355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэн Симмонс » Флэшбэк » Текст книги (страница 29)
Флэшбэк
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 00:48

Текст книги "Флэшбэк"


Автор книги: Дэн Симмонс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

– У меня нет… нет убедительных доказательств, Омура-сама, но это как раз подтверждает сказанное мной: мой сын не стрелял из засады, а застрелил Уильяма Койна чуть подальше, в туннеле. Вэлу вручили девятимиллиметровую «беретту». Думаю, он три раза выстрелил из нее в этого Койна.

– Значит, ваш сын Вэл – убийца, – тихо сказал Омура ровным, как гладкий клинок, голосом.

Ничем другим, кроме кивка, Ник ответить не мог. Он пригубил еще виски и на сей раз совсем не почувствовал вкуса.

– Ник, как вы думаете: стреляя в Койна, он пытался защитить меня?

Ник посмотрел на загорелое, гладкое, безволосое лицо старика. И не увидел ничего: разве что едва различимую вежливую расположенность. Ничего. Но Ник каким-то шестым чувством знал, что все зависит от его ответа на этот вопрос.

– Нет, сэр, – твердо сказал он. – Ничто не говорит о том, что Вэл застрелил этого парня, защищая вас или еще кого-то. Прежде всего, Койн был застрелен слишком далеко от выхода из ливневки.

– Тогда почему он его застрелил?

Ник пожал плечами.

– Полагаю, между ними произошло что-то. Мне хочется верить, что Билли Койн, за которым тянется криминальный след – включая и изнасилование малолетних, – почему-либо набросился на Вэла. Возможно, из-за того, что мой сын убежал с места засады. Вэл стрелял, обороняясь. Но это лишь желание отца, чтобы все так и было, сэр.

Омура кивнул.

– Будем считать, что вопрос исчерпан. Я уже приказал моей службе безопасности и лос-анджелесской полиции прекратить поиски вашего сына. А теперь нам нужно обсудить кое-что гораздо более важное.

Ник на это мог только моргнуть. Более важное?

– Не знаете ли вы случайно, где мой сын, Омура-сама? – выпалил он.

Советник поставил стакан и раскрыл ладони, словно показывая, что ему нечего скрывать.

– Не знаю и не имею никаких предположений. Иначе я бы вам сказал, Ник. Если бы сотрудники моей службы безопасности нашли его и… убили… то я и тогда сказал бы вам правду.

«И я бы голыми руками прикончил тебя, здесь и сейчас», – подумал Ник.

Подняв взгляд на Даити Омуру, он осознал, что старик отдает себе отчет в этом. Никакой охранник не успел бы ворваться в комнату и убить Ника, прежде чем тот сломал бы Омуре шею.

– Итак, поговорим о более важных делах? – сказал Омура и снова взял стакан с виски.

– Конечно, – ответил Ник, преодолевая спазм в горле. – О каких?

– Во-первых, о вашем участии в борьбе между мной, Хироси Накамурой, доном Кож-Ахмед Нухаевым и многими другими. Вы уже начали чувствовать себя пешкой в шахматной партии, Ник?

Ник рассмеялся. Он уже много недель не смеялся так легко и свободно.

– Скорее пушинкой, которую занесло ветром на шахматную доску, Омура-сама.

– Значит, вы ощущаете свое бессилие. – Старик внимательно поглядел на него. – И чувствуете себя так, словно у вас не осталось никаких ходов.

– Ну, может, всего несколько, – признался Ник. – Но они мне ничего не дадут. Это как король под шахом – мечется по одним и тем же клеткам.

– А в конечном счете выходит пат.

– Нет, я не вижу ни малейшей возможности добиться такого превосходного и яркого результата, как пат.

Омура улыбнулся.

– Минуту назад вы были пушинкой, по ошибке попавшей на шахматную доску. А теперь вы – король, которому объявлен шах. Какая же из ваших метафор соответствует действительности?

