Текст книги "В оковах страсти"
Автор книги: Дагмар Тродлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
– Не мучай меня, Эрик. Я очищусь, как того требует христианский обряд, и все будет забыто.
Забыто. Весь тот страх, который в зале чуть не извел меня, грозил охватить меня вновь, одолеть, но перед его глазами этому не бывать – нет, я должна казаться сильной…
– Нvi ertu illa leikinn… [59]59
С тобой сыграли злую шутку (др. сканд.).
[Закрыть]
Двумя пальцами он провел по красной полосе, пересекавшей мое лицо, которую не смогла замазать даже услужливая Майя. Я задрожала от этого прикосновения.
– От чего должен очистить вас Белый Христос?
Голос его был едва слышен.
– Я… я буду молиться, чтобы меня подвергли испытанию водой перед тем, как вступить в брак с Кухенгеймом.
Стало совсем тихо, я не осмеливалась даже повернуться.
– Skirsla – пытка водой. Эта пытка – наказание Господне, графиня. – Он рывком повернул меня к себе. – В каком преступлении вас обвиняют? Eigi var ek of mikill vid pik, aldri-aldri! [60]60
Я не хотел вас обидеть, никогда-никогда! (др. сканд.).
[Закрыть]У божества Тора вы были бы невинны, как ягненок. Кто осмелится подвергнуть это сомнению?
– Конечно, я невинна и поэтому пройду через пытку. Разве ты сомневаешься в этом? – Я высвободилась из его рук. – А как иначе мне доказать свою невинность? Они требуют этого и получат то, что требуют…
– Кто требует этого, Элеонора? Кто? Ваш отец? – В глазах Эрика засверкала ненависть. – Если он не хочет, чтобы род его навсегда прервался, то он должен зарыть свой меч.
– Мой отец здесь ни при чем, Эрик. Он даже защищал меня. – И я положила свою руку на змею, изображенную на его руке. – Помолчи, прошу. Мой Бог знает, что я невинна, он будет со мной. А сейчас я должна идти.
Я подобрала юбку, чтобы она не намокла от вечерней росы, и направилась ко входу в пещеру. Разговор с Эриком взволновал меня – Боже правый, но как мне обрести покой перед этими глазами, которые буквально преследовали меня?
– Элеонора! – Он стоял сзади, тяжело дыша. – Подождите, останьтесь еще хоть на миг.
Я нехотя обернулась. Еще шаг – и он бы загородил мне вход. Его лицо было мертвенно бледным.
– Послушайте меня. Когда вы пойдете в воду, задержите в легких воздух. И медленно выдыхайте его под водой. Не забудьте – набрать в легкие воздух и медленно выдыхать, чтобы не задохнуться…
Я уставилась на него, испуганная таким всплеском чувств и настойчивостью в его голосе. Потом он взял мою руку, обхватив ее всеми пальцами.
– Обещайте мне это, Элеонора, обещайте выполнить все именно так. Суд Божий придуман людьми – и ваш Бог не заступится за вас. Все зависит от вас самой. Вы должны безоговорочно поверить в это: и только лишь одна-единственная ваша сила поможет вам, понимаете?
Я с недоверием посмотрела на него и попыталась вырвать свою руку.
– О чем ты говоришь, язычник? Уйди, дай мне пройти!
Он крепко держал мою руку и не отпускал ее.
– Вспомните, что говорил я вам в лесу. Сейчас вы живете, жизнь дается один-единственный раз, и лишь от вас зависит, как вы ею распорядитесь!
– Ты рассуждаешь как антихрист… – испуганно прошептала я и попыталась высвободиться из его железной хватки.
– Kærra, я видел, как могут захлебнуться люди, и это происходило на моих глазах. И все они потом всплыли, каждый труп! Воде все равно, что жертва невиновна! Прошу, послушайтесь меня, пожалуйста – до тех пор, пока в ваших легких есть воздух, вы не уйдете под воду…
Мое сопротивление поутихло. Земля ходуном заходила под моими ногами. Прозрачная вода уже казалась мне черной, таящей угрозу для моей жизни.
– Вы испуганы? – заметил он мой страх.
