Текст книги "Оседлавший Бурю"
Автор книги: Дэвид Геммел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)
Мулграва укололо чувство вины.
– Гэз меня поймет. Я видел слишком много смертей. Ты когда-нибудь бывал на поле брани после битвы?
– К счастью, нет.
– Однажды Люден Макс сказал, что проигранная битва – худшее зрелище в мире. В списке перед ним идет выигранная битва.
– Цитируешь предводителя врагов?
– У меня нет врагов, – покачал головой фехтовальщик. – Просто я хочу уйти… – Он замолк, задумавшись.
– Домой? – подсказал Эрмал.
– У меня нет дома, – снова покачал головой Мулграв. – Там, где я родился, больше никто не живет.
– Где твоя семья?
Секунду Мулграв не отвечал, глядя на пляшущие языки пламени.
– Я родом из Шелсана, – признался он.
Эрмал внутренне содрогнулся и осенил себя знаком древа.
– Как тебе удалось выжить? – спросил он. – Тебе тогда было девять… от силы десять лет.
– Я гостил в холмах у старика-пасечника, помогал ему варить медовый напиток. Мы видели все, что там произошло. Потом старик увел меня в горы. – Мулграв взял обгорелую кочергу и разворошил угли в камине. – Единственное место, которое я могу называть домом, – на севере, горы Кэр-Друах. Там хорошо, легкий воздух, честные люди. Мне всегда нравились местные жители. Эрмал встал.
– У меня осталось немного ячменного отвара с медом. Я его разогрею.
Мулграв сел поудобнее и закрыл глаза. Разливаясь по всей руке, в левом плече пульсировала боль. Кончики пальцев слегка покалывало. В последнем бою ему очень повезло. Когда их стали осыпать картечью, первым залпом разорвало Тоби Вайнера слева. Его лицо превратилось в кровавое месиво. Второй залп снес правый фланг. Мулграв получил лишь одну пулю, Гэз Макон – ни одной: огромный серый мерин неуязвимого генерала как ни в чем не бывало гарцевал на линии огня. Атака конницы разбила ряды вражеских канониров, и те попытались отступить. Конники Гэза ринулись в погоню. Мулграв подстегнул коня, но тот рухнул, всадника выкинуло из седла, и только тогда фехтовальщик понял, что летевшие в него осколки приняло на себя животное.
Небольшая и, казалось бы, несерьезная рана загноилась. Два дня спустя Мулграв впал в беспамятство.
В себя он пришел в этом доме. Эрмал Стэндфаст рассказал, что его сначала отнесли к полевому хирургу, который лишь пожал плечами и сказал: «Он не протянет и недели. Рана слишком запущена». Но Гэз Макон ничего не желал слышать, и, когда ему рассказали о лекаре, живущем в Шелдинге, в тридцати милях от лагеря, приказал отправить фехтовальщика туда.
Мулграв плохо помнил дорогу в Шелдинг. На память приходила только жгучая боль, мимолетные облака, проносившиеся высоко по далекому небу, и обрывки разговора:
– Он умирает, господин. Но Гэз Макон отвечал:
– Он не умрет, я этого не позволю, – и они ехали дальше. Повозку подбрасывало на ухабах. Больше Мулграв не помнил ничего.
Вернулся Эрмал с парой глиняных кружек в руках, протянул одну другу и снова занял место у камина.
– Так что ты решил, дружище?
– Ничего.
– Ты лишился веры в свое дело?
– Какой еще веры? – пожал плечами Мулграв и протер слипающиеся глаза.
Уже которую неделю ему не удавалось выспаться. Во сне поджидали кошмары, и фехтовальщик по нескольку раз за ночь просыпался с криком боли, злости или отчаяния.
– Говорят, короля избирает Исток, – назидательно сказал Эрмал, прервав тяжкие мысли. – Значит, те, кто воюет за короля, исполняют волю Истока. Неужели это не стоит веры?
– В это верят только те, кто не видел королевских Искупителей за работой.
– О жестокости солдат тоже ходит немало слухов, – нервно ответил священник.
Мулграв поднял глаза и заметил страх в глазах друга.
– Да, ты прав. Давай поговорим о чем-нибудь другом, – ответил он и увидел, что Эрмал успокоился.
Священник устроился на стуле поудобнее и отхлебнул похлебки. Огонь вдруг затрещал, и несколько угольков попытались выскочить за каминную решетку.
