Текст книги "Магистр"

Автор книги: Дэвид Коу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 39 страниц)

Дэвид Коу
«Магистр»

Посвящается Алексу и Эрин, которые, сами об этом не подозревая, вносят свет и магию в мою жизнь.

1

Даже с установлением торговых отношений между нашими странами, несмотря на то что семь лет прошло без конфликтов, наш народ по-прежнему с глубоким недоверием относится к Лон-Серу. Он принимает товары, которые вы поставляете, но только лишь потому, что они облегчают бремя его повседневных забот. Ваша страна вызывает у него сильное любопытство, и он полон желания узнать как можно больше о вашем обществе и его обычаях. Он даже признает, что наши языки похожи и что это подразумевает общую древнюю историю. И все-таки наш народ убежден, что война с Лон-Сером не только возможна, но и неизбежна. Многие из членов Ордена пытались убедить людей в том, что это не так, что нам не из-за чего вас бояться, но даже те, кто живет в селениях, приверженных к Ордену, настроены скептически. Более десяти лет прошло с тех пор, как пришельцы убивали нас и сжигали наши селения, но шрамы все еще свежи.

Из письма мага Орриса Мелиор И Лакин, Правительнице Брагор-Наля, зима, год 4633

Он стоит в поле, которого не узнает, и, прищурившись, смотрит на яркое голубое небо. В воздухе, выпустив когти и раскрыв клювы, сражаются две птицы, кружась и налетая друг на друга. Они огромны и, резко выделяясь на фоне солнца и голубого неба, кажутся совершенно черными.

На мгновение он с ужасом думает, что вернулись пришельцы. Но их птицы не стали бы драться друг с другом, и оба этих существа пронзительно кричат, чего механические ястребы из Лон-Сера никогда не делают. Поэтому он наблюдает за ними, дивясь размеру и грации крылатых бойцов, хотя их острые когти и мощные крылья его беспокоят. И даже несмотря на то, что его взор прикован к борьбе, развернувшейся в небе, он чувствует еще чье-то присутствие.

Оторвав взгляд от птиц, он видит женщину, стоящую на дальней стороне поля. У нее прямые каштановые волосы, светлые глаза, и в ее фигуре он ощущает что-то смутно знакомое. На мгновение чувствует себя сбитым с толку и думает, не его ли это дочь, неожиданно превратившаяся в женщину. Но когда он слышит ее резкий и злобный смех, он понимает, что этого не может быть. Он открывает рот, чтобы спросить, как ее зовут, но прежде чем он успевает задать вопрос, он слышит пронзительный вопль с неба.

Теперь птицы сцепились, вонзив друг в друга когти, и, несмотря ни на что, отчаянно машут крыльями, словно пытаясь даже в пылу борьбы удержаться в воздухе. Но их усилия напрасны. Одной из них удается подмять под себя другую, и они падают на землю у его ног. Теперь птицы мертвы либо от удара, либо от ран, которые они нанесли друг другу, – невозможно точно сказать отчего. И видя их трупы, залитые солнечным светом, который скрывал цвет и строение их тел несколькими секундами ранее, он отчаянно кричит.

Резко вздрогнув, Джарид проснулся, и перед его глазами предстала кромешная тьма. Он почувствовал, что Элайна находится рядом с ним – она лежала, сохраняя полнейшую неподвижность, если не считать ее медленного и глубокого дыхания. Откинувшись на подушку, он перевел дух и закрыл глаза. Он был уже достаточно опытен, чтобы не пытаться снова заснуть. Сердце бешено колотилось, а волосы были мокры от пота. Новый день для него уже начался. Поэтому он снова открыл глаза и уставился в потолок, хотя из-за темноты ничего не было видно.

– Опять проснулся? – спросила его Элайна глухим, сонным голосом.

– Да, – прошептал он. – Спи.

Она что-то пробормотала в ответ, и вскоре ее дыхание снова замедлилось.

