивания тошнотворной пищи, от одного лишь вида которой становилось не по себе.

Впрочем, схожесть с рестораном все-таки была – заоблачные цены с разорительным для кошелька эффектом. Доступные зажравшимся олигархам, а не среднему классу, который вкалывает по двенадцать месяцев в году. Сравнимые лишь с ценами в баре космической станции, подвешенной в первой точке Лагранжа системы «Земля – Луна».

И все же впечатления от кафе не смогли побороть голод, звериным рыком разрывающий желудок. Решил все-таки перекусить.

– Добрый день! Что можете посоветовать? – спросил я продавца, подходя к барной стойке, заваленной жирными чебуреками.

Выглядел «буфетчик» необычно, но вполне вписывался в жутковатый колорит заведения. Он напоминал сатира. Широкоплечий, плотного телосложения, с угольной промасленной бородкой, похожей на козлиную. Бегающие черные глазки и тело, покрытое густой шерстью. Одет он в белую майку со следами масленых отпечатков пальцев. В районе груди на ней красовался «бейджик» с нацарапанной надписью «Silbi». На голове разноцветная чалма, намотанная достаточно плотно. В руках бусы-четки из лазурита и малахита с подвеской из серебристого металла в виде уробороса – свернувшегося кольцом змея, пожирающего собственный хвост.

Завершала образ одна немаловажная деталь – стойкое амбре перегара. Такой концентрации, что даже у ко всему привычных мух дыхание перехватывало, и они падали замертво, прямо в чебуреки.

Может, у продавца и были копыта и рога, но я их не видел по понятным причинам. Ну, не говорить же ему: «Эй, ты, сними чалму…» Ну, или: «Эй, ты, выходи из-за стойки, предъяви копыта…» Да и черт с ним, с сатиром…  Тьфу, тьфу, тьфу…

– Посоветовать, говоришь…  Советую не выпрашивать советов у незнакомых человеков…  Неблагодарное дело. Ничего они не принимают с таким отвращением, как советы, – сказал он с грубым кавказским акцентом, не утруждая себя даже кивком для приветствия.

– У меня хорошая память – вы же Аддисона цитируете? Вы образованней, чем мне показалось вначале.

– Это не какой-то «патиссон» сказал, а Силби…  Что, читать не могешь? – тыкая пальцем в грудь, пробурчал продавец.

– Неважно…  Я вас лишь просил посоветовать, что мне из еды выбрать.

– Я тоже про нее…  И я уже ответил. Причем в расправленной форме. Здесь еду продают, а не советы раздают. Я ведь бармен. Может, ты не туда забрел?

– Хорошо…  Что-нибудь есть, кроме пирожков? – кивая на поднос, спросил я.

– Не пирожки. Чебуреки. Глядишь тоже плохо?

– Р-р-р-р-р…  Что-нибудь, кроме чебуреков, есть? – задал я новый вопрос, чувствуя, что закипаю, как чайник на плите.

Скоро либо свисток выбьет, либо крышку сорвет.

– Обижаешь. Конечно, есть. Еще пирожки с мясом.

– Ой, б… бл…  Меню есть?

– Как без него? Надо было начинать с этого, – ехидно ухмыляясь, сказал он и бросил новенькую кожаную папку на барную стойку.

Видимо, до меня к ней ни одна рука не прикасалась. Белоснежный листок внутри папки еще источал запах типографской краски. Хотя дата, указанная в меню, говорила о том, что напечатан он в далеком августе восьмого числа восьмого года. Да, часто же его спрашивают, а еще чаще меняют!

– Ну, что встал, выбирай? Очередь задерживаешь, – вздыхая, торопил меня сатир.

– Все есть, что в меню? – поинтересовался я, обернувшись.

К моему удивлению, толпа людей за моей спиной отсутствовала. Странный он все-таки…

– Все! От начала до конца…  Или от конца до начала…  Как тебе угодней будет.

– Вот это, вот это и это, – тыкая наугад в листок, сделал я заказ.

– К сожалению, этого сейчас нет. Давай еще раз. Потычь пальцем.

– Вы же говорили, что все есть.

– Да, Силби говорил. Я же не отмахиваюсь от слов. Все есть, кроме это…

– Тогда это и вот это…

– Еще выбирай – не угадал, – пропел сатир и заржал на все заведение, привлекая внимание разносортных посетителей.