– Тебе все еще снится седовласая женщина? – Да.
– Так ничего и не говорит?
– Нет. Пытается, но я не слышу. Кажется, она в опасности.
– Почему ты так решил?
– В последних снах она карабкается вверх по склону горы. Потом замирает, оглядывается. Внизу какие-то… люди. Кажется, преследователи. Тогда-то она смотрит прямо на меня и что-то говорит. Но я ничего не слышу.
– Почему ты запнулся?
– О чем ты? – удивился Мулграв.
– Ты запнулся перед словом «люди». Это люди?
– А кто же еще? – огрызнулся фехтовальщик, неожиданно для себя встревожившись.
– Мулграв, это же сон, – развел руками священник. – Внизу может быть кто угодно, хоть окунь на коне.
– Понятно, – рассмеялся Мулграв. – Думаешь, это все шуточки моего уставшего разума? Что она ненастоящая?
– Я ничего не утверждаю. Когда-то я знал одного человека, его звали Аран Подермил. Чудак с золотыми зубами, ворюга и жулик. И при этом знал, где искать пропавшее. Однажды ребенок упал в давно заброшенный колодец. Подермил потребовал два чайлина за поиск, но нашел! Еще я знал женщину, которая общалась с душами умерших. Такое умеет не каждый. А мне однажды приснилось, что меня запекли в ежевичный пирог, причем не одного, а в компании с белым медведем. И никакой мистики, я просто объелся и завалился спать на медвежью шкуру. Иногда в снах приходят видения, гораздо чаще – просто снится всякая чушь. Ты когда-нибудь встречал ту женщину?
– Нет.
– А горы тебе знакомы?
– Да, это Кэр-Друах – Друахские горы.
– Наверное, тебе стоит туда съездить.
– Я тоже так думаю.
– Возможно, лучше будет подождать до весны. Многие города опустели из-за войны, а по селам, говорят, бродят банды головорезов.
– Весной вряд ли станет лучше. Война еще долго не закончится.
– Мне будет недоставать твоего общества. Никто из моих прихожан не умеет так хорошо играть в шамак.
– Да я выиграл единственный раз! – рассмеялся Мулграв.
– И еще три партии мы сыграли вничью. А я не люблю лишаться выигрыша.
Комнату наполнила уютная тишина. Мулграв посмотрел на пляшущие в камине огоньки, вздохнул и снова повернулся к священнику.
– Там были не люди, – признался он. – У них покрытые чешуей серые лица с кроваво-красными глазами.
Эрмал ответил не сразу.
– Должен быть еще железный обруч над бровями, – наконец произнес он.
– Верно, – поразился фехтовальщик.
– Подожди минутку, – сказал священник, сходил в кабинет и тут же вернулся с тонкой серебряной цепочкой в руке. На ней висел крохотный круглый медальон, тоже серебряный, с изображением дерева. С обратной, покрытой золотом, стороны была выдавлена древняя руна. – Такие носили друиды еще во времена империи Камня. Считается, что каждую монетку благословила Госпожа-в-Маске, а потом сам Персис Альбитан. – Он застегнул цепочку на шее фехтовальщика и спрятал медальон под его рубашкой. – Никогда не снимай ее, мой мальчик.
– Спасибо, Эрмал. Правильно ли я понял? Ты больше не считаешь мои сны игрой разума?
– Не знаю, – развел руками священник. – Эти существа описаны в древнейших сакральных свитках, там их называют Дежем-Бек. Не слышал раньше?
– Не слышал.
– Возможно, они снятся тебе потому, что ты слышал о них в детстве, в Шелсане. Надеюсь, что так.
– Что это за твари?
– Зависит от того, как к ним отнестись. Для тех, кто поклоняется Истоку всей Гармонии, Дежем-Бек – это люди, которые вступили на путь мрака, предались злу в обмен на огромную власть. В одних свитках их называют некромантами, в других – пожирателями душ. В переводе с древнего языка «дежем-бек» значит просто «ненасытные вороны». В других записях, оставленных, скажем так, философами, не пришедшими к пониманию Истока, Дежем-Бек описываются как люди, достигшие невероятно долгой жизни, а также силы и красоты, недоступных обычному человеку.
– Красоты? – рассмеялся Мулграв. – Ну нет, чешуя пока не в моде.
– Во сне тебе явилось их духовное обличье. Слышал когда-нибудь о державе Краноса?
