Текст книги "Драко Малфой и Солнечный путь (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Красота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

– С какой стати? – насмешливо спросила Сольвейг.

– Вы похожи, – коротко ответила Гермиона, открывая нужную страницу. – И вообще, это просто интересно.

У меня есть одно подозрение…

– Наверное, мне следовало проконсультироваться с Поттером, – сокрушенно заметила Сольвейг, наблюдая за тем, как палец Гермионы скользит по строчкам.

– Насчет чего? – машинально спросила Гермиона.

– Насчет того, какая ты зануда.

– Я помогаю тебе, между прочим, – произнесла Гермиона, с удивлением отметив про себя, что «зануда» от Сольвейг звучит совсем не обидно.

– Ты такая энтузиастка, – Сольвейг зевнула, – что даже боязно.

– Вот, смотри, – Гермиона подвинула к ней книгу. – Здесь выдержки из Кодекса Снейпов. Пункты, за что человека могут изгнать из рода.

Сольвейг склонилась над книгой.

– Нормально так… – пробормотала она. – «Попытка ранить, предать врагам или еще каким-либо путем причинить телесный вред Снейпу карается изгнанием из рода Снейпов»… что тут у нас еще? «Уничтожение имущества, являющегося семейной реликвией Снейпов на протяжении более чем трех поколений карается изгнанием из рода Снейпов»… о, а вот это мне нравится, Грейнджер: «Вступление в интимные сношения с мужчиной для мужчины и с женщиной для женщины карается изгнанием из рода Снейпов». Что, интересно, сделал северусов брат? Надеюсь, что-нибудь посерьезнее уничтожения реликвии.

– Это все пункты? – Гермиона, прищурившись, пробегала глазами по строчкам. – Похоже, что нет…

– Похоже, что самые дурацкие… Смотри-ка! «Снейп, уличенный в дружбе либо знакомстве с нелюдем, кроме домовых эльфов, должен быть изгнан…» бла-бла-бла…

– Ну-ну, – надменно бросила Гермиона. – Остроумные – домовиков они исключили. Еще бы…

– Знаешь, Грейнджер, – Сольвейг закрыла книгу, повернулась к Гермионе, уложив голову на вытянутую руку, и гриффиндорка внутренне сжалась. «Дура, что бы тебе не держать язык за зубами хотя бы при ней?!

Дались тебе эти эльфы!..» – Мне кажется, что попробовать стоит. У тебя, конечно, ничего не получится, но ты ведь первая. У первых никогда не получается, но они зажигают сердца тех, кто идет следом. Негры в Америке тоже не хотели свободы, но сейчас вот вполне свободны… Правда, пока мы живем в мире, а посмотри на США – расизм ведь никуда не делся…

Она замолчала, выжидающе глядя на Гермиону. Та сморгнула.

– Ты о чем?

– О домовиках, конечно, – удивилась в свою очередь Сольвейг. – А ты что подумала?

– Ты считаешь, что я права? – тихо спросила Гермиона, садясь.

– Ну, я всегда так думала, – Сольвейг перевернулась на спину, заложив руки за голову. – Что, однако ж, не означает, что я должна ходить со значком «ПУКНИ». Я вообще против значков…

– Но ты ведь мне поможешь? – глаза у Гермионы загорелись.

– Нет, конечно, – ответила Сольвейг. – Ненавижу общественную деятельность. Я тебе рекомендую стать культурным деятелем и пропагандировать свои идеи посредством… ну, короче, ты поняла. Что-то мне лень стало разговаривать. Я и так с тобой говорю в три раза больше, чем обычно.

– Каким культурным деятелем, что ты несешь? – рассмеялась Гермиона. – Я же ничего не умею!

– Ну почему ж, – Сольвейг села и неожиданно оказалась так близко, что кончики их носов соприкоснулись.

Дышать почему-то стало трудно, и Гермиона приоткрыла рот. – Ты сочиняешь замечательные стихи. Они просятся в песню.

– В песню? – машинально переспросила Гермиона. Ее взгляд приковала чаинка, оставшаяся на нижней губе Сольвейг. Страшно, до крика захотелось прикоснуться губами и снять это маленькое, черное, раздражающее пятнышко. Мгновением спустя до Гермионы дошел смысл слов слизеринки. – Стихи? Ты читала мои стихи?!

