Текст книги "Король Пинч"

Автор книги: Дэвид Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

17. Встречи

Пинч пронесся по дворцовым залам, оставляя за собой шлейф из перешептываний и изогнутых бровей. Вожак мошенников не обращал на них внимания. Дело было не в том, как он был одет – похожим на настоящего лорда, и не в том, как он проходил мимо. Он больше не расхаживал настороженно, как ошеломленный человек, наблюдающий за порядками какого-то чуждого класса. Нет – теперь он шагал прямо, и смело, со всем чувством собственника. Он преобразился и держался уверенно, абсолютно уверенный в том, что у него здесь есть  место по его собственному праву, а не по велению благородства других.

Но не это заставило болтать языками, хотя было замечено и подлило масла в огонь рассуждений. Нет, острые уши Пинча уловили не это. Само его присутствие приводило придворных в возбуждение. Очевидно, распространился слух – без сомнения, от Айрон-Битера, – что он пропал без вести и, скорее всего, не вернется. Мошеннику бесконечно понравилось, что его прохождение произвело такое ошеломляющее впечатление. Сейчас было не время проявлять деликатность. Он хотел, чтобы все знали, что он вернулся; ужас, который это вызвало бы в определенных кругах, был ему только на руку.

Был уже вечер, и дворец кишел лордами, дамами, пажами и оруженосцами. Завтра будет Праздник Богатства, одного которого было бы достаточно, чтобы заполнить дворец. Однако завтрашний день был намного больше, чем это. Красные Жрецы объявили этот день благоприятным для проведения Обряда Восхождения. Пинч был уверен, что Варго сыграл роль астролога в этом выборе. Учитывая уверенность Айрон-Битера в том, что Пинч не вернется, Варго захотел бы действовать быстро, пока ставки не изменились.

Следовательно, любой, кто надеялся стать кем угодно – а это означало, что все – прибыли во дворец. Графы, рыцари, поэты и купцы слонялись по залам или любезничали в салонах. Подобно игрокам на ипподроме, придворные переходили от одной фракции к другой, пытаясь угадать исход гонки. Никто не хотел становиться на сторону проигравшей команды, но и выглядеть нерешительным тоже никто не хотел.

Друзей следовало вознаграждать, врагов покупать или сокрушать, а нейтральных игнорировать. Таков был порядок этих вещей.

Пинчу было забавно читать по лицам окружающих – их заговоры так легко раскрывались в изумлении при виде его. Появление Пинча перевесило шансы. Внезапно фракция лорда-камергера перестала быть такой слабой и безнадежной, как это было несколько мгновений назад. Все знали, что Клидис привез Пинча в Анхапур, но никто не мог сказать наверняка – почему. Только Айрон-Битер имел хоть какую-то зацепку, и даже он не знал всего точно.

Пинч прокладывал себе путь через переполненные салоны, проходя сквозь круги придворных. Сначала были гуляки, в блаженном неведении о больших ставках, которые ставились на завтрашний день. Одетые в свои праздничные наряды, эти тщеславные недоумки пришли выпить, потанцевать и показать себя. Пинч рассматривал их взглядом покупателя домашней птицы на рынке, профессионально отмечая их оперение и кошельки. В другой его жизни они были бы целями его ремесла. Даже сейчас он смотрел на свою окоченевшую руку и жаждал шанса подвергнуть себя испытанию.

Он неохотно  погрузился в следующий слой, где дамы танцевали величественными рядами, в то время как их лорды стояли кружками, непринужденно и серьезно обсуждая что-то. Это было царство подающих надежды, тех, кто сговорился продвинуться вперед, угадав правильную лошадь. Они смотрели на Пинча с подозрением и вожделением, желая узнать, что он предвещает, боясь приблизиться, чтобы их не заклеймили как его союзников. В прошлой жизни Пинча с ними не было никакого сравнения; они были так же далеки от него, как луна и звезды. Теперь он был настолько же выше их и вызывал у них меньше беспокойства, чем у гуляк несколько мгновений назад.