– Вы издеваетесь? Черт! Да я уже в третий раз…

Вулкан терпения взорвался и разбрасывал теперь перегретую лаву злобы наружу, заливая все вокруг.

– Цыц…  Даже не думал! У меня по субботам один-единственный законный выходной от издевательств и унижений греховной плоти. Должен я хоть когда-то бездельничать…

Ничего не понял я из его бессмысленных слов, но эффект был потрясающий – я заткнулся.

– Шучу я…  Шучу…  И вообще, в чем меня винить? В том, что ты не туда тычешь? Что зазря горланишь и брызжешь слюной? – спокойно произнес он и уставился щелками крысиных глаз.

– Ладно, попробуем по-другому…  Мясо есть? – сменил я тактику и положил закрытую папку на барную стойку.

– Есть мясо.

– Свежее?

– Свежее не бывает, недавно еще бегало, – продолжил истерически смеяться на публику сатир, закрывая лицо грязными руками.

– Я понял, что у вас отменное чувство юмора. Вам бы в цирке выступать…  клоуном. Мне тогда мясо, какой-нибудь гарнир, кусок хлеба и стакан газированной воды. Вам все понятно?

– Обижаешь, – протянул «повелитель чебуреков».

Вскоре он выставил на стойку стеклянный стакан «Coca-Colа» с налитой в него шипящей мутно-бурой жидкостью. Чуть позже – тарелку с чебуреком, обильно посыпанным свежим, мелко накрошенным укропом.

– Не берут в цирк – наружностью, говорят, не подхожу. Не смешной. Веселиться никто не будет…  Тухлыми яйцами и помидорами дети закидают, – добавил он с нотками грусти и вздохнул, выпуская очередную порцию перегара.

– Ну а вы что хотели?

– Разница для тебя имеется, чего я хотел? – с иронией спросил сатир, поправляя чалму.

– Верно…  Нет разницы. Можно поинтересоваться, что это?

– Это? Если глобально, то райская пища, дарованная нам…  Как его там кличут-то…  Господом Богом. Если поближе к земле, то всего лишь твой заказ, над которым горбатились десятки человеков. Чтобы ты рык в своем чреве заткнул. Один скотинку выращивал, другой ее жизни лишал. Третий потрошил и на куски разделывал. Еще один пшеницу растил, а другой ее в муку молол…  Думаю, ход мыслей ты понял. Если добавить конкретики и углубиться в суть, то заурядный чебурек. Продолжать?

– Вижу я, что это долбаный чебурек…  – заорал я, раздирая глотку и багровея.

– Ну а зачем тогда бестолковые вопросы задаешь? Не жалеешь ни моего времени, ни своего, – произнес сатир, причем ни одна мышца на невозмутимом лице не дрогнула.

– Просто я хочу знать, почему передо мной сейчас именно он? Это не то, что я просил.

– А что не так? Все, как заказывал, и есть…  Мясо – свежее не бывает, и как раз внутри чебурека спрятано. Тесто снаружи, ну и…  – разведя руки в стороны, пропел бармен, – та-дам…  гарнир из зелени. А, еще про воду забыл сказать…  Но с ней тоже все отлично. Видишь, сколько пузырьков? Сам старался. Каждый по отдельности с любовью укладывал, чтобы такому уважаемому гостю, как ты, угодить. Я ведь всегда рад посетителям. Особенно пилигримам, ведь они так редко появляются.

– Разве? И как в вашу изумительную логику укроп вписывается?

– Опять двадцать пять…  Так вроде принято сказывать? Хотя пофиг…  Да замечательно вписывается. Укроп – листовой овощ. Гарнир предпочитают делать из овощей. Ну вот и ешь мясо с гарниром. Сам не знаешь, что хотел. И меня от дел отвлекаешь. Плати давай, я другого не продам. Устал от тебя.

– Ну, вы хоть тарелку поменяйте, там вон грязь на краях, – указывая пальцем на пятна непонятного происхождения, потребовал я.

– Ты же тарелку жрать не собираешься? Я, во всяком случае, рассчитываю…

– Нет! Похоже, что я могу это сделать?

– Откуда мне знать, я тебя в первый раз вижу…  И глаза бешеные. Чего угодно ожидать можно. Того и гляди в глотку вцепишься, – стирая жирными пальцами с краев грязь, пробурчал под нос «властелин жирных пирожков». – Нудный ты…  Все готово, забирай!

