Текст книги "Бегство в мечту"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

СВЕТЛОВА

 
Долгим взглядом за моей спиной
мой отец прощается со мной.
Знаю, что мне делать, как мне быть,
что мне – ненавидеть, что – любить.
 

Римма Казакова

– Я вам не верю, – повторила я, проходя вслед за Кулагиным в один из домиков базы на Свири.

– Почему же тогда не закричала, когда была возможность, не позвала на помощь?.. Вот именно: и ты, и мы собрались здесь для того, чтобы расставить факты по своим местам. Извини, что мы прибегли к столь… неэтичным методам, но ситуация была критическая. Мы все понимаем твое состояние, но для расследования и изобличения преступника оно могло быть крайне неблагоприятно. Доказательством тому – след от твоей пощечины на лице несчастного Алексеева и излишне поспешный звонок Боброву.

– Откуда вы знаете, что я ему звонила?

– Настя, – укоризненно сказал Кулагин.

– Понятно, – кивнула я. – И как давно вы прослушиваете мои телефоны?

– Не только твои. Я распорядился поставить «жучки» на следующий же день после смерти Андрея. Ради справедливости надо заметить, что кроме Боковицкого об этом не знал никто. Понимаете, Настя, я слишком хорошо знал вашего отца, чтобы посметь усомниться в «несчастном случае»… А при сопоставлении фактов, выявленных при проведенном мной расследовании, мои сомнения переросли в уверенность. Впрочем, здесь не надо было быть Шерлоком Холмсом, все было достаточно очевидно… Мне требовались доказательства… Нет, не для милиции – признаюсь, я с легким недоверием отношусь к существующим в вашей стране законам. Они требовались лично мне. Доказательства и все, причастные к этому делу. Странно… Я все же был уверен, что это – дело рук политиков….А оказалось все куда банальней… Обычная жадность… И предательство…

– Что же требуется от меня? Зачем понадобилась вам я?

– Требуется немного: не мешать, – сказал входящий в комнату Клюшкин. – Мы потеряли Андрея и, говоря без «громких» слов – виноваты в этом, но мы не можем потерять еще и тебя… А над тобой нависла опасность.

– Я все равно вам не верю, – сказала я, доставая из сумочки фотографию и бросая ее на стол. – Вот – ваша первая ложь.

Кулагин повертел в руках снимок и пожал плечами:

– Андрей во время деловой встречи в Брюсселе, позади него стоит Алексеев… Ну и что?

– «Случайная встреча» в поезде, «случайная встреча» у офиса Боброва, – с горечью перечислила я, глядя Володе в глаза. – Эх, ты…

– Я должен был это сделать, – тихо сказал он. – Твой отец взял с меня клятву, что если… Если с ним что-нибудь случится, я положу жизнь, но не позволю упасть с твоей головы ни единому волоску. Мои ребята охраняли тебя постоянно, но потом мы решили, что «на расстоянии» нам тебя не обезопасить… Ты прости меня, но тогда, возле офиса, это была всего лишь «инсценировка». И те двое из «БМВ» ребята из моей группы. И Бобров «опоздал» в тот раз именно по моей просьбе… И молчали все, потому что… Прости, Настя, я не мог тогда предположить…

Он сбился и замолчал.

– А я ведь почти поверила тебе, – сказала я. – Ты нравился мне, Володя. И как же все это мерзко…

– Я сделал то, что должен был сделать, – сказал он. – Ты здесь, среди друзей, ты – в безопасности… А теперь я ухожу… Но перед тем как уйти, я все же скажу тебе одну вещь… Теперь я могу это сказать… Я люблю тебя. Прощай.

Он повернулся и быстро вышел из комнаты. Я задумчиво посмотрела ему вслед и повернулась к оставшимся:

– Ну, а чем удивите меня вы? Кто еще действовал исключительно из «героических побуждений»? Откуда еще я услышу «мелодию трагического героизма»?

– От меня, – зло сказал Боковицкий. – Потому что именно из-за меня погиб твой отец.

