Текст книги "Бегство в мечту"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

– Есть только одно «но», которое может сыграть решающую роль в твоей судьбе, – сказал Андрей, – на «самом верху» сидят обычно очень умные люди с очень большим опытом и очень своеобразными взглядами на жизнь. Получив «все», они захотят иметь за спиной надежный «тыл» именно из умеющих любить и в богатстве и в бедности, в здоровье и в болезнях… До самой смерти. Вот таким они и отдадут все, что у них есть. Есть и второй вариант: не найдя такой женщины, они просто «купят» ту, которая им понравилась. И за это благополучие ей придется платить по самой высокой цене. Ты готова заплатить эту цену?

– У счастья нет цены, – сказала Наташа.

– Есть, – грустно заверил Андрей. – Есть. И очень высокая. В данном случае – цена унижения. Чтобы что-то получить, всегда надо чем-то пожертвовать. И иногда оказывается, что тебя надувают, как цыгане, которые подсовывают на ярмарке старого мерина вместо хваленого скакуна…

– Я учту, – сказала девушка. – Я буду смотреть жизни «в зубы»… А теперь уходи. И никогда не возвращайся…

– И все же я люблю тебя, – сказал Туманов. – Только теперь это другая любовь… Любовь памяти. Я мог бы сделать для тебя очень многое. Самое невозможное. Самое недосягаемое… А теперь я просто хочу тебя любить как память… Как юность…

– Я не могла ждать так долго, Андрей, – сказала она. – Моя красота не вечна, а у тебя впереди еще слишком долгая дорога… Но ты дал мне больше всех… Не слушай то, что я говорила в ярости… Теперь я узнала, какими бывают в юности те, кто «залез на самый верх», и почему они стали такими… Я узнала, о чем они мечтали и чего хотели. Каких женщин любили и как принимали боль разочарования… Иногда мне было очень хорошо с тобой. Спасибо тебе… А теперь уходи, не мучай меня… И никогда не возвращайся.

– Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь – позови, – сказал Туманов. – А если устанешь от жизни и тебе потребуется отдохнуть рядом с другом – приходи, я приму.

– А если я решусь остаться навсегда? – не удержалась она от вопроса.

– Это нам с тобой решать, – сказал Андрей, перелез через перила балкона и спрыгнул вниз.

– Удачи тебе, – послышалось сверху.

– И тебе, – прошептал он и не оглядываясь пошел прочь.

Автобусы уже не ходили, и Туманов медленно брел по залитому лунным светом шоссе. Окружавший его лес словно окаменел, удерживая на своих ветвях звездное небо, и ни одного звука не было слышно в застывшем воздухе. Неожиданно Андрей остановился и, подняв голову, посмотрел вверх, в усыпанную кусочками алмазов бездну.

– Я так и не сказал ей, что победил в этих соревнованиях, – задумчиво сказал он вслух. – Получив растяжение, с плохой подготовкой, но победил… Просто мне хотелось, чтобы она гордилась мной… Это уже не важно…

Яркое, полное созвездий августовское небо безмолвствовало, взирая на одинокую фигуру посреди шоссе.

– А ведь и впрямь, ближе стали, – усмехнулся Андрей, рассматривая ковш Большой Медведицы. – Наверное, раньше я просто не обращал на них внимания… Интересно, она смотрит когда-нибудь на небо? Э-ге– гей! – закричал он Медведице, – как полагаешь, старина, смогу и я когда-нибудь зажечь в ее глазах звезды?..

Небо молчало.

– Ну хоть одна звездочка! – попросил Андрей. – Всего одна, маленькая звездочка сможет осветить ее душу! Дай ей хоть капельку света! Хоть один, тоненький лучик! Ведь это так страшно – не уметь любить… Пусть и она узнает в своей жизни любовь. Достаточно одного, малюсенького осколка… Ну, пожалуйста!

И перечеркнув небо серебряной нитью, откуда-то сверху сорвалась и упала за лес звезда…

 
Моей наследницею полноправной будь,
Живи в моем дому, пой песнь, что я сложила.
Как медленно еще скудеет сила,
Как хочет воздуха замученная грудь.
Мое наследство щедрое храня,
Ты проживешь и долго, и достойно.
Все это будет так. Ты видишь, я спокойна.
Счастливой будь, но помни про меня.
 

