Текст книги "Троя"

Автор книги: Дэн Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 100 страниц)

26
Между ущельем Эос и ущельем Копратес, в восточной части Долины Маринера

За три недели плавания вверх по реке – точнее, внутреннему морю – Долины, Манмут едва не лишился рассудка. Фелюга с командой в сорок МЗЧ оказалась далеко не единственным судном, рассекающим волны затопленного ущелья. Кроме десятков похожих корабликов, путешественники миновали в день самое меньшее по три стометровых баржи, груженных неотесанными глыбами из каменоломен Лабиринта Ночи, до которого оставалось целых две тысячи восемьсот километров.

Орфу с Ио человечки закатили на борт и укрыли от летучих неприятелей куском парусины вместе с прочим грузом и предметами, извлеченными из трюма «Смуглой леди». Впрочем, любое воспоминание о подлодке, покинутой в пещерке на мелководье, приводило бывшего капитана в подавленное расположение духа. До сих пор он и не подозревал в себе столь сильной склонности к мрачным чувствам, к такому отчаянному одиночеству, которое отнимало бы всякую волю к дальнейшей борьбе. Лишь немилосердная утрата собственного судна явила истинную глубину скорби, на какую был способен моравек. Его товарищ – слепой калека, занявший место среди бесполезного балласта – и тот казался более жизнерадостным; хотя Манмут уже начинал понимать, как редко и осторожно иониец раскрывает перед кем-либо свою душу.

Фелюга причалила к берегу, точно по обещанию, на следующее марсианское утро после прибытия путешественников, и пока зеленые создания погружали гигантского краба на борт, маленький европеец успел несколько раз наведаться на «Смуглую леди», дабы забрать все, что только возможно: переносные аккумуляторы, сонар, навигационную оснастку, оборудование для коммуникаций…

– Не иначе, ты сплавал на разбитую посудину нагишом и набил карманы сухарями? – усмехнулся Орфу в ответ на его рассказ об утренних похождениях.

– Как? – Манмут испугался, а не свихнулся ли его друг окончательно.

– Авторская ошибочка, непоследовательность сюжета в «Робинзоне Крузо», – громыхнул краб. – Обожаю подобные неточности.

– Не знаю, не читал, – нахмурился европеец. Он был не в том настроении, чтобы выслушивать шуточки. Прощание с кораблем разрывало его душу на части.

Последующие три недели друзья обсуждали состояние Манмута – иных занятий на судне просто не было. К счастью, радиопередатчик ближнего действия, вмонтированный в панцирь ионийца, работал исправно.

– А ведь ты страдаешь не только из-за разлуки, – заметил однажды Орфу. – У тебя наверняка развивается агорафобия, боязнь открытого пространства.

– Почему это?

– Ты же создан, запрограммирован быть частью подлодки, которая прячется под вечными льдами на океанском дне, среди кромешной тьмы, под невыносимым давлением мощных слоев жидкости. Такому существу по-настоящему удобно лишь в тесной каюте. И недолгие набеги на поверхность Европы вряд ли подготовили тебя, старина, к марсианским просторам, далекому горизонту, ясным голубым небесам…

– Не такие уж они сейчас и голубые, – только и вымолвил в ответ знаток Шекспира.

Стояло раннее утро, ничем не отличавшееся от прочих, а это значит, Долину Маринера окутывала пелена тяжелых облаков и густого тумана. Зеленые человечки убрали ветрила и взялись за весла. Три десятка неутомимых гребцов уселись на скамеечках по пятнадцать с каждого борта, ибо ветер опять раздумал нести к цели двухмачтовый кораблик с треугольными «латинскими» парусами. На данном участке ширина реки достигала ста двадцати километров, а вскоре должна была увеличиться до двухсот, так что даже и в ясную погоду прибрежные скалы безнадежно затерялись бы за окоемом. Однако, учитывая оживленное судоходство, из предосторожности фелюга едва перемещалась в серой мгле, мерцая сигнальными фонарями на носу, мачтах и корме.

