Текст книги "Из тьмы"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

По словам Василе Костантинеску, лидера другого анклава в шести или семи милях отсюда, на северо-восточной оконечности озера, шонгейри основали аванпост – черт возьми, для Бучевски это звучало как чертова передовая оперативная база! – недалеко от города Визиру в Брэилахуде.

Для Бучевски это была всего лишь точка в ста пятидесяти с лишним милях к востоку на все более изношенной румынской дорожной карте, но Басараб объяснил, что она находится на плоских плодородных сельхозугодиях к западу от Черного моря. Это, конечно, звучало как местность, которую было бы гораздо легче контролировать, чем пересеченные, поросшие лесом горные склоны, но, судя по всему, шонгейри вели себя на удивление пассивно.

У Константинеску была семья в той местности, и, согласно сообщениям, которые он получил от них, пришельцы решили ограничить свое присутствие районом не более шестидесяти или семидесяти миль в поперечнике, сосредоточенном вблизи их хорошо защищенной, сильно укрепленной базы. В пределах этого района они быстро реагировали (и, как показалось Бучевски, гораздо эффективнее, чем против него и Басараба во время их похода к озеру Видрару) на любое вооруженное сопротивление. Кроме того, они, казалось, были довольны тем, что позволили выжившим румынам вариться в собственном соку.

То, что они сидели там с благородным презрением к простым людям, окружавшим их, заставило Бучевски сжать зубы, но это была чисто эмоциональная – и, по его собственному мнению, удивительно глупая – реакция. Что бы ни думали его эмоции, его интеллект чертовски хорошо понимал, что чем дальше они будут держаться от его народа и чем более пассивными они будут, тем лучше.

Человеческие беженцы представляли собой совершенно иную угрозу, и Бучевски был рад, что до сих пор им не пришлось иметь с ними дело... Голод, незащищенность и болезни, вероятно, убили по меньшей мере половину мирных жителей, которые покинули свои дома после первых нападений, а те, кто остался, с приближением зимы впадали во все большее отчаяние. Некоторые из других анклавов уже были вынуждены сражаться, часто безжалостно, против себе подобных, чтобы сохранить ресурсы, которые понадобятся их собственным людям для выживания.

Во многих отношениях глубочайшую ярость Стивена Бучевски подпитывал тот факт, что действия инопланетян вынудили людей убивать друг друга во имя простого выживания. Вероятно, именно по этой причине он на самом деле не хотел слишком много думать о предложении Басараба.

Но он прав, – признал американец с мысленным вздохом. – И даже если бы это было не так, он босс.

– Хорошо, Мирча, – сказал он. – Ты прав. Мы действительно должны прийти к взаимопониманию с другими анклавами, по крайней мере, с местными, и это, вероятно, действительно означает делиться тем, что у нас есть, если часть других столкнется с голодной смертью. Так что, да, я понимаю, почему для нас имеет смысл делиться запасами друг с другом. И для нас имеет смысл согласиться помогать друг другу, если за ними придут мародеры или рейдеры. Я это понимаю. Признаю, что мне ненавистна мысль о том, чтобы планировать помогать другим людям убивать людей, когда вместо этого вокруг есть шонгейри, чтобы убивать их, но я не идиот, и это не значит, что мне не приходилось время от времени стрелять в другого человека за последние пару десятилетий. На самом деле, думаю, настоящая проблема в том, что какая-то часть меня ненавидит, когда кто-то узнает, что у нас припрятано в кладовых, потому что люди все еще остаются людьми. Если их дети начнут голодать, то любой родитель, стоящий хоть что-то, сделает все возможное, чтобы накормить их. Понимаю это, и я отдам любому ребенку последний кусок хлеба, который у меня есть. Но если какой-либо из этих других анклавов решит продать нас или бросить на растерзание волкам, чтобы спасти свои собственные задницы, направив в нашу сторону кого-то, кто придет за тем, что у них есть, или если они будут достаточно глупы, чтобы попытаться использовать ваше согласие просто для того, чтобы подобраться к нам достаточно близко, чтобы ударят нас самих – тогда я буду очень, очень несчастен, вы понимаете. И я им не понравлюсь, когда буду несчастлив. Черт возьми, я не люблю себя, когда я несчастен!