– Хорошее начало, – «одобрила» я. – Но об этом я догадываюсь и так…

– Прекрати паясничать, – строго сказал Королев. – Сначала выслушай, а уж потом говори, что угодно… Во всяком случае, из этой комнаты ты не выйдешь до тех пор, пока мы все не расставим «по местам».

– Вот это уже более честно, – усмехнулась я. – Но если я все же выйду когда-нибудь отсюда…

Королев сплюнул в сердцах, отошел к окну и присел на подоконник, наблюдая за ползущими по стеклу струйками дождя.

– В тот день я сидел у Туманова, – сказал Боковицкий. – Он как раз прилетел из Америки, и я… Нет, это началось раньше… Понимаешь, я старался никогда не лезть в чужие дела… И даже более того: я старался никогда не высказывать своего мнения. Даже когда я догадывался о чем-то, я старался молчать… Андрей был первым человеком, которому я поверил… Но даже с ним я не хотел делиться своими подозрениями… Видишь ли, я очень…

– Извини, Саша, – перебил его Кулагин. – У нас мало времени, поэтому я расскажу Насте все вкратце… Еременко занимался «грязными делами», используя наш концерн. До поры, до времени это сходило ему с рук, но однажды вышла «осечка». И произошло это на самом серьезном из дел, которые только когда– либо попадали в его руки. Благодаря связям с «русскоязычной» преступностью за рубежом, им удалось достать матрицы новых стодолларовых купюр, только недавно запущенных в обращение правительством США. Как им это удалось – не знаю, но надеюсь, что вскоре выясню… Вопрос с бумагой они так же решили…Весь вопрос состоял в том, как переправить матрицы в Россию. По многим причинам здесь куда легче заниматься подобными делами… Он попросил передать «посылку от друга», зная, что Туманова почти не досматривают на таможне. На всякий случай они подстраховались, залив «рабочую» сторону матрицы сплавом из олова и алюминия, а на «тыльную» нанесли рисунок, и получилось некоторое подобие гравюры. Вставили «гравюры» в рамки, сопроводили таможенной декларацией и передали Андрею. Их затея увенчалась успехом на таможне, но Андрей каким-то образом понял, что перед ним… Как это произошло – мы уже никогда не узнаем. Но он обнаружил матрицы и поехал с ними к Еременко. У них состоялся весьма «неприятный» разговор, и Андрей дал шанс Еременко уйти. Это была его ошибка. С предателями нельзя быть сентиментальными, их нужно наказывать… Все это мы узнали в процессе расследования. Прослушивание телефонных переговоров, наблюдение за Еременко, сопоставление имеющихся у нас фактов с догадками… Боковицкий видел у Туманова гравюры, которые тот привез для Еременко, слышал их телефонный разговор… Он поделился своими сомнениями со мной. Настораживало и то, что после тяжелой деловой поездки Туманов, не взяв с собой ни телохранителя, ни шофера, направился в Туапсе… Видимо, он опасался лететь на самолете, имея при себе матрицы… Это был очень импульсивный шаг, но уж такой он был человек… Когда Клюшкин рассказал мне о результатах экспертизы, я, в свою очередь, поведал ему о проведенном по моему распоряжению следствии. И мы решили срочно вызвать тебя. Из разговора Еременко с его «подельником», оставшимся в Туапсе, мы знали, что они разыскивают «вторую часть» банкноты, которая куда-то исчезла. «Первую» они подобрали возле разбитой машины, прибыв на место аварии первыми… Кстати, я подозреваю… Нет, я знаю, почему последние секунды жизни Андрей потратил на то, чтоб дотянуться до ключей зажигания и вытащить их. Если б он этого не сделал, любая искра могла послужить причиной взрыва, и вот тогда уж точно ни одна экспертиза не смогла ничего обнаружить. Он надеялся, что мы все поймем… И мы поняли… Он был очень мужественный и хладнокровный человек – твой отец. И я уверен, что прежде всего его поступок был продиктован желанием обезопасить тебя, а не жаждой мести… Ведь оставаясь его наследницей, ты невольно подвергалась опасности. Еременко и Уланов могли подумать, что матрица находится у тебя, и он словно просил нас позаботиться о тебе и охранять тебя… Поверь, Настя, он очень любил тебя. И если бы не…

