Текст книги "Оседлавший Бурю"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Гэз грустно улыбнулся и покачал головой. Ни приветствия, ни слова о том, как дела в Эльдакре.

Он сунул письмо в карман, подошел к маленькому зеркалу на стене и старательно завязал белый шейный платок, тоже шелковый, купленный в столице четыре года назад, кода жизнь казалась неизмеримо проще. Он осмотрел свое отражение: великолепный голубой камзол, расшитый серебряной нитью, белая шелковая рубашка с кружевным воротником и манжетами, серые бриджи, начищенные до блеска ботинки – одежда напоминала о спокойных временах, балах и вечеринках, театрах и званых обедах. Однако лицо не давало обмануться: впалые щеки и усталые, повидавшие слишком много глаза говорили сами за себя.

«При первой возможности сложи с себя полномочия и возвращайся в Эльдакр».

Как бы это было заманчиво! Гэз поправил шейный платок и отошел от зеркала. Солдат поднял огромную голову и вильнул хвостом.

– Нет, сегодня ты останешься здесь, приятель, – сказал Гэз, похлопав пса по загривку.

Все же Солдат увязался за ним, и его, яростно лающего, пришлось загонять обратно в дом. Ждавшие снаружи Тайбард Джакел и Каммель Бард отсалютовали.

– Из дома пишут? – спросил Гэз, выходя на главную улицу. Джакел, с ружьем наперевес, поравнялся с генералом.

– Уже месяц не пишут, сир. Зима, говорят, суровая.

– Наши зимы лучше, чем оставаться здесь.

– Это верно, сир.

– Вы сохранили золотую пулю? – полюбопытствовал Гэз.

– Да, сир. – Тайбард похлопал себя по груди. – Давненько это было.

– Неплохое было время, Джакел.

Они миновали мост, даже не оглянувшись на него.

В дом мэра уже начали прибывать гости. Гэза встретила его жена, невысокая и когда-то очаровательная женщина с грустным лицом. Гэз поклонился и поцеловал ее руку. Она провела его в гостиную, где собралось примерно двадцать человек. От небольшой группы отделился хозяин и поклонился. У него было красное лицо и, что удивительно, учитывая повсеместную нехватку еды, изрядный запас лишнего веса.

– Добро пожаловать, генерал, – сказал мэр, улыбнувшись одними губами. – Очень рад вас видеть. Позвольте представить вас моим друзьям, полагаю, с некоторыми вы уже знакомы.

Гэз последовал за ним, здороваясь и пожимая протянутые руки. Пока он справлялся, хотя и чувствовал себя не в своей тарелке. Генерал не собирался оставаться надолго. Прием был организован в спешке, чтобы почтить прибытие Кордли Лоэна. Гэз не мог отказаться прийти, не нанеся ему еще одного оскорбления.

Лоэн, облаченный в расшитый малиновый камзол, расположился у камина, в окружении знатнейших горожан. Они улыбались, кивали, ловили каждое его слово. Рядом стояла его дочь, в великолепном одеянии из зеленого атласа.

Мэр подвел Гэза к Лоэну, который, заметив их, сощурился, не прекращая улыбаться.

– Добрый вечер, генерал Макон, – сказал он.

– Добрый вечер. Надеюсь, у вас все в порядке.

– Насколько это возможно в эти ужасные времена, – сказал он. – Вы, конечно, помните мою дочь, Корделию.

– Да, сир.

Гэз встретился с ней глазами и почувствовал, как внутри все сжалось. Девушка даже не попыталась скрыть свою неприязнь.

Нависла неловкая пауза. Гэз не смог придумать, что сказать. В конце концов толстый мэр пробормотал что-то невразумительное, кто-то из гостей заговорил о погоде, и неприятные мгновения миновали.

Как только представилось возможным, Гэз отошел к столу, где стояла огромная чаша с пуншем, и, чувствуя себя последним дураком, зачерпнул себе чашечку.

– Кого вы собираетесь вызвать на этот раз, генерал? – спросила внезапно появившаяся Корделия. – Может быть, мэра?

