Текст книги "Троя"

Автор книги: Дэн Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 100 страниц)

28
Средиземный Бассейн

Соньер летел чуть ниже края Атлантической Бреши, каждые несколько миль ныряя или подпрыгивая, когда на пути встречались полупрозрачные зеленые «трубы», соединяющие половинки океана.

Даэман лежал ничком по левую руку от Сейви, угрюмый Харман – по правую. Прочие ниши пустовали. Собиратель бабочек вспоминал волнующие события прошедших суток.

Ада рассорилась со своим ухажером: ее кузен сразу смекнул это, как только парочка вернулась из чащи. Девушка глядела холодно, однако внутри вся кипела. Ее девяностодевятилетний спутник казался крайне смущенным. Молодой коллекционер так и не понял, какая кошка между ними пробежала. Впрочем, после многочасового перелета и необъяснимых событий в Ардис-холле размолвка Хармана с Адой перестала занимать думы Даэмана.

Странно было смотреть на особняк и прилегающие угодья с высоты, хотя вроде бы холмы, река, луга и лес находились там же, где и в прошлый раз, во время того дурацкого «литья», затеянного Ханной. При воспоминании о случившемся тогда сердце Даэмана забилось где-то в горле.

– Если не ошибаюсь, под конец Потерянной Эпохи эта земля носила название Огайо, – сказала Вечная Жидовка, выписывая маленький круг перед посадкой.

– А я думал, Северная Америка, – вставил Харман.

– И это тоже. Тогда каждое место имело множество имен.

Диск приземлился в четверти мили от Ардис-холла, на северном пастбище за рощей. Даэмана с прежней силой тянуло в туалет, но, черт возьми, не тащиться же в такую даль, когда вокруг рыщут динозавры!

– Да не бойся ты, – грубовато бросила Ада, заметив, что единственный оставшийся пассажир не торопится слезать с диска. – Войниксы патрулируют вокруг особняка в радиусе двух-трех миль.

– Да? – прищурился полноватый кузен. – А как далеко Ханна устраивала свой пикник с горячим металлом?

– За три с половиной мили, – отозвалась та, услышав вопрос.

– Точно не пойдешь в дом? – обратилась Ада к Сейви.

– Не могу, – отвечала старуха и протянула хозяйке Ардис-холла руку, которую девушка, помедлив секунду, взяла. Собиратель бабочек впервые увидел, как женщины пожимают друг другу руки. – Я подожду Хармана с Даэманом здесь.

Ада перевела взор на девяностодевятилетнего:

– А ты-то заскочишь на минутку?

– Разве что попрощаться…

– Может, пойдем уже? – заныл коллекционер, не заботясь о том, как визгливо звучит его голос. В самом деле, сколько еще терпеть?!

Все, кроме Сейви, побрели сквозь высокую, по пояс, траву пастбища к далекому дому. На пути попадались редкие коровы; Даэман обходил их чуть не за полмили – ну недолюбливал он с некоторых пор крупных животных! Но вот впереди из-за деревьев появился первый войникс.

– Наконец-то, – проворчал собиратель бабочек. – А то ходим пешком, словно какие-нибудь… Эй, ты! – окликнул он создание из железа и кожи. – Давай-ка возвращайся в поместье и пригони для нас пару широких одноколок.

Невероятно, однако войникс не обратил на приказ ни малейшего внимания, продолжая надвигаться на людей – верней, на Одиссея. При виде безглазого существа бородач с силой оттолкнул в сторону Ханну.

– Это нелепо, – возмутилась Ада, впрочем, ее тону явно недоставало убежденности. – Они еще ни разу…

Когда войникс приблизился к сыну Лаэрта на расстояние пяти футов, грек выхватил из-за пояса меч, нажал большим пальцем потайную кнопку и замахнулся гудящим клинком. Лезвие рассекло якобы непробиваемый панцирь наискосок. На краткое мгновение тварь замерла, очевидно, потрясенная неслыханной выходкой Одиссея не меньше, чем его спутники. Затем верхняя половина стального туловища соскользнула, покачнулась и рухнула наземь, бессмысленно дергая конечностями; нижняя, с ногами, постояла еще пару секунд и тоже повалилась в траву.