– Кстати об этом, – посмотрела я на Королева. – Николай Петрович, я в последнее время очень часто слышу, что отец хотел встретиться со мной… Вот и объясните мне, глупой, как же он мог тогда оставить подобное завещание? Судя по смыслу завещания, он предполагал никогда не встречаться со мной, а из известных мне фактов вытекает совсем иное…

– Сказать по правде: я соврал, – легко согласился Королев. – Его завещание крайне простое: оставить все тебе. И все это принадлежало тебе со дня его смерти. Но… Теперь ты узнала, каким был твой отец. Согласись: при первой нашей встрече ты относилась к нему совсем иначе… А нарушение служебной этики, ложь и, если угодно – преступление, пусть останутся на моей совести… Я должен был сделать это для него… И для тебя.

– Соратники, – с сарказмом протянула я. – Сослуживцы. Сотрудники… И эта толпа обманщиков и лицемеров называется «совет директоров»… И все же я вам не верю.

– Кроме этого, – продолжал свой прерванный монолог Кулагин, – у нас есть все основания предполагать, что на совести Уланова и Еременко лежат еще и «двурушничество» во время работы у Боброва, смерть юриста Клюева и покушение на Андрея, во время которого погибла Светлана Богатырева.

– Только – увы! – нет улик, – сказал молчавший до этого Клюшкин. – Записи телефонных переговоров являются лишь «косвенными» уликами и не являются доказательствами для суда.

– Но нам и не нужны «доказательства для суда», – продолжил за него Кулагин. – Нам достаточно «доказательств для здравого смысла». Да, Иван Петрович?

Клюшкин пожал плечами и нехотя кивнул.

– Подождите-подождите, – запротестовала я. – Так вы что… Хотите?..

– Не «хотим», а «можем» и «сделаем», – зло сказал Кулагин. – В моей жизни было очень немного людей, которых я по-настоящему уважал… А друзей у меня было и того меньше… Это сейчас по стране катиться бредовые идеи межнациональной розни. А мы жили в маленьких питерских дворах-«колодцах», росли и дружили все вместе: русские евреи, татары… Неважно было, кем ты был по крови и вероисповедованию, важно – каким ты был человеком… Он был мне как брат. И я никому не позволю безнаказанно уйти, убив моего брата… Да о чем я говорю?! Здесь все всё понимают.

– Понятно, – кивнула я, – вы не просто «совет директоров», вы…

– А вот дальше не надо, – попросил Кулагин.

– Я предлагаю другой вариант, – сказала я.

– Какой?

– Раз у нас существуют взятки, позволяющие «отмазать» бандита от преступления, то почему бы нам не пойти необычным путем и не дать взятку, чтобы посадить преступника?.. По-моему, это будет куда лучше и куда более справедливо… Смерть – это иногда слишком легко…

– Я бы с удовольствием согласился с тобой, – сказал Кулагин, – Но и для этого нужны хотя бы минимальные доказательства… Повод для привлечения его к уголовной ответственности. А у нас нет даже этого…

Я открыла сумочку, вынула из нее матрицу и положила на журнальный столик.

– Так она все же была у тебя, – покачал головой Кулагин. – Давно ты ее нашла?

– Сегодня.

– Где она была? Мы обыскали кабинет, сейф, квартиру, проверили все бумаги и ячейки в банках…

– В кабинете, за картиной.

На лице Кулагина впервые отразились удивление и смущение.

– Надо же так обложаться, – пробормотал он. – Ведь я сам, лично… Воистину – кому дано что-то узнать, он это узнает, несмотря ни на что. У нас была идея «колонуть» Еременко, подсунув ему «куклу» матрицы, но мы не знали, какая «половинка» у него, а какая пропала… Теперь мы можем реализовать эту идею. Саша, – сказал он хмурому Боковицкому, – работаем по старому сценарию. Сейчас ты идешь к Еременко и намекаешь ему о находке и возможности «взаимного сотрудничества» за определенную…

– Нет, – сказала я громко.

