Текст книги "Флэшбэк"

Автор книги: Дэн Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

1.15
Санта-Ана и в воздухе
24 сентября, пятница

Аэропорт Джона Уэйна находился вне зоны боев, бушевавших вокруг Лос-Анджелеса уже шесть-семь дней. Однако множество военных машин Национальной гвардии и других воинских подразделений постоянно грохотали по 405-му шоссе, которое пересекало территорию аэропорта к северо-востоку от взлетно-посадочной полосы 1L/19R. Аэропорт не использовался для военных перевозок – только для обычных коммерческих фрахтов и порой для пассажирских рейсов. Последние чаще совершались с небольшого аэродрома в округе Ориндж, не входившего в состав Лос-Анджелеса. В последние годы были сняты ограничения по шуму, прежде почти не дававшие взлетать с полосы 19R большим пассажирским лайнерам: те должны были резко набирать высоту и закладывать крутые виражи над Ньюпорт-Бичем.

Вообще-то ни одному самолету Накамуры, выполняющему коммерческий или частный рейс, не разрешалось приземляться в аэропортах Лос-Анджелеса. Но аэропорт Джона Уэйна уже много лет оставался официальным исключением. В этот пятничный вечер курьерский грузовой самолет Накамуры А310/360, переделанный из почтового лайнера «Федерал экспресс», вылетел из Токио, совершил промежуточную остановку на Гавайях, затем приземлился для дозаправки в Лос-Анджелесе и теперь ожидал назначенного на семь вечера отлета в Денвер.

За пять минут до этого времени капитан запросил об изменении плана полета и переносе взлета на восемь часов. Диспетчеры направили запрос в гражданский Лос-Анджелесский центр управления воздушным движением в Палмдейле и во Временный военный центр управления воздушным движением на территории бывшего аэропорта Боба Хоупа в Бёрбанке: на весь срок действия военного положения он стал региональным центром такого рода, и контролировало его Воздушное командование Национальной гвардии Калифорнии. Оба центра дали согласие на часовую задержку. Одновременно стало известно, что над зоной боев, центр которых теперь находился в полусотне миль от аэропорта Джона Уэйна, военные летательные аппараты движутся настолько плотно, а взлеты и посадки в Лос-Анджелесском международном аэропорту настолько часты, что все коммерческие рейсы из аэропорта Джона Уэйна на восток следуют таким маршрутом: на запад над Тихим океаном, потом на северо-запад вдоль побережья до точки разворота около Моро-Бей, и лишь потом – на восток-северо-восток, входя в воздушный коридор на Денвер где-то к северо-востоку от Лас-Вегаса. Всех пилотов предупредили, что расчетную потребность в топливе следует скорректировать.

Экипаж самолета Накамуры также известили, что дальнейшие задержки вылета в эту пятницу невозможны: по закону о чрезвычайном положении аэропорт Джона Уэйна будет закрыт на ночь, с 8.15 вечера по тихоокеанскому летнему времени.

Затри минуты до восьми накамуровский «А310/360» запустил двигатели и начал выруливать к взлетной полосе 19R. Экипаж проверил оба двигателя и запросил окончательного разрешения на взлет, когда неожиданно перед лайнером появилась машина калифорнийской дорожной полиции с мигающими маячками.

Экипаж получил разрешение вырулить на площадку для стоянки, хотя капитана предупредили, что если самолет не поднимется в воздух через пятнадцать минут – даже меньше, – ему придется провести ночь в аэропорту. Двигатели выключать не стали. Подъехала машина наземного обслуживания – старый фордовский электропикап с пассажирским трапом, – и экипаж открыл левую переднюю дверь. Патрульный автомобиль остановился возле самолета, маячки перестали мигать. Из него вышел Ник Боттом и обогнул автомобиль спереди – переброситься парой слов с новоназначенным шефом дорожной полиции Амброузом, сидевшим за рулем.

– Спасибо, шеф, – сказал Ник, пожимая руку широкоплечему полицейскому.

– Для тебя я всегда Дейл. Надеюсь, ты найдешь своего мальчишку.

Полицейский автомобиль удалился с площадки, а Ник осторожно – болели поврежденные ребра с правой стороны – поднялся по трапу.

