Текст книги "Бегство в мечту"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

ТУМАНОВ

 
…а может быть и ты – всего лишь заблуждение ума,
бегущего от истину в мечту?..
 

Ш.Бодлер

Звонки в дверь становились все требовательнее и настойчивей. Туманов сморщился, отложил рукопись в сторону и с надеждой взглянул на часы. Но минутная стрелка была точна в своей жестокости – шесть часов вечера, время тренировок. Андрей невольно вздохнул, глядя на рукопись: сочинялось сегодня на редкость легко, еще часа два-три – и он успевал закончить пародию для новой постановки в театральном кружке училища… Неохотно подойдя к двери, Андрей открыл замки. В квартиру ворвались разъяренные Еременко и Туктаров.

– Сколько времени трезвоним! – заорал Генка, с кровожадным блеском в глазах, тесня Андрея в глубь коридора. – Что это ты, книжный червь, взял за моду друзей на лестнице морозить?!

– Ребята, мне совсем немножко осталось… Чуть– чуть… Может быть…

– Он творит, – с недобрым умилением провозгласил Артур, входя в комнату и сгребая со стола недописанные листы. – Так, что тут у него?.. «Пародия на Штирлица», «Пародия на Рембо»… Для театра?

– Да… Мне завтра надо отдать их постановщику…

– Бумагомаратель! – Еременко выхватил у Артура рукопись и, зажав в кулаке, протянул руку в форточку. – Каждый месяц на сцене его новая постановка, а он все пишет и пишет… Сейчас я разожму кулак – и конец мучениям бедных актеров!..

– Генка, отдай… Что ты делаешь… Не хулигань, отдай…

– Представляешь, Артур, – продолжал Еременко, отбиваясь от Туманова. – Это он убедил комсорга организовать театральный кружок. Думаешь, для того, чтобы скрасить жизнь бедных учащихся? Исключительно из-за своих меркантильных интересов! Может, все же, разжать кулак?

– Не знаю, не знаю, – Артур был садистски нетороплив в решении. – Пародии – это не искусство. Театр много не потеряет… Хотя, с другой стороны… Я думаю, что решающим будет его сообщение о том, что он купил на мои проводы и сколько…

Туманов указал в угол комнаты, где стояли набитые свертками и бутылками пакеты. Артур подошел к ним, заглянул вовнутрь и махнул Генке рукой:

– Можно простить. «Бумагомаратель» искупил вину перед «рыцарями клинка и перчаток», угодив им… Завтра меня забирают в армию, Андрей.

– Завтра?! – удивился Туманов, – Как это – «завтра»?!

– Увы, увы, увы… Мы пытались дозвониться до тебя днем, но ведь ты не подходишь к телефону…

– Я не слышал, – смущенно ответил Туманов, забирая рукопись у Еременко. – Заработался…

– Готов? Быстро собирайся и бежим. Захвати сумки. После тренировки отметим вступление нашего друга в ряды «кирзовых сапог и хлопчатобумажных пилоток»… Давай, давай, пошевеливайся. А то у тебя тут еще много всякой «макулатуры» лежит, достаточно для того, чтобы переправлять за окно каждые просроченные тридцать секунд один лист. Время пошло!..

– Туманов! – крикнул тренер. – Руками больше работай! Если у тебя длинные ноги, это не значит, что про руки можно вовсе забыть… Еременко! То же самое относится к твоим ногам! Ты отдаешь предпочтение броскам и захватам, оставляя удары на «второй план»! Семин! Кончай дурачиться! Работай!

– Я больше не могу! – шепнул Генка, когда поменявшись партнерами, он оказался в паре с Тумановым. – Это изверг какой-то… Те, кто утверждают, что он один из лучших тренеров города, просто хотят, чтобы мы испытали тс же муки, что и они когда-то…

– Попытаемся больше работать в «партере», – так же шепотом отозвался Андрей, – Сегодня он и впрямь не и духе… Я уже похудел килограмм на пять…

– Встать! – заорал тренер, как только сцепившись, они упали на татами. – Этот трюк я использовал на нервом году тренировок! Тридцать отжиманий каждому!

Закончив последнее отжимание, Еременко изобразил предсмертные конвульсии и затих, высунув язык «набок».

