Текст книги "Драко Малфой и Солнечный путь (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Красота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Хогвартс, Рождественское утро 1997 года

Свет резал глаза, как ножом. Откуда-то донесся топот и громкие голоса, и Драко поморщился. Слава Тебе, Господи, сейчас каникулы!

Каникулы… Рождественские каникулы… Рождество… Вечеринка в гриффиндорской башне…

Драко застонал, но не от боли, хотя голова разламывалась так, будто это он, а не Сириус пытался вчера пробить ею стену. Он опять напился и вел себя как черт знает кто!

В голове – а может, и вне ее, – раздался знакомый смешок.

– Да уж, Малфой, ты вчера был в ударе! Жаль, что я не видел тебя таким, пока был жив!

Нет, начиналось все очень даже неплохо. Даже если считать то, что Мина все время была рядом с Гарри.

Кажется, он уже привык к этому зрелищу и даже к тому, что ему от этого зрелища плохо. Даже хуже, чем сейчас…

Он разговаривал с Гарри и Люпином об Аконитовом Зелье и пытался доказать обоим, что у Гарри не получается Производное, потому что он ставит неверную цель.

– У него получилось зелье, которое исцеляет тех, кто покусан оборотнем недавно и не помогает вам, профессор, потому что вы уже привыкли к своему волку, а не только он не хочет уходить, но и вы сами не хотите его отпускать. Надо просто создать такое зелье, которое поможет подчинять волка, и оборотень сможет стать анимагом.

Да… Наверное, он все-таки уже был пьян к тому времени, иначе не стал бы так распинаться перед Люпином.

Тот ему что-то возражал, Драко спорил, потом пришел Сириус и утащил куда-то Люпина…

Потом было что-то еще…

– Потом ты очень мило беседовал с Шеймусом.

Ах, да, Финниган… Он усадил Драко на диванчик в темном уголке и стал расспрашивать о прошлом годе. О Господи!.. И Драко – надо же было так напиться! – рассказал ему всю историю их отношений с Гарри, и даже в подробностях расписывал их ночи в «тайной комнате»…

Драко перевернулся на живот и застонал в подушку. Интересно, он успеет покончить с собой прежде, чем снова увидит Финнигана?

– Да не переживай ты так! Шеймус и сам был пьян, вы же еще целовались, помнишь? Он не стал бы целоваться с тобой по трезвому делу…

Да, они целовались. На том же диванчике… совсем как летом, на дне рождения Гарри. Только в этот раз они, кажется, не только целовались. Вот она, твоя мера, Драко – когда ты начинаешь целоваться с Финниганом, значит, тебе хватит пить.

Так… А потом подошел Гарри. Очень сердитый Гарри… Прогнал Финнигана… И они о чем-то говорили… О чем-то важном…

Драко нахмурился и сел. Голову моментально пронзила острая вспышка боли, но она же немного прояснила разум. Что же он говорил?

«Я как будто под водой нахожусь… Так трудно двигаться… И мысли текут медленно-медленно, как будто люди, бредущие сквозь воду… А когда я тебя вижу, мне словно повязку с глаз снимают… Что это со мной, Драко? Что ты со мной делаешь?»

И он придвигается все ближе и ближе, и глаза у него горят, как у кошки, и губы совсем близко, на губах Драко, и он чувствует вкус вина и шоколада, и еще так сладко пахнет чем-то… как будто спелыми бананами… а за спиной Гарри он видит Вельгельмину, и на стене качается ее тень – огромный силуэт змеи, а изо рта у нее высовывается трепещущий раздвоенный язык…

Драко закрыл лицо руками и откинулся на подушки.

– Мне это приснилось, – сообщил он своим ладоням. – Это был сон… – он отнял руки от лицо и оглядел комнату. Призрак с нахальной рожей парил почти под самым потолком. – Уизли! Спускайся… Что там было еще?

– Еще ты танцевал с Джинни, – грустно вздохнул Рон. Драко нахмурился. Точно… Танцевал…

О!.. Да не только танцевал! Что-то там он ей плел про волосы цвета огня, про небесно-синие глаза… Она смеялась… Кажется, он пытался ее поцеловать… зачем-то… Потом долго объяснял, что девушки его не привлекают, но они классные создания… потом долго извинялся за то, что пытался ее изнасиловать год назад, твердил, что он был не в себе и даже – Драко прошиб холодный пот – пытался встать на колени, чтобы вымолить прощение.