Третий круг, сердцевина всего этого, был его целью. Там, в самых отдаленных салонах, окутанные слоями телохранителей, претендентов и подхалимов, находились объекты всеобщего внимания – три принца. Клидис был именно там, где Пинч ожидал его найти, в центре фракции Борса. Казавшиеся карликами на фоне парящих колонн Большого Зала, отверженный круг лорда-камергера одиноко плыл по течению, ожидая оживляющей искры. Величественный идиот Борс хлопал в такт музыке, которая эхом отдавалась из танцевальных залов, в то время как Клидис стоял и серьезно совещался с несколькими пухлыми лордами в жилетах, преданными его стороне. Они выглядели несчастными, эти мужчины, пойманные в ловушку своими титулами, дружбой и благосклонностью к тому, что наверняка выглядело проигрышным делом. Мало кто верил, что благожелательные боги Анхапура выберут Борса подходящим для управления городом. Один только Клидис твердо придерживался этой веры, тщетно пытаясь привлечь сторонников на свою сторону.

Приход Пинча принес желанную искру. Пузатые старые рыцари, бывшие капитаны армии Манферика, расступились перед более молодым человеком, по крайней мере, по сравнению с ними.

– Лорд Камергер, – сказал Пинч, подходя сзади к старому Клидису, который к этому моменту тихо беседовал с поникшим членом своей свиты – Королевским Управляющим Конюшнями.

Старик замолчал с каким-то сдавленным вздохом и развернулся на одном дыхании. То, что лорд-камергер не выдал своего удивления, было заслугой его многолетнего опыта. – Мастер Джанол, как у вас дела? В определенных кругах ходили слухи, что мы вас больше не увидим.

– Иногда слухи – это просто слухи. Я в порядке, Клидис. Пинч позволил приятной улыбке сползти со своей маски. – На пару слов, Клидис. Сейчас. Наедине.

Старик выгнул одну седеющую бровь. – Конечно, кузен. Глиндон, передай принцам Варго и Тродусу, что, если они услышат рассказы об отсутствии своего кузена, им не следует беспокоиться. Скажи им, что такие разговоры совершенно беспочвенны и что с ним все хорошо и он здесь с нами.

Паж закатил глаза, пытаясь запомнить точную формулировку, а затем поспешил выполнить свою задачу.

– Лорды, извините меня. Взяв Пинча за руку, Клидис поспешил с ним в маленькую боковую комнату, размером едва ли больше гардеробной. Старик закрыл дверь, запер ее на задвижку и повернулся к своему агенту; синеватые вены на его виске выступили.

– Где ты был? Варго выяснил, что ты мертв или куда-то сбежал. В рядах царит хаос, настоящий мятеж. Они думают, что я потерял контроль. Камергер подпрыгивал от негодования, разъяренный, но все его состояние зависело от ответов Пинча на его вопросы.

– Это достаточно близко к правде, но я сумел избежать смерти.

– Они у тебя – эти предметы?

Пинча раздражала поспешность старика. Брокерство – это прекрасное искусство, к которому следует подходить небрежно, если оно сделано должным образом. Это рвение было неприличным.

– Они там, откуда я всегда могу их забрать. Давайте поговорим об оплате.

– Мы это уже сделали. Пятьдесят тысяч бицентов.

Пинч с сожалением покачал головой. – Это было тогда. Теперь я думаю, что эта работа стоит большего.

Клидис закусил губу, явно не желая называть цифру. Наконец он экспансивно предложил: – Еще десять тысяч.

Пинч коротко, насмешливо фыркнул. Он поднял свою заклейменную руку. – Моя цена – еще пятьдесят тысяч.

Настала очередь камергера брызгать слюной. – Еще пятьдесят? Невозможно!

– У меня есть предметы, а у тебя их нет.

– Что из этого? Они не нужны для исполнения плана, – отрезал старик.

Пинч навострил уши. Это был первый раз, когда Клидис дал понять, что ему известен весь план Манферика. Он ответил бессердечным протяжным голосом. – Было бы прискорбно, если подлинные предметы обнаружат Варго или Тродус.

– Сначала я убью тебя сам!

– Если причинишь мне вред, то это гарантировано.

Клидис нахмурился. – Еще тридцать, – наконец, сказал он, угрюмо, пробормотав.

– Сорок пять.

– Тридцать.

– Сорок, или Варго узнает все.

