Текст книги "Флэшбэк"

Автор книги: Дэн Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

– Все будет вот как, – сказал Душевный Папочка все тем же быстрым, тихим, сочным шепотом. – Мистер Браун пригласит вас в свою палатку. Вы благоразумно откажетесь. Тогда мистер Браун предложит: «Пойдемте туда, чтобы поговорить спокойно». Вы подниметесь на десять ступенек, мистер Аякс выскочит из-за другой палатки и выстрелит вам в лицо. Его друзья – вернее, напуганные шестерки, потому что у мистера Аякса здесь нет друзей, – встанут спиной к вашему снайперу и не дадут ему прицелиться. Мистер Аякс скроется в толпе, уходя в сторону левого поля. Пистолета не обнаружат.

Ник посмотрел на старика. Восемьдесят девять лет. Душевный Папочка – как бы ни звучало его настоящее имя – родился в начале Второй мировой.

Прежде чем Ник успел заговорить, хотя бы пробормотать дурацкое «спасибо» (хотя понятия не имел, говорит старик правду или готовит ему ловушку, чтобы убить другим способом), Папочка сложил ладони, поклонился, развернулся и пошел в направлении того, что когда-то было линией третьей базы.

Ник отошел на два шага назад, оглядывая лабиринт палаток и лачуг, целиком заполнявших весь первый ярус за главной базой.

– Вы слышали? – прошептал он.

– Мы слышали, – раздался голос Сато у него в ухе. – Я сейчас смотрю на фото этого Аякса.

Ник облизнул сухие, потрескавшиеся губы.

– Что мне делать? Есть предложения?

– Мистер Кампос предлагает вам вернуться через проход в центральном поле, Боттом-сан. Он советует бежать трусцой и петлять. У Аякса, вероятно, мелкокалиберный пистолет.

Пот струился в глаза Нику, но он подавил в себе желание поднести руку ко лбу.

– Я хочу найти Делроя. Вы успеете убрать Аякса, когда он появится… если появится?

– Там будет густая тень. – Голос Сато звучал ровно. – Он появится всего на секунду. И я должен кое в чем признаться, Боттом-сан.

– В чем?

– Американские чернокожие для меня все на одно лицо, Боттом-сан.

Ник не удержался от смеха.

– Плохой Ниггер Аякс весит около трехсот фунтов, – сказал он, прикрывая рот рукой, чтобы никто не мог прочесть его слова по губам.

«Сколько питчеров [81]81
  Питчер – одна из позиций игроков в бейсболе.


[Закрыть]вот так же прикрывали рот своими рукавицами?» – подумал он вдруг.

– Должен признаться, Боттом-сан, что все американские чернокожие весом в триста футов для меня на одно лицо. Мне очень жаль.

– Ну тогда, – сказал Ник, продолжая прикрывать рот рукой, – стреляйте в того, кто будет целиться в меня. Если сможете.

– Директор Полански не поблагодарит нас за кучу бумажной работы, – бесстрастно сообщил Сато.

Ник не понял, шутит крупногабаритный шеф службы безопасности или нет. Впрочем, ему было все равно.

Ник поднялся на трибуны по грязному пандусу. Те, кто не был в своих палатках, отступали подальше от него, а точнее, от расстрельного круга, который двигался вместе с ним. Он спиной чувствовал их взгляды, поднимаясь по ступеням. Ограду, окружавшую стадион, когда он был стадионом, давно вырвали.

Пройдя половину первой секции, Ник остановился у палатки, на которую указал Душевный Папочка.

– Делрой Ниггер Браун! – прокричал он, радуясь только одному: голос его по-прежнему звучал сильно и не дрожал. Менее приятным был неожиданный позыв помочиться – не лучшее, что можно делать под кевларовой броней. – Делрой Ниггер Браун! Выходи!

– Кто меня ищет? – раздался из палатки знакомый въедливый голос.

– Выйди, и я скажу. – Ник немного понизил голос, но сохранил фирменный полицейский тон: «никакие «нет» не принимаются». – Быстро.

– Так идите ко мне в палатку, здесь никто не помешает, – прохныкал Делрой. – Тут у меня копу нечего бояться.

– Я сказал – выходи, – повторил Ник. Каждый слог звучал жестко, тяжело, непререкаемо.

Делрой Ниггер Браун, согнувшись, вышел из низенькой палатки, одетый так же, как и Папочка, – шорты, рубашка, шлепанцы. Но если на старике все это было безукоризненно чистым, то на Брауне – заляпанным. Когда Делрой подошел поближе и выпрямился, то оказалось, что он едва доходит Нику до плеча.

– А что я сделал-то? – жалобно заголосил он. – Меня сюда упекли только на восемь месяцев за то, что я продал немного флэшбэка – всего-то и делов. Да и то из-за ошибочного опознания.

Хотя желание помочиться или бежать со всех ног (или сделать и то и другое) у Ника не прошло, он не сдержал улыбки.

– Никто не попадает на «Курс-филд» за продажу флэша, Делрой, – пролаял Ник. – Ты возил сюда из Нью-Мексико кокс, героин, экстази и «жуть». И продавал детям. У меня к тебе есть пара вопросов, но совсем не об этом.

– И ничего такого, о чем мой адвокат может посоветовать мне, ну, типа, не базарить?

– Ничего, – ответил Ник, так толком и не поняв, что имел в виду хнычущий наркодилер.

– Ну и ладушки, – сказал Делрой, внезапно оживляясь, словно узнал в Нике приятеля или клиента. – А что бы нам не подняться чуток, чтобы никто нас, типа, не слышал и где мы сможем немного, типа, спрятаться от солнца и вообще?

– Хорошо, – услышал Ник собственный голос.

И он с такой силой схватил Делроя за левое предплечье, что некрупный дилер вскрикнул.

Оба поднялись на одну ступеньку, и Делрой попытался вырваться.

Две ступеньки. Три. Четыре.

Ник почувствовал едкий запах – Делрой обмочился. Этот маленький проныра вовсе не собирался быть рядом с Ником, когда начнется стрельба.

Пять ступенек. Шесть. Восемь.

– Нет! – вскрикнул Делрой и попытался вырваться, но безуспешно. Вокруг началось шевеление. Люди ныряли куда-то головой вниз, подавались то в сторону, то назад, выныривали из палаток и исчезали в них.

По «Курс-филду» разнесся звук винтовочного выстрела, очень похожий на тот, что получается при ударе битой по мячу во время хоумрана. [82]82
  Одна из игровых ситуаций в бейсболе.


[Закрыть]Ник увидел фонтан крови, мозгов и разлетающиеся куски черепа в трех рядах кверху от себя и в пятнадцати футах справа. Именно там, по словам Душевного Папочки, и должен был засесть Аякс со своим пистолетом.

Это не значит, что тебя не поджидают трое других, кричал Нику его разум. Он потащил обмочившегося, плохо стоящего на ногах Делроя вверх – туда, где прежде были сиденья и где лежал убитый стрелок. Теперь люди вокруг них неслись, как сумасшедшие, сбивая лачуги и друг друга, чтобы не попасть в расстрельную зону, окружавшую Ника.

В кино всегда кто-нибудь присаживается на колени рядом с получившим пулю и прикладывает три пальца к его шее – есть ли пульс? Нику никогда не приходилось делать этого: имея некоторый опыт, ты и без того видишь, мертв человек или жив. Ну и конечно, поставить диагноз оказывалось легче – как вот сейчас с Плохим Ниггером Аяксом, – если треть головы была снесена, а мозги размазаны по грязному бетону, словно большая порция овсяной каши.

Ник искал пистолет и нашел его – целевой пистолет с длинным стволом двадцать второго калибра. Не заморачиваясь насчет отпечатков пальцев, он поднял оружие, сунул узкий ствол глубоко в складки мягкой кожи под отвисшим подбородком Делроя и потащил коротышку вниз. И ни разу не повернулся, чтобы посмотреть на распростертое, обезображенное тело Аякса.

Ник тащил Делроя за собой по открытому полю, а люди по сторонам от них все разбегались – к стенкам внешнего поля и скамейкам запасных у третьей или первой базы. В своем горячечном исходе они роняли палатки, разносили на куски лачуги. Ник теперь держал пистолет достаточно высоко, чтобы видели все. Заметив малейшее движение в свою сторону, он нацеливал туда оружие. Таких движений было немного.

Это напомнило Нику сцену, которая всегда так нравилась Валу, Даре и ему самому: Моисей – Чарльтон Хестон – раздвигает воды Черного моря. Компьютерной графики с ее спецэффектами тогда еще не было, но все равно, смотреть – сплошной кайф.

«Ты сам-то не слишком закайфовал? – предостерегал Ника его полицейский мозг. – Очень возможно, что здесь есть и другие, желающие прикончить тебя».

Но ничего нельзя было поделать: Ник не имел права уводить Делроя Ниггера Брауна из «Курс-филда» (для этого требовалось решение суда и два слушания в присутствии общественного защитника Делроя; месяца три только для того, чтобы получить отказ), а информация требовалась ему прямо сейчас.

Примерно в том месте, где должно было бы начинаться центральное поле, Ник сделал наркодилеру подножку. Делрой упал на колени. Ник приставил ствол пистолета к его лбу и увидел, как в остатках делроевских волос копошатся вши.

– Задавать вопросы дважды я не буду, – пролаял Ник.

– Нет, сэр. Да, сэр. Оййй. Ни за что, сэр, – дрожащим голосом проговорил Делрой.

– О чем спрашивал тебя Кэйго Накамура, когда брал интервью шесть лет назад, и что ты ему сказал?

– Что? – прокричал с колен Делрой. – Кто? Когда?

– Ты слышал вопрос, – сказал Ник, вдавливая тонкий ствол поглубже в висок Делроя, отчего кожа треснула.

– А, тот япошка? Япошка с камерой и эта, ну, типа, сексуальная сучка, его помощница? Вы об этом долбаном япошке?

– Об этом долбаном япошке.

– Что вы хотите? То есть, я знаю, что вы хотите…

– О чем он тебя спрашивал? – повторил Ник, еще сильнее вдавливая пистолет в висок Делроя. Из ранки потекла кровь. – Что ты ему сказал?

– Этот долбаный япошка хотел знать, где я достаю, ну, типа, этот долбаный флэшбэк, который я, типа, продаю, – проскулил Делрой.

– И что ты ему сказал?

– Я сказал ему, ну, правду. Какого хера, типа, врать?

Ствол пистолета врезался в висок еще глубже.

– Либо ты мне расскажешь, либо сегодня вышибут мозги сразу двоим Ниггерам. Господом тебе клянусь, Делрой.

– Да говорю я, говорю, говорю, на хер, – завопил Делрой, поднимая трясущиеся руки и держа их подальше от пистолета. – Только вопрос, типа, повторите.

– Где ты доставал флэшбэк?

– Где я доставал хорошее торчево? Это же хер знает когда было, шесть лет назад. Весь мой чудный комплект, включая и флэшбэк, от дона Кож-Ахмед Нухаева в его огромном имении в Санта-Фе. Он, типа, пахан братвы, этой долбаной русской наркомафии.

«Черт», – подумал Ник.

Все дороги всегда ведут в Санта-Фе. Придется отправиться туда завтра, как планировал Сато.

– Что еще ты сказал Кэйго Накамуре во время интервью?

– Да только об этом долбаном флэшбэке – и больше ни хера. Ни кокс, ни героин его, типа, и не интересовали. Он хотел все знать про флэш – как я его получаю от долбаного дона Кож-Ахмед Нухаева, как мы провозим его назад через КПП долбаной реконкисты, ну всякую такую херню.

– Что еще? – спросил Ник, перемещая ствол пистолета и грозя размозжить мягкие ткани глазницы Делроя.

Дилер завизжал.

– Больше ничего. Япошку ничто больше не интересовало. Посмотрите эти долбаные видео, если мне не верите.

– Почему ты ушел с вечеринки с Дэнни Озом в ту ночь, когда убили Кэйго?

– Что? С кем?

– Ты прекрасно меня слышал.

– Это тот еврейчик, что ли, из «Шести флагов»?

– Да.

– А по-вашему как? Почему я с ним ушел? Кого-то, типа, укокошили на этой вечеринке. И что я должен был – сидеть и ждать?

Нужно было рвать когти, и этот, как его там, еврей, волшебник из страны Оз или хер знает кто, он хотел купить товар. Мы отправились ко мне, вверх по этому долбаному холму. Я же не с товаром пришел на вечеринку.

– С каким товаром, Делрой?

– Флэшбэком. Этот еврей ничего другого не покупал.

Ник вытащил телефон с фотографией Дары на экране.

– Посмотри на это фото…

– Хорошенькая беленькая сучка… – начал было Делрой.

Ник сунул ствол пистолета в висок с такой силой, что левый глаз дилера готов был вылезти из орбиты при малейшем движении руки. Делрой вскрикнул. Ник немного ослабил давление. Ствол был влажен от крови, что сочилась из лопнувшей кожи на виске.

– Какого хера? Вы хотите, чтобы я смотрел без глаза?

– Где ты ее видел? И когда? Говори конкретно, или, клянусь Господом, лишишься не только глаза.

Делрой сделал успокоительный жест правой рукой и подался поближе к экрану.

– Я ее никогда не видел. Нигде. Не было.

– Смотри лучше.

– Да на хер мне смотреть? Я ее не знаю. Никогда ей не продавал, никогда ей ни за что не платил, никогда ее не видел, слышь, начальник?

Ник убрал телефон.

– Слышу.

И он ударил коротышку пистолетом с такой силой, что тот рухнул на землю.

Ник быстрым шагом направился к стене центрального поля. Он не хотел бежать и пытался сохранять остатки достоинства, хотя затылок ждал пули, а плечи ссутулились, несмотря на все его старания держаться прямо. Кевлар отражал пули, но выстрел в затылок почти наверняка убил бы Ника, даже если бы кевларовая шлем-маска оказалась цела.

– Директор Полански будет недоволен нами, – прошептал Сато ему в ухо. – Но по счастливому совпадению, в последние две минуты ваши камера и микрофон, похоже, выключились.

– Хорошо, – сказал Ник, которому было все равно. – Скажите Полански и Кампосу, чтобы они немедленно убрали оттуда Душевного Папочку. Все видели, что он говорил со мной, а сразу после этого вы прикончили Аякса.

До ограды центрального поля и двери оставалось меньше пятидесяти футов. Сколько аутфилдеров неслись к этой облупившейся зеленой стене в погоне за летящим мячом? Сколько питчеров, выходя на замену, проходили через эту дверь и направлялись к возвышению с бьющимся сердцем и венами, полными адреналина, как сейчас Ник?

Только тогда по вершине стены не проходила, как теперь, колючая проволока.

В ухе у Ника загудел голос главного снайпера Кампоса:

– Убирать оттуда Душевного Папочку нет надобности, мистер Боттом. Обитатели «Курс-филда» чуть ли не поклоняются ему. Многие черные считают, что ему сотни лет, что он – вроде волшебника. Его не трогают даже латины и белые. Никто не причинит Папочке вреда.

– Но… – начал было Ник.

– Поверьте мне, – продолжил Кампос, – Папочке ничто не угрожает. Не знаю, почему он вас предупредил, но, наверное, не просто так. И он говорил правду: у Плохого Ниггера Аякса здесь нет друзей. Есть много прихвостней и шестерок, но они ненавидели Аякса еще больше, чем те, кто его боялся. С Папочкой все будет в порядке.

Ник пожал плечами. Он с удовольствием пробежал бы пятнадцать футов до двери и высокой стены, но из-за оттока адреналина ноги его совсем ослабели.

Он слышал, как по другую сторону отодвигают тяжелую щеколду и открывают дверь, – та заскрежетала на ржавых петлях, застонала, как умирающий. Вот только у Плохого Ниггера Аякса не было времени застонать.

Наконец Ник прошел через дверь и оказался по другую сторону ее.

1.10
Рейтон-Пасс и Нью-Мексико
15 сентября, среда

Когда Сато позвонил ему в начале седьмого со словами, что в семь надо быть на крыше кондоминиума «Черри-Крик-молл» и ждать там вертолет-стрекозу «сасаяки-томбо», Ник испытал постыдное чувство облегчения – аж живот схватило. Он и не подозревал, что настолько труслив.

Ему было все равно. Полет в Санта-Фе (несмотря на опасения «Накамура хеви индастриз» насчет переносных и всяких других ракет) обещал быть куда безопаснее поездки на автомобиле.

Стоя на крыше, Ник оглянулся – нигде никаких облаков. В шестидесяти с чем-то милях к югу Пайкс-Пик поймал первые лучи утреннего солнца, низкие и резкие. Вертолет-стрекоза прилетел с запада, заложил вираж и мягко приземлился. Ник швырнул свой рюкзак в открытую заднюю дверь и, не став браться за протянутую руку Сато, сам залез внутрь.

Набитый рюкзак был тяжеловат. На поясе, в кобуре, висел «глок». В рюкзаке лежал полный комплект полицейской бронеодежды, который Ник купил, потеряв работу, – штука куда серьезнее вчерашнего кевлара, – боевой нож в кожаных ножнах, старый, еще отцовский карабин М4А1, крепившийся к нему гранатомет М209, упаковка гранат М406НЕ, автомат со стреловидными пулями «негев-галил» и компактный девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет ЕМР 1911-А1 производства Спрингфилдского арсенала. Еще Ник взял револьвер «смит-и-вессон» модели 625 сорок пятого калибра, которым с успехом пользовался на соревнованиях, работая в полиции, – шесть выстрелов, скоростная перезарядка при помощи особого приспособления и еще шесть выстрелов, всего за три с небольшим секунды. Наконец, в рюкзаке были требовавшиеся для оружия боеприпасы.

– Осторожнее с рюкзаком, – сказал он Сато, занимая складное плетеное сиденье в хвосте вертолета, под которое и засунул тяжелый мешок.

– Взяли с собой свои игрушки, Боттом-сан? – спросил тот.

Шума от винтов, основного и хвостового, почти не было, но, когда вертолет поднялся в воздух, выровнялся и направился на юг, рев воздуха в открытых дверях оказался настолько громким, что Сато протянул Нику наушник и прокричал номер закрытого канала для связи.

Они летели с неизменной скоростью на высоте около трех тысяч футов. Ник смотрел в открытую дверь: южная окраина Денвера внизу переходила в северную окраину Касл-Рока.

Сегодня утром было прохладнее – первое по-настоящему прохладное утро в этом сентябре; солнечный свет падал на здания и машины, которые казались чистыми и обычными, принадлежащими к нормальному миру. Даже заброшенные ржавеющие ветряки вдоль Континентального водораздела, справа от вертолета, казались в этом насыщенном утреннем свете аккуратными и чистыми. Сама горная цепь, кроме высокого Пайкс-Пика, загибалась к западу, в то время как «стрекоза» летела на юг, над I-25.

Ник едва не улыбнулся. Он знал, что должен стыдиться чувства облегчения, поднявшегося в нем, когда позвонил Сато и сообщил о «стрекозе». Но оно было намного сильнее чувства вины. Уж очень не хотелось ехать целый день в Санта-Фе при дневном свете, чреватом всякими неприятностями.

– Почему вы передумали? – спросил он Сато по закрытому каналу.

– Насчет чего передумал, Боттом-сан?

Сегодня утром японец выглядел сонным. А может, он просто медитировал посреди квадрата солнечного света, падающего на их сиденья и заднюю часть фюзеляжа.

– Насчет того, чтобы лететь, а не ехать.

Сато неловко покачал головой на манер Одджоба.

– Нет-нет. На «сасаяки-томбо» мы долетим только до Рейтон-Пасса и границы штата. Оттуда поедем на двух грузовиках по Нью-Мексико до самого Санта-Фе. Добираться до этих машин по воздуху быстрее.

Ник сумел ограничиться кивком, отвернулся от Сато и принялся разглядывать заброшенные ранчо, земельные угодья между городами и почти не используемый хайвей под вертолетом. Они уже миновали Колорадо-Спрингс. Позади, справа от них, остался и массив Пайкс-Пика. Широкая вершина горы, на одиннадцать тысяч футов превосходящая высоту их полета, местами уже была покрыта снегом.

– Ник, может, попробуем этот Эф-два? – спрашивает Дара.

Солнечный субботний день. Они лежат в спальне. За окном январь, Даре остается жить всего десять дней. Они только что занимались любовью: неторопливо, без огня, но как чудесно! Такое бывает с семейными парами, которые перешли на новый уровень интимных отношений.

Почти шесть лет Ник не хотел флэшбэчить на эти последние месяцы перед смертью Дары, даже на самые приятные воспоминания: ощущение близости рокового события затмевает радость от созерцания любимой. Но сейчас он сделал исключение: этот полузабытый разговор в январскую субботу, пять с половиной лет назад, мог оказаться важным для нынешнего расследования.

Вэлу десять лет. Весь этот долгий, неторопливый день он проводит у друга-именинника под присмотром Лоры Макгилври.

– Нет, серьезно, – говорит Дара, прижимаясь к нему обнаженным телом. – Обычный флэшбэк ты со мной не хочешь попробовать, так давай хоть этот – о нем теперь все твердят. Я слышала, что он позволяет только счастливые мысли.

Ник кряхтит. Он бросил курить, но именно в этот момент, после любовных ласк, остро ощущает, что в шкафу, всего в нескольких футах, лежит спрятанная пачка.

– Флэшбэка-два не существует, – возражает он. – Это все выдумки. Извини, что разочаровываю тебя, малышка.

– Черт побери. Я всегда думала, что это просто власти так утверждают, а на самом деле вы хватаете употребляющих Эф-два, и у вас среди улик полно ампул с этим добром.

– Не-а, – говорит Ник и проводит пальцами по ее талии. Ему нравится смотреть, как на коже Дары появляются гусиные пупырышки. – Полная брехня. Нет такого наркотика. Но если бы и был, на кой черт он тебе нужен? Мы даже и обычный флэшбэк никогда не пробовали.

– Ты был бы против, если бы я захотела, – скорчила недовольную гримасу его молодая жена.

Старая шутка: она хотела пробовать всякие запрещенные вещи, эта когда-то непреклонная девочка-невеста, считавшая грехом лишний стаканчик вина за обедом.

Ник берет ее голову своими большими руками и легонько встряхивает.

– Что тебя тревожит? Я ведь вижу – что-то тревожит.

Дара поворачивается и опирается на локоть, чтобы видеть его.

– Мне так хочется поговорить с тобой, Ник. Но мы не можем поговорить.

Ник знает, что в таких вот супружеских беседах ничего хуже быть не может, но все же прыскает со смеху. Дара отодвигается от него на несколько дюймов и подтаскивает подушку, чтобы закрыть свои красивые груди.

– Прости, – говорит Ник, вполне искренно. Он знает, что обидел жену. И ему грустно, что та закрывается от него. – Просто мы с тобой все время говорим и говорим.

– Когда ты дома.

– И ты, – упрекает Ник ее в ответ. – Приходишь домой поздно и уезжаешь на выходные не реже, а то и чаще меня.

И опять он жалеет, что сказал это.

– Такая у нас работа… – шепчет Дара.

Паря над этой сценой, прислушиваясь к тогдашним своим мыслям и к их разговору в тот день, пять с лишним лет назад, Ник уже готов признать, что ошибся… что Дара в тот день не сказала ничего важного.

– Я думал, нам нравится наша работа, – говорит тогдашний Ник.

«Идиот. Олух», – думает Ник нынешний.

– Конечно нравится. Мне всегда нравилась. Но нам запрещают говорить о… ну, о служебных делах.

Тогдашний Ник думает, что понимает ее. В расследовании убийства Кэйго Накамуры много такого, о чем он не может беседовать с Дарой, потому что она работает у окружного прокурора Мэнни Ортеги. Тогдашний Ник думает, что она обижена его молчанием.

– Извини, Дара. Есть вещи, о которых я не мог говорить, и…

– Ты идиот! – (Теперь, увидев слезы в ее глазах, Ник пугается еще больше.) – Тебе не приходило в голову, что и в моей работе есть такие вещи, о которых я не могу говорить с тобой, пусть даже мне хочется? Пусть даже мне нужно?

Ему хватает ума – на сей раз – не говорить правду: если честно, о такой возможности он никогда не задумывался. Дара – главный референт одного из помощников окружного прокурора, старины Харви Коэна, который никогда особо не нравился Нику. И он не представляет себе, что о каких-то рабочих делах жена не может говорить с ним – было бы желание. Насколько ему известно, в офисе окружного прокурора, а тем более у Харви, нет никаких незаконченных дел, в которых Ник участвовал бы или должен был выступать как свидетель.

– Это неправильно, – говорит Дара, пряча зардевшееся лицо в подушку. – Хотя неважно… оно уже почти закончилось… еще несколько дней, может, неделя, и Мэнни говорит…

– Мэнни Ортега? – спрашивает Ник. Ему никогда не нравился честолюбивый, ушлый, но не слишком умный окружной прокурор. – Он тут при чем, черт его побери?

– Ни при чем, ни при чем, ни при чем, – говорит Дара и переворачивается на бок, спиной к Нику, по-прежнему прижимая подушку к груди.

Но ее красивая спина и красивый бок обнажены, и Ник прижимается к ним, обнимая жену левой рукой, которая наталкивается на подушку.

– Извини, я был так занят…

Дара тянет руку назад и касается пальцами его головы.

– Это глупо. Забудь все, что я наговорила, Ник. Я объясню… когда будет можно. Скоро.

Он целует ее в шею.

Паря надо всем этим в конце пятнадцатиминутного сеанса, Ник осознает, что почти начисто забыл тогдашний разговор. Он так еще и не понял, о чем Дара говорила, почему плакала. Что-то на работе – на ее работе – беспокоило Дару, уже не день и не два.

– Может, поспим немного? Мы для этого и пришли сюда час назад, – шепчет Дара, снова поворачиваясь к нему. Ее дыхание посвежело от слез.

– Да, конечно, вздремнем, – соглашается Ник. – Я запру дверь – вдруг Вэл вернется раньше, чем мы проснемся?

Высота перевала Рейтон-Пасс составляла всего 7834 фута, но штаб майора Малькольма располагался на несколько сотен футов выше – в военном трейлере, поставленном на невысокой горе к западу от I-25.

Майора явно предупредили о прибытии Сато и о том, что японец – представитель советника. Поэтому Малькольм проявлял к нему минимальное уважение, приняв излюбленный вид армейских офицеров – «я-раздражен-тем-что-трачу-впустую-свое-время-но-другого-выхода-нет». Сато представил Ника только по имени – никак не объяснив его присутствия, – и майор кивнул, даже не посмотрев в сторону второго штатского.

Было время, когда Ник оскорбился бы на такое отношение к себе, но теперь счел это даже удобным. Он хотел погрузиться в свои мысли, а не участвовать в чьих-то делах.

И потом, на него навалилась усталость. Большую часть ночи он флэшбэчил и спал меньше часа. Не очень разумно накануне дня, когда ему могли понадобиться все навыки выживания – те, что сохранились. Но у него оставалось слишком мало времени, чтобы не проводить часы под флэшбэком.

Майор Малькольм показывал на крохотные облачка пыли, которые возникали на одном из нескольких экранов. Фоном служила шероховатая стена желтовато-коричневого цвета.

– Эти фонтаны пыли, – майор ткнул пальцем в трехмерное изображение, – все, что осталось от Третьей бронетанковой дивизии Республики Техас, отступающей к месту изначальной дислокации в Далхарте и Дюма. Эти…

Его рука исчезла в объемных изображениях, когда он коснулся экрана там, где поднимались более темные, широкие мазки.

– Видите черную стену? Это больше тысячи столбов дыма между Вэгон-Маундом и Лас-Вегасом, многие – вблизи старого национального монумента Форт-Юнион… а под этими столбами – сотни горящих танков, бэтээров и других бронемашин, в основном техасских. Сражение продолжалось десять дней. Некоторые историки уже говорят, что это величайшее танковое сражение после Курска, летом сорок третьего года.

– И кто победил?

Майор Малькольм посмотрел на Ника так, словно тот пернул.

– В стратегическом отношении – русские, потому что остановили немецкий блицкриг, – сказал майор. – Хотя Советы во время сражения потеряли более шести тысяч танков и самоходных орудий против примерно семи сотен немецких. Но вермахту пришлось отступить. Немцы утратили инициативу на Восточном фронте. Это последнее стратегическое наступление, которое Гитлер смог предпринять на Востоке.

Сато откашлялся.

– Думаю, майор, мой коллега спрашивает, кто победил в этом, современном сражении – мексиканцы или техасцы?

– А, вот оно что, – сказал Малькольм без тени смущения. – Латины и картели вынудили техасцев отойти с большими потерями. Поэтому я и сказал об «отступающей» дивизии.

Южная граница Колорадо, фактически южная граница США, охранялась Национальной гвардией, но ее командование и эта часть на Рейтон-Пассе состояли из чинов регулярной армии. Настоящая регулярная армия была слишком ценна, поскольку служила наемным войском для Японии и других государств, оставаясь одним из немногих источников твердой валюты. Для решения такой мелкой проблемы, как безопасность Америки, использовать ее было слишком накладно. Ник не без оснований предположил, что майор Малькольм преподавал военную историю в Вест-Пойнте или где-то еще, прежде чем его перевели сюда для наблюдения за этими болванами – воинами выходного дня, охраняющими границу.

Впрочем, все это не имело значения.

– Эти изображения со спутника или беспилотника? – спросил Сато.

– Со спутника, – ответил майор. – Мы покупаем время индийских и наших гражданских спутников. Силы Нуэво-Мексико сбивают все наши беспилотники.

– Реконкиста контролирует воздушное пространство к югу отсюда? – поинтересовался японец.

Малькольм пожал плечами.

– Строго говоря, техасцы контролируют воздушное пространство последний год или около того… и даже используют пилотируемые аппараты. Но за последние три месяца у Нуэво появились тактические боевые лазерные установки противоракетной обороны «Железный рок» и «Волшебная палочка», обе на мобильной платформе. Реконкиста получила эффективное средство против техасских баллистических ракет средней дальности, а заодно очистила воздух от всего, что летает… включая наши беспилотники.

– Но собственные самолеты реконкиста не подняла в воздух? – спросил Сато, сложив на груди свои громадные руки.

Малькольм покачал головой.

– У техасцев есть установленные на самолеты лазеры, модификации старых израильских «Наутилус-скайгардов». Сбивают все, что взлетает в восточном Нью-Мексико, сами находясь при этом в двухстах милях от границы Техаса. Поверьте, мистер Сато… небо здесь не принадлежит никому.

Сато бросил взгляд на Ника, но тот понятия не имел, что хочет сказать шеф службы безопасности. Что мысль о перелете в Санта-Фе никуда не годится? Ник посмотрел на множество экранов. Повсюду – смазанные столбы дыма: движущиеся бронетанковые дивизии, горящие машины или горящие люди.

«Ну да, пытаться проехать по этой земле – глупая затея», – подумал он.

– Воздушные коридоры из Лос-Анджелеса в Санта-Фе все еще открыты? – спросил Ник.

Майор прищурился, глядя на Сато, словно спрашивал: «Это кто еще такой?»

– Эти узкие воздушные коридоры к западу от Санта-Фе открыты, – подтвердил он. – Слишком многим миллионерам, кинопродюсерам и актерам нужно добираться до своих вторых домов в Санта-Фе. Поэтому коридоры не закрывают.

Ник еле слышно вздохнул.

«Если бы Накамура согласился потратить немного денег, чтобы доставить нас воздухом в Лос-Анджелес, а оттуда – в Санта-Фе на самолете какого-нибудь продюсера с системой опознавания, мы могли бы не вляпываться в это дерьмо».

– Сэр, поскольку у I-двадцать пять творится такое, – обратился Сато к майору, – что бы вы нам посоветовали? Например, Шестьдесят четвертый хайвей до Таоса и дальше?

Ник знал 64-й хайвей. Он ездил по нему в полицейском конвое, когда в последний раз, больше десяти лет назад, посещал Санта-Фе. Это и тогда уже было настоящим кошмаром: бандиты в горах, обрушенные мосты, бродячие полувоенные формирования из людей самых отвратительных взглядов. Но герцогиня Таоса, правнучка некоего писателя-социалиста, жившая здесь с 1960-х годов, выслала миль на сорок вперед (то есть на половину расстояния между Таосом и Рейтоном) патрули – и поставила этому буйству хоть какие-то пределы. Из Таоса до Санта-Фе было всего два-три часа езды по Лоу-роуд.

– Вообще-то, – заметил Малькольм, – я не могу рекомендовать вам или советнику ни один из этих маршрутов.

Сато ничего не ответил, и майор снова приложил руку к одному из экранов.

– Единственный невоенный караван, который пытался добраться до Санта-Фе за последние две недели, состоял из двенадцати фур – компаний «Кока-кола» и «Хоум-депо» стремя военными машинами сопровождения. Мы потеряли с ними связь вскоре после того, как они миновали наши заграждения. До Санта-Фе конвой так и не добрался, и мы полагаем, что это он… вот здесь.