Текст книги "Драко Малфой и Солнечный путь (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Красота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Гарри…

– Не понимаю квиддича, – сказала Гермиона. – Ты скучаешь по игре?

– Как тебе сказать… – задумчиво произнесла Сольвейг. – Это довольно глупо, тебе не кажется? Скучать по игре… Но вот – я почему-то хожу и смотрю на их тренировки. А иногда Драко меня замечает, и у него становится виноватый вид. Ты когда-нибудь видела виноватого Малфоя?

– Нет, – слегка усмехнулась Гермиона. – А что, такое бывает?

– Это редкое животное, оно занесено в Красную книгу, – ответила Сольвейг. – Нет, правда, зрелище стоящее, – она неожиданно взяла Гермиону за руку, переплела их пальцы и повела гриффиндорку прочь от поля. – Фигня все это, Грейнджер. Черт с ней, с игрой… Глупо было ходить сюда. И вообще, теперь у меня стало больше свободного времени.

– А что ты делаешь в свое свободное время? – спросила Гермиона. Сольвейг метнула на нее короткий взгляд, и Гермиона поправилась: – Ну, в свободное от меня, например…

Сольвейг задумалась.

– Да, по правде говоря, у меня, похоже, нет свободного от тебя времени, – призналась она.

– Совсем? – удивилась Гермиона.

– Почти. Если тебя интересует, что я делаю, когда меня никто не видит – я лежу на полу.

– Зачем?

– От сидения болит спина.

– Разве можно просто лежать на полу и ничего не делать?

– Ну, я делаю…

– Что?

– Я думаю.

– О чем?

– О разных вещах, – Сольвейг неопределенно махнула рукой. – В последнее время – в основном о Северусе.

Знаешь, вспоминаю наши разговоры… глупости разные… – она прикусила губу. – Я тебя сильно разочарую, если заплачу сейчас?

– Нет, – немного испуганно отозвалась Гермиона. – То есть…

– Ладно, не буду, – фыркнула Сольвейг. – Послушай, она ведьма…

– Что? – внезапный скачок мысли сбил было Гермиону с толку, но тут она заметила, что Сольвейг пристально смотрит на трибуны, где сидит, наблюдая за игроками, Вельгельмина Малфой. – Ну… – осторожно произнесла Гермиона – она знала, что Сольвейг терпеть не может Вельгельмину, но ей самой белокурая драконозаводчица даже нравилась. – Мы все ведьмы…

– Ты знаешь, о чем я, – возразила Сольвейг. – Наверняка не обошлось без магии. Приворотные чары и все такое…

– Паркер, по-моему, ей не нужны Приворотные чары…

– Она увела Гарри у Драко! Докажи мне убедительно, что это возможно без Приворотных чар!

– Может, дело в том, что она – девушка?

– Распространенный девичий миф, что гея можно перевоспитать, – высокомерно хмыкнула Сольвейг.

– Ну, можно же… – Гермиона улыбнулась. Сольвейг хмыкнула и отвернулась от трибуны, на которой, почти незаметная на таком расстоянии, все так же неподвижно сидела Мина. Внезапная мысль поразила Гермиону.

– Паркер, а как ты ее увидела?

– Глазами, – удивилась Сольвейг. – Она что, носит Кольцо Всевластья? Я знала, что тут нечисто…

– Прекрати валять дурака! Ты шесть лет носила очки – думаешь, я не знаю?! А сейчас ты без них!

Сольвейг смутилась.

– Ну, предположим, не шесть, а пять, со второго курса.

– Ты перешла на контактные линзы? – Гермиона взяла слизеринку за подбородок и повернула ее лицо к свету, внимательно заглядывая в глаза. – Нет, вроде…

– Грейнджер, ты же знаешь подходящие заклинания…

– Еще я знаю, что они действуют по нескольку часов и их нельзя применять регулярно, иначе они теряют силу, а зрение сильно садится. Что это, Сольвейг? Снейп сварил какое-то новое зелье? Что ты улыбаешься? – опешила Гермиона, увидев, что губы слизеринки растягивает нежная улыбка.

– Ты назвала меня Сольвейг, – она слегка пожала плечами. – Не знаю, должно ли это что-нибудь значить…

Гермиона почувствовала, что краснеет, и внезапно осознала, что пальцы ее все еще касаются подбородка Сольвейг. Она попыталась убрать руку, но кисть Сольвейг, удивительно горячая, неожиданно легла поверх ее ладони.