– Друг! – горестно воскликнул Туманов, бросаясь к нему и приподнимая Генкину взлохмаченную голову, – Без тебя мне не жить! Жестокосердный Пал Саныч загубил чрезмерными тренировками сразу две молодые жизни!

Он куснул отворот кимоно, делая вид, что глотает вшитую в него ампулу с ядом, схватился руками за горло и рухнул на «безжизненное» тело друга.

– Ага, – задумчиво глядя на «трупы», протянул тренер. – У них еще есть силы дурачиться… Ребята, – окликнул он остальных, – Помните, что они заявляли на прошлой тренировке? Что вдвоем они легко одолеют всех вас вместе взятых… Двое против восьмерых?.. Сейчас мы это проверим!

– Э-э, нет! – закричали «ожившие мертвецы», вскакивая на ноги. – Это было вчера, когда мы были еще живы. А сейчас мы не в состоянии – мы разлагаемся…

– Сейчас! – отрезал тренер. – Становись!

Перед Тумановым и Еременко выстроилась шеренга в восемь человек. Андрей и Генка по праву считались лучшими учениками Ретовского, но после изматывающей тренировки совсем не чувствовали обычной уверенности в победе.

– Начали! – хлопнул в ладоши тренер и восемь мускулистых парней с радостными воплями бросились на стоящих спина к спине друзей.

Туманова сбили с ног, но он успел поймать руку одного противника на болевой прием, ногами «подсек» второго и вскочил. Увернувшись от прямого удара в голову, провел скрутку, бросая неосторожно приблизившегося противника на землю, присел на корточки, проводя ногой «хвост дракона» и бросился было на помощь к Генке, на котором повисли сразу четыре человека, но не успел. Еременко зарычал, разъяренный своими безуспешными попытками освободиться из-под груды навалившихся на него тел, и, позабыв все приемы и броски, закрутился вокруг себя, давя и отбрасывая своими могучими руками все, что попадало в зону его досягаемости. Испуганные ребята отскочили подальше, зная безудержную ярость Еременко. Генка широко улыбнулся, глядя на тренера.

– Ну что ж… Сносно. Можно сказать, сносно… Но это еще не конец, – сказал тренер и скрылся в раздевалке.

– «Сносно»! – возмущенно повторил Генка, показывая на часы. – А сделать-то он уже ничего и не может – до конца тренировки пять минут. Детишки! – загрохотал он, глядя на поверженных противников. – Учитесь барьеры брать! Как мы их, а, Анд– рюха?!

Он хотел еще что-то добавить, но так и замер с открытым ртом. Тренер вернулся в зал в сопровождении двухметрового детины с таким невероятным размахом плеч, что казалось, на каждом могли бы уместиться по два человека.

Это мой хороший друг, – представил его тренер. – Двукратный чемпион города по… Впрочем, по чему он «двукратный», вы узнаете сами. Как раз сегодня он заехал за мной, и я решил попросить его дать вам показательный бой…

Генка закашлялся, глядя на видневшиеся в распахнутом кимоно мускулы «чемпиона».

– Но… Осталось только пять минут, – слабо возразил Андрей, заранее зная ответ.

– Этого хватит, – заверил тренер с улыбкой. – Готовы? Вас двое – он один. По-моему, хорошая комбинация?.. Начали!..

– Это монстр какой-то, – пожаловался Туманов часом позже, когда они расставляли на расстеленной на татами газете тарелки с салатами и соки. – Таких людей попросту не бывает! Я догадался! Он – мутант, родившийся рядом с радиоактивным источником, как черепашка-ниндзя!

Генка, насупившись, молчал, разминая вывихнутое плечо.

– Тренер просто хотел показать вам, что вам предстоит еще очень и очень много тренироваться, – сказал Артур. – Все остальные не делают больших успехов, занимаясь преимущественно для себя. А вы даете неплохие результаты. Он даже хочет отправить вас этим летом на междугородные соревнования среди юношества, куда-то под Одессу. Имеете шанс сдать на «кандидатов в мастера спорта». Вот и гоняет вас до упаду.

