Текст книги "Драко Малфой и Солнечный путь (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Красота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

– В Шумной Шалман? – перебила Сольвейг. Люпин остановился и сел рядом с ней.

– Ты, думаю, слышала о том, что я оборотень…

– Конечно! – нетерпеливо перебила девушка. – Мне Северус сказал, как только вы появились в школе.

– И что, ты никому не рассказала? – приподнял брови Люпин. Девушка сжала губы.

– Я вообще-то не трепло, сэр. И мне, кстати, совершенно все равно, оборотень вы или нет. Точнее, не все равно. Оборотень – это гораздо веселее, чем просто так…

– Это совсем не весело, если ты – оборотень, – заметил Люпин.

– Вам так кажется, потому что вы не умеете находить хорошее в каждом проявлении жизни, – убежденно произнесла Сольвейг. – Однако я не понимаю, при чем здесь…

Внезапно она смолкла, уставившись на Сириуса в ужасе.

– Так вы… заманили его к оборотню?! Собственного брата?!

Сириус отвел глаза.

– И вас за это изгнали из рода, – вполголоса произнесла она. – Ну, я не удивляюсь. Как там? Причинение физического ущерба… бла-бла-бла…

– Не только, – возразил Сириус. – Очевидно, Снейп написал домой об этом происшествии. Когда родители приехали – кстати, был крупный скандал с Дамблдором, – он им выложил еще несколько обвинений – общение с нелюдями, мужеложество… Если бы только этот случай… мы все-таки не в средневековье живем, меня бы просто отправили в Дурмштранг… Но все вкупе решило мою судьбу. Отец вышел из себя. К тому же, я наговорил ему дерзостей… Припомнились прошлые грехи, и вот свершились все необходимые обряды, и меня отрешили от рода Снейпов, – с насмешливой торжественностью в голосе закончил Сириус.

– А почему Блэк? – спросила Сольвейг.

– Из-за пса, – ответил Сириус. – Пес-то черный… Ну, и вообще очень так…

– Эпатажно, – закончила Сольвейг, поднимаясь на ноги. – Про пса я, кстати, не поняла. Ладно, пусть у вас останутся хоть какие-нибудь тайны.

Наступила пауза. Теперь уже Сольвейг ходила по комнате, обдумывая что-то. Наконец она спросила:

– Мистер Блэк, а что вы знаете обо мне?

– Точно – ничего, – отозвался Сириус. – Знаю, что у Снейпа и мисс Паркер был роман. Она была очень красива, но редкая стерва. Очень жестока – когда она стала Упивающейся Смертью, почти сразу же попала на нелегальное положение – очень уж много за ней числилось трупов. Похоже, она искренне верила в грядущее торжество Темного Лорда и потому ничего не боялась. Я ничего не слышал о том, чтобы Снейп женился или о том, что у него есть дети, – он замолчал. Сольвейг продолжала смотреть на него в упор, но Сириус не поднимал глаз. – Правда, однажды… Когда ты родилась?

– В октябре, в восьмидесятом, – чуть опешив от неожиданного вопроса, ответила Сольвейг.

– Да… В начале осени, почти год спустя я зашел к Снейпу по одному очень важному для меня делу…

Рем снова громко фыркнул, но ничего не сказал.

– И… в его доме… в нашем родовом доме я увидел ребенка. Около года, девочку, – Сириус поднял глаза на Сольвейг и улыбнулся. – Она мне показалась очень уж худенькой. Я спросил Снейпа, кто это, и он неожиданно ответил, что это его дочь. Я еще хотел спросить, что он, не кормит ее, что ли, но не стал.

Снейп мог счесть это хамством, а мне была нужна его помощь.

– Ага, – очень неожиданно среагировала Сольвейг. Подняв на нее глаза, Гермиона увидела, что слизеринка удерживает рвущуюся с губ улыбку. – Понятно. Спасибо, Сириус. Это ничего, если я буду звать тебя Сириус?