Слова у меня закончились. Я вытащил из кошелька купюру и протянул напыщенному хаму. Она тут же исчезла в его карманах. Теперь он с довольным видом протирал пивную кружку, смотря в упор на меня, и улыбался во все тридцать два зуба.

– А сдача?

– Что с ней?

– Нормально с ней все, только вы ее не дали. Там целых сто рублей.

– Ты еще, оказывается, и мещанин. Мелочный такой людишка. Скупой до безобразия. За ломаный грош родную мать удавишь. А кто, по-твоему, мне за нервные клетки должен заплатить?

– Дело не в мелочности, а в принципе!

– Вот теперь оно как обзывается. Отстаю от жизни, аутсайдером скоро сделаюсь, – с досадой произнес сатир и состроил удивленную гримасу.

Он бросил в расстройстве на прилавок мерзкое грязное полотенце. Затем встал в боксерскую стойку и завращал кулаками: – Ну, тогда словами тебе отвечу. У меня в принципе нет сдачи. Придется дубасить меня, чтобы ее забрать. Жалобную книгу дать? Или избираешь мне паяльником на лбу свое нытье выжечь, как изверг Хайрулла?

– Ахинея…  Да ничего я не буду…  Спасибо за великолепный обед, – язвительно произнес я, подкрепляя слова натянутой улыбкой.

Чтоб ты этими чебуреками подавился…  Последнее я произнес не вслух, а про себя, к тому же почти шепотом.

– Слушай, не нравится – не хавай. Хамит еще. Иди вон в «McDonald» s» и уплетай там, сколько заберется в тебя…  Хрю…  Хрю… , – и снова в ушах зазвенел его дегенератский и одновременно пугающий смех.

Я попытался не обращать на это внимания и продолжил движение к столику, за которым стояла парочка бомжеватых мужчин. Не то чтобы они выглядели лучше, чем другие. Остальные места были заняты. Первый – седой старик, похожий на Деда Мороза. Только немытого, без мешка с подарками, без обмундирования и без Снегурочки. Да и великой целью осчастливить всех детей он тоже не грезил…  Не его уровень…  Второй был чуть помоложе и менее бородатый, но такой же грязный и неопрятный.

– Будь осторожней с желаниями, – добил меня словами бармен, словно выстрелом в голову. – Они иногда сбываются в самый неподходящий момент.

Что-то показалось странным в его фразе…  Но вот что?

Я обернулся, но он уже не обращал на меня внимания. Да и вообще, судя по виду, забыл о моем существовании. Сатир увлекся теперь перекладыванием чебуреков из одного подноса в другой. При этом он усиленно шевелил губами, изобразив на лице неподдельное трудолюбие.

Гениальное времяпрепровождение…  Плюс сто пятьсот…

Единственное, что я теперь знал точно, это то, что если в мире и существует кровавый ад Сатаны, то он должен обязательно выглядеть именно так. Как объятая пламенем кухня за спиной бармена в этом злачном заведении. С черной копотью. Зловонной гарью. С чугунными чанами булькающего масла, кипящего со времен начала бытия. В них обжаривают грешников на пару с чебуреками. После чего скармливают их самим же нечестивцам, погрязшим в агонии вечных мук. А сам бы продавец там тоже без работы не остался. И должность бы получил не последнюю.

– Можно к вам присесть? Или, вернее, привстать, – спросил я у бомжей, подойдя поближе.

– Да, конечно, что мы, нелюди, разве, – разгребая завалы бутылок на столе, ответил мне «Дед Мороз». – Вставай, насколько хочешь и как тебе влезет!

Я сгрузил на столик поднос с так называемой едой и попытался успокоиться. Медленно и плавно задышал. Мысли о приводящем в бешенство Силби улетучивались. Мне почти удалось побороть волнение…

– Ответы в тебе, – монотонным голосом произнес второй мой компаньон в трапезе, который выглядел сейчас как философ в часы размышления.

– Что…  Что вы сказали? – в крайней степени удивления спросил я его.

Пульс участился. Башенки спокойствия трещали по швам, потеряв прочный фундамент в болоте бессмыслицы. Вновь мне говорят про какие-то ответы в себе. Что за фигня творится?