– Мне нельзя пить, – жалобно сказал он. – Мне совершенно нельзя пить…

– Это точно, – безжалостно подтвердил Рон. – Ты еще сказал ей, что видишь тень ее покойного брата…

Твое счастье, что она была еще пьянее, чем ты…

– Это твое счастье, а не мое, – огрызнулся Драко.

Так, а что же было еще?

Драко снова выпрямился, сидя в кровати. Вот что еще.

Сириус. Когда загорелась первая звезда, и все запели рождественский гимн, он отозвал Драко в сторону и тихо сказал:

– Твоего отца выпустили под залог. Сейчас он в Имении.

Да уж, подумал Драко, рождественский подарок от Министерства Магии в исполнении Сириуса Блэка.

Он нагнулся с кровати, игнорируя боль, которая из затылочной области переместилась в виски и теперь стучала с упорством трудолюбивого дятла, и поднял один из подарочных свертков. Сверток был перевязан черной траурной лентой с золотой каймой и подписан корявым почерком Сольвейг. Внутри Драко обнаружил пару симпатичных комнатных тапочек, носки которых были в виде карикатурных драконьих мордочек. Тапочки были белыми.

Драко повалился на кровать, задыхаясь в припадке безудержного и очень невеселого смеха.

Неизвестно, где, Рождественское утро 1997 года

– Счастливого Рождества, Северус.

Она смотрела на него, улыбаясь, и он бы, возможно, счел эту улыбку искренней, если бы не знал, что ей грош цена.

– Мне так хотелось устроить настоящую рождественскую слизеринскую вечеринку, – она присела на край его скамьи, заботливо подобрав полу длинного черного кожаного плаща. – Пригласить нашего общего друга Люциуса…

Она сделала паузу, ожидая реакции, но на лице Снейпа ни дрогнула ни единая черточка. «Так, значит, Люциус вышел на свободу, хитрая лиса», – мелькнуло в его голове, пока он холодно и дерзко рассматривал мисс Паркер. Сегодня она распустила волосы, и они блестящей волной рассыпались по плечам. Северус вспомнил, как девчонки в школе гадали, что использует мисс Паркер, чтобы ее волосы так блестели…

– Но он предпочел остаться в своем Имении, – она вздернула нос. – Что он собирается там делать в полном одиночестве? Жена во Франции, сын в школе… Кстати, о школе, – улыбка исчезла с лица мисс Паркер, будто маска, – что использует Поттер, чтобы не было видно Знака?

Северус рассмеялся, и его тюремщица удивленно вскинула брови.

– Что смешного я сказала? – она пыталась говорить холодно и вежливо, но Снейп расслышал раздражение в ее голосе.

– Мне понравился переход, – объяснил он. – Ты знаешь, что «кстати» говорится в том случае, когда новая тема разговора имеет отношение к предыдущей?

– Ты зельевар или колдолингвист? – на этот раз мисс Паркер даже не пыталась скрыть раздражение. – Что ж, по-хорошему ты не хочешь…

– Вот теперь ты в своей стихии, – он выдал фирменную усмешку, от которой даже у самых смелых гриффиндорцев подгибались колени. – Не пытайся подражать Малфою, мисс Паркер.

– Заткнись! – рявкнула она, резко поднявшись на ноги. – Ты умеешь лгать под Признавалиумом, – она сощурилась, глядя на Снейпа. – Не буду спрашивать, как ты это делаешь. Мы лучше поступим так… Империо!

Голова мгновенно стала легкой и пустой. Нет, впрочем, не совсем пустой. Что-то вертелось в ней… какие-то голоса… Просто мне не нравится это состояние… оно должно нравиться… оно всем нравится, и поэтому заклинание работает… но это неправильное состояние… надо понять, что оно неправильное…

Мне оно нравится, возразил Снейп невидимому голосу. Так хорошо, так легко… не надо думать… не надо решать…

– Северус, – прозвучал голос, на этот раз извне. – Отвечай мне. Что за зелье использует Гарри Поттер, чтобы не было видно Смертного Знака? Я приказываю тебе ответить.

– Это мазь, которую я придумал, – не отвечать было нельзя. Попросту невозможно.

