Текст книги "Бегство в мечту"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Глава седьмаяТУМАНОВ

 
Свобода – это право выбирать,
С душою лишь советуясь о плате:
Зачем нам жить, за что нам умирать,
На что свою свечу нещадно тратить…
 

И. Губерман.

– Осторожней, осторожней! – приговаривал Андрей, протискиваясь вслед за грузчиками в кабинет. – Эта картина не просто невероятно дорогая. Для меня она цены не имеет…

– Андрей Дмитриевич, – вбежала вслед за ним секретарша. – Вот ваша почта, вот перечень звонивших… а вот звонки, отмеченные красным…

– Не сейчас, Наташа, не сейчас, – попросил Туманов, с тревогой наблюдая, как грузчики с сонным видом протаскивают картину между столом и сейфом. – Я должен был вернуться в четверг, а сегодня только вторник, так что меня еще нет, я еще не приехал… Я разберусь со всем позднее… Нет-нет, не на эту стену, нужно расположить ее за моим креслом. Прислоните пока к стене… Только осторожнее, – простонал он, когда рама с глухим стуком ударила в пол.

– Что это? – не удержалась секретарша.

– Терпение, девочка, терпение… Все увидишь… Ребята, если добротно пристроите ее на стене, по пятьдесят «штук» на каждого добавлю.

Сонное выражение враз исчезло с лица грузчиков, и молоток с гвоздями был принесен быстрее, чем Андрей успел отсчитать деньги. Когда же он рассчитался со старшим группы, в стене уже была высверлена аккуратная дыра, и гвоздь плотно вошел в деревянный дюпель.

Туманов осторожно развернул холст, в который была завернута картина.

– Фантастика! – прошептала девушка. – Это та самая, которую вы заказывали в Нью-Иорке?

– Она самая, – подтвердил Андрей, отступая на несколько шагов назад и с удовольствием оглядывая закрепленную на стене картину. Прямо из центра поднимающегося над утренней землей солнца летела ему навстречу невероятной красоты девушка, восседавшая верхом на белом Пегасе. Длинные золотые волосы шлейфом вились за ее плечами, а зеленые глаза смотрели вперед весело и бесстрашно.

– Аллегория понятна, – послышался за его спиной голос входящего в кабинет Боковицкого. – И сдается мне, что где-то я это лицо уже видел.

– Наташа, будь добра, приготовь мне крепкий– прекрепкий кофе, – попросил Андрей. – Измучился вконец. Не выспался, устал, а теперь, ко всем моим проблемам, добавляется безжалостный компьютерщик, который, судя по его выражению лица, примется сейчас злостно домогаться денег на какую-нибудь очередную авантюру…

– Будет, – подтвердил Боковицкий. – И не на «какую-нибудь», а на самую серьезную, оригинальную и прибыльную из всех, что у нас были до этого.

– Так, сейчас начнется битва тигра с удавом, – констатировал Туманов, занимая свое место за столом.

– Разумеется, удав – это ты? – уточнил Боковицкий.

– Нет, – покачал головой Андрей. – Ты. Мне кажется, что ты просто «тащишься», когда вытягиваешь у меня с таким трудом заработанные деньги на какую– нибудь электронную блажь.

– Ты никогда не брал на себя труд подсчитать, сколько денег принесла тебе эта «блажь» за последние годы? – насупился Боковицкий.

– Саша, я даже не спорю… У меня на это просто нет сил. Но, может, завтра? Я даже вещи распаковать не успел, – кивнул он на сваленные в углу кабинета чемоданы. – Не заезжая домой, сразу направился сюда.

– Куй железо, пока горячо, – безжалостно заявил Боковицкий. – Дело вот в чем…

Его перебила вернувшаяся с подносом, на котором дымились две чашечки кофе, Наташа.

– Еременко на второй линии, – кивнула она на телефон. – Со вчерашнего дня на телефоне висит.