– Хватит о тренировках, – предложил Андрей– Лучше поднимем эти бокалы за тебя. За то, чтобы эти два года пролетели быстро. Чтобы ты попал в хорошую часть. Чтоб там были такие отличные друзья… ну, например, как я…

– Только не страдающие твоей манией величия, – наконец подал голос Генка. – У писателей это на подсознательном уровне заложено. Именно поэтому он и стал одновременно и старостой группы и замсекретаря комсомола училища.

– Старостой меня выбрали насильно, а заместителем комсорга я стал, как ты правильно выражаешься, из своих личных, меркантильных соображений. Это позволяет ездить в Москву и ставить пьесы в нашем театре. Я – циничный карьерист с мечтой о славе, богатстве и величии. Можно даже сказать, маньяк своих фантазий… В то время как все, о чем мечтаешь ты, это как бы стянуть с моей тарелки пирожное, свою порцию которых ты уже слопал… Да-да, и не поглядывай на меня так, я за ним слежу…

– Далеко пойдете, – кивнул Артур. – А почему старостой в училище стал «насильно»?

– В училище было две самых хулиганских и отстающих группы, – пояснил за друга Генка. – Сперва их хотели расформировать, но потом решили объединить и поставить «сверху» людей, способных организовать все это болото в подобие коллектива… Мы с Андрюхой на последней парте в «морской бой» играли, когда директриса попросила выбрать людей, которых ребята будут слушаться сами, и проголосовать за кандидатов… Мы были слишком заняты, чтоб отвлекаться на подобные мелочи… А потом было уже поздно: Туманов стал старостой, а я – спорторгом. А про комсорга он не шутит, ты не думай! Он возымел желание посмотреть Москву, нашел там таких же ненормальных, устроил «братание» и теперь у нас есть училище – «побратим» в Москве, к которым мы раз в месяц ездим в гости. Они к нам, мы к ним… Каждый развлекается как может. Это же карьерист! Не верь, когда он говорит, что ему просто скучно жить без приключений. Это – хитрый, педантичный карьерист, который Генку родного продаст ради хорошей отметки, – Еременко вытер воображаемую слезу и шумно высморкался в бумажную салфетку. – Он уже пол училища заставил под свою дудку плясать. Театры, Москва, спортивные соревнования, КВН – все это тешит его самолюбие. Знаешь, почему он пошел в это училище, а не в институт, как предлагал профессор Волковский? Он хочет в условиях нашей, социалистической, жизни посмотреть мир. Устроиться коком на корабль и посмотреть на «дальние» страны… Бред!

– Зачем же ты тогда пошел в это училище с ним?

– Это заразительный бред, – улыбнулся Генка. – Он умеет убеждать, этот паршивец, и почти верю ему… В конце концов, хуже не будет. После армии нам предстоит решать все заново. Все меняется, на дворе начало перестройки, как там дальше сложится?.. Может быть, я стану тренером по рукопашному бою, а может, пойду работать шофером…

– У меня, – вставил Туманов. – Я возьму тебя к себе шофером. Машины, как и всю технику, я недолюбливаю, и мне наверняка потребуется водитель.

– Кто там задушил друга из зависти? – спросил Еременко у Артура. – Сальери?

– Он его отравил, – поправил Туманов. – Между прочим, забирают в армию Артура, а не меня.

– У меня идея! – сообщил Еременко – . Артурчик, а давай я сломаю тебе ключицу и тебя оставят до осени. Пойдешь в армию одновременно с нами?.. Не хочешь? А мне это казалось хорошей идеей… Андрюха, как староста, отпустишь меня завтра с занятий, проводить его?.. Скажем… по состоянию здоровья?

– Если только по состоянию здоровья, – улыбнулся Туманов, глядя на атлетическую, пышущую здоровьем Генкину фигуру.

– Эх, – вздохнул Артур, – заглянуть бы хоть одним глазком в будущее. Посмотреть, кем мы станем на самом деле…

– Не хочу я ничего знать, – запротестовал Генка. – Жизнь прекрасна и удивительна… Я не могу так сильно огорчаться, видя, как в будущем я процветаю и богатею, купаясь в лучах славы, а вы с Тумановым работаете дворниками в моем доме. Это меня огорчит… Веселиться! И только веселиться! Давай-ка я поцелую тебя на прощание!

– Вот еще! У меня другие наклонности… И вообще, ты не в моем вкусе, так что уйди, противный!..