Гэз покраснел, но взял себя в руки.

– Я надеялся на более спокойный вечер, – ответил он, – хотя и рад тому, что вы предоставили мне шанс извиниться за свое поведение.

Выражение ее лица чуть смягчилось, но ненамного.

– Я слышала, вы дрались с лордом Ферсоном.

– Несмотря на это, я не дуэлянт, – сказал он. – Я не желал этой дуэли, лорд Ферсон сам вызвал меня.

– Мне говорили совсем другое, – заметила она, зачерпнув себе пунша.

– И что же вам говорили? – спросил Гэз.

Корделия сделала глоток из своего бокала. Гэз сделал глубокий вдох и вознамерился любой ценой сохранить спокойствие, хотя это становилось все сложнее. Он не мог оторвать взгляда от ее губ, шеи, молочной белизны ее кожи…

– Там, откуда вы родом, принято глазеть на женскую грудь? Гэз вздрогнул и покраснел, отчего на его щеке отчетливо проступил маленький треугольный шрам.

– Я… прошу прощения. Откровенно говоря, в женской компании я не лучший собеседник. Я сразу превращаюсь в левшу на обе ноги, причем с манерами деревенского дурачка.

– Видимо, ваша мать была очень суровой женщиной, раз вы так страшитесь женского общества.

– Ее убили, когда я был еще младенцем. Отец не женился во второй раз.

– Как же вы боретесь с этой бедой, генерал? Без сомнения, такой представительный мужчина, как вы, нередко общается хотя бы с женщинами определенного сорта.

Гэз потрясенно посмотрел ей в глаза и с изумлением понял, что она его дразнит. Однако в ее голосе больше не было открытой вражды.

– Я никогда не искал общества подобных женщин, – ответил он.

Корделия искренне изумилась.

– Верно ли я поняла, что вы чураетесь общества не только светских, но и всех прочих женщин? Означает ли это, что легендарный Серый Призрак, бесстрашный кавалерийский генерал, – девственник?

– Да, – ответил он, заливаясь краской.

– Вы что, не умеете лгать? – смягчилась она. – Это любимое мужское занятие.

– Умею. Зачем вы хотите, чтобы я вам лгал?

– Дело не в том, что я этого хочу. Опыт показывает, что мужчины хвастливы и полны нелепого тщеславия. И я не могу припомнить, чтобы мужчина вот так просто признался в собственной неопытности.

– Это было не так уж просто.

Она подняла на него взгляд и тут же отвела глаза.

– Может ли быть, что вы из тех, что предпочитают мужскую компанию… в любом деле? Меня бы это не удивило.

– Зато это удивило бы меня, – рассмеялся Гэз. – Будь все так, как вы говорите, я сомневаюсь, что вы производили бы на меня столь сильное впечатление.

Настал черед Корделии краснеть, но она быстро восстановила спокойствие.

– Это было очень галантно, генерал. Особенно для мужчины, который утверждает, что не умеет общаться с женщинами.

– Сам не знаю, что меня на это подвигло.

– Я слышала, вы с севера. Говорят, там очень красиво.

– Да, это прекрасная земля, полная величественных гор и прозрачных озер. Надолго вы приехали в Шелдинг?

– Думали, что надолго, но отец получил новые приказы. Мы уезжаем через четыре дня.

– Мне очень жаль.

– А мне нет, – отрезала она. – Я давно хотела домой.

– Да, конечно.

– Приятного вам вечера, генерал, – сказал Корделия, кивнула на прощание и удалилась.

Гэз допил пунш, который оказался слишком сладким на его вкус, нашел мэра, поблагодарил его за гостеприимство, объяснил, что его ждут неотложные дела в полку, и ушел. Джакел и Бард дожидались у ворот.

Мулграв ожидал его возвращения в доме.

– Как все прошло, сир? – спросил он.

Тут из задних комнат с лаем вылетел Солдат, изо всех сил размахивая хвостом. Гэз наклонился и потрепал пса по загривку:

– Тихо, тихо, успокойся.

Наконец пес утих и улегся у ног генерала, севшего у камина.

