Текст книги "Троя"

Автор книги: Дэн Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 100 страниц)

15
Долины Илиона

Диомеда буквально несет нелегкая – точнее, огромная, вооруженная до зубов, сокрытая в облаке богиня лично везет его на битву, управляя колесницей.

Я до сих пор не верю своим глазам. Сначала «подправленный» бессмертной рукой Тидид ранит Афродиту. Теперь же сам «возжигатель сражений» вынужден ответить на его вызов. Aristeia с божеством. Круто.

Еще сегодня утром Арес дал Громовержцу и Афине слово пособлять грекам, однако, по своему обычаю, без предупреждения нарушил клятву, переметнувшись на сторону осажденных под влиянием речей Аполлона и собственной вероломной натуры. Пару минут назад его тяжелая длань оборвала жизнь Перифаса, сына Охезия. Убитый был самым лучшим воином в этолийских частях доблестной греческой армии. Бог войны с жадностью срывает с окровавленного тела богатые доспехи, но некое предчувствие заставляет мародера поднять глаза. Афина окутана маскировочным облаком тьмы. И хотя Арес должен понимать, что за туманом скрывается бессмертный, ему уже все равно: главное, впереди ненавистный Диомед.

Бог войны бьет первым. Разумеется, с нечеловеческой точностью. Копье легко перелетает через головы коней, метя прямо в сердце жертвы. Рука Афины, показавшись из мрака, с той же легкостью отбивает удар. Арес изумленно разевает рот. Наконечник из вольфрамового сплава без толку врезается в каменистый грунт.

Колесница проносится мимо; наступает очередь Тидида. Он перегибается через край и с размаху бросает бронзовое копье, облеченное для мощности тончайшим слоем поля Планка. Полученная от Афины Паллады энергия позволяет оружию пронзить сперва силовой щит бога войны, затем узорно-медный пояс бога войны и, наконец, олимпийские внутренности все того же бога.

Арес принимается кричать. Недавний вой Афродиты, потрясший землю, сейчас уже кажется шепотом. «Страшно, как будто бы девять иль десять воскликнули тысяч сильных мужей на войне, зачинающих ярую битву», – пел об этом реве Гомер. Теперь-то я понимаю, что слепец не сгущал краски. Во второй раз за этот проклятый день обе армии забывают свое кровавое дело, повергнутые божественным шумом в простой человечий трепет. Даже благородный Гектор, по горло занятый жутко благородным делом – прорубиться клинком сквозь аргивскую плоть и умертвить медленно отступающего Одиссея, – прекратив натиск, оборачивается в сторону залитого ихором клочка земли, где вопит раненый Олимпиец.

Диомед соскакивает с колесницы, полный решимости добить поверженного. В этот миг, корчась от нестерпимой боли, бог сражений начинает расти, расплываться, преображаться, совершенно теряя человекоподобный вид. Воздух вокруг Диомеда, прочих греков и троянцев, боровшихся за труп несчастного Перифаса (тот распластался у их ног, всеми забытый), внезапно заполняется ошметками грязи, обрывками ткани, кожи и тому подобной дрянью. Арес напоминает уже не огромного смертного, а… нечто иное. Черный вихрь плазменной энергии неистово дышит, извивается, беспорядочные всполохи статического электричества беспощадно лупят то по троянцам, то по аргивянам.

Диомед шарахается назад; ярость черного циклона временно притупила даже его жажду крови.

Бог войны исчезает, квитируется на Олимп, придерживая рукой собственные кишки, чтобы не выпали. Поле брани замирает. Словно бессмертные вновь остановили время. Да только птицы по-прежнему летают, ветер дует, пыль оседает наземь. Нет, эта неподвижность порождена благоговением – ни больше ни меньше.

– Ты хоть раз в жизни видел что-нибудь подобное, Хокенберри? – раздается над ухом.

Вздрагиваю от неожиданности. Откуда здесь Найтенгельзер? Ах да…

– Нет, не видел.

С минуту мы молча смотрим, как окаменевшие фигуры «оттаивают» и с новой злостью возобновляют сражение. Заметив, что укутанная облаками Афина куда-то пропала из колесницы Диомеда, начинаю удаляться от своего товарища.