– Что она делает?

– Она скрывает метку от посторонних глаз. Снимает боль.

– Во время вызова ты тоже не чувствуешь боли?

– Я чувствую зуд.

– Фините Инкантатем.

Снейп открыл глаза. В голове звенело. Мисс Паркер смотрела на него надменно и насмешливо.

– Удивительно – глупый мальчишка Гарри Поттер может бороться с Империусом, а ты, Северус Снейп, лучший зельевар Европы, один из выдающихся адептов Черного Лорда – нет, – она рассмеялась. – Наверное, это означает, что у тебя подлая трусливая рабская душонка, как у большинства людей.

– Ты тоже умеешь бороться с Империусом? – огрызнулся Снейп. Она скривила губы:

– Ну, я никогда и не претендовала на свободолюбие. Это ты решил стать вольной птицей, – она снова присела на скамью рядом со Снейпом. – До сих пор пытаюсь понять, зачем ты понесся к этому старому идиоту? Ничто ведь тебе не угрожало! Лорд был так к тебе благосклонен… Неужели из-за этой грязнокровки? Или… еще из-за кое-кого? – она придвинулась так близко, что ее губы почти коснулись щеки Северуса. Он по-прежнему сидел прямо, сложив руки на коленях и устремив взгляд в противоположную стену. – Ты извращенец, Снейп, ты это знал?

– Такой же, как и ты, – холодно отозвался зельевар. Она тихо рассмеялась, и движение воздуха шевельнуло волосы у него на виске.

– А что, ты до сих пор помнишь мои уроки, Севви? Подглядываешь за мальчиками, да? Школа – это такие возможности… Можно пробраться в потайную каморку рядом с ванной старост и наблюдать, как мальчики любят друг друга, – она снова рассыпалась в легком безумном смешке. – Помнишь, да? А он был так краси-и-ив, – протянула она. – Эти блестящие черные волосы, это прекрасное сильное тело… Он куда красивее тебя, хоть вы и похожи… может, он просто чаще моется? Он даже там, – она мотнула головой, словно указывая направление, и волна черных волос хлестнула Снейпа по лицу, – был красив… Старших делают лучше… Ты был влюблен в него, верно? Наверное, мечтал о нем по ночам в своей детской комнате… прибегал к нему… просился в кровать, верно? И трогал себя в темноте, под одеялом, прижимаясь к нему, да? Ну, доставь мне удовольствие, скажи, что так оно и было!..

– Что ты мелешь, идиотка?! – заорал Снейп и рывком оттолкнул от себя мисс Паркер. Не удержавшись на узкой скамье, она полетела на пол. – Дура озабоченная!

К его удивлению, она расхохоталась, не пытаясь даже подняться на ноги.

– В яблочко, да? – она оперлась рукой и пол и села. – Боже, как я люблю, когда ты злишься. А скажи-ка мне, Снейп, – она вдруг легко, даже не отталкиваясь рукой, встала на ноги и самой своей грациозной походкой, словно модель по подиуму, подошла к нему, – ко мне ты имел… хмм, ну, скажем так, сердечную склонность, случайно не потому, что я на него похожа?

– Если тебя это порадует, то да, – холодно ответил профессор, восстанавливая самообладание.

– Да? – голос мисс Паркер был опасно нежным. – В таком случае, скажи мне, друг мой, девочку ты оставил себе не потому ли, что она была больше похожа на него, чем на тебя или меня? Интересно, хорошо ли ей жилось в родном доме? Вот бы порасспросить… Не обижал ли ее папочка?.. Ммм?.. – она чуть наклонила голову, приподняв бровь.

– Как ты… – от ярости побелевшие губы едва шевелились. – Как ты смеешь, дрянь?!

– Попридержи язык, Снейп, – сладко улыбнулась мисс Паркер. – Как бы не оторвали тебе его… или не откусили…

Профессор зельеварения, известный своей холодностью, язвительностью и умением довести любого до белого каления, при этом нисколько не растеряв собственного железного спокойствия, сейчас был в таком состоянии, что, кажется, смог бы разорвать цепь, приковывающую его к стене. В этот момент в кармане мисс Паркер, которая даже не подозревала, насколько близка к гибели, что-то заверещало.