– Что – «нет»? – удивился Кулагин.

– Не Боковицкий, а я, – поправила я, – Это мое дело.

Кулагин долго смотрел на меня и молчал, подыскивая убедительные доводы.

– Понимаешь, в чем дело, – вкрадчиво начал он. – Так как ты – дочь близкого всем нам человека, то мы не можем позволить…

Я взяла со стола матрицу, убрала ее обратно в сумку, села в кресло, забросив ногу на ногу и выразительно посмотрела на Кулагина.

– Кх-м, – задумался он. – Ты, случайно, не имеешь отношения к семейству Тумановых? У меня сейчас почему-то возникло именно такое ощущение… Ладно, начнем все сначала. Так как ты – дочь близкого всем нам человека, то мы не можем позволить…

Войдя в кабинет, я нажала кнопку селектора связи и попросила:

– Геннадий Иванович, зайдите, пожалуйста, ко мне.

Еременко появился у меня так быстро, словно расстояние, разделяющее наши кабинеты, он преодолел бегом.

– А я уже заходил к тебе пару раз, – забасил он, протягивая для приветствия обе руки разом. – Слышал, что ты приехала, но никак не мог тебя застать. Как поездка?

– Я бы сказала: удачная, но печальная, – сказала я. – Мне удалось, наконец, расставить все события по своим местам, и теперь я могу представить, пусть даже и в общих чертах, жизнь и характер моего отца…

– О-о, – печально протянул Еременко. – Это был такой человек, такой человек…

Я пристально посмотрела ему в глаза, он смутился и кашлянул.,

– Преступник и лжец, – сказала я.

– Что?! Кто? – вздрогнул Еременко.

– Мой отец, – пояснила я.

– По… Почему ты так думаешь? – обеспокоенно спросил он.

– Увы, Геннадий Иванович, – грустно сказала я. – Мои самые худшие предположения подтвердились. Он занимался весьма неблаговидными делами… Нет-нет, не успокаивайте меня, я знаю, что вы были ему настоящим другом и вам нелегко осознать это, но факты, факты… Я нашла подтверждение своим подозрениям.

Еременко молчал, настороженно слушая меня.

– Ко мне в руки попали неопровержимые доказательства того, что он занимался, или собирался заниматься, фальшивомонетничеством, – с внутренним удовлетворением я заметила, как побледнели костяшки его пальцев, вцепившихся в подлокотники кресла. – Признаюсь: это было шоком даже для меня… Еще два-три месяца назад я бы, не сомневаясь, передала эти доказательства в правоохранительные органы. Но теперь я «без малого» владелица всей этой огромной корпорации, а подобного рода информация может нанести невосстановимый ущерб нашему предприятию. Вы – здравомыслящий, опытный человек, знающий все тонкости нашего бизнеса и относящийся ко мне с пониманием и заботой… Я не думаю, что это стоит выносить на обсуждение совета директоров. Это личное дело. Как вы полагаете?

– Да-да, в этом нет никакой необходимости, – заверил он поспешно, – Боковицкий… Он больше увлечен своими разработками, чем делами концерна, Пензин – больной человек, и его лучше не волновать лишний раз, Королев – не больше чем юрист, а Кулагин… Кулагин далеко. В то время, как решение необходимо принять незамедлительно. Где… Что это за «доказательства»?

– Совершенно случайно я обнаружила тайник с хранящейся в нем матрицей стодолларовой купюры-

Еременко заметно вздрогнул и как-то сжался, словно опасаясь, что я его ударю.

– Но… Может, это не его тайник?.. Все нужно тщательно проверить и обдумать. Ты права: подобная информация может разрушить концерн. Что же делать? – он искоса взглянул на меня. – Как ты думаешь?

– А может, взять да выкинуть матрицу? – предложила я. – Прошлого не вернешь, думать о будущем… Или все же…

– Нет, – быстро сказал он. – Мы можем разрушить своей поспешностью все, что создавалось годами. Мы лишим работы сотни людей, остановим разработки десятков важнейших и полезнейших проектов. Нет, ее нужно уничтожить.