Я только кивнула. Вода в моем воображении накатывалась на меня черными волнами, угрожая поглотить меня, а потом вытолкнуть на поверхность, к ногам церковников; они обрадуются тому, что моя вина доказана, и раструбят об этом на весь мир…
– Если вы прислушаетесь к моим словам, с вами ничего не случится. Возьмите себя в руки, соберитесь, когда пойдете под воду, думайте о чем-нибудь, неважно о чем. Дышите спокойно, поняли?
– Но ведь я невиновна, – в замешательстве бормотала я себе под нос, – невиновна, я невиновна…
Не спуская с меня глаз, он засунул мою руку под свою рубаху и, крепко держа, прижал к своей груди. Я почувствовала контуры когтей орла, по приказу отца вырезанного на его груди, ощутила биение сердца Эрика, сильное, как барабанная дробь, и пальцы мои будто охватило пламя.
– Вспоминайте об этом, Элеонора, – тихо произнес он. – В тот самый час оно будет биться только для вас.
Я взглянула в его глаза и, расслабившись, погрузилась в глубокую голубизну, потерялась там…
Кто-то кашлянул за нашими спинами. Мы съежились от страха и смущения.
– Тебя уже ищут, Элеонора, – тихо сказал Нафтали, поднял лампу выше и осветил мое лицо. – Иди. Твой жених хочет видеть тебя.
Я поспешно вырвала свою руку и уже у самого выхода снова услышала его голос:
– Вы еще придете ко мне, графиня?
Я медленно обернулась. Необычное ощущение охватило меня.
– Вы придете? – упорствовал он.
И я молча кивнула.
– Жду вас, графиня.
В лунном свете лицо его казалось белым как снег, а глаза пылали, будто два уголька. Они стояли передо мной еще долго-долго.
Глава 13.
Ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его.
(Екклезиаст 4:10)
Майя с нетерпением ждала меня у входа в женскую башню.
– Куда вы подевались, госпожа? Почтенный господин фон Кухенгейм напрасно прождал вас и ушел спать. Гизелла обыскала все углы и закоулки замка! – с упреком сказала она и закрыла за мной дверь. – Столь дерзкое поведение лишь вредит вам, как вы не понимаете?
– Ах, Майя, – рассеянно ответила я.
Она взяла меня под руку и повела по ступеням наверх.
– Любимое дитя мое, вы расстроены. Идите и еще раз поешьте досыта.
Я опустилась на скамью и придвинула к себе поднос, уставленный мисками и горшочками.
– Кушайте, дорогая моя. Тогда вы хорошо поспите и сможете посвятить завтрашний день вашему господину и повелителю.
Ожидая, пока я наемся, она притулилась на скамейке рядом. Я избегала ее взгляда, уставившись в миску с супом. Глаза Эрика не выходили у меня из головы.
Обиженная на меня, Майя проводила меня взглядом, не проронив ни звука.
Конечно, я не смогла заснуть и беспокойно ворочалась в темноте с боку на бок. Сквозь оконную щель, которую весной мы не завешивали коврами, пробивался бледный свет луны, рисуя причудливые тени на стене. Я села на кровати. Какая-то кошка орала в ночи. Из соседней комнаты раздавался оглушительный храп – Гизелла опять выпила лишнего.
Вздыхая, я подтянула колени к подбородку и плотнее закуталась в мех. Может, и отец не спит? Я поняла, насколько безумным и диким было испытание водой, к которому меня приговорили. Чем больше я об этом размышляла, тем меньше я понимала что-либо. Как мог допустить Бог, чтобы они меня осудили? Смятение и тревога не давали мне покоя, и я выскользнула из кровати. Тихо, чтобы не разбудить никого, я закуталась в шерстяную накидку, зажгла огарок свечи и поднялась на крышу женской башни. Отсюда я могла наслаждаться луной и моими любимыми созвездиями – далекими отображениями вечности, при виде которых все земные печали казались такими незначительными. Я вздохнула. Но почему, почему бы им просто не поверить мне на слово? Почему священники обрушили свой гнев на меня? Ощутив озноб, я сильнее закуталась в накидку. Как мог аббат присвоить себе право решать, кого казнить, а кого миловать, а при этом проповедовать любовь к Господу и ко всему миру? Как мог человек, замаравший руки в крови, не бояться кары Господней? Да еще называть меня колдуньей!
