Текст книги "Бегство в мечту"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

ТУМАНОВ

 
Свобода – это право выбирать,
С душою лишь советуясь о плате:
Зачем нам жить, за что нам умирать,
На что свою свечу нещадно тратить.
 

И. Губерман.

Королев ударом ноги распахнул дверь кабинета, не глядя на Туманова прошел к столу и, оседлав потрескивающий под его тяжестью стул, мрачно уставился в окно.

– Влетело? – спросил Андрей, не поднимая головы от кипы лежащих перед ним бумаг. – Ничего, дело привычное. Нас портят, мы крепчаем.

– «Старик» сегодня особо не в духе, – пожаловался Королев, извлекая из кармана мятую пачку «Беломора». – Такой разнос устроил!.. Начал с просроченных «входящих», а кончил аж… В общем, он даже притомился, что само по себе – редкость. Удовлетворен… Ты сегодня на заявках? Прими у меня заявление об изнасиловании?.. Я себя примерно так и чувствую… Впору следовать советам из американского сборника «Искусство безопасности»: «Если на вас напал в безлюдном месте насильник и вы не способны оказать ему сопротивление – расслабьтесь и постарайтесь получить хотя бы удовольствие…»

Это уже не изнасилование, – продолжая заполнять анкеты и бланки, отозвался Туманов. – Если ты получил удовольствие – это любовь… Говорил я тебе вчера – убери бумаги со стола в сейф. Нет же, ты у нас упрямый: «Сто раз оставлял – проносило, и сейчас пронесет». Сто раз проносило, а на сто первый – попался.

– Не сыпь мне соль на раны, – Королев выпустил густое облако табачного дыма и разогнал его ладонью, видя, как поморщился его напарник. – Что, опять бросил курить? – усмехнулся он. – Ты у нас, прямо, как Марк Твен, который на вопрос: «Можно ли бросить курить?» отвечал: «Можно, я раз двадцать бросал».

Андрей сложил в стопку написанные и ненаписанные бумаги и убрал их в сейф, прокомментировав:

– За один день двухмесячный запас «хвостов» все равно не осилишь. Из-за твоего «пролета» всех оперативников, словно школьников, усадили за столы бумаги в порядок приводить… Разве их приведешь в порядок? Тут секретарша нужна. И не одна… Впрочем, с секретаршей работа еще медленнее пойдет – не до бумаг будет. Замкнутый круг. М-м-да… Что ты там говоришь? Сигареты? Это да, бросил… Какое, к лешему, бросил!.. То одно, то другое. Бросать надо, когда обстановка более-менее спокойная, стабильная. В отпуске, например, или во время учебы… Хотя, и во время учебы не расслабишься. Я ведь «провалился» в первый раз, когда в институт поступал. На одно место – десять человек, из них у восьми протекция начальства…

– Помню, – улыбнулся Королев. – За тебя во второй раз Мишка Хай экзамены сдавал… Это надо же! Дожили: за русскою парня сдает экзамены по русскому языку Максуд Байрамович Хаймадулин!.. Двоечник!

– У Мишки три высших образования, – вяло оправдывался Туманов, – Его и захочешь, не «засыплешь». А на экзаменах по русскому все равно физиономии с фотографиями в личных делах не сверяют… Главное – не «как», а «чем кончилось». Ведь поступил же? Поступил.

– Двоечник! – повторил Королев. – Нужно было декану под столом «пузырь» коньяка передать, так не только поступил бы с первого раза, но и школу милиции окончил как минимум майором… Это тебе повезло, что тебе в твоей старой «конторе» звание сразу дали, с таким процентом успеваемости до сих пор в «сержантах» ходил бы. Как в армии.

– Я не напрашивался, – пожал плечами Туманов. – На меня как в военкомате, сразу после армии, набросились: «Пойдем к нам, пойдем к нам». Вот я сдуру и пошел.

– А если серьезно?