Джарид уже не мог вспомнить, когда в последний раз спал целую ночь. Дело было не в том, что сон был неглубок. Первые несколько часов он спал как убитый. Но уже неделями он все время просыпался до рассвета, иногда без причины, а временами, как вот сейчас, из-за кошмаров. Поначалу он считал бессонницу признаком какого-то надвигающегося события; возможно, скоро он наладит связь с новой птицей, и с этим бесконечным ожиданием будет покончено. Но, по мере того как один день сменялся другим, а новая птица все не появлялась, Джарид пришел к очевидному выводу: время его сна сократилось.

Обычно в эти предрассветные часы он пытался прояснить сознание, занимаясь упражнениями, которые он освоил давным-давно, еще будучи учеником мага – своего дяди Бадена. «Если я не сплю, – размышлял он, – то могу заниматься подготовкой к грядущей связи». Но вместо того, чтобы избавить его от переживаний и привести в порядок запутанные мысли, упражнения лишь усиливали чувство потери.

Его ястреб Ишалла умерла. Прошлым летом. И хотя Джарид надеялся, что горечь утраты его любимицы ослабеет со временем, он был вынужден признать, что этого не произошло. Ему было многое дано в жизни: любимые жена и дочь, брат и мать на севере и друзья по всей стране, ради которых он бы с удовольствием пожертвовал жизнью. Он служил общинам на западном побережье Тобин-Сера почти двенадцать лет и пользовался уважением и любовью многих обитателей тех мест. И все-таки отсутствие Ишаллы все еще оставляло в нем пустоту, которую он ничем не мог заполнить. Даже смерть отца не потрясла его в такой степени.

Не раз он видел, как люди, которых он любил, – Баден, Транн, Радомил – справлялись с потерей любимцев. Оррис потерял двух птиц за то время, что Джарид знал его, обе погибли насильственной смертью. Первая – крупный, красивый ястреб – была убита в лесу Терона большой совой предателя Сартола. А вторая – ястреб темного цвета – погибла в одной из многочисленных стычек Орриса с членами Лиги, которая давно решила, что дородный маг заслуживает смерти за то, что, по их мнению, он предал страну.

А сравнительно недавно Элайна потеряла Филимар, большого серого ястреба, который был так похож на Ишаллу Джарида, что многие в Ордене говорили, что боги предназначили Джарида и Элайну друг для друга, послав им столь схожих птиц. Как и Ишалла, Филимар умерла естественной смертью, какую она заслужила после жизни, посвященной работе на благо страны. Это, конечно, не смягчило удара для Элайны, как и для Джарида. Но она довольно скоро нашла новую любимицу после смерти Филимар.

Ах, что это была за птица! Элайна ушла из дому утром, оставив Джарида присматривать за Мин, их дочерью, а когда вернулась под вечер, на плече у нее сидела большая желтоглазая сова с пучками перьев на голове, походившими на большие уши. С подобною птицей был связан Сартол, ее наставник, поэтому и Джариду, и Элайне пришло в голову, что боги предоставляли ей возможность загладить вину наставника перед страной. «Много дурного было содеяно Сартолом, – казалось, говорили боги. – Иди же и твори добро там, где он сеял зло».

Остальные тоже сделались связанными. Более того, Транн нашел сову всего через несколько дней после смерти своего ястреба, что заставило Орриса предположить, что совы в очереди стоят, желая стать птицей Транна. Оррис тоже обзавелся новой птицей довольно быстро. Теперь он был связан с другим ястребом, который был больше, чем его последняя птица, и белым как снег.

Никто из друзей Джарида не провел более трех месяцев несвязанным. А он жил уже почти полгода без птицы. Элайна уверяла его, что, несмотря на то что она или Транн быстро наладили новую связь, долго быть несвязанным – это обычное дело для мага. А Баден, который периодически общался с ним через церилл, напомнил как-то, что Премудрая Джессамин, тезка Мин, которая была главой Ордена, когда Джарид получил свой плащ, провела более года несвязанной.

Подобные заверения помогли, но ненамного. Он не завидовал остальным с обретенными ими птицами. Он очень гордился Элайной, которая на его памяти стала самым юным Магистром. Но он не мог не думать о том, станет ли он снова связанным или же ему суждено умереть Неприкаянным, став еще одной жертвой Проклятия Терона.