Недовольно наморщив нос, «железная леди» выхватил из кармана… обычный маггловский сотовый телефон.

Снейп изумленно сморгнул.

– Что? – рявкнула мисс Паркер в трубку. – Да, – голос ее стал чуть мягче. – Конечно, соединяй, – после небольшой паузы она заговорила вновь, и на этот раз Снейп не просто сморгнул, а от изумления захлопал ресницами так, будто в глаз ему попала соринка – до того ее голос звучал нежно, ласково, певуче; Снейп даже не подозревал, что у мисс Паркер может быть такой голос. – Здравствуй, моя девочка. Да.

Разумеется, моя хорошая. Я думаю, что сумею. Хорошо, хорошо, не думаю, а точно сумею, – она рассмеялась, ласково и немного виновато. – Не сердись, радость моя. Зависит от состава. Ну, откуда я знаю, я еще не спрашивала… Ну, прости, прости, котенок, ты же знаешь, что Империус… Я надеюсь, что недолго… Да! – она снова рассмеялась, на этот раз весело. – Конечно, это в его интересах, – она кокетливо взглянула на Снейпа. – Скучает, девочка, конечно, скучает. Жаль, что ты не видишь сейчас его лица. Да, конечно, доченька. Беги. До свидания, моя родная.

Она отключила телефон и посмотрела на Снейпа. Несколько секунд она наслаждалась выражением шока и ужаса на его лице, прежде чем заговорить:

– Что это с твоим лицом, Северус?

– Ты… – выдохнул Снейпа. – Ты…

Впервые за многие годы профессор потерял дар речи.

– Я надеялась, ты будешь рад, – она надула губы, что совершенно не шло ее надменному холодному лицу. – У девочки появилась настоящая семья – разве это не хорошо?

– Пошла вон… – прошипел Снейп.

– Я бы сказала, что вряд ли ты вправе здесь распоряжаться, – она вскинула голову, отбрасывая волосы за спину. – Но так уж и быть, я уступлю тебе… в твоем горе. Счастливого Рождества, Северус.

Еще один ехидный смешок – и мисс Паркер исчезла за дверью.

Снейп прислонился спиной к стене. В горле и в груди что-то сдавило, и мучительно заболела голова. Он не мог вспомнить, что означают эти симптомы.

Хогвартс, 15 февраля 1998 года, утро

Сольвейг не было в ее спальне, не было в Большом Зале, и в туалете Плаксы Миртл ее тоже не было.

Впрочем, в туалет Гермиона заглянула машинально – теперь его вряд ли можно было использовать как базу для изготовления запрещенных зелий или место тайных свиданий (неужели она назвали их встречи с Сольвейг свиданиями?) В отсутствие «законной хозяйки» туалет отремонтировали, помыли, и теперь он стал обычным туалетом, ничем не отличающимся от всех прочих «дамских комнат» Хогвартса. Правда, ходили туда пока редко – должно быть, сказывалась привычка.

Миртл до сих пор пребывала в больничном крыле. Ей отвели специальный отсек, где бесчувственное привидение висело в воздухе, удерживаемое на месте заклинаниями. Мадам Помфри по нескольку раз в неделю связывалась через кружаную сеть с Центральной Колдотравной лабораторией, пытаясь выпросить рассаду мандрагор, но, поскольку это были растения редкие и опасные, ей упорно отказывали. Мало кого беспокоило впавшее в кому привидение.

Зажав под мышкой книгу, которую она собиралась показать Сольвейг, Гермиона спустилась в холл и вышла во двор замка. Февраль изо всех сил притворялся мартом – в воздухе пахло сыростью, плакали сосульки на ветвях деревьев, в разрывах тяжелых свинцово-серых туч мелькало иногда по-весеннему сияющее солнце и яркое синее небо. И все-таки это был февраль, и ветер, налетавший порывами, был пронизывающе холодным, и земля была еще белой, а озеро все так же затянуто серой коркой льда.

Гермиона прошла вдоль озера мимо того места, где осенью встретила дракона. После она видела огромное медно-красное создание еще пару раз, и только издали; со временем ей начало казаться, что полет ей приснился. Впрочем, она спросила Чарли о гигантском драконе, и он не покрутил пальцем у виска, а объяснил, что это – вожак.

– Мы называем их Древние или Говорящие, – объяснил он.