Со временем европеец осознал правоту друга. Агорафобия в самом деле доставляла ощутимые муки, ведь наиболее острая тоска подкатывала к горлу именно в солнечные, безоблачные дни. И все-таки его главная беда заключалась не в том, чтобы свыкнуться с потерей привычной скорлупки да нескольких внешних датчиков. Нет ничего ужасней для капитана, чем пережить свое судно, – так уверяли моравека исторические программы и прочитанная позже литература. Хуже того, на него была возложена ответственная миссия – доставить Короса III к подводному подножию Олимпа; теперь она бессовестно провалена. Ганимедянин мертв, как и Ри По – тот самый, кому следовало принять от главного разведчика Короса наиважнейшую информацию, зашифровать ее и передать…

Кому? Куда? Каким образом? Оставалось теряться в догадках.

Друзья беседовали и об этом долгими, тихими неделями путешествия. Ночью становилось еще тише, ибо с заходом солнца немые матросы впадали в спячку, закрепив корабль при помощи причудливого морского якоря. (Манмут как-то проверил здешние глубины эхолотом и присвистнул: более шести километров.) МЗЧ не шевелились, пока первые лучи рассвета не касались их полупрозрачной кожи. Становилось ясно, что молчаливые создания извлекают энергию прямо из солнечного света, пусть даже поглощенного клочьями тумана. Маленький европеец ни разу не видел, чтобы существа принимали пищу или что-либо выделяли. Он мог бы спросить их самих, но, несмотря на правдоподобные предположения Орфу о коллективной природе МЗЧ, означающей невозможность «убить» отдельную личность в принципе, знаток сонетов не настолько доверился гипотезе товарища, дабы без колебаний сунуть руку в чужую грудь и хватать чужое сердце ради праздных вопросов, не требующих безотлагательного решения.

Зато покалеченного ионийца он тормошил безо всякого стеснения.

– Зачем нас вообще послали? – изумился Манмут на десятый день. – Поручение – загадка, выполнять его мы совершенно не готовы. Просто безумие – отправлять на Марс подобных невежд.

– Моравеки-управляющие склонны четко разделять обязанности между специалистами, – пояснил краб. – Ты – лучший среди водителей-подводников, я идеально подходил для обслуживания космического корабля. Никому и в голову не приходило, что нам с тобой придется действовать за четверых.

– А почему нет? Они же понимали серьезную опасность миссии.

Орфу слабо усмехнулся:

– Похоже, начальство рассудило так: в случае чего, смертью храбрых падем все сразу.

– А ты погоди радоваться, – буркнул европеец. – Еще не вечер.

– Опиши-ка лучше погоду. Скажи, мгла уже рассеялась?

Дневные и ночные декорации поражали моравека своей красотой. Все его прежние сведения о мирах с атмосферой, пригодной для дыхания, сводились исключительно к земным архивам, и терраформированный Марс вызывал живейший интерес.

Небеса постоянно меняли краски: от сочной полуденной лазури до розоватого закатного багрянца и чистого золота, что заливало окрестный пейзаж, наделяя все предметы собственным сокровенным сиянием. Здешнее солнце, конечно, выглядело гораздо мельче земного, отображенного на старинных видеозаписях, зато неимоверно превосходило величиной и жаром крохотное светило, сиявшее галилейским моравекам последние полторы тысячи земных лет. Ласковый бриз благоухал соленой морской водой и время от времени – как ни странно – растениями.

– Никогда не задумывался, для чего нам дано это чувство? – сказал Орфу, услышав от друга об аромате свежей зелени.

– Какое?

– Ну, обоняние.

Маленькому европейцу пришлось глубоко задуматься. Он-то всегда принимал свой нюх как должное, хотя под водой или на ледяной планете от него не было ни малейшего проку, а в капитанской каюте и подавно. Манмут с изумлением обнаружил, что перечислил все места собственного обитания.