Он пожал плечами, и Басараб кивнул. Затем румын тихо усмехнулся.

– Что? – Бучевски приподнял бровь, глядя на него.

– Просто мы так похожи, ты и я. – Басараб покачал головой. – Отрицай это, как хочешь, мой Стивен, но внутри тебя есть славянин!

– Внутри меня? – Бучевски рассмеялся, глядя вниз на тыльную сторону своей очень черной руки. – Эй, я уже говорил тебе! Если кто-то из моих предков когда-либо был в Европе, они попали туда из Африки, а не из степей!

– А! – Басараб помахал пальцем у себя под носом, его зеленые глаза необычно тепло заблестели в свете свечей. – Так сказал ты, но я знаю лучше! Что, "Бучевски"? Это африканское имя?

– Нет. Вероятно, просто кто-то, кому принадлежал один из моих пра-пра-дедушек или бабушек.

– Чепуха! Славяне в Америке девятнадцатого века были слишком бедны, чтобы владеть кем-либо! Нет, нет. Поверь мне – это у тебя в крови. Где-то в твоей родословной есть – как вы, американцы, это говорите? – славянин в куче соломы!

Бучевски снова рассмеялся. На самом деле он снова учился делать это – по крайней мере, иногда, – и раньше у них уже был этот разговор. Кроме того, Басараб был единственным человеком в любой из деревень, находившихся под его защитой, который когда-либо был в Америке. Было очевидно, что ему понравился визит, но было также очевидно, что он не совсем правильно использовал сленг. На самом деле, его последняя попытка была значительно более точна, чем большинство других.

Бучевски и не подозревал, что Басараб когда-либо посещал Соединенные Штаты. Во всяком случае, не с самого начала. Но он обнаружил, что, несмотря на темные круги под глазами Мирчи Басараба, у этого человека от природы теплое, лукавое чувство юмора. Он все еще помнил ту первую ночь, когда они услышали вой волков в нетронутом лесу гор, и Басараб посмотрел на него, приложил указательный палец к переносице и – совершенно невозмутимо – понизил голос по крайней мере на целую октаву и торжественно провозгласил: – Ах! Дети ночи! Послушайте, как они поют!

В тот момент Бучевски пил домашнее пиво, приготовленное местными жителями, и разбрызгал примерно четверть кружки его на Кэлвина Мейерса. Затем они оба, как один, уставились на Басараба, который пожал плечами с дьявольской улыбкой.

– Я видел этот фильм в Чикаго много лет назад, – сказал он. – Это было... как вы, люди, там это называете? Ах, да! Это был кинофестиваль в тамошней публичной библиотеке. Как уроженец Валахии, я, конечно, был глубоко впечатлен полной верностью фильма земле, в которой я родился. – Его улыбка стала еще шире, и он пожал плечами. – Я, конечно, не верю, что они на самом деле хоть что-то поняли правильно, но мне всегда нравился именно этот фрагмент диалога. Это так восхитительно преувеличено, тебе не кажется?

– Полагаю, что термин, который вы ищете в данный конкретный момент, – это "стог сена", а не "куча соломы", Мирча, – сказал сейчас Бучевски. – И хотя я понимаю, что Жасмин Шерман, Лайман Карри и я, вероятно, единственные чернокожие в радиусе двухсот или трехсот миль, это все равно немного неполиткорректно.

– О, и ты так предан этой своей "политкорректности", не так ли?

– Честно? Нет, не так сильно, – признался Бучевски, и Басараб усмехнулся. Но затем выражение лица румына посерьезнело, и он потянулся через стол, чтобы положить руку на плечо Бучевски.