Старый бывалый воин разразился надрывным кашлем. – Тогда сорок, черт бы тебя побрал, – выдохнул он, когда приступ утих.

– Итак, еще сорок, Клидис. С торжествующим возгласом Пинч хлопнул его по плечу. – В драгоценных камнях разных размеров и должным образом оцененных. Не пытайся обмануть меня в этом. У моих друзей хороший глаз на камни. Согласен?

– Согласен. В Клидисе почти не было радости. – Все будет готово, когда ты передашь Чашу Манферику.

– Я – передать? Нет, я передам это тебе. – Наш хозяин настаивает, чтобы именно ты принес это ему. Тогда и камни будут готовы. Настала очередь камергера заключить жесткую сделку. – Если ты не доставишь все это, оплаты не будет.

– Когда?

– Сегодня вечером – после банкета.

Пинчу это не понравилось, но он не мог отказаться. В этой игре оставалась еще одна карта, которую ему нужно было разыграть. – Согласен, сегодня вечером.

Клидис, шаркая, направился к двери. – После банкета. А теперь я должен вернуться, пока с моей стороны не последовало еще больше ударов.

Как только старик начал открывать дверь, Пинч разыграл свой последний козырь. – Еще одно условие, Лорд Клидис. Моя мать – ты отведешь меня к моей матери.

Рука замерла на ручке. – Это... невозможно. Она мертва.

– Не лги мне, старый дурак. Я знаю, что она жива и что Икрит охраняет ее.– Пинч блефовал на «мертвой руке», но Клидису не было необходимости это видеть.

– Как много ты знаешь? – прошептал камергер.

– Все. Манферик, Мама, и все это.

Они встретились взглядами – игроки, пытающиеся прочесть блеф в глазах другого. Ставки были для Пинча в новинку, но игру он знал. Клидис старался изо всех сил, как государственный деятель, но, в конце концов, молчаливая борьба была в пользу более молодого человека.

– Я не могу, – прошептал он. – Я даже не знал, что она выжила за все эти годы, пока ты не пришел. Икрит должен был убить ее давным-давно.

Пинч мрачно улыбнулся. Блеф удался; то, о чем он догадывался, было правдой. – Почему, Клидис? Почему он отвергал меня все эти годы?

Камергер покачал своей белоснежной головой. – Это тебе придется спросить у Манферика, когда ты увидишь его – сегодня вечером. С этими словами усталый чиновник ускользнул прежде, чем Пинч смог выдвинуть еще какие-либо условия.

Задав вопросы, Пинч внезапно почувствовал, как на него наваливается усталость от жизни. Он бродил уже несколько дней, почти не отдыхая, дважды избитый, дважды исцеленный, голодный и переутомленный. Он не мог принять еще одно откровение, еще одно чудо без того, чтобы сначала не выспаться. Небрежно поклонившись собравшимся лордам, он попрощался с командой Клидиса и направился в относительную безопасность своих комнат.

Когда он проходил мимо небольшого салона, его окликнул голос, который нельзя было проигнорировать.

– Кузен.

Пинч остановился, и устало поклонился. – Приветствую тебя, Принц Варго.

– Кузен Джанол, останься ненадолго. Я хочу с тобой поговорить. Резким сигналом темноволосый принц отпустил тех, кто столпился вокруг шезлонга, где он развалился. – Сядь здесь и удели мне внимание. Варго отодвинул в сторону полы своего халата, чтобы освободить место для своего гостя.

Пинч мысленно проклинал себя за то, что вслепую подобрался слишком близко к орбите принца, но теперь, попав в ловушку, он не мог вырваться. Быстрое сканирование прихлебателей Варго показало, что Айрон-Битера здесь не было, и это стало небольшим облегчением. Никто не мог сказать, как гном мог бы его встретить, а Пинч не был готов это выяснять. Подавив покорный вздох, и притворно преисполнившись энтузиазма, Пинч занял предложенное место.

– Дошли слухи, что тебе нездоровится, кузен, – сказал Варго, потягивая свой чай. Он излучал обаяние неоспоримого начальника, просто топчущегося на месте до своей окончательной победы. – Все были обеспокоены.