– То есть, они умеют говорить? – спросила Гермиона.

– Наверное, да, – пожал плечами Чарли. – Я лично не слышал. Но, возможно, они разговаривают не со всеми.

– А почему его не часто видно? – поинтересовалась Гермиона. – Он же такой большой…

– Он улетает, – ответил Чарли. – Его трудно прокормить, так что он охотится сам по себе.

– Улетает? – удивилась Гермиона. – Подожди, но ведь на замок наложены чары! Дамблдор поставил в этом году защитную стену, и никто не может покинуть замок, только на выходных открывается проход.

– Так это же Древний, – объяснил Чарли. – Человеческая магия на них не действует. С ними мы можем только договориться или убить, но заставить…

– А вам ничего не будет за это от Министерства? – обеспокоилась Гермиона. – Ведь если магглы увидят дракона…

– Наверное, будет, – вздохнул Чарли. – Департамент контроля не одобряет наших отношений с Древними.

Они считают, что всех Древних надо уничтожить, потому что их невозможно контролировать. Но мы еще повоюем… – и глаза его недобро сверкнули.

Гермиона шла к Запретному лесу – его опушка была еще одним местом, где можно было найти Сольвейг.

Кажется, слизеринка вообще ничего не боялась – во всяком случае, тварей из Запретного леса уж точно.

– Может, это потому, что я с ними еще не сталкивалась? – предположила она, лениво улыбаясь, когда зашел разговор о страхах.

– А с лягушками ты сталкивалась, и потому их боишься? – рассмеялась Гермиона, за что получила по голове думкой. Про лягушек ей, конечно, сказала не Сольвейг – Гермиона узнала об этом от Малфоя. Во время занятий по Арифмантике, на которых они по-прежнему работали в паре, она и Драко закончили работу раньше всех, когда до конца урока осталось еще прилично времени, и завели тихую беседу. Начал разговор, как ни странно, Драко, но пока они говорили, Гермиона перестала удивляться неожиданному дружелюбию Малфоя к «грязнокровке». Похоже, что слизеринцу было совершенно не с кем поговорить – не рассказать о своих бедах и печалях, а просто поболтать. Ей еще не доводилось слышать, чтобы Малфой так много говорил. Глядя на него, слушая его, она вдруг увидела перед собой совершенно незнакомого человека, который не имел ничего общего с надменным гордецом, что оскорблял ее столько лет. Он стал каким-то… смиренным, словно из него выжали все то, что делало его Драко Малфоем. Он стал просящим – просящим внимания, человеческого слова, нормального взгляда, – он походил на больного, которому сообщили, что через две недели он умрет, но который никак не может понять, что означает эта новость. И Гермионе стало жаль – нет, не его, ей стало жаль прежнего Малфоя, стало жаль человека, которого больше нет. Каким бы он ни был, он был живым, полным сока, а не этой тенью, блеклой, как свет лампы солнечным днем.

Так вот, Малфой рассказал ей, что на первом их занятии с профессором Люпином на третьем курсе, когда они, как и гриффиндорцы, сражались с боггартом, тот при виде Сольвейг рассыпался по полу лавиной серо-зеленых пупырчатых жаб. И высокомерная Паркер, закрыв лицо руками, завизжала так, будто ее резали. Пришлось профессору Люпину придти к ней на помощь.

– А твой боггарт как выглядел? – спросила Гермиона. Она не имела в виду ничего дурного, она всего лишь поддерживала беседу, но Драко вдруг весь побелел, словно ему стало дурно.

– А я сбежал, – ответил он. – Сбежал еще до того, как боггарт ко мне подошел.

– Сбежал? – удивилась Гермиона. – Почему?

Драко помедлил, прежде чем ответить. Но потом все-таки заговорил:

– Я сталкивался с боггартом… раньше. У нас жил один в старом платяном шкафу – там хранились старинные мантии наших предков. Мама объяснила мне, что это такое, и даже показала заклинание – на первом курсе, когда я приехал на рождественские каникулы. И я решил с ним сразиться – мне было любопытно. Я думал, он станет стаей крыс… А он превратился в моего отца, – Драко помолчал. – Мне не хотелось, чтобы это увидели мои одноклассники. Наверное, – тут он скривил рот в легкой усмешке, – сейчас бы он выглядел совсем по-другому…

Эта беседа произвела на Гермиону очень тягостное впечатление, и она дала себе зарок больше с Малфоем по возможности не разговаривать.