– Я говорю: котлеты себе…  Ну, эти…  Которые в булочке с кунжутом…  Не бери, когда в «McDonald» s» придешь. А лучше вообще не ходи. Ни к чему тебе чужеродная еда и питье, русской душе противное. До добра не доведет, поверь бродяге. Я много чего видел и пробовал. Тебе такое даже в страшном сне не приснится. А не хочешь мне верить, поверь Силби. Он много знает и всегда говорит правду. Конечно, когда хочет.

– А…  Послышалось, видимо…  И что с ними не так? Мне даже интересно.

– Интересно? Это хорошо…  Была тут одна история пустяковая с моим закадычным другом. Ну, как с другом, со знакомым…  Да и незнакомый он мне вовсе, так, бухали с ним до желтизны в глазах. Да еще по помойкам искали вещи несуществующие.

– Двигатель вечный, что ли, искали?

– Не-а, мы не по этой части. И вообще, не перебивай. В институте он работал. Мыслителем был когда-то давно, целую вечность назад. Хотя, может, всего и крошечку от нее…  самую крохотулечку. Не туда уже понесло что-то…  Неважно это совсем…  Предыдущее все сотри без сожаления и пощады, да заново начнем.

– Что стереть?

– Ну, эти рассуждения из памяти сотри. Лишнее…  У меня другая мысля зародилась.

Странный он все-таки. Такое впечатление складывается, что он на самом деле о себе рассказывает. Ладно, посмотрим, что дальше будет.

– Все сделано, учитель, слушаю и внимаю, – съязвил я, но бомж этого и не заметил.

«Философ» выловил из кучки мусора на столе грязный стакан с непонятной жидкостью, допил и с умным видом продолжил: – В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил-был молодец. Не мудр он был, но и не глуп. Не красавец, но и не чудище лесное безобразное. Не злой он был, но и добрым не назовешь. Обычный он был, такой же, как и все, нейтральный. И вот однажды под покровом ночи в полную луну пришла к молодцу величественная «черная вдова». Будем так величать эту мамзель, надо же ее хоть как-то называть. Сама-то она уже и не помнит, как имя ее звучало. Да оно и понятно, старенькая. Столько жизней прожить…  Душа у «вдовы» была чернее черного, но тело молодое и красивое. Попросила его она о просьбе нелепой и несуразной. Хотя у каждого свои в голове рыжие тараканы шныряют.

– Какие еще тараканы? – уточнил я, для того чтобы поддержать беседу.

– Тараканы? Да разные… У кого покрупнее, у кого помельче. Сказка не об этом, не перебивай…  Но отказал ей молодец. Не буду, говорит, такими делишками гнусными заниматься. А она ему мешочком с золотыми звонкими трясет перед лицом тощим и посмеивается: «Будешь, куда ты денешься». На те деньги можно два раза по полцарства купить и еще бы на обмыть осталось. И сломалось что-то у «молодца» внутри, хрустнуло, как ветка на дереве вековом, внутри червями изъеденная. Сделал он гадость для нее, и отдала она ему обещанное…

– Причем тут котлеты, если не секрет, конечно? – перебил я увлеченного бомжа-мыслителя.

– Да что ты за кадр такой?! Все время перебиваешь. Слушай…  Пропустишь самое важное, – одернул меня «Дед Мороз» и поднес немытый палец ко рту. Радует, что к своему.

– Истину глаголишь, Аркаша, – назидательным тоном сказал «философ». – Но ты на него не серчай. Зеленый он еще.

– Да вижу я, Василий Федорович, что он только с грядки «вылупился». Ему еще расти и расти…

– Я вам не мешаю меня обсуждать? – спросил я с иронией, стряхивая на тарелку укроп с чебурека.

– Не мешаешь, – ответил бомж по имени Василий. – Тьфу на тебя, весь настрой сбил…  Салабон…  Вот как мне теперь продолжать?

– Не обращай внимания, рассказывай, – приободрил напарник и похлопал его по плечу.

– Да-да! Не обращайте на меня внимания – продолжайте.

– Короче, пошел он в магазин, прикупил самый дорогой коньяк, который увидел. «Ненси Хо», что ли, назывался…  В харчевне сандвич заморский взял. Он давно уже о нем мечтал. Год…  Может, полтора стекла закусочной до блеска нализывал, что даже после него и не перемывали, – бормотал «философ», сглатывая обильную слюну.