Пинч принял чай, предложенный слугой. – Милорд, как ты видишь, я вполне здоров. Тебе следует остерегаться тех, кто распространяет сплетни. Возможно, они стремились поставить тебя в неловкое положение.

– Я считал свой источник безупречным. Ложное беспокойство ускользало с лица его царственного хозяина.

– И все же я здесь, а твой источник  вызывает сомнение.

Варго отставил свою чашку в сторону. – Какую услугу ты оказал старому Клидису? Я знаю тебя, Пинч. Ты подонок, играющий в благородство, каким ты всегда был и всегда будешь. Что ж, беспризорник, назови свою цену. Я могу сделать тебя богатым человеком. Это то, чего ты хочешь, не так ли? Слова прошипели с мягким гневом.

Пинч проигнорировал обиду. Его гордость не могла быть уязвлена пустыми словами. В том, что сказал Варго, была только одна неправда – он не просто играл в благородство. В его жилах текла соответствующая кровь – все эти годы. Насмешка Варго оказалась спусковым крючком – волшебными словами, которые привели в действие то, что было заперто внутри него. Все воспоминания, которые он забыл, отложил в сторону и игнорировал, всплыли на поверхность – пренебрежение к его родителям, постоянные напоминания о том, что они были сильнее его, угрозы и обещания, которые всегда начинались словами «Когда я стану королем». Варго был прав, у него действительно была своя цена. Так почему бы не украсть у них единственное сокровище, о котором они мечтают? Это была бы самая грандиозная кража из всех, и эта мысль согрела холодную часть его сердца.

Допив остатки чая, он встал и вежливо поклонился своему врагу. – То, что я хочу, ты мне не заплатишь, Варго.

– Назови это. Золото? Магия? Женщины? Устав воровской гильдии? Айрон-Битер? Может быть, тебе нужен гном для твоей мести? Возьми его, делай, что хочешь. Он твой, если ты его хочешь.

Пинч просто покачал головой. – Твоя корона, – та, которой ты жаждешь. За нее я мог бы даже вернуть тебе твою жизнь.

Лицо принца покраснело, затем побагровело, и Пинч был уверен, что он вот-вот взорвется от ярости. Внезапно Варго разразился громом смеха. Слуги и придворные вытягивали шеи, чтобы увидеть, что происходит, хотя и притворялись, что ничего не замечают.

– Остроумие – даже перед лицом поражения! – прохрипел благородный родич, хватая ртом воздух. Слеза увлажнила его щеку. – Это одна из твоих самых бесцельно замечательных черт, дорогой Джанол.

– Но знай, кузен, – добавил он, когда приступ смеха прошел, – ты неудачно выбрал звезды, чтобы определить свою судьбу. Борс никогда не будет королем. Будь это Тродус или я, мы снимем с тебя скальп, как с блохи, которой ты и являешься. А теперь убирайся. Ты больше не забавляешь меня.

При очередном взмахе придворные снова сомкнулись. Аудиенция была окончена. Пинч прокрался по комнатам, отмахиваясь от ничтожеств, которые хотели с ним поговорить, и вернулся в свои покои. Там великолепно набитая перина приветствовала его разложенными подушками. Пинч рухнул в нее, как моряк, тонущий в объятиях моря.

– Спрайт, ты здесь? – спросил он, лежа и глядя на балдахин.

– Да, Пинч, – раздался в ответ гнусавый голос халфлинга.

– Какие-нибудь проблемы?

– При входе? Нет – проскользнул за тобой, а ты не заметил, – похвастался Спрайт. – Ты становишься почти таким же плохим, как эти охранники, слепым, как столбы. Это была легкая прогулка.

Пинч улыбнулся там, где лежал. Это было правдой, халфлингу удалось полностью ускользнуть от него. – А как насчет выхода?

– Я могу вскрыть дверь и незаметно проскользнуть за их спинами, – с большой уверенностью ответил маленький проныра. – Как я уже сказал, они слепы, как столбы.

Пинч закрыл глаза и почувствовал, как его покидает сон. – Превосходно, мой друг. А теперь убирайся отсюда и проследи, чтобы остальные были готовы, а потом возвращайся. Встреча состоится сегодня вечером. Будь готов следовать за мной, когда мы пойдем. Не подведи меня в этом, Спрайт. У меня такое чувство, что это может быть моя шея. Ты чувствуешь это?