– Разумеется, – ответил фехтовальщик. – Это какая-то ваза из незапамятных времен.
– Нет, не ваза, – возразил Эрмал. – Некоторые полагают, что это хрустальный шар, через который человеку открывается будущее. Другие утверждают, что раньше она была навершием магического меча. Я даже слышал версию, по которой держава – отрубленная голова некроманта. Считается, что Дежем-Бек – хранители державы, благодаря ей становились почти бессмертными.
– Я не очень-то верю в волшебство, – признался Мулграв, – но не спорю с теми, кто верит. Вера успокаивает, а иногда дает силы, чтобы помочь другим. Однако я не раз был свидетелем чудовищного зла, которое творили во славу Истока, и ни разу не видел чуда.
– Понимаю, – сказал Эрмал Стэндфаст, – и не стану спорить. Но до меня дошел слух, что держава Краноса находилась в Шелсане. Ее нашли рыцари Жертвы.
Мулграв вздохнул.
– Отец рассказывал, что в Шелсане сокрыта великая тайна. Но каких только сказок он не рассказывал! Он говорил, что людям необходимо научиться любить, что любовь питает мир и превращает врагов в друзей. Интересно, продолжал ли отец верить этому, когда рыцари уничтожали все, что он любил?
– Надеюсь, что да, – тихо сказал Эрмал.
Эрмал Стэндфаст был священником уже двадцать два года. Его любил весь город за кроткие, остроумные проповеди, за то, что он никогда никого не осуждал. Его слава целителя гремела по окрестностям Шелдинга, и многие прихожане были обязаны жизнью его умению готовить целебные отвары. Именно поэтому Гэз Макон привез к нему умиравшего Мулграва.
В общем, священнику следовало если не гордиться, то радоваться тому, что он достиг за последние двадцать с небольшим лет.
Но даже если Эрмала и посещали подобные мысли, теперь ему не удавалось удержать их при себе. Переполненный горечью, он сидел у камина в крошечной гостиной. Мулграв давно спал наверху, и весь дом, если не считать несколько рассохшихся скрипучих половиц, погрузился в тишину.
– Ты хуже вора, – сказал Эрмал вслух. – Жалкий слабак, трус и лжец.
Он уселся в кресле поглубже и поправил плед, укрывавший слабые плечи. На глаза навернулись слезы.
Эрмал неплохо разбирался в травах, но все его лекарства готовились из ромашки и яблочного уксуса, иногда с щепоткой горчицы. Никакого медицинского воздействия эти снадобья не оказывали. Талант Эрмала шел изнутри. Он лечил наложением рук. Закрыв глаза, он видел недуг, и либо выгонял его, либо увеличивал защитные силы организма, чтобы тот сам справился с болезнью. Сначала Эрмал держал свой дар в тайне, не из страха, больше из-за врожденной застенчивости и желания остаться незамеченным. Он не хотел, чтобы на него показывали пальцем, не хотел быть особенным, отличаться от других. В детстве он хотел просто забыть о даре. Но с возрастом Эрмал все больше склонялся к духовному пути и пришел к выводу, что дар необходимо употребить на благо людям. Вскоре он понял, как это можно осуществить: выдавая свои способности за травничество. Исток, без сомнения, должен простить такую невинную ложь. В конце концов, разве не Исток создал его скромным и стеснительным? Кроме того, отец, такой же стеснительный, как и сын, всегда повторял: «Делай добро в тайне». Он совершал благотворительные пожертвования либо анонимно, либо через доверенное лицо, которое никогда не раскрывало источник денег. «Исток дал нам все, что у нас есть, – говорил он, – и уже то, что люди присваивают себе право быть дарителями, – гордыня».
Эрмал, сделавший эти слова своим девизом, был счастлив тому, что мог проповедовать и врачевать. Любовь прихожан и благодарность исцеленных стали для него наградой.
Все изменилось четыре года назад, когда Искупители арестовали старого Тэма Фарли.
Это воспоминание разбередило неугасшее чувство вины. Тэм жил один, на ферме неподалеку от Шелдинга. Однажды, пятнадцать лет назад, Эрмал зашел к нему в гости. Стоял жаркий летний денек, и священник решил совершить обход тех прихожан, которые не хотели или из-за старческой немощи не могли прийти на службу. Большинство людей радовались его приходу, лишь некоторые, кто не интересовался религией, отмахивались.