– Кем бы ты ни родился, мой Стивен, – тихо сказал он, – теперь ты славянин. Валах. Ты это заслужил.

Бучевски пренебрежительно махнул рукой, но не мог отрицать теплоты, которую ощущал внутри. Он знал, что Басараб тоже имел в виду каждое слово, точно так же, как знал, что действительно заслужил свое место заместителя румынского командира благодаря обучению и дисциплине, которые он привил жителям деревни. Басарабу каким-то образом удалось накопить внушительное количество стрелкового оружия и средств поддержки пехоты, но какими бы устрашающими ни были Таке Братиану и остальная часть первоначальной группы Басараба как личности, и какими бы преданными они ни были своему вождю, было очевидно, что никто из них на самом деле не понимал, как обучать гражданских лиц. Стивен Бучевски, с другой стороны, потратил годы на превращение избалованных американских гражданских лиц в морских пехотинцев США.

По сравнению с этим тренировка суровых, закаленных в горах румынских крестьян была сущим пустяком.

Я просто надеюсь, что никому из них никогда не понадобится это обучение, – размышлял он, и его настроение снова стало мрачным.

– Идите вперед и сядьте с остальными, Мирча, – сказал он. – Сколько бы вы ни решили рассказать им, я поддержу вас. Однако я бы предпочел, чтобы вы не вдавались слишком подробно в наши собственные оборонительные планы и позиции. Возможно, от них мало проку против щенков, но я бы предпочел, чтобы они стали сюрпризом, если этой зимой кто-нибудь из наших соседей решит стать совсем... предприимчивым.

– Склонным к приобретательству? – Басараб склонил голову набок, приподняв одну бровь. – Это часто употребляет большинство морских пехотинцев? Или ты приберегал это для особого случая?

– Я знаю все виды громких слов, – заверил его Бучевски. – Просто еще не очень многие из них знаю по-румынски. Хотя я уверен, что это произойдет... по крайней мере, при условии, что эти лопоухие ублюдки оставят нас в покое.

Его голос снова стал жестким с последним предложением, и Басараб потянулся через стол, чтобы снова коснуться его предплечья.

– Согласен, – сказал он и пожал плечами. – Я знаю, что для тебя это так же противно, как и для меня, мой Стивен. И все же рано или поздно, если только они просто не намерены убить всех нас, должна быть какая-то форма примирения.

Кислое выражение лица Басараба показало его мнение о собственном анализе, но он непоколебимо продолжил.

– Люди этой земли и раньше сражались с завоевателями, мой Стивен. Иногда с успехом, а в других случаях... не так успешно. Действительно, у самого Влада Цепеша когда-то была своя главная крепость Четатеа Поэнари на вершине горы в Кортеа-де-Арджес, всего в тридцати километрах отсюда. Понимаю, что Влад не был особо любим в истории за пределами Румынии, хотя на этой земле некоторые видят его по-другому из-за того, как много он сделал, чтобы противостоять туркам, как успешно он сдерживал их – по крайней мере, некоторое время – и именно к Четатее Поэнари он отступил, когда враги вынудили его уступить место.

– И все же это только подчеркивает суть, не так ли? Даже он, несмотря на все ужасные меры, к которым был готов прибегнуть – и хотя мой народ во многом почитает его, эти меры были ужасающими, мой Стивен; боюсь, гораздо хуже, чем все, что вы видели в Афганистане или других странах за свою жизнь, – не смог победить турок в конце концов. Как же тогда мы победим захватчика из-за пределов самих звезд?

Басараб покачал головой.