– Ааа… – Сольвейг, улыбаясь, прикусила губу, и чаинка сгинула. – Ну, понимаешь ли, я заметила, что ты что-то пишешь и прячешь. Знакомые синдромы… И я наложила заклятие на весь твой запас пергамента.

– Какое заклятие? – изумленно спросила Гермиона.

– Ну, я уже использовала такое раньше, – ответила Сольвейг. На лице ее было написано смущение, но что-то – возможно, веселые искорки в синих глазах, – подсказывали, что смущение это искренне в лучшем случае наполовину. – Когда читала дневник Драко. Но с дневником было проще – я завела себе такую же книжечку, как у него, и связала их симпатическим заклинанием…

– Подожди, когда это было? – перебила Гермиона.

– В начале пятого курса, – ответила Сольвейг.

– Ты умела творить Симпатические чары в начале пятого курса?!

– Ну да. Я вообще много чего могу, если мне очень надо. Правда, у этого заклятия был минус – если бы я что-то написала в своей копии драковского дневника, это появилось бы и в его настоящем дневнике. Это случайно вышло. Но с тобой было сложнее – ты же не пишешь в особой книжечке, так что пришлось зачаровать весь твой пергамент… Есть свои плюсы – у меня теперь есть полный курс лекций по Истории магии. Объясни, как ты ухитряешься слушать, да еще и записывать всю эту фигню?

– Не уходи от темы, – Гермиона нахмурилась, чтобы сдержать улыбку. – Свой пергамент ты тоже зачаровала?

– Только один лист, самоочищающийся. То, что мне было нужно, я дублировала, а остальное уничтожалось само.

– Сольвейг, – Гермиона уткнулась лицом в ладони, не в силах смотреть без смеха на это довольное ухмыляющееся лицо. – Но это же… так нельзя!

– Ну, я же слизеринка, – заметила Сольвейг. – Нам же неведомы понятия добра, чести, благородства, скромности, невинности…

Приподняв бровь, она посмотрела на Гермиону. Той вдруг стало неловко.

– А… – она отвела глаза и сказала совсем не то, что собиралась: – А Драко знает? Про дневник?

– Полагаю, что он догадался, – Сольвейг вновь вытянулась на кровати. – Хотя мы с ним и не разговаривали на эту тему. На прошлое Рождество Поттер получил в подарок дневник Драко. Это я прислала.

– Боже, Сольвейг, – Гермиона улеглась рядом. – Ты хоть понимаешь, что ты вообще натворила? Зачем ты влезла в чужую жизнь?

Вместо ответа Сольвейг перекатилась на кровати и устроилась спиной к Гермионе.

– Не вздумай читать мне нотаций, Грейнджер. Если хочешь знать, мне совершенно не жаль. Я знаю, что я сделала, а больше этого не знает никто, потому что никто не взял на себя труд разобраться. Вам кажется, что если Драко Малфой и Гарри Поттер, враги из врагов, вдруг влюбились друг в друга, это может быть только действием чар. А на самом деле все вовсе не так, и чары тут ни при чем.

– Ни при чем?! – вскричала Гермиона. – Сольвейг, я знаю, что такое словоключ! И как он действует, я тоже знаю!

Что-то злобно прошипев сквозь зубы, Сольвейг поднялась с кровати.

– В таком случае, Грейнджер, ты должна знать, что действие любого заклинания со временем проходит.

Поэтому советую тебе не беспокоиться в том случае, если тебе покажется, что я и на тебя наложила какое-нибудь привораживающее заклинание.

– Подожди… – Гермиона, едва не упав, скатилась с кровати, но не успела она подняться на ноги, как за слизеринкой захлопнулась дверь. – Сольвейг!

Хогвартс, 28 февраля 1998 года

Сольвейг дулась еще недели две, никак не меньше. Гермиона по десять раз на дню собиралась пойти к ней мириться, понимая, что Сольвейг никогда не сделает первый шаг к примирению, но что-то останавливало.

Гермионе не хотелось думать, что это боязнь собственных, новых и таких странных чувств, и она предпочитала думать, что у нее нет времени, и она не может отловить Сольвейг – не подходить же к ней в Большом зале, у всех на виду.