Анна Ахматова

В насквозь прогретом солнцем купе вагона застоявшийся воздух вызывал удушье, и едва поставив вещи, я вышла обратно на перрон. Но и тут было не намного мягче – августовский зной плавил асфальт, а из витающих вокруг ароматов самым «нежным» казался запах мазута. Я достала из кармана платок и вытерла выступившие на висках капельки пота. Спешившие пассажиры украдкой оборачивались на меня. К подобным взглядам я уже привыкла. Они уже не льстили мне, как раньше, когда однажды, подойдя к зеркалу, я увидела в нем не угловатую девочку-подростка, а стройную женщину с огромными зелеными глазами и густыми, светло-русыми волосами. После этого я долго ждала чудо: вот-вот должен был появиться принц на белом коне и увезти принцессу в свой замок. Но принц воевал где-то с драконами, чудо не происходило, а моя внешность вызывала лишь навязчивые предложения «помочь устроить жизнь», да еще вот такие восхищенно-липкие взгляды. Подруги постепенно отошли в сторону, опасаясь конкуренции, из знакомых мне мужчин никто так и не смог стать настоящим другом, «срываясь» в самом начале знакомства, и тем грустнее был контраст домашней тишины и пошловатого гула голосов на работе, раздевающих взглядов, неумных комплиментов. Любовники приходили и уходили, оставаясь в памяти вереницей безликих теней, а «принц» все еще воевал где-то с драконами.

Но теперь с этим было покончено – я подала заявление об увольнении из фирмы, в которой работала, и впереди оставалась лишь последняя преграда к полноценной и обеспеченной жизни – сумасбродная прихоть моего отца. Завтра я буду в Москве и указанный в данном мне Королевым списке, под номером «два», директор московского филиала корпорации Пензин, поведает мне новую часть восторженных и хвалебных баек о моем папаше.

– Пять минут до отправки поезда, – неожиданно заорал у меня над ухом хмельной проводник, воплотивший на своем лице все цвета радуги – от венозно-красных глаз до бледно-синих губ.

Я повернулась, чтобы войти в вагон, и в тот же миг на меня с разбегу кто-то налетел, больно ударив чемоданом по ноге и отбросив в объятия кондуктора, который даже не изменил выражения на лице, давно утратив интерес ко всему, что не «булькает» и не горит.

Я выпрямилась, и припадая на ушибленную ногу, гневно повернулась к обидчику:

– Торопыга безглазая!

– А я – «просто Володя», – жизнерадостно представился нахал.

Я окинула его с ног до головы презрительным, нарочито-медленным, «уничтожающим» взглядом. Лет под тридцать, русоволосый, с худощавым, волевым лицом, на котором, над носом-«картошкой» озорно сияли веселые карие глаза, уже окруженные сетью ранних морщин. Невзирая на жару он был одет в костюм цвета «морской волны», а ворот его рубашки стягивал изумрудный галстук.

«Испепеляющий» взгляд воздействия не возымел: парень был из тех, кто с разбегу ударяясь головой о стену, восклицает, потирая ушибленный лоб: «Эвон, как я ее!»

Я резко повернулась и вошла в вагон. Задвинув за собой дверь купе, принялась рассматривать ушибленное бедро. На скрежет открывающейся двери, не оборачиваясь, раздраженно заметила:

– Стучать надо!

– Тогда рискуешь пропустить самое интересное, – ответили мне.

Бросив взгляд через плечо, я даже растерялась – со злополучным чемоданом в руке на пороге стоял мой недавний обидчик.

– Что тебе надо?

– Претендую на свое место, – ткнул он пальцем в нижнюю полку, – билет показать?

Я с трудом подавила стон. Забросив свой рыжий, потертый чемодан под сиденье, парень достал из кармана яблоко и принялся с аппетитом жевать, наполняя купе радостным хрустом.

«Что б у тебя огрызок в горле застрял!» – мстительно пожелала я ему про себя, достала из дорожной сумки блокнот со своими заметками и села у окна.

Вагон качнулся, и поезд неторопливо начал выбираться из раскаленного и пыльного города.

– Роман пишите? – кивнул на мои заметки назойливый попутчик. – Я тоже писатель. Еду за гонораром от переиздания. Издатели хвалят, говорят – хорошо расходится. «Три мушкетера» называется. Не читали? Правда, я там под псевдонимом… А вот «Отцы и дети» раскупают куда хуже, хотя я весьма старательно и пытливо осветил в книге весь процесс этого вопроса со всех сторон, от начала и до конца…

Я молчала, показывая, что не намерена поддерживать разговор.