С минуту все молчали; один лишь ветер посвистывал над полем. Повсюду синели брызги какой-то странной жидкости, густой, точно кровь.

– Ты что вытворяешь? – воскликнул, опомнившись, Харман.

Бородач вытер меч о траву и показал на правую руку существа:

– Он обнажил свои лезвия для убийства.

И вправду, собравшись вокруг затихшего войникса, все четверо увидели на месте подушечек-манипуляторов торчащие наружу клинки, способные изрубить аллозавра и любую другую опасную для людей тварь.

– Не понимаю, – пролепетала Ада.

– Он ошибся. – Ханна отступила от сына Лаэрта еще дальше. – Решил, что ты несешь нам угрозу.

– Нет, – проронил Одиссей и толкнул короткий меч обратно в ножны.

Даэман в завороженном испуге уставился на покалеченное тело; он ожидал увидеть сложный механизм – шестеренки, пружины и все в таком роде, но вместо них обнаружил мягкие белые органы, сеть голубых трубочек, гроздья каких-то розовых виноградин… Кишечник молодого мужчины едва не опорожнился сам по себе.

– Идем же, – бросил собиратель бабочек и быстро пошагал в сторону Ардис-холла; уважительно посмотрев вослед коллекционеру, товарищи двинулись за ним.

Уже после того, как Даэман побывал в уборной, принял освежающий душ, побрился, переменил одежду и наведался на кухню в поисках чего-нибудь съестного, ему пришла в голову простая мысль: с какой стати лететь дальше с этим неприятным Харманом и помешанной старухой?

Несмотря на отсутствие юной хозяйки – а может быть, именно благодаря ему, – особняк переполняли толпы гостей, слетевшихся на пирушку. Сервиторы усердно потчевали всех яствами и поили вином – в общем, поддерживали праздничное настроение. На просторной покатой лужайке молодежь играла в мяч; посреди веселой стайки Даэман заметил несколько молоденьких красавиц, знакомых ему по прошлой, беззаботной жизни до Хармана и прочих безумных приключений. Вечер выдался чудесный. На траве лежали долгие тени, в воздухе серебристыми колокольчиками звенел радостный смех, и сервиторы хлопотали вокруг большого стола под старым каштаном, расставляя благоухающие блюда.

А ведь и в самом деле, почему бы не остаться? Поужинать, сладко выспаться… Или еще лучше – заказать одноколку, прокатиться до факс-портала и провести ночь дома, в Парижском Кратере, в собственной постели, вкусив маминой стряпни. Целых два долгих дня коллекционер не общался с матерью и теперь ужасно скучал по ней.

На подъездной дорожке недвижно стоял войникс, при взгляде на которого у Даэмана кольнуло сердце. Все-таки в жестоком деянии Одиссея было нечто жуткое и недозволенное. Зачем уничтожать войниксов? Это ведь то же самое, что спалить дрожки или разгромить собственное жилище. Нет уж, пора избавиться от этих сумасшедших друзей…

Дамский угодник вышел на дорогу и огляделся. Харман и Ада негромко, но возбужденно спорили в сторонке. На лужайке Ханна представляла сына Лаэрта любопытным гостям. Войниксы явно избегали приближаться к бородачу. Намеренно или случайно? Даэман впервые задумался: а могут ли они общаться между собой? И каким образом, если за всю жизнь он не слыхал от них ни звука?

Выбросив из головы навязчивые мысли, мужчина помахал молчаливому войниксу и жестами потребовал себе одноколку. Юная хозяйка особняка закончила препираться с девяностодевятилетним любовником, гордо повернулась и прошествовала в Ардис-холл. Харман сердито потопал обратно, к ожидающему его соньеру. По пути мнимый старик натолкнулся на собирателя бабочек и смерил Даэмана таким угрюмым взглядом, что тот попятился.

– Ну как, ты с нами?

– Я? Э-э-э… нет, – выдавил молодой мужчина.

В этот миг к нему плавно подкатил одноколесный экипаж, поблескивая роскошной гладкой обивкой и успокаивая слух вкрадчивым гудением гироскопов.

Харман развернулся и, не сказав ни слова, побрел через пастбище прочь.

Даэман забрался в повозку, удобно откинулся на сиденье:

– Факс-портал, и побыстрее.

Под колесом ритмично захрустела белая галька. Девушка на лужайке – Оэллея, кажется, – прокричала что-то на прощание. Одноколка легко покатила вниз по склону покатого холма.

– Стоп! – вырвалось вдруг у седока.

Войникс замер на месте, придерживая оглобли. Внутренний гироскоп тихонько жужжал без остановки.

Даэман обернулся, однако Харман уже пропал из виду, затерявшись между деревьев. Неизвестно почему любитель женских прелестей мучительно пытался сообразить, где именно встречал эту самую Оэллею. На вечеринке в Беллинбаде позапрошлым летом? Хотя, пожалуй, они познакомились пару месяцев назад: Четвертая Двадцатка Верны, пирушка в Чоме… А то и в Парижском Кратере?

Кстати, спал он с ней или нет?

Память услужливо подсунула картинку обнаженного тела красавицы. Но для этого не обязательно вступать в близость: некоторые гулянки проводились на краю бассейнов, а в прошлом году последним писком стали живые картины… Много их было, этих девушек, чересчур много.

Затем собиратель бабочек постарался припомнить Вторую Двадцатку Тоби, на которой гостил всего лишь три дня назад, в Уланбате. В уме возник расплывчатый образ, туманная мешанина из веселья, секса и выпивки. Оказывается, все вечеринки во всех без исключения факс-узлах неотличимы друг от друга. А вот если подумать о Суходоле в этой… как там ее?.. Антарктике… Об айсберге, о мосте Золотые Ворота над Мачу-Пикчу, даже о дурацком пикнике среди мамонтовых деревьев… Перед глазами вставали отчетливые, ясные, незабываемые картинки.

Даэман выбрался из экипажа и побрел обратно. «Глупо, глупо, глупо!» – твердил он себе. На полпути к рощице мужчина сорвался на неуклюжий бег.

Задыхаясь, обливаясь потом, он достиг дальней стороны пастбища. Соньера уже не было. У низенькой каменной ограды темнела примятая трава.

– Чтоб вам!

Даэман поднял глаза в опустевшее вечернее небо, где медленно крутились неизменные кольца.

– Провались все пропадом.

Он тяжело опустился на заросшую мхом каменную ограду, повернувшись спиной к заходящему солнцу. Глаза почему-то защипало.

Соньер вынырнул из-за деревьев на севере, спикировал вниз и завис в десятке футов над землей.

– Я предчувствовала, что ты передумаешь, – подала голос Сейви. – Ну что, прокатимся?

Молодой мужчина встал на ноги.

Диск летел на восток во мраке, внизу содрогались от вспышек спины грозовых туч, облитые сиянием звезд и обоих колец. На ночь путешественники остановились на побережье, в чудном домике, сооруженном прямо на дереве. Дом состоял из маленьких сборных комнаток, платформ, винтовых лестниц. И хотя окрестности выглядели необитаемыми, в жилище имелся даже водопровод и морозильные камеры с едой. Под присмотром Вечной Жидовки мужчины разогрели макароны, говядину и рыбу; Даэман понемногу свыкался с неслыханной идеей самостоятельного приготовления пищи в отсутствие войниксов и сервиторов.

– И много у тебя в запасе таких же укромных местечек, Сейви? – полюбопытствовал Харман.

– О да. Вне окрестностей ваших несчастных трехсот узлов Земля совершенно пуста. Я имею в виду – безлюдна. Живи где хочешь.

Путешественники сидели на «гостевой площадке», расположенной на средних ветвях. Внизу расстилалась долина, усеянная ржавеющими останками древних машин. В густой траве загорались и гасли светляки. Бледное сияние колец пронизывало пышную крону дерева, окрашивало равнину в молочный оттенок. Стояла теплая звездная ночь, ибо грозы, виденные товарищами по дороге, не успели добраться в такую даль.

Неожиданно Харман снова нарушил молчание:

– А все-таки почему «посты» покинули Землю и больше не возвращаются?

Даэман припомнил кошмар, пережитый в мамонтовом лесу, и ощутил сильный приступ тошноты.

– Сдается мне, я знаю почему, – промолвила Сейви.

– Поделишься с нами?

– Не сегодня.

С этими словами старуха поднялась по витой лестнице в свою комнатку, в маленьком окошке которой горел свет.

Мужчины переглянулись, однако не нашли что сказать друг другу. В конце концов они тоже отправились в крохотные «спальни», примостившиеся на стволе десятью метрами выше.

Летучий диск на огромной скорости пронесся вдоль Бреши через Атлантический океан и, почти достигнув берега, повернул на юг.

– Смотрите, Длани Геркулеса, – указала вниз старуха.

– Потрясающе! – Харман почти встал на колени, вглядываясь в необычайную картину.

Молодой спутник не мог с ним не согласиться.

На участке протяженностью девять миль, между громадной плоскобокой скалой (Сейви окрестила ее Гибралтаром) и утесом пониже, океан встречала непреодолимая преграда. Из самой бездны тянулись к небесам гигантские золотые руки, каждая длиной пятьсот футов. Они сдерживали бурные волны могучими ладонями. Далее на восток простирался высохший Средиземный Бассейн, окутанный облаками тумана.

– А почему руки-то? – поинтересовался собиратель бабочек. – Могли же постлюди установить силовое поле, как в Бреши…

Старуха покачала головой:

– Геркулесовы руки существовали задолго до моего рождения, и ПЛ никогда не объясняли их значения. Лично я подозреваю, дело в простом капризе.

– В капризе… – раздумчиво повторил Харман и помрачнел.

– А ты уверена, что мы не сумеем перемахнуть через Бассейн? – подал голос Даэман.

– Уверена. Прямо на границе соньер камнем рухнет на землю.

До вечера троица летела над болотами, озерами, лесами папоротников и полноводными реками в местности, которую Вечная Жидовка назвала Северной Сахарой. Вскоре трясины исчезли, почва пересохла, потрескалась и стала каменистой. По жухлым пастбищам и возвышенностям бродили стада огромных полосатых животных величиной с динозавров.

– Кто это? – спросил Даэман.

– Какая разница, – пожала плечами старуха.

– Был бы здесь Одиссей, наверняка зажарил бы парочку на обед, – усмехнулся Харман.

Сейви хмыкнула.

Под вечер диск пошел на снижение, покружил над необычным городом на холмах и приземлился к западу от городской стены.

– Где это мы? – нахмурился собиратель бабочек.

Он еще ни разу не видел таких древних строений, даже издали.

– В Иерусалиме, – ответила старуха.

– Я думал, мы будем искать корабль в Средиземном Бассейне, – удивился девяностодевятилетний спутник.

Вечная Жидовка вылезла из соньера и размяла онемевшее тело. Выглядела она по-настоящему изможденной. Хотя, спохватился Даэман, она же вела летучую машину два дня напролет.

– Так и есть, Харман. Однако нужно же на чем-то добираться, и мы найдем это здесь. А на закате я вам кое-что покажу.

Коллекционер насторожился, однако последовал за друзьями по выжженной равнине, усыпанной каменными обломками не крупнее простой гальки. Старуха повела товарищей через городские ворота. По дороге она порола какую-то чушь. Древние стены пламенели в лучах заката; сухой ветер чуть холодил кожу.

– Мы вошли Яффскими вратами, – с умным видом вещала Сейви. – Это улица Давида, когда-то она отделяла христианский квартал от армянского.

Покосившись на загорелого спутника, Даэман злорадно отметил про себя, что бессмысленное умение читать, которым тот так гордился, ничуть не помогло девяностодевятилетнему разобраться в этой тарабарщине. Христианский? Армянский?..

А Сейви уже указывала на бесформенные развалины, разглагольствуя о каком-то храме гроба Господня, и говорила, говорила, говорила… Спутники молча кивали, проявляя чудеса терпения. Наконец молодой мужчина вмешался:

– Что-то я не вижу ни войниксов, ни сервиторов.

– Их и нет. Сейчас по крайней мере. Но за несколько минут перед Финальным факсом, когда мои дорогие Пинхас и Петра были тут, за городскими стенами ни с того ни с сего разом очнулись десятки тысяч этих тварей. – Еврейка остановилась, чтобы посмотреть в глаза спутникам. – Вам же известно, не правда ли, что когда войниксы выпали из темпоралкластического облака за пару столетий до рокового дня, они казались ржавыми, неподвижными куклами? Это важно, не забывайте.

– Хорошо-хорошо, – снисходительно заговорил Харман. – Я одного не понимаю: сначала ты утверждаешь, будто провела тот самый день внутри айсберга… Откуда же такие подробности?

– Записи, – скупо проронила старуха, прежде чем тронуться вперед. – Дальняя, общая, сплошная сеть.

Мужчины обменялись взглядами. Путешественник преклонного возраста недоуменно поднял брови, но товарищ помоложе поспешил отвести взор, дабы не выдать… Чего? Внезапной гордости? Чувства собственного превосходства? Приятно хоть иногда знать больше прочих!

Кстати… Он еще раз попробовал включить поисковую стрелку. И опять безуспешно. А может, рискнуть: вообразить синие квадраты над алыми кругами и зелеными треугольниками, как тогда, на опушке?

– Не советую активировать функцию сплошной сети в этих краях, – бросила через плечо Вечная Жидовка, словно угадав его мысли. – Одно дело проникнуть в тонкости энергетического взаимодействия природных систем. Совсем другое – столкнуться с пятью тысячелетиями боли, ужаса и злобного антисемитизма.

– Что значит «антисемитизм»? – переспросил Харман.

– Ненависть к евреям.

Спутники снова переглянулись и пожали плечами. Бред какой-то.

Собиратель бабочек начинал жалеть о поспешном решении. Зачем только он передумал? Есть хочется. Спать тоже. Ночь не за горами, а тут и не заикайся о приличной кровати.

Миновав несколько каменных пролетов, троица очутилась в тесном переулке и уперлась в неприступную черную стену, на самом верху которой темнела некая закругленная металлическая штуковина.

– Мы что, ради этого пришли? – разочарованно протянул Даэман. – Здесь же тупик!

– Имей терпение. – Сейви прищурилась на закат. – Сегодня Тиша бе-Ав, как и в день Финального факса.

– Тиша бе-Ав? – повторил Харман, всем своим тоном показывая отвращение к назойливой абракадабре.

– Девятого числа месяца ава, – торжественно изрекла еврейка, – были разрушены оба Храма: сначала Первый, а спустя века и Второй. Третий – нечестивый – возведен войниксами в тот же горький день. – Старуха ткнула пальцем в сторону черного купола на стене. – Думаю, скорбная дата не случайно совпадает с Финальным факсом…

Внезапный грохот заставил мужчин содрогнуться и отпрянуть назад. У Даэмана застучали зубы. В ноздри ударил запах озона. Воздух наполнили разряды электричества, так что волосы путешественников поднялись дыбом и заколыхались на ветру подобно морским водорослям. Стремительнее, чем полыхнула бы гроза, из-под купола с оглушительным шумом вырвался мощный столб чистого синего слепящего света. Прямой как стрела, он пронзил вечернее небо и ушел в черные глубины космоса, едва не задев экваториальное кольцо, продолжавшее плавное движение на восток.

29
Ущелье Кандор

Восемь марсианских дней и восемь марсианских ночей подряд пыльный ураган вздымал десятиметровые валы, выл в корабельной оснастке и относил крохотную фелюгу и ее команду, включая двух моравеков, все дальше к подветренному берегу – навстречу гибели.

Маленькие человечки проявили себя опытными, отважными мореплавателями. Однако, на беду, пыльные тучи полностью затмевали солнце, и теперь зеленые существа покорно проводили в спячке не только ночные, но и большую часть дневных часов. Когда молчаливые создания укладывались в темные ниши, дабы их не смыло за борт, Манмуту чудилось, будто он угодил на корабль мертвецов, наподобие того, что был описан в «Дракуле» Брема Стокера.

Паруса фелюги, сшитые из невесомого сверхпрочного полимера, могли выдержать многое, но свирепые вихри с юго-востока и пригоршни гравия с песком растерзали крепчайшую ткань в клочья. Находиться на палубе стало небезопасно, и, улучив солнечную минуту, МЗЧ помогли европейцу прорезать в полу отверстие и опустить товарища в специальное укрытие из досок и брезента, подальше от шквального ветра. Манмуту страшно досаждали песчинки и мелкие камешки, они забивались в его суставы, скрежетали, мешали передвигаться. Поэтому теперь и он старался не проводить столько времени вместе с командой – при всяком удобном случае наведывался к товарищу, а заодно проверял, хорошо ли тот закреплен, не развязались ли канаты. Несчастную фелюгу кренило то вправо, то влево; соленая вода, окрашенная рдяным песком в цвет крови, искала каждую щелочку, чтобы пробиться внутрь. Едва успев пробудиться, зеленые матросы кидались к ручным помпам, дабы осушить днище и нижние палубы. Нескончаемыми ночами европеец трудился в одиночку.

Иногда матросам удавалось обратить злобный ураган в свою пользу, хотя паруса, оснастка и якорная цепь истрепались до предела. Легкая фелюга, у носа которой по-прежнему грохотали ожесточенные волны, всеми силами стремилась прочь от северного берега с его грозными утесами. Где-то справа по борту маячил грандиозный затопленный каньон ущелья Кандор.

Но вот буря расходилась не на шутку, небеса покрылись непроглядной мглой, воздух переполнили пыль и красный песок, молчаливые существа забились на нижнюю палубу и впали в кому, и обе якорные цепи – кормовая и носовая – порвались разом. Электростатические разряды атмосферы угрожали вывести приемник навигационной системы Манмута из строя, а между тем вот уже двое суток моравек не видел даже отблеска звезды или солнца. Так что ужасные скалы могли оказаться хоть в получасе пути.

– Думаешь, мы утонем? – спросил Орфу на четвертый вечер светопреставления.

– Что ж, шансы хорошие, – откликнулся европеец, нарочно облекая истину в самые двусмысленные выражения.

– А ты умеешь плавать в шторм? – промолвил исполинский краб. Нимало не обманувшись, он справедливо принял слово «хорошие» за плохие новости для себя и друга.

– Н-не совсем. Разве что под водой.

– А вот я пойду ко дну, что твой топор. – Иониец тихо усмехнулся. – Какая, ты говорил, здесь глубина?

– Я не говорил.

– Ну так сейчас скажи.

Бывший хозяин подлодки проводил эхолокацию всего час назад.

– Километров семь будет.

– Не развалишься до дна?

– Почему? Я забирался и глубже. Для того и создан.

– А я развалюсь?

– Э-э-э… не знаю.

Манмут и впрямь не знал, хотя нетрудно было догадаться, что станет с моравеком, запрограммированным на полный вакуум, в условиях разрушительного морского давления. В лучшем случае через три километра товарищ превратится в помятую консервную банку. Если раньше не лопнет вообще.

– Может, все-таки прибьемся к берегу? – подал голос Орфу.

– Навряд ли. Скалы здесь, я видел, огромные и крутые, у подножия торчат гигантские острые камни, а волны сейчас, полагаю, метров под сто.

– Впечатляющая картинка. И что же, МЗЧ точно не доберутся до суши?

Европеец огляделся в полумраке трюма. Все до единого матросы забились в ниши, привязавшись ремнями для безопасности. Зеленые ручки и ножки этих безжизненных хлорофилловых кукол трепыхались при каждом сильном толчке и крене судна.

– Трудно сказать, – как можно бодрее откликнулся любитель Шекспира.

– Значит, дружище, придется тебе спасать наши шкуры, – подытожил иониец.

И Манмут постарался. Проклятие, да он просто лез вон из искусственной кожи.

Настал пятый день бури. Небеса по-прежнему застила кровавая тьма, и ветер завывал в потрепанных снастях. Неразговорчивые матросы валялись внизу бесполезным штабелем дров. Намертво заклинив корабельный руль, маленький европеец достал огромные иглы и бечевку: пора штопать жалкие остатки драных парусов. Точно так же, как это делали зеленые человечки. Только на сей раз фелюгу швыряло из стороны в сторону, разворачивало и подбрасывало метров на пятнадцать ввысь, и бурные соленые валы с шумом окатывали палубу.

Бывший капитан «Смуглой леди» принялся латать первую дыру, и тут на корабле полопались рулевые канаты. Суденышко содрогнулось, несколько раз взлетело навстречу тучам, а затем опасно развернулось по ветру – носом к берегу, к его невидимым, но вездесущим рифам. Когда фелюга оседлала очередную алую волну и в багровом небе на миг появился просвет, Манмут успел разглядеть сквозь кипящую пену и полумрак высокие утесы северного побережья. Путешественники мчались прямо на них. Если не починить управление, через час все будет кончено.

Моравек бросился на корму – убедиться, что хотя бы руль закреплен. Его и вправду не оторвало. Однако массивное колесо штурвала со скрипом крутилось туда-сюда, утратив силу. Маленький европеец скользнул по лестнице во тьму третьей палубы, сменил манипуляторы на режущие лезвия и, освещая путь нагрудными лампами, стал пробиваться туда, где, по его мнению, лопнули толстые пеньковые канаты. К счастью, Манмут провел достаточно времени, изучая системы управления и навигации судна. Он бы непременно срастил концы разорванного рулевого троса или обоих. Лишь бы только добраться до них! Может статься, авария произошла в недоступном месте – тогда дела и впрямь плохи. Покинет ли Манмут тонущий корабль, проплывет сквозь грохочущий прибой, отыщет для себя тихую гавань? Заманчиво, но как же Орфу? Его с собой не возьмешь. Моравек наконец-то прорубил путь в шахту, по которой проходили рулевые веревки, зажег свои лампы на полную мощность и огляделся. Канатов нигде не было видно.

– Как там, все нормально? – проскрежетало радио в ушах.

Любитель сонетов подпрыгнул при звуках знакомого голоса.

– Да, конечно. Надо кое-что починить.

Вот они, голубчики!

Все-таки не выдержали оба троса. Кормовые сегменты торчали в шести метрах от Манмута из узкого желоба, носовые унесло аж на десять метров вперед. Моравек забегал между ними, проламывая твердую обшивку, вытягивая канаты часть за частью и неимоверными усилиями пытаясь воссоединить обрывки.

– Ты уверен, что все в порядке? – уточнил Орфу.

Европеец убрал отточенные лезвия, выпустил манипуляторы и переключился на сверхъювелирную моторику. После этого он принялся сращивать толстые нити пеньки с такой скоростью, что быстро мелькающие пальцы утратили ясные очертания в галогеновых лучах, прорезавших густую темноту.

Фелюга то возносилась на безумную высоту, то головокружительно скатывалась по водному хребту – и всякий раз внутренности Манмута сжимались в ожидании следующего вала, ибо громкие удары сотрясали суденышко подобно пушечным выстрелам. И каждая волна, как известно, приближала гибельные скалы.

– В полном порядке, – подтвердил моравек, в то время как пальцы его танцевали, свивая лопнувшие нити, а низковаттный напульсный лазер аккуратно сваривал стальные волокна, вплетенные в пеньку. – Прости, я тут немного занят.

– Тогда я подключусь чуть позже, – предложил краб.

– Ага. – «Если не устранить поломку, мы налетим на скалы через полчаса. Скажу ему минут за пятнадцать». – Подключайся позже. Буду ждать.

И вот безымянная, примитивная фелюга вновь приручена. Это, разумеется, не «Смуглая леди», однако в беде сгодится. Европеец широко расставил ноги на верхней палубе и ухватился за руль. Впереди четко вырисовывались суровые, обветренные скалы. Над головой хлопали обрывки парусины, с грехом пополам скрепленные между собой. Развернув суденышко против злобного ветра, самозваный капитан связался с товарищем и доложил обстановку: мол, не исключено, что утесы дождутся их через четверть часа, но он, Манмут, выжимает все силы из окаянной морской лоханки, дабы увести ее подальше от берега.

– Что же, спасибо за откровенность, – отозвался иониец. – Могу я чем-то помочь?

Исполинский вал грозил опрокинуть хрупкую фелюгу вверх тормашками. Моравек навалился всей тяжестью на огромное колесо:

– Как тебе сказать? Рассмотрю любые предложения.

Пурпуровые тучи нависали еще ниже, не показывая, будто намерены рассеяться; ураган выл не стихая. Канаты стонали от натуги, парусина оглушительно билась на ветру. Нос корабля поминутно исчезал в клочьях пены, и новая стена воды едва не сбивала с ног Манмута, стоящего на корме.

И тут Орфу заговорил:

– «Опять вы тут? Чего вам надо? Что же, бросить все из-за вас и идти на дно? Вам охота утонуть, что ли?»

Оказавшись почти в полной невесомости после очередного взлета, европеец не сразу признал «Бурю» своего любимого Шекспира.[20]20
  Изм. перевод Михаила Донского.


[Закрыть] Моравек обернулся через плечо: скалы угрожающе надвигались. Тогда он вызвал в памяти текст пьесы и воскликнул:

– «Язва тебе в глотку, проклятый горлан! Нечестивый безжалостный пес – вот ты кто!»

– «Ах так? Ну и работайте тогда сами!»

– «Подлый трус! – проревел Манмут будто сквозь вой урагана и грохот волн, хотя радиосвязь и работала вполне исправно. – Мы меньше боимся утонуть, чем ты, грязный ублюдок, наглая ты скотина!»

– «Он-то уж не потонет, – гаркнул краб. – Если б даже наш корабль был не прочнее ореховой скорлупы, а течь в нем было бы так же трудно заткнуть, как у созревшей девахи!»… Это он о чем, дружище?

– О менструальном цикле, – пояснил капитан, сражаясь с непокорным рулем. Тонны холодной воды окатывали несчастного с головы до ног. Оборачиваясь назад, Манмут больше не видел в кровавых завихрениях марсианского шторма остроконечных утесов – но зато прекрасно чувствовал их близость.

– Фу, как некрасиво, – произнес Орфу. – На чем бишь я остановился?

– «Держи круче к ветру», – подсказал товарищ.

– Ах да. «Держи круче к ветру! Круче! Ставь грот и фок! Держи в открытое море! Прочь от берега!»

– «Мы погибли! – подхватил европеец. – Молитесь! Погибли!»… Погоди-ка!

– «Погоди-ка»? Я такого не помню.

– Да нет же, ты погоди-ка. Впереди среди скал какой-то просвет. Вроде как расщелина.

– И туда можно заплыть?

– Если я прав и это выход на ущелье Кандор, то за ним откроется водоем просторнее нашего Хаоса Конамара на Европе!

– Что-то я подзабыл, как выглядит Хаос Конамар, – сознался иониец.

– Тогда – просторнее всех трех Великих озер Северной Америки и еще Гудзонова пролива, вместе взятых. В сущности, ущелье Кандор – это тоже внутреннее море… Тысячи квадратных километров для маневрирования. Никаких тебе подветренных берегов!

– А это хорошо? – насторожился краб, явно не желая расставаться с отчаянием.

– Теперь мы можем и уцелеть. – Дождавшись, пока фелюга взлетит на гребень волны и ветер наполнит залатанные паруса, Манмут с силой налег на руль и развернул судно на правый борт, туда, где зиял расширяющийся проход в отвесных прибрежных утесах. – Можем и уцелеть, – уже веселее повторил он.

К полудню восьмого дня все закончилось. Только что сердитые тучи сбивались в стада, нависая над самой водой, ураган исступленно бушевал и великое море ущелья Кандор бурлило седой пеной – и вдруг, не прошло и часа после кровавого ливня, небеса прояснились и поголубели, а волны утихомирились, точно по волшебству. Маленькие зеленые человечки заворочались в нишах и начали выбираться наружу, напоминая заспавшихся ребятишек.

Моравек чувствовал себя выжатым как лимон – в органическом, ментальном, кибернетическом и эмоциональном смыслах, – поэтому немедля подключился к портативным солнечным батарейкам.

Между тем МЗЧ, казалось, с удивлением осматривали пострадавшее судно: сплошные заплаты на мачтах, сращенные канаты, прочие следы титанических трудов пришельца, совершенных за последние три дня. Затем человечки дружно взялись приводить фелюгу в порядок: драить покрасневшие палубы, откачивать воду из трюмов, набело починять паруса, смолить и конопатить подмокшую обшивку, скреплять поломанные реи, распутывать снасти… В общем, готовить корабль к дальнейшему путешествию.