Текст книги "Полет миражей (СИ)"

Автор книги: Дилара Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Выстрел в голову. Громкий писк Лаи, выронившей из рук блокнот, заглушил даже громкое гудение приборов. Фальха захватила тихая, холодная паника. Его взгляд не мог оторваться от металлического дула оружия, скользившего от одного виска к другому. Когда оно оказалось над головой Сендил Валери, Фальх не выдержал.

– Не смейте этого делать, – не сдерживаясь, зашипел Диттэ, – Я вас раздавлю.

– Сендил Валери, вы приговорены к смерти через эвтаназию согласно решению верховного суда Объединенной Марсианской Конфедерации за массовое убийство в ходе террористического акта на почве расовой нетерпимости. За неимением иной возможности приведения приговора в действие исполнение производится через расстрел. Немедленно.

– Пожалуйста… – на смуглых щеках Валери появились крупные, пронзительно прозрачные слезы, – Я не хочу умирать…

Выстрел.

Фальха будто обдали кипятком. Все его тело объяла мелкая, неестественная дрожь.

После двойного убийства в лаборатории повисла гробовая тишина. Даже гудение приборов, казалось, растворилось в воздухе. Некоторые из них мгновенно заглохли, уступая тишину словам, которые должны были определить все их будущее.

Молвир Ханнанбар вышел из опытной камеры. С трудом найдя в себе силы, Фальх на ватных ногах сделал несколько шагов навстречу крестоносцу. Он даже и сам не понимал, зачем. Когда они поравнялись, ученый уже знал, что в следующую секунду ему скажет храмовник.

– Не ждите, что вот это одобрят, – ответил крестоносец на взгляд, полный ненависти, – Опытов над людьми не будет. Отныне и навсегда.

Поспешив покинуть лабораторию, он чувствовал прожигающие спину взгляды нескольких десятков глаз. Фрид Дойл, в очередной раз запнувшись о лежащие внизу провода, просеменил за начальником, собрав, казалось, все препятствия на своем пути.

Глава 16. Сквозь призму отчаянья

Трава доставала до пояса. От нее пахло влажным ароматом лета. Настолько густым, что кружилась голова. Цветы яркими пятнами плыли перед глазами. Вдалеке маячили толстые стволы деревьев, сливаясь в сплошной плотный лес.

Болезнь набирала силу. Медея дышала глубоко и прерывисто. Прохладный ветерок обдувал пылающие щеки, только заставляя усиленно кутаться в куртку. Идти становилось все трудней. Высокая трава казалась непреодолимой. Девушка упала на колени. Под лихорадочный стук сердца она вытащила из внутреннего кармана оставшиеся лекарства. Перед тем, как реальность окончательно поплыла, она успела проглотить их всех разом. По телу мгновенно прошлась волна нестерпимой мышечной боли, смешанной с сильной тошнотой. Не в силах больше держаться, девушка окончательно свалилась. Жесткие стебли адриатической осоки разошлись от сжавшегося тела Медеи, словно несгибаемые острые стрелы.

Наверху послышалось верещание роя камер, усиленно производящих поток удачных кадров. Выскочила грустная мордочка зайца, плачущего крупными бирюзовыми слезами. Зрители затаили дыхание, прильнув к экранам.

Сладкое забытье или безнадежная ловушка? Сон, несущий выздоровление, или все же смерть? Мгновенно организованный тотализатор заставил включиться в Гон даже тех немногих, кто к нему не проявлял ровно никакого интереса. Растущие с каждой секундой ставки полились в официальные и не очень источники. В воздухе повисло напряжение ценою в миллионы монеро. Это означало лишь одно: кто-то сегодня сказочно обогатится, а кто-то станет новым должником.

Глубокий стук взволнованного сердца не мог заглушить даже воющий ветер. Отголоски острого приступа глухими ударами отдавали в виски. Морган заглушил двигатель.

Ветер временами набирал такую силу, что, казалось, был способен сбить с ног. Под его жестким натиском по сплошному покрову степного ковыля ходили крупные, разрозненные волны. Если бы не жесткие порывы воздуха, то кружащийся вокруг пух облепил бы с головы до ног. Он лез в ноздри, рот, норовил попасть в глаза. Один неудачный вдох, и коварный пух застревал в горле, вызывая неудержимый кашель.