Джарид когда-то разговаривал с Феланом, Волчьим Магистром. Он выдержал ужасы леса Терона и теперь носил его посох как свой собственный. Он видел, что значит быть Неприкаянным, и сама мысль об этом пронизывала его страхом. Но, не найдя за все это время новой любимицы, он вынужден был признать, что, возможно, это его судьба и что предчувствие какого-то несчастья, которое не давало ему покоя ни днем ни ночью, возможно, является пророческим.

Некоторое время он пытался преодолеть свой страх в одиночку, а потом упомянул о нем Элайне, которая отреагировала так, как он и ожидал.

– Да это же смешно, – сказала она ему. – Мы все боимся Проклятия Терона. А то, что ты не имеешь птицы, – обычное дело для мага. И, конечно, это не означает, что тебе суждено умереть Неприкаянным.

Он молча кивнул, признавая, что ее слова не лишены смысла. Но позднее в тот день он заметил, как она с обеспокоенным видом наблюдает за ним. И он знал, о чем она думает. Он был несвязанным слишком долго…

Странно, но он нашел утешение не в том, что говорили ему Элайна или Баден, а в уроке, который ему давным-давно преподал отец. У Джарида никогда не было с ним доверительных отношений, и они еще больше отдалились друг от друга после того, как Джарид стал магом. Но хотя Бернел был груб и неразговорчив, он обладал практической мудростью, которая проявлялась в афористической форме, когда он изрекал свои жизненные принципы любому, кому охота была их послушать.

Один из таких афоризмов Джарид услышал впервые, когда отвез Элайну и Мин в Аккалию, чтобы показать своим родителям их внучку. Во время поездки Мин плохо спала, часто отказывалась сосать материнскую грудь, и Джарид с Элайной начали беспокоиться, не случилось ли с ней чего.

– Беспокойство – это прекрасный способ потратить впустую время, – сказал в конце концов Бернел, после того как целый день наблюдал за их треволнениями, – но это не приведет ни к чему толковому, а лишь растревожит остальных.

Элайна обиделась и оставшуюся часть дня побуждала Дрину выбранить как следует мужа. Но, лежа теперь в постели и наблюдая, как в комнате, в которой они с Элайной жили, постепенно светлеет, Джарид мог лишь улыбаться этим воспоминаниям.

Он взглянул на Элайну, которая все еще спала. В ее темных волосах появились седые пряди, а лицо похудело с тех пор, как они встретились одиннадцать лет назад. Но времени не удалось ослабить ее красоту.

«Я могу беспокоиться из-за того, что стану одним из Неприкаянных, – сказал себе Джарид. – Или же – наслаждаться тем, что боги мне даровали, пока они не решат, что я готов к появлению новой птицы».

В серебристом свете мелькнула его улыбка. Выбрать было нетрудно.

Он наклонился и осторожно поцеловал Элайну в лоб. Затем тихо выскользнул из постели, оделся и плотно закутался в свой зеленый плащ. Приближалась весна, но все еще было холодно.

Он направился в общую комнату, намереваясь разжечь огонь в камине, но, проходя мимо комнаты Мин, он заглянул туда и увидел, что его дочь сидит у маленького окна, закутавшись в толстое шерстяное одеяло, и читает потертую книгу басен Цеарбхолла.

– Доброе утро, доченька, – шепотом сказал Джарид.

Она оторвала взгляд от книги и улыбнулась ему. С длинными каштанового цвета волосами, правильными чертами лица и ослепительной улыбкой, она как две капли воды была похожа на Элайну. Во всем, за исключением глаз, которые были светло-серыми, точь-в-точь как у Джарида, а их он унаследовал от своей матери.

– С добрым утром, – ответила она.

Джарид поднес палец к губам и показал на спальню. Она замолчала, а ее глаза оставались широко открытыми.

– Почему ты проснулась так рано? – тихо спросил он.

– Я всегда просыпаюсь тогда же, когда и ты, – прошептала она.

– Откуда ты знаешь, когда я просыпаюсь?

Она пожала плечами:

– Понятия не имею откуда. Просто знаю, и все.