– Нет. Мечтать о такой глупости означало бы лишь принести разрушения, которые она принесла в других местах, однако, если бы шонгейри намеревались устроить простую резню, а не завоевание, тогда они начали бы с уничтожения всех наших городов из космоса. Для меня это говорит о том, что мы, по крайней мере, незначительно более ценны для них живыми, чем мертвыми. Боюсь, вряд ли можно было бы сказать больше о турках или Советах, и никто на самом деле не знает, сколько тысяч и миллионов румын погибло, сопротивляясь этим чисто человеческим завоевателям. Теперь, казалось бы, мы должны еще раз обратить наши мысли к выживанию после завоевания, и то, что наш народ делал раньше, без сомнения, он может сделать снова. Но я не подчиню свой народ этим новым завоевателям из-за пределов нашего мира, не предложив сначала самых выгодных условий, которые мы можем получить. И если они докажут, что я ошибаюсь, – если они продемонстрируют, что они действительно готовы довольствоваться резней, а не завоеваниями, – тогда они заплатят более высокую цену, чем могут себе представить, прежде чем станут править этими горами. Как ты говоришь, им не понравится ни один из нас, когда мы разозлимся.

Мгновение он сидел в холодной, опасной тишине. Затем он встряхнулся.

– Что ж, тогда, похоже, мы пришли к согласию. Но если мы хотим достичь подлинного соглашения с нашими соседями – и если я хочу быть уверен, что соглашение будет на моих условиях, – мне придется лично отправиться на переговоры с каждым из анклавов и его лидерами.

– Сейчас, подождите минутку! – сказал Бучевски. – Я соглашусь, что это то, что нам нужно сделать, вне зависимости от того, без ума я от этого или нет, но я бы предпочел, чтобы вы не бродили по лесу в полном одиночестве, Мирча. Я немного привязался к вам, и на чисто эгоистичной ноте, вы тот, кто скрепляет все это соглашение. Мы не можем позволить себе потерять вас.

– Меня не так легко потерять, как все это, мой Стивен, – заверил его Басараб. Бучевски только свирепо посмотрел на него, и через мгновение румын вздохнул. – Очень хорошо, ты, упрямый американец! Я возьму Таке и его людей с собой. Если уж на то пошло, мне, вероятно, совсем не повредило бы, если бы я приехал с подходящей... свитой, чтобы произвести впечатление на моих коллег-лидеров своей важностью и огромными военными ресурсами. – Он скорчил гримасу. – Это тебя успокоит?

Бучевски открыл рот, чтобы снова запротестовать, но затем снова закрыл его, оставив невысказанное возражение. Он обнаружил, что ему всегда было не по себе, когда Басараб отправлялся бродить по горам вне его собственного поля зрения. И часть его возмущалась тем фактом, что Басараб даже не думал приглашать его с собой на эти маленькие прогулки. Но кто-то должен был оставаться дома и присматривать за вещами, и это, по логике вещей, было его обязанностью, если Басараб был в отъезде. Кроме того, правда, как бы мало он ни хотел это признавать, заключалась в том, что он, вероятно, был бы скорее помехой, чем помощью.

Возьмем Братиану и остальную часть его грозной маленькой группы, все они, казалось, могли видеть, как кошки, и двигаться через лес, как плывущие листья. Он даже близко не мог сравниться с ними, когда дело доходило до слежения по ночному лесу, и он знал это... как бы мало ему ни нравилось признавать, что есть что-то, что кто-то может сделать лучше, чем он.

Эй, сделай себе поблажку, Стиви! – отругал он себя. – Ему, должно быть, сколько – сорок или пятьдесят лет? И я готов поспорить, что все эти годы он проводил каждый месяц, бродя по лесам. Это, вероятно, дает ему чуть больше опыта, чем у тебя, не так ли? И в сложившихся обстоятельствах для Мирчи имеет смысл не приглашать с собой здоровенного неуклюжего морского пехотинца. Даже если это немного выводит тебя из себя.

Он усмехнулся и покачал головой при этой мысли, и Басараб улыбнулся ему.

– Думаю, у нас есть еще несколько дней, прежде чем письменные извещения дойдут до всех остальных, – размышлял он. – Наверное, на следующей неделе. Возможно, в среду. И пока меня не будет, ты будешь присматривать за вещами для меня, мой африканский славянин, да?

– Да, я сделаю это, – согласился Бучевски.