Так Эрмал дошел до домика Тэма. Несколько лет назад старый дом сгорел дотла. Вскоре ферма перестала приносить доход, и Тэм, продав лучшие поля соседу, стал жить в домике рядом с обгоревшим остовом, в компании петуха и двух дюжин несушек. Домик был ладный и чистый, входная дверь сохла, покрытая свежим слоем зеленой краски. Священник постучал.
Вскоре Тэм открыл дверь. Высокий, ссутулившийся от времени, старик отбросил с лица длинные, неухоженные, седые волосы. Его глаза, несмотря на прорезавшиеся вокруг глубокие морщины, были ярко-голубыми, нетронутыми годами. Это были глаза умного юноши, которому все еще интересна жизнь, ее чудеса и опасности.
– Я давно жду твоего прихода, священник, – сказал он. – Ты уже готов?
– К чему? – не понял Эрмал.
– К воспитанию твоего дара. К полету в небо, без тянущей вниз пустой оболочки. К тому, чтобы видеть мир глазами души.
– О чем ты говоришь?
Тэм посмотрел на Эрмала исподлобья и ухмыльнулся.
– Я знаю, кто ты, – заявил он. – Знаю, что ты умеешь. Чувствую, когда ты обращаешься к магии. Ты вылечил Баба Фаста, забрал у него опухоль, взял ее на себя. Долго же ты искал способ избавиться от этой мерзости. Не переживай, собака и сама бы скоро издохла.
Эрмал пришел в ужас. Баб Фаст умирал от опухоли в желудке. Священник прежде не сталкивался с такими тяжелыми болезнями. Обычно, взяв на себя чужой недуг, он хворал несколько дней и затем приходил в себя, но в этот раз все пошло не так. Опухоль начала расти в его теле. Эрмал понял, что умрет, и, испугавшись, перенес болезнь на старую псину, побиравшуюся по городу, ощутив при этом гораздо меньшие муки совести, чем ожидал. Собака сдохла на следующий день. Но откуда Тэм узнал?
Эрмал стоял в дверях, лишившись дара речи.
– Не волнуйся, приятель. Я никому не скажу. Заходи, побеседуем.
Вспомнив, что было дальше, Эрмал вздохнул. Тэм накормил гостя и рассказал, что тоже получил дар от Истока. Он мог общаться с умершими, иногда предсказывать будущее и покидать собственное тело. Этому за несколько лет обучился и Эрмал. Сначала они летали вместе: в первые путешествия душе легко заблудиться в пустоте. Но вскоре Эрмал начал улетать в одиночку, воспаряя к звездам, проносясь над далекими странами и невероятными городами, замирая у скалистых гор и пересекая огромные океаны.
Они с Тэмом даже присутствовали на подписании договора, который должен был положить конец разногласиям среди знати. Король наконец согласился передать часть полномочий Великому Совету, члены которого должны были выбираться из народа. По всей стране устроили великие празднества. Король в великолепном плаще цвета небесной лазури вступил в Дискуссионную Палату. За ним проследовали лорды Бакман и Винтерборн. Четыреста членов совета встали и учтиво поклонились пришедшим. Король сел на раззолоченный стул. Люден Макс принес договор и протянул правителю.
– Наконец-то перестанет литься кровь, – шепнул Тэм. Эрмал ощутил, как рядом с ними, под стропилами Палаты, появляется что-то холодное, чуждое.
– Бежим! – крикнул Тэм.
В домике Тэма Эрмал с трудом поднялся на ноги.
– Что произошло? – спросил он.
– Мы не одни обладаем талантом, Эрмал. Лучше избегать ненужных встреч.
Это были лучшие дни в жизни Эрмала. У него появился друг, с которым можно было свободно говорить на любую тему, и учитель, который знал, как развить природный дар, и помогал это сделать.
Тэм так и не стал посещать церковь. Он вообще редко выходил из дома, но многие приходили к нему сами, просили предсказать будущее или связаться с умершими родственниками.
Сверхъестественные способности Тэма стали причиной его гибели. Из-за них же Эрмал узнал свое истинное лицо.
Четыре года назад, когда король аннулировал договор и гражданская война только началась, в Шелдинг прибыло несколько Искупителей. Вскоре четверых, включая Тэма Фарли, арестовали и обвинили в колдовстве. Испугавшись за свою жизнь, Эрмал сбежал и, ускакав в торговый город Рицдел, поселился в таверне. С помощью своего дара он видел, что происходило с его другом. Два дня Тэма пытали, но он не назвал имен. Ему переломали пальцы, поджигали пятки. Он кричал от боли, но молчал. Трое других были обычными фермерами, которые приходили к Тэму за предсказаниями. Их тоже пытали. Всех четверых приговорили к сожжению на костре.