Гермиона дошла до опушки Запретного леса и неторопливо побрела вдоль кромки. Она прошла не более десяти шагов, когда поняла, что здесь есть люди – эта способность чувствовать человеческое присутствие появилась в ней совсем недавно, когда она углубилась в свой анимагический проект. Похоже, что скоро она сможет определиться со зверем…

Пройдя еще пару шагов, она узнала присутствие – рядом была Сольвейг. И еще кто-то.

Они вынырнули из-под завесы деревьев ей навстречу: Сольвейг в своей роскошной черной мантии с подбоем и воротником из меха черно-бурой лисы («Вот объясни мне, Грейнджер, откуда у простого преподавателя такие деньги?! Может, он наркоту там у себя мастерит втихаря?»), а рядом с ней, доставая рослой слизеринке своей рыжей макушкой только до плеча, шла Джинни.

Сольвейг что-то говорила, изредка бросая на спутницу короткие взгляды – Гермиона знала, что так Сольвейг пытается удостовериться, что ее слушают. Джинни иногда кивала головой. Потом она что-то тихо спросила, и Сольвейг, не расслышав («Грейнджер, говори громче, я глухая. Не стоило в детстве так громко включать музыку в наушниках…»), наклонилась к ней.

«Да что же это…»

Гермиона остановилась, глядя на пару. «Нет же, Господи, какая они пара!..» Она вдруг почувствовала себя очень нехорошо – ощущение неприятно напоминало тошноту, и еще в животе стало как-то одновременно тяжело и пусто.

«Что происходит?..»

Сольвейг подняла голову и посмотрела на Гермиону. Улыбка, как луч солнца из-за плотно задвинутых штор, скользнула по ее лицу, и она произнесла:

– Привет, Грейнджер.

– Привет, – напряженно ответила Гермиона.

– Привет, Гермиона, – сказала в свою очередь Джинни. Она выглядела чрезвычайно довольной, и Гермионе захотелось ударить ее. Интересно, почему это она раньше не замечала, как неприятна улыбка этой рыжей девицы? – Спасибо, Сольвейг, – она кивнула слизеринке и медленно, словно в раздумьях, пошла в ту сторону, откуда пришла Гермиона.

– Вы старые друзья? – Гермионе не удалось скрыть раздражение, и в синих глазах снова заплясали эти проклятые светляки-смешинки.

– Почему же старые? – она скривила рот. – Что это у тебя, Грейнджер? Очередное домашнее задание? Как, кстати, твой анимагический проект?

– Это не домашнее задание, а анимагический проект поживает очень хорошо, – буркнула Гермиона. – Это книга, я хотела тебе показать…

– Я уже видела несколько книг, если что, – заметила Сольвейг.

– Это не смешно.

– Жаль, я пыталась пошутить.

– Это книга, которую я подарила Гарри на день рождения.

– У тебя нет фантазии, Грейнджер, – Сольвейг вытащила из рук Гермионы книгу. – Подарить парню книгу – что может быть…

– Не смей говорить, что у меня нет фантазии! – неожиданно для самой себя вспылила Гермиона. Брови Сольвейг изумленно взлетели. – Какое ты имеешь право?! Что ты обо мне знаешь?!

И, словно подхватывая ее гнев, налетевший порыв ветра швырнул россыпь гермиониных волос в лицо слизеринки. Сольвейг вскинула руку, ловя непослушные пряди, завела их Гермионе за ухо – и забыла свою руку на затылке гриффиндорки, запуталась пальцами в растрепанных кудрях, нежно перебирая тонкие, похожие на пружинки волосы. Гермиона приоткрыла рот – изумленно и еще оттого, что незнакомое ощущение давило ей грудь, и надо было выпустить его вместе с выдохом, иначе сердце ее просто разорвалось бы.