– Андрюха, держи его, я буду его целовать! Стой! Артурчик, вылезай из туалета, там пахнет дурно.

– Извращенец!

– Ты слышишь его, Туманов?! Я к нему с братской любовью, а он!..

– «Братской»! Губы как пылесос, чуть полмакушки не заглотил!

– Ну и сиди там, мы тебе пирожные будем в щелочку просовывать. Мы даже подопрем дверь с этой стороны и будем удерживать тебя там до нашего призыва, чтобы пойти в армию всем вместе. Не расстраивайся, мы будем носить тебе пирожки… Нет, пирожки здесь все же не пролезут, только бутерброды… А-а, вылез – испугался!.. Выпьем же за непобедимую мужскую дружбу, которая возвращает нам друзей из самых странных мест, где бы они ни были!..

После занятий Андрей отнес журнал в учительскую и, не торопясь, направился к выходу, с солидностью «старожила» училища поглядывая на носящихся друг за дружкой по коридору первокурсников. В воздухе то и дело пролетали сумки и тапочки, а из-за стоящего гвалта казалось, что находишься в самом центре мощной турбины, по которой к тому же несколько молотобойцев отбивают марш.

На лестнице второго этажа Туманова догнал какой-то первокурсник и, дернув за рукав, что-то прокричал, но из-за шума Андрей ничего не расслышал, и ему пришлось наклоняться к самому лицу паренька, чтобы с трудом разобрать:

– Я говорю: там, в туалете, одного из твоих ребят лупят… Двое…

– Ты ничего не путаешь? – прокричал ему в ответ Туманов. – Точно «моего»? Какого «моего»?

– Ты ведь Туманов? – проорал в ответ подросток. – Ну вот, я и говорю: из твоей группы кого-то лупят… Еврея какого-то…

– Раз «еврея», значит «моего», – вздохнул Андрей, повернулся и побрел назад, уже догадываясь, кого увидит в качестве «жертвы».

В его группе царил полный «интернационал». Были в ней и украинцы, и белорусы, и армяне, и евреи. Но все они, еще лишенные «классовых предрассудков», по– чему-то гоняли только одного – Сергея Кулагина. Били не за то, что он был евреем, не за заносчивость и непонятное высокомерие, не за смешную фигуру угловатого утенка с длинными ногами и унылым носом-клювом, и даже не за пренебрежительные и бесконечные насмешки над однокурсниками, а за… Андрей пытался разобраться, но так и не мог понять, почему именно этот долговязый парень так притягивал к себе неприятности. Даже самый спокойный и незадиристый первокурсник норовил толкнуть плечом уныло плетущегося по коридору Кулагина, не давая себе отчет, зачем он это делает. «Судьба, – смеялся Андрей, разнимая в очередной раз клубок из переплетенных тел, над пыхтящим от бессильной ярости Кулагиным. – Или, как говорят японцы, «карма». Не хочу тебя разочаровывать, Сергей, но если существует переселение душ, то в прошлой жизни ты был козлом отпущения или, на худой конец, макиварой». «Сам козел!» – пыхтел в ответ Кулагин и горделиво удалялся с «поля боя», чтобы быть битым вновь за следующим углом. «Не пойму в чем дело, – признавался Андрею Еременко. Я – спокойный мужик, как противник, он меня не интересует, но подчас руки «чешутся» даже у меня… В чем дело? Или мне одному кажется, что он смотрит на всех как на… Кхм…Раньше за такие взгляды на дуэль вызывали… Нелегко будет этому парню в жизни…»

Решительно распахнув дверь туалета, Туманов подошел к двум парням, с довольным «уханьем» обрабатывающим кулаками вжавшегося в угол Кулагина, и, крепко прихватив их за шиворот, стукнул головами, гася боевой азарт.

– Ты чего?! – возмутились они в один голос, но, узнав известного в училище задиру, от дальнейшей дискуссии на эту тему отказались.

– А теперь, за что? – с ироничной участливостью спросил Туманов у гневно сопящего Кулагина.

– Они меня евреем назвали, – заявил он. – Душегубы злобные!

– А он нас дураками, – пожаловались в ответ «душегубы». – И вообще, чего он… Чего он…

– Весьма правильно установили национальности друг друга, – пожал плечами Андрей. – Чего ради драться?