– А как же убийцы моего отца? Они так и останутся безнаказанными? Ведь следствие может пойти по ложному пути… Да оно и пойдет по ложному пути, утаи мы матрицу… —

– Я обещаю тебе, что сам займусь расследованием этого дела. Лично. Я их найду… Но мне необходимо знать подробности. Где ты нашла матрицу?

– За картиной. Он прикрепил се скотчем к обратной стороне холста.

Помимо воли, на его лице промелькнула досада.

– Очень неблагоразумно с его стороны, – сказал он. – Матрицу могли обнаружить… Кто ж прячет подобные вещи в столь ненадежные места?

– Говорят, «если хочешь что-нибудь спрятать, положи это на самое видное место», – напомнила я. – Л может быть, он был уверен, что эта картина принесет ему удачу…

– Может быть, может быть, – поморщился Еременко. – Настя… А матрица с тобой?

Я кивнула.

– Можно мне на нее посмотреть?

Я достала из сумочки тяжелый прямоугольник и протянула ему. Еременко положил матрицу в карман пиджака и поднялся.

– Я уничтожу ее, – пообещал он. – И займусь расследованием… Но никому не рассказывай об этом, девочка… Это может сослужить тебе плохую службу…

Неожиданно его лицо преобразилось. Он спешно вытащил матрицу, вглядываясь в оттиск и даже зачем– то поскреб ее ногтем.

– Но это же… Это же не та, – начал он и осекся, с ужасом глядя на меня.

– Что – «не та»? – улыбнулась я. – Не та матрица? Бывает, Наверное, я перепутала. У меня их несколько штук завалялось, и я могла по рассеянности прихватить другую.

– Как «несколько штук»? – прохрипел Еременко и опустился в кресло. – О чем ты?..

– Вы «прокололись», как мальчишка, – пожурила я его. – Надо было больше играть в театральном кружке училища, лицедейское искусство могло бы здорово помочь вам сегодня.

– Не понимаю, – сказал Еременко, и я отчетливо увидела выступившую у него на лбу испарину.

Я пожала плечами и промолчала. Молчал и он. Медленно текли минуты. Чтоб время не пропадало впустую, я достала из косметички пузырек с лаком и занялась доработкой макияжа.

– Где… матрица? – тяжело дыша, спросил Еременко.

– Я уже говорила: у меня.

И вновь – молчание. Я закончила маникюр и достала пудреницу.

– Геннадий Иванович, – попросила я, – у меня очень мало времени. Мне необходимо еще приводить себя в порядок, а в присутствии мужчин я как-то не привыкла этим заниматься. Не можете ли вы изложить все побыстрее?

– Я? – туповато поинтересовался он.

– Вы, – подтвердила я. – Вы расскажете мне, как погиб мой отец, а я отдам вам матрицу… И обещаю, что после этого мы никогда не увидимся… Геннадий Иванович, – повторила я минутой спустя, – вы меня слышите?

– Это не я… Я не причастен к этому… Я просто попросил передать…

– Гравюры, – помогла я ему.

Он глухо застонал и кивнул.

– Да… Гравюры… У меня не было выхода… Как нет и сейчас. Эти люди пойдут на все… Я предупреждал его… Он не хотел меня слушать… Но я не убивал… Не убивал…

– А кто?

Видя его замешательство, я извлекла из сумочки настоящую матрицу и положила ее на стол, придерживая рукой.

– Кто? – повторила я.

Не сводя со стола глаз, он едва слышно прошептал:

– Уланов…

– Кто?

– Уланов, – сказал он громче и схватился за матрицу так, как утопающий хватается за соломинку, – Я не виноват… Я не хотел… Я уеду… Ты… Вы никогда больше не увидите меня…

– Я знаю, – сухо сказала я и повысила голос: – Войдите.

Еременко безумными глазами смотрел на входящих в кабинет Кулагина, Королева, Боковицкого и Клюшкина с двумя одетыми по форме милиционерами, потом повернулся ко мне и, словно не веря, прошептал:

– Вы же обещали…

– Что никогда не увижу вас, Геннадий Иванович, – подтвердила я. – И это правда. Я сделаю для этого все, что в моих силах… Вы все записали? – спросила я Клюшкина.