– Э-э-э… Можно учуять ядовитые испарения внутри «Смуглой леди». Или в переговорном отсеке на Хаосе Конамара… – Он запнулся. Нет, глупо. Для таких случаев моравеки обладали более совершенными системами оповещения.

Орфу тихо рассмеялся:

– А я мог бы унюхать серу на поверхности Ио, да кому ж это надо?

– Ты? – озадачился собеседник. – Высоковакуумный трудяга?

– Согласен, бессмыслица. Как и то, что я провожу… проводил… большую часть жизни, рассматривая мир в части спектра, доступной человеческому глазу. Однако это правда.

Вот и новая причина для размышлений. А ведь верно: знаток сонетов поступал точно так же. При желании он легко переключался на восприятие инфракрасных или ультрафиолетовых волн, а зрение Орфу улавливало радиочастоты и линии магнитных полей – незаменимая способность для того, кто работает в условиях проникающего космического излучения. Тогда зачем, зачем ионийцу выбирать «видимые» волны?

– Мне кажется, наши дизайнеры, как и последующие поколения расы моравеков, втайне мечтали стать людьми, – ответил краб на невысказанный вопрос приятеля без своей обычной усмешки. – Эффект Пиноккио, так сказать.

Манмута идея не убедила, но он был слишком удручен, чтобы спорить.

– А теперь чем-нибудь пахнет? – продолжал иониец.

– Да, гниющей растительностью. Почти как на Темзе в час отлива.

Дабы не спятить от полного безделья, маленький европеец принялся сортировать и тщательно изучать вещи, захваченные со «Смуглой леди».

Самый мелкий артефакт – гладкий яйцеобразный объект чуть крупнее Манмута – оказался тем самым Прибором, важнейшим элементом для миссии Короса III. Друзья-путешественники ровным счетом ничего не знали о предназначении загадочной штуки: ганимедянин намеревался лично установить ее на Олимпе и при соблюдении неких таинственных условий произвести запуск.

Любитель Шекспира испробовал на Приборе сонар и отколупнул крохотную частичку блестящего покрытия, однако не понял назначения устройства. И по крайней мере энергия, содержащаяся в Приборе, имела невероятные объемы.

– Вполне может оказаться бомбой, – пробормотал Манмут, приставляя частичку на место.

– Не то слово, – поддержал его иониец. – Жахнет – и нет планеты. Ищи клочки по закоулочкам.

Европеец поборол искушение вышвырнуть последнего друга за борт и, притворившись, будто не расслышал, переключил внимание на могучие стены каньона, грозно вздымающиеся в трех километрах к югу. Гордые красные скалы, испещренные темными бороздами, возносились к небесам крутыми уступами. Неужели все это великолепие обречено сгинуть навеки? Мангровые деревья, растущие на болотистых землях нижней дельты, дикие виноградники на самых неприступных вершинах и даже хрупкое голубое небо с растрепанными перистыми облаками… Манмут попытался представить, как эта мирная картина исчезает в огромной квантовой вспышке. Нет, что-то здесь не так.

– Подумай, старина. Может, это все же не бомба?

– Прямо с разбегу другую версию и не сочинишь, – посетовал иониец. – В моем воображении вообще не укладывается такой размах, тут же сумасшедшие силы запрятаны. Технологии – запредельные. Я бы посоветовал обращаться с окаянной штуковиной поласковей, да раз она пережила нападение тех, в колеснице, плюс вторжение в атмосферу, погубившее твою подлодку, значит, не такая уж и неженка. Дай-ка ей лучше доброго пинка, и поговорим о следующем предмете. Что там у нас на очереди?

На очереди была вещь солиднее размерами, зато более доступная для понимания.

– Похоже на лучевой коммуникатор, – произнес европеец. – Сейчас он компактно сложен, хотя нетрудно догадаться, что при активации развернется высокий треножник, широкая тарелка направится в космос и пошлет мощный луч… неведомо чего.