– Это было занимательно, – сказал Гэз.

– Она там была?

– Да, была. Она очаровательна, Мулграв. А я почти не запинался в разговоре.

– Вы снова увидитесь? – невинно спросил фехтовальщик. Гэз поднял взгляд на друга.

– Что вас беспокоит, Мулграв? Фехтовальщик вымучил улыбку и развел руками:

– Сейчас не лучшее время влюбляться сир. Мы окружены врагами.

– Не беспокойтесь, мой друг. Они с отцом уезжают через четыре дня. У генерала-интенданта новый приказ.

– Мне казалось, он должен был остаться на месяц, чтобы наладить работу складов.

– Да, мне тоже. Но такова армейская жизнь, Мулграв.

– Армейская жизнь, – повторил фехтовальщик и с сомнением покачал головой. – Дело не в армии и не в войне. Вы были бы в большей безопасности, если бы пошли сейчас на Людена Макса. Тогда мы бы точно знали, где находится враг.

Корделия терпеливо ждала, пока престарелая служанка боролась с двадцатью жемчужными пуговицами на спине платья, красивого, но такого непрактичного! Не будь у нее служанки, пришлось бы снимать с помощью ножа. Корделия не преминула сообщить это отцу, когда он покупал платье.

Он только рассмеялся.

– В этом весь смысл, дорогая! Платья, которые легко снять, носят одни крестьянки. А такое может позволить себе только богатая женщина.

И все равно, Корделия считала это глупым. Красивые пуговицы с равным успехом можно разместить и спереди.

– Никак не расстегивается, – пропыхтела миссис Бродли. – Вы уж простите, что я так долго вожусь.

– Ничего, Мара. Попробуем снять его так. – Корделия отстегнула рукава и с помощью служанки попыталась высвободиться из платья. Спустя несколько мгновений бесплодных усилий Корделия звонко рассмеялась. – Это не платье, а наказание. Отрежьте эту дурацкую пуговицу.

– Нет – нет, госпожа! – воскликнула миссис Бродли. – Не надо портить платье! Я попробую еще раз.

Корделия услышала в голосе служанки ужас, и ее хорошее настроение испарилось. Если с платьем что-то случится, значит миссис Бродли неспособна расстегнуть пуговицы. Так она может лишиться работы. Они с мужем служили отцу уже двадцать лет, но Корделия сомневалась, что Бродли скопили достаточно денег, чтобы спокойно дожить старость.

– Готово! – радостно воскликнула миссис Бродли. – Встаньте, дорогая.

Вскоре платье лежало на кровати, и Корделия наконец смогла издать вздох облегчения.

– Я в нем едва дышала, – сказала она. – Весь вечер боялась упасть в обморок.

– Вы, наверно, были в центре внимания и потрясли всех мужчин своей красотой.

Корделия села перед зеркалом. Миссис Бродли вытащила из ее волос шпильки и взялась за щетку с серебряной рукоятью.

– Вы видели генерала Макона? – спросила девушка, пока служанка расчесывала ее волосы.

– Неприятный юноша, – ответила миссис Бродли. – Мистер Бродли рассказал мне о том, как непочтительно он повел себя в прежнем доме.

– Да, да, но вы его видели?

– Да, госпожа.

– И что вы думаете?

– О чем, госпожа?

– Вы не нашли его представительным?

– Я не думала об этом. Он довольно красивый и хорошо себя держит, хотя, по-моему, ходить повсюду с почетным караулом – это чересчур.

– На него было покушение, Люден Макс недавно послал двух наемных убийц. Но генерал убил обоих.

– Он солдат, солдаты хорошо это умеют, – чопорно возразила миссис Бродли. – К тому же он известный дуэлянт, застрелил лорда Ферсона.

– Неправда, Гэз его не убивал.

– Гэз? Лучше не называйте его по имени в присутствии отца, госпожа. Мистер Бродли сказал, что генералу не слишком понравился этот солдат, он был слишком груб.

– Я знаю, Мара, я все видела.

– Конечно, госпожа.