Тремя часами ранее советник Даити Омура сказал ему:

– Если вы вернетесь в Денвер, Боттом-сан, то умрете.

– Я должен вернуться, Омура-сама.

– Хидэки Сато будет ждать вас в самолете в аэропорту Джона Уэйна, Боттом-сан. Вы окажетесь под его наблюдением на все то короткое время, что вам осталось… если попытаетесь вернуться.

Ник покачал головой и пригубил превосходного односолодового виски, которым угостил его японец.

– Я так не думаю, Омура-сама. Сато сейчас в Вашингтоне с мистером Накамурой. Они должны вернуться в Денвер только в субботу… завтра. Кроме того, этот самолет прилетел из Токио через Гавайи. А мистер Накамура сам сказал мне, что у них нет рейсов на запад из Денвера в аэропорты близ Лос-Анджелеса.

– Сато непременно будет в аэропорту, – прохрипел старик.

– Почему, Омура-сама?

– Потому что если вы не появитесь там, то глава службы безопасности Накамуры, полковник Сато, должен будет нырнуть в лос-анджелесский огненный ад – вторгнувшись в зону моего влияния, Боттом-сан, – и найти вас живым или мертвым. Я неплохо понимаю Хироси Накамуру и могу утверждать это с полной уверенностью. Он сделает все, что в его силах, но не допустит вашего бегства. По крайней мере, сейчас.

Ник только покачал головой, хотя и ощутил холодок внутри.

Один из членов экипажа задраил дверь за Ником, который вошел в роскошно отделанный салон за кабиной пилотов. Вращающиеся кресла у иллюминаторов, мягкие диваны, плоские 3D-экраны высокого разрешения на перегородках – все как на частном самолете миллиардера, только места побольше.

Сато сидел, пристегнувшись, в кожаном кресле у правого борта перед низеньким столиком. Он не поднялся, когда вошел Ник, но жестом пригласил его сесть напротив себя.

Ник осторожно погрузился в кресло лицевой кожи и пристегнулся. Освещение потускнело; лайнер вернулся к началу взлетной полосы и снова проверил двигатели на полном газу. Пилот сказал что-то на японском по интеркому. Громадный самолет понесся по взлетной полосе, поднялся в ночь и заложил крутой вираж влево, выходя на указанный курс над океаном.

Ник посмотрел на свои часы: 8.14 по тихоокеанскому летнему времени.

Самыми опасными были первые двадцать четыре часа, когда Ник добирался до города из маленького аэропорта без диспетчерской. Благополучно выбравшись из района трущоб и полумиллионной толпы бежавших в панике латинов, за которыми следовали бандиты, Ник наконец оказался на тихой улочке в Сан-Марино – неподалеку от Пасадены, в одном из самых элитных районов Лос-Анджелеса.

От захудалого аэропорта Флейбоб до района близ Эхо-парка (к северо-западу от громадного центра временного содержания ДВБ на стадионе «Доджер»), где жил его тесть, было миль пятьдесят. К тому же Ник пробирался не по эстакадным дорогам, а по обычным улицам и переулкам, держась подальше от мест боев и массовой эвакуации. Всего получилось – судя по навигатору на телефоне – больше шестидесяти миль. Извилистый путь Ника пролегал по Онтарио, Клермонту и Помоне, а потом по южной Пасадене. Он подумал, что если шагать пешком, то с таким же успехом можно было выйти из Лас-Вегаса. А потому он первым делом угнал электрический мопед у мальчишки-латина – тот пытался бежать из этого хаоса следом за своей семьей, загрузившейся под завязку в мерин-внедорожник. Ник угнал бы и внедорожник, но отец семейства увидел, как из темноты появился человек с пистолетом, и вдавил в пол педаль газа, извлекая из своей развалины последние амперы. Сын-подросток был выдан на милость человеку с пистолетом.

Махнув «глоком», Ник отогнал плачущего парнишку от мопеда, отвязал и швырнул ему тючок с вещами – мальчик теперь уже ревел в голос – и уехал, нисколько не испытывая вины. Отец с семьей вернутся за парнем, даже если его придется привязать к крыше рядом с остальными пожитками.

Наверное.