– Хотите, отдам интересный сюжет? – не унимался он. – Можно сказать – от сердца отрываю, но – увы! – не в моем стиле. У меня их целая куча в запасе. Сюжеты рождаются один за другим, даже записывать не успеваю… Значит так… В одну женщину влюблены трое: поверхностный «дон жуан» со смазливой физиономией, ученный, вынужденный стать священником и уродливый силач, с добрейшим сердцем…

– Но она, как и большинство женщин, выбрала смазливую мордашку, – сказала я. – Видимо, в глубине души, Гюго не слишком-то уважал женщин….Могу вас заверить – я читала «Собор Парижской Богоматери». И я не писательница. Я занимаюсь… Теперь бизнесом… Правда, недавно…

– Бизнес?! – радостно воскликнул он. – Да мы же с вами коллеги!

– О Господи, – закрыла я глаза рукой. – Ну, в чем я так провинилась перед тобой?!

– Хорошо, – быстро согласился парень. – Не бизнесмен, так не бизнесмен… Что там у нас есть к этому занятию «поближе»?… О!.. Телохранитель. Я – первоклассный телохранитель, работающий исключительно на «верхний эшелон» бизнесменов и политиков. Про меня даже фильм есть. С Кевином Костнером в главной роли. Сейчас я еду в Москву, чтобы сопровождать одного очень важного бизнесмена в одну очень важную поездку. Дня через три освобожусь, и если пожелаете – можете воспользоваться моими услугами… Только предупреждаю – я дорого стою.

– Спасибо, не надо, – вздохнула я. – У меня очень маленький бизнес, «телохранитель такого класса» мне не по карману.

– Я сделаю для вас скидку, – быстро сказал он. – Не отказывайтесь, вы теряете свой шанс… Что вы дуетесь на меня? Я же налетел на вас совершенно случайно. Торопился. Неужели так больно?.. Давайте, я осмотрю вашу рану, и пропишу курс лечения. Говорят, что я недурственный хирург…

– Нет! – невольно вскрикнула я, откашлялась, и попросила. – Не надо. Оставьте все, как есть… Так оно будет целостней.

Он пожал плечами, но тут же нашелся:

– Но, может быть, это и к лучшему! Как психолог, я могу вас заверить, что самая крепкая дружба, как правило, начинается с ссоры…

«Душно, просто сил нет, – подумала я. – Так недолго и свихнутся от жары… А тут еще этот… Впрочем, что я так нервничаю? Обычный словоблуд, пытающийся завязать знакомство в поезде. Раньше я попросту не обращала на такие вещи внимания… Становлюсь раздражительной. Испорченное жарой настроение или напряжение последних дней?.. Наверное, жара…»

Словно угадав мои мысли, парень встал и немного опустил оконную раму, впуская в купе струю свежего, прохладного воздуха.

«Симпатичный, – бросила я на него украдкой более внимательный взгляд – Но слишком разговорчив, неплохая, крепкая и спортивная фигура, мужественное лицо… Ему больше подошел бы «солидный» имидж. Да, он неплохо смотрелся бы в качестве… Хотя бы того же телохранителя… Или нет? Для телохранителя не настолько «накачан»… Трещал бы поменьше, может и смог бы меня заинтересовать… Ненадолго…»

Но мой попутчик не умолкал. За три часа он успел побывать «мэром», «иностранным шпионом», «космонавтом» и «матросом с Марии Целестры», несколько раз он выскакивал на остановках, возвращаясь с кульками спелой вишни и яблоками, с непосредственностью ребенка заставляя меня все это съесть «за папу», «за маму» и за него, «диетолога». В конце – концов я стала даже улыбаться его шуткам, философски воспринимая его как «естественное неудобство дороги», наподобие перестука вагонных колес. И все же пообещала себе с этой поры брать в поездах номер-«люкс», ограждая себя ценой на подобную роскошь от подобных попутчиков.

Взглянув на часы, я попросила:

– Выйди на пять минут, мне нужно переодеться. Через час мы прибудем в Москву.

– Хорошо, – согласился он. – А я пока пойду к проводнику. Он еще не слышал моей истории о том, как я выкрал чертежи из сейфа министра Британской разведки…

Вместо ответа я закрыла за ним дверь.

На вокзале он помог мне вынести из вагона вещи. Проводник, на прощание, дружески ткнул его кулаком в бок:

– Давай, парень, до скорого. Адресок мой не потеряй, может как-нибудь заскочишь, поболтаем… Джеймс Бонд…

Я невольно удивилась его способности столь быстро сходиться с людьми.