– Принесите мне халат, пожалуйста, я схожу к отцу.

Вскоре, в белом халате, Корделия спустилась на первый этаж. Ее отец сидел за письменным столом и читал. Корделия вошла и налила себе бокал приятного, хотя и слишком пряного глинтвейна.

– Что читаешь? – спросила она.

– Свежие письма о финансовом положении Южной Кампании. Пришли только сегодня утром.

– Полагаю, ты становишься все богаче.

– Так и есть. Приятно читать, – печально ответил он. – Тебе понравился прием?

– Было лучше, чем я рассчитывала, – пожала плечами она.

– Я видел, ты разговаривала с Маконом.

– Он извинялся за свое оскорбительное поведение.

– Он молод, опрометчив и поступил так, как счел необходимым. – Кордли Лоэн покачал головой и печально улыбнулся. – К тому же он был прав.

Корделия пришла в ужас. Чем можно оправдать такую грубость? Она сделала глоток глинтвейна и села в кресло у камина.

– Я не хочу лишаться твоей любви, девочка, – вздохнул Кордли Лоэн.

– Этого никогда не произойдет.

– Никогда – это слишком долго. Я хорошо заботился о королевской армии, доставал провизию, следил, чтобы не кончались боеприпасы.

– Ну разумеется! Король не мог найти никого лучше.

– Для этого мне приходилось подкупать чиновников и совершать множество недостойных поступков.

– Но такова жизнь, отец. Зачем ты рассказываешь мне все это?

– Чтобы найти деньги на взятки и не опустошить собственные карманы, я перепродавал часть провизии. Продукты, которые закупались офицерами, часто… перенаправлялись.

– Я уверена, ты поступал, как было необходимо. Хватит, отец, не будем об этом!

– Я стал вором, Корделия, и крал уже очень давно. Макон был так груб, потому что не получил от меня то, за что заплатил.

– Зачем ты рассказываешь? Мне необязательно это знать.

– Не знаю почему, но я больше не хочу ничего от тебя скрывать. Наверное, потому что ты единственное, что есть в моей жизни. Ты – все, что после меня останется.

– Прекрати! – вскрикнула девушка и подбежала обнять его. – Не пугай меня так, – сказала она и поцеловала его в щеку. – Ты просто устал, и тебе надо отдохнуть.

Он взял ее руки в свои и поцеловал их.

– Конечно, ты права, как всегда. Я устал и слишком все драматизирую. Все эти годы я был глупцом, и только теперь мои глаза открылись. Не знаю, как я мог быть таким слепым.

Он отвернулся от дочери к окну, за которым виднелся заснеженный садик. Корделия молча смотрела не его искаженное болью лицо – непереносимое для нее зрелище. Единственное, что прежде не менялось в ее жизни, была уверенность в себе, в завтрашнем дне, которую прежде источал ее отец.

Кордли Лоэн вздохнул и провел рукой по волосам.

– Гэз Макон мог убить меня. Учитывая, кто его отец, боюсь, он не испытал бы после этого никаких сожалений.

Радуясь тому, что отец переменил тему, Корделия спросила:

– Его отец – какой-то северный граф, правильно?

– Его отец – Мойдарт, Корделия. Я надеюсь, что твоего слуха не достигли самые вопиющие слухи о его зверствах.

– Я слышала о нем, – ответила Корделия, – и о той легенде, которой он окружен. Но это не может быть правдой. Ни один варлийский лорд не опустится так низко, король не позволит ему.

– Ты не права, – ответил ей отец. – Северные земли славятся бунтарями и повстанцами, и Мойдарт правит по собственному усмотрению с молчаливого согласия короля. Все его пытки и казни, к сожалению, стали частью официальной политики. Впрочем, даже его деяния бледнеют по сравнению с тем, что творится на этой войне.

– Люден Макс совершил много зла, – сказала Корделия. – Но он еще ответит за него.

Кордли Лоэн откинулся в кресле и теребил мочку уха. Он ответил не сразу.