– Я вполне серьезно. Дедок какой-то подходит и спрашивает: «Туманов?» Да, отвечаю, чем обязан? «Семнадцать мгновений весны смотрел? Хочешь быть, как Штирлиц?» Я сперва думал – псих. Потом, когда в «большой дом» с тем же предложением вызвали, решил, что, пока я был в армии, весь город сошел с ума. Когда меня спросили, хочу ли я быть офицером, я ответил: «Да», и мне тут же дали звание, я решил, что «чокнулась» вся страна… Но когда принял их предложение и немного поработал, сообразил, что идиот – только я сам… Во время «путча» посмотрел, как они работают, махнул рукой и ушел, куда глаза глядят.

– А глядели они у тебя на криминал, – невольно усмехнулся Королев, вспоминая их первое знакомство.

– Ладно уж, какой там «криминал», – отмахнулся Андрей. – Заурядная драка… Двое дураков подвыпивших…

– Но-но!.. Я попрошу!.. Ну, шли мы с Воиновым после получки домой, а навстречу – рожа, наглая да небритая… Святое дело – документы проверить…

– «Документы», – лениво передразнил Туманов. – Двое пьяных в темной аллее останавливают и, ничего не объясняя, пытаются обыскать… Вы «ксивы» только в отделе показали…

– Опыт не пропьешь! – назидательно ответил Королев. – Это, как говорил Штирлиц: «Выработанная годами привычка», коль решил выпить – оружие и «ксиву» – в сейф!.. А ты сразу по морде бить!.. Эх, ты!..

– Зато теперь на вопрос: «Как попал в угро?», могу честно отвечать: «Повязали», – отшутился Андрей и снял трубку заголосившего телефона: – Слушаю, Петрович… Да, уже заступил, полчаса как… Так… Так… И без примет?.. Ну ладно, на месте уточню… Диктуй адрес…

Нацарапав на клочке бумаги адрес, собрал в папку бланки протоколов и пожаловался напарнику:

– Опять разбой. И опять на территории Воинова. «Медвежий угол» какой-то… Пятеро в масках и со «стволами». Сумма, которую «приватизировали», как выражается Хаймадулин: «Просто вах-вах-вах!» Пойду оформлять.

– Я с тобой, – поднялся Королев. – Мне сейчас – хоть на оформление, хоть на захват, хоть грудью на дзот, лишь бы начальству больше на глаза не попадаться.

– Легче бумаги оформить, чем от Клюшкина бегать, – заметил Андрей, запирая дверь кабинета.

– То-то и оно, что легче от Клюшкина бегать, чем все мои бумаги оформить, – уныло покачал головой Николай. – Иван Петрович еще дня три побесится и до следующей проверки успокоится, а бумаг… Эти как раз к следующей проверке разобрать успею, но ведь к тому времени новые накопятся. Так что, какая разница за что получать? Буду как и раньше: самые важные и с самыми гневными резолюциями отправлять, а там – как повезет…

– Тоже философия, – кивнул Туманов и, просунув голову в дверь дежурной части, крикнул скучающему на скамейке у окна водителю: – Селезнев, мне сейчас на другой конец территории добираться надо… Так спорим на «пузырь», что «дежурка» либо сломана, либо бензина нет?..

Бывалый сержант лишь махнул в их сторону рукой:

– «Уровцы» – они и есть «уровцы». Как дети малые, все о несбыточном мечтают… Запомни, Туманов: «правовое государство» – это не только нормальные, умные законы, о которых ты постоянно плачешь, но еще и бензин да запчасти для того, чтобы ты смог охранять эти самые «законы»… А теперь выйди во двор, отрой капот «уазика», посмотри на мотор, потом посмотри на шины и после этого скажи мне: через сколько лет мы построим это «правовое государство»?.. Да, и не забудь после этого сам за «пузырем» сбегать за то, что эта «телега» у меня хоть раз в месяц, но ездит без лошади… Пешком, пешком, ребята, и оставьте мечты писателям…

На последнем этаже высокого «точечного» дома в просторной трехкомнатной квартире плакала сидевшая на диване девушка. Квартира, выражаясь «официальным» языком, «носила следы явного разгрома»: опрокинутые стулья, разбитый телефон, сорванные со стен ковры, разбросанные по полу бумаги…

Примостившийся за столом дежурный следователь пытался составить протокол из несвязных показаний потерпевшей. Молодой оперативник из «разбойного» отдела тщательно изучал подобранный с пола лифчик, словно надеясь отыскать на нем фотографию преступника. Королев пристроился на подоконнике, а Туманов опустился в единственное неперевернутое кресло и с любопытством принялся осматривать квартиру и саму потерпевшую. На вид девушке было лет двадцать пять, очень симпатичная, с густыми каштановыми волосами, длинноногая, с милым, но опухшим от слез лицом.