– Да, – ответил он, с гадливостью глядя на Еременко, и скомандовал офицерам: – Уведите его… Срочно давайте сигнал нашей группе в Туапсе. Задержать Уланова и обыскать отдел офиса…

Наручники защелкнулись на запястьях бледного Еременко, но вывести из кабинета его не успели – прикрытые двери разлетелись с жалобным треском, и в комнату ворвались человек шесть здоровенных, одетых в спортивные костюмы парней с автоматами в руках. Позади торопливо семенил… Бобров. Увидев находящихся в комнате милиционеров, парни остановились, как вкопанные, растерянно переводя взгляд с офицерских погон на «босса». Бобров при виде милиции лишь недовольно поморщился:

– Опять опередили… Черт бы тебя погрыз, Иван Петрович, – пожелал он Клюшкину. – Раз в жизни собрался доброе дело сделать, и то ты поперек дороги лег… Хоть все в порядке?

Клюшкин еще минуту ошалело хлопал глазами, потом подпрыгнул на месте и разразился потоком замысловатой брани.

– А что было делать? – невозмутимо отозвался на его гневную тираду Бобров. – Звонит Настя и сообщает, что Туманова убили… Тут у меня в голове словно щелкает что-то, и все встает на свои места. И то покушение, и утечка информации из моей фирмы… Я понимаю, что она в опасности, поднимаю своих парней и мчусь сюда. Здесь ее не застаю, тороплюсь к ней домой, но и там не нахожу… Мчимся к Еременко – и там никого!.. Снова сюда… Вот, застали…

– С оружием? – простонал красный от злости Клюшкин. – По всему городу?

– Да брось ты, Иван Петрович, – беспечно отмахнулся Бобров. – Где оружие?.. Где?.. Это фотокорреспонденты с фотоаппаратами и кинокамерами, а ты: «Оружие, оружие», – он сделал знак рукой, и парни бесшумно исчезли в дверях. – Привидится же вам такое…

Клюшкин только обреченно махнул рукой.

– А где второй? – плотоядно поинтересовался Бобров.

– За ним уже отправились мои ребята, – мстительно оповестил Клюшкин.

– Нехороший ты человек, Иван Петрович, – искренне сказал Бобров. – Редиска… Эй, приведите кто– нибудь этого подлеца в чувство, – кивнул он на обмякшего в кресле Еременко. – Я хочу взглянуть ему в глаза. Чтоб он кое-что понял…

– Сергей Яковлевич, – тронула я за рукав Кулагина, – а где сейчас Володя?.. Алексеев Володя?..

Старый бизнесмен посмотрел на меня с иронией во взгляде. Я смутилась и покраснела.

– Сейчас семь часов вечера, – сказал Кулагин. – В восемь сорок у него поезд. Ребята из ассоциации телохранителей уговорили его принять заказ на работу во Франции… Но учти: ему пообещали «ставку» до двух тысяч долларов в месяц. Так что придется тебе подниматься выше первоначальных четырехсот пятидесяти…

– Только не вздумай с ней спорить на эту тему, Сергей, – предостерег Бобров. – Я как-нибудь расскажу тебе, куда девались мои любимые «Ролекс»…

Я рассмеялась, поймала на лету брошенные мне Кулагиным ключи от «Мерседеса» и побежала по лестнице вниз…

– Ты выглядишь просто бесподобно, дорогой, – успокоила я его, поднимаясь на цыпочки и целуя в щеку. – Вот увидишь: они будут упрашивать тебя занять этот пост.

– Пока что мне кажется, что я – христианин, которого ты везешь на съедение львам, – пошутил Володя, нервно поправляя галстук. – Никогда не предполагал, что совет директоров может выглядеть, как стадо людоедов.