Степь Холден граничила с полупустыней. Терраформация в этих местах проходила не в полном объеме, и растительность формировалась как придется. Почва здесь оказалась недостаточна гостеприимна для более нежных растений, соседствующих с Северными Лесами Хейл и цветущими долинами Нереид. Даже мясистые суккуленты обошли Холден стороной, залежи тяжелых металлов в которой не оставили шансов никому, кроме стойкого ковыля. Тонкие, режуще-сухие стебли заканчивались вытянутыми распушенными колосками. Бесконечная, на сколько хватало глаз обнаглевшая флора заполонила всю местность, лишь изредка позволяя побороться за жизнь чахлой лакрице. Мягкие, белесые с небольшим желтоватым оттенком концы ковыля рассыпались под ногами в прах, прочно цепляясь за одежду.

Глубокий вздох. Морган фыркнул, пытаясь избавиться от пушинки в левой ноздре. Он стоял в нескольких десятках метров от цели и чувствовал, как успокаивается его сердце. Удачный исход главной части запасного плана вселил некоторую уверенность, а с ним пришло и спокойствие. Последствия панической атаки медленно отступали, несмотря на то, что действие транквилизатора уже заканчивалось.

Камеры над головой Жнеца заплясали, соревнуясь со множеством вопросительных знаков, сопровождающих его последние полчаса. Зрители жаждали знать, что он задумал. Растущее с каждой секундой любопытство достигло апогея, и, вопреки правилам Гона, возникла обратная связь. Которую, впрочем, Морган Алонсо старательно игнорировал.

Вопросы летели в наушники один за другим, транслируясь в общую сеть. Охотник мог начать диалог. С кем угодно. Когда угодно. В конце концов, зрители платили за это немалые деньги. Но Морган упорно отмалчивался. Тогда пространство заполонили вопросительные знаки, недвусмысленно намекая, что публика алчет, нет, просто требует подробностей. И неплохо бы озвучить их на камеру, сопровождая красочными описаниями и вычурными жестами. Мужчина знал, что ей вполне хватит очередного признания в любви. Что даже банальные, звучащие по тысячу раз в день из уст шоуменов слова вызовут неподдельный восторг толпы. Оправдать сумасбродство стремлением усладить взор аудитории пролитой кровью совсем не составляло труда. Марс жил этим, и насилие во имя благосклонности зрителей было тем единственным, что ему никогда не надоедало. Однако, сколько Морган не старался, переступить через себя так и не смог. Потому как шутом становиться не хотел. Даже несмотря на то, что это отсекло бы лишние вопросы.

Нечто похожее на огромный вольер для собак возвышалось над размашистым ковылем и имело вполне понятный вход, он же по совместительству и выход. Когда Жнец подошел ближе, обитатель небольшой клетки метнулся в противоположную от него сторону. На сплошном сером полу, без каких-либо выступов и зацепок, красной краской был очерчен круг. В его центре имелось отверстие, откуда подавалась вода и пища. Ее остатки как раз валялись в неглубокой тарелке рядом с бутылкой ядовито-зеленой газировки. Видимо, пленник просидел внутри довольно долго, ибо в углу угадывалась внушительная лужица. Морган посмотрел сквозь толстые прутья и криво улыбнулся. Приложив ладонь к счетчику ДНК, от отворил клетку. Лезть внутрь особо не пришлось. Узник заметался внутри, пытаясь выскользнуть из-под широкой ладони. Жнец ловким движением схватил за шкирку Фидгерта, не забыв хорошенько его тряхнуть.

– Дарова, щенок. Как сам? – ехидно поздоровался Морган, выволакивая мальчишку из клетки.