– Ну, хорошо, – не оставлял своих попыток следователь. – Насколько я сумел понять, вы подъехали к дому на своей автомашине, поднялись на лифте на свой этаж, где на вас и набросились преступники. Неизвестные в масках накинули вам на голову мешок, забрали ключи от квартиры и, открыв дверь, втолкнули вас вовнутрь. Привязали к кровати и, пригрозив раскаленным утюгом, забрали драгоценности и валюту. Трое с вещами ушли сразу, четвертый сидел рядом с вами еще в течение часа, после чего развязал, приказал лежать тихо и тоже скрылся? Так?

– Так, – всхлипнула девушка.

– Как вы утверждаете, у двоих были предметы, похожие на обрезы, а у одного – предмет, похожий на пистолет?

– Какое там «похожий»?! Неужели вы думаете, что я обрезов и пистолетов никогда не видела? «Вальтер» да «одностволка» шестнадцатого калибра.

– Они сделали что-нибудь вам лично?

– Конечно, сделали!.. По миру с сумой пустили!..

– Я имею в виду… М-м… Физический ущерб.

– Да у меня сердце кровью обливалось, когда я им тайники показывала! – несмотря на потрясения, девушка не потеряла чувства юмора. – Нет, мне лично они ничего не сделали, слишком торопились… Естественно, я после ухода последнего долго ждать не стала, через пять минут уже звонила вам от соседки. Мой-то телефон, видите, во что превратили?.. Но было уже поздно…

Удовлетворенный следователь кивнул и принялся записывать показания.

– Как тебя зовут? – спросил Андрей.

– Светлана Николаевна, – она жалобно посмотрела на него, – Богатырева.

– Света, значит, – констатировал Туманов. – В Петербург давно приехала?

– Четыре года назад, – удивилась она. – А как вы…

– Ты ведь не работаешь? – перебил он ее.

– Домохозяйка… Но, насколько я помню, статьи «за тунеядство» у нас больше нет?..

– И эта квартира принадлежит лично тебе? – скорее утвердил, чем спросил Туманов.

– Мне.

– Личная?

– Личная, – она уже поняла, куда клонит оперативник, и смотрела на него с нескрываемой неприязнью. – Я ее сама купила. И все, что здесь есть, я тоже купила. Сама. И машина внизу тоже моя. Все?..

Туманов еще раз оглядел квартиру, которая даже после разгрома носила следы былой роскоши: диваны, обтянутые китайским шелком, тяжелые бархатные занавеси на окнах, огромная люстра стоимостью не меньше машины… Улик не было, подозрений не было, примет не было… Единственное, что Андрею нравилось во всем этом деле, это абсолютно круглый персидский котенок, дымчатым чертенком носившийся по квартире. Личность хозяйки, растиравшей на руках багровые следы от веревок и бросавшей на него недружелюбные взгляды, вызывала у Туманова куда меньше симпатий. Но интуиция подсказывала, что разгадка именно в ней. Оставить ее наедине с ее амбициями – означало «повесить вечный глухарь».

– Ты пойми меня, Света, – сказал Андрей. – Я человек грубоватый, не очень приятный для большинства людей, но меня и не требуется любить. Меня требуется воспринимать как частицу механизма, раскрывающего это преступление. Я не лезу в твою жизнь, она мне неинтересна. Мне интересно преступление, которое здесь произошло. И я вынужден задавать вопросы, на которые, как я подозреваю, ты бы не ответила, не будь они заданы. И еще больше тебе не понравилось бы, начни я задавать эти вопросы «напрямую»… Если ты хочешь, чтоб мы нашли этих парней, а не просто констатировали факт кражи, отвечать тебе на эти вопросы все равно придется. Потому давай постараемся вытерпеть друг друга до конца этого дела. Договорились?.. Записная книжка у тебя есть?