– Надо бы сменить облик и проследить, как там королевская семья на стенах Трои, – объясняю я прежде, чем исчезнуть.

И действительно видоизменяюсь, но лишь для того, чтобы не вызвать лишних подозрений. Затерявшись в клубах пыли и полной неразберихе сражения, быстро натягиваю Шлем Аида, активирую медальон и устремляюсь по квантовому следу за раненым Аресом. Сквозь искаженное пространство – на блистательный Олимп.

* * *

Однако телепортация выносит меня вовсе не на зеленые вершины божественной горы и даже не в Зал Собраний. Таинственное просторное помещение смахивает скорее на приемный покой медицинской клиники двадцатого столетия, чем на интерьер любого из здешних зданий, где я побывал до сих пор.

Стерильную с виду комнату наполняют боги и еще какие-то существа. От страха оказаться замеченным я не дышу почти минуту.

Вроде бы пронесло.

Арес корчится на столе типа операционного. Вокруг него снуют и хлопочут некие гуманоиды, а может, и роботы. Более странных, скользких, живых по наружности, но все же чужеродных созданий мне не доводилось видеть даже в фильмах Спилберга. Одно из них подсоединяет капельницу, второе водит ультрафиолетовым лучом над изувеченным телом бога.

Брат Афродиты по-прежнему держит выпавшие внутренности обеими окровавленными руками. Он страдает, он перепуган и унижен до предела. В общем, вылитый человек.

Вдоль белой стены тянется ряд высоченных (от двадцати футов) стеклянных баков; в каждом из них бурлит лиловая жидкость, плавают толстые нити и шланги, а также… бессмертные. Рослые, загорелые, безукоризненные тела в различной степени разложения – или восстановления, это как посмотреть. Я вижу растерзанные органы, белеющие кости, куски красного мяса, у кого-то из-под скальпа сверкает голый череп, от вида которого меня чуть не выворачивает наизнанку. Богов трудно признать, но в ближайшем баке плавает сама Афродита. Волосы медленно колышутся в лиловой жидкости, веки плотно сомкнуты. Обнаженная фигура – воплощенное совершенство, если бы не идеальная кисть, отсеченная от безупречной длани. Вокруг разорванных связок, сухожилий и кости вьется клубок зеленых червей, не то пожирающих больную плоть, не то зашивающих рану, а может, и все сразу. Я отвожу взгляд.

В помещение врывается Зевс. Громовержец стремительно проходит между медицинских мониторов без шкал и циферблатов, полуроботов, покрытых синтетической плотью, и младших богов, которые почтительно склоняют перед ним головы, уступая дорогу. На миг владыка оборачивается и пронзительно смотрит на меня, сдвинув седые брови. Финита ля комедия.

Что будет сначала: оглушительный гром или испепеляющая вспышка?

Зевс отводит взгляд, по-моему, даже усмехается в усы, и тут же снова хмурится. Арес все еще дергается на столе среди загадочных приспособлений и роботов, штопающих его раны.

Громовержец застывает напротив, скрестив руки на груди. Длинная тога ниспадает торжественными складками, голова склонена вперед, борода тщательно расчесана, брови, наоборот, косматы и угрюмы, открытая бронзовая грудь дышит божественной силой. Выражением лица Олимпиец напоминает скорее взбешенного директора школы, чем озабоченного папашу.

Арес нарушает молчание первым.

– Отец мой! – стенает он. – Или без гнева взираешь ты на такие злодейства? Мы – вечные боги и не ведаем смерти, но, разрази нас гром, терпим жесточайшие обиды, как только сотворим добро любому из паршивых людишек. А все наши собственные божественные разногласия. И что же? Как будто мало этих нанопридурков, Олимпийцы должны сражаться еще и с тобой, о владыка Зевс!

Покровитель сражений судорожно переводит дух и, передернувшись от боли, ждет ответа. Молниевержец мрачно взирает исподлобья, словно обдумывает услышанное.

– А твоя Афина! – возмущается раненый. – Ты слишком многое позволяешь этой девчонке, о сын великого Крона. Лишь ее, это зловредное чадо хаоса и разрушения, что вышло у тебя из головы, ты никогда не смиряешь ни словом, ни делом. И вот уж дошло до того: своенравная девица превратила троянца Диомеда в оружие против нас, богов!