– Ничего, – слегка удивленно отозвался Сириус.

– Вот и хорошо, – сказала Сольвейг. – Поднимайся, Грейнджер. У нас есть дело.

– Какое дело? – удивилась Гермиона.

– Такое, – ответила Сольвейг. – На «п» начинается, на «е» заканчивается. Простите, что помешали, господа, – она улыбнулась мужчинам, и в ее улыбке мелькнуло даже некоторое кокетство.

– В следующий раз предупредите совой, – усмехнулся в ответ Сириус. Люпин, улыбаясь, подошел к двери, чтобы проводить девушек, как вдруг Гермиона воскликнула:

– Господи, а это у нас кто?

Повернувшимся на возглас явилась следующая картина – на пороге люпиновой спальни стоял, ухватившись крошечной ручонкой за косяк, голенький малыш вряд ли года от роду.

– Опа! Он встал! – воскликнул Люпин – и сконфуженно смолк, когда две пары одинаковых синих глаз уставились на него. Не смотрела на профессора только Гермиона – просияв, она подошла к малышу – он весело гукнул и улыбнулся во весь рот – и, подхватив его подмышки, взяла на руки.

– А кто мы такие? – заворковала гриффиндорка. – Ой, какие мы маленькие! А как нас зовут? Мы уже улыбаться умеем, да, заинька?

– Это что такое? – тоном, в котором слышалось глубочайшее отвращение, спросила Сольвейг.

– Вроде же волчонок был, – прищурившись, подхватил эстафету Сириус.

– Так это он и есть, – вздохнул Рем, и в этот момент Гермиона завизжала. Воркуя с малышом, она усадила его на стол – и сейчас, визжа, показывала пальцем на волчонка, которой лежал ровнехонько на том месте, где только что был младенец.

Раздался какой-то странный звук; лишь когда он повторился, мужчины сообразили, что этот звук издает Сольвейг – низкое грудное рычание. Вот оно прозвучало снова – родившись в груди, прокатилось через горло на кончик языка трепещущим «хрррр». Сольвейг подошла к волчонку, чуть улыбаясь, и тронула его ладонью. Зверек перевернулся на спину и протянул передние лапы, ловя руку девушки. Когти царапнули кожу, но Сольвейг не обратила внимания. Она погладила щенячью, еще не заострившуюся мордочку, и кисть была немедленно захвачена маленькой пастью.

– Это мой сын, – объяснил Люпин.

– Прирожденный оборотень? – спросила Гермиона, и по ее лицу сразу можно было догадаться, что она уже давно прочла про прирожденных оборотней по крайней мере половину того, что о них было написано.

– Не совсем верное название, – ответил Рем. – Скорее, это прирожденные анимаги – они, видишь ли, не зависят от луны. Но, с другой стороны, в отличие от анимагов, они в той же степени звери, в какой и люди.

– Сколько ему? – спросила Гермиона.

– Шесть месяцев, – ответил Люпин.

– Но это еще слишком мало, чтобы ходить!

– Для человека. А для волка – слишком много.

– То есть, он будет взрослеть быстрее? – спросила Гермиона, с сочувствием глядя на малыша.

– В общем, да, – мрачно ответил Люпин.

– Что ж ты молчал, Луни? – заговорил наконец Сириус.

– Не знаю, – отозвался Люпин. – Понимаешь, очень боялся, что это вылезет. Я нашел его в лесу у одной волчицы, с которой я… гхм…

– Ну, понятно, – великодушно замял тему Сириус. – А как ты узнал, где искать?

– Узнал, – туманно ответил Люпин. – По запаху, наверное. У нее был целый выводок, но такой – один. Я его забрал, решил, что там ему не место. Там он чужак. Он, бедняжка, везде чужак, – Люпин поморщился.

– Но я всегда хотел ребенка…

– Тогда прекрати эти пораженческие настроения, – решительно приказал Сириус. – Как ты его назвал?

– Рем Джеймс Люпин-младший, – ответил профессор. – Или просто Волчонок.