– Ну, с метафорами у меня всегда было неважно, Омура-сама. И вы уже поняли, что я ни хрена не понимаю в шахматах.

Теперь настал черед Омуры засмеяться.

– Одно хочу сказать, – продолжил Ник. – В Санта-Фе дон Нухаев нес какой-то вздор – мол, за то короткое время, что мне остается жить, я, по крайней мере, могу повлиять на жизнь миллионов людей. Я решил, что это пустая болтовня. Но есть ли в его словах хоть капля правды?

– Есть, Ник, – тихо проговорил Омура, но в объяснения вдаваться не стал. Минуту спустя он добавил:

– Как докладывают мои информаторы, к завтрашнему вечеру Хироси Накамура вернется в свою крепость над Денвером и потребует сказать, кто именно убил его сына. Вы способны это сделать, Ник?

Ник снова задумался, на сей раз непритворно: ему действительно нужно было отделить зерна от плевел.

– Пока нет, Омура-сама, – ответил он. – Но возможно, к завтрашнему вечеру буду способен.

Старик-советник снова улыбнулся:

– И возможно, лошадь научится говорить, а, Ник?

Ник слышал эту притчу от Дары и не смог сдержать улыбку.

– Да, что-то в этом роде.

И тут Омура сказал:

– Если вы вернетесь в Денвер, Боттом-сан, то непременно умрете.

Еще он предупредил Ника, что «полковник» Сато будет ждать его вечером в аэропорту Джона Уэйна. Ника от этих слов пробрала дрожь.

– Если я признаюсь, что не нашел убийцу Кэйго, советник Накамура обязательно прикажет меня убить, – сказал он.

– Да.

– Если я найду недостающую улику, подтверждающую вину убийцы, Накамура все равно прикажет меня убить.

– Да.

– Почему? Зачем меня убивать, если я сделаю то, для чего был нанят? Почему он не может заплатить мне… или не заплатить? Первый вариант я, видимо, исключил сам, согласившись на маленький аванс вместо полного платежа, чтобы срочно попасть в Лос-Анджелес. Но почему просто не дать мне вернуться к моей жалкой жизни, к флэшбэку?

Омура долгое мгновение молча смотрел на него.

– Думаю, вы уже знаете ответ, Ник.

Ник знал, и это знание не приносило ему ничего, кроме подкатывающей к горлу тошноты.

– Я слишком много знаю, – произнес он наконец. – Я стану угрозой для Накамуры и для его намерения сделаться сёгуном.

– Хай, – согласился старик.

– И что я могу сделать?

Ник тут же запрезирал себя за жалобную интонацию. Он всегда ненавидел преступников и даже жертв, которые пытались его разжалобить. Омерзительный писк крысы, попавшей в ловушку.

– Вы можете остаться в Лос-Анджелесе, – предложил Омура, продолжая внимательно смотреть на него. – Под моей защитой.

– Накамура пошлет киллеров вроде Сато и не успокоится, пока я не буду мертв.

– Да. Но вы можете бежать – в Старую или Новую Мексику, Южную Америку, Канаду.

– Такой человек, как Сато, найдет меня за несколько месяцев. Нет, недель.

– Да.

– И я не могу бросить Вэла и его деда… отдать их на милость… бог знает кого.

– Но вы даже не уверены, что ваши сын и тесть живы, Ник.

– Не уверен, но… все же… – пробормотал Ник. Все его слова, казалось, звучат так жалко.

Оба уже допили виски. Советник Омура не предложил наполнить стаканы еще раз. За изумительным окном-стеной солнце опускалось все ниже к Тихому океану, обещая позднесентябрьский закат.

Ник не спешил: Дейл Амброуз сказал, что вовремя довезет его до аэропорта. Он оставил «ниссан» у тротуара в Южном Центральном Лос-Анджелесе с ключами в замке зажигания. Ник знал, что его беседа с калифорнийско-орегонско-вашингтонским советником, вероятно, подошла к концу. Но на него действовали виски, усталость, атмосфера комфортабельной комнаты с прекрасным видом из окна. И Ник решил: он встанет лишь после напоминания о том, что беседа закончена.