В день казни к собравшейся толпе вышел Искупитель и спросил, знает ли кто причину, по которой обвиняемых не следует сжигать. Все промолчали. С тех пор чувство вины камнем лежало на сердце Эрмала.
Ибо когда дух священника парил рядом с обреченными, Тэм поднял глаза и увидел его. Одними губами старик произнес: «Я прощаю тебя». Прощение Тэма жгло сильнее, чем любая пытка, которую Эрмал мог вообразить.
За четыре года ничто не изменилось.
– Я должен был заступиться за тебя, Тэм, – прошептал он. Теперь на его сердце лег новый груз. Эрмал прекрасно знал, о ком говорил Мулграв. И все же священник сказал фехтовальщику не всю правду. Новыми Дежем-Бек были Искупители, и Эрмал Стэндфаст очень хорошо знал всю степень их могущества.
Да, он отдал Мулграву амулет, который защитит его дух от нападения, но не предупредил, откуда исходит опасность.
По щекам священника потекли слезы.
– Ты малодушный трус, – сказал он вслух.
3
Прижавшись к земле, Тайбард Джакел крепко обнимал свою винтовку. Он осторожно полз через подлесок, уже не думая о том, что зеленый форменный мундир перепачкается в грязи, а на серебряной нашивке – оленёнке в терниях – появятся пятна грязи. Мундир давно уже был замусолен, изорван и криво заштопан. Два года назад он гордился новой формой, мечтал доказать, что достоин ее. Тайбард стоял в строю рядом с Каммелем Бардом и Банни Ахбайном, готовясь присягнуть королю и отправиться из Эльдакра на битву со злодеями-договорщиками. В голубом небе сияло радостное солнце, играл оркестр. Собравшиеся на улицах толпы приветствовали своих героев.
Тайбард подавил тоску и оглядел распростершийся перед ним спуск в долину. Не выпуская винтовку из рук, он пополз дальше. Раздался выстрел. Тайбард быстро опустил голову, выругался, напоровшись левой щекой на курок. Он лег между двумя кустами и осмотрел поросший лесом склон напротив. Несколько крупных валунов создавали неплохие укрытия. Тайбард посмотрел вниз, в долину, где под огнем залег отряд разведчиков пехотной роты Второго Королевского полка. Двоих уже подстрелили – значит, за камнями неплохие снайперы, – восемь оставшихся пытались скрючиться за тем скудным укрытием, которое могла предоставить пустынная долина. Тишину нарушил второй выстрел. Все остались целы. У разведчиков не было мушкетов, а отстреливаться пистолетами на таком расстоянии нет смысла.
Взгляд Тайбарда был прикован к противоположному склону, где из-за огромного валуна у кромки леса поднимался едва заметный дымок. Он лег поудобнее и взял ружье на изготовку. Винтовка была красива: приклад из полированного ореха поражал воображение изящной резьбой и серебряными инкрустациями. Гэз Макон заказал у легендарного Эмберли всего двадцать таких винтовок. Каждая стоила больше, чем небогатый варлиец, вроде Тайбарда, мог заработать за десять лет. Тайбард не расставался с винтовкой, даже на ночь клал ее рядом с собой. Однажды в Баракуме один из двадцати снайперов напился, а когда проснулся утром, обнаружил, что его ружье украли. Генерал велел его повесить.
Тайбард упер приклад в плечо и замер. Снайпер договорщиков залег чуть дальше двухсот шагов. Из обычного мушкета с такого расстояния попасть невозможно. Из нарезной винтовки Эмберли придется постараться.
Договорщик приподнялся, установил мушкет и выстрелил в долину. Тайбард не шевельнулся – он считал. Вражеский снайпер быстро поднялся, затем три секунды целился и, когда выстрелил, рухнул на землю перезаряжаться.
Тайбард взвел курок и навел винтовку на камень.
Договорщик поднялся. Тайбард выдохнул, прицелился и выстрелил. Снайпер дернулся, выронил мушкет и упал за камень, исчезнув из виду. Тайбард встал, перезарядился, взвел курок и покинул укрытие. Солдаты в долине начали громко его приветствовать.