Тщетно мальчишка пытался хвататься за скользкие от недавно прошедшего дождя прутья – Жнец не терял времени и тянул сильно. Когда в горло уперся плотный ворот рубашки, Фидгерт чуть крякнул и тут же попытался пнуть обидчика. Маленькая ножка только рассекла воздух, так и не достигнув своей изначальной цели. В следующую секунду воздух рассекла уже ладонь Моргана, отвесившая мальчугану смачный подзатыльник. Тот ненадолго затих. Пока следопыт волок его по направлению к байку, то все время крепко держал за шиворот, будто других методов перемещения и не знал. Фидгерт начал плеваться. Пух попадал в рот, попутно облепив не только штаны, но и подол серой футболки.

– Стой, – сказал Морган, дотащив ребенка до байка.

Казалось, был отдан совершенно понятный приказ. Однако, его тут же успешно проигнорировали. Как только Жнец отпустил шиворот плотной рубахи, мальчик мгновенно дал деру. Тихо выругавшись, Морган сиганул за ним. Настиг беглеца он довольно быстро. Силы, мягко говоря, были не равны – мальчишку повалили на ковыль, окончательно вываляв в пуху.

– Я же сказал – стой! Че непонятного?! – громко закричал Морган, и даже пронзительный свист ветра не стал ему помехой.

Впившись зубами в руку Жнеца, Фидгерт окончательно вывел его из себя. Пара дисциплинирующих затрещин прилетели аккурат в правое ухо мальчугана. Тот, схватившись за голову, пару раз пискнул и снова затих. Вытащив из внутреннего кармана небольшой ошейник голубовато-стального цвета, Жнец обвил его вокруг шеи бунтовщика. Как только ограничивающий датчик, давая знать о своей активации, засветился слабым светом, по нему тут же был пущен ток. Фидгерта тряхнуло. Широко раскрыв рот, он истошно завопил. Через пару мгновений импульс исчез.

– Будешь делать, что скажу, и вот такого вот больше не будет, – глядя прямо в испуганные глаза мальчика сказал охотник, – Понял?!

– Понял! – впервые подал голос мальчуган, буквально сразу перейдя на визг.

«Вроде, не дурак», – подумал Морган, хотя выводы делать было еще совсем рано.

Мальчик встал сам. Уклонился от попытки в очередной раз схватить его за шиворот и направился к байку. Затем послушно остановился возле него и уставился куда-то вдаль, ничего не предпринимая.

– Че, как воспитательный процесс? – вдруг объявился в наушниках Хамфрид, снова усиленно что-то жуя.

Вообще, завидный аппетит друга Моргана несколько напрягал. Особенно если учитывать, что сам он незапланированно постился уже более суток. Жнец подозревал, что Хамфрид делает это специально.

– Больно дерзкий для заложника, – как-то отстраненно ответил следопыт, вводя окончательные настройки для ограничителя, – Но, в общем, продуктивно… Что там насчет информации, которую я просил?

– Кое-что поменялось. Теперь красные зоны в седьмом, третьем и восьмом секторе.

– Надолго?

– Никто не знает… Штука непредсказуемая. Предварительно – примерно пару дней.

– Значит, нужно успеть раньше, – задумчиво ответил Жнец. – Ближайший от меня сектор – восьмой.

– Морган, пик может задеть и тебя. Зрительные фильтры не рассчитаны на подобную силу миражей. В красных зонах будет такой ад, что туда лучше вообще не соваться.

– Я знаю, что делаю.

– Как всегда… – почему-то недовольно ответил Хамфрид.

– Чего ворон считаешь? – обратился Морган к Фидгерту, усиленно изучавшему что-то вдали, – Садись.

– Здесь нет ворон.

– Садись, говорю.

– Я хочу сзади.

– Сядешь спереди.

– Нет, хочу сзади.

– По току соскучился?

– Хочу сзади.

– Садись сзади, – поджал губы Морган, сдерживаясь, чтобы не отвесить еще один подзатыльник, – Только без выкрутасов, иначе я таким добреньким больше не буду.

Послушно усевшись на байк, Фидгерт вцепился ручонками в куртку Моргана и уткнулся лицом в его спину. Жнец усмехнулся: он был уверен, что не пройдет и получаса, как малец захочет пересесть. Впрочем, так и получилось. Вот только охотник совсем не спешил делать незапланированных остановок. Сначала Фидгерт сидел тихо, совсем не шевелясь, по большей части оттого, что боялся скорости. Потом он начал подавать тревожные знаки, отчаянно тряся куртку Моргана. После того, как его хорошенько подбросило на очередной кочке, Фидгерт вцепился в куртку намертво, крепко зажмурился и окончательно затих. Морган удовлетворенно отметил, что мальчишка был в процессе осознавания последствий своих неуместных капризов.