– Сольвейг, ну… – Гермиона пыталась собрать мысли воедино, в то время как кто-то приговаривал у нее в голове: «Ну, рука, что такого, ну, горячая…» – А ты знаешь, что твое имя означает «солнечный путь»? – выпалила она первое, что пришло в голову.

– Ммм… – этот звук, должно быть, означал согласие, и с высоты своего роста Сольвейг наклонилась к Гермионе, обдавая гриффиндорку теплым дыханием и знакомым запахом горячего металла и спаленной травы, от которого у Гермионы внезапно сжалось сердце.

– Хочешь… драконов посмотреть? – тихо произнесла Сольвейг, и ее шевельнувшиеся губы почти коснулись гермиониных.

– Ага… – Гермиона качнулась назад, контакт распался, и снова две девочки, каждая из которых вряд ли рискнула бы назвать другую подругой, стояли друг напротив друга, пытаясь найти слова, чтобы снять неловкость ситуации, и чувствовали, как затихает бешеное биение крови в ушах.

– Ну… – Сольвейг вытянула руку, но Гермионы не коснулась – просто сделала жест, который мог означать «следуй за мной». И они неторопливо побрели в сторону драконьего загона.

– Смотри-ка, теплицы, – сказала Гермиона только затем, чтобы прервать молчание.

– Спасибо, Грейнджер, я никогда раньше их не замечала, – очень серьезно отозвалась Сольвейг. – Я же не училась шесть лет в Хогвартсе и не посещала Гербологию.

– Прости, – Гермиона смущенно покосилась на слизеринку. – Я просто…

– Ради Бога, Грейнджер, я не пыталась тебя смутить, дискредитировать или, упаси Господи, соблазнить! – рассмеялась Сольвейг. – Но ты и в самом деле можешь звать меня Сольвейг. Только если вздумаешь сократить, называй лучше Паркер.

– Это совершенно одинаково по длине, – заметила Гермиона. – Кстати, мое имя Гермиона.

– Н-да? – удивилась слизеринка. – Малфой ввел меня в заблуждение, мерзавец.

– И не вздумай звать меня Герми, Герм или еще как-нибудь в этом духе, – предупредила Гермиона.

– Это похоже на герметизацию, – согласилась Сольвейг и неожиданно замерла на месте. Гермиона по инерции сделала еще несколько шагов и остановилась, обнаружив, что слизеринки рядом нет. Обернувшись, она увидела, что Сольвейг пристально смотрит на теплицы.

– Что такое? – спросила Гермиона, подходя к ней.

– Там какая-то фигня… – пробормотала Сольвейг. – Пойдем, посмотрим.

Чем ближе они подходили к теплицам, тем яснее становилось, что слизеринка была права. Теплица номер три была разрушена – дверь вышибли, а магическое стекло, укрывавшее теплицу, разбито. Сольвейг, хмурясь, вошла внутрь, Гермиона последовала за ней – и в ужасе замерла на пороге.

Растения погибли. Некоторые были вырваны из земли с корнем, некоторые – из теплолюбивых – судя по черным пятнам на листьях, замерзли.

– Мандрагоры! – неожиданно громко произнесла Сольвейг, и девушки одновременно сорвались с места и бросились к мандрагорам, которых месяц тому назад профессор Спраут со второкурсниками рассадили по отдельным горшкам.

Мандрагоры не замерзли и не были вырваны. Их словно облили какой-то ядовитой дрянью, и она, грязно-желтые, мертвыми кучами лежали в своих кадках.

– Интересно, да? – тихо сказала Сольвейг. – Кто-то сильно не хочет, чтобы Миртл рассказала нам то, что видела.

Гермиона передернулась.

– Я позову профессора Спраут.

Хогвартс, 4 октября 1997 года, вечер

Они закончили тренировку только тогда, когда стало уже слишком темно, чтобы играть. Гарри очень хотел поговорить с Шеймусом, но едва игроки опустились на землю, Шеймус сунул свою метлу в руки Сьюзи и, слегка покачивая бедрами, направился к смутно видимой в полутьме высокой фигуре, поджидающей у кромки поля.