– Есть, – она подошла к комоду, присела на корточки, вороша кучу рассыпанных по полу бумаг, и подняла записную книжку с обложкой из крокодиловой кожи.

Туманов принял книжку из ее рук и положил себе в карман.

– Я ее заберу… До завтра, – поставил он в известность оторопевшую девушку. Подумал и добавил: – С твоего позволения, конечно… А почему ты хранила деньги в квартире?

– Собиралась уезжать.

– Куда?

– В Италию. Выхожу замуж за иностранца. Уже получила визу, загранпаспорт… Все забрали, все…

Она снова была готова расплакаться. В этом ей помешал подошедший эксперт, который увел ее на кухню, где было разложено его оборудование для снятия отпечатков пальцев. Как только девушка скрылась за дверью, следователь оторвался от протокола:

– Какова красотка, а?! Я бы съездил с ней в Италию на пару недель…

– И кроме спагетти ничего бы не получил, – Туманов выразительно посмотрел на выпирающее из-под обшарпанного пиджака брюшко следователя.

– Не понял? – обиделся тот.

– Ну что ты в самом деле, Викторович? – поморщился Андрей, – Ты же прекрасно видишь, куда попал. А возле самых твоих ног лежат очень занимательные фотографии. Но нагибаться тебе лень, а мысли бегут только в одном направлении, от работы весьма далеком…

Не обращая внимания на монолог Туманова, следователь уже рассматривал поднятые с пола фотографии. Молодой оперативник заглядывал ему через плечо и восхищенно цокал языком. Королев брезгливо покосился в их сторону и вновь отвернулся к окну.

– Заметил же, а? – завистливо оценил следователь. – Да, Туманов, мужик ты вредный, но оперативник дельный. Этого у тебя не отнять.

– У нас несколько разные представления об оперативной работе, – не удержался Туманов. – В моем представлении, она заключается не столько в умении внимательно оценить обстановку и отыскать среди разбросанных на полу бумаг порнографические открытки, сколько в том, чтобы составить из этих крупиц информации… Впрочем, это тебе неинтересно… Ты заметил, что на фотографиях нет мужчин?

Следователь еще раз быстро просмотрел снимки и задумался.

– Подожди, подожди, ты хочешь сказать, что… А как же Италия? Муж? Зачем лесбиянке – муж?

– Затем, зачем и всем остальным, желающим выехать за рубеж – для осуществления этой цели. А может, на самом деле у нее совсем иная сексуальная ориентация, а это – только «стиль» работы. За такие «отклонения» больше платят… Но это не нашего с тобой ума дело. Для нас в этом случае важно только одно:

при подобной «специфике» круг друзей и «коллег» уже, чем в «обычном» варианте. Так что у тебя есть шанс составить список предполагаемых наводчиков. Только есть два «но». Во-первых, он и в этом случае будет не меньше двух десятков человек, а во-вторых, она может их попросту не назвать.

– Туманов, к телефону, – послышался голос эксперта из коридора, – Начальник срочно вызывает.

Андрей прошел в соседнюю квартиру и, извинившись перед хозяйкой за невольное беспокойство, припал к трубке:

– Слушаю, Иван Петрович.

– Какого лешего вы там отираетесь?! – рявкнул с другого конца провода Клюшкин. – Там и без вас есть кому оформить дело! Третесь там, где не нужно, словно «зеленые» стажеры, да еще вдвоем!..

– Что случилось? – Туманов уже привык к подобным «вступлениям» начальника.

– Изнасилование, – буркнул майор, – Пятнадцатилетнюю девчонку изнасиловала группа подростков. В подвале дома. Дело «с лицами». Половину она знает, вторую половину сам установишь. Шанс на раскрытие есть, поэтому дело готовь крепко, без лазеек для адвокатов. Опросишь всех, изымешь эти… ну, эти… вещдоки… и направишь девчонку на экспертизу, в смысле – на медосмотр в больницу… Возьми себе в помощь Королева и Воинова, и «снимите с адресов» этих подонков. Чтоб к обеду они сидели по камерам, а протоколы с их полным «расколом» лежали у меня на столе. Все понял?

– Парни тоже несовершеннолетние? – уточнил Туманов. – Ведь в этом случае их надо будет в присутствии девчонок из ИДН опрашивать.