Джарид пристально посмотрел на нее несколько секунд, а затем кивнул. То, что она проявляла признаки Дара прозрения уже в возрасте шести лет, не удивляло их обоих. И он, и Элайна понимали с самого начала, что их ребенок не может родиться обычным. Она многое переняла от обоих родителей, но некоторые из ее способностей были настолько поразительными и выявляли такой талант, что были совершенно удивительными даже для них.

Джарид постоял на пороге ее комнаты еще немного, глядя на нее и широко улыбаясь. А она просто смотрела на него, ничего не говоря.

– Я собирался разжечь огонь и позавтракать, – наконец сказал он. – А ты есть хочешь?

Она кивнула, положила книгу на кровать и, по-прежнему не снимая одеяла с плеч, словно это был очень большой плащ, прошла за ним в общую комнату.

Разведя огонь, Джарид отрезал два больших куска черного хлеба с коринкой, который он испек накануне, и намазал их сладким маслом. Они сидели на кухне, и во время еды Мин рассказала о басне, которую она читала, когда он зашел к ней. Она только училась читать, а в произведении Цеарбхолла было не так-то легко разобраться. Басня, которую она читала, была тем не менее одной из его любимых – «Лиса и скунс», и он ее не раз декламировал ей, когда она была младше.

– С твоей стороны было очень умно начать с той, которую ты уже знаешь, – сказал он все еще шепотом.

Рот ее был полон хлеба, и она улыбнулась:

– Это мама выбрала ее.

Джарид засмеялся:

– Значит, это с ее стороны было очень умно.

Он встал и отрезал себе еще хлеба, а затем услышал шорох одеял в другой комнате.

– Кажется, мама проснулась.

– Она проснулась чуть раньше, – сказала Мин. – Думаю, она слушала нас.

Джарид повернулся и снова посмотрел на нее.

– Откуда ты узнала, Мин-Мин? – спросила Элайна, появляясь на пороге кухни с Уиринвой, большой совой,сидящей у нее на плече.

Мин посмотрела на свою мать, затем на отца с застенчивой улыбкой.

– Просто я знаю, – ответила она и, казалось, была смущена. – Я чувствую, когда вы просыпаетесь. Оба.

Элайна перевела взгляд на Джарида и улыбнулась.

– Это плохо, что у меня так получается?

– Нисколько, – ответил Джарид.

– Это значит, что я буду магом?

Джарид сдержал смех.

– Я была бы очень удивлена, если бы ты не стала магом, – ответила Элайна, все еще глядя на Джарида. – А также и все в Тобин-Сере.

На этот раз Джариду не удалось сдержать смех. Еще до того, как она научилась ходить, Оррис и Баден говорили, что ей суждено стать Премудрой, и хотя Джарид с Элайной были согласны позволить Мин идти собственным путем, никто из них не сомневался, что она в один прекрасный день установит связь, возможно, с Ястребом Амарида, как и они сами. Вопрос был в другом: присоединится она к Ордену или к Лиге? К тому же Джарид вовсе не был уверен в том, будут ли и Орден, и Лига все еще существовать к тому времени, когда Мин приготовится выбирать. Он мотнул головой. Не об этом ему хотелось думать в настоящий момент.

– Хорошо, – сказала Мин. – Я хочу стать магом. И мне нравиться путешествовать в Амарид.

– Я рада, что тебе это нравится, – сказала Элайна, подходя к столу и беря нож, чтобы отрезать себе кусок хлеба. – Нам это тоже по душе.

– Вот почему я сегодня счастлива.

Элайна повернулась и посмотрела на Мин, а нож так и застыл над буханкой.

– Что ты имеешь в виду, Мин-Мин?

– Я счастлива, что мы скоро поедем в Амарид.

– Нет, доченька, мы не поедем, – мягко сказал Джарид. – Ведь еще зима. А Собрание будет не раньше лета.

Мин улыбнулась, словно он был ребенком.

– Мне это известно. Но мы все равно поедем.

Элайна подошла к девочке. Затем присела на корточки и посмотрела в глаза Мин.

– Почему ты думаешь, что мы отправимся в Амарид, Мин?