– Комсоргом был, комсоргом и останешься, – гордо заявил ему Кулагин.

– Не за что, – вежливо ответил ему Андрей. Кулагин сплюнул кровью и добавил: – И если ты думаешь, что все проблемы решишь кулаками, то ты – последний дурак!

– А это при чем? – удивился Андрей.

– Дерешься на каждом углу, – ворчал Кулагин, – Думаешь, вот так дорогу в жизни пробьешь?

– На каждом углу бьют тебя, – поправил его Туманов. – Я дерусь довольно редко, хотя, в отличие от тебя, и умею это делать…

– Комсорг, – с презрением повторил Кулагин.

– Хотя бы «спасибо» сказал для приличия, что ли, – вздохнул Андрей.

– За что? – удивился Кулагин. – Ты сделал только то, что должен был сделать. Я же не благодарю тебя за то, что ты ешь, пьешь, ходишь и спишь?..

И он удалился с гордым видом. Андрей посмотрел ему вслед уже с некоторым уважением.

– Вот так, – пожаловался он опешившим от такого поворота беседы задирам. – Били его вы, а упреки достались мне…

Те с сочувствием покивали ему, и Андрей предпринял еще одну попытку выбраться, наконец, из училища. Но у самого выхода его догнал другой сокурсник – Михаил Новиков и, с загадочным видом поманив в сторону, зашептал в самое ухо:

– Подожди минутку… У меня к тебе дело… Такое… Личное.

– Когда же вы мне умереть спокойно дадите? – недовольно проворчал Туманов, разглядывая смущенного однокурсника, – Я уж не заикаюсь о том, чтобы прожить без ваших проблем… Что у тебя такое «жутко конфиденциальное»? Ты тайно влюблен в нашу директрису и боишься ей в этом признаться? Хочешь, я это сделаю за тебя?

– Не в директрису, – не понял шутки Новиков и смутился еще больше. – Не смейся ты надо мной, мне и так нелегко сформулировать.

– «Формулируй», – кивнул Туманов и прислонился к стене. – Я подожду.

– Понимаешь… Тут, в училище, есть одна девушка. Она совсем недавно пришла на первый курс… Все знают, что ты занимаешься психологией… Как бы это сказать… Ты не мог бы познакомить меня с ней… поближе?

– Я похож на сводника? Это не мое амплуа. Знания правил межличностного общения не дают права манипулировать людьми так же, как кодекс Бушидо запрещает обижать…

– Вот она идет, – перебил Новиков, хватая его за рукав.

Вздохнув, Туманов осторожно высвободил руку, повернулся, собираясь уходить, и замер пораженный.

По коридору шла стройная и необыкновенно привлекательная девушка. Густые каштановые волосы были распущены по плечам и стекали на спину переливающимися каскадами. Изумрудно-зеленые глаза на миловидном лице смотрели смело и озорно, а на округлом подбородке красовалась задорная ямочка. Плавная походка привлекала внимание к стройным ногам и округлой талии. Поймав на себе восхищенный взгляд Туманова, девушка улыбнулась ему в ответ и прошла мимо.

– Как ее зовут? – спросил Андрей, завороженно глядя ей в спину.

– Наташа. Наташа Светлова.

– Интересно, – задумчиво спросил Туманов. – Почему я не встречал ее раньше?

– Потому что ты занят только своей группой и театром… Так ты согласен?

– Извини, Миша, но нет… У меня только что появилась еще одна причина отказать тебе.

– Какая?

– Она мне понравилась… Она мне действительно понравилась… Мне очень жаль, Миша, но я никогда еще не видел столь привлекательной девушки…

Новиков вздохнул и покачал головой:

– Ну, теперь мне точно ничего не светит…. Что ж так не везет-то, а? Хоть с ее подругой познакомишь? Вика тоже симпатичная девушка…

– Что?.. Ах, с подругой… Да, познакомлю… Извини, Миша, но у меня очень мало времени…

Новиков лишь развел руками и отступил с дороги, освобождая проход. Туманов посмотрел на прикрепленное к стене расписание занятий: уроки у групп первого курса уже кончились. Перепрыгивая через три ступеньки, он взбежал на третий этаж и схватил за руку проходящего мимо Витю Моргунова, игравшего вместе с ним в театральном кружке:

– Володька, выручай! Погибаю!