– Да, Пинч. Шерсть на моих ногах дрожит, – донесся ответ халфлинга, а затем наступила темнота.

*****

Скрежет камня о камень насторожил Пинча, и он вскочил с кровати, все еще полностью одетый, ожидая, что в дверь ворвутся констебли. Однако не было ни констеблей, ни кровати в дешевой забегаловке, ни смеха шлюх в коридоре, только теплый ночной воздух, играющий на толстых гобеленах. В тот момент, когда он хотел установить источник звука, потайная дверь в стене спальни распахнулась, и из темноты, покачиваясь, появился меч. Убедившись, что никто не подстерегает, в комнату вошел Клидис, отряхивая пыль и паутину со своей одежды.

– Хорошо, – отметил он, – что ты готов. Пошли.

– Пойдем здесь?

Камергер нахмурился. – Конечно. Ты ожидал, что я буду таскать тебя по коридорам на всеобщее обозрение? Люди бы задались вопросом, чем мы занимаемся в такой час.

Если все в порядке, Спрайт должен ждать снаружи условленного сигнала. Если пойти через туннели – значит обойти халфлинга, а это означает, что весь его план был напрасен.

– Мне это кажется плохой идеей. Там, внизу, есть твари, пытающиеся убить меня. Я считаю, что мы воспользуемся дверью – я устраню любого, кто попытается последовать за нами.

Старик был непреклонен. – Туннели – Манферик ждет нас там.

– Это слишком опасно.

– Ничто не причинит нам вреда.

– Как ты можешь быть так уверен? Пинч возразил в притворном гневе, повысив голос в надежде, что Спрайт услышит его через дверь. Чтобы увеличить шансы, он ворвался в гостиную, словно в неугомонной ярости.

– Потому что я камергер дома Фамиссо, правая рука Манферика Великого, и никто там, внизу, не посмеет напасть на меня или на кого-либо, кто носит тайную печать нашего господина, – раздраженно выпалил Клидис. – А теперь покончим с этой чепухой и пойдем – если только все это не для того, чтобы скрыть твою собственную неудачу. Регалии ведь у тебя,  не так ли?

Явное подозрение в голосе лорда предупредило Пинча, чтобы он больше не настаивал на этом вопросе. – Очень хорошо, – практически проревел он в своем фальшивом гневе, – мы пойдем туннелями! Когда он это делал, он молился Маску и любому другому богу, который бы позаботился о том, чтобы наделить Спрайта особенно острыми ушами.

Собрав свои пожитки – подержанный короткий меч, прекрасный черный плащ и бархатный мешочек, в котором хранились его сокровища, Пинч последовал за своим проводником.

– Закрой дверь, – проворчал камергер, поднося свечу к фонарю, который он принес с собой. Мошенник взялся за ручку и захлопнул тяжелую створку. Как раз в тот момент, когда она закрывалась, он просунул край своего плаща в щель так, что он остался, как вымпел, с другой стороны. Хотя ему было больно портить такую прекрасную одежду, Пинч отрезал ткань прежде, чем Клидис закончил. Он едва справился с этим, забывая до этого момента, что у него только одна здоровая рука.

Когда, наконец, зажгли шипящий фонарь, из фитиля которого посыпались искры, старый генерал пошел, впереди. Тени от паутины дрожали, как вены, на осыпающихся каменных стенах. Фонарь давал едва достаточно света, чтобы разглядеть дорогу.

– Ты мог бы взять с собой палочку или что-нибудь, заколдованное дневным светом, – кисло заметил Пинч.

– Лорд Манферик этого не одобряет, – вот и все объяснение, которое он получил.

– Конечно, я забыл. Он мертв.

Они углубились дальше в туннели, и Пинч не мог сказать, ходил ли он по этим маршрутам раньше. Неуверенный, что Спрайт сможет пойти по их покрытому пылью следу, Пинч принялся отрезать еще кусочки своего плаща – лоскутки ткани, чтобы халфлинг мог последовать за ним, предполагая, что он зашел так далеко. Он едва мог держать ткань в своей искалеченной руке, и задача грозила оказаться шумной. Чтобы скрыть свои действия, он стал необычайно разговорчивым. – Почему ты служишь ему, Клидис? Он мертв, и лучше бы его не было.