– Не суди о том, о чем не знаешь, Корделия. Не все те зверства… – Он вздрогнул и вполголоса выругался, сильно удивив Корделию, которая никогда не слышала от него таких грубых слов. – Проклятие, девочка, Макс невиновен даже в десятой доле того, что сейчас происходит. Солдаты под королевскими знаменами безжалостно убивают всех без разбора, включая женщин и детей. – На мгновение он замолчал, пытаясь восстановить самообладание, закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул. – Весной я подам в отставку, и мы вернемся в Варингас. А может, отправимся к Среднему морю. Тебе там нравится, да?

– Я думала, ты счастлив в армии. Помнишь, недавно тебе предложили вступить в какой-то орден? Ты сказал, что это большая честь.

– Хватит об этом. Тебе нравится Макон?

– Да, – призналась Корделия.

– Он обречен. У него слишком высокопоставленные враги. Его гибель предрешена.

– Мы наверняка можем что-то предпринять, – встревоженно ответила она.

– Да, – печально согласился Кордли Лоэн, – уехать. Через четыре дня мы именно так и поступим.

– Нет, я не об этом. Его надо предупредить!

– Не в наших силах справиться с тем, что его ждет. Его не спасти, Корделия. Даже чтобы спастись самим, нам придется приложить немало усилий.

– Как ты смеешь так говорить?! – вскрикнула она, отстраняясь. – Это достойно только презрения!

– Как я тебе уже говорил, никогда – это слишком долго, – грустно ответил Лоэн.

***

Хансекер никогда не был, как он сам это называл, «глубокомыслящим» человеком. Его желания были просты, и он редко вникал в то, что требовало долгих раздумий. Разговоры о политике нагоняли на него скуку. Религии он не понимал. Что до любви, то его всегда сбивало с толку, как взрослый сильный мужчина может превратиться в сопливого нытика только потому, что его отвергла какая-то потаскушка.

Для Хансекера мир вообще был на удивление прост. Нужно заработать достаточно, чтобы всегда было, чем набить желудок, нужно построить дом, чтобы укрываться от непогоды, и еще нужно растянуть оставшееся до смерти время как можно дольше. А корму для червей уже все равно. На этом основан мир. Иногда можно и счастья немножко урвать. Но с этим уже как кому повезет.

Сейчас, переставляя ноги по талому снегу, он поймал себя на том, что задумался о жизни. Эти мысли приходили все чаще и тревожили все сильнее. Он знал точный момент, когда все началось.

Когда Жэм Гримо погиб, спасая Мэв Ринг, Хансекер видел, как он бежал по кафедральной площади, сметая попадавшихся на пути стражников своим посохом. За ним бросились четверо рыцарей Жертвы в серебряных доспехах, но Гримо, бросив посох, вытащил из ножен, висевших за спиной, огромный старинный палаш. Два первых погибли сразу, третий полетел в разожженный для Мэв костер, а из четвертого Жэм вышиб дух. Когда он разрезал веревки, которыми связали его любимую, Хансекер кожей ощутил ликование толпы.

Никогда в жизни Жнец не испытывал такого чистого счастья. Оно ниспровергло все его принципы.

Затем появились мушкетеры и подстрелили Гримо. Хансекер бросился к нему, подхватил и опустил на землю. Ничего нельзя было поделать, герой умирал. Тогда Хансекер схватил Мэв за руку и через собор вывел ее в поле. То была минута отважного безрассудства. На это его подвигла не Мэв, а герой, отдавший за нее свою жизнь.

Давно, со времен далекой юности Хансекера не охватывали столь нелепые романтические порывы, и он до сих пор удивлялся себе и своему поступку.

Теперь восстановить в памяти охватившее его тогда чувство уже не получалось. Но в одном сомневаться не приходилось: гибель Жэма навсегда изменила мир Хансекера.

И дело было не в том, что, пока Жэм шнырял по холмам и воровал скот, жизнь казалась интереснее. У Гримо был неповторимый стиль и пылкое сердце – Хансекер и не знал, что ему недостает этого качества, пока не встретил Жэма.