– Если не надо грузить железо, то…

– Требуется только твое актерское мастерство. Сможешь изобразить приступ аппендицита?

– Ха! – ответил Моргунов и, зеленея на глазах, сполз по стене, держась руками за живот.

– Отлично! Всего пять минут!

Туманов бросился к двери врачебного кабинета и, распахнув ее настежь, сообщил медсестре, задыхаясь от «волнения»:

– Зоя Ивановна, там Моргунову плохо! Наверное, аппендицит!

Медсестра охнула и, выглянув в кабинет, бросилась к уже «закатывающему глаза» Моргунову.

Не теряя времени, Туманов быстро перебрал расставленные на полке медкарты и, выбрав одну с фамилией «Светлова Наталья», прочел адрес. Несколько раз повторил его про себя и, мгновение поколебавшись, содрал приклеенную канцелярским клеем фотографию.

Сжимая ее в руке, с безмятежным видом вышел в коридор и склонился рядом с медсестрой над «испускающим дух» товарищем.

– Нет, – весомо сказал он, протирая воображаемые очки, – это не аппендицит. Это отравление. Полагаю, срочно требуется медицинское вмешательство в виде клизмы.

На «зеленоватое» лицо «умирающего» враз вернулся румянец и, как-то странно всхрюкнув, он вскочил на ноги и бросился бежать, на всякий случай придерживая штаны двумя руками.

– Сила слова, – пояснил Туманов ошеломленной медсестре и, насвистывая, побежал по лестнице вниз.

Он выбежал на улицу как раз вовремя: Светлова и се светловолосая подруга уже заворачивали за угол дома.

– Девушки! Девушки! – заголосил Андрей, догоняя их. – Как пройти на улицу Толмачева?

– Нам туда же, – Светлова пристально посмотрела на него, словно вспоминая, где его видела раньше– Какой дом тебе нужен?

Не моргнув глазом, Туманов назвал номер ее дома и квартиры, вычитанные в медкарте.

– Так, – сказала Наташа, останавливаясь. – Это уже не смешно… А номер квартиры как узнал?

– Украл у медсестры, – честно признался Андрей, разглаживая на ладони крохотную фотокарточку, – вместе вот с этим.

– Довольно странный способ познакомиться с девушкой, для начала признавшись в краже.

– Сказать по правде, это не первый мой проступок за сегодняшний день, – он что-то быстро подсчитал, загибая пальцы, – седьмой… нет, восьмой. Седьмой был, когда я отказался познакомить тебя с Новиковым и решил сделать это сам.

– Это я попросила таким образом побудить тебя к активности… Жаль, я ошиблась в тебе. Больше ты мне не интересен.

– Вот видишь, как твоя ложь сбивает с праведного пути мое лицемерие, – огорчился Туманов. – Придется начинать все с начала… Катюша, – обратился он к подруге Светловой.

– Я – Вика, а не Катя.

– Вот это я и хотел узнать… Вика, один необыкновенно хороший человек, выдающийся гуманист всех времен и народов, мой близкий друг, едва ли не брат родной, увидев тебя, совсем потерял голову. На его примере мое циничное отношение к «любви с первого взгляда» разлетелось на мелкие осколки… Он влюблен безмерно… И не находя в себе смелости признаться…

– Если ты о Новикове, – перебила она, – то мы знакомы с ним уже больше года. И в настоящую минуту он ждет нас в кафе на соседней улице.

– Что-то мне сегодня не везет, – задумчиво сообщил Андрей, почесывая кончик носа. – Остается одно… Пойти в ближайшее кафе и утопить горе в вазочке с мороженым.

Обгоняя их, он ворвался в кафе и, погрозив кулаком разглядывающему с невинным видом потолок Новикову, пристроился в хвосте очереди.

– Что тебе заказывать? – спросил он подошедшую девушку.

Светлова промолчала, демонстративно доставая из кошелька деньги. Но Туманов оказался настойчив, сделав заказ на четверых по своему усмотрению.

– Как ты догадался, что я люблю? – удивилась Наташа. – Уж этого-то в медкарте нет…

– Это не так сложно. Просто я заказал все самое дорогое, что было в ассортименте…

– Значит, ты и есть тот самый Туманов? – взглянула на него с ехидцей Светлова, когда расправившись со всем, что было на столе, они неторопливо наслаждались кофе.