ХХХ

Лил дождь, не столько барабаня по листьям, сколько пробиваясь сквозь них, и где-то за угольно-черным небом, которое накрыло горные вершины бугристой, вздымающейся крышей, прогрохотал гром. «Это больше походило на октябрь, чем на первую неделю сентября», – подумал Дейв Дворак, сидя на корточках в зарослях кустарника к западу от US-64. И это тоже больше походило на семь или восемь вечера, чем на четыре пополудни.

Ему не нравилось здесь находиться. Робу Уилсону тоже не нравилось здесь находиться, и ни одна из их жен не была рада их отъезду. И все же они не поссорились, и, несмотря на неприятную погоду и что-то бурлящее внутри него, слишком похожее на ужас, он гордился ими за то, что они не спорили.

– Конечно, ты идешь, – с несчастным видом сказала Шэрон, встретив его пристальный взгляд спокойными голубыми глазами, которые отказывались плакать. – Ты им нужен. Но не смей позволять себя убивать, Дэйв Дворак! И сделай все, что в твоих силах, чтобы вернуть с собой и моего брата-идиота.

Он обнял ее, прижимая к себе, чувствуя, как она устраивается у него под подбородком и прижимается к нему так, словно хотела забраться к нему под кожу и стать с ним одним существом. И он обнаружил, что должен напоминать этим своим рукам, что ее ребра можно сломать.

Погода уже испортилась, но у фанатичных охотников на оленей была одна хорошая черта – у них было снаряжение для непогоды, позволяющее чувствовать себя по крайней мере умеренно комфортно даже во время ливня. И, честно говоря, Дворак хотел, чтобы день и вечер были разорваны торнадо и градом размером с тыкву, потрепаны молниями и метелями – черт возьми, вторглись чертовы тучи гигантской саранчи! Все, что угодно, лишь бы шаттлы быстрого реагирования шонгейри были надежно приземлены.

Но этому не суждено было случиться. Он потерял свой прогноз погоды в Google вместе с остальным интернетом, но на самом деле ему не нужен был интернет или ныне несуществующая национальная служба погоды, чтобы сообщить ему, что день будет совершенно ужасным, но далеко не таким ужасным, как ему хотелось бы.

Просто нужно как можно лучше использовать то, что у нас есть, – сказал он себе, наконец ослабляя объятия и отступая от жены, обхватывая ее щеки ладонями, откидывая ее голову назад, чтобы он мог заглянуть в ее глаза и насладиться каждым квадратным дюймом этого любимого лица.

Она делала собственные приготовления – приготовления, которые, как они оба горячо надеялись, никогда не понадобятся, – и ее любимое оружие лежало на кухонном столе: PSN90, гражданская полуавтоматическая версия полностью автоматического P90. Разработанное бельгийской фирмой FN Херстал на основе запатентованного 5,7-миллиметрового патрона, оружие, сконфигурированное в стиле буллпап, действительно бросало вызов традиционным определениям. Производитель называл его, по крайней мере изначально, пистолетом-пулеметом, предназначенным для обеспечения серьезной огневой мощи в чрезвычайных ситуациях для экипажей транспортных средств и другого военного персонала, которому обычно не полагалось использовать обычные винтовки. В конце концов, его стали называть "оружием личной защиты", что имело определенный смысл, учитывая его предназначение. Тем не менее, большинство военных, которые применяли его, фактически использовали его в качестве штурмовой винтовки, и хотя PSN90 был ограничен гражданским магазином на тридцать патронов, он также мог подцепить магазин на пятьдесят патронов в версии оружия для военных и правоохранительных органов.