До лесов оставалось подать рукой. Времени оставалось вагон, несмотря на то, что по пути все же пришлось сделать несколько остановок. Скорость была явным преимуществом, и вдали уже маячили высокие верхушки деревьев. Чутье охотника просто не могло ошибиться. Четкий след вел по нужному маршруту, исключая все возможные ошибки.

Болезнь. Острая, свежая, яркая. Марсианскую лихорадку можно было почувствовать за километры. Отпадала всякая необходимость в повышенной концентрации и настройке силы. Отчетливый, жирный след недомогания более чем красноречиво выдавал нахождение гирру, перебивая все остальные метки. В которых, к слову, не оставалось никакой необходимости.

Кажется, прошел дождь. Трава стала мокрой и похрустывала от каждого движения. Ароматы свежего луга смешивались с запахом болотной сырости. В воздухе засуетились насекомые, почувствовавшие ласковость теплого солнца. В погоне за право на жизнь не уступали им и растения, начавшие раскрывать свои пестрые лепестки.

Липкий, глубокий сон без снов отступать совсем не хотел. Поначалу он стал прерывистым, и где-то на задворках забытья начала чувствоваться тревога. В сознании вспыхнули яркие, наполненные фантасмагорией картинки и практически мгновенно же исчезли. В легкие с болью вошел тяжелый влажный воздух, когда те попытались сделать несколько быстрых вздохов. Послышался слабый, прерванный кашлем стон. Медея открыла тяжелые веки.

– Ну что, выспалась? – хмуро сдвинув брови, над девушкой нависла Ашера.

На лбу чернокожей бестии красовался широкий порез, проходящий от линии волос и практически до правой брови. Кровь уже запеклась и почти перестала стекать по переносице. Серая куртка куда-то делась, и девушка осталась только в майке с официальной эмблемой Гона: стилизованный лабиринт с черными коридорами, ведущими к находящемуся в самом центре двуликому Янусу.

– Ты жива…

– Да, повезло, – тяжело выдыхая, отозвалась Ашера, – Вставай.

Нагнувшись, она хотела помочь тихоне подняться. Вместо того, чтобы принять помощь, Медея уткнулась в траву и истошно зарыдала.

– Тебе что, плохо?

– Н… нет… то есть да, – захлебываясь слезами, промямлила Медея.

– Говори ясней. Болит что-то?

– Прости, что я бросила тебя..

– Нашла, о чем сейчас думать! – вспылила Ашера, – Вставай!

– То есть ты на меня не обижаешься?

– В кое-то веки поступила правильно, теперь не сокрушайся, – Ашера потянула на себя начавшую вставать Медею, – Нужно идти.

– А сколько прошло времени?

– Около шести часов.

– Так много?!

– Дрон меня не донес, – Ашера вытерла выступивший пот со лба, в очередной раз смешав его с кровью, – Пришлось просидеть на скале кучу времени. Если бы не полковник, то там бы осталась… Кстати, у нас больше нет подсказок.

Движения давались с трудом. Высокая трава, впитав в себя влагу, стала тяжелой и прилипчивой. Под ногами начала хлюпать вода. Луг, медленно переходящий в болото, раскинулся до самого леса. И обрывался сразу же, как только плотные стволы деревьев закрывали ему доступ к живительному солнечному свету. Своенравная адриатическая осока плохо переносила тень.

– А как там… – запнулась вдруг Медея, стараясь не смотреть на Ашеру, – Что со Жнецом?

– За мою голову теперь четыре с половиной миллиона.

– Он мертв! – радостно выпалила Медея.

– Он жив, – грубо отрезала Ашера, мгновенно вернув Медею с неба на землю, а потом резко повернулась и крепко взяла ее за плечи, – Пойми, нам его не победить. Можно только обогнать. У нас было преимущество, но теперь его почти нет. Останавливаться нельзя!