Не отвечая, Тайбард спустился и направился вперед. Из-за булыжника выскочил второй договорщик с мушкетом наперевес. Тайбард упал на колено. Пуля просвистела мимо, он выстрелил в ответ. Заряд попал договорщику в переносицу, его ноги подкосились, и он рухнул на спину. Тайбард неторопливо перезарядил винтовку и полез вверх по склону. Первый снайпер был мертв, пуля разорвала ему горло. Тайбард вздохнул и подозвал разведчиков. Когда те подошли, он приказал взять мушкеты и обыскать трупы.
Солдаты с радостью подчинились, тщательно проверив все карманы, прежде чем снимать пояса и ботинки.
Тайбард сел на соседний камень и стал вытирать дрожащие руки о перемазанные в грязи, некогда клетчатые, штаны.
– У тебя лицо в крови, – сказал севший рядом Джейкон Галоглас, девятнадцатилетний парень с юга, за пять лет военной службы успевший принять участие в шести ключевых битвах и бесчисленных стычках.
Тайбард обернулся на бледное лицо приятеля.
– Укололся о курок, пока подползал, – ответил он.
– Первый выстрел – хоть куда. Но долго же ты готовился.
– Потому и выстрел хоть куда.
– До весны серьезных заварушек уже не будет, – заявил Галоглас. – Нам повезло, нас разместили в Баракуме. Там недурные шлюхи. Уже знаешь, куда вас Серый Призрак отправит?
– Хорошо бы, домой, – ответил Тайбард, прислонил винтовку к камню и закрыл глаза.
Руки мерзко воняли порохом. Кровь из царапины на щеке размазалась по ладоням.
– Да, до севера война не дошла, – согласился Джейкон. – Там, наверно, хорошо. У тебя, небось, осталась подружка?
– Нет.
– У меня тоже нет. После стольких шлюх не тащить же домой заразу?
Тайбард хмуро смотрел на мертвого договорщика, молодого, младше Галогласа, с невинным, детским лицом.
– Ты, наверное, лучший стрелок на свете, – продолжил Джейкон. – Сам такой шустрый или ружье?
– Наверное, и то, и то понемножку.
– Ну ладно. Пора завершать обход. Спасибо тебе, Джакел. Уже второй раз меня за подтяжки из пропасти вытаскиваешь.
– В другой раз – твоя очередь.
Галоглас собрал семерых солдат, и вскоре они скрылись в лесу. Тайбард еще немного посидел над мертвыми договорщиками, затем встал и отправился дальше.
Пошел дождь. Тайбард вытащил из кармана мятую фуражку и накрыл ей замок винтовки. Вскоре дождь превратился в снег.
У Тайбарда мерзли ноги, но он не замедлил шаг.
Оба договорщика уже никогда не будут мерзнуть.
Через час снайпер прошел три мили до лагеря, доложился дежурному сержанту Ланферу Гостену и направился к палаткам, занимаемым полком Гэза Макона. Тайбард посидел у костра и, согрев руки, нырнул в пустую палатку, которую делил с Каммелем Бардом и Банни Ахбайном. Снайпер стянул промокший насквозь мундир и начал рыться в заплечном мешке в поисках запасной шерстяной рубахи, купленной прошлой осенью в Баракуме. Уже заношенная до дыр, она оставалась очень теплой. Натянув ее, Тайбард поправил висевший на шее медальон – золотую пулю, оплетенную серебром. Как он гордился год назад, когда выиграл ее! На состязаниях присутствовал сам король с сыновьями. Приз вручил командир Тайбарда, генерал Гэз Макон. Тайбард не ожидал победы. После стрельбы стоя он шел всего лишь на седьмом месте.
От входа в палатку сквозило. Тайбард заправил рубаху и натянул сверху влажный мундир.
«До весны серьезных заварушек уже не будет», – сказал Галоглас.
Тайбард надеялся, что его друг не ошибся.
В обнимку с винтовкой снайпер завернулся в одеяло и попробовал уснуть. Он надеялся увидеть во сне горы, но вместо этого Тайбард снова очутился на поле Нолленби, сразу после битвы. Как и в жизни, за ним гнались уланы, но сейчас бежать быстро не удавалось, ноги отяжелели, ботинки увязали в грязи.
Он оглянулся. Уланские кони почти настигли его. На них сидели не люди – вместо голов на него скалились черепа.