Примитивный дисплей показывал, что мопед недавно заряжали и энергии хватит на двести миль. Ник дал задание своему телефону – проложить спокойный маршрут по велосипедным дорожкам до Эхо-парка и получил ответ, что на дорогу уйдет пять с половиной часов. Но Ник знал, что если придется уклоняться от боевиков и бегущих штатских, то потребуются все одиннадцать.

У него не было времени на эту хренотень. Теперь он понимал, что должен был вытащить свой «глок» еще в самолете и заставить труса-летчика приземлиться на каком-нибудь гражданском аэродроме поближе к нужному месту – или, например, на поле для гольфа «Бруксайд» в Пасадене.

Проклиная себя за глупость, Ник уселся на карликовый мопед и сразу же выжал из него максимальную скорость – тридцать миль в час. Электрический мотор мопеда лишь слегка гудел, и казалось, что двухколесная машина едет еще медленнее.

Когда Ник покинул пустое и темное поле аэропорта, то подумал, что весь Лос-Анджелес горит: запад, северо-запад, юго-запад. Десятки вертолетов, принадлежавших военным и телевизионщикам, порхали на фоне оранжевого сияния, точно летучие мыши, слетевшие с охваченной пожаром колокольни. Где-то возле Чино древние бомбардировщики поддержки наземных сил А10 – из состава сил Национальной гвардии – заходили на бомбометание. Через много секунд после крохотных вспышек доносились звуки далеких взрывов.

В первые три часа, пока Ник кружным путем катил на запад, к городу, в него никто не стрелял. В бейсбольной шапочке, натянутой по самые уши, определить его этническую принадлежность, да еще в темноте, было непросто. И потом, что-то в облике взрослого мужчины на подростковом электромопеде – может, колени, торчащие выше руля? – говорило о его полной безобидности.

Хотя уже перевалило за полночь, дороги и улицы были забиты бегущими из города людьми. Ник понял, что наблюдает окончание исхода сотен тысяч латинов из Лос-Анджелеса – в основном из восточной его части. Бежали и те, кто жил здесь многие десятилетия, и орды новых иммигрантов, нахлынувших на север с победной волной реконкисты. Ник лишь мельком видел остатки отрядов Нуэво-Мексико: стайки побитых «хаммеров», продирающихся в ночи сквозь толпы штатских, редкие вертолеты, с ревом пролетающие прямо над дорогой. Бегство их выглядело таким же паническим и дезорганизованным, как и бегство штатских на юг и юго-восток.

Ник дал задание навигатору в телефоне, давным-давно прозванному «Бетти»: постоянно уточнять маршрут, чтобы не оказаться на пути беженцев. Сексуальный голос Бетти шептал у него в наушниках, направлял в проулки Клермонта и Глендоры, на пустые велосипедные дорожки Монровии и Аркадии (взрывы и бои, судя по всему, происходили южнее), по безлюдному кампусу и футбольным полям Ситрус-колледжа. На дорожках мопед чувствовал себя лучше, чем на улицах.

Звезды на небе позади Ника начали меркнуть, растворяясь в наступающей с востока заре, птицы, как обычно, защебетали перед рассветом. Между тем Ник так и не увидел ни одного военного из числа англосаксов – только их самолеты. Проезжая Глен-Эйвен и южное Онтарио, Ник часто видел перестрелки в долине к югу от этих мест. Ему было ясно, что здесь дерутся военизированные отряды Арийского братства, мотоциклетные шайки, вьетнамские и китайские банды из западных и северных районов, малхолландские наемники в бронированных джипах и тысячи мародеров с юга Центрального Лос-Анджелеса, чьи родители и деды сорока годами ранее, видно, неплохо повеселились на углу Флоренс и Норманди. [111]111
  Речь идет о беспорядках в Лос-Анджелесе в 1992 году, которые стали крупнейшими волнениями в Америке XX века. В ходе их погибли 54 человека.


[Закрыть]Леонард поведал дочери эту историю когда-тошних беспорядков, а Дара, которая назвала ту вспышку насилия «началом новой эры», пересказала ее Нику.

Бандиты терроризировали и грабили последних беженцев, но Ник понимал, что их основная цель – сжечь все к югу от шоссе Венчура и к северу от шоссе Санта-Ана. Похоже было, что они добьются своего.