– Я… я не буду плакать.

– Вот и не плачь.

Где-то вдалеке проснулись кукушки. Их крик поспешили перебить голосистые буравчики. Солнце начало припекать, заставляя влагу испаряться сильнее. Становилось душно. Девушки вошли в дубовую рощу, ни сказав друг другу ни слова.

Сплошной покров из опавших дубовых листьев глухо шуршал под ногами. Высокие стрелы бело-зеленых листьев сменились более скромной флорой. Низкие папоротники и бархатно-черные цветы с толстыми стеблями героически прорывались сквозь толщу мокрого листового опада. Перегной наполнял воздух плесневелым запахом сырости. Который, впрочем, смягчал хвойный аромат растущих кое-где невысоких сосенок. Комаров и мошкары почти не было. Зато было огромное количество паутин, с которых свисали бриллиантовые капли воды.

Молодые, еще недостаточно толстые стволы деревьев росли довольно плотно. Однако, они еще не успели вступить в полноценный бой друг с другом за место под солнцем. Которого, впрочем, через сплошное переплетение веток было совсем не видно. Кое-где под ногами похрустывали почему-то оставшиеся сухими ветки. Иногда на пути попадались чахлые деревья совсем иного вида. Кора таких выглядела гладкой, рассеченной вдоль ствола длинными черными полосами. Прерывистые и чуть неровные, линии тянулись от самых корней, походя на знаки какого-то таинственного письма. Некоторые из этих деревьев склонились к земле, готовые вот-вот упасть. Иные же давно превратились в труху, слишком рано проиграв в неравном бою за жизнь более крепким породам. По пути то и дело встречались огромные муравейники, похожие на шершавые подвижные холмы.

Время клонилось к послеобеденному. Несколько часов изнурительного пути заставили замедлить шаг. Ноги гудели. Безумно хотелось есть.

– Привал, – неожиданно остановилась Ашера.

– Ты же сама сказала, что останавливаться нельзя.

– Пятнадцать минут погоды не сделают, – покачала головой Ашера, – Тебе нужно отдохнуть. А то еще чуть чуть, и, глядишь, с ног свалишься…

– Мне уже намного лучше.

– Не спорь.

– Хорошо…

Ашера плюхнулась прямо на мокрый покров полусгнивших листьев. Облокотившись о полусгнившую корягу, она достала из кармана штанов походный конденсатор. Поднявшись в воздух, маленькое устройство еле слышно зажужжало. Из его нутра вывалилось нечто, похожее на очень тонкий мешочек. Там собиралась влага. Отправившись на водную охоту, конденсатор вскоре совсем исчез из поля зрения.

– Держи, – Ашера протянула Мдеее пищевую капсулу с красной полоской посередине.

– А ты?

– Не ной. Ешь.

Проглотив капсулу быстро и без особых эмоций, Медея облизала высохшие губы.

После болезни мучала дикая жажда, и сколько бы жидкости она не пила, все время хотелось еще.

Под ногами лежали странной формы дубовые листья, похожие на небольшие копытца с неровными волнообразными краями. Они служили идеальным удобрением для грибниц бледных поганок, растущих неподалеку. Прозрачные железистые шляпки крепились на тонкие матовые ножки в мелкую крапинку. Несколько таких Медея сбила по дороге. После того, как шляпки поганок лопались, в воздух вырывалась густое облако спор. Оно пульсировало розовыми неоновым светом, изредка переходя в кроваво-красный.

Медея присела рядом с Ашерой. Взгляд упал на растущее рядом растение с мясистыми стеблями, округлыми темно-зелеными листьями и черными мелкими цветами. По форме они напоминали маленькую орхидею. Бархатная, иссиня-черная поверхность лепестков немного блестела, отражая рассеянный свет чащи. Девушка отогнула лепестки, посмотрев на их оборотную сторону. Черный цвет резко сменялся на светло-голубой. Тонкие ультрамариновые прожилки рассекали голубую нежность, словно электрические разряды.

– А я всегда думала, почему именно ты? – задумчиво спросила Медея, нарушив усталую тишину.

– Ты о чем?