– Во сне я видела, как мы собираемся туда.

Элайна мельком взглянула на Джарида, а затем заставила себя улыбнуться.

– Сны бывают разными. Мы с папой тебе уже объясняли.

– Это был не просто сон, – серьезно сказала Мин. – Уверяю тебя.

Джарид перевел дух. Дар прозрения Мин окреп за прошлый год. Они с Элайной научились доверять ее видениям почти так же, как своим собственным. Он понятия не имел, почему им нужно столь неожиданно совершить поездку в Амарид, но ничуть не сомневался, что так и будет.

– Это скоро случится, доченька? Когда, по-твоему?

Мин посмотрела на него и сосредоточенно наморщила лоб.

– Думаю, завтра, – наконец ответила она. – А может, послезавтра.

Он снова повернулся к Элайне и увидел, что у нее на лице отразилось такое же беспокойство, как у него самого. Что же случилось? Что могло заставить Премудрого Радомила созвать магов Ордена в Амарид на Собрание? Случилось ли что-нибудь с самим Радомилом? Может, он заболел или умер? Джарид посмотрел на свой посох, прислоненный к стене у двери в их маленький дом. Сапфирового цвета камень, вделанный в старую обожженную древесину, по-прежнему равномерно светился. Ни Радомил, ни Первый Помощник Меред еще не пробудили Созывающий Камень. Если бы один из них сделал это, камень Джарида, также как и камни всех остальных магов Тобин-Сера, уже бы ярко вспыхнул к этому моменту.

– У нас еще есть время, – сказала Элайна, словно читая его мысли. – Наверное, нужно дать знать Нарелль об этом.

Джарид кивнул. Нарелль была главой городского совета Ластри, ближайшего из городов, расположенных на берегах Южного Шелтера. Или, скорее, ближайшего из тех городов, которые оставались верными Ордену, а не Лиге. Нарелль нужно было знать, что Джарид и Элайна отправятся в Амарид, оставляя на некоторое время Ластри и другие города без своих услуг.

– Пойду и сообщу ей, – сказал Джарид. – А также раздобуду немного еды. А вы с Мин можете начинать заниматься домом.

Элайна вздохнула:

– Этого я ожидала в последнюю очередь.

– Знаю. Я тоже.

– Очень жаль, – сказала Мин чуть дрогнувшим голосом.

Джарид и Элайна посмотрели на нее.

– Почему, доченька? – спросил Джарид.

Мин пожала плечами, не поднимая глаз. А по щеке ее прокатилась слеза и упала на стол.

Элайна положила руку ей на плечо, наклонилась и поцеловала ее в лоб.

– Ты не виновата, что нам нужно уезжать. Если у тебя было видение, это не значит, что ты способствуешь тому, чтобы оно сбылось. Мы ведь тебе уже говорили. Помнишь?

– Да, – тихо ответила девочка, вытирая еще одну слезу на лице.

– Поэтому мы не виним тебя. И в самом деле лучше, что мы знаем об этом сейчас, ведь так мы сможем приготовиться и предупредить людей в городе.

Мин подняла взгляд:

– Правда?

Элайна кивнула и приложила руку к щеке Мин.

– Правда. А теперь умывайся, одевайся, и потом мы займемся делом.

– Хорошо, мама, – сказала Мин. Она встала, снова закутавшись в одеяло, и пошла в свою комнату.

– Ты ведь не сомневаешься, не так ли? – спросила Элайна у Джарида, смотревшего вслед дочери.

Джарид покачал головой:

– Нет. Год назад я, может, и сомневался бы, но все видения, которые были у нее с прошлой весны, сбылись. Не вижу никакой причины, чтобы сомневаться сейчас.

Элайна провела рукой по волосам:

– Я тоже.

Он вздохнул:

– Пойду оседлаю одну из лошадей.

– Не стоит, – сказала она. – Я обещала Мин, что сегодня начну учить ее ездить верхом.

– Не самое подходящее время.

– Знаю, но я обещаю ей это уже с середины зимы. А теперь, раз мы едем в Амарид, кто знает, когда у меня еще будет возможность?