– Или родителей, – ехидно закончил за него цитирование инструкции Клюшкин. – Воинов им заменит маму, а Королев – папу… Не мели ерунды! Нашел о чем спрашивать! Разберешься сам! Давай, действуй!

Трубка кашлянула и замолчала. Туманов осторожно положил ее на рычаг и вернулся в комнату, где сидели оперативники.

– Коля, – кивнул он Королеву, – собирайся. Изнасилование. «С лицами». Работы дня на два, а уложиться нужно к вечеру.

– Застрелиться бы… – мечтательно протянул его напарник, соскочил с подоконника и направился к выходу. – Так ведь Клюшкин и на «том свете» достанет… Не поверишь – один раз даже в сауне отыскал. Сперва мою жену расспросил, потом через дирекцию бань к телефону вызвал и на кэднепинг направил. А сколько раз ночью, в самые… м-м… неподходящие моменты названивал?! Я даже начинаю подозревать о том, что он всем уровцам «жучки» в квартиры понавтыкал… И совсем не удивлюсь, если узнаю, что и кинокамеры кое-кому успел установить, – он еще раз вздохнул и вышел из квартиры.

– Света, – позвал Туманов вернувшуюся в комнату девушку. – Преступление было совершено «по наводке» – это совершенно ясно. Но прихватили еще и твои документы, делая невозможным скорый отъезд. Можно предположить, что кому-то выгодно, чтобы ты осталась здесь. Подумай – кому? Любовник, враг или работодатель? Помимо денег и валюты взяли аппаратуру и «характерные» ювелирные украшения. Так как на новичков они не похожи, значит, имеют возможность сбыта далеко от города. Не исключено, что приезжие. Если обнаружится связь человека, которому выгодно, чтоб ты осталась в городе, и компании из пяти-шести «гастролеров», срочно звони мне. Предположительно, это должны быть ребята от восемнадцати до двадцати пяти лет. Спортсмены и «отморозки». Обычно именно таких отправляют в «турне» по другим городам. Раз приехали на «гастроли», значит, должны перед отъездом «гульнуть». Могут «засветиться» в твоих кругах. И вот что еще… Думай быстрее. Преступлений мы раскрываем много и делаем это добротно, но вот похищенного удается вернуть крайне мало. Оно очень быстро «расходится», и собрать все воедино практически невозможно. Я полагаю, что тебе не нужно, чтоб кто-нибудь из них потом выплачивал тебе компенсацию лет семь, по паре рублей в месяц?..

И готовь новые документы. Хранить твои бумаги у себя они не станут, для них это опасно… Вот тебе моя визитная карточка, – он протянул девушке картонный квадратик с тиснеными золотом буквами и, не прощаясь, вышел.

Домой он вернулся далеко за полночь. Стараясь не греметь ключами, тихо открыл дверь и вошел в квартиру. Наташа и Настя уже спали, Годовалый ребенок тихо посапывал во сне, Наташа дышала глубоко и ровно, раскинувшись на подушках в ореоле густых волос. На цыпочках Андрей подошел к кровати дочери и поправил сползающее одеяльце. Также тихо отошел, снял пиджак, отстегнул кобуру с пистолетом, повесил на спинку стула галстук и устало опустился в кресло, любуясь профилем девушки, посеребренным лунным светом.

За последние годы Наташа, что называется, «расцвела». Не испортила ее фигуру и беременность. Из симпатичной, озорной девчонки она превратилась в необычайной красоты женщину с какой-то колдовской загадкой и очарованием. Но это была красота севера. Грациозная, почти совершенная, с кожей, словно созданной из снегов и льда, она и душой была так же, до совершенства, холодна и бесчувственна.

Андрей помнил, как она «осадила» его, когда три года назад вошла в его квартиру и, жестом останавливая радостно бросившегося к ней Туманова, заявила:

– Это временно. Корицын в армии. Когда он вернется, я уйду к нему… Мне уйти или остаться?