– Лорд Манферик – великий человек.

– Он больше не человек, и при жизни он был скорее монстром, чем человеком.

– Он сделал то, что должен был, чтобы защитить Анхапур от его врагов. Город силен благодаря ему.

– А как насчет меня, Клидис? Какая была причина скрывать от меня мое прошлое? – парировал Пинч в ответ. – Как я угрожал городу?

– Я уверен, что он сделал то, что считал нужным, – последовал ледяной ответ старого чиновника.

– Это то, что ты скажешь, когда он отвернется от тебя? Мошенник отрезал еще одну полоску ткани, когда они достигли перекрестка. Он уронил ее в начале ответвления, по которому они пошли.

– Я всегда был верен Лорду Манферику, и он признает это. Он вознаградит меня за мои усилия.

– Понимаю. Борс будет принцем, ты будешь регентом, а Манферик будет выставлять вас обоих перед толпой как своих марионеток. Как собак, а не тех, кто держит поводок, а, Клидис?

Старик ни разу не сбавил своего медленного шага, хотя Пинч знал, что эти слова задели его воинскую совесть. – В верности нет бесчестья, нет позора в наградах. Я преуспел в своей жизни, гораздо лучше, чем твое паршивое существование.

Отрезав еще один кусочек. Пинч взял его в ладонь и продолжил свою работу. – У меня, по крайней мере, есть моя свобода. Я выбираю то, что я хочу, и я использую ее.

– Ха! Эта жалкая ложь. Скажи мне, Джанол, ты здесь сейчас потому, что сам выбрал это или потому, что попал в ловушку своей собственной жадности и похоти? Ты борешься за то, что есть у меня, и не в состоянии заработать это своими собственными навыками, а крадешь это у других. Или ты привык – я видел твою руку, хотя ты и пытаешься это скрыть. Скажи мне, что становится с одноруким вором?

Внезапно Пинч потерял вкус к беседе. Он следовал за своим проводником, который проявлял необычную энергичность, пока они петляли по сводчатым переходам, спускались по лестницам и проходили под сводами, пока, наконец, не достигли большого склепа сразу за мостом, перекинутым через подземный ручей. Еще до того, как они вошли в камеру, Пинч почувствовал укол страха, который коснулся его в некрополе. Манферик, холодный и разлагающийся, был рядом.

Клидис остановился у входа в комнату, заслоняя свет от двери. – Лорд Манферик, я привел Джанола, – объявил он в темноту.

– Введи его, – прозвучал холодный голос мертвеца.

Пинч задержался в дверях. Если Спрайт последовал за ним, ему нужно было задержаться как можно дольше, пока халфлинг спешит за помощью. Его план, каким бы он ни был, зависел от других. У него почти не было сомнений в том, какую судьбу уготовил ему Манферик, как только сокровища будут переданы. Ему нужно было отвлечь внимание, которое могли бы предоставить другие, если он хотел сбежать живым.

Клидис не собирался терять время, возможно, движимый страхом перед своим ужасным повелителем. Он нетерпеливо потянул Пинча через дверь в центр пола. В камере стоял резкий запах усохшей кожи, специфический сухой запах разложения.

Камергер повозился с лампой, убирая фитиль, пока пламя не превратилось в искру. Это еще больше преувеличивало известняковые стены, пока они не превратились в черные полотна, на которых играла гротескная игра теней, состоящая из скачков и мерцаний.

Что-то шевельнулось на самом внешнем краю этого унылого ада. Пинч видел его только по тени, которая вытянула тонкие конечности в огромное насекомое, ползущее по стене. Тень двигалась с резким скрежетом, который говорил о костях. Он звучал как скелет, на который мошенник однажды наткнулся, врываясь на чердак алхимика, но этот заставил его почувствовать себя мотыльком, привлеченным слишком близко к смертоносному пламени.

– Камергер, вы заставили меня ждать. Ждать нет времени, – прохрипела тень, как кузнечные меха, выдыхающие спертый воздух – шепотом, резким эхом отражаясь от каменных стен.