– Если скрупулезно взвесить все «за» и «против»… Если внимательно ознакомиться с фактами и проделать анализ известного… Я его двойник. Сам Туманов слишком выдающаяся фигура, чтобы появляться на людях, не опасаясь покушения со стороны завистников и недоброжелателей, поэтому он и нанял похожего на него человека для встреч, раутов и приемов… Но перестраховавшись, он самоустранился настолько, что я невольно занял его место не только фиктивно, но и фактически. Теперь всем, чем занимался он, занимаюсь я… Так что можно смело сказать, что он – это я, а я и есть «тот самый Туманов»…

– Какой поток словоблудия, – «оценила» Светлова. – И все только для того, чтобы подчеркнуть свою самовлюбленность.

– А как же иначе?! – недоумевающе вскинул он голову. – Кого же еще любить в этом изменчивом мире так сильно, как не себя?! Себя любишь самой искренней, самой чистой любовью. Себе не изменяешь, себя бережешь, лелеешь. Всегда себя пожалеешь, никогда не накажешь, не предашь. А если и отругаешь, то опять же – любя. А вот если поссоришься с самим собой и решишь покинуть… Вот этого лучше делать не надо! Остается одно: как-то уживаться, и желательно любить себя.

– Суть ясна, – кивнула Наташа, – Я столько слышала о тебе… И когда видела издалека, ты казался иным… Целеустремленным, строгим, возвышенным, далеким от всего упрощенного и заземленного и вместе с тем волевым, сильным и даже немного жестоким…

– Внешность обманчива. Я настолько убедил людей в своей исключительности, что сам невольно поверил в это. А когда рядом нет тех, кого необходимо убеждать, я расслабляюсь и становлюсь самим собой.

– Как это – «некого убеждать»?! – опешила она. – А я?!

– Ты и так догадываешься, какой я замечательный. При всех твоих амбициях, которые я уже заметил в тебе, ты вряд ли позволила бы себе заинтересоваться «худшим» или просто «обычным» человеком.

Светлова закашлялась, поперхнувшись кофе, и Вика похлопала ее по спине, укоризненно глядя на Туманова.

– В самом деле, Андрей, – робко заметил Новиков. – Девушки еще не столь хорошо знают тебя, чтобы так их шокировать. Они могут принять твои шутки за «чистую монету».

– Шутки?! Ты называешь мое жизненное кредо шутками?!

– Он обожает шокировать людей, – объяснил ничего не понимающим девушкам Новиков. – Не знаю, зачем ему это нужно, но он получает от этого огромное удовольствие.

– Вот именно из-за этого, наверное, до сих пор остается без девушки, – заметила Светлова. – Девушки любят быть приятно удивлены в отношении к себе, а не шокированы в отношении кавалера.

– Тогда это не те девушки, которые нравятся мне, – категорично заметил Туманов, – Настоящая девушка похожа на амазонку, на переменчивый ветер, на качаемую волнами лилию, даже на колдунью, но никак не на самоувлеченную тихоню. Женщина переменчива, как ртуть, она имеет тысячу лиц и сама не знает, что хочет в настоящий момент, не говоря уже о «завтра». Ей нужно искреннее, лучащееся чувство, сверкающая, переливающаяся и манящая жизнь. Тихое и безоблачное существование убивает в ней соблазнительницу, авантюристку, женщину…

– А в одной из твоих постановок герой говорит, что женщина похожа на звезду. Что лучше воображать ее такой, какой она кажется, чем приблизиться и быть разочарованным реальностью. Что ее свет долетает до смотрящего много времени спустя, когда звезда уже изменилась, а то и вовсе прекратила свое существование…

– Это он сказал не подумав, – вздохнул Туманов. – Потому и остался в конце пьесы один, опустошенный крушением иллюзий, сломанный реальностью и уставший биться с «ветряными мельницами». Лучше и правильней всего любит тот… кто не любит. Влюбленный постоянно ошибается, потому что необъективно оценивает себя и предмет своих желаний.

– Значит, женщине, чтобы быть женщиной, нужно чувство… А что же нужно мужчине?