– С какой стати Коросу тащить с собой коммуникатор? – усомнился Орфу. – Комсаты до сих пор носятся по орбите, да и сам корабль отлично справлялся с любыми пересылками. Даже твоя собственная лодка – и то имела связь с системой Юпитера.

– А вдруг адресат вовсе не там? – предположил Манмут.

– А где же?

– Без понятия.

– Кстати, как наш ганимедянин собирался закодировать сообщение? – осведомился краб.

Зрячий моравек удалил нанокарбоновое покрытие и аккуратно исследовал тонкий механизм.

– Тут есть виртуальные гнезда соединения, – заявил он после осмотра. – Очень удобно: можно загрузить всю визуальную и невизуальную информацию, зашифровать и активировать на месте. Если только начальство не защитило активацию каким-нибудь секретным кодом. Хочешь, подключимся и проверим?

– Нет. Не время.

– Ладно, тогда я закрываю…

– Еще одно. Какого сорта энергией питается устройство?

Незнакомый с чуждыми технологиями европеец рассказал в общих чертах.

– Ну и ну! – присвистнул иониец. – Искусственная антиматерия. Консорциум Пяти Лун использовал подобное топливо при первых межзвездных перелетах. Подключись мы с тобой к этой кормушке, силенок хватило бы на многие земные столетия.

– Выходит… – Сердце Манмута учащенно заколотилось. – Если заменить ею сгоревший термоядерный двигатель «Смуглой леди»…

Иониец погрузился в молчание и, наконец, с неохотой выдавил:

– Не-е, вряд ли получится. Когда чудовищная сила вырывается на волю с чудовищной скоростью, она неуправляема. Мы-то с тобой еще нашли бы способ подпитаться от энергетического поля, но заправить лодку? Тем более что сперва нужно починить судно. А ты, если я правильно понял, не сумеешь сделать этого в одиночку?

– Тут потребуются доки Хаоса Конамара… – Манмут ощутил странную смесь сожаления и облегчения, осознав, что для его бедной подводной лодки не осталось надежды. Как ни скорбел он о непоправимой утрате, мысль о том, чтобы повернуть и проплыть обратно две тысячи с лишним километров, портила и без того угрюмое настроение.

Последним под руку попался самый большой, увесистый и самый непостижимый для понимания европейца объект: бамбуковая корзина полутораметровой высоты с основанием два на два метра, упакованная в прозрачный трансполимер. Внутри знаток Шекспира обнаружил сотни квадратных метров микротонкого «шпионского» полиэтилена со вшитыми в него полосками высокопроизводительных солнечных батарей, четыре газовых баллона (датчики засекли гелий, азото-кислородную смесь и метанол), восемь атмосферных реактивных двигателей со встроенными контроллерами и, наконец, двенадцать аккуратно сложенных пятнадцатиметровых углепластовых тросов, присоединенных ко всем четырем сторонам корзины.

Манмут долго шуршал полиэтиленом, постукивал по днищу, напрягал сенсоры и раздумывал.

– Сдаюсь. Что это за ерунда такая?

– Воздушный шар, – откликнулся иониец.

Любитель сонетов недоуменно покачал головой. Допотопное средство перемещения – на Марсе? С какой радости тащить сюда…

Орфу ответил прежде, чем он сформулировал вопрос:

– Цель нашей миссии – миссии Короса III – находится на Олимпе, в центре квантовых волнений. Не собирался же ганимедянин штурмовать гору пешком! Кстати, какие размеры у этой штуки?

Манмут описал.

– Видишь? Все сходится. Если надуть шарик гелием, гондола спокойно поднимет и тебя, и Прибор, и лучевое радио, а затем унесет хоть на край земли… или на вершину знаменитого вулкана.

– Гондола? – переспросил маленький европеец, пытаясь вникнуть в незнакомую идею.