– По-моему, это кто-то из драконозаводчиков, – заметила Джинни, прищурившись вслед Шеймусу. – Надеюсь, хоть у этого все будет хорошо.

– И давно ты лучшая подруга Шеймуса Финнигана? – реплика прозвучала немного резче, чем хотелось бы Гарри. Джинни слегка нахмурилась.

– Может, это тебе и покажется странным, Гарри, но мне есть дело и до других людей, не только до себя самой.

Знакомое раздражение вновь охватило Гарри, и, возможно, он наговорил бы Джинни резкостей, но чей-то взгляд в спину отвлек его от перепалки с девушкой. Повернувшись, Гарри увидел тонкий силуэт, увенчанный светящимися во тьме волосами. Драко? Вельга?

Гарри подошел ближе. Это была Вельгельмина, хмуро поглядывающая на него из-под отросшей челки.

– Поттер, – бросила она, – я хотела извиниться.

– Вы, Малфои, невыносимы, – сказал Гарри, силясь сдержать улыбку, в которой против воли расползались губы.

– Перестань сравнивать меня с ним! – огрызнулась Мина. – Иначе я опять стану ругаться – имело ли смысл просить прощения?

Гарри протянул руки и заключил девушку в объятия.

– Я люблю тебя, – тихо произнес он. – Ты знаешь, что я люблю тебя?

Мина вздохнула и что-то пробормотала ему в шею.

– Что? – переспросил Гарри.

– Что-что… – буркнула Мина. – А то ты не знаешь? Что обычно отвечают на эту реплику? Я тоже люблю тебя…

Гарри, все еще слегка улыбаясь, прикоснулся губами к ее губам. Но даже когда поцелуй стал глубже и страстнее, в голове, как Люмос на конце волшебной палочки, зажглась мысль: «А Драко бы ответил – Я знаю…»

Хогвартс, 10 октября 1997 года, утро

«Интересно, что бы сказал Снейп, если бы узнал, что зелья отменяют из-за квиддичного матча?» – думал Малькольм, рассеянно ковыряясь в тарелке с овсянкой. Господи, сегодня с утра еще и Трансфигурация! Что человек, интересно, в состоянии воспринять, если он весь на взводе в ожидании матча?

Стыд-то какой! Вот Драко сидит, спокойный и хладнокровный… А ты трясешься, как второкурсник перед первой игрой.

– Надеешься обыграть Гарри Поттера, Бэддок? – Шеймус Финниган нахально оседлал скамью рядом с Малькольмом.

– Да, – сдержанно ответил Малькольм.

– А ты знаешь, что это дурная примета? – нежным голосом осведомился Шеймус, потянувшись к мальчику. – Седрик Диггори тоже обыграл Гарри…

– Это слизеринский стол, Финниган, – надменно проговорил Драко. – Что, благородные гриффиндорцы уже не хотят сидеть с тобой за одним столом?

– Что за намеки, Малфой? – мгновенно окрысился Шеймус.

– Да какие тут намеки… – взгляд Драко лениво и бесстыдно блуждал по телу Шеймуса. – Ты бы шел к этим… – он кивнул в сторону преподавательского стола, где сидела шумная компания драконозаводчиков. – Ты там нарасхват…

– Зато за тебя особенно не рвут глотки, как я заметил, Малфой, – сощурился Шеймус. – Может, ты с дефектом?

– Лучше быть с дефектом, чем продуктом многоразового использования, – парировал Драко. – Впрочем, – он снова лениво улыбнулся, – каждый зарабатывает своими умениями…

– В таком случае жду не дождусь, когда увижу стриптиз с твоим участием, – Шеймус поднялся на ноги. – Ведь ты такой великолепный танцор…

И удалился своей блядской походкой.

Малькольм перевел взгляд на Драко.

– Прости, я…

– Он хотел поругаться со мной, – отмахнулся Драко. – Не обращай внимания, солнышко.

Малькольм растаял мгновенно. Нежное прозвище он заработал в прошлое воскресенье, во время их прогулки в Хогсмид. Самой лучшей прогулки за всю жизнь Малькольма.

Хогсмид всегда был событием, но Хогсмид с Драко… С утра Малькольм был занят тем, что придирчиво отбирал мантию по случаю – не мог же он появится перед всегда безупречным Малфоем Бог знает в чем. Он собирался так долго и тщательно, что едва не опоздал – Драко назначил ему встречу в холле, в одиннадцать часов утра.