– Вы знаете, Ник, – сказал наконец Омура, – у Хидэки Сато много лет была любовница-американка… нет, любовница – не то слово. Спутница или наложница… по смыслу это ближе к нашему «собамэ».

– Да? – отозвался Ник.

«Почему старик говорит мне об этом?».

– Судя по всему, он очень ее любил. Свою жену, с которой он в браке уже много лет, Сато видит только два раза в год, по семейным праздникам.

– И?

Омура больше ничего не сказал. Ник чувствовал себя, как семиклассник, который пытается завязать разговор с хорошенькой девочкой, но не находит слов.

– Вы сказали, что у Сато была наложница… и отношения с ней… продолжались много лет, так, Омура-сама? «Была» – прошедшее время. Все закончилось?

Ник попытался вообразить Сато, который чувствует и проявляет любовь к кому-то или чему-то. Ничего не вышло.

– Хай, – сказал Омура по-японски, резко, словно взмахнул мечом. – Она умерла несколько лет назад.

– Умерла… насильственной смертью? – спросил Ник, пытаясь нащупать готовую порваться нить беседы.

– Нет-нет. От лейкемии. Говорили, что Сато-сан был безутешен. Оба его сына от жены погибли в последние десять лет. Они служили военными советниками в Китае, когда гражданская война там только разгоралась. Говорят, Сато горевал по своим сыновьям, но его скорбь по… наложнице… была сильнее и глубже. И продолжается по сей день.

– Как ее звали, Омура-сама?

Советник смерил его взглядом.

– Не помню, Ник. – Старик словно говорил своим взглядом и тоном: «Я тебе лгу»… но почему? – У них родился ребенок. Дочь. Все говорят, что она была очень красива. И почти западной внешности, с едва заметными японскими чертами.

Ник недоумевал. Он никак не мог поверить, что Сато способен кого-то любить, а тем более ребенка с европейской внешностью. Какую загадку предлагал решить Омура?

– И снова прошедшее время, Омура-сама, – тихо сказал Ник. – Неужели дочь Сато от наложницы тоже умерла?

– Хай.

– И тоже естественной смертью?

Ник наблюдал, как работают его старые полицейские навыки: при помощи тысячи глупых вопросов вытаптывается вся растительность вокруг нужного стебелька – и вот он остается на полянке один.

Или не остается.

Омура подался вперед. Он не ответил на вопрос Ника – по крайней мере, не ответил прямо.

– Как вам известно, Ник, Хидэки Сато – полноправный даймё с вассалами, солдатами, интересами своего кэйрэцу. Но Хироси Накамура – его сеньор. Сато – вассал Накамуры.

– И?

– И когда власть и влияние даймё Хидэки Сато выросли настолько, что это забеспокоило Накамуру, сеньор потребовал – в лучших феодальных, средневековых традициях Японии, – чтобы полковник Сато отдал ему свою любимую дочь в заложницы. В залог своей грядущей преданности и верной службы, так сказать.

– Господи…

Омара кивнул.

– Кажется, в Европе при феодальном строе тоже было принято брать в заложники любимое дитя врага или вассала.

– Но сейчас двадцать первый век… – начал было Ник, но почувствовал ханжескую нотку в своем голосе и замолчал. Повсюду в мире, включая Соединенные Штаты, большую часть первой трети этого века занял гигантский скачок назад. Назад к варварству, кланам, царям, теократии, полевым командирам, к более жестокой, но и более стабильной феодальной системе.

– Она умерла в плену у Накамуры? – спросил Ник. Тут крылась некая важная тайна; вот только удастся ли Нику обнаружить и раскрыть ее?

– Скажем так: она сама сделала так, что ее жизнь закончилась, – сказал Омура. Даже глаза его смотрели с печалью. – Из стыда.