– Даже из «красных» далеко не все допускались до командной работы. Все с основном получали только навыки самообороны…

– Да, – усмехнулась Ашера, – Конкуренция за лишний сухпаек была нешуточная.

– Поэтому я и гадаю, почему именно тебя выбрал Эсхекиаль.

– Я хороший боец.

– Но у тебя же отвратительный характер!

– Ха! – неожиданное признание явно застало Ашеру врасплох, – Ну спасибо…

– И не просто отвратительный. Ты злая, вспыльчивая и упрямая! – выдохнула с облегчением девушка, будто избавилась от какого-то тяжкого груза.

– Зато с головой у меня все в порядке.

– Что ты имеешь ввиду? – с подозрением сузила глаза Медея.

– А ты не догадываешься?

– Нет, – в ответе сквозила явная ложь, которую даже не пытались скрыть.

– То есть ты считаешь, что воображать себя помидором – это нормально?

– Ужас какой! Что ты такое говоришь…

– Скажешь, неправда?

Отпираться не имело смысла. Медея, конечно, подозревала, что про нее ходят разные слухи, но чтобы настолько очевидные…

– В единении с природой нет ничего предосудительного.

– Тогда рассказать, какие слухи о тебе еще ходили?

– Не надо, – голос Медеи немного затвердел.

Девушка отвернулась. Стало невыносимо обидно. И горько. Столько сил ушло на то, чтобы наладить общение с окружающими после шокирующих событий на космодроме, и все впустую! Мысль о том, что все это время они шептались за ее спиной, была невыносима…

– Да ладно тебе, – попыталась успокоить ее Ашера, – Вечно ты принимаешь все близко к сердцу.

– Кто? – поджав губы, спросила Медея.

– Что – кто?

– Кто тебе все разболтал? – решительность девушки набирала силу, – Это же был секретный секрет!

– А ты не догадываешься?

– Нет… – снова соврала Медея, но только потому, что просто не могла поверить в происходящее.

– Единственный, кто был в курсе этих… довольно странных увлечений, – Ашера один за другим вонзала ножи в спину, – это твой предмет безответных воздыханий.

– Не было у меня никаких воздыханий!

– Эуридид так не считал.

– Он сам об этом сказал?

– Ну, а кто же еще?

– Он… он не мог…

– Мог.

– Нет, не мог! – воскликнула девушка, уже давясь собственными слезами, – Эуридид галантный, чувственный и очень благородный! Он никогда бы так не поступил!

– Ты очень плохо разбираешься в людях.

Нет… В это просто невозможно было поверить! Чтобы Эуридид, воплощение всех самых прекрасных человеческих качеств, и разболтал тайны, которые ему были доверены по секрету?! Да никогда в жизни! Медея затрясла головой, пытаясь отогнать дурные мысли.

Как-то вскользь она сболтнула Эуридиду о своем небольшом «хобби», столкнувшись в очередной раз с ним во время обхода. Слова тогда как обычно застряли в горле, а в голове образовалась предательская пустота. Щеки запылали багровым румянцем. Сердце бешено заколотилось. Отчаянно хотелось поддержать разговор, но на ум ничего не приходило. И тут… Медея поведала юноше о помидорах. Парень, на удивление, рассказом увлекся и изъявил желание посмотреть на исполнение этого занимательного «хобби». Девушка не набралась смелости отказать, и через полчаса озадаченный юноша наблюдал, как та растворяется в густой поросли. Сливается с небольшим кусочком природы, размышляя, способны ли помидоры думать и видят ли они сны. Девушка взяла с Эуридида обещание, что он никому не расскажет. И даже попросила поклясться на скрещенных пальчиках. Тот поклялся и вежливо поблагодарил за то, что она не побоялась открыть близкие сердцу секреты. А потом вежливо удалился, сославшись на неотложное дело. В тот момент девушке показалось, что в эти кроткие минуты духовного откровения произошло нечто такое, что их очень сблизило. Настолько, что Медея была почти уверена во взаимности своих чувств. Наверняка, взаимность эта росла с каждым днем. Нет, даже с каждой секундой… И скрывалась, конечно же, только потому, что из-за своего безграничного благородства Эуридид не хотел мешать Медее в интенсивном обучении давать отпор монстрам. Обучении, которое могло бы спасти множество жизней…