– Славное создание, – ласково сказал Сириус, осторожно поднимая на руки малыша, который снова стал человеческим детенышем. Гермиона дернула Сольвейг за рукав.

– Пойдем-ка, – сказала она. Сольвейг глянула на мужчин, на Волчонка – и кивнула.

– Пойдем.

Хогвартс, слизеринские подземелья, 4 апреля 1998 года, рассвет

Золотисто-серые лучи утреннего весеннего солнца скользнули в маленькое полукруглое оконце под потолком: осторожно коснулись нетронутой постели, вспыхнули алмазными искрами на стенках тяжелого восьмигранного графина, валявшегося на полу, с него, крадучись, перебрались на руку человека, что лежал рядом. Когда теплый солнечный зайчик коснулся раскрытой ладони, она конвульсивно сжалась, словно пытаясь поймать незваного гостя.

Но не так-то легко пленить солнечного зайчика. Он легко выскользнул меж пальцев и присоединился к своим собратьям, безжалостно высветив того, кто лежал на полу.

Этот человек – при том условии, если это существо можно было назвать человек, – был одет в пижамные штаны и незастегнутую рубашку. Страшная буро-зеленая кожа, напоминающая чешую, покрывала его тело; лишь кое-где мелькала островками другая, человеческая, снежно-белая, казавшаяся удивительно нежной.

Лицо представляло собой чудовищную маску, в которой смешались черты рептилии и человека: безбровое, покрытое той же чешуей, что и тело, безгубый рот, лишенные ресниц глаза. Волос на голове почти не было – лишь кое-где, клочками, росли еще платиново-белые пряди. Ногти на руках и ногах существа были длинными, твердыми и загнутыми. Когда он, заморгав, открыл наконец глаза, стало видно, что они лишены осмысленного человеческого выражения, а когда он приподнялся, становясь на четвереньки, оказалось, что он странно сутулится. Пижамная рубашка на спине натянулась, отчетливо обозначая причину сутулости – горб.

Существо захрипело и с некоторым трудом поднялось на ноги, оглядываясь вокруг. Взгляд его прояснился и стал разумным, но вместе с разумом в глазах появилась такая тоска, что каждый, кто видел это, скорее пожелал бы, чтобы выражение этих глаз по-прежнему оставалось звериным.

Висевшее на стене зеркало отразило существо в полный рост, и оно, вскрикнув, запустило в стекло пустой бутылкой. Едва отзвучал звонкий грохот, как раздался другой звук – настойчивый стук в дверь.

Существо вздрогнуло и уставилось на дверь дикими глазами. Стук повторился, а следом за ним прозвучал юношеский голос:

– Малфой, открой дверь!

– Поттер? – хрипло спросил тот, кого назвали Малфоем.

– Драко, открой, – после паузы позвали из-за двери. – Я принес тебе поесть.

– Убирайся! – рявкнул Драко.

– Я прошу тебя, – можно было легко представить себе, что обладатель голоса стоит, прижавшись к двери ладонями и лбом, словно пытаясь просочиться сквозь толстое дерево. – Драко, открой. Я хочу тебя видеть.

– Пошел вон! – от рыка Драко задрожало стекло в окне. – Убирайся вон!

Из-за двери раздался вздох. Затем юноша произнес:

– Хорошо, как скажешь. Я оставляю твой завтрак здесь. Поешь, пожалуйста.

Прозвучали шаги. Драко Малфой стоял посреди комнаты, судорожно стиснув кулаки и не замечая, что острые когти пропороли кожу, и руки сочатся кровью.

* * *

Каждое утро становилось все труднее восстанавливать в памяти события прошедшего дня. А вся предшествующая жизнь вообще терялась в тумане. Только чувства, с ней связанные, слабее почему-то не становились – положа руку на сердце, Драко бы не отказался от этого.