– Что ж это такое? – жалобно спросил Туманов. – Все знают, что прилечу только послезавтра, а вызванивают аж за два дня до приезда… Слушаю тебя, Гена, – сказал он в трубку. – Спасибо, добрался отлично… Твоя просьба?.. Ах, это… Да, передали, – Андрей подтянул к себе дипломат и, отомкнув его, извлек на свет две тяжелые, тускло отсвечивающие гравюры. – Ты бы хоть заранее о таких вещах предупреждал. А то: «сувенир друг в подарок передаст»… Хорошо, хоть декларацию на вывоз дали… А что это за мастер: Борвинник? – прочитал он подпись на гравюрах. – Я-то льстил себе, что всех ведущих специалистов в искусстве знаю… Завтра? Да, приезжай. Тут дела кое-какие поднакопились, да и просто давно не виделись… Жду. До завтра.

Положив трубку, в один глоток осушил чашку кофе и вопросительно посмотрел на Боковицкого:

– Остывший, совершенно невкусный и очень слабенький кофе будешь?

– Да пей уж, пей. Скоро на одном кофе держаться будешь. Что за гравюры?

– Генка просил захватить их у его знакомого в Нью-Йорке. Безвкусица какая-то. Но, судя по рамкам, кто-то их очень ценил. Лично я за рамки заплатил бы в три раза больше, чем за сами гравюры.

– Тебе и Шагал не нравится, – пожал плечами Боковицкий.

– Ты слышал эту фамилию? – притворно ужаснулся Туманов. – Всего три года назад на вопрос: «Кто такой Шишкин?», ты отвечал: «Сам дурак!» Неужели стал ходить в музеи?

– Нет, просто часто выслушиваю твое нытье по разным поводам, – парировал Боковицкий. – «Это не нравится, то не нравится». А что нравится?

– Все остальное, – ответил Туманов и осушил вторую чашку кофе, – Ладно, выкладывай свою «деньги– вытягательную» идею…

Когда Боковицкий ушел, Андрей убрал со стола оставленные им бумаги и поднялся, чтобы открыть окно. Что-то тяжело упало на пол. Наклонившись, Андрей увидел одну из гравюр, нечаянно сброшенную им со стола. Ворча на себя за неуклюжесть, Туманов поднял тяжелый прямоугольник и попытался поставить на место отклеившуюся от удара рамку. Угол резной планки никак не хотел возвращаться на место. Андрей вздохнул, положил гравюру на стол и, с трудом удерживаясь, чтоб не зевать, стал разглядывать повреждение.

Заинтересовавшись, быстро снял остатки рамки, поднес гравюру углом к свету, поворачивая и поскребывая ногтем, и неожиданно со злостью рванул на себя наваренный с тыльной стороны гравюры тонкий слой олова. Долго, прищурившись, смотрел на оставшуюся в его руках матрицу доллара, затем швырнул ее на стол, схватил вторую гравюру и с размаху опустил ее на стол, разламывая рамку и отбивая наваренное олово. Взглянув на «вторую часть» стодолларовой ассигнации, бессильно заскрипел зубами. В кабинет вбежала услышавшая грохот ударов секретарша:

– Что случилось, Андрей Дмитриевич?

– Выйди! – зло сказал Туманов. – Если б мне надо было кого-то позвать, я бы сам это сделал.

Девушка обиженно передернула плечами и хотела было закрыть за собой дверь, когда Туманов неожиданно передумал:

– Подожди, Наташа… Срочно соедини меня с Туапсе. Разыщи там Еременко, мне необходимо… Мне нужна его помощь.

– Хорошо, – девушка вышла в приемную, а Андрей, заложив руки за спину, принялся нервно мерить шагами кабинет, жадно выкуривая одну сигарету за другой и то и дело бросая взгляды в сторону лежащих на столе матриц.

– Андрей Дмитриевич, – послышался наконец голос секретарши из динамика, – Еременко на проводе.