Ник взял с собой две бутылки с водой и столько пищевых плиток, сколько влезло в карманы его куртки. Теперь, двигаясь на запад, он жевал плитки и запивал их. Когда он добрался до Сан-Марино, толпы беженцев исчезли, редкие полицейские и военные англосаксы встречались только на главных дорогах и въездах на шоссе. Дальше Ник двинулся на запад параллельно бульвару Калифорния, так что по левую руку от него был Хантингтонский ботанический сад. Петляя по велосипедным дорожкам и боковым улочкам, выбранным Бетти, Ник видел элитные кварталы, погруженные в полную темноту, – видимо, из-за отключения электричества. Он поздравил себя с тем, что худшее позади. Казалось, гора свалилась с плеч.

В предрассветной мгле прозвучало несколько выстрелов. Одна пуля пробила Нику левую голень, вторая попала в двигатель мопеда. Ник уронил его на бок, затем откатился к канаве и ряду мусорных бачков. Протрещали еще пять-шесть выстрелов. Ник на четвереньках припустил в темный проулок, пробежал полквартала, зная, что оставляет за собой кровавый след, и присел за еще одним мусорным бачком, чтобы осмотреть рану.

Пуля содрала большой кусок кожи и немного мяса, хотя мышцу практически не задела. Но болело адски. Ник задрал брючину, перевязал ногу чистым платком и стал ждать среди мрака с «глоком» в руке, надеясь, что это был случайный выстрел. Если же нападавшим зачем-то понадобился мопед, они не придут в восторг, увидев, что машина повреждена.

Но удача не улыбнулась ему. Они преследовали его следующие полчаса.

Их было трое: крупный, с идиотским голосом, – Ник назвал его про себя лайнбекером; тощий, с винтовкой, постарше первого, которого Ник прозвал квортербеком, [112]112
  Лайнбекеры и квортербеки – позиции игроков в американском футболе. Квортербеки – лидеры нападающей команды.


[Закрыть]потому что он командовал остальными; и мальчишка с сальными волосами – «Билли», так как он напомнил Нику Билли Клэнтона из «Перестрелки в О. К. Коррал» в исполнении молодого Денниса Хоппера. [113]113
  Кинофильм 1957 г. с Бертом Ланкастером и Кирком Дугласом. В фильме также снимался Деннис Ли Хоппер, актер, режиссер и художник.


[Закрыть]

Ник похромал на юг через палисадники, перебегая от дерева к дереву, от стены к стене. Три стрелка преследовали его по пятам, дружно стреляя, когда он петлял по Орландо-роуд. Наконец Ник перепрыгнул через невысокий забор и оказался в стодвадцатиакровом ботаническом саду. У каждого из преследователей был рюкзак, набитый патронами, и они, похоже, собирались израсходовать все боеприпасы.

Ник понятия не имел, что этим идиотам нужно от него… прикончить – это понятно, но что еще? Скорее всего, решил он, эти трое штатских, пока в Лос-Анджелесе бушуют беспорядки, играют в ковбоев, шляются ночами по восточным районам ради удовольствия пристрелить кого-нибудь. И у них явно выработалась наркотическая зависимость от убийств. Других причин для того, чтобы стрелять в незнакомца в тихом Сан-Марино, Ник не видел.

Он попросил Бетти вывести карту ботанического сада. Лет пять назад он заходил сюда с тестем, которому понадобилось что-то в здешней библиотеке. Тогда Ник привез в Лос-Анджелес Вэла и сам остался на неделю. Он мог пройти к библиотеке, но это историческое здание находилось в самом центре обширной территории, где леса перемежались с цветочными лугами, классическими японскими садами и полянами. В здании могли оказаться охранники, но Ник не хотел втягивать их в это дело.

Стрелки пользовались портативными рациями, но еще и перекрикивались, находя это отличным развлечением: они явно выпили или накурились. Ник быстро понял, что им не очень нравится преследовать кого-то среди вылизанных лесков и лугов: вероятно, большую часть недели они охотились на людей в чисто городских районах. Но и самому Нику тоже не очень нравилось убегать среди деревьев. Он бы предпочел улочку.