Распаленный собственной речью, Арес яростно брызжет слюной. Мне по-прежнему видны голубовато-серые кольца кишок, плавающие в золотой крови.

– Сперва этот… кратковечный поразил Афродиту в запястье, пролив светозарный ихор. Помощники Целителя объявили, что на выздоровление потребуется целый день. Теперь же ненасытная натравила человека напасть на меня! На бога сражений! Представь, наноулучшенный наглец явил такую прыть, что, не будь я столь быстроног, неделю или две пускал бы пузыри в лиловом баке! Но сначала долго извивался бы там, внизу, между страшными грудами трупов, мучился бы еще свирепее, чем теперь, силясь подняться и падая вновь под медными ударами смертных – слабая, бездыханная тень, как в те наши старые дни на Земле…

– УМОЛКНИ! – рычит Зевс, и каждый бог и робот в ужасе леденеют на месте. – Хватит выть, ты, лживый, криводушный недоумок! Ты, жалкая пародия на смертного, не говоря уж об Олимпийце!

Арес моргает, открывает рот, однако не издает ни звука. Поумнел-таки, значит.

– Послушайте, как он плачет и ноет от пустяковой царапины! – Царственный Кронид разводит мощные руки и вздымает длань ввысь, будто готов одним усилием воли истребить бога войны без следа. – Ты… ничтожный лицемер, ненавистнейший из тех недостойных личинок, избранных сделаться богами в день Великой Перемены! Трусливый пес, которому по сердцу одна лишь черная гибель да кровавая мясорубка жестоких сражений! Весь в мать твою, Геру, – такой же строптивый, необузданный злопыхатель! Та тоже, если уж что вобьет в голову, то и мне, владыке, бывает тошно! Вздумала вон извести ахейцев до последней живой души, и попробуй скажи ей слово поперек!

Арес перегибается пополам, точно уязвленный речами Громовержца в самое сердце. В действительности, я думаю, дело в неосторожном уколе шарообразного робота, который парит в воздухе прямо над раненым и штопает распоротое брюхо устройством, напоминающим карманную швейную машинку промышленной мощности.

Не обращая внимания на врачей, Кронид расхаживает по палате взад и вперед, замирает в двух ярдах от меня и шагает обратно к столу, на котором страдает Арес.

– Надеюсь, ты и сейчас мучишься из-за того, что наслушался материнских внушений, о бог войны! – В голосе владыки звучит неприкрытая издевка. – Эх, надо было бросить тебя, дурака, помирать.

Арес ошарашенно вскидывается.

– А ты как думал? – довольно хохочет Зевс, глядя на его глупое лицо. – Полагал, что мы не можем загнуться, если окажемся вдали от целебных баков? Можем, сынок, мы все можем.

Бог сражений не знает, куда девать глаза. Машинка зашила внутренности и взялась аккуратно пристрачивать края мускулов и плоти.

– Доктора сюда! – грохочет Кронид.

Из-за булькающих баков тотчас является, шевеля сотней юрких многочленных лап, огромное существо-механизм, похожее на стоячую сороконожку. Пятнадцатифутовое сегментированное тело увенчано рубиновыми глазами навроде мушиных и затянуто ремнями, к которым в беспорядке пристегнуты лоскуты пластыря, всевозможные устройства и живые органы.

– Но ты все же мое дитя, – говорит Громовержец заметно потеплевшим голосом, глядя на болезненные гримасы Ареса. – Так же, как и я, – сын Крона. От меня порожден ты матерью на свет.

«Дитя» слабо поднимает руку, словно хочет нежно пожать ладонь отца. Зевс притворяется, что не заметил жеста.

– Поверь мне, Арес, – проникновенно продолжает владыка, – скажу тебе как на духу: если бы такая никчемная дрянь – да выросла из чужого семени, корчиться бы ей в черных бездонных глубинах, куда я упек ненавистных титанов.

Зевс властно указывает врачу на пострадавшего, поворачивается и выходит из приемной палаты.