– Спасибо, Наташа, – Андрей поднял трубку телефона и, откашлявшись, бодрым голосом сообщил: – Гена, это снова я тебе беспокою. Хорошо, что застал. Никуда не уезжай. Боковицкий только что принес новый проект, и я намереваюсь перекинуть его на тебя. Поэтому я выезжаю к тебе сам. Завтра утром буду у вас, встречайте… Нет, лучше я приеду сам. Мне необходимо лично осмотреть помещения и прикинуть, подойдут ли старые здания для этого проекта, или же придется закупать новые… А то, чего доброго, и строить придется… Нет-нет, этот филиал мы оставим, свою нагрузку он выполняет. Так что, приеду я… Ничего, потерплю еще сутки… Что? Ах, посылку… Да, ее я обязательно захвачу… Зря, что ли, тащил за тридевять земель… Жди, – он положил трубку на рычаг и добавил, с ненавистью глядя на телефон: – Жди, я приеду… И тогда нам придется обсудить очень многое…

Он засунул одну из матриц во внутренний карман пиджака, взял в руки вторую и огляделся в поисках подходящего места для тайника. Подошел было к сейфу, но передумал и, приблизившись к картине, сунул руку за раму, ощупывая холст с обратной стороны. Удовлетворенно кивнув, просунул туда матрицу и закрепил ее куском скотча. Открыл сейф, вынул оттуда кобуру с тяжелым травматическим пистолетом, надел ее под пиджак и склонился над селектором связи:

– Наташа, будь добра, приготовь мне термос крепчайшего кофе… И постарайся достать каких-нибудь стимуляторов, мне предстоит не спать всю ночь… Отмени все запланированные встречи дней на пять вперед. Я срочно выезжаю в Туапсе… Понадобилось навестить наш филиал.

– Телохранителя или шофера вызвать? – уточнила девушка.

– Нет, это самая рядовая поездка… С «частным уклоном». Лишние «уши» там ни к чему… Да, и к моему возвращению подготовь бумаги о… Впрочем, об этом м скажу, когда вернусь…

– Андрей Дмитриевич, давайте я все же вызову водителя, – попросила девушка. – Или закажу билет ми самолет?

– Нет необходимости. Я справлюсь сам. Когда я вернусь, собери совет директоров. Я сделаю заявление.

– Хорошо, – сказала секретарша. – Тогда… Удачной дороги, Андрей.

Туманов лишь кивнул в ответ, забывая о том, что находящаяся за стеной секретарша не может его видеть, и непроизвольно дотронулся пальцами до лежащей в кармане матрицы. В последний раз окинул взглядом кабинет и вышел в залитый солнцем парк.

С радостным выражением на лице Еременко поднялся навстречу входящему в кабинет Туманову и забасил:

– Давненько тебя в наших краях не…

Договорить он не успел: мощным боковым ударом

Андрей отшвырнул его обратно к столу.

– Ты что делаешь? Спятил?! – заорал Еременко, вскакивая на ноги. – Ты что делаешь, сволочь?!

Туманов молча извлек из кармана матрицу и похлопал ею о ладонь.

– А-а, – протянул Генка, сплевывая сочащуюся из разбитой губы кровь. – Я как чувствовал, что эта затея нам боком выйдет. А рассказывать тебе обо всем с самого начала… Тоже неизвестно, как ты на это посмотришь… Но ты меня выслушай, я тебе все…

– Все мне объяснять не надо, – сухо сказал Туманов. – Ты мне только одну вещь объясни… Когда ты с голодухи на «большую дорогу» шел – это я еще мог понять. Теоретически, но мог… Но сейчас?! У тебя есть квартира, машина, дача, вполне приличная работа, весьма хороший по нашим временам заработок… Еще больше хочешь? Так работай! Это же лучший на мой взгляд вариант: получать столько, на сколько ты работаешь… Так почему ты занимаешься этим сейчас?! Почему ты подставляешь под удар меня и всю нашу корпорацию?! То, что это – жадность, я понимаю, но осознать это не могу!.. Объясни.

– Объяснить?! – в голосе Еременко застыла ненависть. – А ты не сможешь понять. Потому как не захочешь. «Зарабатывать столько, на сколько работаешь»? А независимость? Сколько раз ты сам клялся, что никогда больше не станешь работать ни на «дядю», ни на государство? А я на кого работаю?! На себя?.. Я по-другому жить хочу! По-своему! А вынужден каждый свой шаг, каждое слово соизмерять с твоим мнением и мнением тупоголового сборища, именующего себя «советом директоров». Это ты называешь «работать на себя»?

– А что бы ты сейчас делал, если б не работал в концерне? – спросил Туманов, – Ты только представь… Включи свое воображение и представь!

– Не знаю – что, но во всяком случае это была бы моя судьба! Моя!..

– Так кто тебе мешал уйти и заниматься тем, чем хочешь? Почему ты пытаешься нажиться не за счет своего труда и пота, а за чужой счет? Если б ты просто ушел, это было бы по крайней мере честно.

– За чужой счет? – оскалился Еременко. – Я рискую, и это мой «счет»!

– Рискуют все! Из-за твоих выходок может рухнуть все, что создавалось годами, то, в чем заключена судьба десятков людей, строящих и развивающих этот концерн, отдающих ему силы…. Ты их всех ставишь под удар!

– Ты поставь себя на мое место и подумай, как бы ты себя чувствовал, когда видел, что тебя содержат из жалости, всовывая в ту среду, в которой ты себя чувствуешь… Которая тебе не по душе.

– Я даю людям шанс сделать что-то. Ты и все прочие зарабатывают вполне приличные деньги. Этих денег хватает не только на жизнь, но и на обучение. Учитесь, находите связи, пробивайтесь и занимайтесь тем, что по душе. Я не притягиваю вас за шиворот. Я только предлагаю. Эта работа дает друг другу возможность зарабатывать деньги… Мне казалось, что, собрав вас вместе, я получил отличную, дружную команду, способную преодолеть любые преграды и создать свою судьбу самим… Я полагал, что вы захотите, чтоб еще ваши дети работали в этой фирме… Работали на себя…

– Вот! – победно сказал Еременко. – Вот именно! А нас ты спросил?!

– Да, – сквозь зубы сказал Туманов. – Спросил, когда приглашал на эту работу… И ты согласился.

– Потому что выбора не было!

– Но теперь-то он есть?! – Туманов перевел дыхание и тяжело посмотрел на Еременко. – Почему, Генка?! Мы же вместе с тобой с самого детства? Ведь сколько всего пережито… Мне казалось, что я не сделал тебе ничего такого, за что меня можно было ненавидеть… Или использовать…

– Время меняет людей, Андрей, – Генка устало опустился на стул. – Бывает, что ты ни в чем не виноват, а жизнь лупит тебя и лупит… И ты начинаешь защищаться, вырабатывать для себя законы выживания… И я, и ты сильно изменились за эти годы. У нас у обоих не сложилась жизнь. И ты, и я не нашли счастья в личной жизни, и ни ты, ни я не сумели заняться делом, которое по душе… Только я не могу заниматься тем, чем хочу, а ты не хочешь… Ох, будь я на твоем месте…

– Хочешь поменяться местами? – тихо спросил Туманов. – Только тогда уж и судьбами. Судьба – это неотъемлемое дополнение к тому месту, которое ты занимаешь в жизни…

– Думаешь, она легкая у меня? – усмехнулся Еременко. – Раскрой глаза пошире… В конечном итоге у тебя есть свое дело… Есть даже дочь. Только ты все это не ценишь. Уж не знаю, по каким таким мотивам, но ты сам не хочешь получить все то, о чем мечтал когда-то… Так что, не тебе осуждать меня.

– Но я никогда не делал ничего за спинами своих друзей, – сказал Туманов. – Уходи, Генка. Я отпускаю тебя, но никогда больше не вставай на моем пути…

– Как ты можешь «отпустить» или «не отпустить» меня? Это моя жизнь, и я сам…

– Я могу уничтожить тебя. Жизнь и меня не сделала добрее. И поверь: я вполне могу это сделать… Я очень надеялся на тебя, Генка… Уходи…

– Матрицы отдашь? – угрюмо спросил Еременко.

Туманов отрицательно покачал головой.