Он быстро понял, что преследователи шумят и палят наугад, пытаясь отогнать его влево, к Оксфорд-роуд, – восточной границе сада. Ник не хотел возвращаться на восток. У него были дела на западе и юге.

Теперь светало уже всерьез. Нужно было поскорее кончать с этим.

Ник вышел на полянку, посреди которой стоял круглый мавзолей с дорическими колоннами, и со всей возможной быстротой прохромал по открытому пространству, но преследователи успели сделать два выстрела. Одна пуля вырвала кусок из куртки, но Ник уже оказался между деревьев. Он остановился, чтобы перевести дыхание. Судя по вспышкам выстрелов, охотники находились прямо напротив него, по другую сторону поляны.

– Что вам от меня нужно? – крикнул он.

– Все, что у тебя есть, приятель, – прокричал в ответ один.

Остальные засмеялись.

– Давайте встретимся в середине и уладим это, – предложил Ник, после чего пригнулся и со всех ног побежал по густому подлеску, теперь уже не от стрелков, а к ним, огибая поляну с запада. Всего в нескольких метрах к северу проходила парковая дорога, и Ник знал, что эта троица, пытаясь обойти его, тоже будет по возможности искать прикрытие.

Приблизившись к западной стороне круглой полянки, Ник остановился, встал на колени и загнал в пистолет полную обойму. Затем он присел на корточки и, стараясь действовать бесшумно, перевел первый патрон в патронник.

Все трое, пригибаясь, тихо выбрались на поляну. Они двигались слишком быстро, чтобы прицельно стрелять по всем сразу. Исходя из того, что перед ним любители – неважно, сколько народу они убили за последние дни, – Ник крикнул:

– Эй!

Солдаты, наемники или профессиональные киллеры продолжили бы движение и бросились врассыпную. Но эти любители замерли, развернулись и открыли огонь. Даже у квортербека в правой руке был пистолет – в левой он держал винтовку, – и он тоже принялся стрелять.

Две пули попали Нику в нижнюю часть туловища: кевларовый жилет остался цел, но несколько ребер треснули. От выстрела он развернулся; дыхание перехватило. Ник встал на колено, в положение для стрельбы, не обращая внимания на пули, срезавшие ветки над его головой, и выстрелил восемь раз.

Все трое рухнули на землю. Минуту спустя, видя в растущем свете дня, что его преследователи неподвижны, он боком двинулся к ним, держа нацеленный на противников пистолет обеими руками.

В громадного лайнбекера он почему-то попал только раз – но зато в грудь, прямо в сердце. Кровь струилась изо рта, ушей и глаз громилы. Он умер еще до того, как упал. Квортербеку достались две пули в туловище, но дело сделала третья: на лице, напоминавшем морду хорька, зияло круглое бескровное отверстие. «Билли Клэнтон» тоже получил три пули, но остался жив, корчась и сгибаясь от боли.

Ник отправил ногой в кусты все оружие, которое увидел, и присел над мальчишкой.

– Помогите мне, мистер, пожалуйста, помогите, так больно, господи, господи Иисусе, как больно… пожалуйста, помогите мне, ради Христа, мистер, пожалуйста…

Ник осмотрел раны. Каждая по отдельности не была смертельной, но без медицинской помощи парню грозила скорая смерть от кровопотери. Ник точно знал, что в Калифорнийском технологическом институте – в несколько кварталах к северо-западу от парка – есть медицинский пункт.

– Где твоя машина? – спросил Ник, наклоняясь к самому лицу и шипя прямо в ухо парня. – Где ключи от твоей машины?

Мантра мольбы и боли прервалась, и парень скосил на Ника глаза. Как большинство молодых американцев, мальчишка никогда не ощущал сильной боли дольше чем две-три минуты подряд. Он хотел таблетку, укол, внутривенное, чтобы избавиться от боли… и немедленно.

– Вы… мне поможете? Я не хотел идти на дело, да. Это Дин предложил. Я не хотел…

– Где машина? – прошептал Ник. – Где ключи? Медпункт в нескольких минутах езды. Тащить туда я тебя не могу.

Парень кивнул, потом отрыгнул кровью, отчего пришел в ужас и, плача, залепетал сквозь стоны.