– Стыда? Из-за того, что она стала заложницей? Из-за того, что она – дочь Сато? Из-за того, что она совершила неподобающий поступок? Не понимаю.

Омура промолчал.

– Тот Сато, которого я знаю, скорее сошел бы с ума, – проговорил наконец Ник. – Сошел бы с ума и попытался убить Накамуру и всех, хотя бы косвенно причастных к смерти его дочери.

Омура покачал головой.

– Вы нас не понимаете, Ник. За двадцать лет мы, в сущности, вернулись к бусидо, к формам жизни и мышления, свойственным феодальной эпохе. Именно это поможет нам сохраниться как цивилизации… как нации. Человек, готовый отдать жизнь за своего сеньора, должен быть готов пожертвовать своей семьей, если такова воля сеньора.

– Господи… Значит, Сато ничего не предпринял после смерти дочери?

– Я этого не сказал, – пробормотал Омура. – Я только сказал, что он не стал мстить. До вашего ухода мы должны коснуться еще одного вопроса, Ник.

Ник посмотрел на часы. Время было на исходе. Амброузу придется гнать вовсю, чтобы вовремя успеть в аэропорт.

– Какого, сэр?

– Вы понимаете, зачем Япония ведет войну в Китае?

– Думаю, что да, Омура-сама. Япония к началу этого века практически потеряла себя… или близко подошла к этому. Когда Китай развалился на части из-за гражданской войны и общего упадка, Япония послала туда от своего имени миротворцев ООН, наняв для этого американские войска. Ее мощь резко возросла – почти миллиард молодых китайцев стал работать на Японию. Больше портов. Больше произведенной продукции. Больше рабочей силы. И все это – в некоей двухъярусной Великой Японии, где вы, японцы, всегда наверху.

– Но мы не считаем китайцев и других рабами, как раньше, – быстро возразил Омура. – На сей раз – нет. Дайтоа Сэнсо, Великая восточноазиатская война, никогда не приведет ко второй Нанкинской бойне. [117]117
  В 1937 году, в ходе Японо-китайской войны, солдаты японской армии убили множество мирных жителей Нанкина, тогдашней столицы Китайской Республики.


[Закрыть]
И второй попытки стать сидо миндзоку – «первым народом в мире» – японцы не сделают.

Ник пожал плечами. На самом деле его мало интересовало это, как и то, что думают о себе японцы.

– Но все это пока лишь подготовка, – добавил Омура.

– Подготовка к чему?

– К настоящей войне, Ник.

– К настоящей войне с… Китаем? Индией? С тем, что осталось от России? С Нуэво-Мексико? Но конечно, не с Америкой.

Ник окончательно запутался. Омура покачал головой и легко поднялся на ноги. Невысокий японец, казалось, передвигается в шипованных кроссовках на манер боксера или бегуна. Ник встал – постепенно, преодолевая боль.

– Грядущая война, которая начнется в ближайшие пять лет, будет всеобщей, экзистенциальной и ядерной, – ответил Даити Омура, беря Ника под руку и ведя его к двери. – И наша цивилизация унаследует планету. В этой войне выживет лишь одна цивилизация, которая станет определять будущее человечества. Но это будет не их цивилизация. Вот почему нам нужно поскорее разобраться, кто будет сёгуном.

– Черт возьми, – сказал Ник и остановился.

Омура легонько подтолкнул его. Солнце уже садилось за горизонт, и бассейн Лос-Анджелеса и его сохранившиеся высотные здания отливали золотом. Солнечные блики отражались от лобовых стекол машин на уцелевших шоссе.

– Ядерная война, Омура-сама? С кем? И зачем? Ради бога, зачем? И какое это имеет отношение к…

Омура, мягко положив руку на спину Нику, заставил его замолчать.

– Боттом-сан, если увидите-таки полковника Сато, не передадите ли ему несколько слов от меня? Скажите, что я приветствую его, как один старый шахматист другого. И передайте в точности вот что: «В этом мире есть дерево без корней, его желтые листья борются с ветром». [118]118
  Эти слова принадлежат третьему дзэнскому патриарху Сэнцаню, в японской традиции – Содзану (ум. 606).