– Не думала, что такой алкоголик слышал о Джеймсе Бонде, – призналась я, пока Володя тащил мои вещи до стоянки такси.

– Конечно, не слышал, – согласился он. – Я вкратце пересказал ему все тринадцать романов Флемминга… А «алкашом» он стал после того, как в автокатастрофе погибла его трехлетняя дочь, а жена стала инвалидом… Если судить о людях непредвзято, всегда можно найти в них что-то хорошее. И отыскав это, добьешься дружелюбия и хорошего отношения. Это называется даром «чистого взгляда». Мир кажется светлее, когда тебе все рады, и ты всем рад…

– Ты еще и философ, – сказала я, взмахом руки останавливая машину.

– Да, – оживился он. – Совсем забыл тебе сказать – на самом деле я – мыслитель. Моя работа состоит в том, чтобы давать советы главам государств. К сожалению, со мной редко консультируется президент нашей страны… Сумку положить в багажник или на заднее сидение?… Вот так… О чем я говорил? Ах да, о философии… Был у меня случай, когда я…

Я села на переднее сидение, захлопнула дверь и кивнула таксисту:

– На «Вторую синичкинскую».

В зеркале заднего вида я увидела расстроенное лицо моего попутчика, обиженно смотрящего вслед отъезжающему такси, и невольно улыбнулась…

Офис Пензина значительно уступал «штаб-квартире» корпорации и по размерам, и по интерьеру. Он был оборудован более современно, удачно сочетая модную ныне пластиковую мебель и последние модели компьютеров и факсов.

– Что же вы делаете?! – недовольно заворчал Пензин, заботливо придвигая ко мне кресло. – Я же послал людей встречать вас на вокзал. Они даже сообщали по громкоговорителю, что разыскивают вас… Уже думали, что вы не приехали…

Было заметно, что когда-то, в молодости, Пензин был красив. Это бросалось в глаза, несмотря на страшный шрам, перечеркивающий его лицо красно– белой нитью. Невзирая на годы в нем еще чувствовалась офицерская стать и выправка. Но движения бывшего офицера спецназа уже утратили былую упругость и энергию, да и инкрустированная серебром трость, на которую он тяжело опирался при ходьбе, не была частью «тщательно продуманного имиджа».

Я знала, что несколько недель в году он проводит в госпиталях, безуспешно «успокаивая» нанесенные временем и людьми раны. Но знала я и то, что под его руководством московский филиал соперничал в доходности с петербургским. По тем отчетам, что я нашла среди бумаг отца, я понимала, что этот человек находится здесь именно «на своем месте». Читая его умные и оригинальные предложения по улучшению и расширению бизнеса, я невольно проникалась к нему уважением и была искренне рада тому, что мое мнение не изменилось и при личной встрече.

– Ни к чему устраивать «пышные встречи», – сказала я, усаживаясь в кресло. – Я не столь «большая птица», чтобы опасаться за меня…

– Вы – дочь Туманова, – весомо сказал он и заметив, как я поморщилась, поправился. – Вы – дочь моего друга. И я считаю себя в ответе не только за вашу жизнь и здоровье, но даже за настроение… И я очень рад познакомиться с вами, Настя. Андрей много рассказывал мне о вас.

– Виктор Владимирович, – мягко попросила я. – У меня несколько… сложные отношения с отцом, и несколько «предвзятое» отношение к его персоне. Сказать по правде, я вообще не хотела бы говорить о нем, но… Но парадокс ситуации заключается в том, что именно о нем я и приехала поговорить.

Он пристально посмотрел на меня и спросил:

– Сколько вам лет, Настя?

– Двадцать три.

– Двадцать три, – задумчиво повторил он. – Совсем еще ребенок… Вам предстоит еще многое узнать и понять в этой жизни… Не судите о нем строго. Он виноват лишь в том, что не успел поговорить с вами. Он очень хотел прийти к вам и просто поговорить… Он бы сделал это куда как раньше, если б не боялся…

– Боялся?! – удивилась я недоверчиво. – Андрей Туманов – боялся?!