Тогда Туманов только самонадеянно усмехнулся, уверенный в себе и в своих силах. Но ничто на свете не могло ее заставить перейти незаметную и такую глубокую пропасть в отношениях. Она была великолепной хозяйкой, великолепной любовницей и искусной собеседницей. Она многому научилась за это время. Но в том, что она делала, не чувствовалось души. Все, выполняемое ею, было надежно, добротно и бездуховно. Ни пыл, ни ревность, ни обожание и даже вспышки бессильной ярости не могли пробить эту ледяную броню. Видимо, потому, что это была не броня. Это была ее сущность. Прекрасная и холодная, как свет далекой звезды, которую нельзя взять в руки и согреть. На нее можно было только любоваться. Она приходила и уходила сама. И только сама устанавливала правила, по которым и разыгрывала свою жизнь. Туманов на какой-то миг воспрянул было духом, когда узнал, что она решила оставить ребенка, но тут же вновь потерял надежду, услышав:

– Врачи сказали, что это чудо, что мне удалось стать матерью. Если я захочу избавиться от ребенка, детей у меня больше не будет. Я оставлю ребенка. Но я не оставлю его тебе так же, как не останусь сама. Просто мне потребуется немного больше времени, чтобы решить кое-какие проблемы, возникшие из-за этого. Все это время я буду с тобой.

– Да что же тебя не устраивает?! – наконец не выдержал Андрей. – Почему надо уходить? Офицер, вполне способный защитить, вроде не дурак, не урод, люблю тебя, способен худо-бедно обеспечивать семью…

– Мне не надо «худо-бедно», – сказала она тогда. – Не спорю, может, я и вышла бы за тебя, будь у тебя квартира и машина, и дача, и какой-то прожиточный минимум… Но те деньги, которые ты получаешь, нельзя назвать «минимумом». Ты не способен на них содержать нас. У меня теперь есть дочь, безбедное будущее которой я хочу обеспечить, и есть личные запросы, которые ты удовлетворить не в силах. А я хочу полной, «объемной» жизни. Это нормальное желание. Я права?

– Права, – сказал Андрей. – Но чтобы стать хотя бы «обеспеченным» – нужно время… Надеешься на то, что Корицын так быстро станет богат?

– Нет, – решительно отвергла она. – Он тоже не способен дать мне то, что нужно. Но он интересен лично мне. Не стану скрывать: ты – лучше его, но он – мой тип мужчины. Хотя и ему придется потерять меня, когда я найду то, что мне необходимо.

– Но у нас же дочь, – тихо сказал Туманов.

– У меня, – поправила она. – У меня, а не «у нас». Я смогу дать ей то, что не сможешь дать ты – дорогу в будущее.

– Дорога в будущее заложена в нас, а не в нашем кошельке.

– Она станет и сильной, и образованной, – пообещала Наташа. – Это поможет ей получить то, что она хочет. А деньги увеличат эти шансы. Ты ее избалуешь. Я ее воспитаю. Ты веришь мне?

– Верю, – пристально глядя ей в глаза, сказал Туманов. – Верю… А если я ее не отдам?

Наташа только холодно улыбнулась в ответ.

– Ты все время бросаешься в крайности, – сказала она. – Когда мы встретились впервые, ты делал все за меня, держал меня «в ежовых рукавицах», и я старалась убежать из-под твоей опеки. А теперь ты позволяешь мне делать все, что заблагорассудится, и терпишь все это. Почему ты не можешь быть со мной таким, как на службе, таким, каким был в армии – сильным, волевым, целеустремленным?..

– Я не могу быть сильным с теми, кого люблю. Я не могу играть с ними и воевать. И на службе, и дома я один и тот же, просто я не строю комбинации и не ожидаю опасности в своем доме… Наверное, это ошибка многих мужчин…

– Дом, Туманов, это «передовая», а не тыл. В семейной жизни погибают те, кто «расслабляется» и «недооценивает противника». Зачем женщине мужчина, который рядом с ней только отдыхает? А твоя главная беда в том, что ты любишь меня… Но это – только твоя беда. Ты хочешь, чтоб я полюбила тебя, но ты, как любой другой, любящий человек – слаб. Ты веришь в то, что возможна взаимная, столь же сильная любовь… Помнишь: «Больше в любви берет тот, кто меньшую часть отдает»? И ты веришь в то, что можно любить слабого, больного, нищего, некрасивого. Это блеф, Туманов. Их не любят, их – жалеют. Ими можно увлечься, но в глубине рассудка будет жить и расти мысль о том, что ты любишь «неполноценного»… Ты – сильный, и я уважаю тебя, но не люблю. А если б и полюбила, то ушла бы сразу, как только ты стал больным…

– Мы говорим о разных вещах, – вздохнул Андрей. – Я о любви, ты – о расчете… И смею тебя заверить: ты не права в своих суждениях. Когда-нибудь ты поймешь, на что способно настоящее, умное и горячее сердце… Ты где-нибудь это увидишь.