Я опасливо отступаю (младшие боги тоже), когда гигантский врач-насекомое поднимает Ареса будто пушинку и на пяти руках относит покровителя войны к незанятому баку. Как только лицо раненого погружается в бурлящую лиловую жидкость, бог обессиленно смыкает веки. Зеленые черви кидаются к нему из крохотных нор в стекле и с жадностью набрасываются на поврежденные божественные потроха.

Все, пора уходить.

Квант-телепортации учишься быстро. Главное – отчетливо представить себе место, куда ты намерен отправиться. Я со всей ясностью воображаю университетский городок в Индиане конца двадцатого столетия, и… ничего не происходит. Испустив единственный, еле слышный вздох, мысленно рисую казармы схолиастов у подножия Олимпа.

Это – всегда пожалуйста. Медальон вмиг переносит меня к зеленой двери здания, выстроенного из красного камня.

Ужасно длинный был день. Все, чего я хочу, – отыскать свою койку, скинуть боевое снаряжение и хоть немного прикорнуть. Пускай сегодня перед Музой отчитывается Найтенгельзер.

Словно прочитав мои мысли, хозяйка возникает в какой-то паре ярдов от алой лестницы. К счастью, я еще не снял Шлем Смерти. Муза прямо-таки взлетает по ступеням и врывается в казармы. Интересно, что это с ней? Мелета – или как ее там – никогда не спускалась к нам, схолиастам. Наоборот, это мы возносились к ней на хрустальном эскалаторе. Таинственное изобретение Аида по-прежнему действует, так что я без страха следую за Музой в общее помещение.

– Хокенберри! – оглушительно визжит богиня.

На пороге одной из комнат появляется Бликс – молодой схолиаст из двадцать второго столетия, отпахавший ночную смену в долинах Илиона. Парень с довольно глупым видом протирает заспанные глаза.

– Где Хокенберри? – вопрошает хозяйка. – Я не слышала его доклада!

Бликс лишь разевает рот и беспомощно трясет головой. Он вышел в чем спал – в широких боксерских трусах и несвежей майке.

– Где Хокенберри? – нетерпеливо повторяет Муза. – Найтенгельзер сказал, будто бы за стенами Илиона, но там пусто. Кто-нибудь из дневной смены возвращался в казармы?

– Нет, богиня, – отвечает бедняга и низко склоняет голову в тщетной попытке соблюсти приличия.

– Иди спать, – презрительно бросает хозяйка.

Затем выбегает наружу, зорко оглядывает склон и побережье, где сотни зеленых человечков тянут из карьера каменные головы, и квитируется прочь. Слышится тихий хлопок: это воздух устремился в пустоту.

Я мог бы проследить, куда отправилась Муза. Хотя, с другой стороны, зачем? Она, разумеется, хочет вернуть Шлем и медальон. Спохватилась, что без Афродиты меня теперь не изловишь, вот и паникует. Готов поспорить, никто, кроме этих двоих, понятия не имеет, какими игрушкам завладел шпион-схолиаст Хокенберри по воле богини.

А может, и самой хозяйке невдомек, для чего я был нанят?

«Следи за Афиной… Убей Афину».

Непонятно. Пусть даже Зевс не погорячился, а высказал истинную правду и боги способны изведать Настоящую Смерть, по силам ли простому человеку совершить такое? Сегодня Диомед из кожи вон лез – и что? Отправил двоих Олимпийцев на больничный, к зеленым червям. Бр-р-р!

Сконфуженно качаю головой. Внезапно наваливается страшная усталость. А ведь прошли всего лишь сутки с тех пор, как я поклялся противостать бессмертным. Какая чушь. Завтра, в это же время, Афродита сотрет меня в порошок.

Куда теперь?

От богов надолго не спрячешься; при одном подозрении в подобной дерзости покровительница влюбленных, не задумываясь, выкроит себе новые подвязки из моих…

Можно квитироваться на поле битвы и позволить Музе отыскать себя. Это лучший выход. Снаряжение она, конечно, отберет, зато есть надежда прожить до завтра, пока Афродита не вылезет из лилового бака.

Так чего мне терять?