А в конце февраля случилась весна, и, вдыхая мокрый, сладкий, почти теплый воздух, Гермиона чувствовала непонятную и острую тоску, желание бежать – просто бежать, или стоять на чернеющей лесной прогалине, подставив лицо светло-желтому, по-весеннему радостному и застенчивому солнцу, любоваться на белые облачка, что несутся вприпрыжку по небу, и еще быть в чьих-то объятиях, прижав руки к чужой груди, спрятав лицо в чужой шее, чувствуя прикосновения к своим волосам. Сердце словно подменили – незнакомое существо в груди билось быстро, так что Гермиона задыхалась, исчезало, оставляя на своем месте трепещущую пустоту, всякий раз, стоило ей увидеть каштановые блики на стриженных черных волосах, пыталось плакать, петь и сочинять стихи…

Гермиона думала, что Сольвейг не пойдет на квиддич – это была бы отличная возможность поговорить. Но, выйдя после завтрака из Большого зала сразу за слизеринцами, чтобы не потерять из виду Сольвейг, Гермиона увидела, что та вместе со всеми – впрочем, относительно вместе, поскольку все старшекурсники, болтая и перекрикивая друг друга, толпились вокруг семерых игроков, а Сольвейг шла чуть в стороне и сзади, не отставая, не обгоняя и не вливаясь в группу, не вступая в разговоры, засунув руки в карманы и опустив в задумчивости голову – идет к выходу из замка. Гермиона замерла в дверях, раздумывая, как же ей поступить, и чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда над ухом спросили:

– Ты идешь на игру?

Обернувшись, Гермиона увидела Гарри. По правде сказать, в последнее время они почти перестали общаться, так что Гермионе показалось, что она не видела своего друга несколько недель. Он странным образом изменился: похудел и даже как будто стал выше ростом. Вид у него был очень серьезный, волосы причесаны, взгляд задумчив. И еще он был очень красивым, таким, каким Гермиона никогда его не считала.

Внезапно Гарри, чуть наклонив голову, улыбнулся, и у Гермионы потеплело на душе, потому что с этой улыбкой на губах он оказался прежним Гарри – слегка застенчивым, нервным парнем, похожим на мокрого воробья.

– Ты классно выглядишь, – сказал он.

– Да? – Гермиона автоматически провела рукой по волосам. – В каком смысле?

– В прямом. Ты очень хорошо выглядишь. Влюбилась?

– Не смешно, Гарри, – нахмурилась Гермиона.

– А я и не смеюсь, – снова улыбнулся Гарри. – Ты так… в общем, у тебя волосы в порядке и одета ты по-другому… Так ты идешь на игру?

– А ты?

– Да, я собираюсь, – ответил Гарри.

– И за кого будешь болеть?

– За слизеринцев, – усмехнулся Гарри. – Ты удивлена?

– Нет.

– Ты так мне и не ответила.

– Ох… Да, иду, – она вытянула шею, выглядывая Сольвейг, но слизеринцы уже вышли из холла. Повернувшись к Гарри, она увидела, что он смотрит туда же. Потом он вздохнул и неожиданно спросил:

– Как ты думаешь, любить двоих людей сразу – это очень безнравственно?

От неожиданности Гермиона поперхнулась.

– Гарри… это…

– Ох, прости, – Гарри вытянул руку, словно пытаясь закрыть Гермионе рот. – Я брежу. Извини. Ну что, идем?

* * *

Неподалеку от площадки для квиддича толпились слизеринцы; Гермиона разглядела неправдоподобно светлую голову Малфоя и удивилась, что такого могло случиться, что игроки застряли на подходах к полю, рискуя опоздать на собственную игру. Вокруг слизеринцев уже начинал потихоньку собираться прочий хогвартский люд.

Приблизившись, Гермиона услышала голос Сольвейг:

– Малфой, если я ее отпущу, она меня ударит. А у меня низкий болевой порог.

– Мы переживем твои слезы, Паркер, – раздался в ответ протяжный и слегка раздраженный голос Малфоя. – Ради Бога, сколько ты еще собираешься ее так держать?

– Пока она не уймется, – ответила Сольвейг.

– Пропустите меня! – рявкнула Гермиона, расталкивая любопытствующих. Пробившись к внутреннему кругу, образованному слизеринцами, она увидела замечательную картину.