– Намекаешь на то, что сама я это узнать не смогу? Что ж… Обойдусь без этого. Ты ведь знаешь это. Мы ведь понимаем с тобой друг друга, а, Туманов? Поэтому я и нахожусь рядом с тобой так долго. Мы оба – сильные люди и способны добиваться того, чего хотим. Только я пытаюсь это делать, а ты возишься со своими пьяницами…

– Я не имею дело с пьяницами. Я ловлю бандитов.

– Какая разница? – пожала она плечами. – Эти тонкости интересны посвященным. Я воровать не собираюсь, и для меня нет разницы между ГАИ и уголовным розыском… Пошли спать, Туманов, ночь создана не только для темных дел и засад. Она бывает еще нежна и страстна. Не порти ее несбыточными желаниями, мой бравый солдатик, это не твой имидж. И не переживай раньше времени, у нас впереди еще достаточно ночей, чтобы создать то, что можно будет запомнить…

Андрей невольно вздохнул, очнувшись от воспоминаний. Наташа смотрела на него, и в ее глазах не было и тени сна.

– Не люблю, когда кто-то рассматривает меня спящей, – ровным голосом сказала она. – Я уже говорила тебе об этом. Для этого есть фотографии… Опять что-то случилось на работе?

– Изнасилование, – тихо, чтобы не разбудить дочь, сказал Андрей. – Но удалось крепко «привязать» всех шестерых. Доказательства, признания, опознания, очные ставки и так далее, и так далее… Устал… А доделывать придется уже завтра. Но, надеюсь, что прижмем мы их крепко. Семнадцать-восемнадцать лет, а такая жестокость! Ты бы знала, что они с ней проделывали!..

– Воюешь уже с подростками?

– Со злом в подростках. Наказание только вправляет некоторые отклонения в воспитании. Теперь у них будет хотя бы страх перед наказанием. Страх, ограничивающий чувство вседозволенности… а должна быть доброта, корректирующая все поступки… Но это то, что должна закладывать мать, то, что должен объяснять и показывать отец…

– Демагогия… Я уже слышу, что ты мне рассказываешь о своей работе. Вы сажаете только мелких воришек и бандитов, а «крупная рыбешка» уплывает. Почему бы вам не арестовать всю верхушку мафии? Вы же знаете их всех?..

– Нет доказательств. Сами они редко занимаются чем-то, что оставляет следы. Они только корректируют и планируют… «Грязную работу» выполняют другие… Да и законы несовершенны.

– Опять демагогия. Раз он преступник, значит должен оставлять какие-то следы. Создайте такие законы, чтоб эти «следы» были доказательствами… Завтра я ухожу от тебя, Туманов.

Андрей промолчал. Наташа посмотрела на него с некоторым любопытством – видимо, она ожидала другой реакции на это сообщение.

– Не к Корицыну, – зачем-то добавила она. – Знаешь, кажется, я нашла то, что искала. Он – бизнесмен. Мы познакомились…

– Мне это не интересно, – прервал ее Туманов. – Ты давно предупреждала меня об этом, теперь достаточно сообщить сам факт. Подробности излагать не стоит.

– А ты становишься злее, – сказала она. – Это хорошо. Это значит, что ты взрослеешь. Только опять «мимо», Андрей. Поверь: любой женщине, даже такой как я, было бы приятно немножко чувств, ревности… Пусть даже сымитированной.

– У меня нет желания делать тебе сейчас приятное. Эта игра в «двух взрослых людей со своими целями и жизненными путями» мне уже порядком надоела. Уже не вызывает тех чувств, что раньше. Может быть, я устал от свидания. Предчувствие беды и ее ожидание подчас оказываются куда эмоциональней самого несчастья… Мне уже кажется, что я становлюсь таким, каким ты меня видишь… Я – другой! Я – это я, а не формула твоих умозаключений, и не кусочек твоей жизни.