– Мои извинения, Ваше Высочество, – подобострастно произнес Клидис. Используя свой меч как трость, старик неуклюже опустился на одно колено и склонил голову перед бывшим королем. – Здешняя тропа сбивает стариков с толку, милорд, и сбивает их с пути. Я привел тебе Джанола, чтобы ты мог вознаградить его за службу.

Тень придвинулась ближе, вступив на границу тусклого света. В укрывающей темноте катакомб нежить Манферик стоял перед ними обоими без плаща.

Он был не так отвратителен, как ожидал Пинч, и, на самом деле он был совсем не отвратителен. Существо, которое было его опекуном – Пинч не мог так быстро сменить опекуна на отца – это существо выглядело почти живым. Конечно, в полночь Манферик мог бы поспешить по улицам незамеченным, в худшем случае как бедный чахоточный в поисках свежего воздуха. Его лицо было осунувшимся и лишенным жира. Кожа была жемчужно-серой и полупрозрачной, будто кто-то покрыл ее воском. Пинч ожидал, что глаза будут самыми мертвыми из всех частей тела, но все было как раз наоборот; они горели жизнью более свирепой, чем у любого живого человека. Они были очагом воли Манферика, движущей силой амбиций, которые поддерживали его жизнь.

В этом изможденном лице Пинч едва узнал сходство со своим опекуном, а ныне отцом. Смерть изменила его не так сильно, как пятнадцать лет разлуки друг с другом. Он был тоньше и острее в кости, и стоял, слегка сгорбившись, будто согнутый какой-то огромной тяжестью. Но когда он двигался и когда говорил, даже этим свистящим шепотом, он все еще был Манфериком, имперским высокомерием, каким его помнил Пинч.

По мере того как Манферик выходил все дальше на свет, первое впечатление опровергалось. Мерцание лампы высветило белое пятно на щеке нежити –  пятно, которое внезапно начало извиваться. Пинч внезапно обратил внимание на бледных могильных червей, которые извивались из гладкой кожи и падали на пол при каждом шаге. Они выползли из остатков ушей нежити и запутались в грязи, которая осталась от его волос. Манферик, когда был жив, никогда бы не допустил этого. Смерть, разложение, разъедавшее его плоть, не имело никакого значения. Нежить поддерживалась темной комбинацией магии и воли; тело было всего лишь оболочкой, чтобы вместить все это. Это был уже не король Манферик, а нечто, что Пинч никогда не мог бы назвать иначе, как «это».

– Отдай их мне, – холодно потребовало существо. Он обратил свой горящий взор прямо на Пинча. Пламя желания нежити приковало его к себе, а затем продолжило вливать в его душу холодный ужас от его существования.

Хотя нежить была ужасна на вид, не было никакой логической основы для интенсивности его страха. Если бы нежить потребовала его меч, его кошелек, даже друга, Пинч, несомненно, уступил бы, настолько гнетущим был страх в его сердце. К счастью, то, что потребовала нежить, отрезало самое главное для Пинча – сдаться без выгоды.

Мошенник вцепился в сумку. – Сначала оплата.

Тварь «Манферик» нахмурилась, непривычная, как повелитель, внушающий ужас, к сопротивлению со стороны простого смертного. – Действительно, – щелкнула она своим безгубым ртом. – И что это такое?

– Пятьдесят тысяч ноблей, – ответил Пинч, и бремя страха спало с него. Торговаться с брокером, каким бы устрашающим он ни был, было чем-то, что он знал и понимал, и понимание разрушило страх и благоговейный трепет.

– Мерзкий негодяй! Цена была установлена в сорок, – перебил Клидис.

Пинч напустил на себя вид глубокой обиды. – Лжец? Я сказал правду, повелитель ужаса, – нагло солгал он.

– Хватит, – прохрипело существо-нежить. – Я вполне могу догадаться, что это правда, Пинч. Ты забываешь; я знаю, кто – и что – ты есть. Эти наполненные огнем глаза впились в вора, пробуравливая ямы насквозь. Ужасный дискомфорт, как вши, проползли по мозгу вожака, зудя и покалывая сами мысли его разума.

Пинч боролся с этим чувством, пытался блокировать его. Он знал, что это значит. Нежить зондировала его разум, роясь в запутанной массе его мыслей и воспоминаний. Пинч достаточно хорошо знал этот трюк; это был один из старых приемов Мэйв.

– Я ясно это вижу. Ты надеялся обмануть меня на сорок...

Манферик склонил голову набок с непринужденностью смерти. – Отец, – прошептала нежить. Не отрывая своего пронизывающего взгляда, существо заговорило с камергером, который предусмотрительно отошел в сторону. – Клидис – он знает, – прошипел лорд рыхлым голосом.

– Да, мой господин, – подобострастно произнес старик, дрожа от мрачности в голосе своего господина. – Он только что обсуждал это со мной.

– Итак, Джанол, ты больше не сирота.

Возможно, в существе, которым стал Манферик, все еще оставалась крупица сентиментальности, потому что зонды  отступили от мыслей. Пинч сдержал вздох облегчения. Щупальца нежити подобрались слишком близко. Если Манферик узнает, что он торговался за подделку, это будет концом всего плана, и жизни Пинча – тоже. Конечно, если Спрайт вскоре не придет с подмогой, все было бы кончено. Ему нужно было потянуть время.

– Это многое объясняет, – ответил он, изо всех сил стараясь казаться отстраненным от эмоций, которые эта мысль в нем вызвала. – И ничего. Почему ты отвергал меня? – спросил мошенник так спокойно, как только мог.

Глаза Манферика вспыхнули, словно говоря: – Я не отчитываюсь перед тобой, смертный, но затем свет ненависти погас. – Ты ублюдок. Когда Манферик был жив, было неприлично признавать неправильно понятого сына.

Нежить говорила о своем живом существовании так, будто это была жизнь другого существа.

– Так почему же ты держал меня рядом? – потребовал Пинч, прежде чем Манферик смог надавить на него с требованием регалий. Ему нужно было выиграть время разговором.

Нежить придвинулась ближе, ее сгнившие губы растянулись, обнажив желто-черные зубы, в ужасной гримасе, которая могла быть улыбкой. – Потому что... потому что ты нравился Манферику.

– Ты думаешь, это был несчастный случай – или случайность, – что Клидис привел тебя сюда? В Анхапуре сотня воров, но я послал за тобой Клидиса. Это не было случайностью; это было спланировано. С твоей помощью я буду править Анхапуром. Нежить сделала паузу, позволяя предложению отразиться в глазах Пинча.

– Мне нужны твои глаза и уши, сын мой. Ты будешь мастером моих шпионов, ты найдешь моих врагов и выдашь их мне. Оборванный Манферик с ошеломленным интересом посмотрел на свою кишащую личинками руку. – Ты представишь их мне, и я буду развлекать их, – прошептал он больше самому себе, чем Пинчу. Так же внезапно он снова устремил свой свирепый взгляд на Пинча. – Я предлагаю тебе Анхапур, сын мой, а не просто горсть жалких монет. Кто еще сделает тебе так хорошо? Отдай мне регалии, и давай разделим славу.

– Значит, ты можешь убить меня, как только я это сделаю?

– Я мог бы убить тебя сейчас и забрать их, – прохрипела нежить, – но я хочу, чтобы ты был на моей стороне. Манферик знал, что этот день настанет.

– Ты и твои заговоры выгнали меня из Анхапура.

– Сила в горе – это было закалкой. Ты не был бы тем, кто ты сейчас, если бы остался. Ты был бы лакеем своих законных братьев. Манферик ткнул костлявым пальцем в грудь Пинча. – Теперь ты достаточно силен и находчив, чтобы занять место рядом со мной.

– Лорд Манферик... Клидис, наконец-то, нашел в себе силы заговорить. Старик извлек из себя бесстрашного кавалериста своей юности. Его сутулые плечи были расправлены, морщинистое лицо разгладилось от решимости, и все это обрамляли волны его тонкой белой гривы. Ушли дрожь, лихорадка и артрит, которые кровоточили его величество. Пинч смог увидеть сильно возмущенного Клидиса прошлых лет – мастера фехтования и наездника, которым Пинч так давно восхищался. Его голос был полон осторожного негодования. – Я верно служил тебе, великий король, в ожидании того, что мне причитается...