Когда Малькольм, на ходу застегиваясь, вылетел в холл, Драко уже ждал его там, и хотя Малькольм опаздывал, но, увидев Малфоя, он замер в дверях, не осмеливаясь подойти. В голове мелькнула паническая мысль, что Драко забыл о нем и назначил встречу кому-то еще, или что он, Малькольм, неправильно его понял, или перепутал день и время, потому что все это не могло быть для него. На Драко была темно-серая мантия, распахнутая, так что видны были черные брюки и джемпер под цвет глаз, волосы, не залитые на этот раз гелем, рассыпались, и длинная челка прикрывала половину лица. Он чуть хмурился и нетерпеливо постукивал ногой по полу. Набрав воздуху в легкие, Малькольм шагнул к нему.

– Прости, я опоздал…

– Я это переживу, – усмехнулся Драко и, взяв Малькольма за руку, вышел с ним во двор.

Осень подарила еще один сияющий день – наверное, специально для Малькольма. Где-то далеко, в северном углу горизонта, копились мрачные свинцовые тучи, предвещающие длительную непогоду, но пока солнце весело светило Малькольму в глаза, и порывы легкого ветерка играли прядями волос Драко.

Они бродили по Хогсмиду, и Малькольму казалось, что он до сих пор никогда не был здесь. Он не мог припомнить, чтобы это место было настолько чудесным. Они объелись сладостями в «Рахатлукулле», вдоволь развлеклись в хохмагазине Уизли – и Малькольму даже странно было видеть сдержанного и всегда такого серьезного Малфоя развлекающимся, как будто он был обычным мальчишкой. Из-за меня, пело что-то маленькое и гордое в груди Малькольма, из-за меня…

Потом Малькольму удалось затащить Драко в «Последний взмах моды», хотя тот и морщил презрительно нос на «магазин готового платья». Впрочем, быстро сдавшись, Малфой даже купил Малькольму шарф. Сначала долго выбирал – рассматривал принесенные молоденькой продавщицей кашемировые и ангоровые шарфы, шелковые шейные платки, наматывал их Малькольму на шею, отходил, смотрел, подходил, снимал, брал другой, и, казалось, даже не замечал, как от его легких прикосновений к шее, щекам, груди лицо Малькольма заливается яркой краской, а дыхание становится частым, как будто он лежит в горячке.

Наконец, был выбран белый кашемировый шарф, в котором, по словам Драко, Малькольм выглядел «особенно невинным». Еще Драко купил цветной шелковый платок, и они покинули магазин.

К тому времени тучи уже завладели небом, и ученики поспешно возвращались в школу, чтобы успеть до дождя.

– А кому платок? – улыбаясь слегка смущенно, спросил Малькольм.

– Нам с тобой, – ответил Драко.

– Нам с тобой? – удивился Малькольм. – Это как?

– Увидишь, – ответил Драко и подарил Малькольму легкую соблазнительную улыбку.

Все-таки они не успели до грозы. Небо расколола молния, громыхнул гром, дождь хлынул внезапно и словно смыл учеников с дороги. Драко обхватил Малькольма за талию, и они помчались под слепящими струями дождя, перепрыгивая через лужи только затем, чтобы угодить в следующую, и, наконец, вломились в почти слетевшую с петель дверь Шумного Шалмана.

Малькольм, задыхаясь от быстрого бега и безудержного хохота, привалился к стене, Драко – к другой, глядя на мальчика из-под челки странно поблескивающими глазами.

А потом он вдруг в два шага пересек разделяющее их пространство и, ухватившись за концы белого шарфа, притянул Малькольма к себе.

Они целовались… Боже, как они целовались!.. Язык Драко блуждал во рту Малькольма, скользил по губам, что-то вытворял с его языком, горьковатый вкус и запах кружили мальчику голову. Потом Драко опустил руки, сжимающие талию Малькольма, ниже, властно прижимая его бедра к своим, колено утвердилось между ног четверокурсника – если бы не все это, Малькольм не смог бы устоять на ногах. Драко оторвался от его губ, внимательно и почти бесстрастно изучая лицо младшего мальчика, а потом наклонил голову и захватил губами бешено бьющуюся жилку на шее Малькольма. Колено двинулось вперед-назад, и Малькольм, запрокинув голову, забился в оргазме и бессильно обмяк в объятиях Драко.