Пенси Паркинсон, вопя и матерясь, размахивала руками, пытаясь добраться до Сольвейг. Та была удивительно спокойна; одной рукой она зажимала оба запястья Пенси, а другую утвердила на лбу разъяренной девицы, удерживая, таким образом, ее на приличном от себя расстоянии. Пенси несколько раз пыталась пнуть Сольвейг, но та делала пару шагов назад, и Пенси никак не удавалось достать ее.

Блэйз Забини крутилась рядом, явно в панике. Драко стоял напротив Сольвейг с раздраженным и злым лицом, пытаясь утихомирить девиц.

– Грейнджер! – облегченно воскликнул он, завидев Гермиону. – Сделай с ней что-нибудь!

– Не могу, мы в ссоре, – ответила Гермиона, с удовольствием наблюдая за очередной неудачной попыткой Пенси дотянуться до Сольвейг. На губах темноволосой слизеринки мелькнула короткая улыбка.

– Мы опоздаем на игру, – обреченно произнес Драко.

– Команда, опоздавшая на игру, автоматически проигрывает, – заметил Гарри.

– Ох, заткнись, Поттер! – раздраженно бросил Драко.

– Я переживаю, – возразил Гарри. – Я же собирался болеть за Слизерин. Сольвейг, может, ты все-таки отпустишь ее?

– Она меня ударит, – ответила Сольвейг. – Пусть она уймется…

– А ты за кого собиралась болеть, Грейнджер? – спросил Драко.

– За Слизерин, – ответила Гермиона, улыбаясь. – Наверное…

– Что тут смешного?! – истерично завопила Блэйз. – Уйми их, Грейнджер! Они, черт побери, из-за тебя дерутся!

– Что? – Гермиона повернулась к Драко, тот, улыбнувшись, пожал плечами.

– Пенси заговорила о ваших с Сольвейг отношениях. Кажется, были использованы слова «извращение» и «уродливая гриффиндорская всезнайка». Не знаю уж, что рассердило Сольвейг, притеснение гомосексуалов или проявление межфакультетской розни, но она ответила Пенси фразой, в которой я разобрал слова «подстилка» и «кто на тебя позарится». Кажется, это расстроило нашу Пенси…

– Драко! – заныла Блэйз. – Ну сделай что-нибудь!

– Бо-о-оже мой! – протянул откуда-то из-за левого плеча Гермионы голос с абсолютно малфоевскими интонациями, словно законный обладатель этих интонаций стоял сейчас позади нее, а не посреди импровизированной дуэльной площадки. – Это что, новый аттракцион? Девичьи бои без правил? Отчаялись завоевать сердце Дракона обычными путями и теперь выставляете его как приз победительнице?

Она еще договаривала фразу, когда Сольвейг сделала нечто совершенно дикое и непостижимое уму.

Отшвырнув от себя Пенси так, что та налетела на Блэйз, и они упали вместе, Сольвейг двумя прыжками преодолела разделяющее ее и Вельгельмину пространство, быстро, но мягко отодвинув с пути Гермиону, и набросилась на драконозаводчицу. Та не устояла ногах, и вцепившаяся ей в горло Сольвейг – тоже. Они покатились по земле, рыча сквозь оскаленные зубы.

Мгновение спустя Гарри уже стоял над раздирающими друг друга в клочья девицами с палочкой наизготовку; возможно, он бы и метнул каким-нибудь заклинанием в Сольвейг, но напротив него уже стояла Гермиона, наставив на Гарри палочку.

– Вы что, с ума сошли?! – воскликнул Драко прежде, чем с губ Гарри или Гермионы успело сорваться хотя бы одна угроза или заклинание.

– Пусть он уберет палочку! – произнесла Гермиона, не сводя глаз с Гарри.

– Пусть твоя сумасшедшая подруга отпустит Мину! – огрызнулся Гарри. В этот момент Мина, ловко подмяв под себя Сольвейг, одной рукой вцепилась ей в запястье, а другой – в горло, почти полностью погрузив острые ногти в смуглую кожу. Сольвейг попыталась разжать ее пальцы, но безуспешно. Тогда она вскинула свободную руку и резким коротким движением ударила Мину по носу – ребром раскрытой ладони снизу вверх.

Драконозаводчица охнула, слегка запрокинув голову, и пальцы на горле слизеринки разжались.