– Ну да, корзина, куда все упаковано.

– Но ведь на Олимпе есть эскалатор… – брякнул, не подумав, бывший капитан подлодки.

– А разве тем, кто планировал экспедицию, это было известно? – возразил ему товарищ.

Манмут не ответил и в задумчивости отвернулся от воздушного шара. Южные скалы Долины Маринера превратились в тонкую красную линию на лазурном горизонте; фелюга все дальше уходила от берега, устремляясь к срединным течениям.

– Тебе не влезть в эту гондолу, – промолвил европеец.

– Естественно… – начал краб.

– Придется смастерить что-нибудь покрупнее, – перебил его Манмут.

– Ты и вправду веришь, что мы с тобой выполним миссию? – мягко произнес иониец.

– Не знаю. Я уверен лишь в одном: когда… если… достигнем побережья, до вулкана останется две тысячи километров. И у меня нет ни малейшего понятия, как нам их одолеть. А эта безумная затея с шаром… глядишь, и сработает.

– Тогда можно лететь хоть сейчас! Все быстрее, чем ползти по волнам на этой… Как ты ее кличешь?

– Фелюга, – повторил Манмут и запрокинул голову к розоватым облакам, на фоне которых качалась оснастка и два остроконечных паруса. МЗЧ бесстрашно и ловко суетились на реях. – Нет, вот что я тебе скажу: воздушным шаром воспользуемся не раньше, чем это потребуется. Пусть у него даже гондола обтянута хамелеоновской тканью – откуда нам знать, может, люди на летающих колесницах видят и сквозь нее? Перелет над Лабиринтом Ночи и тремя высочайшими вулканами планеты сам по себе достаточно длинен, труден и опасен.

Орфу негромко хохотнул:

– «Вокруг света за восемьдесят дней» – так, что ли?

– Почему вокруг света? Считая вместе с этим плаванием, мы обогнем только четверть Марса.

Дабы скоротать время и отвлечься от сумеречных мыслей, Манмут перечитывал книгу сонетов, спасенную с погибшей «Смуглой леди». Однако привычное снадобье ото всех бед на сей раз не помогало. Там, где прежде моравек погружался в дотошный анализ, выкапывал потайные связи между фразами, умопостроениями, а также глубинами драматического содержания, осталась одна лишь горькая печаль. Печаль и безысходность.

Сказать по чести, маленького европейца не очень волновало, что именно делал с «юношей» «Уилл» или «поэт» и чего ожидал взамен, – сам-то он никогда не имел пениса или анального отверстия, да и не грустил по этому поводу. Однако теперь медоточивые дифирамбы вперемешку с позорным клеймением одного и того же туповатого, зато физически здорового парня со стороны седеющего автора почему-то вдруг начали угнетать дух читателя. Он «перескочил» на сонеты, посвященные «смуглой леди», – те оказались еще более циничными и полными извращений. Манмут не мог не согласиться с критиками, утверждающими, будто интерес Барда целиком сосредоточен на сексуальной неразборчивости этой темноглазой, темноволосой, темногрудой женщины, которая, по словам поэта, если и не зарабатывала продажей собственного тела, то по крайней мере была еще та стерва.

Когда-то давно капитан подлодки скачал в свои архивы эссе Зигмунда Фрейда – этого колдуна и знахаря Потерянной Эпохи – и прочел о типе мужчин, что нарочно выбирают целью чересчур доступных «леди». Так вот, насмешливо играя словами, Шекспир не гнушается называть женскую вагину «проезжим двором», «общинным выгоном», «заливом, переполненным судами». Воистину: «Правдивый свет мне заменила тьма, и ложь меня объяла, как чума»!

Глядя на солнце, которое клонилось к закату над безбрежными просторами внутреннего моря, на пламенеющие вдали зубчатые стены скал, Манмут не мог понять, как он умудрялся долгие годы выискивать глубочайшие тайны и сокровенные идеи, копаясь в грязном белье, в этих граничащих с неприличием откровениях извращенца.