– Она будет ехать верхом две следующие недели, – ответил Джарид.

– Но один из нас будет сидеть позади нее. Ты же знаешь, что это – совсем другое.

Несколько секунд он смотрел на нее, качая головой. От солнечного света, который падал через окошко позади него, ее глаза заискрились. Они были зеленовато-карими, как лес в разгар лета.

– Ты знаешь, как ты прекрасна? – спросил он, улыбаясь и нежно целуя ее в губы.

Ее лицо расплылось в улыбке.

– Это значит, что ты пойдешь в город пешком?

– Разве у меня есть выбор? – спросил он, смеясь.

– Тогда тебе лучше поторопиться. Сегодня у нас много дел.

Она подтолкнула его к двери, но позволила перед этим еще раз поцеловать себя.

Он надел сапоги, которые стояли на полу у двери, и вышел на холодный утренний воздух. Его волосы и плащ развевались от западного ветра, который нес с собой знакомый запах моря и морских водорослей. Легкие облака плыли у него над головой, но небо было таким же голубым, как его церилл. Раньше в подобное зимнее утро он мог бы, выходя на берег, взять с собой Ишаллу и наблюдать, как она летает или охотится.

– Так ты себя еще больше изведешь, – сказал он вслух. Затем тяжело вздохнул и зашагал по направлению к городу.

Обычно, чтобы дойти до Ластри, ему требовался почти час. Когда-то это было приятной прогулкой по тропинке, которая вилась среди высоких дубов, кленов, ясеней и вязов. Изредка тропинка поворачивала к побережью, и деревья редели, позволяя путнику мельком видеть море Арика, волны которого разбивались внизу о прибрежные скалы.

Однако за последние годы тропа изменилась, как и все остальное в Тобин-Сере. Обширные участки великолепного леса вырубались, а древесина отправлялась в Лон-Сер или в некоторых случаях в Абборидж. На месте деревьев торчали теперь одни камни да голая земля. Только вырванные корни да пни, оставленные лесорубами, напоминали о том, что было здесь раньше. Тропинку расширили и превратили в просторную, изрезанную колеями дорогу, и по ней теперь упряжи лошадей везли большие телеги, груженные лесом, в город. А Ластри стал сильно зависеть от этой торговли. Как слышали Джарид и Элайна, он стал одним из самых крупных лесных портов в Тобин-Сере. Многие его жители в результате разбогатели, и трудно было найти в городе хотя бы одну семью, которая бы не процветала в той или иной степени за счет вырубки леса. Поэтому Джарид, когда бы он ни приезжал в город, старался скрыть свое отвращение к тому, что здесь было сделано.

Но не весь лес погиб. На пути Джарида все еще попадались участки, которые оставались такими же, какими он их помнил, за исключением самой тропинки, которая превратилась теперь в широкую прямую дорогу до самого города. Но каждый раз, как Джарид видел нетронутые участки, они становились все реже, а недавно он понял, что теперь вдоль дороги пней стало больше, чем деревьев.

В последний раз он был здесь всего две недели назад, и даже сейчас Джарид видел, что деревьев вырубили еще больше. От того, как быстро исчезал лес, ему становилось страшно.

Его единственным утешением было то, что на пути никогда не попадались лесорубы за работой. Не то чтобы они проявляли к нему или Элайне какие-то враждебные чувства, нет, ничего кроме уважения и вежливости. Более того, некоторые из них с удовольствием окликали Мин по имени, когда она проезжала мимо с одним из своих родителей. Но, казалось, они чувствуют отношение Джарида и Элайны к вырубке леса и поэтому смотрят на магов подозрительно.

К тому же лесорубов наняли жрецы Храма Арика, владеющие теперь большей частью земли по обе стороны дороги и извлекающие больше всех выгоды от лесоторговли. Все в Тобин-Сере знали о вражде, существовавшей со времен Амарида между жрецами и Орденом. Появление Лиги, а потом все возрастающего числа так называемых свободных магов ничуть не уменьшило эту вражду, и Джариду казалось, что рискованная коммерческая деятельность Храмов только усилила ее. Даже если бы лесорубы ничего не понимали в разногласиях, которые разделяли Сынов Амарида и Детей Богов на протяжении тысячи лет, они должны были почувствовать, что, работая на Храмы, они стали участниками некоей междоусобицы.