Поглаживая затылок Гермионы, Сольвейг опустила голову ниже и еще ниже, пока ее странные, темные, ищущие глаза не оказались так близко, что, казалось, взгляд ощущается на коже как прикосновение. Потом тяжелые веки, чуть дрогнув, опустились, скрывая темно-синюю радужку, и губы Сольвейг невесомо коснулись гермиониных. И тут же скользнули к уголку рта, потом вверх по щеке, по скуле, по виску, порхнули по лбу, пролетели по переносице на кончик носа и вновь, словно вслепую, нежно, неуверенно опустились на чужие губы. Разомкнули их. Накрыли полностью. И поцелуй из робкого и целомудренного вдруг стал страстным и почти грубым. Руки Гермионы помимо разума ожили, взлетели вверх и сцепились пальцами на лопатках слизеринки. Вторая рука Сольвейг обвилась вокруг тонкой талии Гермионы.

Поцелуй был горячим, со вкусом шоколада, пыли и крови. И тело Сольвейг вдруг оказалось горячим, словно у девушки был жар. От сильного запаха железной дороги и пыльной травы у Гермионы вдруг защипало в глазах и заныло сердце. Но это не было воспоминанием. Это был ЕЕ запах. Это всегда был ее запах, вдруг поняла Гермиона, потому что никогда не было в мире никого, кроме Сольвейг, и все прочее было лишь воспоминанием о ней, воспоминанием о будущем. Это чувство пронзило насквозь ее сердце, и Гермиона вдруг заплакала, прервав поцелуй и уткнувшись лицом в плечо слизеринки.

– Ну, вот, – раздался над головой растерянный голос. – Шшш… Гермиона… Ну, хорошо, прости, больше не буду… О Боже, я понимаю, почему мужчины не понимают женщин!

Это было сказано с таким неподдельным отчаянием, что Гермиона рассмеялась сквозь слезы.

– Прости… – произнесла она, оторвавшись от плеча Сольвейг и шмыгая носом. – Все замечательно. Это я просто… ненормальная…

– Так ничего, да? – спросила Сольвейг, потом пожала плечами и добавила: – Я не уверена, что умею целоваться.

– Ох… – Гермиона подобрала упавшую книгу, внезапно почувствовав себя неловко. – Зря ты это сказала…

Глядя на помрачневшее лицо Сольвейг, она снова рассмеялась.

– Сольвейг, ну я же сказала, что все замечательно! Ну что ты…

– Тогда чего ревешь? – сердито спросила Сольвейг.

– Потому что я поняла одну вещь, – Гермиона произнесла это так тихо, что практически не расслышала сама себя. Но, видимо, Сольвейг была вовсе не глуха, когда ей это требовалось.

– Какую?

– Что я тебя люблю, – буркнула Гермиона, пытаясь не поднять глаз на девушку. Но не удержалась и все же подняла. Сольвейг смотрела на нее с неописуемым выражением в глазах, а на ее щеках, к величайшему восхищению Гермионы, расцветали два ярко-розовых пятна. До этой минуты Гермиона понятия не имела, что Сольвейг Паркер умеет краснеть.

– Да, – хрипло произнесла Сольвейг, прокашлялась и попробовала еще раз: – Да. Это причина для слез. Я должна была догадаться.

– Ты невыносима, – произнесла Гермиона и, развернувшись, пошла прочь. Через секунду ее догнали, обхватили сзади, развернули и поцеловали. А потом еще раз. И еще раз. И еще…

* * *

– Вот, смотри, – Гермиона развернула сложенный вчетверо листок. – Это родовое древо Снейпов. Я попросила Перси – ну, ты помнишь Перси Уизли, он одно время учился в Хогвартсе? Старше нас на четыре курса. Был старостой школы.

– А, такой длинный зануда, – пробормотала Сольвейг. – Вроде бы да…

– Он сейчас работает в Министерстве, в секретариате Фаджа. Я попросила его сделать мне копию древа Снейпов из Большой книги судеб… Что это ты вытворяешь?!

Они расположились в спальне Гермионы, на ее кровати, которую гриффиндорка расширила при помощи заклинания. Гермиона лежала на животе, опираясь на локти и расстелив перед собой листок с родовым древом Снейпов. Сольвейг устроилась рядом, обняв Гермиону за талию. Гневное замечание гриффиндорки было вызвано тем, что Сольвейг, оторвав голову от подушки в виде собственной согнутой в локте руки, ухватила зубами гермионино ухо и нежно тянула за мочку, очевидно, в попытке оторвать. В ответ на окрик она невинно захлопала ресницами и сказала:

– Хулиганю.