Руки на его бедрах разжались и легли на плечи. Драко, развернувшись сам и развернув Малькольма, привалился к стене, все так же поглядывая на мальчика из-под мокрой челки. Руки легко и как-то даже ненавязчиво надавили на плечи, и Малькольм медленно, как будто совершая священнодействие, опустился на колени перед своей белокурой мечтой…

С тех пор Драко несколько раз ловил его в хогвартских коридорах между уроками, затягивая в сумасшедше-сладкие поцелуи, но ничего, похожего на вспышку страсти в Шумном Шалмане, больше не происходило. Однако сегодня…

«Если ты обгонишь Поттера в пятницу, мы вдвоем отпразднуем твою победу…»

Так сказал ему Драко. И это сулило очень многое.

* * *

Гермиона на матч не пошла. В конце концов, квиддич ей никогда не нравился, да и следить за тем, как играет Гарри, без Рона ей казалось неестественным. Раны почти затянулись. Но некоторые вещи были слишком тесно связаны с ее другом, с ее первым парнем, и она не могла относиться к ним спокойно.

Конечно, они никогда не были безумно влюблены друг в друга, просто как-то так случилось, что двое оказались рядом.

Гарри и Рон… Молва пророчила в пару Гермионе – Гарри. Но они оба разрушили стереотипы и надежды: она предпочла Королю Артуру Сэра Ланселота, а Мальчик-Который-Выжил оказался Мальчиком-Который-Любит-Других-Мальчиков.

Интересно, а кем они с Гарри будут друг другу теперь? За прошедшие полтора месяца они едва ли разговаривали. То есть, они разговаривали, конечно – об уроках, в основном, и еще Гермиона немного помогала Гарри с подготовкой лекций. Но они не разговаривали так, как при Роне. Гермиона знала, что Гарри с ней скучно. С ней и Роном было не скучно, а вот с ней одной… Она поняла это не сейчас – она поняла это еще на четвертом курсе, во время Тремудрого Турнира, когда Гарри поссорился с Роном.

И, конечно, они оба были заняты. Гермиона, как всегда, взвалила на себя слишком много, присоединив к дипломному проекту по Арифмантике анимагический проект по Трансфигурации, а Гарри не находил ни секунды свободной между преподаванием, уроками, квиддичем, Миной…

И еще у Гермионы появилась Сольвейг.

После случая с мандрагорами они почти не общались; это, с одной стороны, огорчало Гермиону, потому что Сольвейг была интересной собеседницей, а с другой стороны, у нее была возможность подумать о том, что с ней происходит.

О Сольвейг говорили, что она лесбиянка, но Гермиона была уверена, что человек в семнадцать лет не может быть твердо убежден в своей сексуальной ориентации. Кроме того, ей казалось, что вряд ли она может быть предметом вожделения другой девушки. Как-то это все-таки странно, прежде всего хотя бы потому, что Гермионе представительницы ее пола вообще, как правило, не нравились. Знакомых девчонок интересовали шмотки, сплетни и парни, и Гермиона попросту не знала, о чем с ними говорить.

Единственной своей подругой она считала Джинни Уизли, но младшая девочка всегда немного робела перед ней, и общение не получалось нормальным. Да и поговорить им было особенно не о чем. Как ни странно, единственной девочкой, с которой Гермиона общалась по-настоящему, за все семнадцать лет своей жизни, была именно Сольвейг.

Сольвейг не походила на лесбиянку. По крайней мере, на гермионино представление об этой части человечества. И Гермиона не знала, ведет ли себя Сольвейг так, как будто гриффиндорка ей нравится в «том» смысле. Да и кто знает, как и когда введет себя Сольвейг Паркер? У нее тоже нет друзей, так что спросить некого, понаблюдать не за кем… Вроде бы она была влюблена в Драко – во всяком случае, сама она отпускала какие-то такие намеки… Но она не вела себя с ним как влюбленная девушка. Она вообще в большинстве случаев вела себя не так, как надо. Например, когда Гермиона вернулась в разрушенную теплицу вместе с профессором Спраут, Сольвейг разгуливала по дорожкам между уцелевшими растениями, внимательно их рассматривая. Гермиона спросила, что она ищет. Сольвейг, слегка удивившись, ответила, что ничего, что она просто смотрит. Гуляет. Словно в двух шагах от нее не было изуродованных мандрагор. Гермиона сказала ей что-то в этом роде, а Сольвейг равнодушно передернула плечами.