Один день. Богиня любви плавает с червями; кроме нее, ни единая душа не обнаружит схолиаста Хокенберри. Один день.

Как ни крути, больше не выйдет.

Я знаю, куда отправиться.

16
Море южного полюса

В конце концов четверка все-таки решила поесть.

Сейви скрылась в освещенном тоннеле на несколько минут и вернулась, держа на подносе горячие блюда с курятиной, подогретым рисом, перцем, приправленным карри, и тонкими полосками поджаренного на рашпере мяса молодого барашка. Путешественники, каких-то пару часов назад плотно подкрепившиеся в Уланбате, с восторгом накинулись на угощение.

– Никто не желает отдохнуть? – спросила хозяйка. – Можем переночевать здесь, у меня найдутся удобные спальни.

Друзья отказались, ведь в Парижском Кратере в это время едва перевалило за полдень. Даэман посмотрел вокруг, дожевал кусочек баранины, проглотил его и поинтересовался:

– А почему вы поселились в… Как ты его называл, Харман?

– Айсберг, – отозвался тот.

– Вот-вот. Зачем вы живете в айсберге?

Женщина улыбнулась:

– Именно этот дом появился благодаря… назовем это старческой ностальгией. – Заметив напряженный взгляд Хармана, она прибавила: – Я предавалась отдыху на одной горе, очень похожей на эту, когда Финальный факс ушел без меня более десяти отмеренных вам жизней назад.

– А я думала, тогда сохранили всех до единого. – Ада вытерла пальцы о красивую рыжевато-коричневую салфетку. – Миллионы и миллионы человек старого образца.

– Не так много, дитя мое, – покачала головой хозяйка. – Нас оставалось чуть больше девяти тысяч. И насколько мне известно, никто из тех моих друзей не появился вновь после Пробела. Знаете, ведь вирус Рубикона перенесли только мы, евреи, у нас обнаружился иммунитет.

– Кто такие евреи? – полюбопытствовала Ханна. – Вернее, кем они были?

– Раса, которая существовала скорее в мышлении людей. Полуобособленная генетическая группа, появившаяся в результате нескольких тысяч лет культурной и религиозной изоляции. – Старуха умолкла и посмотрела на гостей. Лишь лицо Хармана отражало зачатки отдаленного понимания. – А, это не важно. Вечная Жидовка давно стала преданием, легендой. Значение забыто, слово сохранилось.

И она попыталась улыбнуться, но безо всякого веселья.

– Как же вы пропустили Финальный факс? – спросил загорелый мужчина. – И почему постлюди оставили вам жизнь?

– Я и сама веками задаю себе эти вопросы. Возможно, им потребовался… свидетель.

– Свидетель? – повторила Ада. – Чего именно?

– До и после факса на земле и в небесах столько всего изменилось, дитя мое. Вероятно, даже «посты» почувствовали, что кто-нибудь, пусть даже человек старого образца, должен оценить эти великие перемены.

Ханна изогнула бровь:

– О чем вы?

– Тебе это трудно понять, милая. И ты, и твои родители, и родители родителей твоих родителей живете в мире, который на редкость постоянен, разве что за одними поколениями приходят другие. А те вещи, что я имею в виду, нелегко заметить за жалкую сотню лет, к тому же сидя на месте. Однако поверьте, Земля уже не та, какой ее знали настоящие люди старого образца и даже ПЛ.

– Да? И в чем разница? – осведомился Даэман, не скрывая того, насколько мало его интересует ответ.

Ясные серые глаза старухи пристально уставились на собирателя бабочек.

– Например – мелочь, пожалуй, в сравнении с прочими фактами, однако для меня очень важная, – на свете больше нет евреев.

Хозяйка убедила товарищей избавиться от термокож.

– Они что, больше не понадобятся? – недоверчиво спросил Даэман.

– По дороге померзнуть, конечно, придется, но мы выдержим. А потом холод закончится.

Когда друзья снова собрались в гостиной с ледяными стенами, Сейви явилась из соседних покоев в необычайно живописном виде. На ней были еще более плотные штаны, крепкие и высокие ботинки, плащ с капюшоном на подкладке и низко надвинутая шапка. За спиной висел тяжелый линялый мешок цвета хаки, а седые волосы старуха забрала в конский хвост. Ада никогда прежде не видела, чтобы женщины так одевались, и зрелище ее просто околдовало. Девушка осознала, что попадает под обаяние Вечной Жидовки.