По мнению Дворака, в этом оружии было много такого, что могло бы понравиться, хотя в целом он предпочитал, чтобы его винтовки были немного больше, более удобно подходили к его крупному телосложению, и его не очень заботило расположение отверстия для выброса. Конечно, размещение его на дне упростило конструкцию одинаково пригодного для правшей и левшей оружия, но ему не нравилось лежать в собственных гильзах при стрельбе из положения лежа. У него тоже были некоторые сомнения по поводу останавливающей способности пули, хотя она, безусловно, обладала отличной пробивной способностью! И он должен был признать, что Шэрон была убийственно точна в этом занятии. На самом деле, она всегда была хорошим стрелком – первым настоящим подарком, который он купил ей, когда они оба учились в колледже (она в Фурмане, он в Клемсоне, что предоставляло слишком много возможностей для взаимной словесной перепалки), был автоматический пистолет Таурус PT-92. Он подарил его ей на День Святого Валентина, что на самом деле было не так странно, как звучало. (Ладно, немного странно. Он бы отдал за это так много. Но не так странно, как могли бы утверждать некоторые люди. За эти годы он подарил оружие довольно многим женщинам на том основании, что если полковник Кольт сделал всех мужчин равными, то он, черт возьми, вполне мог бы сделать равными и женщин.) Тем не менее, была доля правды в хвастовстве Шэрон о том, что он купил это для нее, потому что будь он проклят, если позволит ей продолжать стрелять в него из его же собственного пистолета после того, как вообще научил ее стрелять!

Несмотря на все это, настоящая причина, по которой она хотела P90, заключалась в том, что она была поклонницей сериала "Звездные врата". У нее была вся серия – все три итерации, хотя ей по-прежнему больше всего нравился оригинал – на DVD, и она подумала, что P90 от "бесстрашной команды искателей приключений" были "такими милыми". Дворак часто морщился всякий раз, когда она это говорила. Затем она обнаружила, что доступна не только гражданская версия P90, но и пистолет FN Файв-севеН, стреляющий тем же самым патроном из магазина на двадцать патронов, и ей просто необходимо было иметь один такой. Двораку также не принесло никакой пользы указание на то, что название пистолета, очевидно, было примером обезумевшего маркетинга, которому не было места в серьезном мире огнестрельного оружия. Особенно не тогда, когда она была готова мило улыбнуться и указать, что, хотя PSN90 немного дороговат, он стоит намного меньше, чем определенное огнестрельное оружие от компании под названием Барретт, которое она могла бы упомянуть. Если, конечно, она была из тех, кто вспоминает прошлые заметные расходы. И, конечно же, ее брат (который в то время все еще служил в правоохранительных органах и купил себе полноценный P90 просто потому, что подумал, что с ним было бы круто поиграть) был только рад поделиться с ней своим совершенно законным (или, по крайней мере, легально купленным) магазином на пятьдесят патронов.

Однако в тот момент, когда он держал ее в своих объятиях и смотрел поверх ее головы на оружие на их кухонном столе, он не испытывал абсолютно никакого желания дразнить ее по поводу ее "милого маленького пистолета", как он обычно делал.

Он экспериментировал с захваченным оружием шонгейри и бронежилетами, хотя и обнаружил, что оружие, сконструированное для шестипалых рук пришельцев и пропорционально более длинных рук с двумя суставами, было очень плохо приспособлено для использования человеком. Металлические прицелы тоже причиняли боль, и он пришел к выводу, что между человеческими глазами и глазами шонгейри должны быть некоторые довольно существенные различия. Тем не менее, он смог протестировать их со своего места на открытом полигоне под хижиной и был уверен в общей точности своей оценки.

Диаметры пуль не совпадали идеально ни с одной человеческой системой измерения, что его вряд ли удивило. Однако калибр их штурмовой винтовки составлял около 7,54 миллиметра при весе пули примерно сто тридцать гран, а его хронограф показывал среднюю начальную скорость около двух тысяч футов в секунду. Это давало дульную энергию чуть более тысячи ста футо-фунтов, что с точностью до двухсот футо-фунтов равнялось энергии меньшей (но и гораздо более быстрой) пули калибра 5,56 НАТО от M16A4. С другой стороны, это было меньше половины от 2470 футо-фунтов стандартного калибра 7,62 НАТО и намного меньше 2700 футо-фунтов более тяжелой пули в 168 гран, выпущенной из M1A Роба Уилсона. Конечно, это даже не шло ни в какое сравнение с 11 000 с лишним футов-фунтов его собственных пуль Барретт маммут массой 647 гран (или еще более тяжелой пули 660 гран для того же оружия), но это было оружие специалиста, не говоря уже о его тяжести. Определенно не тот вид оружия, с которым кто-то хотел бы регулярно таскаться по полям.