– А что делать? – спросила она. – Все равно им уже ничем не поможешь…

Что-то в ней было, отчего хотелось к ней приглядеться, понять, что там внутри спрятано. Но в тот момент, когда Сольвейг, касаясь рукой ладони Гермиона, склонилась к ее губам, в голове у первой умницы Гриффиндора не осталось ни единой мысли о загадках, и, собственно, вообще ни единой мысли, кроме: «Поцелует или нет?..»

Легкая краска набежала на щеки Гермионы, и она, решительно выкинув Сольвейг из головы, уткнулась в книжку «Анимагия – что определяет выбор?» Она научилась читать на ходу – этим летом мама посетовала на бледный вид дочки и написала письмо профессору МакГонагалл с просьбой почаще выгонять Гермиону на улицу. Декан, чрезвычайно серьезно относящаяся к здоровью учеников, особенно если речь шла о лучших из них, стала едва ли не силком выпихивать Гермиону гулять. Сначала девушка пыталась отделаться сидением на скамейке с книжкой в руках, но профессор МакГонагалл быстро это пресекла, заявив, что прогулка – это ходьба, а от сидения все равно пользы не будет. Гермиона не переносила бессмысленной ходьбы, потому приноровилась на ходу решать в уме арифмантические задачи, а когда последних не было – читать.

«Одна из теорий гласит, что подсознательный выбор зверя определятся древними инстинктами, берущими свое начало в монстромагии. Для непосвященных объясним, что монстромагия – древний предшественник анимагии, умение мага превращаться в волшебное создание – дракона, единорога, василиска, мантикору, сирену и так далее. Древние легенды гласили, что монстромагия является не просто способностью трансформировать человеческое тело в иное, но своего рода существованием одной души в двух телах. Так, считается, что для монстромагии необходимо два составляющих – человек и волшебное животное, которые заключают своего рода договор, сливающий два существа в одно. Особо стоит отметить монстромагов-драконов – легенды гласят, что, поскольку драконья жизнь намного длиннее человеческой, и человек, делящий тело с драконом, умирает раньше, дракон находит себе новую „половинку“. Вне всякого сомнения, эти рассказы берут свое начало в древних легендах о „людях-птицах“ и вряд ли могут являться серьезной научной гипотезой.

Однако сам факт существования в прошлом монстромагов не вызывает сомнений. Возможно, верна также теория о необходимости наличия двух живых существ – человека и чудовища. Кроме того, оба существа должны быть достаточно молоды – человек может стать монстромагом в детстве или ранней юности, волшебное же животное должно быть еще детенышем. Например, там, где хроники фиксировали появление людей-василисков, историки всегда находили скорлупу от куриных яиц, неподверженных тлению – что доказывает тот факт, что эти яйца использовались в колдовских целях, и окаменевшие тела жаб.

Сейчас зарегистрированных монстромагов в волшебном мире не существует…»

Гермиона вздрогнула, услышав какой-то странный звук. Более всего он походил на вздох – но этот вздох могло издать только о-о-очень большое существо. Пахнуло паленой травой и раскаленным железом. Вскинув голову, Гермиона увидела практически рядом с собой огромного медно-красного дракона, который пристально смотрел на нее. Их разделял только тоненький ручеек, впадавший в озеро.

«Надо было пойти на игру…» – машинально подумала Гермиона, сделав шаг назад. Дракон поднял голову и втянул воздух.

Коньюнктивитус… Гермиона нашарила в кармане робы палочку; в этот же момент дракон приподнялся на передних лапах.

– Мисс Грейнджер…

Гермиона оглянулась, что было довольно глупо – не оставляло сомнений, кому принадлежит этот огромный, хрипящий, нечеловеческий голос.

– Мисс Грейнджер, – повторил голос, и Гермиона готовы была поклясться, что в нем звучит насмешка. – Чего вы боитесь?

– Вы… ты… – Гермиона хотела отступить на шаг, но взгляд льдисто-синих огромных глаз приковал ее к месту. – Вы умеете говорить?..