Оказалось, Харман тоже впечатлен, правда, его больше привлекло странное оружие, по-прежнему прикрепленное к поясу хозяйки.

– Все еще думаете подстрелить кого-нибудь из нас?

– Нет, – откликнулась Сейви. – По крайней мере не сейчас. Видите ли, время от времени подворачиваются и другие мишени.

И спутники отправились к летучей машине. Да уж, померзнуть действительно пришлось, и еще как! Зато внутри, под колпаком силового поля, товарищи быстро пришли в себя. Между Даэманом и Ханной зияла пустая вмятина. Заняв бывшее место Хармана, старуха провела по воздуху рукой, и подле рукоятки возникла голографическая панель управления.

– Эй, а это откуда? – возмутился недавний именинник.

– Я нарочно скрыла ее, – пояснила хозяйка, – чтобы вы не пытались самостоятельно управлять аппаратом во время полета. Ни к чему хорошему это не привело бы.

Она сжала рычаг. Диск низко загудел, подскочил сразу на семьсот – восемьсот футов, сделал полный переворот (сквозь невидимое поле несчастным пассажирам показалось, что они падают в смертельные объятия черных вод и голубых коварных льдов), завернул влево и круто взмыл к звездам.

Позже, когда соньер набрал приличную высоту и продолжал стремительно мчаться на северо-запад, девяностодевятилетний путешественник проговорил:

– А может он полететь туда? – Мужчина вытянул правую руку, ткнув пальцем в эластичное поле над собой.

– Куда? – рассеянно переспросила Сейви, потом оторвалась от голографических экранов и подняла взгляд. – К полярному кольцу?

Харман лежал на спине и не сводил глаз с кольца, ярко пылающего в чистом, разреженном воздухе.

– Да.

Старуха покачала головой:

– Это же соньер, а не космическое судно. Так высоко ему не забраться. Кстати, что вам там делать?

Пожилой спутник пропустил последнюю фразу мимо ушей.

– А вы знаете, где можно раздобыть корабль?

Женщина снова улыбнулась. Внимательная Ада подметила, насколько разные у нее улыбки: душевные, невозмутимые и другого рода – такие, как сейчас, полные колючего льда.

– Возможно, – промолвила Сейви тоном, предостерегающим от любых дальнейших расспросов.

– А вы правда встречали «постов»? – полюбопытствовала Ханна.

– Правда. – Старуха заговорила громче, дабы перекрыть гудение машины. – Встречала. Некоторых. Тех, что спускались на Землю.

– Ну и какие они? – Голос девушки дрогнул.

– Во-первых, все они были женщинами.

Харман поперхнулся:

– Серьезно?

– Подозреваю, что мужчин среди них попросту нет. Трудно сказать почему: контролируемая эволюция…

– А их как-то звали? – справился Даэман.

Сейви кивнула:

– Та, которую я знала лучше всех… точнее, видела чаще других, носила имя Мойра.

– Какие они? – наседала Ханна. – Как выглядят и вообще?

– Парят, а не ходят, – загадочно поведала Вечная Жидовка. – Любят… любили закатывать вечеринки для нас, людей старого образца. Изъясняться предпочитали туманными намеками, словно дельфийские оракулы.

С минуту путешественники молчали, лишь ветер злобно выл вокруг поликарбоновой обшивки и защитного поля. Наконец Ада нарушила тишину:

– И часто они сходили на Землю с колец?

Старуха вновь мотнула головой:

– Вовсе нет. Несколько чаще в последние годы перед Финальным факсом. Но я слышала, что в Средиземном Бассейне они оставили какие-то сооружения.

– В Средиземном Бассейне? – вмешался Даэман.

Сейви подняла уголки губ, и Ада распознала одну из ее слегка ироничных улыбок.