Воспользовавшись этим, Сольвейг извернулась и вцепилась зубами в ту руку, что сжимала ее запястье.

Мина взвизгнула и ударила Сольвейг по лицу; та же вцепилась пятерней в светлые волосы, а освободившейся из захвата рукой в свою очередь ударила Мину по щеке, оставляя на коже четыре царапины, которые моментально налились кровью.

– Мина! – Гарри вновь вскинул палочку, не обращая внимания на то, что губы Гермионы уже шепчут заклинание, но тут его руку перехватил Драко.

– Ты можешь попасть в Вельгу, – коротко произнес он. – А ты – в Сольвейг, – добавил он, обращаясь к Гермионе. – Так что опустите палочки, ненормальные!

– Что здесь происходит?!

Это, конечно же, была профессор МакГонагалл, примчавшаяся узнать, отчего задерживается игра. Мгновенно оценив обстановку, она произнесла заклинание, и дерущихся девчонок отшвырнуло друг от друга как взрывом.

– Мисс Паркер! – взревела декан Гриффиндора. – Мисс Малфой!

С коротким нечеловеческим рыком Сольвейг поднялась на ноги. Судя по ее виду, она была готова наброситься на Мину еще раз, не смущаясь присутствием МакГонагалл и других учителей, но, разгадав ее намерение, на Сольвейг одновременно повисли Драко и Гермиона. Мина, поднимаясь на ноги и отряхиваясь, бешено отбивалась от попыток Гарри помочь ей, но никаких иных признаков агрессии не проявляла.

– Мисс Паркер, – жестко произнесла профессор МакГонагалл. – Я требую, чтобы вы немедленно вернулись в замок, прошли в учительскую и ждали меня там. Я определю вам наказание. Я буду настаивать, чтобы вас отстранили от должности старосты. И пятьдесят баллов со Слизерина за ваше отвратительное поведение!

Мистер Малфой, живо на площадку. Еще две минуты промедления – и выигрыш автоматически засчитывается команде Рейвенкло! Еще десять баллов со Слизерина за то, что вы, мистер Малфой, будучи старостой, никак это не прекратили.

Драко, насупившись, кивнул и, подав знак своей команде, быстро направился к квиддичному полю.

– Мисс Грейнджер, – продолжала экзекуцию МакГонагалл, – десять баллов с Гриффиндора – за то же самое.

И проводите мисс Паркер в учительскую.

Гермиона дернула Сольвейг за локоть, и та, бросив еще один ненавидящий взгляд на Мину, дала увести себя прочь.

– Мисс Малфой, – тяжело произнесла МакГонагалл, – я, к сожалению, не имею над вами власти, но я требую, чтобы вы немедленно удалились туда, где вам и должно находиться, и я буду говорить о вашем поведении с мистером Уизли.

– Она не виновата! – воскликнул Гарри. – Паркер набросилась на нее!

– Еще десять баллов с Гриффиндора! – если бы Снейп был здесь, он бы, вне всяких сомнений, наградил аплодисментами эту реплику МакГонагалл – с таким высококлассным змеиным шипением в голосе была она произнесена. – За вашу невероятную дерзость, мистер Поттер. И, если вы не хотите, чтобы я вычла еще по десятку баллов за каждое сказанное вами слово, рекомендую вам отправиться на трибуны и следить за игрой.

Ни Гарри, ни Мина не посмели возражать. Украдкой пожав девушке руку, Гарри отправился следом за слизеринцами к полю. Мина, бросив на МакГонагалл тяжелый взгляд из-под выцветших ресниц, ушла в противоположную сторону – к драконарию.

– Ты совсем с ума сошла? – заговорила наконец Гермиона, когда они отошли от сердитой профессорши на приличное расстояние.

– Да нет, – ответила Сольвейг, и, глянув на нее, Гермиона с изумлением увидела, что слизеринка улыбается. – Но весело же было…

– Ага, особенно эпизод со снятием пятидесяти баллов, – язвительно заметила Гермиона. В ответ на это Сольвейг весьма развязано ей подмигнула.

– Ты придаешь слишком большое значение внешнему, Грейнджер. Кому нужны, если задуматься, эти баллы?

Мне лично всегда было начхать, выиграем мы в межфакультетском соревновании или нет. Нельзя же из этого делать смысл жизни!