– Вы догадливы, мисс Грейнджер.

Драконам нельзя смотреть в глаза, запоздало вспомнила Гермиона. «Интересно, он не ест меня, потому что хочет поиграть, как кошка с мышкой?»

– Вы боитесь, что я вас съем, мисс Грейнджер?

Гермиона кивнула – голос ей неожиданно отказал.

– Человечина – это невкусно, – поучительно произнес дракон. – Люди питаются неизвестно чем, к тому же слишком жилисты… Кроме того, есть собеседников – дурной тон.

– Вы – монстромаг? – пискнула Гермиона. Что-то вроде рыка вырвалось из чудовищной груди.

– Я – дракон, – громыхнул голос.

– А как вас зовут? – осмелела Гермиона. Если этому привереде не нравится человечина, значит, есть надежда, что она уйдет отсюда живой. В ответ что-то прогрохотало, а потом дракон произнес:

– Не думаю, что ты сможешь это выговорить.

– О… – опешила Гермиона. – Это было ваше имя?

Вместо ответа дракон наклонил голову, и его шея практически распласталась по земле.

– Залезай, – рявкнул он.

– Что? – Гермиона сделала шаг назад, но два голубоватых клинка вновь поймали ее в опасный плен драконьего взгляда.

– Залезай, – повторил монстр. Гермиона, как под гипнозом, шагнула вперед и положила руку на горячую шею. Чешуя оказалось неожиданно приятной на ощупь, но садится на спину опасному чудовищу не хотелось.

Как и сердить его, впрочем.

Обреченно вздохнув, Гермиона перекинула ногу через мощную шею. Дракон приподнял голову, и Гермиона съехала по чешуе вниз, до первого зубца из роскошного гребня, что высился на драконьей спине.

С тихим шорохом распахнулись блестящие крылья. Поднялись и вновь опустились, и одновременно с этим Гермиона ощутила легкий толчок. Бросив случайный взгляд вниз, она охнула и откинулась на гребень – мягко и незаметно они взлетели выше деревьев Запретного леса.

– Не бойся, – прорычал голос, перекрыв засвистевший в ушах ветер. – Я тебя не уроню.

* * *

Дракон взлетел выше деревьев Запретного леса, и Драко проводил его глазами, ощутив острую, почти невыносимую тоску. Он не мог бы сказать, чем она была вызвана. Глухая тоска не оставляла его ни на мгновение с тех пор, как Гарри ушел провожать Мину там, в безымянном австрийском городке, в жаркой Каринтии, в потерянное лето, такое же пустое и бесполезное, как пять предшествующих лет, когда он упорно и бессмысленно ненавидел Гарри Поттера. Но эта была особой – она вспыхивала в его сердце всегда, когда ему доводилось видеть чужое счастье. Это была тоска по его собственному счастью.

Совсем недалеко от него, у входа в гриффиндорскую раздевалку, стоял Поттер и пытался застегнуть нарукавник. Дежа вю, подумал Драко. Из раздевалки вышел Финниган и, не взглянув на своего капитана, прошел на поле. Хотел бы я знать, что за муха тебя укусила, подумал Малфой. Помочь, что ли… Он сделал шаг вперед. Ведь так и будет возиться…

Он бы мог поклясться, что Вельгельмина выросла из-под земли; бормоча что-то про вечных детей, она принялась застегивать злополучный нарукавник, а Гарри улыбался и что-то говорил ей…

Не умеешь же, не умеешь… Ты хоть знаешь, чего стоит его улыбка?.. И я ревновал к Финнигану, дурак, дурак, лучше бы Финниган, лучше бы… Гарри, чертов Поттер, ну почему ты так жесток ко мне?!

Прозвучал свисток, игроки взмыли в небо. Мелькнул короткой золотой молнией снитч, и Драко привычно проводил его взглядом. Со злобным свистом в воздух взлетели бладжеры. Наконец мадам Хуч подбросила кваффл, и игра началась.

Красно-желтые и серебристо-зеленые молнии метались по полю; Ловцы, как акулы, медленно кружили чуть выше, следя одновременно за игрой, за воздухом и друг за другом; что-то вопил Дин Томас; ревели, рассекая воздух, бладжеры. Эверетт, Отбивала Гриффиндора, направил черный мяч в сторону Драко, когда Финниган, приняв пас от Белл, бросился на штурм колец. Драко с балетной грацией ушел от удара и поймал кваффл. Разочарованный вой трех четвертей болельщиков был ему наградой. Он вернул мяч в игру, и откуда-то сверху прозвучало;

– Отличный дебют, Малфой.