– За тысячу лет до Финального факса «посты» осушили довольно крупное море на юге Европы – перегородили его между скалой под названием Гибралтар и краем Северной Африки, – а затем превратили в запретную территорию для нас, старомодных. Большая часть земель ушла под пахоту – так они заявляли, но мой друг успел-таки наведаться туда. Его, конечно, поймали и выдворили. То, что он увидел, проще всего окрестить «городами». Если только…

– Что?

– Ничего, Ханна.

Харман полуприсел, опираясь на локти.

– Впервые слышу о подобных местах, – подумал он вслух. – Средиземный Бассейн.[13]13
  Очень странно: в главе 10 Харман говорит, что сам изучал это место.


[Закрыть] Гибралтар. Или эта, как ее… Северная Африка.

– Я знаю, вы обнаружили древние карты и некоторым образом научились читать по ним. Вам подсунули дешевку. Старье. «Посты» не доверили человечеству ни одной стоящей книги, лишь безобидную муру.

Загорелый мужчина опять нахмурился. Друзья продолжали полет в молчании.

Соньер одним махом вынес их из объятий полярной ночи в послеполуденный свет; и теперь вместо сумрачного океана далеко-далеко внизу расстилалась суша. Небеса поголубели, полярное кольцо начало таять, а на севере появилось экваториальное. Высокие молочные облака иногда расступались, открывая вид на длинные, укутанные снегами горные пики, а то и заледеневшие долины. Сейви направила машину ближе к земле, на восток от острых вершин; диск со скоростью молнии полетел в тысяче футов над дикими джунглями и зеленью саванн – так быстро, что маленькие точки, возникающие на горизонте, в мгновение ока вырастали в огромные горы.

– Это Южная Африка? – осведомился Харман.

– Когда-то была ею, – кивнула старуха.

– Что вы имеете в виду?

– А то, что континенты порядком изменились с тех незапамятных времен, когда создавались ваши карты. И названия теперь тоже другие. К примеру, по вашим сведениям, Африка – единый материк, не так ли?

– Да.

– Уже нет.

Она коснулась голографического символа, повернула рукоять, и соньер полетел еще ниже. Ада приподнялась на локтях и огляделась. Почти беззвучно, не считая свиста ветра над защитным пузырем, машина помчалась прямо над верхушками деревьев – саговников, исполинских папоротников и древних безлиственных пород. У рек и озер подвижными расплывчатыми пятнами бродили гигантские животные с невообразимыми мордами и неторопливо жевали траву. Юная хозяйка Ардис-холла разглядела на их шкурах белые, бурые, красноватые и рыжие полосы, но даже не пыталась определить, что же перед нею за существа.

Внезапно одно из стад в панике бросилось врассыпную: за ними погналось полдюжины тварей, отдаленно напоминающих птиц не менее восьми футов ростом, с пышными хохолками на уродливых головах и огромнейшими клювами. Перепуганные звери развили умопомрачительную скорость – где-то тридцать – сорок миль в час, – однако хищники давали все шестьдесят. Это же раза в четыре быстрее любой одноколки или дрожек, успела изумленно прикинуть Ада, прежде чем диск улетел прочь.

– Кто… – начала Ханна.

– Кошмар-птицы, – пояснила Сейви. – Фороракосы. После Рубикона эрэнкашники несколько столетий измывались над дикой природой. «Посты» обещали убрать всю эту нечисть во время Великого Пробела, но, как водится, не сдержали слова.

– Эрэнкашники? – переспросила Ада.

Красноклювые «птички» и их жертвы остались позади. На западе паслись более многочисленные стада из более крупных животных, на которых охотились звери, похожие на тигров. Соньер взвился выше и повернул в сторону предгорья.

Старуха испустила усталый вздох.

– Художники по РНК. Поденщики возрождения. Бунтовщики и шутники-оригиналы с подпольными синтезаторами, восстанавливающими резервуарами, а также… – Она посмотрела на хозяйку Ардис-холла, на ее подругу, потом на мужчин. – Ладно, детки, забудьте.

Еще пятнадцать минут машина летела над влажными джунглями, затем свернула на запад, к горной гряде, между острыми пиками которой плавали облака. Белая вьюга свистела вокруг соньера, однако защитный пузырь как-то ухитрялся держать стихию под контролем.