Эта информация была увлекательна для него, как помешанного на оружии, но открытие, что бронежилет шонгейри еще больше уступает своим человеческим аналогам, чем он думал, имело гораздо большую практическую ценность.

Сделанный из какого-то усовершенствованного композита, он был легким, хорошо сочлененным и, несомненно, более удобным, чем большинство бронежилетов военного образца. Это были его положительные стороны.

Его плохая сторона – на самом деле действительно плохая – заключалась в том, что, хотя он с достаточной степенью надежности останавливал огонь из пистолета среднего калибра на дистанциях более двадцати пяти ярдов или около того, практически все винтовочные пули, которые он тестировал против него, проходили навылет. P90 Шэрон, безусловно, справлялся, даже стреляя легальными гражданскими патронами. А высокоскоростные стальные сердечники пуль для правоохранительных органов SS190, которые Роб Уилсон небрежно оставил лежать, пробивали как переднюю, так и заднюю пластины на расстоянии до двухсот ярдов, что почти в три раза превышает официальную эффективную дальность стрельбы оружия.

Что могло бы оказаться жизненно важным, если бы в тот вечер все пошло так плохо, как могло бы пойти.

– Ненавижу это, – тихо сказал он. – Особенно оставляя тебя и детей здесь без меня. И знаю, что когда я ухожу, это пугает их всякий раз.

– Конечно, это так, – сказала она, протягивая руку и касаясь его лица сбоку. – Они умные дети, несмотря на генетический вклад их отца. Но Нимуэ почти готова разродиться своими щенками, что на этот раз должно помочь им хотя бы немного отвлечься.

– Хорошо. – Он улыбнулся ей сверху вниз, но затем его улыбка погасла, и он покачал головой. – Хорошо, – повторил он более мягко. – Но если что-то пойдет не так, я должен быть здесь, заботиться о них – и о тебе, – а не шататься где-то под дождем!

– Никому никогда не удавалось быть в двух местах одновременно, – ответила она. – И ты сказал Сэму и Деннису, что будешь там, а не здесь. Алек, и Ронни, и Джессика, и я будем ждать тебя – с детьми – когда ты вернешься. Если уж на то пошло, – она выдавила улыбку, – я даже приготовлю для тебя горячий суп. Я уверена, что Ронни и Джессика справятся с этим, если я не буду мешать им на кухне.

– Ты уверена в этом? – тихо спросил он, снова заглядывая глубоко в ее глаза. – Я уже выяснил, что это не то же самое, что стрелять в оленя. Это не так плохо, как я всегда думал, может быть, из-за всего, что, как я знаю, они уже сделали, а может быть, потому, что я все еще по-настоящему не думаю о них как о 'людях'. Но это достаточно плохо. Ты готова к этому, если до этого дойдет?

– Если эти длинноухие уроды когда-нибудь подберутся так близко, мои дети – наши дети – будут прятаться в этой пещере, напуганные до смерти, – сказала она, непоколебимо оглядываясь назад. – Эти дети – наша жизнь, Дэйв. Они – наше будущее. Черт возьми, – Шэрон Дворак, в отличие от своего брата, почти никогда не ругалась, но на этот раз она не сдержалась, и в ее глазах заблестели непролитые слезы, – они наши сердца и души, и ты чертовски хорошо это знаешь! И если с тобой что-нибудь случится, я увижу тебя в их лицах, услышу твое эхо в их голосах. Ничто не отнимет этого у меня. Ничто на Божьей зеленой земле – и мне все равно, как это сюда попадет!– не пройдет мимо меня, чтобы навредить этим детям! Не беспокойся о том, к чему я готова, Дэвид Дворак. Не тогда, когда в этом замешаны наши дети!