– Но тебя теперь накажут, – заметила Гермиона. Сольвейг пожала плечами.

– Покуда Дамблдор не внял мольбам Филча и не начал назначать нам телесных наказаний, я как-то этих взысканий не боюсь. Другое дело, что боль я плохо переношу – это да…

Эта фраза напомнила Гермионе некий весьма интересующий ее предмет.

– Из-за чего ты подралась с Пенси?

– Ты же слышала, – пожала плечами Сольвейг. – Из-за тебя.

Гермиона слегка порозовела.

– Из-за меня?

– Из-за тебя, из-за тебя, – усмехнулась Сольвейг. – Грязный ротик мисс Паркинсон произнес много чего, но особенно мне не понравился термин «шлюха Поттера» – уж не знаю, почему-то именно он меня зацепил…

Надо заметить, сказано было даже с оттенком зависти…

– Сольвейг… – начала Гермиона.

– Не надо меня благодарить, – с восхитительной самоуверенностью обронила слизеринка.

– Я и не думала, – отрезала Гермиона. – На Вельгельмину ты зачем налетела?

– Она мне не нравится, – на губах Сольвейг мелькнула жестокая улыбка.

– Нельзя бить людей только потому, что они тебе не нравятся, – твердо произнесла Гермиона.

– Слово «бить» тут не подходит, – возразила Сольвейг. – Это была двусторонняя драка.

– Но ты начала первой!

– Но она же мне не нравится!

– Сольвейг… – Гермиона закрыла лицо руками. – Ты невозможна… Интересно, почему я не могу на тебя сердится?

– Вот уж не знаю, – с иронией в голосе отозвалась Сольвейг. – Как раз пыталась понять, виной ли тому моя неземная красота или мой великолепный ум…

– Сольвейг… – преградив слизеринке дорогу, Гермиона потянулась к ней, обнимая Сольвейг за шею; руки той моментально обвились вокруг талии Гермионы, и она счастливо вздохнула.

– Так мы больше не в ссоре? – судя по голосу, Сольвейг улыбалась.

– Наверное, нет, – отозвалась Гермиона. – Сольвейг…

– Что?

– Как ты думаешь, я и правда хорошо выгляжу?..

* * *

Крики со стороны квиддичной площадки послужили ему сигналом, и Деннис Криви со всех ног припустил к драконарию. Видит Бог, ему совсем не хотелось попасться ей, но другая пугала его еще больше.

– «Иногда происходит нечто такое, что если это не запечатлеть, никто потом тебе не поверит», – говорила она, и звук ее голоса лишал его воли, как кролика – взгляд змеи. – Что бы это значило, а, Криви?

На самом деле, это был почти блеф, хвастовство, и ничего там не было такого, что бы могло служить доказательством. Потому-то ему и было сказано – найди больше. Найди, сними, опубликуй – ты получишь славу, а я – доказательства. Ох, как же ему было страшно! То, что он видел – пусть краем глаза, пусть это больше напоминало игру его буйной фантазии, но этого было достаточно, чтобы испугаться и держаться от нее как можно дальше. Но чего не сделает папарацци ради классного снимка, чего не сделает начинающий «желтый» газетчик, чтобы получить хороший репортаж? Будем считать, сказал он себе, что это война, а ты – специальный корреспондент на ее фронтах. Пора в бой!

Драконарий был почти пуст – только двое драконологов, чернокожий рослый парень с совершенно невозможным именем и еще русоволосый Януш, очевидно, дежурные, играли в карты во дворе. Деннису не было нужды заходить во двор; он обогнул его, обогнул драконий загон и подкрался к баракам, где жили драконологи. Огляделся – и, подтянувшись на руках, шмыгнул в невысокое окно.

Он оказался в спальне, явно, впрочем, не ее. Двери здесь, очевидно, не запирали вообще, так что Деннис выбрался в коридор и двинулся по нему, заглядывая во все попадавшиеся на его пути двери.

Искомая комната оказалась четвертой по коридору. Он сразу понял, что это ее комната – девичью комнату несложно отличить от мужской, даже если эта комната мало похожа на классическую девичью.

Здесь была, как и положено в спальне, кровать, у окна стоял стол, который, видимо, использовался как трюмо. Целый угол закрывала ширма. На полу покоился вытертый, но еще вполне приличный ковер. Рядом с ширмой стояла вешалка, на которой висело несколько костюмов, упакованных в пакеты. А в ногах кровати помещался большой сундук.