Сейви дотронулась до мерцающей картинки; машина замедлила ход, покружила и устремилась к опускающемуся солнцу, не меняя головокружительной высоты полета.

– Ого! – вырвалось у Хармана.

Впереди, по обе стороны узкой седловины, где среди зеленых террас прятались древние развалины каменных стен без крыш, вздымались две острые зубчатые вершины, а между ними протянулся мост – тоже старинный, но, очевидно, моложе руин. Опоры его уходили глубоко в утес, а оба конца, не заканчиваясь дорогами, упирались в голые скалы.

Соньер принялся выписывать над ним круги.

– Подвесной мост, – шепнул Харман. – Я читал о таких.

Юная хозяйка Ардис-холла, которой неплохо удавалось определять размеры на глаз, прикинула длину полотна: почти целая миля, только в нескольких местах обвалилось, и ржавые прутья арматуры ловили ветер в пустоте. Башни-двойники на вершинах гор (каждая футов под семьсот, по оценке Ады), хотя и сохранили пятна ярко-оранжевой краски, в основном были зелеными. Издали казалось, что их покрывает плющ, но потом друзья разглядели искусственную «растительность»: бутылочного цвета пузыри, винтовые лестницы и потоки некоего эластичного, блестящего, точно стекло, материала обволакивали башни и мощные подвесные тросы, колыхались на ветру над пропастью там, где обрушилось полотно. Белые облака срывались с острого пика и смешивались с туманными клубами, восстающими из глубоких каньонов, извиваясь и затягивая молочной дымкой южную крепость, а с нею – часть моста и тяжелые канаты.

– Это место как-нибудь называется? – подала голос Ада.

Старуха коснулась нужного символа, и соньер подлетел еще ближе.

– Да. Золотые Ворота Мачу-Пикчу.

– И что сие значит? – полюбопытствовал Даэман.

– А я откуда знаю.

Машина описала круг и беззвучно приземлилась на край шершавого, ржавого остова твердыни, алеющего в ярком солнечном свете здесь, под пеленой облаков.

Силовое поле исчезло. Сейви кивнула, и друзья выбрались наружу, потягиваясь затекшими телами, заозирались. Воздух был разреженный и холодный. Даэман сразу же подошел к металлическому краю и перегнулся вниз. Никакого страха перед высотой он, родившийся и выросший над Парижским Кратером, не испытывал.

– Я бы на твоем месте поостереглась, – заметила старуха. – Спасательные службы сюда не заглядывают. Если погибнешь вдали от факс-узла, останешься мертвым навсегда.

Молодой мужчина отшатнулся, едва не свалившись на спину:

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что сказала. – Сейви перебросила дорожный мешок через правое плечо. – Лазареты здесь не попадаются. Постарайтесь прожить до тех пор, пока мы не вернемся.

Ада подняла взор к высоким голубым небесам, где медленно вращались кольца:

– А я-то думала, «посты» могут факсовать нас откуда угодно, если мы… попадем в беду.

– На кольца, – бесцветным голосом произнесла Вечная Жидовка. – В исцеляющий лазарет.

– Да, – почему-то смутилась девушка.

Сейви помотала головой:

– На кольцах нет лазарета. И отнюдь не ПЛ забирают вас на лечение, когда что-то случается. Все это миф. Пропаганда. Проще говоря, дерьмо свинячье.

Харман разинул рот, однако Даэман опередил его.

– Я только что оттуда, – возмутился он.

– О да, из лазарета, – кивнула старуха. – Но не с колец. К тому же исцелили тебя не «посты». Им уже давно плевать на вас. Кстати, я не уверена, что они вообще там, наверху.

Четверка задумчиво стояла на самой вершине проржавевшей башни, в пяти сотнях футов над разбитым полотном подвесного моста и почти восьми сотнях – над зеленой седловиной и каменными развалинами. Ветер, налетающий с высоких пиков, нещадно дул в лица и трепал волосы путешественников.

– Когда мы справляем Последнюю Двадцатку, то отправляемся к постлюдям… – слабым голосом промолвила Ханна.

Сейви расхохоталась. А затем тронулась вперед, к стеклянному шару неправильной формы на западной стороне башни.