Он помнил, как сидел – руки закрыты длинными рукавами мантии, лицо – капюшоном – на полу в лаборатории Снейпа, наблюдая за Дамблдором, Гарри, Гермионой и мадам Помфри. Они только что протестировали его кровь и выяснили, что в ней действительно присутствует зелье. Неизвестного состава. Даже Дамблдор ничего не мог сказать по этому поводу. Зелье явно готовил мастер, причем отважный экспериментатор. Имя не прозвучало, повиснув в воздухе.

Гарри предложил вычленить зелье из крови и разложить его на составляющие. Задача трудоемкая, но осмысленная – выяснив состав, Гарри собирался подобрать каждому компоненту противодействующий ингредиент и из них приготовить антидот. Собственно, это было единственное, что на сегодняшний день можно было сделать.

Драко поили Обрывающим Зельем – оно должно было разорвать связь, соединяющую, благодаря неведомой отраве, кровь Драко с источником проклятия. Как правило, при Симпатических проклятиях этот способ срабатывал. Но не сейчас.

Поили Очищающим зельем – его задача была очистить кровь. Но, поскольку состав зелья в крови Драко тогда известен не был, лекарство приготовили по общему рецепту – и оно не помогло.

Три дня назад очень бледный от недосыпания и волнения Гарри сообщил, что он выделил все компоненты, кроме двух.

– Посмотри ты, – попросил он Драко, который все так же сидел у стены. Тот, поднявшись и стараясь держаться так, чтобы не показывать свой горб, подошел к столу, на котором работал Гарри. – Вот, это и это, – Гарри указал на две пробирки. Драко склонился над столом и почувствовал, как рука Гарри легла ему на плечо. – Ну, что? – голос Гарри звучал у самого уха. Драко выпрямился, чтобы сказать, что представления не имеет о природе этих компонентов, но в этот момент Мина, которая постоянно ошивалась в лаборатории – видимо, дожидалась Гарри – как бы невзначай прошлась позади них и небрежно сдернула спасительный плащ с Драко.

Тогда он выглядел значительно лучше, чем сейчас, и все же абсолютно ничего привлекательного не было в начинавшей лысеть голове и буро-зеленых пятнах ороговевшей кожи на лице. Драко резко наклонил голову и опустился на пол, чтобы поднять плащ. Взгляд Гарри жег его затылок.

После небольшой паузы прозвучал гаррин тихий голос:

– Мина, уйди, ты мешаешь.

– Гарри… – начала было та, но тут Гарри заорал так страшно, что Сольвейг, колдовавшая в углу над каким-то своим варевом, едва не уронила черпак в котел:

– Пошла вон!

С лица девицы моментально сошли все краски; яростно фыркнув, она вылетела из лаборатории.

После этого случая Драко перестал ходить в лабораторию. Он вообще перестал покидать пределы своей спальни; только один раз вышел ночью – и едва не столкнулся с Гарри, одиноко бродившим вдоль стен замка. Драко осознавал, что сейчас, наверное, самое подходящее время, чтобы вернуть себе Гарри.

Благородство и жалость гриффиндорца не оставляли сомнений. Но Драко не хотел. Гарри – не тот, кем можно пользоваться по ночам. А Драко не желал, чтобы Гарри видел его днем.

Свернувшись калачиком на кровати, Драко пытался представить себе свою дальнейшую жизнь. Наверное, он будет жить как сова – от полуночи и до рассвета. Зима станет благословенным временем – ведь зимой ночь длиннее, – а на лето он будет переезжать куда-нибудь в Южное полушарие. Если все-таки отец лишит его наследства, придется становиться проституткой. Самая подходящая ночная работа. Главное – не позволить Гарри взять над собой опеку. Сбежать от него.

После того происшествия в лаборатории Сольвейг сказала ему:

– Успокойся, моя радость. Я сварю Поисковое зелье, найду Снейпа, и он тебя вылечит. Вот увидишь, все будет хорошо.

Человек не может отчаиваться бесконечно, и Драко пытался найти хоть какой-то выход из кошмара, в котором оказался. Пока не понял, что лишается рассудка.