К нему-то и рванул со всех ног Деннис. Естественно, сундук был заперт заклинанием, скорее всего, личным. На всякий случай Деннси попробовал Алохомору, но сундук не открылся. Не сработало и Фините Инкантатем. Да, это было прочное личное заклятие, снять которое мог только тот, кто его наложил.

Деннис никогда не был блестящим или даже просто хорошим учеником. Но существовали чары, которые интересовали его в силу их пригодности; и вот одним из них было Тающее заклятие. Его, как читал Деннис, частенько использовали воры; главная сложность состояла в том, чтобы заставить растаять содержащее, не тронув при этом содержимого. Разумеется, против этого заклинания существовали защитные чары, иначе воры колдовского мира очень скоро стали бы самыми богатыми его представителями.

Деннис не собирался становиться вором, но он хотел стать высококлассной «акулой пера», и потому научился этому заклинанию в совершенстве. Сейчас ему впервые в жизни предстояло применить эти чары для дела.

Он внимательно смотрел на сундук, представляя, как медленно исчезают, будто истаивая, его стенки (на всякий случай Деннис решил сохранить дно и крышку – там могли быть потайные отделы). Слова заклинания послали неяркую светло-голубую вспышку с кончика палочки; стенки сундука дрогнули, как воздух в знойный день, и, словно мираж в жарком пустынном мареве, неторопливо растворились. Крышка с мягким стуком упала на рассыпавшийся ворох тряпок.

Сердце Денниса бешено заколотилось; он оглянулся на дверь, но та была все так же закрыта, как он ее и оставил, и ничьи шаги не нарушали тишину. Глубоко вздохнув, Деннис отодвинул крышку и запустил руки в содержимое сундука.

Увы, там не было ничего, что могло бы заинтересовать широкую общественность, не считая подозрительно малого количества вещей – белья и всего прочего, чего у девчонок должно быть в изобилии. Девчонки все-таки бывают разные… Не было там и разных мелочей, который характеризуют хозяина – плюшевых мишек, или деревянных четок, или любовных романов, или фотоальбома, или набора красок… С другой стороны, девушка была драконологом; так, может, драконы – это единственное, что ее интересует?

Совсем отчаявшись, Деннис простучал костяшками пальцев дно сундука. Но оно издавало характерный глухой звук, какой бывает, когда стучишь по сплошному дереву. Деннис сел на пятки и тоскливо уставился в перевернутую крышку сундука.

Так. А это что такое?

Крышка была обита изнутри тканью. Деннис никогда раньше не видел, чтобы крышку сундука обшивали тканью. Пальцы дрогнули, когда коснулись грубой материи. Деннис нажал сильнее, и что-то хрустнуло внутри. Совсем как бумага.

Облизнув губы, внезапно пересохшие от возбуждения, Деннис вынул из кармана острое бритвенное лезвие (он много чего таскал в карманах, так, на всякий случай) и вспорол обшивку сундука. И сунул пальцы внутрь, где они моментально наткнулись на острый край плотного бумажного листа. Даже не бумажного, поправил себя Деннис, вытащив находку на свет, а картонного.

Это был плотный белый лист, точнее, половинка прямоугольного листа, разрезанного вдоль. На рисунке, выполненном в коричнево-черно-белой гамме, с возбуждающей четкостью и талантом был изображен темноволосый юноша, раскинувшийся на белом постельном белье. Его бедра прикрывала простыня, часть которой была оторвана, голова была повернута набок, рот приоткрыт в страстном вдохе или выдохе, волосы почти скрывали лицо. Но там, где у всех людей располагается сердце, у нарисованного юноши, диссонируя с общим тоном рисунка, было грубо намалевано красное нечто, весьма напоминавшее кровавую рану. А над ней неведомая рука все той же красной краской намалевала несколько странных символов.

От прилившей к голове (одновременно?:) не может быть:) – ОК, я не знаю анатомии:)) крови Деннису стало жарко, зато страха не осталось вовсе. Уложив рисунок на полу, он навел фотоаппарат и сделал несколько снимков. И нетерпеливо сунул руку за обивку с другой стороны – он уже не сомневался, что найдет там вторую половинку рисунка.