[Закрыть]
Сможете запомнить, Боттом-сан?

– В этом мире есть дерево без корней, его желтые листья борются с ветром.

Омура открыл дверь и провел гостя через нее.

– Вы умный человек, Ник Боттом. Это одна из причин – хотя и не самая главная, – по которым Хироси Накамура нанял вас для раскрытия убийства его сына. Вы, конечно, смогли бы раскрыть и загадки посерьезнее, тем более что все это – одна и та же загадка. Удачи вам, Ник.

Ник пожал руку старику – твердое, сухое, признательное рукопожатие – и дверь за ним закрылась.

– Мы идем на посадку, джентльмены, – объявила стюардесса с детским личиком; кимоно ее тихо шуршало, когда она собирала стаканы. Потом девушка уплыла в кабину.

Сато бодрствовал, наблюдая за спящим Ником. Тот протер глаза и лицо, ощущая жесткую щетину на щеках и подбородке.

Аэробус мягко приземлился в Денверском международном аэропорту и подрулил к частному ангару Накамуры. Ник схватил те немногие вещи, что взял на борт, а нейлоновый мешочек с флэшбэком оставил на полу. Сато поднял бровь, приглашая Ника первым спуститься по трапу.

– Меня ждет машина. Могу я подвезти вас до кондоминиума, Боттом-сан?

– Я вызову такси.

– Отлично. Я скажу начальнику ангара, что вы можете ждать внутри, пока не прибудет такси.

Длинный черный «лексус» с водородным двигателем остановился и затих на приангарной площадке. Из машины вышли двое людей Сато. Один придержал для него заднюю дверь, а другой тем временем оглядывал аэродром – его профессиональный взгляд телохранителя быстро перемещался с одного объекта на другой. Еще один самурай, которого Ник тоже узнал – тот ездил в Санта-Фе, – сидел за рулем «лексуса».

– Да, кстати, – вспомнил Ник. – Омура-сама приветствует вас, Сато-сан, как один старый шахматист другого. И просит передать вот что: «В этом мире есть дерево без корней, его желтые листья борются с ветром». Кажется, я запомнил точно.

Ник ожидал от Сато какой-нибудь реакции – удивления, недовольства тем, что Ник встречался с калифорнийским советником, – но тот остался невозмутим.

– Доброй ночи, Боттом-сан, – сказал шеф службы безопасности Накамуры. – До завтра.

– До завтра.

2.04
Денвер
25 сентября, суббота

«Вот мудила».

Вэл был зол на себя.

Ему нужно было просто взять и выйти из главной двери кондоминиума. Но Вэл не был уверен, что впустивший их громила с морскими татуировками позволит ему выйти. Меньше всего ему хотелось оказаться запертым где-нибудь внутри здания, пока не появится его предок.

Вэл ходил взад-вперед по галерее с мотком веревки на плече. Наконец он нашел боковой коридор и дверь, за которой была лестница на крышу, – но, конечно, на ней оказался замок с цифровым кодом. Вот незадача.

Он вернулся на галерею и продолжил бродить по ней взад-вперед. Какой-то выход из этого треклятого здания, само собой, был. При этом Вэл понимал: если не найти выход в скором времени, то этот Ганни и другие охранники схватят его.

Потом он увидел неработающий фонтан внизу и стальные тросы, что свисали с потолка футах в семидесяти над мраморным полом и примитивными грядками. Наверху имелись световые фонари; два из них были приоткрыты где-то на фут, чтобы внутрь поступал свежий воздух. С высоты галереи до фонарей было всего тридцать – сорок футов. На одном из металлических тросов, футах в двадцати под галереей, висел бронзовый гусь. Когда фонтан работал, гусь, по всей видимости, как бы садился на воду.