* * *

Грегори Гойлу, чтобы спуститься из спальни семикурсников, которую сейчас занимали только он и Винсент, в гостиную, надо было пройти мимо префектской комнаты. В коридоре под дверью последней снова обнаружилось это неслизеринское явление – Гарри Поттер.

– Что, Поттер, выгнали? – фыркнул он. Гриффиндорец поднял на него тяжелый взгляд, но ничего не сказал.

Первый раз, обнаружив Поттера здесь – это было неделю тому назад, – они отделали его так, что после их работы он вполне мог составить конкуренцию этой изменнической твари на конкурсе уродов. К сожалению, на следующий день их факультет потерял столько баллов, что с первого места моментально скатился на последнее. Так что Поттера решили больше не трогать. По крайней мере, руками.

Впрочем, куда больше, чем с Поттером, Грегори хотелось разделаться с Малфоем. Винсент, правда, утверждал, что Грегори совершенно напрасно так взъелся на блондина. Что Драко не виноват, что он – жертва обстоятельств, что если он, к его собственному, кстати, несчастью, влюбился в Поттера, то это, во-первых, целиком и полностью вина Поттера, а во-вторых, достаточное наказание для Драко. И прочие сюси-пуси. Грегори же был уверен – человеческая воля может не только помочь человеку выдержать Империус и Круциатус, но и справиться с ненужным чувством. Если Драко влюбился в Поттера, значит, он позволил себе это сделать, предав таким образом не только честь Малфоев, но и дух Слизерина.

Чем плох был мальчишка Бэддок? Грегори, правда, не увлекался собственным полом, но Малькольм явно принадлежал к числу тех людей, чья сексапильность действует на всех, без различия полов и сексуальной ориентации. Но Малфою надо было порвать с ним! Вне всякого сомнения, именно Малфой был виновен в том, что случилось ночью.

Грегори поморщился – не самое приятное воспоминание. Ночью все подземелье проснулось от пронзительного девичьего визга. Не прошло и трех минут, как ученики – заспанные, в халатах и пижамах, – столпились в гостиной.

– Что случилось? Кто кричал? – раздавалось со всех сторон. Минутой спустя в гостиную ворвалась Забини – растрепанная, глаза – по галлеону каждый.

– Там Малькольм… Бэддок… – выдохнула она. Слизеринцы гурьбой вывались в коридор.

Далеко идти не пришлось – вскоре они нашли его. Мальчишка лежал на полу, в луже собственной крови.

Кошмарная картина… Горло разорвано, вокруг раны – черная кайма, лицо – тоже иссиня-черное. Грегори вспомнил, что такой эффект дает яд.

Сквозь толпу протолкнулся Малфой. Несколько секунд просто смотрел на тело, потом опустился на колени.

И вдруг завыл. Да так страшно, что сердце зашлось. Если бы Грегори не знал наверняка, какой великолепный актер Драко Малфой – непременно бы поверил, что тот убит горем.

И, кстати, рожа у Малфоя была нормальной – такой, как раньше. А сегодня вот он снова сидит в комнате и, наверное, уже рычал на Поттера из-за запертой двери.

* * *

Началось все три дня назад – ночью он очнулся в Запретном лесу весь в пятнах засохшей крови. В этот же день в Хогвартс пришло известие, что в Хогсмиде убит человек – разорвано горло, в крови – неизвестный яд.

Позавчера ночью он проснулся у себя в комнате снова в крови. Днем Сольвейг, через дверь рассказывавшая ему последние новости, сообщила, что Хагрид нашел в лесу мертвого кентавра. Разорвано горло, яд в крови…

Вчера ночью его разбудил крик. Он едва сообразил скинуть вымазанные в крови рубашку и штаны и переодеться в чистое, прежде, чем выскочить следом за всеми прочими слизеринцами.