Синий «ниссан-менло-парк» Дина стоял на Лэндор-лейн, в полуквартале от того места, где они стреляли в Ника. Они все были из Алтадены, да, обычные ребята, и просто возвращались домой, погуляв немного в восточном Лос-Анджелесе, на этой неделе все так развлекаются, и когда увидели мопед, Дин сказал, вот еще один на закуску, но…

– Ключи! – прошипел Ник.

– У Дина… У Дина в кармане… У Дина… в переднем кармане, кажется… помогите, бога ради, мистер, мне так больно.

Ник решил, что Дин – это квортербек, и нашел в его переднем кармане ключи с ниссановским брелоком. Кроме того, Ник проверил карманы убитого лайнбекера и корчащегося мальчишки, который все стонал, потом проверил все три рюкзака. Там нашлись только патроны, бумажники, карточки и немного наличности. Он взял деньги и НИКК Дина.

Расстегнув рубашку, Ник проверил пуленепробиваемый жилет с правой стороны. Кевлар остановил обе пули, но ребра явно были повреждены. Стараясь делать неторопливые, глубокие вдохи, он снова застегнул рубашку. Рана на левой ноге наконец перестала кровоточить, но импровизированная повязка из платка пропиталась кровью. Отдирать ее потом, когда образуется корка, будет адски мучительно.

– Пожалуйста… мистер… вы обещали… обещали… мне так больно… вы обещали.

Ник склонился над раненым парнем и решил, что тот не очень похож на молодого Денниса Хоппера. А на Вэла и вовсе не похож.

– Вы обещали…

Он мог найти и пригнать сюда машину Дина, погрузить раненого и попытаться найти медпункт, прежде чем парень истечет кровью. Или показать своему несостоявшемуся убийце, как добираться до Хантингтонской библиотеки и велеть ползти туда. Правда, по дороге тот мог умереть от потери крови.

В любом из этих вариантов он оставлял в живых свидетеля, способного описать полицейским и Ника, и «ниссан», – если только копы еще что-то значили в этой части Лос-Анджелеса. Это увеличивало вероятность задержания Ника и уменьшало его шансы найти Вэла.

«Если собираешься убить незнакомого человека ради удовольствия, – подумал Ник, – готовься к последствиям».

В ту секунду он не был полностью уверен, кого имеет в виду: стонущего перед ним мальчишку или Вэла, будто бы участвовавшего в нападении на Омуру. Разница заключалась в том, что у Вэла, пусть он и отказался от фамилии отца, была ДНК Ника, а в жилах его текла отцовская кровь.

Ник левой рукой загородил лицо и глаза от брызгов крови и мозгов, затем поднес «глок» к голове парня, чьи глаза расширились. Между дулом и бледным лбом оставалось три дюйма. Ник нажал на спуск.

«Менло» стоял там, где сказал парень. Бетти прошептала, что осталось меньше двенадцати миль пути, даже если не ехать по Пасаденскому шоссе, а двинуться по Монтеррей-роуд до Норт-Фигероа-стрит. Навигатор «ниссана» подтвердил это. Впереди могли встретиться блокпосты, но, так или иначе, через полчаса он будет возле Леонардова дома.

Когда самолет наконец взял курс на восток, хорошенькая стюардесса в кимоно вышла в салон из пилотской кабины, и Сато спросил:

– Хотите есть или пить, Боттом-сан?

Ник отрицательно покачал головой. Стюардесса приняла заказ Сато: тако-су, затем тунец с перцем, суномоно – гигант специально подчеркнул, что хочет к нему соус пондзу и майонез-васаби – и жаренный на гриле кальмар с соево-имбирным соусом. Еще он заказал набэяки-удон, но без яйца-пашот. И сакэ.

Когда стюардесса повернулась к Нику и поклонилась с безмолвным вопросом – не передумал ли он и не закажет ли чего-нибудь? – Ник сказал:

– Да. Мне тоже сакэ.

Женщина ушла, и Сато спросил:

– Вам не нужна медицинская помощь, Боттом-сан? У одного из членов экипажа есть военно-медицинская подготовка, необходимое оборудование и лекарства.

Ник снова покачал головой.

– Всего несколько царапин, и ребра повреждены. Мне их перевязали.

Несколько минут они летели молча. Два двигателя были такими тихими, что в салон почти не проникало шума. Единственным признаком их работы была слабая вибрация, передававшаяся на пол и ручки кожаного кресла. Ник почти задремал, когда раздался голос Сато:

– Вы не нашли своего сына, Боттом-сан?

– Нет, не нашел.

– И нет никаких сведений о том, где он?

Ник пожал плечами.

– Что вы здесь делаете, Сато? Ведь вы до завтрашнего дня должны были оставаться в Вашингтоне, с мистером Накамурой.

Шеф службы безопасности – или профессиональный убийца? – проворчал:

– Накамура-сама возвращается в Денвер завтра. Но сегодня у компании открылся рейс в аэропорт Джона Уэйна, и он предложил мне вылететь сюда, чтобы вы гарантированно попали на самолет.

– А если бы я не появился? – спросил Ник. Он ясно понимал, что никто не обыскивал его и что на его левом бедре висит полностью заряженный «глок».

Сато неловко пожал плечами.

– Я бы связался с властями и стал выяснять вашу судьбу, Боттом-сан. Начал бы с помощника шефа полиции Амброуза, которого вы упоминали в Денвере. Или как там вы сказали на аэродроме – шефа Амброуза?

– Получил повышение, – объяснил Ник. Даже разговор причинял боль, хотя ребра ему плотно перевязали. – У прежнего шефа случился инфаркт на третий день беспорядков и боев в Лос-Анджелесе. Дейл получил временное боевое повышение.

– Но ваш друг из Калифорнийской дорожной полиции не помог вам в поисках сына?

И снова Ник отрицательно покачал головой. Три хорошенькие стюардессы принесли еду восхитительного вида. Ник не понимал толком, почему ничего не заказал: он не ел уже больше десяти часов, а в денверском аэропорту они приземлятся после полуночи по местному времени. Даже вечерний кафетерий в кондоминиуме закроется ко времени его приезда.

При виде расставленной перед Сато еды у Ника начала выделяться слюна, а от запаха набэяки-удона заурчало в животе. Он глотнул сакэ, с трудом поднялся и спросил:

– Где здесь туалет?

В перегородке между салоном и кабиной пилотов было две двери. Стюардессы входили через правую. Сато показал на левую.

Несколько минут спустя Ник стоял перед широким зеркалом. Туалет был втрое больше ванной в его боксе, здесь имелись ванна и душ. Человек, смотревший на Ника из зеркала, контрастировал с изнеженной роскошью этого места. Рубашка его была порвана и окровавлена, а рыжевато-коричневая куртка и брюки залеплены грязью. Под рваной левой брючиной виднелись окровавленные бинты. На скуле и правом виске появились новые царапины. В казармах калифорнийской дорожной полиции Нику наложили девять швов на правую щеку, так что он слегка походил на Франкенштейна. Там же его отскребли и отмыли, пусть и не совсем до конца. Теперь Ник еще раз тщательно помылся и вытерся мягким ручным полотенцем – осторожно, словно не хотел оставлять на нем крови и грязи.

Ник вытащил «глок» из левосторонней кобуры, убедился, что пистолет снят с предохранителя и в патроннике есть патрон, потом сунул увесистое оружие обратно. Если Омура-сама не ошибался – а Ник верил ему, – то Сато провожал его домой, чтобы там привести в исполнение смертный приговор, причем безотлагательно: завтра днем или вечером, когда Накамура вернется на свою горную виллу в Денвере.

Но у Ника оставался его пистолет. Что это – упущение? Или проверка?

Так или иначе, девятимиллиметровый «глок» был реальностью, и Ник мог им воспользоваться. Вот только как? Выхватить оружие, пристрелить Сато, а потом перебегать от одной висящей кислородной маски к другой, пока он не доберется до кабины и не потребует, чтобы его доставили…

Куда? В этом полушарии не осталось ни одной страны, которая не заключила бы договора об экстрадиции с Новой Японией.

А что, если Вэл добрался до Денвера и ждет его там?

Но все это были абстрактные рассуждения. Ник знал, что дверь в пилотскую кабину выдержит несколько выстрелов из гранатомета и не подастся ни на миллиметр. Экипаж почти наверняка вооружен, но им и стрелять не понадобится. Нужно будет только держать высоту полета (если несколько пуль из «глока», прошедшие через Сато или нет, нарушат герметичность самолета) и перекрыть доступ кислорода в тот отсек, где находится Ник. Конечно, они могут это сделать и без разгерметизации от шальной пули. Ник тряхнул головой и уставился на человека в зеркале – очень худого, чуть ли не изможденного, по стандартам последних пяти лет его жизни. А еще сильно помятого. Он слишком устал. Слишком много недосыпа. Голова работала с трудом.

Когда он вернулся, на столике перед его сиденьем обнаружились несколько маленьких тарелочек с едой и стаканчик с сакэ – снова полный.

– Эта еда слишком хороша, и я взял на себя смелость, Боттом-сан, – прохрипел Сато. – Лично я не люблю яйца-пашот с лапшой в набэяки-удоне, хотя большинству это нравится. Я попросил принести их вам. Ломтики вареного осьминога в тако-су приправлены бледно-зелеными огурцами, выдержанными в соусе пондзу, посыпаны семенами сезама и ломтиками лука-шалота и политы майонезом-васаби. Уверен, вам понравится: у соуса приятный цитрусовый вкус с дымком, прекрасно дополняющий вкус осьминога. Почему вы улыбаетесь, Боттом-сан?

– Да так, ерунда, – ответил Ник, хотя был готов расхохотаться при виде Сато в роли усердного метрдотеля. – Наверно, я голоднее, чем мне показалось вначале, Сато-сан. Спасибо.

Сато коротко кивнул.

– Тунец с перцем и суномоно с той же приправой – пондзу и майонез-васаби, – сказал он. – Черный тунец с перцем, чуть подрумяненный и нарезанный тонкими ломтиками, – мое любимое блюдо. Надеюсь, вам понравится, Боттом-сан.

– Наверняка понравится, Сато-сан, – сказал Ник. Он все еще стоял и только теперь понял, что свои «спасибо» сопровождает поклонами. Причем довольно низкими.

Сато издал ответный хрип, и Ник уселся в свое кресло, невольно застонав от боли в ребрах. От запаха бульона и другой еды у него появились слезы на глазах.

Таких людей, как Галина Кшесинская, она же Галина Сью Койн, Ник допрашивал много раз: иногда – в качестве словоохотливых свидетелей, но чаще – в качестве преступников или сообщников. В любой из этих ролей Галина Кшесинская подходила под одно и то же клиническое описание: злобный нарциссист.

– Ко мне уже несколько дней никто не заходил, – сказала она. Глаза ее напоминали маленькие бледные устрицы, спрятанные под несколькими слоями косметики; Ник решил, что ее пластического хирурга нужно арестовать и предать пытке за преступления против человечества. – Я начала думать, – продолжила женщина средних лет, вдыхая дым безникотиновой сигареты в перламутровом мундштуке, – что полиция потеряла интерес к этому делу.

«С чего бы это? Неужели только из-за того, что мир в этом месте пылает?» – подумал Ник, потом сильно тряхнул головой.

– Нет-нет, миссис Кшесинская, дело совсем не закрыто, мы крайне заинтересованы в том, чтобы поймать преступника или преступников, убивших вашего сына… позвольте еще раз выразить глубочайшие соболезнования в связи с его смертью.

Женщина опустила глаза и на минуту погрузилась в театральное молчание.

– Да-а-а, – протянула она наконец и тяжело вздохнула, изображая душевную боль. – Бедняжка Уильям…

Какие бы отношения ни связывали Галину с сыном, ее траур по Билли не продлился и недели. Она явно наслаждалась вниманием со стороны прессы и полиции и считала его недостаточным. Сегодня она то ли напилась, то ли накурилась, а может, сделала и то и другое. Ее несильный акцент и сильно неразборчивая речь заставляли Ника напрягаться, чтобы воспринимать слова.

Ник первым делом помахал перед нею своим именным значком частного детектива: если она знала настоящую фамилию Вэла, легенда Ника рассыпалась в пух и прах. Но миссис Кшесинская не обратила на это внимания. Нику показалось, что она уже несколько лет не обращает внимания на многое, в том числе на недавно погибшего сына.