За долгие годы, прожитые на севере, Хансекер лишь дважды сталкивался с ним. В первый раз Гримо увел у него лучшего быка, победителя фермерского конкурса. Хансекер ждал его попытки, наставил вокруг загона ловушек и ночь за ночью сторожил с мушкетоном в руках. Лишь однажды он задремал, а когда проснулся – быка и след простыл. Хансекер собрал людей и тщетно обыскал все окрестности, чтобы, вернувшись на заре на ферму, обнаружить быка на месте, с привязанным к рогу побегом вереска. Как обычно, Хансекер улыбнулся этому воспоминанию.

Во второй раз дело было серьезнее. Мойдарт велел казнить кулачного бойца Чайна Шаду, а Гримо помог ему улизнуть. Хансекер прикинул, куда они пойдут, и залег в засаде.

Но ничего не вышло. Жэм нырнул в реку и миновал засаду под водой, а Хансекер понял, как его провели, только ощутив лезвие ножа, приставленное к горлу. Мушкетон он еще держал в руках, но воспользоваться им не было возможности.

– Будет лучше, Жнец, если ты опустишь эту штуку, – раздался голос Жэма Гримо. – Мне бы не хотелось перерезать тебе горло в такую чудную ночь.

Хансекер улыбнулся воспоминанию. Тогда он медленно опустил мушкетон и обернулся на промокшего Гримо.

– Простудишься, Гримо, – сказал он. – Побереги себя, ты ведь уже не так молод, как когда-то.

– Может быть, я заберу у тебя медвежью шкуру, – парировал Жэм. – Уж она-то меня согреет.

– Для тебя она великовата, сынок. Такой плащ по плечу только мужчине.

Тогда Хансекер думал, что его жизнь кончена. Кроме могучего Чайна Шады с Гримо был еще черноглазый мальчишка с парой пистолетов Эмберли. Хансекер заглянул ему в глаза и понял, что хорошего ждать не приходится. Кэлин Ринг был прирожденным убийцей, Хансекер хорошо таких знал, сам был не лучше. Ждать пощады не приходилось, а из своих в сознании остался только один, узколицый Бойлард Ситон.

Тем не менее Жэм спросил, что они собираются делать. Все знали о том, что слову Бойларда Ситона верить нельзя, да и Жнецу Жэм был не обязан доверять, но Хансекер все-таки предложил забыть об этой встрече. Ситон быстро поддержал его.

– Ну, вот и все, – объявил Гримо.

– Нет уж, будь они прокляты! – воскликнул Кэлин дрожащим от гнева голосом. – Мы их убьем!

Хансекер стоял молча и смотрел на наставленный ему в лицо пистолет.

– Мы никого не убьем! – провозгласил Жэм.

– Им нельзя доверять. Они выдадут нас, как только вернутся в Эльдакр.

– Да. Может быть. Но это им решать, – мягко ответил Жэм, встав между Хансекером и пистолетом мальчишки. – Не превращай убийство в легкое дело, малыш. Жизнь надо ценить.

Кэлин не согласился, но уступил старшему. Чайн Шада перешел мост, а Гримо и Кэлин Ринг скрылись в лесу.

Жнец провожал их взглядом. Мальчишка был прав: самым разумным было бы убить всех на месте. Все же Хансекер понадеялся, что Бойлард Ситон оправдает веру Гримо. Надежда длилась недолго.

– Клянусь Жертвой, я позабочусь о том, чтобы его повесили, а потом помочусь на его могилу! – воскликнул Ситон, как только Гримо и его спутники разошлись.

– Нет, Бойлард, ты дал слово.

– Меня заставили, – возразил он. – Это не считается.

– Считается.

– Ладно, Жнец, делай как хочешь. Я – не ты. Никто не может стрелять в Бойларда Ситона и уйти безнаказанно! Вот уж порадуюсь, когда их вздернут!

– Не думаю.

С этими словами Хансекер вытащил свой серп и воткнул его в грудь Ситона, который и не заметил, как умер.

Всего три встречи: похищение быка, засада у моста и гибель у собора. Несколько брошенных друг другу фраз. И все! Но в мыслях Хансекер постоянно возвращался к Жэму, и эти мысли мешались с сожалением, что они так плохо друг друга знали.