Там был Малькольм. Его маленький Малькольм, его сладкий мальчик, сломанной куклой раскинувшийся на холодном каменном полу. Тонкие руки разметались в стороны, хрупкая шея – сплошная кровавая рана.

Драко тихо заплакал, скорчившись на кровати. Точнее, попытался – но в дневном состоянии у него не было слез. Звери не плачут.

* * *

– Надо будет заказать шкурки бумсланга, – сказала Сольвейг, заходя в кабинет Трансфигурации. – Северус голову оторвет, когда увидит, что ничего не осталось. Грейнджер?

Гермиона стояла у окна, склонив голову, и смотрела вниз. Подойдя к ней, Сольвейг увидела перед входом в школу карету, задрапированную черным. Перед ней стояли два человека – мужчина с седыми волосами и маленькая женщина с покрытой черным шарфом головой. Сверху было видно, что она что-то прижимает к лицу, а плечи ее трясутся. Как раз в тот момент, когда Сольвейг подошла к окну, из дверей вынесли носилки, закрытые белым покрывалом. Женщина затряслась еще сильнее и прижалась головой к плечу мужчины.

– Он был их единственный сын, представляешь? – тихо произнесла Гермиона. – Ей было двадцать девять, а ему сорок, когда он родился. Поздний ребенок…

– Откуда ты знаешь? – спросила Сольвейг. Гермиона передернула плечами.

– Сведения о всех студентах школы есть в Летописи Хогвартса – она хранится в Зале Почета, старостам можно ее читать. Ты никогда туда не заглядывала?

Сольвейг покачала головой.

– Так что ты говорила про шкурку? – Гермиона отвернулась от окна. – Ты что, собралась класть в поисковое зелье шкурку бумсланга?

– Ты думаешь, что ты одна умная, что ли? – фыркнула Сольвейг. – Разумеется, нет. Просто в шкафчике с ингредиентами ее нет. Наверное, опять кто-то подворовывает.

– Я брала шкурку, но я спросила у Гарри, – сказала Гермиона. – Мне было нужно для анимагического проекта.

– И как? – спросила Сольвейг. Гермиона прошлась по комнате, засунув руки в карманы робы.

– А никак! – сказала она наконец. – Удивлена?

– Нет, – ровно ответила Сольвейг. – Никто не утверждает, что ты должна уметь все.

– Ну да, – Гермиона скривилась. – Лучшая ученица школы – это отнюдь не подразумевает экстраординарных способностей.

– Еще ты не умеешь летать, Грейнджер, – жестко сказала Сольвейг. – Потому что и полет, и анимагия – это талант. Ты не можешь научиться этому только потому, что ты умная.

– И получается, что я хуже Питера Петтигрю, – сжав зубы, бросила Гермиона.

– Вовсе нет. Просто ты не анимаг. Не из-за чего расстраиваться, Грейнджер.

– Получается, что я вообще ничего не умею! – Гермиона остановилась прямо перед Сольвейг, глядя на слизеринку снизу вверх. – У меня вообще нет никакого таланта, так?

– Вовсе нет, – слегка улыбаясь, ответила Сольвейг.

– Тогда назови мне!

– Ну… ты классно целуешься… – Сольвейг приподняла бровь.

– Очень смешно! – выплюнула Гермиона и отвернулась.

– Я тебе уже говорила, – терпеливо произнесла Сольвейг. – Ты пишешь стихи. Замечательные…

– Ты не литературный критик.

– Смею надеяться, у меня есть некоторый вкус.

– У меня уже начало получаться! – в отчаянии вскричала Гермиона. – Я начала ощущать… обоняние обострилось и слух… и ничего…

– Получаться начало, потому что ты использовала правильные заклинания и отлично сваренные зелья, – ответила Сольвейг. – Ты чувствовала, каким животным ты становишься?

– Нет…

– Грейнджер, сердце мое! Ты же сделала открытие и сама этого не понимаешь!

– Какое? – удивилась Гермиона.