Над ним парил ухмыляющийся Поттер. Драко скривил рот.

– Я знаю, что ты без ума от меня, Поттер, но все рекомендую тебе вернуться в игру, а то как бы не пришлось поздравлять с удачным дебютом Малькольма.

Гарри хмыкнул и умчался прочь.

Прошло десять минут. Снитч появился над самой головой Драко, дразня близостью и недоступностью бывшего ловца, но исчез прежде, чем Гарри и Малькольм подлетели к нему. Малькольм следовал за Поттером, и Драко нахмурился – если Бэддок намерен не искать снитч, а гоняться за Поттером, он рискует попасть в ловушку. Он уже собрался попросить тайм-аут, чтобы вправить мальчишке мозги, но тут кое-что произошло.

Поттер вдруг резко взял с места – вперед и вверх, и Малькольм рванулся за ним. Драко даже застонал от досады – он видел, что никакого снитча нет.

Поттер вошел в пике. Малькольм собрался было повторить фигуру, но вдруг выровнял метлу – с некоторым трудом, нужно отметить, – и помчался почти вертикально вниз. Народ дружно охнул, Драко нахмурился, а Дин Томас вдруг заорал так, что люди на ближних трибунах пригнулись:

– Ловец Слизерина увидел снитч!

Маленький золотой шарик порхал у самой травы. Лицо Поттера отразило такое отчаяние, что Драко даже стало его жаль; выйдя из пике и чудом не свернув шею, он камнем полетел вниз.

Он почти падал; быстрая метла и собственный вес стремительно несли его к земле, но Малькольм был впереди. Он несся, почти распластавшись на метле, ветер рвал его волосы, и он не думал снижать скорость. Болельщики дружно ахнули, а особо впечатлительные девицы завизжали – на полном ходу Малькольм схватил снитч; рукоятка метлы зацепила землю, и слизеринец рухнул в траву, прокатился несколько метров и замер.

Драко, резко приземлившись и едва не свалившись сам, помчался к своему ловцу. Мальчик медленно пытался подняться на ноги. Приходилось опираться на одну руку, и у него ничего не получалось, но он по-прежнему сжимал трепыхающийся снитч. Слизеринские болельщики надрывались так, что даже дружный разочарованный вой Гриффиндора, Рейвенкло и Хаффлпаффа не мог их заглушить.

– Малькольм Бэддок поймал снитч, – разочарованно простонал Дин Томас.

– Мэл, солнышко… – Драко подхватил Малькольма подмышки, поставил на ноги и сжал в объятиях. – Ты поймал снитч!..

– Я хотел тебя порадовать, – пробормотал Малькольм. – Прости… я так жутко выгляжу… – и он попытался отвернуться.

Улыбаясь, как безумный, Драко вытирал кровь, бегущую из носа Малькольма и как-то не совсем кстати ему подумалось, что если бы он собрался влюбиться в Малькольма, то сейчас был бы самый подходящий случай.

В двух шагах от них Гарри выслушивал утешения от своих друзей. Дин Томас, примчавшийся специально чтобы уверить Гарри, что тот ни в чем не виноват, многословно объяснял Мине, что Гарри, на самом деле, всегда ловит снитч, просто сегодня день неудачный, погода нелетная, и вообще, играть в квиддич в пятницу – плохая примета, а новичкам везет. Мина, посмеиваясь, обняла Гарри и погладила его по голове.

А Гарри смотрел на белокурого юношу, который, улыбаясь своей самой редкой и самой красивой – солнечной – улыбкой, обнимал за плечи Бэддока, вместе с ним принимая восторги команды и поздравления болельщиков. Внезапно Гарри дернулся из крепких рук Мины и окликнул его:

– Малфой!

Слизеринец повернулся, и его улыбка, как луч прожектора, неожиданно осветила и гриффиндорцев.

– Что?

– Поздравляю.

Драко нетерпеливо встряхнул растрепанной головой.

– Не меня. Его, – и вытолкнул вперед Малькольма.