Преследование прекратилось. Черепа были нанизаны на шесты для мишеней, как в Баракуме, когда Тайбард выиграл золотую пулю. Мишени медленно сползали по смазанным жиром шестам, а стрелки старались попасть, пока они не достигли земли. Сейчас других стрелков не было. Тайбард стоял в окружении мишеней. Вдруг черепа завертелись и начали обрастать плотью. Тайбард выбрал один и прицелился. Это был тот парнишка, договорщик, погибший в долине. Он поднял глаза на стрелка, заплакал и выкрикнул имя Тайбарда.
Тайбард проснулся в холодном поту.
– Тайбард Джакел!
Снайпер потряс головой. Кто-то действительно звал его. Он выпутался из одеяла и вылез из палатки. Солнце садилось, ротные повара разводили костры. Дородный дежурный сержант беседовал с молодым уланским офицером из Второго Королевского. Тайбард неуклюже отсалютовал.
– Надо же! – раскатисто хохотнул чужой офицер. – Вблизи вы не шибко смахиваете на легендарного стрелка.
Высокую стройную фигуру офицера безукоризненно облегал синий с золотом, сверкающий чистотой камзол. Даже ботинки были начищены до блеска. Офицер протянул руку, в ней блеснуло золото.
– С благодарностью от лорда Ферсона, – сказал он, отдавая монеты Тайбарду.
– За что это, сир?
– За спасение дозорных. Лорд Ферсон был более чем впечатлен вашей меткостью. Второй выстрел был великолепен.
– Вы видели, сир?
– Да. Уланы лорда Ферсона была неподалеку, на дальнем склоне. Примите мои поздравления.
Офицер удалился, тщательно огибая многочисленные лужи.
– Неплохо получилось, Джакел, – сказал Ланфер Гостен.
– Какого дьявола они сами не вытащили собственных людей? – спросил внезапно разозлившийся Тайбард.
– Наверное, боялись запачкать мундиры. Но, что важнее, зачем тебе-то это понадобилось?
– Не понимаю вас, сержант.
– Нет, сынок, понимаешь. – Ланфер положил руку Тайбарду на плечо. – Да, тебе приказали прикрывать разведчиков и убирать снайперов. А также избегать излишнего риска. Согласно твоему же докладу, по первому ты стрелял из укрытия, по инструкции. Затем ты вышел на открытое место, прекрасно зная, что их снайперы работают парами. О чем ты только думал?
Тайбард пожал плечами.
– Хотел его выманить и покончить с этим поскорее. Вот и все.
Ланфер Гостен внимательно посмотрел Тайбарду в глаза.
– Покончить, да? Знаешь, ты не один тут такой, мы все устали.
– О чем вы?
– Сам знаешь, о чем. Ты и сам встречал солдат, которым уже все равно, живы ли они. Это заметно во взгляде. А потом, в какой-нибудь нелепой стычке, они выходят из укрытия. И все, с ними покончено.
– Я не такой, – сказал Тайбард. – Я хочу жить. Хочу вернуться домой, в горы.
– Не забывай об этом, Джакел. Мне до смерти надоело хоронить эльдакрских ребят.
Сержант ушел. С нависшего неба повалил снег. Вернувшись в палатку, Тайбард пристегнул к винтовке ремешок, повесил ее за плечо и пошел в рощу набрать хвороста. Неподалеку другие солдаты занимались тем же. Некоторых он не знал, в последнее время переведенных из других полков становилось все больше. Другие, знакомые, дружески кивали. В несколько заходов он набрал достаточно хвороста на ночь, свалил в кучу у палатки и снова развел костер. В офицерских шатрах ставили железные жаровни и жгли уголь, дабы ненароком не застудить высокородные кости. Рекрутам вроде Тайбарда, Каммеля и Банни приходилось обогреваться чем придется. Палатки солдат шили из дешевой рогожи. Она почти не мешала дождю поливать спящих внутри людей.
Но, думал Тайбард, устраиваясь у огня, скоро их расквартируют по городам. Война затихнет на зиму, и можно будет отдохнуть.
Он боялся даже мечтать о том, что Серый Призрак поведет их домой.
Сухой хворост быстро разгорался. Когда на Тайбарда накатила первая волна тепла, он поежился. Уже стемнело, но ни одной звезды на небе не было. Из тени вынырнула большая, плечистая тень и рухнула у костра. Тайбард поднял глаза на бородатое лицо Каммеля Барда.