Впрочем, возможно, Джарид все это сам себе напридумывал. Может быть, лесорубы чувствовали себя неловко в присутствии магов, потому что, как и многие в Тобин-Сере, испытывали перед ними благоговейный трепет и были немного напуганы той силой, которой они владели. Также не исключено, что они поддерживали Лигу, а не Орден. Какова бы ни была причина, Джарид чувствовал себя хорошо один на дороге. Это давало ему время подумать.

Созывающий Камень использовался последний раз почти четыре года назад, после смерти совы Сонель, когда возникла необходимость избрать нового Премудрого. А до этого им пользовались перед расколом Ордена, когда Магистр Эрланд потребовал от Сонель созвать Собрание, чтобы обвинить Орриса, Бадена и остальных в измене.

Еще до того, как Эрланд и его сторонники образовали Лигу, Созывающий Камень использовали в случаях крайней необходимости. Но когда Волшебная Сила была разделена, использование этого камня едва не прекратилось. Ибо, изменив гигантский кристалл и настроив его на цериллы всех магов в стране, Амарид и Терон не учли того, что в один прекрасный день у Ордена может появиться соперник. Несмотря на то что маги Тобин-Сера были разделены личными обидами и тяжелыми разногласиями относительно норм поведения мага, камень все еще объединял их. И всякий раз, когда большой церилл использовался, чтобы созвать тех, кто еще держался Ордена, камни всех свободных магов и членов Лиги тоже ярко вспыхивали.

Это означало, что, по какой бы причине Радомил или Меред ни созывали собрание, она была достаточно серьезной.

Движимый этой мыслью, Джарид снова взглянул на свой камень. Пока ничего. Но, переводя взгляд с камня на дорогу, он кое-что засек краем глаза и тотчас же замер.

Он находился на открытом месте, где деревья, здесь некогда росшие, были давным-давно вырублены и отвезены в Ластри. А перед ним неясно вырисовывался один из немногочисленных нетронутых участков леса. И у дороги в нескольких футах перед группой деревьев на покрытом зарубками пне сидела огромная темная птица. Ее оперение было ярко-коричневого цвета, за исключением пятна на шее, которое блестело в солнечном свете так, словно его выковали из золота. Ее темные глаза смотрели на Джарида с необыкновенным умом, что заставило мага вздрогнуть. Он уже почти не сомневался, что птица ждала именно его, что она заранее знала о его появлении.

Конечно, он понимал, что это значит, и знал, чего боги и эта птица ожидали от него. И он покачал головой.

Больше всего на свете он хотел снова стать связанным. Но даже у этого страстного желания были свои пределы. Ему очень не хотелось иметь такую любимицу.

– Нет, – тихо сказал он.

А это крупное творение божье бесстрастно уставилось на него.

Джарид отвернулся. Ему хотелось убежать, повернувшись спиной к этому дару богов, если подобную птицу можно было назвать даром. «Что произойдет, если я откажусь связать свою судьбу с этой птицей? – подумалось ему. – Соблаговолят ли боги послать мне еще одну любимицу?» Он покачал головой. Скорее всего нет. Потому что отказ от этой птицы будет значить гораздо больше, чем неповиновение богам. Это станет нарушением клятвы служить Тобин-Серу и его народу.

Боги послали ему орла. И хотя у него кровь стыла в жилах от того, что это означало, он знал, что ему ничего другого не остается, кроме как связать свою судьбу с этой птицей и принять все то, что за этим последует.

Он перевел дух, подготавливая себя к стремительному потоку образов и эмоций, которые, как он знал, обрушатся на него, как только он снова встретится взглядом с орлом.

«Я уже проходил через это раньше, – сказал он себе, вспоминая, как он связывал себя с Ишаллой. – Знаю, что смогу это выдержать».

Он еще раз перевел дух, а затем повернулся к большой птице.

Их глаза встретились. У Джарида было время, чтобы заметить, что это самая великолепная птица, которую он когда-либо видел. А затем все началось.