– Так они выглядят, когда просматривают финансовые отчеты за год. А сейчас причин для волнения нет: вопрос о твоем назначении практически решен. Сегодняшнее представление – чистая формальность. Я уже не раз говорила тебе, что они согласны видеть на посту директора концерна даже Адольфа Гитлера, лишь бы это был мужчина. Их мужское «это» будет травмировано, если делами концерна станет управлять женщина. А ты ведь как нельзя лучше подходишь на эту должность. Ты знал все планы и тайны моего отца, ты видел стиль, в котором он вел дела, ты знаком со всеми его Партнерами, ты осведомлен о делах концерна и у тебя прекрасные перспективы, ясный ум, железная хватка и стальные нервы. Ты справишься, дорогой.

– Но я не директор концерна, – поправил он, – концерн принадлежит тебе, а я всего лишь исполнительный директор.

– «Всего лишь», – фыркнула я. – Прежде всего ты мой муж и, как глава семьи, распоряжаешься семейным бюджетом и состоянием, в которое входит и концерн. Мы ведь оба понимаем, что я остаюсь на посту президента лишь формально. Истинный «глава» – ты… Я не буду вмешиваться в дела фирмы. Может быть, изредка, если ты позволишь, я буду помогать…

Он посмотрел на меня с некоторым недоверием, но встретил такой честный и искренний взгляд, что все его сомнения исчезли.

– Пойдем, дорогой, машина уже ждет, – я взяла его под руку, и мы спустились к ожидавшему нас «лимузину».

– Рискуем опоздать, – беспокойно взглянул он на часы. – До начала совещания осталось пятнадцать минут.

– Директор не может опоздать, – улыбнулась я. – Он может только «задержаться»… И поверь мне: иногда очень полезно показать им, что ты лишь по их настойчивой просьбе вынужден заниматься зарабатыванием для них денег. Они должны уверовать в то, что без тебя концерн рассыплется, распадется и все пойдет прахом. Начинай потихоньку внушать им эту мысль… И уж тем более им не надо знать, что мы с тобой только что обвенчались. «Босс» должен быть лишен эмоций, не говоря уже о Вере и Любви…Все это мы оставим для себя. Для нашего счастья…

– Ты мне так и не рассказала, почему ушел Боковицкий, – пытался он отвлечься от мыслей о представлении совету. – Нашел другую работу? Решил уйти на покой?

– Нет… Свою отставку он объяснил мне довольно замысловато. Ты же знаешь Александра Викторовича. Это было что-то из восточной философии – не меньше… Сказал мне, что всю жизнь мечтал объехать вокруг света, побродить по диковинным странам, но не мог порвать «порочный круг». Что-то о «бегстве в мечту, которая удаляет тебя от счастья». О том, что только теперь, когда он нашел в себе силы побороть самого себя и рассказать правду о своих подозрениях в отношении Еременко, он смог получить свободу от самого себя и исполнить свое старое желание… Говорил, что мой отец был прав, когда утверждал, что «каждый в конце концов получает то, что заслуживает», и что только став самим собой он смог получить то, что нужно именно ему. Много чего, я не все поняла. Но ни на какие мои уговоры остаться не поддался. А я уж старалась от души…

– Прощение, – задумчиво сказал Володя. – Да, я помню, как Андрей Дмитриевич говорил об этом… Что ж, удачи ему… Ты знаешь, что нашли Уланова?

– Наконец-то, – обрадовалась я. – Его арестовали?

– Нет. Его нашли в городке под названием Североморск… Мертвым. Правда, то, что убитый – Уланов, удалось установить много позже. С тех пор как он сбежал из Туапсе, он скрывался под чужим именем и искал «выходы», чтобы уйти за границу… Кто-то нашел его… Это рассказал мне вчера Королев.

– Почему я об этом не знаю?

– Потому что последние три недели ты буквально не выходила из кабинета, прорабатывая какие-то «тайны бургундского двора»… И знаешь, мне показалось, что Бобров и Кулагин слишком долго шептались о чем– то после получения известия о побеге Уланова… Что ты думаешь по этому поводу?

– Они же «шептались», а не «кричали», – пожала я плечами. – Откуда я могу знать? Во всяком случае он тоже «получил то, что заслуживал»… Что ты так смотришь на меня?