Ну вот, наверное, до котлет добрались, уже вперед. Все-таки он про себя рассказывает, теперь я в этом уже не сомневаюсь. Конспиратор фигов!

– Дак вот…  Устроился он, значит, на вымышленном троне поудобней и приговорил с ходу литрушку отвара божественного, в прикуску с чудом чужеземным. Дальше все как во тьме, ничего не помню. Вернее, знакомый не помнил…

– Я понял, что знакомый. Можно не уточнять.

– Только утром молодец узнал, что просьба «мамзели» вовсе и не такая уж и нелепая была. На самом деле, до мелочей продуманная. Он ведь оказался лишь снежинкой на айсберге, об который «Титаник» споткнулся и в морскую пучину ушел.

Хитросплетение его слов начинало меня напрягать. Нити связи со здравым смыслом ускользали из рук. Вроде он и не пил, но развозило его все больше.

– И?.. Котлеты-то причем? А вдова эта кто такая? Ничего не понял…

– Да что ты такой непонятливый! Ласты он склеил. Копыта отбросил. Душу господину отдал. Простите меня, конечно, многоуважаемый, но что вам больше нравится, то и выбирайте, – пробубнил «мыслитель» и уставился на меня не моргая.

– А с «черной вдовой» что случилось?

– Ничего не случилось. Живет-поживает, мед-пиво попивает, дальше гадости думает и козни строит. Но это другая сказка. Она еще не дописана, – закончил он и ткнул в чебурек грязным пальцем с кривым ногтем. – Будешь это жрать?

– Нет, это я для тебя купил. Так и знал, что понадобится. Сразу увидел, что ты голоден! – утопая в злости, бросил я.

– Хороший ты человек Во…  ва…  ве…  – начал хвалить меня «философ», но вдруг ненадолго запнулся и глянул по сторонам. – Вовек тебя не забуду!

– Приятного аппетита! – широко улыбаясь, произнес я.

Затем глотнул ядрено пузыристой, аж до слез, жидкости из стакана и направился к выходу. Они тут, что, все сговорились? Что творится у них в голове? Полная бредятина…  Какие там у Василия Федоровича тараканы – мадагаскарские шипящие? Алкоголь добил его и так обреченный мозг, и он теперь пишет сказки, рожденные галлюцинациями? Ладно, все к лучшему. Я хотя бы этой отравы не наелся, которую здесь чебуреком называют.

Хотя нет, все-таки отравился…  Зря я эту насыщенную «Силби-любовью» кока-колу хлебнул. И кто только этому напитку такое название придумал? В нем точно допустили ошибку – в первом слове должно быть две буквы «а».

– Дяденька, дай пяточек серебряный! – крикнул нагловато-хамоватый беспризорник и дернул меня за рукав.

– Что? Кто тебе сказал?.. Ты у меня его хочешь сп…  – выругался я, останавливаясь у дверей.

Руки уже обыскивали карманы. Монетка лежала на месте.

– Дяденька, у тебя точно кукушку рвет не по-детски. Мажоры без денег по кабакам не ходят. Просто так никто никому ничего не дает. Гони монету…  Пожалуйста!

– Да понял я уже. Вот держи соточку рублей. Клей только не нюхай.

– Что не делать? О-о! Благодарствую, милостивый государь, за добро такое вам вернется! – бормотал беспризорник и раздавал виртуозно-замысловатые реверансы с выпученными глазами. – Благодарствую, милостивый государь…  Благодарствую…

Но лишь до тех пор, пока не забрался в толпу ротозеев, где и растворился бесследно.

Сумасшедший дом, а не кафе. Псих на психе сидит и психом погоняет…  А где-то ведь еще управляющий псих должен быть.

– Не все, что ты видишь, на самом деле то, на что оно похоже. Удачи, пилигрим, она тебе еще понадобится. Силби знает, что в зеркале души все…  – бросил вслед бармен, но до конца я не расслышал. Дверь захлопнулась раньше.

Я сделал еще пару шагов, переваривая услышанное и увиденное, но тут мозг пронзила пугающая мысль. Словно серпом по яй…  по срамным причиндалам Урана, как сказал бы Рихтер. Только теперь до меня дошло, что показалось парадоксальным в его словах. Что так пугало и настораживало. Точно! Акцент…  Он произнес последние слова без акцента, на чисто русском языке.

Бежать отсюда без оглядки, бежать сломя голову! И чем быстрее, тем лучше…