– Сент-Экзюпери, – констатировала девушка. – «Я не хочу быть мудрым лисом, я хочу быть ручным лисом…» Только почему ты говоришь мне все это сейчас, после того, как я тебе сказала о своем решении? Это нужно было делать куда как раньше.

– Значит, сейчас это созрело. Я не могу быть правильным и расчетливым в чувствах… Наверное, я не смогу проводить вас завтра, ты уж извини…

– А я думала, что мы устроим прощальный бал, – иронично отозвалась она. – С «помпой» проедем по Невскому и проведем последнюю ночь в апартаментах «Невского Паласа»… За мной заедут, Туманов. А прощаться я не люблю. Уходя, не оборачиваются.

Андрей достал из шкафа белье, постелил себе на диване и, раздевшись, забрался под одеяло.

– Вот это называется «ход конем», – удивилась она. – А?.. Это что, такая форма протеста? Или выражение независимости?

– Хочется побыть одному. Да и ты сама говоришь, что не любишь прощаний… Спокойной ночи.

– Ну что ж… Спокойной ночи…

Андрей долго лежал, глядя в темноту и слушая, как стучат по подоконнику капли первой весенней грозы. Потом тихо встал, прислушиваясь к вновь ставшему ровным дыханию Наташи, поставил стул у кроватки дочери, поправил сползающее одеяльце и замер, непроизвольно поглаживая пальцами ее мягкие кудряшки.

Застыв в задумчивости, он не чувствовал на своей спине холодного и умного взгляда из-под полуприкрытых пушистых ресниц. Наташа смотрела на него, словно оценивая по-новому и что-то просчитывая. На какой– то краткий, почти неуловимый миг в ее глазах промелькнула теплота, но словно испугавшись этого, ресницы дрогнули, смыкаясь, и серое петербургское утро, вползающее в комнату сквозь неплотно занавешенные окна, застало только сутулую фигуру человека, отрешенными глазами смотрящего в прошлое…

Туманов вошел в кабинет, поставил на старенькую плитку алюминиевый чайник и широко распахнул створки окна, впуская в сырой кабинет потоки душистого весеннего воздуха. Заварив в стакане крепкий чай, достал из сейфа документы, собранные по вчерашнему изнасилованию, и углубился в их изучение. За его спиной скрипнула дверь, и в кабинет вошел хмурый Клюшкин.

– Ну и физиономия у тебя, – оценил он вид Туманова. – Пьянствовал ночью?

– Не выспался, Иван Петрович, – Андрей допил остатки чая и попытался изобразить на лице бодрое выражение. – Вернулись вчера с Королевым поздно, ну а пока по дому, то да се…

– «То да се», – передразнил начальник. – Я не помню за последние два года случая, чтобы ты пришел на работу вовремя. Что самое интересное – опаздываешь ровно на десять минут. Не на пять, не на пятнадцать, а именно – ровно на десять… Может, ты так издеваешься?

Андрей невольно улыбнулся. Два года назад, несмотря на невероятную загруженность по работе, он вновь попытался вернуться к доармейским рукописям, взяв себе за правило писать ночью хотя бы по три листа. Хроническое недосыпание сказывалось в причудливой форме: невзирая на будильники и орущее радио, он просыпался ровно за десять минут до начала работы, едва успевая привести себя в порядок и добежать до отдела. Поначалу Клюшкин пытался бороться с «этим разгильдяйством», заставляя Туманова дежурить каждый раз после опоздания, но после месяца каждодневных дежурств измотанный Туманов начал приходить позже на двадцать минут, и Клюшкин смирился, утешая себя: «Чем бы опер не страдал, лишь бы в главк не уходил». Об истинных причинах своих опозданий Туманов предпочитал не рассказывать, понимая, что его хобби вызовет у начальства опасные мысли о ненаписанных отчетах и докладах. Да и очень уж далекой и наивной казалась теперь старая мечта.

– Ты закончил материалы по делу Кротовой? – спросил Клюшкин.