Убедившись, что альпинистская веревка с карабинами не свалится у него с плеча, Вэл, не раздумывая, побежал к перилам, высоко подпрыгнул – так, чтобы оттолкнуться от перил правой ногой, как от трамплина, – и полетел в сорока футах над фонтаном и полом. Он обеими руками ухватился за трос, тот сильно качнулся, и пальцы Вэла чуть было не разжались, но потом он обвился вокруг троса ногами.

Вэл даже не подумал, выдержит ли трос его вес, – предок когда-то учил его, что инженеры все такие штуки делают с запасом прочности. Но этот трос были старым, как и болты крепления наверху. Вэл удивился, когда вся система, издав скрип, подалась всего на несколько дюймов. Трос раскачивался под его весом, а тяжелый бронзовый гусь внизу действовал, как маятник с ходом в шесть-семь футов. Вэла стало, похоже, заносить налево, а потом он принялся вращаться.

Он прыгнул почти бесшумно. Никто не выскочил из своего бокса. Вэл усмехнулся, прогоняя неожиданно нахлынувший страх, а потом начал взбираться по тросу, хотя свернутая веревка и позвякивающие стальные карабины тянули его вниз.

Вэл добрался до верха, но до открытых фонарей оставалось еще футов семь, к тому же трос висел сбоку от них. Было непонятно, как до них добраться.

«Кажется, я плохо все продумал», – мелькнуло у Вэла в голове.

Он висел в семидесяти футах над полом, мышцы рук начинали дрожать от напряжения.

«Всё как всегда».

Он прижался к тросу предплечьями и ногами, высвободив на время пальцы; этого времени хватило, чтобы ухватиться за конец альпинистской веревки и прикрепить к нему карабин. Теперь у Вэла оказалось футов восемь-девять размотанной веревки со стальным захватом на конце.

Со второй попытки ему удалось перекинуть веревку с карабином через стальную раму между двумя открытыми фонарями. Но карабин сперва пролетел слишком далеко и приземлился на стекле, издав глухой звук. Вэл потащил веревку назад, чуть не срываясь под собственным весом, и бросил еще раз. Потом еще. И еще.

Наконец веревка повисла на раме: четырех– или пятифутовый кусок ее с карабином на конце свободно болтался. Другой конец веревки оставался у Вэла. Ему удалось раскачать ее и одной рукой ухватиться за карабин.

Силы покидали Вэла, и он соскользнул по тросу на фут-другой. Он понимал, что сможет висеть так не больше минуты. Накинув карабин на веревку у себя на плече, – получилась петля вокруг рамы, – Вэл сбросил бухту вниз.

Без тяжелой веревки стало легче. Та долетела до дна бывшего фонтана, и еще оставалось несколько витков. Вэл затянул петлю вокруг стальной рамы вверху и ухватился руками за болтающийся конец. Веревка оказалась более скользкой, чем стальной трос, и держаться коленками за нее было труднее. Вэлу пришлось обмотать ярко-синюю веревку вокруг ладони и запястья, чтобы дать себе отдых в несколько секунд. Потом, громко крякнув, он стал подниматься.

До самого верха его отделяло всего футов шесть. Всего.

Когда Вэл наконец сумел дотянуться до горизонтальной балки – до ржавой стальной рамы, на которую закрывались фонари, – он подумал, уже не впервые: «И что теперь?»

Чертовы фонари были приоткрыты всего на фут. Вэл не пролез бы в такое отверстие, даже если бы смог подтянуть наверх свое тело.

«Ну и что теперь, ты, жопоголовый?»

Напоминает то, как они переползали под фермами эстакады на I-10. Вэл высоко закинул ноги и обхватил ими раму. Все еще вися на веревке, он высвободил правую ногу и начал колотить подошвой по фонарю, стараясь направлять удары в определенные места стальной рамы, на которой держались шесть больших окон.

Окна были слишком тяжелые. К тому же петли со стороны крыши проржавели и никак не хотели подаваться.