Он рассмеялся и крепко обнял меня за плечи, прижимая к себе.

– Иногда мне кажется, что ты прожила со своим отцом всю жизнь, – сказал он, – настолько вы бываете похожи… Я когда-нибудь говорил тебе, что люблю тебя?..

Я сделала вид, что вспоминаю.

– Нет, не помню, – «призналась» я. – Это было так давно… Уже целых полчаса назад…

– Я люблю тебя, – прошептал он, целуя меня. – Я люблю тебя…

Я счастливо рассмеялась и вышла из остановившейся машины, не дожидаясь, пока водитель распахнет передо мной дверцу.

– Все сама умею делать, – извинилась я перед обиженным водителем. – Ты свободен, Кирилл. Машина мне понадобится не раньше пяти вечера.

– Ты никогда не научишься жить по законам «высшего света», – улыбаясь, покачал головой Володя.

– Я не могу терять время, ожидая, пока он вылезет из машины, пока дойдет до моей дверцы, пока ее распахнет, – начала перечислять я. – За это время можно заключить три контракта, разорить четыре конкурирующих компании и открыть пять «дочерних» предприятий…

– Смотри! – прервал он меня. – Это же Камеровский! Что он здесь делает?

Я взглянула на знаменитого писателя, неторопливо поднимающегося по ступеням лестницы, и покачала головой:

– Не знаю. Наверное, принес нам свой новый роман…

– Но он же давно заявил, что не собирается больше сочинять… А это… Это же сам Лотников?! Неужели они все пришли, чтобы предложить нам свои книги?

– Что здесь удивительного? У нас лучший в городе издательский комплекс, естественно, что им выгодней иметь дело с нами… Видишь, твой первый же день в роли исполнительного директора приносит нам удачу, – улыбнулась я. – Иди, Володя, тебя ждут. Я буду в «зале собраний». У меня осталась парочка незавершенных мелких дел… Беги, удачи тебе.

Он поцеловал меня на прощание и быстрым шагом направился в кабинет, где ожидали его собравшиеся директора.

Я посмотрела на часы и неторопливо направилась в противоположную сторону. Дойдя до зала собраний, я достала из косметички зеркальце, еще раз проверила макияж и, распахнув двери, вошла в зал.

Приветствуя меня, они встали. Да, они пришли все. Не было ни одного, кто бы нашел причину для отказа. Лучшие ученые-историки и писатели страны смотрели на меня в ожидании.

Я прошла во главу огромного стола, вокруг которого они все расположились, и, раскрыв перед собой папку с расчетами и проектами, попросила:

– Садитесь, пожалуйста. Прежде всего я хочу выразить всем вам свою искреннюю благодарность за то, что вы, несмотря на огромную занятость, все же смогли найти время и принять мое приглашение. Сама суть проекта описана вам еще моим отцом… В связи с его трагической смертью он не смог завершить этот проект, его дело продолжаю я, его дочь. Все вы, здесь собравшиеся – лучшие в своих областях: лучшие писатели, лучшие ученые… Да и просто: любящие свою страну люди. Потому что только любящий Россию человек мог согласиться принять на себя столь огромный труд, как взяться за проект написания многотомной, подробнейшей истории России…

– Простите, – ворчливо перебил меня Камеровский, – но пока что мы только приняли ваше приглашение о встрече и обсуждении проекта. Никто еще не говорил о согласии работать над ним. С чего вы взяли, что это может нас заинтересовать?

– Это очень просто, – улыбнулась я. – Вы – здесь. Вы все пришли на эту встречу, и это уже говорит само за себя… нам с вами предстоит огромный, тяжелый и очень нужный людям труд. Без всех вас он просто немыслим. Поэтому вы здесь… А теперь, с вашего позволения, я перейду к цифрам, предварительным договорам и расчетам…

Я говорила и видела в их глазах интерес и понимание. Они соглашались со мной, они верили в себя, они верили в меня. Мне удалось их увлечь. Сегодня я была особенно убедительна и красноречива…

И это было неудивительно – сегодня у меня выдался на редкость хороший день, я все же сумела простить и понять своего отца…