– Договорщики отступили, – сказал Каммель. – Значит, мы победили. Еда есть? – спросил он, прислонив ружье к палатке.
– Еще нет. Где Банни?
– Ланфер прикрепил его провожатым к каравану с провизией. Похоже, сегодня немало снега наметет.
– Ничего мы не победили, – сказал Тайбард. – В этот раз никто не победил.
Каммель откинул тяжелый шерстяной капюшон и провел рукой по густой рыжей шевелюре.
– Но мы же не отступили?
– Откуда нам знать? – пожал плечами Тайбард. – Говорят, линия фронта растянулась на девять миль. Может, кто и отступил. К тому же, кто вправе решать?
– О чем ты?
– Кто вправе решать, кто победил, а кто повержен? Помнишь Авондэйл? Там все было просто. Мы кинулись в атаку – они побежали. Мы захватили их пушки. Вот что такое победа. А теперь мы кидаемся в бой, убиваем друг друга, а потом препираемся, кто победил.
От костров потянуло запахом еды, солдаты потянулись к лагерю. Тайбард знал, что вкус будет хуже, чем запах. Опять жидкая похлебка и черствый хлеб. Он встал и переложил ружье Каммеля в палатку.
– Ты был в деревне? Каммель покачал головой:
– Там Искупители, допросы… Никого не пускают. Все равно, сомневаюсь, что там осталось много еды. Договорщики наверняка забрали все, что могли унести.
Они посидели в тишине, наслаждаясь теплом костра.
– Помнишь Жэма Гримо? – спросил вдруг Каммель.
– Да, часто вспоминаю, – признался Тайбард и внимательно посмотрел на друга. – Ты же не любил его?
– Я этого не говорил.
– Он был ригантом. Ты всегда их ненавидел. Я однажды сказал, что твоя бабушка из ригантов, так ты чуть драку не затеял, помнишь?
– Я был мальчишкой! – возмутился Каммель. – Но старик Жэм мне всегда нравился. Помнишь тот день? Я думал, что такое бывает только в сказках. Смел всех стражников, стащил Мэв прямо с костра… – Каммель вдруг резко оглянулся на ротных поваров. – Помираю с голода, – заключил он.
– Еще не готово.
– А очередь уже собралась.
– Давай подождем Банни. Он должен скоро прийти.
Снова наступила тишина. Тайбард глядел на всполохи пламени, вспоминая день, когда Жэм Гримо помешал казнить Мэв Ринг. Такое невозможно забыть. Одинокий ригант ради спасения любимой выступил против всех. В тот день Жэм казался неуязвимым великаном. Шутя раскидав стражников, он выхватил огромный меч и убил трех рыцарей Жертвы. С Мэв на руках ему почти удалось добежать до верхних ступеней лестницы ко входу в собор. Но подоспели стрелки. Тайбард вырвался из толпы, кинулся на ближайшего, сбил ему прицел. Когда выстрелили остальные, Жэм обнял Мэв, заслонив ее от пуль. Весь залп пришелся по нему.
Гибель героя. Такое не забыть даже в разгар войны, в океане смерти.
– Пришел наконец-то, – воскликнул Каммель, вскочив на ноги.
Невдалеке показался стройный силуэт Банни Ахбайна. Он торопливо подошел, сел на корточки и протянул руки к огню.
– Вы не поверите!
– Что случилось? – спросил Каммель.
– Лорд Ферсон вызвал Серого Призрака на дуэль. Завтра они стреляются.
Мулграв хорошо знал, что Гэз Макон не из тех, кто легко теряет голову. Он был импульсивным, но редко шел на поводу у собственных чувств. Теперь, когда его охватила холодная ярость, он молча мерил шагами закопченные руины, некогда принадлежавшие мятежному графу. В золотистых волосах отразились отблески костра, и на мгновение Мулграву показалось, что перед ним – тот же неестественно красивый мальчишка, которого когда-то далеко на севере, в землях Мойдарта, он обучал военному искусству. Он окреп за годы военной службы, но оставался стройным, хотя с лица исчезла свежесть юности. Но, в двадцать с небольшим, Гэз четыре года провел на войне. Его лицо осунулось, взгляд разноцветных глаз стал еще острее. Маленький белый треугольник шрама резко выделялся на загорелой щеке. Гэз снял расшитый серебром серый камзол и бросил его на сломанный диван. Воротник и манжеты его белой рубашки были покрыты пятнами от порохового дыма.