– Андрей, – сказал Еременко, – ты не понимаешь… Это не только мое дело. В нем завязано очень много людей… Не бери на себя больше, чем ты сможешь вынести…

– Я уж как-нибудь… поднатужусь. Одну матрицу я спрятал, и не тебе, ни кому другому ее не найти, а вторая… Ты мне скажи, лучше, вот что… Уланов тоже в этом замешан?

Еременко посмотрел Туманову в глаза и, помедлив, нехотя кивнул.

– Я так и думал, – сказал Андрей. – Передай ему, чтоб он тоже уходил. Сам… Я могу многое простить, но расчетливое предательство…

– И чтобы сказать мне это, ты проехал полстраны? – скривился Еременко.

Андрей посмотрел на него с удивлением и пожал плечами:

– Мне очень хотелось посмотреть тебе в глаза… С другим человеком все было бы иначе, но мы росли с тобой вместе, вместе мечтали, надеялись… Ради этого прошлого я и приехал сюда. И именно поэтому я говорю тебе: уходи сам…

– Отдай матрицы, – повторил Еременко. – Ты даже не представляешь, какие силы в этом задействованы… Ты как-то сказал мне, что на таможне тебя почти не проверяют, а у нас было слишком мало времени… Ты только представь, какие это деньги, какие возможности! Без особого труда, без всяких налогов и проблем с законодательством… То, что у тебя в руках – больше, чем состояние! Это – шанс! Это тот самый шанс, который выпадает только раз в жизни! У нас есть все возможности, чтобы заняться этим без особого риска… Знал бы ты, чего нам стоило достать эти матрицы, что пришлось пережить ради этого… Отдай их, Андрей… Дело не только во мне…

– Я очень часто разыгрывал из себя дурака и подлеца, – сказал Туманов. – Но только тогда, когда речь шла о людском мнении. А на деле – я старался не идти вразрез с честью… Матрицы вы не получите. Считайте, что они уже уничтожены… И с завтрашнего дня тебя не должно быть в составе правления концерна. Прощай.

– Андрей! – предостерегающе начал Еременко, но Туманов уже вышел, презрительно оттолкнув плечом попавшегося по дороге Уланова.

Через окно кабинета Еременко наблюдал, как Туманов садится в машину и отъезжает от офиса.

– Н-н-да, неудачно получилось, – растягивая слова сказал Уланов, вставая рядом с Еременко. – Один случай из миллиона… Вот и не верь после этого в судьбу. Именно он натолкнулся на матрицы… Так хорошо замаскировали, через таможню прошло, а из-за него… Да и ты хорош: говорил я тебе – надо было сопровождать… Доперестраховывались.

– Что делать будем? – спросил Еременко.

– Ничего. Жить, как и жили.

– А как же? – Еременко кивнул в сторону скрывшегося из вида «джипа».

– Он больше никому не помешает, – спокойно ответил Уланов. – Я видел, как он подъехал, слышал ваш разговор и кое-что предпринял… Один раз нам это не удалось, надеюсь, что теперь все закончится благополучно… Не может же ему везти постоянно?..

– Ты хочешь сказать, что?.. – ужаснулся Еременко. – Ты с ума сошел!

– Что ты орешь, как девчонка-институтка?! – прикрикнул на него Уланов. – Или ты хотел дождаться от него милости? Не дождешься! Не сегодня-завтра он подуспокоится, составит все факты воедино и может кое-что припомнить… Догадываешься, о чем я?.. Ты не был таким мягкотелым, когда «монтировал» для Боброва ложные доказательства виновности Клюева. Не был таким гуманистом, когда стоял «на стреме» вто время, когда его «убирали». И уж совсем не спешил раскаиваться, когда тумановская девка подорвалась на бомбе, предназначенной для него. И деньги, за которые ты работал на нас тогда, были куда меньше нынешних ставок… Нет уж, не знаю, как ты, а я рисковать не намерен! Я хочу жить, и хочу жить неплохо. Никто не узнает, что произошло. Я аккуратно подрезал шланги тормозной жидкости. А дорога там – сам знаешь, какая. Когда откажут тормоза… Я верю ему, что он никому не сказал о матрицах. А так как семьи у него нет, то и копаться в этом деле никто не станет. А друзья… Мы с тобой тоже его «друзья», – усмехнулся он. – Местная милиция у меня с рук ест, так что расследование будет таким, какое нужно. А потом – машину в утилт, и – прощай, последняя улика. Сейчас тебе надо ехать вслед за ним. Матрицы сделаны из очень твердого сплава – им огонь не страшен. Подберешь ее… А потом направишься в Петербург, постараешься найти вторую половину и проконтролируешь ситуацию… В конце концов: ты виноват в утрате матриц, тебе их и возвращать…