– Боялся, – подтвердил старик. – Он боялся, что вы не поймете его, отвергнете… А ведь вы были всем в его жизни. Он редко говорил об этом, но уж когда речь о вас заходила… Вы были всем, что оставалось у него, всем, на что он надеялся и для чего жил и работал… Я уверен – вы сумели бы его понять и простить… Но он не успел…

– Может быть, к счастью для него, – жестко сказала я. – Увы, Виктор Владимирович, я не могу сказать, что горжусь своим отцом. У меня нет причин ни любить его, ни гордиться им, ни даже прощать. Для меня он – совершенно чужой человек и даже более того… Я никогда его не знала, но вся моя жизнь была пронизана болью, которую он оставил мне…

– Вы не знали его, – подчеркнул Пензин. – В этом все дело. Если б вы росли рядом с ним, то – поверьте – у вас было бы много поводов гордиться им. Вас ведь до этой недели ничего не связывало, кроме генетики… Это не мало, но… недостаточно… Иногда друзья и единомышленники бывают куда ближе нас чем некоторые родственники… Вы не знали того, чем он жил, его мечтаний, идей… Проще говоря – его самого. Жаль, что вы начинаете узнавать его только теперь…Что сейчас об этом говорить. Я сам часто упрекал его, убеждая в необходимости вашей встречи… Он все понимал, но…

Я заметила, как задрожали руки старика, и отвела взгляд в сторону.

– В наше время есть очень немного людей, которые способны быть преданным друзьями, – продолжал Пензин. – А он был мне прежде всего другом… Сначала – «другом», а уж потом «подчиненным» или «начальником». Он умел дружить. Как умел любить и ненавидеть… Это редкие качества. Кажется, что для этого не требуется умения, но… У меня был очень хороший друг, Настя. А теперь его не стало. И в мире теперь чуточку холоднее… Он смог бы стать другом и для тебя. Может быть, он был плохим отцом, но он смог бы стать очень хорошим другом…

– Как вы познакомились с ним, Виктор Владимирович? – спросила я. – Я слышала, вы были офицером в части, в которой он проходил службу?

– Это было давно, – сказал старик, – на «заре перестройки»… И тогда все было иначе. Что бы понять то время и тех людей, требовалось жить духом того времени, видеть и слышать отсчет тех дней… В стране царил развал и постепенное падение нравов. Падало благосостояние, падала вера в лучшее, росла только волна преступности. Народ, привычный к любым экспериментам правительства, как обычно терпел и ждал. По всей стране то и дело вспыхивали мятежи и бунты, «кокетливо» называемые правительством «волнениями». «Новое» еще не пришло, а «старое» никак не хотело уступать своих позиций… «Смутное время»… А между этими двумя жерновами – «новым» и «старым», лежала наша страна. Очень многим было удобно «ловить рыбку в мутной воде», и – увы – чем «выше» они стояли, тем это было удобнее. Войны и бунты дают кое-кому очень хорошую возможность заработать, Настя. Девяносто процентов войн, называемых «священными», «освободительными» и «миротворческими» – попросту «коммерческие». Страну растаскивали на части люди, получившие доступ к власти, и тогда еще не было возможности остановить их. Пользуясь этим, в стране появилось огромное количество бандитов и бандформирований. Порой казалось, что страна объята безумием, и нет ему конца… В то время я был лейтенантом дивизии особого назначения, в задачу которой входила «ликвидация» подобных бандформирований. Мы колесили по стране, на своей шкуре испытывая «трудности переходного времени»; теряли друзей, учились думать и делать выводы из увиденного нами и «прокомментированного правительством»… Помню, меня с самого начала удивляло отличие твоего отца от всех прочих солдат. Из его личного дела я узнал, что он подавал в военкомат заявление с просьбой направить его для прохождения службы в Афганистане. Но к тому времени вывод войск из этой страны был закончен и с учетом его физической подготовки, и отличных характеристик, его направили к нам. Я долго не мог понять причины, руководившие им. Он не был дураком и не мог поддаться на заверения правительства в необходимости подобных «миротворческих» войн и вряд ли верил лозунгам о «выполнении интернационального долга». Он знал, что направляемых в подобные мясорубки правительство заранее «списывало» как «невозвратных»… А потом некоторые события подсказали мне – не в силах вынести какую-то боль, нанесенную ему кем-то или чем-то ранее, он готовился умереть… Мальчишка! Что он знал о жизни и о смерти?! «Царапина», оставленная на нем жизнью, казалась ему смертельной раной, он еще не знал, что бывают раны куда более страшные… Ему предстояло еще очень многое потерять и узнать. Но для этого требовалось сначала вселить в него веру в себя и любовь к жизни. К счастью, когда смерть подстерегает тебя за каждым углом, это понять куда легче, чем рассуждая об этом, сидя в мягком кресле… Была поздняя осень, когда в наш полк прибыла новая партия новобранцев…

Я достала из сумки ручку и блокнот, открыла его и приготовилась записывать…