– Зачитался любимыми сонетами? – проговорил Орфу.

Европеец захлопнул книгу.

– Как ты догадался? Уж не получил ли мой друг дар телепатии взамен утраченных глаз?

– Еще нет, – беззаботно загрохотал краб, накрепко привязанный к палубе в десяти метрах от носа фелюги, где и сидел сейчас Манмут. – Просто иногда ты молчишь литературнее обычного.

Товарищ поднялся и устремил взор на закат. Маленькие зеленые человечки деловито хлопотали, возясь с оснасткой суденышка и готовясь ко сну.

– А если серьезно, – задумался маленький европеец, – зачем нам, моравекам, заложена в программу нелепая страсть к творениям расы людей, которые, наверно, уже повымерли?

– Я и сам удивлялся, – откликнулся иониец. – Короса III и Ри По наша общая болезнь благополучно миновала, но ведь тебе известны и другие случаи этой одержимости…

– Мой бывший напарник Уртцвайль зачитывался Библией в переводе короля Якова. Мог изучать ее десятки лет подряд.

– Прямо как я и мой Пруст. – Промычав несколько тактов из песенки «Я и моя тень», Орфу продолжал: – А знаешь, чем похожи все эти творения, к которым нас неудержимо влечет?

Манмут пораскинул мозгами:

– Нет.

– Они неисследимы, – таинственно изрек иониец.

– Как это?

– Их невозможно постичь до конца. Они словно дома, где вечно натыкаешься на новую дверь, не замеченную ранее мансарду, потайную лестницу или чердак… что-то в этом роде.

– Боюсь, я не до конца врубился, – буркнул знаток Шекспира.

– А ты не слишком-то весел, старина. И Бард уже не радует?

– Кажется, его неисчерпаемость исчерпала меня самого, – признал собеседник.

– Ладно, что там, на палубе? У наших маленьких друзей, поди, работы по горло?

Капитан погибшей лодки огляделся. Зеленая команда торопилась убрать паруса и опустить тяжелую якорную цепь, пока лучи заходящего солнца еще дарили последние крупицы необходимой энергии. Совсем немного – и немые создания улягутся, свернутся калачиками, впадут в глубокую спячку вплоть до рассвета.

– А ты, наверное, уловил колебания палубы? – полюбопытствовал Манмут.

– Да нет: время вроде бы подходящее. Почему ты им не поможешь?

– Прошу прощения?

– Ну, ты же у нас морской волк. Во всяком случае, отличаешь перлинь от перины и линя. Протяни малышам руку помощи… или хотя бы манипулятор.

– Я бы только путался под ногами. – Европеец с сомнением посмотрел на МЗЧ, шустрых и безупречно ловких, как обезьянки на старинных видеозаписях. – По-моему, они вообще телепаты, не то что мы с тобой. Моя помощь им явно не нужна.

– Чушь. Давай, старина, отыщи себе достойное занятие. Лично я намерен почитать о месье Сване и его ветреной подружке.

Манмут замешкался, потом засунул томик сонетов обратно в ранец и отправился на среднюю палубу. Там он присоединился к человечкам, которые привязывали к рее остроконечный парус. Поначалу существа, работавшие в унисон, замерли, уставившись на пришельца черными пуговицами глаз на гладких, одинаковых лицах, затем посторонились, и поклонник сэра Уильяма с радостью принялся за работу, изредка бросая восхищенные взоры на закатное небо и вдыхая чистый марсианский воздух полной грудью.