– Риск, – уверенно заявил Андрей. – Только риск заставляет чувствовать себя мужчиной, риск обжигает нервы, заставляет уверовать в себя, окрашивает жизнь красочным колоритом. Только нужно не забывать, что риск бывает разным. Одни рискуют жизнью, едва ли не наслаждаясь этим, проверяя себя «на прочность», отправляясь на поиски приключений, сходясь в вечном единоборстве со всеми и с собой. Другие рискуют деньгами, авантюрно, но отважно и продуманно. Третьи – своей карьерой, судьбой, разыскивая новые пути в науке и творчестве, рискуя быть осмеянными, непонятыми и отвергнутыми. Только риск, осознанный и воспринятый как единственная правда, зажигает в глазах мужчины огни, делает его руки сильными, гонит вперед, не дает права отступать. Потому что риск, каким бы он ни был, это часть войны, а каждый мужчина по природе своей – воин, защитник.

– Красиво говоришь, – усмехнулась Светлова. – Убедительно. Как в книжке. Сразу видно, какой ты у нас у-умный.

– Я не просто «у-умный», – сообщил, не обращая внимания на сарказм в ее голосе, Туманов. – Я – «о-очень у-умный». Я даже горжусь собой. Будь моя воля, я повсюду таскал бы за собой транспарант, на котором большими буквами вывел: «Слава мне, любимому!»

– Мне это все надоело, – сказала Светлова, поднимаясь. – Тебя так же, как и ту, «далекую звезду», лучше рассматривать на расстоянии, не разочаровываясь «кратерами» и безжизненной поверхностью правды. Я пошла домой, уже темнеет.

– Ну, зачем ты так? – спросил Новиков, провожая девушек глазами. – Они же хотели познакомиться с тобой, а ты… По-моему, ты перестарался…

– По-моему, тоже, – согласился Андрей, растерянно глядя на закрывшуюся дверь. – Просто… Просто она мне очень нравится, Миша. Я так растерялся, что начал нести чушь. Знаешь, одни, когда смущаются, молчат и краснеют, а других «прорывает», как меня сейчас… Как полагаешь, я сильно все испортил?

Новиков пожал плечами:

– Нет, ничего, что нельзя было бы вернуть… Кроме съеденного мороженого, конечно.

– Тогда – бегом!..

Догнав девушек и просительно теребя Наташу за рукав пальто, Туманов пообещал:

– Я больше не буду… Я раскаялся и уже не люблю себя так, как раньше… Только очень сильно уважаю, не больше… Ну, может быть, еще ценю и поощряю… А так же горжусь…

– Андрей! – укоризненно простонал Новиков. – Опять?!

– Ну что, Вика? – вопросительно посмотрела на подругу Светлова.

Блондинка подошла к продавщице мороженого, купила «сахарную трубочку» и протянула Наташе.

– Это как понимать? – спросил заинтересованный Туманов.

– Мы поспорили, – объяснила девушка, – что ты догонишь нас, не успеем мы отойти от кафе и на сто шагов. На 85 ты схватил Наташу за рукав и я проиграла.

– Так… Это уже… Спорить на живого человека!.. Играть на его чувствах?! Давно я не сталкивался с подобным!.. Тяжело… Тяжело видеть крушение иллюзий. Мы уходим, Миша! Прощайте, не поминайте лихом…

Обеспокоенно переглядывающиеся девушки остались стоять на тротуаре, а ребята быстрым шагом пошли прочь, о чем-то негромко переговариваясь.

– Ну, извини, – сказала Наташа, догоняя их и загораживая путь. – Я еще плохо знаю тебя и не очень остроумно пошутила… Просто.

Туманов выжидательно уставился на Новикова. Тот вздохнул, вернулся к продавщице мороженого и, купив «сахарную трубочку», протянул Андрею.

– Я был более самоуверен, – сообщил нахал, с хрустом откусывая от лакомства, – я утверждал, что попытка примирения состоится на пятом десятке шагов… Тридцать второй, а, Миша?..

Чтобы войти во двор дома, где жили девушки, нужно было миновать длинную, темную арку, пропахшую сыростью и помоями, и именно тут, в традициях всех старых, добрых фильмов вырисовывались в полумраке угрожающие силуэты.