Девушка спрятала лицо. С бледных щек начали капать крупные слезы. На этот раз по-настоящему горькие. Шокирующее осознание тяжелым ударом отдало в сердце. Все, о чем она мечтала с самого начала знакомства с Эуридидом, оказалось лишь обманом. Не было никакого ответного чувства. Никакого благородного джентльмена, умевшего разглядеть самые потаенные уголки ее души. И, конечно же, никакого судьбоносного предопределения или знаков судьбы… Все было придуманной ею же иллюзией.

Зачем Эуридид так поступил?

– П…п… помидоры…

– А что с ними?

– Помидоры – это нормально. Они же не грибы!

– Ой, я даже не буду спрашивать в чем разница, – поспешила отмахнуться Ашера.

Медея и сама не знала, почему это сказала. Наверное, хотелось объяснить что-то… Реабилитироваться хотя бы в глазах Ашеры. Уменьшить боль.

– Слушай, – глубоко вздохнула Ашера, – Не бери в голову. Мне вообще плевать какие там у тебя отношения с растительностью. Из-за этого-то уж точно расстраиваться не стоит.

– Я не хочу об этом говорить.

– Как хочешь.

Неожиданно Медея встала и направилась куда-то вглубь чащи.

– Ты куда?

– Я хочу в туалет.

– Ты же недавно ходила.

– Я выпила слишком много воды.

– Ладно. Только давай быстро.

Девушка переступила через полусгнившее дерево с неправильными вертикальными полосками. Ствол его был изогнут и уже успел раскрошиться в нескольких местах. Там, где кора рвалась и гнила, пузырились крупные серые наросты, напоминающие вырытую большими комьями землю.

– Эй, тихоня! – окликнула Ашера Медею.

Та обернулась.

– Так почему Эсхекиаль выбрал меня?

– Хочешь, чтобы я это озвучила?

– Нет… наверное, нет… – на мгновение задумавшись, неуверенно ответила Ашера.

Когда Медея скрылась в густой заросли кожистого папоротника, она невольно улыбнулась.

В этой части леса дождь не проходил. Мошкара нагло начала обступать со всех сторон, под ногами суетились муравьи, выполняя свой ежедневный кропотливый труд. Рой камер снимал бледное лицо с мешками под глазами и все еще алыми от болезни губами. К счастью, в самый ответственный момент камеры строем отлетели, не став снимать запретный контент. По крайней мере до того момента, как им не дадут на это добро продюсеры. Благо, разрешения пока не поступало.

После дел насущных девушка встала и мельком оглянулась. Где-то в глубине чащи виднелся небольшой провал. Кажется, за ним раскинулась широкая поляна – открытое пространство без единого росточка и почти без освещения. Массивная тень нависла над перегноем, не пропуская практически ни единого лучика солнца. Медее это показалось странным. Внутри поселилось странное ощущение, уверенно пробивающееся сквозь слезы нестерпимой горечи. Непродолжительные торги с голосом разума привели к очередной победе любопытства. Девушка уверенным шагом двинулась вперед. Обилие сухих дубовых листьев мягко шуршали под ногами. Каким-то внутренним чувством девушка уже знала, что увидит там, на поляне. И она не ошиблась.

Улыбка озарила бледное лицо, когда чаща резко оборвалась. Тупые носки ботинок остановились ровно на краю плотного, практически непроницаемого опада листьев.

Посреди огромной круглой поляны рос дуб-гигант. Могучее, высокое дерево с плотной толстой кроной раскинуло извивающиеся грузные ветви на несколько десятков метров вокруг. Казалось, широкий, испещренный глубокими бороздами ствол раскалывался на несколько частей, а затем – еще на несколько. Тяжелые ветви поражали своей массивностью даже больше, чем тело дуба. Они петляли, корчились и изгибались, не стесняясь показывать крупные наросты в местах изломов. Некоторые из них тянулись ввысь, порождая множество хворостинок, покрытых листвой. Иные же под собственной тяжестью пригнулись к земле, словно стараясь о нее опереться. Воздушный серо-зеленый мох губчатыми пятнами покрывал серую кору, конкурируя с плотной шапкой листвы. Которая, в свою очередь, была настолько густой, что почти не пропускала солнечный свет.