Хансекер спустился в овраг и, тяжело дыша, поднялся с другой стороны, снова ощутив знакомую боль в пояснице.

Он потянулся и свернул с дороги, чтобы отдохнуть. До Эльдакра оставалось добрых пять миль пешком, и Хансекер уже начал жалеть, что отказался переночевать у Арана Подермила. Наконец он отыскал ложбинку и опустился на землю, прислонившись спиной к дереву. Его мысли обратились к Мойдарту. Хансекер никогда не любил его. Мойдарт был не из тех, кто вызывает вдохновение, слишком холодный, слишком замкнутый. Слишком опасный.

«Как и ты, Хансекер», – подумал он.

«Ну и ладно, кем родился – тем и останусь», – возразил он себе.

Мойдарт, который всю жизнь был уверен в своих силах, тревожился. Хансекер не раз видел его в злобе или в ярости, но еще никогда прежде – встревоженным.

Теперь, поговорив с Подермилом, Хансекер понял причину этого.

Они витают в воздухе.

Хансекер поежился, огляделся и провел рукой по седой раздвоенной бороде, как делал всегда, когда нервничал. Мысли о колдовстве не рождали в нем спокойствия. Двадцать лет назад церковь начала гонения на ведьм и колдунов, и по всей земле запылали костры. Хансекер был среди тех, кто выламывал двери и тащил подозреваемых на допросы. В это темное, кровавое время погибло множество невинных людей.

Теперь немногие признавали свою связь с темными искусствами. Хансекер встретил Подермила восемь лет назад, тогда тот славился умением отыскивать пропавшее. Жнецу было велено найти одного насильника и убийцу, но тот залег на дно, и, придя в отчаяние, Хансекер прислушался к совету одного из своих помощников, Дала Найдхама, и обратился к Подермилу. Он не верил в успех, но что угодно лучше, чем возвращаться к Мойдарту, не поймав убийцу.

С перчаткой беглеца в руке Подермил впал в транс, а когда открыл глаза, рассказал о домике в долине, в тени Кэр-Друаха, в шестидесяти милях к югу, и описал, как туда добраться.

Хансекер нашел преступника, отрезал ему голову и привез ее в Эльдакр, не заработав ни гроша. Подермил потребовал за свои услуги ту самую сумму, которую обещали в награду за его поимку: два фунта восемь чайлинов.

Всегда был хитрым мерзавцем.

Когда поясницу отпустило, Хансекер встал и вернулся на дорогу. Что-то все еще продолжало его тревожить, но он никак не мог понять, что именно.

А когда понял, то на долю секунды позже, чем следовало бы.

Почему Подермил отказался пойти с ним?

Удар первой пули, попавшей между лопаток, толкнул вперед. Вторая пришлась в поясницу. Хансекер инстинктивно упал вправо, покатился с крутого обрыва и упал в бурлящую ледяную реку.

Луна скрылась за густыми облаками. Едва удерживаясь на грани сознания, Хансекер выполз из реки в кусты и лишился чувств.

Он очнулся на рассвете. Голова болела, будто по ней ударили молотом, в волосах запеклась кровь. Жнец с трудом поднялся, вспоминая, как попал сюда. Упал? Но тут ему вспомнились выстрелы и все встало на свои места. Хансекер с трудом развернул медвежью шкуру – порванная рубаха была в крови, а деревянная рукоять двуствольного пистолета расколота второй пулей на две части. От рукояти пуля срикошетила и оцарапала ему бок.

Высматривая убийц, Хансекер вгляделся в кромку леса – никого. Он встал, крякнув от боли, и снял медвежью шкуру. От длинной двойной кольчуги, идеально подогнанной под его плечи, отвалилась расплющенная пуля. Пара внешних колец промялась, внутренний слой спас ему жизнь.

Злой, в ссадинах и синяках, Хансекер накинул шкуру обратно. Он пойдет в Эльдакр, но сначала завернет домой.

И захватит свой серп.