В течение следующих недель настроение маленького европейца совершило скачок от уныния к покойному удовлетворению и даже к некоему варианту радости, доступной обычному моравеку. Морские труды захватили его почти целиком, и даже непрерывные беседы с другом не мешали одновременно штопать паруса, сращивать концы канатов, драить палубу, вытягивать из глубин якорную цепь и стоять на вахте у руля. Фелюга покрывала около сорока километров в день – на первый взгляд смехотворно мало, но это если не учитывать капризные ветра, из-за которых судно в основном шло на веслах, да еще и против течения, к тому же исключительно при свете солнца. Долина Маринера протянулась на целых четыре тысячи километров (приблизительная ширина Соединенных Штатов – земной страны времен Потерянной Эпохи, как любил напоминать Орфу), и вскоре Манмут распрощался с надеждой достичь цели за сотню марсианских дней. А ведь за границей моря путешественников ожидали тысяча восемьсот километров плато Фарсида.

Впрочем, бывший капитан «Смуглой леди» не очень-то и спешил, наслаждаясь незамысловатыми, однако подлинными радостями плавания под парусом. Морские ароматы кружили голову, дневное солнце прогревало до самого сердца, ночная прохлада давала приятный отдых, а безотлагательность отчаянной миссии исподволь растворялась в утешительном круге привычных забот.

В конце шестой недели, когда Манмут преспокойно работал на передней мачте фелюги (насколько он ведал, судно не имело названия, хотя, чтобы узнать наверняка, пришлось бы убить очередную жертву), менее чем в километре от корабля вдруг появилась колесница. МЗЧ занимались своими делами внизу; моравек был совсем один, открыт и беззащитен, у него даже не оставалось времени спуститься на палубу и спрятаться.

Летучая машина стремительно промчалась прямо над фелюгой – так низко, что европеец успел заметить: кони поддельные, голографические. Виртуальные поводья держал в руках высокий, царственного вида мужчина в темной тунике. Его гладкая кожа источала золотистое сияние, длинные белые локоны струились по плечам, вся фигура дышала необыкновенной красотой. Орлиные глаза смотрели только вперед, не снисходя до того, что творится на земле или на море.

Манмут не упустил возможности поближе «познакомиться» с колесницей и ее седоком – разумеется, не напрямую, а при помощи разных визуальных фильтров и чувствительных датчиков; полученные сведения он тут же переправлял другу-ионийцу, на случай, если неприятель все-таки опустит взгляд и надумает покарать дерзкого моравека ослепительной молнией. Скакуны, вожжи и колеса оказались чистой воды голограммами, зато сама повозка была еще как реальна. Выполненная из драгоценного сплава золота с титаном, она излучала энергию по всему электромагнитному спектру. А самое страшное – оставляла позади широкий «хвост» четырехмерных квантовых потоков. Маленький исследователь отчетливо увидел в инфракрасных лучах мощный силовой щит, прикрывающий колесницу от встречного ветра, и огромный защитный пузырь вокруг нее. По расчетам Орфу, такое поле легко спасло бы седока от чего угодно, кроме, пожалуй, хорошенького ядерного взрыва. Европеец тут же порадовался, что не догадался бросить в небесную машину камнем, которого очень кстати не оказалось под рукой.

– Как оно летает? – спросил краб, когда колесница растаяла на горизонте. – На всей планете не найти столько электромагнитной энергии, чтобы поднять такую штуку в воздух.

– Может, квантовые потоки? – отозвался Манмут, качаясь на сильном ветру вместе с мачтой; фелюгу носило из стороны в сторону, за бортом кипели белые барашки.

Иониец издал неприличный звук.

– Управляемое квантовое искривление разрывает время и пространство, а также людей и целые планеты – это я понимаю. При чем здесь колесницы?

Капитан в отставке пожал плечами, забыв, что укрытый под брезентом приятель все равно не способен его увидеть.

– Пропеллеров я не заметил. Сейчас ты получишь остальные данные. Однако, ей-богу, драндулет выглядел так, будто его несла самая настоящая волна квантового искривления.

– Вот чудно, – хмыкнул Орфу. – И потом, даже тысяча заоблачных повозок не объясняет нам всей активности, зафиксированной в отчетах Ри По.