И вот, теперь он сидел под дождем со своим шурином и ждал. Надеясь, что они не понадобятся. Молясь о том, чтобы, если бы это было так, ничто из того, что они или кто-либо другой сделали, не привело бы шонгейри к этой хижине и пещере за ней.

– Упор, входная дверь, – внезапно раздался голос из портативной рации, которую носил Уилсон. – Няня здесь.

– Входная дверь, упор понял, – тихо ответил Уилсон в рацию, затем посмотрел на Дворака. – И к тому же чертовски вовремя! – пробормотал он. – Они и так опаздывают на два гребаных часа!

Дворак кивнул в знак искреннего согласия и облегчения, хотя использование радиоприемников делало его крайне несчастным. Тем не менее, они должны были каким-то образом поддерживать связь, а портативные устройства с шифрованием, которые каким-то образом смогла раздобыть служба безопасности Северной Каролины, имели эффективную дальность действия менее десяти миль даже при оптимальных условиях, которых здесь не было. Это должно затруднить их обнаружение любыми пеленгаторами, особенно в этих горах, когда все ограничивают себя максимально короткими передачами. И если контакты Денниса Вардри были верны, то шонгейри в любом случае не очень хорошо охотились за ними.

Конечно, если Деннис, черт возьми, ошибается...

Дворак отбросил и эту мысль в сторону. Кроме того, Деннис, вероятно, не ошибался. За последний месяц или около того много информации о шонгейри начало просачиваться через сеть сотрудников правоохранительных органов, которым все еще удается поддерживать что-то вроде порядка по всему штату. И до сих пор почти все, что они смогли протестировать, оказалось точным.

Было совершенно очевидно, что Северная Каролина жила гораздо лучше, чем большая часть страны. Губернатору Хауэллу можно было бы приписать большую заслугу в этом, как и таким людям, как Деннис Вардри, помощники шерифа и дорожная полиция штата, которые остались на месте и вели честный бой. Тем не менее, и как бы ни раздражало Дворака признавать это, их успех, вероятно, был по меньшей мере в такой же степени обязан тому факту, что сами шонгейри основали свою базу недалеко от Гринсборо. Пришельцы сделали штат одной из своих зон оккупации, и они сконцентрировали достаточно персонала – и достаточно своих проклятых шаттлов – чтобы быть вполне уверенными, что никто не собирается с ними сильно спорить.

Несомненно, нашлись те, кто собирался обвинить Хауэлла в том, что он продался врагу. Однако Дэйв Дворак не был одним из них, поскольку он не видел, чтобы у Хауэлла был какой-то особый выбор, когда командир базы шонгейри – Терейк, или как там его звали – предоставил ему варианты: "подчиниться" и сотрудничать, или увидеть свою столицу и все остальные населенные пункты в Северной Каролине на том же пути, что и Шарлотт.

Нет, – подумал теперь Дворак, – тут не так уж много места для маневра.

Однако, по-видимому, шонгейри лучше умели заставлять людей соглашаться на сотрудничество, чем принуждать к фактическому повиновению, и происходило много пассивного сопротивления. И не просто спонтанно. Начальство – начиная с кабинета самого губернатора и ниже, насколько мог судить Дворак, – фактически давало указания подчиненным творчески "помогать" своим "гостям" шонгейри в... менее чем полностью успешных результатах. Никто не был настолько глуп, чтобы записывать что-либо (электронная почта в это не входила, поскольку шонгейри категорически отказались разрешить резервное копирование интернета даже среди людей, которые "подчинились"), но, похоже, шонгейри не приходило в голову, что прослушивание коммуникаций "их" людей' могло бы быть хорошей идеей. На самом деле, инопланетяне, казалось, пребывали в блаженном неведении о человеческой склонности обходить стороной начальство, которое им не очень нравилось.