Это было не просто старое дерево. Это было воплощение всепоглощающего спокойствия, наполненного силой. Жизни, насчитывающей несколько сотен лет. Не безразличной, не отстраненной, совсем не поверхностной. Жизни глубокой и мудрой. Настоящей.

Что-то в голове щелкнуло. Медея пошла обниматься.

– Сколько тебе? Двести? Триста? – с блаженством шептала девушка, уткнувшись носом в пахнущую смолой кору, – Нет. Больше…

Ладони скользили по твердой шершавой поверхности. Через мгновение пальцы уже впились в мягкий, словно губка, мох. Кожа сразу стала мокрой. Пахнуло морем. Все вокруг вдруг стало таким маленьким, незначительным. Остался только этот огромный дуб, застывший во времени исполин, излучающий непокоренную мощь. Нечто по-настоящему стоящее.

Вплотную прильнув к массивному стволу, Медея перестала чувствовать свое тело. Исчезли покалывания в мышцах и суставах. Исчезла непреодолимая жажда. В подавляющей величественности гиганта бесследно растворилась ноющая душевная боль. Мир перестал существовать. Со всей его суетой, желаниями и стремлениями. Осталось только бесконечное спокойствие, поглощавшее молчаливое окружающее без какого-либо сопротивления.

Вокруг стало удивительно тихо. Умолкли птицы, перестали шелестеть листья. Куда-то исчезли все насекомые. Воздух застыл, а время словно куда-то испарилось. Даже вездесущих камер не было видно поблизости.

Легкий, едва слышимый шорох опада заставил Медею резко открыть глаза. По телу вдруг поползли мурашки. Растрепанные волосы на голове зашевелились. Казалось, девушка услышала треск электрических разрядов, скачущих от локона к локону. Сердце екнуло. Медея вздрогнула и обернулась.

Она стояла напротив. Простенькое платьице с кружевными оборками, розовые сандалики на белые носочки и плюшевый медведь, крепко зажатый между пухленьких ручек. Маленькая, полненькая, с торчащими косичками на небольшой головке. Косички были настолько тугими, что не спадали вниз, а загибались неровными полумесяцами. Девочка глядела в упор на непрошенного гостя большими черными глазами. Полупрозрачное, идущее прерывистой рябью плотное смуглое тельце подалось вперед. Практически неразличимые краски одежды стали еще бледней. Рябь, похожая на неисправную старинную запись, стала совсем сильной. Образ начал исчезать. Проделав пару шагов вперед, ребенок окончательно пропал.

С трудом оторвав спину от коры исполина, Медея подалась вперед и дала деру. По телу прошлись электрические разряды, подгоняемые внезапным страхом. Казалось, они перескочили с волос на кожу, с каждой секундой набирая силу. На краю поляны жужжали вездесущие камеры, почему-то не решившееся подобраться ближе к стволу дуба.

Внезапно бесплотная проекция появилась вновь. Преобретя совершенно ясную отчетливость, она преградила Медее путь. На этот раз без медведя в руках и в совершенно другой одежке. Споткнувшись и чуть не упав, девушка резко остановилась.

Желтое платьице с черными чайками доставало девочке почти до щиколоток. Малышка посмотрела куда-то вверх и весело засмеялась. На ее личико легли яркие пятна от разноцветных вспышек салюта. Синие, фиолетовые и красные. Они так быстро сменяли друг друга, что, казалось, цвета начали сливаться между собой. Переминаясь с ножки на ножку, девочка с трепетом ожидала очередного залпа. Она подняла ручку, указывая на очередную яркую вспышку. И замерла. Застарелая, утонувшая в глубине прошедших лет запись в памяти планеты вдруг застыла. Прекратила свой бег, остановившись на единственном кадре, вырванном из жизни когда-то жившего существа. Разноцветные вспышки так и остались неподвижны на желтой ткани с отпечатанной на ней дружной стаей чаек.