– Это точно. Ладно, будем рады и тому, что божок нас не вычислил.

Собеседники помолчали. Встречные волны с шумом били о нос фелюги, громко хлопали на ветру паруса, гудели натянутые канаты. Манмут упивался этими звуками, ему нравилось резко раскачиваться и подпрыгивать вместе с легким суденышком, вцепившись руками в мачту и снасти.

– Или же вызвал подкрепление с Олимпа, – предположил краб.

Зрячий моравек ответил радиостатическим подобием тяжкого вздоха.

– А ты у нас, как всегда, полон веры в лучшее.

– Точнее, в жизненную правду, – насмешливо парировал иониец, но тут же посерьезнел: – А ведь знаешь, дружище, скоро нам опять придется говорить с маленькими зелеными человечками. Слишком уж много вопросов накопилось.

– Знаю.

Европейцу сделалось так дурно, как бывает при самой ужасной морской болезни.

– И еще, – продолжал товарищ. – Возможно, обстоятельства потребуют надуть и запустить шар немного раньше, чем намечалось.

Перед этим отставной капитан потратил несколько дней на то, чтобы сколотить более просторную гондолу из остатков прежней корзины и обшивных досок, оторванных от не самой необходимой переборки судна. МЗЧ не проявили ни малейшего беспокойства по этому поводу.

– Думаю, лучше пока не спешить, – возразил Манмут. – Если бы знать заранее, какие вскоре задуют ветра! А попадешь в мощный поток – не поможет и реактивная тяга. Не стоит рисковать шаром, особенно в такой дали от Олимпа.

– Согласен, – проговорил гигантский краб после паузы. – А вот потолковать с командой уже пора. У меня появилась новая теория. Кажется, они вовсе и не пользуются телепатией для общения.

– Разве? – озадачился европеец. – А чем еще? Ушей и ртов у них нет, а мои датчики не чувствуют никаких волн, которые несли бы информацию.

– Что, если она содержится прямо в их телах? В виде маленьких частичек, этаких нанопакетов с закодированными данными? Вот почему МЗЧ настаивают, чтобы ты сжимал некий орган – пункт центрального телеграфа – живой рукой, а не общим манипулятором. При взаимопроникновении молекулярные машинки проникают непосредственно в твою кровь и направляются в органический мозг, где такие же нанобайты помогают расшифровать полученные сведения.

– А как они говорят между собой? – с сомнением спросил Манмут. Теория о чтении мыслей привлекала его больше.

– Точно так же, – пояснил Орфу. – Прикосновения. Видимо, у них полупроницаемая кожа и обмен информацией происходит при каждом физическом контакте.

– Даже не знаю, – усомнился бывший капитан. – Помнишь, когда эти матросы причалили к берегу, им уже было известно, кто мы и куда едем? Сухопутные МЗЧ умудрились передать новости по морю?

– Мне тоже так померещилось. Однако раз уж наука людей и моравеков до сих пор не докопалась до основ телепатии, согласно бритве Оккама я бы допустил, что морячки «услышали» о пришельцах опять же благодаря прикосновениям – или к нам, или к собратьям, обитающим на берегу.

– Значит, нанопакеты закодированных данных? – Маленький европеец не потрудился скрыть от приятеля скептицизм. – Вот только если я захочу побеседовать, одно из этих созданий в любом случае умрет.

– К несчастью, – подтвердил иониец, уже не вспоминая своих прежних доводов, будто бы МЗЧ – не более личности, чем клетки человеческой кожи.

Безъязыкие существа с проворством акробатов суетились на палубе; пробегая мимо, человечки дружелюбно кивали Манмуту зелеными головками.

– Спросить, конечно же, надо, – произнес он, – но давай отложим хотя бы до завтра. Южный горизонт заволокла громадная красно-бурая туча, и все готовятся к буре. Лишних рук сейчас нет.