Вэл снова обхватил веревку ногами и, тяжело дыша, замер. Сил оставалось всего ничего. Еще несколько секунд – и ему останется лишь одно: соскользнуть по веревке на мраморный пол в шестидесяти-семидесяти футах внизу. Хватит ли у него сил, чтобы удержаться во время спуска? Вряд ли.

Издав нечто среднее между высоким хрипом и низким вскриком, Вэл высвободил обе ноги и ударил подошвами в металлическую конструкцию. Так или иначе, это была его последняя попытка.

По раме он не попал, но разбил ботинками грязное стекло. Из рамы выпал большой осколок, полетел вниз и раскололся с невероятно громким звоном. Правая нога Вэла прошла через пустоту там, где раньше было стекло, и он зацепился ею за раму.

– Черт, – выдохнул Вэл.

Пот капал с его лица и падал вниз. Действуя щиколоткой, как рычагом, и упираясь в тонкую полоску металла, Вэл рывком вынес тело наверх. Левая нога легла на правый конец стальной балки, а за другой конец он уцепился левой рукой. В таком положении Вэл провисел несколько секунд. Тело его изогнулось, битое стекло врезалось в правую щиколотку. Потом с решительным, отчаянным хрипом он вытащил себя на стальную перекладину шириной в шесть дюймов, лег на нее спиной, покачиваясь и чуть не падая, после чего отпустил веревку и схватился рукой за люк светового фонаря над собой.

Тот со скрипом стал открываться вверх.

Еще несколько секунд – и Вэл выполз на отсыпанную гравием крышу, после чего принялся вытаскивать альпинистскую веревку – еле-еле, из последних сил. Руки его страшно дрожали.

«Вот сейчас сюда заявится Ганни Г. с другими охранниками и арестует меня», – подумал Вэл.

Но охранники не заявились.

Ноги у Вэла тряслись не меньше, чем руки. Он похромал к юго-западному углу здания, где внизу начиналось ограждение, нашел трубу, которая вроде бы могла выдержать его вес, обвил ее веревочной петлей и бросил бухту вниз, на жесткую землю. Потом он закрыл глаза и попытался унять дрожь.

Вэл знал, что надо подождать, пока руки снова не обретут силу. Но оставалось ли у него время, чтобы ждать? Поэтому он сел на край крыши – с этой стороны до бетонной дорожки было от силы полсотни футов, – обмотал веревкой запястье и, перекинув тело в пустоту, сумел обвить кровоточащие ноги вокруг веревки.

«Делай так, будто ты на уроке физкультуры».

Это стало последней мыслью Вэла перед тем, как он заскользил вниз.

Он съехал слишком быстро, ободрав кожу на ладонях, и, когда оказался на земле, ноги его уже не держали. Вэл рухнул на бетон спиной к зданию и несколько секунд громко дышал. Звук выходящего из груди воздуха слегка напоминал рыдания, но Вэл решил, что это не его вина.

Он вытащил из трубы «беретту» и постоял у развалин пешеходного мостика.

«Что теперь?»

Уже долгое время это был единственный вопрос, и Вэл Фокс Боттом, похоже, так и не находил ответа.

«Убью предка и уберусь отсюда».

Эта идея показалась ему мерзкой, хотя Вэл давно ее вынашивал. Раньше она всегда была черным вымыслом, произраставшим из тайн, известных маленькому Вэлу: мать лгала отцу о том, где бывала в тот последний год; отец пришел в бешенство, услышав, что мать будто бы провела долгий уик-энд у Лоры Макгилври, хотя десятилетний Вэл знал, что она была с мистером Коэном; отец не проронил ни слезинки за бесконечно длинный месяц, прошедший после гибели матери. Все эти факты сплетались в вымысел – Вэл воображал, будто его отец узнал о романе своей жены и действовал соответственно.