– Я вижу, – неодобрительно заметила Гермиона. – Я зря, что ли, старалась? И не надо делать такое лицо, как будто ты – Гарри, и я заставляю тебя готовиться к экзаменам за три месяца до их начала!

– Господи! – с отвращением произнесла Сольвейг. – Ты действительно заставляла Поттера готовиться к экзаменам за три месяца до начала?! Да ты садистка, Грейнджер!

– Ну, не за три… – начала было Гермиона, но Сольвейг ее перебила:

– Учти, со мной такие штуки не пройдут.

– Мы в этом году сдаем Т.Р.И.Т.О.Нов! – завелась Гермиона. – Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, насколько они важны для нашего будущего?

– Грейнджер, если ты не заткнешься, у нас с тобой не будет никакого будущего, – с глумливой слизеринской усмешкой заметила Сольвейг.

– О Боже, – Гермиона покраснела. – Я не имела в виду… Сольвейг, прекрати!

Сольвейг замотала головой, продолжая беззвучно содрогаться от хохота. Отсмеявшись, она мотнула головой.

– Давай вернемся к Снейпам, Грейнджер.

Красная, как рак, Гермиона уткнулась в листок с семейным древом.

– Да, ты была права, – после небольшой паузы сказала она.

– Насчет будущего?

– Насчет родственников, Паркер! У Снейпа действительно нет никаких родственников. Тебя тут, кстати, тоже нет, – добавила она, с сочувствием поглядывая на Сольвейг. Та пожала плечами.

– Это еще ничего не значит. Я же не Снейп. Если я и дочь Северуса, то, скорее всего, незаконнорожденная, а таких Большая Книга Судеб не фиксирует.

– Ты так это говоришь… – пробормотала Гермиона.

– О Господи, Грейнджер, – закатила Сольвейг глаза. – Ты думаешь, меня волнует, имею ли я право называться Снейп? Сольвейг Паркер звучит гораздо лучше, чем Сольвейг Снейп, по-моему…

– Сольвейг Снейп лучше, – машинально пробормотала Гермиона, разглядывая что-то на семейном древе. – Посмотри-ка, Паркер, что бы это значило?

Две головы, тесно сдвинувшись, склонились над листком. Переплетающиеся линии родового древа, начинающиеся внизу листа с Октавиана и Августы Снейпов, вели выше, к именам, датам и – века с восемнадцатого – портретам, некоторые уводили за пределы листа – там, очевидно, начинались другие фамилии, – и заканчивалось все это последним представителем рода Снейпов – Северусом Роландом, 1960 г. р., не женат, детей не имеет. Но вот рядом…

От родителей Северуса (Августус Снейп, 1930–1974 гг., Миранда Забини-Снейп, 1936–1974 гг.) шли две нити. Одна заканчивалась именем и портретом Северуса. А под другой была большая, словно выжженная дыра. Покрывало на кровати сквозь эту дыру почему-то не просвечивало.

– Ага, – сказала Сольвейг. – Значит, брат все-таки был…

– Он умер? – спросила Гермиона.

– Нет. Это значит, что его изгнали из рода, – Сольвейг опустила голову на руки. – Можешь выбрасывать это, Грейнджер. Даже если мы узнаем, кто этот брат, нам это уже бесполезно.

– Почему?

– Он изгнан. Это значит, что его не просто выгнали из дома и лишили наследства. Изгнание из рода – это целый колдовской обряд, суть которого – отрезать кровные нити. Ни одно симпатическое зелье, чье действие основано на родстве крови, не может быть использовано, если речь идет об Изгнаннике.

Гермиона подперла подбородок рукой и задумчиво посмотрела на Сольвейг.

– Не понимаю. Какое заклинание может изменить состав крови?

– Они не меняют состав крови, – ответила Сольвейг. – Они просто запирают. Я не знаю точно, как это действует. Ну, представь, что ты поставила охранные заклинания на комнату, и если кто-то попытается ее открыть, его заклинания просто завязнут в твоих, а возможно, обратятся против своего создателя.

– И все-таки мы должны найти его, – Гермиона открыла оглавление «Истории древних семей». – Возможно, ты его дочь и на твою кровь вся эта фигня с изгнанием не распространяется. Или ты дочь самого Снейпа.

Ты просто обязана быть его родней!