Так оно и было. На второй половинке был изображен еще один юноша, с гладкими светлыми волосами; сложенные вместе, половинки давали прекрасно нарисованную и потому очень возбуждающую картинку – белокурый юноша нависает над темноволосым, опираясь одной рукой на постель за его головой, вторую просунув между ними, под простыню, что прикрывала их бедра, а языком приникнув к шее брюнета. Кто бы не разделил две половинки рисунка, он сделал это крайне аккуратно, отделив юношей друг от друга.

Но, глядя на лицо белокурого юноши, Деннис содрогнулся. Он знал, что оно должно быть красиво; сейчас же лицо юноши на рисунке была залито какой-то желто-зеленой дрянью. И чем дольше Деннис смотрел на эту странную массу, тем явственнее понимал, что где-то он уже что-то похожее видел.

Шорох за спиной выдернул его из задумчивости. Помертвев, Деннис оглянулся, но сзади никого не было.

Шорох, впрочем, нисколько не напоминал шаги, и Деннис нахмурился, потому что звук этот, тем не менее, был ему знаком. Пока он размышлял над природой странного шума, шорох раздался вновь. Нервы не выдержали, и Деннис, вскочив, распахнул дверь…

* * *

Пронзительный девичий крик перекрыл вой болельщиков и вопли Дина Томаса, но Малькольму не было до этого никакого дела. Через секунду после того, как свербящий уши и леденящий душу визг, не хуже воплей банши, разрезал воздух, пальцы Малькольма сомкнулись вокруг трепещущего снитча, и Драко улыбнулся ему своей замечательной, солнечной улыбкой.

Они опустились на землю одновременно, и тут же воздух сотряс усиленный заклинанием голос профессора МакГонагалл:

– Всем студентам срочно пройти в свои гостиные! Не выходит оттуда до специального распоряжения!

Старосты и учителя, на главную трибуну!

– Умница, – Драко поцеловал сияющего Малькольма в губы и легким шлепком пониже спины отправил его к прочим слизеринцам. – Ступай в гостиную. Я скоро подойду.

– Нападение на ученика, – произнес Дамблдор, когда старосты факультетов и учителя собрались на центральной трибуне. – К счастью, Деннис Криви не мертв, но он окаменел. Старосты, я прошу сообщить об этом факте ученикам. Никто не должен бродить один по Хогвартсу даже днем. Комендатский час соблюдать строжайшим образом – мистер Малфой, это касается также и вас с мистером Поттером.

– Что это, профессор? – спросила МакГонагалл, прижимая руки к груди. – Опять василиск?

– Не знаю, Минерва, – Дамблдор обвел быстрым взглядом старост, которые – все, кроме Драко и спешно примчавшейся Гермионы – взирали на него с жадным любопытством. – Я знаю только, что Тайную комнату никто не открывал. Пожалуй, следует поговорить с профессором Трелони, поинтересоваться, что нам делать дальше…

Гермиона громко хмыкнула; профессор МакГонагалл покачала головой, явно не одобряя шуток в такое время.

Драко же замечание о Трелони словно и не услышал – подняв глаза на Дамблдора, он спросил:

– Сэр, а где нашли Криви?

– Его нашла мисс Уизли, Драко, – ответил Дамблдор. – На берегу озера, неподалеку от драконария.

* * *

Мистер же Поттер, особо упомянутый директором Хогвартса, на совещании преподавателей и старост не присутствовал, и потому замечания Дамблдора о Тайной комнате не слышал. В этот самый миг длинные ноги несли его по школьному коридору – но не в гостиную Гриффиндора, где всем учащимся этого факультета надлежало быть, а в редко посещаемый уголок третьего этажа – к туалету Плаксы Миртл.

Он остановился у двери, держась за ручку и молясь, чтобы внутри не оказалось ни одной девочки. То ли небо было к нему благосклонно, то ли девочки все попрятались, но туалет бы абсолютно пуст. Сейчас он ничем не отличался от тысячи других туалетов для девочек, и Гарри, возможно, взгрустнул бы об утраченном своеобразии этого места, душой которого была Плакса Миртл, но сейчас ему было совершенно не до того. Трепеща от радостного нетерпения, пузырьками вскипавшего в крови, Гарри приблизился к заветной раковине.