Но Вэл никогда не верил в этот мрачный вымысел. Не верил по-настоящему. Темные измышления насчет убийства матери отцом были порождением ярости и обиды на отца, который избавился от Вэла. Они скрывали истинную причину его злости: отец отправил сына прочь, когда Вэл так хотел быть с ним рядом, так нуждался в этом. Для Вэла они стали воображаемой местью отцу за то, что Ник Боттом не плакал, хотя сердце его десятилетнего сына разрывалось на части.

Но вот он увидел этот убийственный доклад для жюри присяжных…

Вэл выгнулся над оградой сломанного моста, запрокинул лицо вверх и испустил крик, обращаясь к синему колорадскому небу:

– И что теперь?!

Убить предка и делать ноги из Колорадо…

Нет, стоп, не в той последовательности…

Сначала нужно получить от предка двести старых долларов и найти того типа в Денвере, который сделает ему НИКК с указанием на членство в Союзе и…

«Нет, это полная жопа».

Хладнокровно убить отца – копа, пусть бывшего, но оставшегося в долбаном братстве копов, – те очень не любят, когда убивают одного из них… А потом две недели или больше болтаться по Денверу, дожидаясь поддельного документа? Не подходит, а, Валерино?

Он пошарил в карманах и нашел клочок бумаги с именем изготовителя фальшивых карточек. Даже с двумя именами – второе принадлежало типу из Остина, Техас, лучше его подделок Бигей ничего не видел…

Но попасть в Республику Техас еще труднее, чем проторчать в Денвере две недели, совершив убийство.

Приемлемого плана действий просто не существовало.

Вэл смотрел, как редкие автомобили сворачивают с улицы и заезжают в досмотровые боксы по пути на крытую парковку. Окна всех машин были затонированы. Лиц водителей Вэл со своего места не смог бы разобрать, даже будь у него бинокль. Он мог стоять у подъездной дорожки в надежде заметить предка, когда тот будет подъезжать. Но это наверняка означало привлечь на свою задницу полицию.

Копы, возможно, уже ехали сюда. Кульбиты Вэла с альпинистской веревкой и звон разбитого стекла не привлекли внимания тут же: те, кто весь день оставался в своих боксах, не привыкли мгновенно реагировать на пугающие звуки, а большинство их вообще ни черта не слышали, находясь под флэшбэком. Но Вэл не сомневался, что этот громила, Ганни Г., и его охранники откликнутся достаточно быстро. Может быть, Ганни Г. пока что не вызывал копов лишь по договоренности с предком. Он, наверное, всегда сперва звонит отцу Вэла, а потом уже зовет копов.

«И значит, он предупредит предка, что я где-то здесь, поджидаю его», – подумал Вэл.

Он сделал пять-шесть шагов в сторону запада по старой прибрежной тропинке – и понял, что совсем не может идти. Правая щиколотка была повреждена сильнее, чем он думал. Там, где Вэл стоял у мостика, осталась лужица крови, а там, где он прошел, тропинку усеяли красные капли.

«Черт».

Он сел и завернул порванную брючину. Порез был довольно глубоким – при таком обычно накладывают швы. Срочно едут в больницу.

«Черт. Черт. Черт. Черт».

Вэл снял куртку и фланелевую рубашку, стащил через голову футболку и разорвал ее на полосы. Самый чистый кусок он намотал на ногу вокруг раны как можно туже, потом снова оделся.

Он испачкался с ног до головы. Брючина на правой ноге была порвана в хлам и пропиталась кровью от низа до середины голени. Полные крови ботинки хлюпали при ходьбе.

«Ладно, разберусь потом».

Вэл ковылял так быстро, как только мог, подавляя тошноту и превозмогая боль, чтобы его не вырвало. Он повернул налево на бульвар Саут-Юниверсити, не желая поворачивать на запад, откуда они с Леонардом пришли, миновав кантри-клуб на Первой авеню. Шесть или восемь кварталов – как же больно! – на юг, потом на запад по Ист-Экспозишн-авеню. Вэл уже видел впереди парк. В парке есть бездомные. А где есть бездомные, есть и то, что ему нужно украсть, если он хочет сделать то, что он должен сделать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю