Текст книги "Троя"

Автор книги: Дэн Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 100 страниц)

38
Атлантида и орбита Земли

– Непонятно, – вслух заметил Харман, – почему постлюди выбрали для своей базы именно такое название?

– Думаешь, я что-то смыслю в их выкрутасах? – пожала плечами Сейви, следя за показаниями виртуальных датчиков.

Собиратель бабочек медленно дожевал третью питательную плитку и поинтересовался:

– А чем вас не устраивает название «Атлантида»?

– Да ведь, судя по древним картам, Атлантический океан размещался к западу отсюда, за Дланями Геркулеса, – пояснил девяностодевятилетний. – А тут расстилалось Средиземное море.

– Правда?

– Истинная.

– И что?

Опытный путешественник испустил вздох и умолк, однако Сейви решила подать голос:

– Может статься, дело в простом капризе «постов». Хотя, если память мне не изменяет, один мыслитель по имени Платон, живший еще до наступления Потерянной Эпохи, писал о некоем острове Атлантида, будто бы расположенном когда-то в здешних водах.[23]23
  Согласно энциклопедии Брокгауза и Эфрона, «по мифу, который, как рассказывает Платон в „Тимeе“ и „Критии“, один египетский жрец будто бы сообщил Солону, так назывался громадный остров в Атлантическом океане». Теория греческого археолога А. Галанопулоса, отождествлявшая платоновскую Атлантиду с крито-микенской цивилизацией в Средиземном море, появилась только в ХХ в.


[Закрыть]

– Платон, Платон… – задумался Харман. – По-моему, я встречал в книгах ссылки на его труды. Там еще была странная картинка… Собака.

Вечная Жидовка кивнула:

– Жаль, что большая доля старинной иконографии навеки утратила смысл.

– А что такое собака? – полюбопытствовал дамский любимец, прихлебывая воду из бутыли. Питательные плитки не притупили острого голода, но еда все равно закончилась.

– Мелкий зверек, широко распространенный в Потерянную Эпоху, – ответила старуха. – Не знаю, зачем «посты» позволили этим домашним любимцам людей исчезнуть с лица земли. Возможно, тут постарался вирус Рубикона.

– Это как с лошадьми, что ли? – Даэману припомнились большие грациозные животные из туринской драмы, которых он доселе считал плодом чьего-то воображения.

– Ну, собаки были помельче и мохнатые, но в общем вымерли в то же самое время.

– Значит, всяких там динозавров ПЛ возвратили. – Коллекционера даже передернуло. – А безобидных лошадок и собак не стали?

– Я же говорю, постлюди часто совершали необъяснимые поступки.

Путешественники ехали весь день, легко преодолевая на громадном шестиколесном вездеходе неглубокие речки и пересохшие каналы. Вокруг расстилались бескрайние поля, на которых колыхались на ветру все известные и неизвестные Даэману злаки. Над ними хлопотали привычные глазу сервиторы, чей вид поначалу весьма порадовал молодого мужчину – пока до того не дошло, какой чудовищной величины должны быть эти умные машинки, заметные в синей дали. Футов двадцать, а то и все пятьдесят в высоту и наполовину такие же в ширину, не меньше. И вообще, чем сильнее углублялся вездеход в таинственный Бассейн, тем чужероднее становились поля и сервиторы, обрабатывающие их.

Когда паукообразная машина грузно покатила между высокими стенами сахарного тростника (как назвала растение всезнающая Сейви), с хрустом ломая зеленую поросль по обе стороны от узкой дорожки, Харман впервые заметил зеленовато-серых гуманоидов. Они скользили по полю, точно призраки, ухитряясь не тревожить плотно прижатые друг ко другу стебли.

– Это калибано, – пояснила еврейка. – Не думаю, что они нападут.

– Вчера ты говорила об этом более уверенно, – насторожился собиратель бабочек. – А как же всякие там дээнка-штучки, отрезанные волосы, сделка?

Старуха улыбнулась:

– Да, Просперо весьма переменчив нравом. Но пораскиньте-ка мозгами: если бы твари собирались остановить нас, зачем было ждать утра?

– У нас защитное поле вокруг кабины, – неуверенно начал коллекционер. – Может, оно их отпугнет?

– Калибано умнее войниксов, – хмыкнула Сейви. – Они способны застать добычу врасплох.

Обитатель Парижского Кратера нервно повел плечами, после чего долго не отрывал от поля напряженного взора. Бледные силуэты мелькали тут и там, проворно ускользая из виду.

Оставив позади тростниковые заросли, вездеход вскарабкался на пригорок; дорога из бурой глины продолжала бежать на северо-запад по просторам, засеянным озимой пшеницей. Маленькие, в пятнадцать—шестнадцать дюймов, колоски шумели, будто сплошное безграничное море.

Увы, твари с кошачьими глазами не собирались отставать. Они тоже покинули зеленый тростник и теперь вприпрыжку мчались вдогонку прямо по пшенице; те, что выбрались на дорогу, отталкивались на бегу всеми четырьмя конечностями.

– Ох и не нравится мне такая компания, – поежился Даэман.

– Это еще что! Видел бы ты самого Калибана, – откликнулась Сейви.

– А они кто? – рассердился молодой мужчина. Хоть бы раз понять еврейку от начала до конца!

Старуха усмехнулась и перемахнула на тяжелой машине через какой-то трубопровод неясного назначения.

– Говорят, все калибано – лишь клоны одного настоящего. Третьего элемента троицы Гайи: Ариэль, Просперо, Калибан.

– «Говорят, говорят», – передразнил коллекционер. – Кругом одни сплетни. Сама-то ты хоть что-нибудь знаешь, из первых рук? А то все эти древние кривотолки – ерунда чистой воды.

– Отчасти да, – согласилась Сейви. – Понимаете, я ведь не все полторы тысячи лет своей жизни бродила по Земле. Вот и приходится полагаться на книги да чужие слова.

– Что значит: «не бродила»? – встрепенулся Харман.

Еврейка невесело рассмеялась:

– Я, конечно, лучше вас, элои, приспособлена для восстановления здоровья. Однако никто не живет вечно. И даже тысячу лет. Большую часть срока я, точно Дракула, провела в особых морозильных камерах, вроде тех, что вы видели на мосту Золотые Ворота. Время от времени высовывала нос наружу, то бишь выходила в свет, пыталась разузнать, что к чему, искала способ вернуть друзей, заключенных в голубой луч, и сразу назад, в спасительный холод.

Мужчина почтенного возраста склонился ближе к ней:

– И сколько лет ты… бодрствовала?

– Менее трехсот, – промолвила старуха. – Этого вполне достаточно, чтобы утомить человечье тело. И разум. И душу.

– А кто такой Дракула? – встрял Даэман.

Сейви промолчала.

Между так называемым Иерусалимским побережьем и местом, куда направлялись путешественники, пролегло «три сотни миль» – еще один оборот, ничего не значащий для слуха мужчин. Ведь раньше любую дорогу длиннее мили Даэман одолел бы в мгновение ока – по факсу. Как и все порядочные люди.

Половину вышеозначенного расстояния вездеход покрыл как раз к полудню. Но вот глинистая дорога закончилась, и машина тяжело покатила по твердым ухабам, заметно снизив ход. Сейви не единожды приходилось описывать большие крюки, однако машина неизменно возвращалась к намеченному курсу. Следить за направлением еврейке помогал крохотный инструмент со стрелкой и помятые карты, нарисованные от руки.

– А не проще воспользоваться напульсной функцией? – осведомился кузен Ады.

– Общая сеть не работает здесь, в Бассейне, – пояснила старуха. – К тому же нашу цель не отыщешь в банке данных. Ничего, мне хватает компаса, карт и ГСН[24]24
  Глобальная Система Навигации.


[Закрыть] – это такое старое, позабытое изобретение, но действует безотказно.

– А как именно? – полюбопытствовал собиратель бабочек.

– Магия, – отмахнулась Сейви.

Молодого спутника ответ удовлетворил.

Дорога продолжала бежать под уклон. Ровные квадраты полей уступили место каменистым равнинам и буеракам, поросшим кое-где тростником и пышными папоротниками. Калибано больше не показывались на глаза; впрочем, их могла скрыть серая пелена дождя, разыгравшегося, когда солнце перевалило точку зенита.

На пути стали попадаться древние артефакты – корпуса бесчисленных погибших кораблей из дерева и железа; лес полуразрушенных ионийских колонн; старинные пластмассовые предметы, выглядывавшие из серой осадочной породы; выбеленные солнцем кости морских обитателей и несколько громадных, проржавевших бочек – «настоящих подлодок», по словам старухи.

Через пару часов ливень утих, и троица разглядела на северо-востоке мезас[25]25
  Название горных плато в Амазонии.


[Закрыть] или столовую гору с плоской зеленой вершиной, довольно покатую, в окружении зубчатых утесов, изборожденных синими потоками.

– Нам сюда? – спросил Даэман.

– Нет, это Кипр. Во вторник исполнится тысяча четыреста восемьдесят два года с тех пор, как я утратила девственность на его пляже.

Спутники тайком переглянулись, однако благоразумно смолчали.

Ближе к вечеру под колесами захлюпали болотца, и по сторонам от битой дороги вновь потянулись возделанные поля. Сервиторы самой невообразимой формы по-прежнему суетились над ними, не обращая внимания на вездеход, вперевалку колесящий мимо. Большинство машин, похоже, вообще не имели органов зрения.

Однажды путь преградила река в добрых две сотни ярдов шириной. Еврейка наглухо захлопнула щель (до сих пор друзья наслаждались чистым воздухом, свободно обдувающим кабину) и направила вездеход вниз по берегу. Посередине потока, на глубине сорока с лишним футов, даже яркие фары едва пронзали сумрачную толщу волн. Мощное течение постоянно сносило громадную машину вбок, и Сейви потратила немало усилий, чтобы вывести ее на нужный путь. Пожалуй, прикинул Даэман, имей вездеход колеса чуть помельче, мотор послабее или не столь подвижные распорки – его вместе с пассажирами непременно унесло бы на запад.

Но вот гигантский «паук» вынырнул на сушу и покатил вперед, волоча за собой тридцатифутовый хвост из грязных водорослей. Харман с уважением заметил:

– Не знал, что вездеходы ездят под водой.

– Я тоже, – беспечно бросила старуха.

Вскоре на пути начали попадаться энергетические устройства.

Когда первый прибор блеснул в тридцати ярдах от глинистой дороги, еврейка остановила машину.

– Желаете полюбоваться вблизи?

И хотя друзья уже несколько часов не видели ни единого калибано, Даэману менее всего хотелось покидать надежную кабину. Однако недавний именинник, разумеется, изъявил желание пойти. Оставаться в одиночестве было бы еще хуже, так что собирателю бабочек пришлось плестись вслед за престарелой парочкой через поле. К тому же после долгого сидения в машине ноги сделались как ватные, и размять их не мешало.

Желтовато-рыжее приспособление с подвижными зелеными прожилками парило в четырех футах над землей. Оно слегка напоминало шар, из которого во все стороны торчали какие-то «стручки», что раздувались, образовывали маленькие слепки с главного устройства и тут же вновь поглощались им. Обитатель Парижского Кратера наотрез отказался подходить к подозрительной диковине ближе чем на двадцать шагов. Ему и так стало не по себе, когда голова и плечи любопытного Хармана скрылись из виду за медленно летающей штуковиной на целую минуту.

– Что это? – поинтересовался девяностодевятилетний.

– Мы достигли окраин Атлантиды, – произнесла Сейви. – Осталось около шестидесяти миль. «Посты» возводили все наземные станции из этого материала.

Мужчина осторожно протянул руку:

– Можно потрогать?

– Некоторые из них бьют током, хотя и не смертельно. Ладонь тебе точно не оторвет.

Пальцы Хармана коснулись блестящей изогнутой поверхности – и прошли насквозь. Он проворно выдернул руку; с нее тут же закапали желтые пузырьки, которые поплыли по воздуху обратно к большому шару.

– Окоченеть можно. – Мужчина поморщился, сгибая онемевшие пальцы.

– В сущности, перед нами одна громадная молекула, – промолвила старуха. – Только убей – не знаю, как им это удалось.

– Что такое молекула? – повысил голос Даэман; во время трюка с пропавшей ладонью он отскочил назад еще на несколько футов и теперь вынужден был напрягаться, дабы поучаствовать в разговоре.

– Это крохотные шарики, из которых состоит все на свете, – туманно пояснила еврейка. – Чтобы разглядеть их, нужны специальные лупы.

– Да я и так вижу, – хмыкнул молодой спутник.

«Иногда наша Сейви лопочет хуже неразумного ребенка!» – подумалось ему.

Впрочем, о младенцах кузен Ады знал только понаслышке.

Троица возвратилась к вездеходу. Жаркое пламя заката сияло на крутых боках стеклянной кабины и мерцало на стальных коленцах распорок. Далеко на востоке, там, где высилась гора Кипр, вершины кучевых облаков ловили золотые отблески вечерних зарниц.

– Почти вся Атлантида выстроена из макромолекулярной замороженной энергии, – продолжала рассказывать еврейка. – Постлюди обожали подобные квантовые шуточки. Это смесь реальной и «иноземной» – как называли ее ученые Потерянной Эпохи – материй, но не спрашивайте у меня точный состав или принцип действия. Знаю одно: изобретение помогло сделать их города чем-то вроде оборотней. При желании они легко перемещаются по квантовым мирам туда и обратно.

– Не понял, – сказал Харман, опередив товарища.

– Ничего, скоро сами увидите. Насмотритесь, когда поднимемся вон на тот холм на горизонте. Только нужно успеть дотемна.

Троица забралась в машину, однако прежде чем Сейви стронула громадного «паука» с места, девяностодевятилетний путешественник изрек:

– Ты бывала здесь раньше.

В его тоне не слышалось и намека на вопрос.

– Да, – подтвердила старуха.

– А на орбитальных кольцах – нет. За этим ты сюда и ходила?

– О да. – Еврейка запрокинула голову посмотреть на светящиеся крестообразные полосы в сумеречном небе. – Я до сих пор уверена, что ключ к освобождению моих друзей из нейтринного луча находится там.

– В прошлый раз у тебя не получилось. Почему?

Сейви развернула кресло к мужчинам и улыбнулась:

– Откровенность за откровенность. Сначала поведай мне, что ты забыл на кольцах. Потратить столько лет на поиски дороги в небеса… Должна же быть какая-то цель?

Их взгляды скрестились. Через минуту Харман отвел глаза:

– Обычное любопытство.

– Нет, – отрезала старуха. И продолжала ждать.

На лице недавнего именинника отразилась труднейшая внутренняя борьба; собиратель бабочек ни разу не видел в его глазах столько чувства.

– Ты права, – рявкнул девяностодевятилетний. – Это не праздный интерес. Я хочу отыскать лазарет.

– Чтобы прожить… дольше, – тихо произнесла еврейка.

Харман сжал кулаки:

– Да, шут возьми! Дольше. Потому что я ненасытный ублюдок. Мало мне Пяти Двадцаток, понимаешь? Я мечтаю быть с Адой, когда она родит наше дитя, и помогать ей воспитывать его, хотя современные папаши слыхом не слыхивали о таких вещах. Я жаден, жаден, очень жаден до жизни! Теперь довольна?

– Вполне. – Сейви обратила проницательный взор на молодого участника экспедиции. – Ну а тебя как занесло в нашу компанию, Даэман Ухр?

Тот пожал плечами:

– Да я бы с радостью слинял домой, попадись на пути хоть один факс-портал.

– Здесь их нет. Извини.

Горожанин пропустил насмешку мимо ушей.

– Объясни лучше, для чего мы тебе понадобились? Дорогу ты знаешь, вездеход нашла без труда. Мы-то тут при чем?

– Дельный вопрос. В последний раз я добиралась до Атлантиды пешком. С севера. Это произошло полтора столетия назад. Со мною дошла пара элоев – простите за обидное слово, – пара девушек. Вот их привело настоящее любопытство.

– И что случилось потом?

– Они умерли.

– Отчего?.. Калибано?

– Нет. Эти твари сожрали моих предыдущих спутников, мужчину и женщину, примерно три века назад. Тогда я еще не умела говорить с логосферой и слабо разбиралась в ДНК.

– А почему всегда по трое? – вмешался девяностодевятилетний.

«Да кого оно интересует! – мысленно возмутился Даэман. – Лучше бы разузнал про тех, погибших. Что она имеет в виду? Не совсем же они скончались? Только до лазарета, верно? Ведь правда же?..»

Сейви рассмеялась:

– А вот это самый удачный вопрос, Харман Ухр! В первый раз, тысячу лет назад, ваша покорная слуга проделала путь в одиночку, но… Скоро сами поймете. Кстати, это не единственная станция «постов», которую я посетила. Есть еще Гималаи. Остров Пасхи. Южный полюс. Прогулки, доложу я вам, выдались на славу. Особенно если учесть, что за триста миль от любой нужной остановки соньер вырубался…

Молодой человек уже не слушал; мысли его занимали убийства, пожирание человеческой плоти…

– Так ты до сих пор не обнаружила ни одной космической посудины? – Харман поднял бровь. – После всех попыток?

– Нет никаких космических посудин, – проронила старуха.

И, включив виртуальную панель управления, повела «паучище» на северо-запад. Багровый закат разливался уже вполнеба.

Город «постов» растянулся по высохшему дну на многие мили. Вездеход вперевалку покатил мимо синих пирамид, складывающихся вовнутрь, мимо красных витых лестниц, возносящихся в пустоту, голубых помостов, которые то появлялись, то вдруг исчезали, парящих в воздухе шаров и бессчетных прочих фигур всевозможной окраски.

– Выходим, приехали! – объявила Сейви.

В этот миг даже Харман, облачившийся, как и остальные, в термокостюм, помедлил на пороге. Снаружи сгущался мрак; к сиянию орбитальных колец на пурпурно-черном небосклоне уже присоединились первые звезды. Энергетическое мерцание безлюдного города озаряло пересохшее дно и возделанные поля на сотни миль вокруг.

– Нам сюда, – сказала старуха и отправилась вверх по алой лестнице.

Даэман беспрестанно морщился: ему чудилось, будто он шагает по гигантским губкам. Хотя, если честно, макромолекулярные ступени отлично держались в пустоте.

В доброй сотне футов над землей спираль закончилась площадкой из черного металла, не отражающего свет. Посередине квадратной платформы стояло три безумно древних с виду деревянных кресла с высокими спинками. На сиденьях лежали пунцовые подушки. Кресла располагались симметрично: каждое в десяти футах от круглого отверстия в центре площадки, причем спинкой к нему.

– Садитесь, – пригласила спутников Вечная Жидовка.

– Это шутка? – Даэман побледнел под маской.

Старуха медленно повела головой из стороны в сторону и уселась сама. Харман занял другое кресло. Молодой мужчина обошел платформу и вернулся к пустому сиденью.

– А что дальше-то? – насупился он. – Мы ждем кого-нибудь? Или чего-нибудь?

– Сядь и узнаешь, – посоветовала Сейви.

Кузен Ады с опаской, но подчинился. На крепких поручнях, украшенных затейливой резьбой, он заметил два ярких кружочка: слева белый, справа красный. Обитатель Парижского Кратера не тронул ни одного.

– Как только досчитаю до трех, – сказала старуха, – жмите на белую кнопку. Раз, два…

– Минутку, минутку! – заволновался Даэман. – И что тогда случится?

– Да ничего такого. – Еврейка пожала плечами. – Главное – нажать одновременно. Это я усвоила еще во время первого визита. Готовы? Один, два… три!

Три пальца разом вдавили кнопки в поручни.

Собиратель бабочек пулей вылетел из кресла и добежал до самого края черной платформы, прежде чем обернуться.

– Ну и дела! – воскликнул он, однако застывшие на своих местах спутники не услышали вопля. Мощный взрыв, раздавшийся миг назад за спинами путешественников, оглушил всех троих.

Выброс энергии напомнил Даэману молнию. Зигзаг чистого пламени вырвался из черной дыры посреди площадки и взметнулся к темному небосводу, все выше и выше. Затем он плавно свернул на восток и описал раскаленную добела дугу, которая словно… как будто бы…

Нет, на самом деле. Молния соединилась, взаправду соединилась с одной из ярких звезд орбитального кольца. Молодого мужчину обуял такой ужас, что его едва не стошнило.

– А ну вернись! – проревела Сейви.

Ни тогда, ни после собиратель бабочек так и не смог объяснить себе, зачем он ее послушал. И главное, зачем совершил то, что совершил минуту спустя.

– На счет «три» жмем красную кнопку! – прокричала сквозь грохот женщина, чьи седые волосы поднялись дыбом и шевелились вокруг лица подобно коротким змеям. – Раз, два…

«Ни за что, никогда, – как молитву, твердил про себя кузен Ады, плотно зажмурившись. – В жизни этого не сделаю».

– Три! – проорала старуха. И вдавила палец в алый круг.

Харман без колебаний сделал то же.

«Не-е-ет!» – вопил разум Даэмана.

Но рука сама нащупала кнопку. И нажала изо всей силы.

Деревянные кресла устремились в небо, вращаясь вокруг шипящей, потрескивающей, подвижной и живой нити-молнии, с такой скоростью, что звуковая волна гулко сотрясла пересохшее дно Бассейна, а вездеход подпрыгнул от воздушного удара.

Миг – и кресла затерялись на звездных просторах. Лишь змея ослепительной энергии продолжала извиваться, содрогаться и корчиться между Землей и экваториальным кольцом.

39
Олимп, Илион и снова Олимп

Блестящий робот завораживает меня. Искушение остаться и дослушать, чем кончится дело, очень велико, но я все равно не осмелюсь подобраться ближе: бессмертные без труда услышат шаги под этими пустыми сводами. Английская речь умолкает. Зевс и прочие опять переходят на древнегреческий – на язык, с которым я так сроднился за девять с лишним лет. До слуха долетают какие-то обрывки: «…маленькие автоматы… игрушки… из Великого моря… подлежат уничтожению…»

Эх, подкрасться, что ли? Однако я не забыл, зачем прибыл сюда: ради гребня Афродиты. Троянки ждут. Участь сотен тысяч людей находится в моих руках, поэтому я нехотя удаляюсь от богов и диковинных машин и на цыпочках двигаюсь по длинному коридору к анфиладе комнат, где впервые повстречал покровительницу любви. Когда же это было? Неужто пару дней назад? Не могу поверить. Сколько воды утекло с тех пор.

Эхо божественных голосов, долетающих из Зала, по-прежнему рокочет где-то под потолком. Чувствуя, как сердце колотится прямо в глотке, проскальзываю в номер люкс Афродиты. Без сомнения, та самая комната; знакомое ложе, минимум мебели, ни единого окошка, свет излучают медные треногие жаровни да загадочный голубоватый экран, мягко мерцающий над рабочим столом из мрамора. Еще в прошлый раз эта штука напомнила мне монитор компьютера, и я подхожу ближе. Все правильно. Голубой четырехугольник парит в нескольких дюймах над крышкой стола; меню отсутствует, но на поверхности плавает одинокий белый кружок, словно приглашая: «Нажми меня, и экран зажжется!»

Не дождетесь.

Рядом с ложем пристроился аккуратный круглый столик для личных мелочей. Надеюсь, окаянная расческа здесь. Нет, ошибочка. Брошка из серебра – есть, пара блестящих цилиндров (Олимпийская помада? Кто его знает…) – вот они, разбросаны. Зеркало. Тоже серебряное, явно неземной работы, полеживает себе отражающей стороной вниз. Только гребня нет.

Вот влип, а? Понятия не имею, какое из многочисленных строений, разбросанных по зеленой вершине, принадлежит дочери Зевса. Не хватало только спрашивать путь у бессмертных, ха-ха. Нет уж, Елена, уволь. Гребня мне точно не отыскать. Но ведь главное – доказать, что у меня свободный доступ на Олимп, и чем скорее, тем лучше, верно? Троянки могут и не дождаться.

Не глядя, хватаю зеркало, ясно представляю перед собой подвал святилища Афины и квитируюсь обратно.

Прошло всего несколько минут, а женщин уже семь. При моем появлении все шарахаются к стене, а одна вскрикивает и закрывает руками лицо. Впрочем, я уже успел распознать, кто это. Прелестнейшая из дочек Приама, пророчица Кассандра.

– Ты принес гребень, Хок-эн-беа-уиии?

– Некогда было искать. Это сойдет? – Я протягиваю зеркало ближайшей из них, Лаодике.

– Резьба на ручке действительно похожа… – Елена осекается.

Лаодика с аханьем роняет зеркало. Жрица Феано ловит его у самого пола, заглядывает, белеет как полотно и поспешно передает Андромахе. Жена Гектора смотрит – и заливается краской. Кассандра выхватывает у подруги загадочную вещицу и снова вскрикивает.

Гекуба отнимает у девушки зеркало. Брови царицы нахмурены. Какая кошка пробежала между этой парочкой? Вспомнил: юная прорицательница убеждала Приама умертвить сына Гекубы Париса, предвидя будущее похищение супруги Менелая и падение священной Трои. Однако Кассандру никто не слушал, ибо, согласно древней традиции, Аполлон, наделивший девицу даром предсказания, обрек ее на неверие и насмешки горожан.

Теперь царица уставилась на свое отражение, разинув рот.

– В чем дело? – Я начинаю волноваться. Что-то не так с моим трофеем?

Елена берет зеркало у жены Приама и протягивает мне:

– Видишь, Хок-эн-беа-уиии?

Заглядываю. Да, отражение какое-то… странное. Вроде бы я и в то же время нет. Мужественный подбородок, некрупный нос, неустрашимый взор, волевые скулы, белоснежные зубы…

– И все? Чего же тут пугаться?

– Да, это зерцало Афродиты, – шепчет избранница Париса. – Оно показывает лишь красоту. Мы видели себя богинями.

Разве Елена может быть еще обворожительнее? С трудом верится. Однако я киваю и осторожно касаюсь мнимого стекла. Поверхность мягкая, упругая, на ощупь напоминает экран ноутбука на жидких кристаллах. Может, так оно и есть. И резная крышка скрывает под собой мощные микрочипы видоизменяющих программ, которые на основе алгоритмов симметрии, идеализированных пропорций и прочего преобразуют воспринимаемую человеческую красоту.

– Позволь представить тебе, Хок-эн-беа-уиии, тех троянок, что явились на наш зов, дабы испытать твои слова. – Елена плавно показывает рукой в сторону новеньких. – Ту, что помоложе, зовут Кассандра, она дщерь Приама. Другая – Герофила, или «возлюбленная Геры», древнейшая из Сивилл и жрица Аполлона. Это она много лет назад растолковала ужасный сон Гекубы.

– Какой сон? – устало спрашиваю я.

Нарочито не глядя на пришедших, царица рассказывает:

– Когда я носила во чреве второго сына, Париса, то получила с небес видение о том, что произведу на свет зажженный факел, который спалит Илион дотла. Дитя обернулось лютой Эриннией – богиней мщения. Никому не ведомо, откуда явились в наш мир эти чудища – то ли проросли из крови оскопленного своим сыном Крона, то ли вскормлены Аидом и Персефоной, хотя скорее всего рождены гибельной Ночью. Огненная Эринния не имела крыльев, но походила на гарпий. Ее зловонное дыхание пахло серой, прямо из очей струилась ядовитая слюна, а голос напоминал крики перепуганных стад скота на бойне. На поясе существа качалась связка медных бичей, в одной руке горел факел, в другой извивался змей, и домом чудища была сама Преисподняя. Оно явилось отмстить за все слезы матерей, и о приходе его возвестил бешеный лай илионских собак, будто бы страдающих от невыносимой боли.

– Ух ты, – говорю я. – Надо ж такое увидеть.

– Мне открылось, что Эринния воплотится на земле в образе ее сына Париса, – встревает седая карга по имени Герофила. – Кассандра предсказывала то же. Приаму настоятельно советовали умертвить младенца сразу же, как только выйдет из лона матери… – Жрица бросает на Гекубу испепеляющий взгляд. – К нам не прислушались.

Елена делает шаг и становится между пожилыми дамами.

– Каждая из нас, Хок-эн-беа-уиии, хоть однажды видела грезы о полыхающем Илионе. Трудность в том, чтобы отличить кошмары, зародившиеся из наших собственных страхов за себя и близких, от истины, прореченной свыше. Твои речи оценить проще. Кассандра задаст тебе несколько вопросов.

Я поворачиваюсь и смотрю на ту, о ком зашла речь. Юная блондинка явно страдает отсутствием аппетита, хотя и сохранила необыкновенную притягательность. Ногти девицы обкусаны до крови, вокруг очей – багровая кайма, пальцы ежесекундно дергаются и переплетаются между собой. Дочь Приама не может спокойно стоять на месте. Перед моими глазами всплывают фотографии голливудских старлеток, подсевших на кокс и угодивших в реабилитационный центр.

– В моих снах не было ни одного мужчины, столь бессильного на вид, – изрекает Кассандра.

Пропускаю оскорбление мимо ушей.

– Но я спрошу тебя кое о чем. Однажды ахейский владыка Агамемнон предстал мне в образе царственного тельца. Можешь объяснить это, о великий провидец?

– Мне известно ваше грядущее, ибо оно свершилось в моем прошлом. Но я не провидец и не толкователь. А тут все просто. По возвращении в Спарту Атрида прирежут, точно жертвенного быка.

– В стенах его же дворца?

– Нет. – Мать моя, что это: устный выпускной экзамен в Гамильтоновском колледже? – Атрид найдет гибель в чертогах Эгиста.

– От чьей руки? – не унимается пророчица. – По чьей воле?

– Клитемнестра.

– За какую же провинность, о непровидец?

– Жена не простит ему принесение в жертву их дочери, Ифигении.

Не прекращая прожигать меня глазами, Кассандра еле заметно кивает прочим.

– А что ждет меня, о всевидящий? – насмешливо вопрошает она.

– Страшные надругательства в этом самом храме.

Слушательницы шумно втягивают воздух. Кажется, я зашел слишком далеко. Хотели правду, красавицы, вот и подавитесь.

Кассандра сохраняет невозмутимый вид. Она чуть ли не довольна. Боже, до меня вдруг доходит: картина дикого изнасилования всю жизнь стояла перед мысленным взором этой женщины-девчонки. И никто, ни единая душа не верила ей. Должно быть, мои слова в каком-то смысле утешили дочь Приама – впервые за долгие годы.

Прорицательница разжимает уста. И тон ее далек от довольного, как небо от земли:

– Кто поднимет на меня руку в храме?

– Аякс.

– Какой? Большой или Малый? – Измученная бессонницей и тревогами, она все же очаровательна в своей болезненной уязвимости.

– Малый. Аякс – предводитель локров.

– Зачем же я сойду в святилище, о слабый мужчина?

– Спасти или спрятать палладий. – Я киваю в сторону невысокой каменной статуи.

– Уйдет ли предводитель локров от расплаты, о мужчина?

– Утонет по дороге домой. Корабль налетит на Гирейские скалы. Многие схолиасты усматривают в этом знак ярости Афины.

– Ярости за глумление надо мной или за оскверненный храм? – требует ответа Кассандра.

– Не знаю. Скорее последнее.

– Кто станет свидетелем моих мучений, о мужчина?

Постойте-ка минутку…

– Одиссей. – В моих словах проскальзывает вопросительная интонация, как у студента, надеющегося, что он нечаянно выпалил верный ответ.

– Кто еще, кроме сына Лаэрта?

– Неоптолем, – говорю я после раздумий.

– Сын Ахиллеса? – усмехается Феано. – Девятилетний мальчик, оставленный на Аргосе?

– Нет, – возражаю я. – Ему семнадцать, и он свиреп, словно лев. Парня вызовут с острова Скирос после убийства Ахилла. Неоптолем залезет в брюхо деревянного коня вместе с Одиссеем.

– Деревянного коня? – перебивает Андромаха.

Однако в распахнутых очах Елены, Герофилы и Кассандры ясно читается признание: треклятая лошадь знакома и им.

– Известно ли тебе другое имя Неоптолема? – интересуется юная пророчица тоном завзятого прокурора.

– Грядущие поколения запомнят его как Пирра, – усиленно роюсь в памяти, извлекая оттуда обрывки своих лекций, киклических поэтов античности, Прокла и, наконец, Пиндара. А я давненько не читал Пиндара. – После войны сын Ахилла не вернется на родину отца. Он останется в Молоссии, на западном побережье острова. Позднейшие владыки нарекут героя Пирром и объявят своим дальним предком.

– В ту ночь, когда падет Троя, совершит ли Неоптолем нечто еще? – продолжает давить Кассандра.

Ну и судьи у меня, аж мороз по коже: жена Приама, дочь Приама, мать Скамандрия, жрица Афины, сивилла с ее паранормальными способностями, полуженщина-полуребенок, обреченная предвидеть грядущее, и вдобавок Елена, супруга Париса и Менелая. Как хотите, а я предпочел бы суд присяжных.

– Пирр, известный ныне под именем Неоптолема, зарежет царя Приама в его дворце. Он же сбросит Скамандрия с городской стены, разбив головку младенца о камни. Он же лично увезет Андромаху в рабство, как я уже упоминал.