Но Еременко словно не слышал его, не отрывая взгляда от поворота, за которым скрылся Туманов.

Туманов вынул из кармана тяжелую пластину, дотянулся до «бардачка» и бросил туда матрицу.

«Что-то опять не так, – сказал он про себя. – В чем-то я опять ошибся. Не помню, кто сказал, что наша судьба зависит от наших нравов. А с другой стороны: пока живешь, всегда будешь чувствовать неудовлетворенность… Только после смерти, кто-то другой сможет подсчитать, чего у меня было больше: хорошего или плохого… А как он сможет это сделать, если никто не знает меня и моей жизни лучше, чем я сам? Этот «другой» будет судить на основании имеющихся у него фактов, а как быть с тем, что «внутри» меня? Я не могу назвать свою жизнь "гладкой» и «счастливой»… Но и «плохой» ее не назову. Ведь делал же я что-то, к чему-то стремился… Значит, нет общего счастья? Оно субъективно и индивидуально? Да, наверное, каждый может быть счастлив только по-своему… Для одних на первом месте стоит работа, для других – благополучие, для третьих – любовь… Хорошо бы сесть за стол перед чистым листом бумаги и всерьез порассуждать над этим. В одном Еременко прав, несмотря на всю накипь злобы, собравшуюся в нем за эти годы: я слишком долго ждал, слишком долго боялся заняться тем, что нужно именно мне. Я всю жизнь иду туда, куда считаю нужным, меня называют удачливым и упрямым, а ведь разница между тем, что "считаешь нужным", и тем, что "истинно нужно" – огромна. Я не идеальный человек, но я жизнестойкий, и это помогало мне идти вверх… А куда сложнее идти «вперед»… Зато из этих ошибок и складывается понимание жизни. И теперь у меня уже есть силы, чтоб придти к Насте и быть отцом… Этому надо учиться – быть хорошим, любящим и понимающим отцом… Сейчас я отосплюсь в ближайшей гостинице, завтра приеду в город, приду к ней, и мы поговорим обо всем… Она должна меня понять… Понять и простить… А потом мы уедем. Мы будем странствовать по миру. Заглянем в Париж, побродим по Лондону, покатаемся по каналам Венеции… И у нас будет очень много времени, чтоб сказать друг другу обо всем, что взросло в душе… Я вновь начну писать книги и растить дочь… Создавать и любить – вот то, что нужно мне. А концерн обойдется и без меня. Там есть Боковицкий, есть Пензин, там есть Королев. И чтобы ни говорил Еременко, они любят свою работу и занимаются этой игрой с удовольствием. Я познакомлю с ними дочь. Я познакомлю ее со всеми странными и удивительными людьми, с которыми меня столкнула жизнь. С Павловым и с Клюшкиным, с Боковицким и даже с этим ворчливым и необычным «мафиози» Бобровым… Я смогу показать ей то, что увидел сам, и объяснить то, что узнал… Да, именно это и будет для меня той мечтой, к которой я стремился всю жизнь. И найти ее так долго я не мог только потому, что искал среди миражей, среди выдуманного и идеализированного, а она была совсем рядом… И этот миг уже близко… Я уже еду к нему… Я все же смог найти себя, а значит смогу показать жизнь и ей… Я уже еду к ней. Еду…»

Он улыбнулся и глубже вдавил педаль газа. Машина послушно набрала скорость и понеслась навстречу крутому повороту…