– А такое. Существует мнение, что анимагия – это такой же подвид магии, как и трансфигурация, например. А ты доказала, что человек, не имеющий животного внутри себя, неспособен стать анимагом! Как бы умен он ни был. Заклинаний и зелий недостаточно. Петтигрю был по сути своей крысой, потому у него и получилось.

– А разве это не логично? – удивилась Гермиона. – Я всегда полагала, что это известный факт. Я думала, я способна…

– Это не известный факт. Это предположение, вокруг которого спорят. Ну, Грейнджер! – рассердилась Сольвейг. – Ты что, научных газет не читаешь?

– Каких научных газет?

– Знаешь, ты меня просто поражаешь, Грейнджер. При всем твоем уме, до сих пор считать, что магическая пресса ограничивается «Пророком» и «Ведьмополитеном»…

– Когда ты, наконец, перестанешь называть меня «Грейнджер»? – раздраженно спросила Гермиона. Сольвейг улыбнулась.

– А что, уже пора?

– Я давно зову тебя Сольвейг, – буркнула Гермиона. – А ты все еще притворяешься, что ты – Малфой…

– Ты думаешь, это прерогатива Малфоя – называть тебя Грейнджер? – насмешливо спросила Сольвейг. – Уверяю тебя, ни один из мне знакомых слизеринцев не относится к тебе настолько нежно, чтобы звать по имени. Но если ты предпочитаешь «мисс Грейнджер»…

– Сольвейг, не беси меня!

– Как скажешь… Гермиона… – Сольвейг закусила губу, поглядывая на Гермиону с нежным лукавством в глазах.

– Это было трудно? – силясь сохранить сердитое выражение лица, спросила Гермиона.

– Почти так же, как тебе – звать меня Сольвейг, – ответила слизеринка. – Я была хорошей девочкой, Гермиона, что мне полагается теперь?

– Сохранить жизнь, – буркнула Гермиона. Сольвейг рассмеялась и обняла гриффидорку за талию.

– Ты невыносимо сурова, Грейнджер…

– Ты опять…

– Я опять…

Гарри, распахнувший дверь в кабинет Трансфигурации минутой спустя, изумленно охнул и резко развернулся на сто восемьдесят градусов.

– Эээ… Гермиона… – позвал он. За спиной ойкнули, а следом за этим раздался другой звук – раздосадованный хмык.

– Это месть небес за Люпина и Блэка, – сообщила Сольвейг в никуда. – Поттер, чего это тебя так развернуло-то? Мы же одеты…

Гарри осторожно повернулся.

– Извините, что помешал…

– Ничего, – отмахнулась Гермиона, поправляя прическу. – Что-то стряслось?

– Эээ… да. Драко исчез.

Гермиона оставила прическу; руки Сольвейг, заправляющие майку в джинсы, замерли.

– Как исчез? – спросила она. – Подожди, а ты где был?

– Я сидел под дверью, – ответил Гарри. – Он меня не пустил утром, и я сделал вид, что ушел, а сам остался сидеть снаружи, ждал, пока он выйдет. Он все не выходил и не выходил… а потом раздался звон, как будто разбили стекло, и я вошел в комнату…

– Минутку, – снова перебила Сольвейг. – Ты же только что сказал, что он тебя не пускал. Значит, дверь была заперта. Как ты ухитрился войти?

– О Боже, Паркер! – не выдержал Гарри. – Разумеется, я знал, как открыть дверь! Мне Драко еще в прошлом году сказал пароль и не менял его с тех пор.

– Так какого черта ты сидел под дверью? – изумленно спросила Сольвейг.

– Но он же не хотел меня видеть!

– Поттер, во имя всех существующих и несуществующих богов! – от избытка чувств Сольвейг даже пробежалась по комнате, заламывая руки. – Ты дурак и не лечишься! Ну, хорошо, – она остановился перед гриффиндорцем. – Ты вошел, и что?

– Его не было, – растеряно отозвался Гарри. – Там был жуткий беспорядок, окно открыто… не понимаю, как он до него вообще достал.