Благодаря Ишалле он был достаточно подготовлен к обычному связыванию. Но тут был орел, и в последний момент, пока его сознание еще не замутилось, он понял, что ничего привычного ждать не следует. И на некоторое время это стало последней его произвольной мыслью.

Видения и воспоминания неожиданно нахлынули на него, как воды Даалисмин во время наводнения: охота в Береговых горах; сражение с двумя меньшего размера ястребами; два орла кружат, сталкиваются друг с другом, устремляются вниз (что он инстинктивно принял за брачный полет); орел нападает на кролика, вонзая когти в его мягкие мех и плоть и убивая его острым как бритва клювом.

Он мысленно соприкоснулся с орлом и, почувствовав его присутствие в своем сознании, вспомнил, что делал подобное с Ишаллой. Но птица сопротивлялась, словно она была еще не готова принять его. «Это не все, – казалось, говорила она ему. – Еще не время».

Образы продолжали обрушиваться на него так быстро, что ему едва хватало времени, чтобы осмыслить их. Следующее видение, казалось, начинается раньше, чем заканчивается предыдущее. Он увидел родителей орла, его птенцов, всех тех существ, которых он когда-либо убивал, всех соперников, с которыми он успешно бился. Он увидел единственного самца этой птицы, который погиб со стрелой охотника в груди. Вся жизнь орла проходила перед ним в воспоминаниях, мыслях и чувствах. И хотя все это ошеломляло и сбивало с толку, он этого ожидал. В некотором смысле, все это было ему не в новинку. Он и прежде разделял свое сознание с птицей. Поэтому он подавил непреодолимое желание бороться с потоком образов и позволил сознанию орла войти в свое собственное.

Но, несмотря на свой опыт, несмотря на все старание воспользоваться уроками, которые он извлек из контакта со своей первой птицей, то, что произошло потом, потрясло его, подавило и напугало. Внезапно он перестал быть орлом. Или, скорее, он не был больше этиморлом.

Он кружил над высоким, крепко сложенным магом, с которым был связан. И видел, как две армии приближались друг к другу под подернутым дымкой небом. Одна армия шла под развевающимся флагом древнего Аббориджа. Другую вела фаланга магов. Далеко позади воинов он увидел воды пролива Аббориджа и понял, что находится на Северной равнине Тобин-Сера, наблюдая за первой войной с Аббориджем. Обе армии сошлись, послышались крики умирающих и вопли ужаса, и почти сразу же армия Аббориджа отступила – магия привела ее оружие в негодность.

Мгновение спустя он был связан с другим магом, на этот раз женщиной, которая была высокой и крепкой, как предыдущий маг. Ее серебристые волосы развевались от сильного и холодного ветра, а цериллы ее собратьев сверкали на ярком зимнем солнце. И снова по равнине приближалась армия, на этот раз более многочисленная. Она шла под другим флагом, но в нем тем не менее можно было узнать знамя Аббориджа. И на этот раз воинам Аббориджа не удалось стать достойными противниками магов Тобин-Сера.

Третий маг тоже оказался женщиной. Она была юной и невысокой, но при защите своей земли проявила ничуть не меньше свирепости, чем ее предшественники. Армия, приближающаяся к ней через густую серую мглу, была больше первых двух, вместе взятых, и магам, которыми она командовала, пришлось гораздо дольше применять свое волшебство, чтобы справиться с ней. Но вскоре все было кончено. Он увидел, что народ Тобин-Сера празднует победу с тем же пылом, что и оплакивает мертвых. Он заметил, как огромный бородатый мужчина с топором (на лбу его и руках зияли кровавые раны и виднелись рубцы от ударов), взвалил себе на плечи Глениса. Этот мужчина шел вместе с магами, и, несмотря на наличие церилла, на его плече не сидела птица. Отдаленный уголок сознания, который все еще принадлежал ему, подсказал Джариду, что это Фелан, Волчий Магистр, который потерял Кальбу, своего единственного любимца, как раз перед третьим вторжением Аббориджа и поклялся никогда больше ни с кем не налаживать связь.