Слезы потоком полились из моих глаз.
Где заканчивается невиновность? И только ли в теле дело? А как же быть с мыслями? Мастер Нафтали имел обыкновение повторять, что все – и хорошее, и плохое зарождается в голове человека. С тех пор как я покинула подземелье, мысли мои были только об Эрике – его голосе, взгляде, о том, как бьется его сердце, и о его руках, которые поддерживали меня. Могла ли тогда я вообще быть невиновной перед всевидящим оком Господним, если изводила себя нецеломудренной тоской? Да, тело мое оставалось неприкосновенным, но в мыслях я согрешила уже тысячи раз. Церковь сравнивала язычников со злыми зверями, коварными и опасными, и буквально каждый был творением сатаны. Я страстно желала одного из них – значит, суд Божий уже давно должен быть уготован мне?
Я захлюпала носом, уткнувшись в рукав рубахи. Что будет со мной, если меня признают виновной? В мыслях я уже видела себя в темнице кельнского архиепископа, замученной до смерти и желающей только одного – своей смерти… Облако позора нависло бы и над нашей семьей, над моим отцом…
Я до крови прикусила губу. Эрик ни о чем не должен узнать, ни о чем. Ничто не должно его удерживать от возвращения на родину. Его свобода будет искуплением нашей вины перед ним. И тогда, я верила в это, он простит меня.
Я долго сидела на скамье, над самым замком, и предавалась размышлениям, задавая себе вопрос, что за игру затеял со мной Всевышний: сначала огнем опалив мое сердце, а потом направив в воду. Никакой воде в мире не под силу погасить этот пожар! Я запрокинула голову, и мне показалось, что звезды стали ближе. Небосвод больше не внушал страха, наоборот, он был мирным, а моя любовь покоилась в своей бесконечности.
«Твои пути-дороги – твоя тайна, – наконец подумала я. – Тебе одному дано определить, что произойдет, на тебя полагаюсь, Господи». Я опустилась на колени на каменный настил, поросший мхом, и стала молить Господа о заступничестве. Наверное, он услышал меня, потому что вскоре страх мой исчез, и я задремала на скамейке.
Майя отыскала меня и опять начала бранить. С удивлением я узнала от Майи, о чем говорят в Берге. Оказывается, ночью в женской башне видели таинственный красный, словно кровь, мерцающий свет…
– Конюхи узнали в мусорщике сожженного язычника, который будет бесчинствовать до самого дня Божьего суда. И лишь тогда пепел растворится в воде, а Зассенберг освободится от этого сатаны, – прошипела Майя и погнала меня вниз по лестнице в мою комнату. – Вам запрещается покидать вашу комнату, даже на богослужение, священник будет при вас днем и ночью, чтобы защитить вас от нечисти. Так распорядился его высокопреосвященство из Кельна сегодня утром. А сейчас вам нужно поспешить к патеру, он ждет вас.
С этими словами она через голову стащила с меня простую рубаху, достаточно грубо и быстро, без обычной тщательности, привела в порядок мои волосы и отвела в комнату, где меня уже поджидал духовный отец.
Он благословил меня и потом сопроводил в часовню замка, где провел утреннюю мессу. В воздухе физически ощущалось напряжение всех присутствующих, их взгляды, злобные, любопытные, сверлили мою спину – виновна или невиновна? Неужели она и впрямь отдалась варвару, дикарю? Никогда еще в этом небольшом замке не вершился суд Божий! Я бы с радостью возвратилась к себе в башню, где лишь патер ожидал меня, который избегал даже смотреть мне в глаза.
Дни моего затворничества превратились для меня в длинную череду молитв, псалмов и церковных песнопений. Уже на третий день я совсем отказалась от пищи и только пила воду. Патер Арнольд одобрительно кивал. В последний вечер он после продолжительной подробной исповеди отпустил мне все грехи, и во время этой исповеди я окончательно лишилась остатков рассудка, выдав свою тайну. Неимоверным усилием воли я внушила себе, что Эрик за эти три дня должен быть изгнан из моих мыслей, чтобы Господь смог направить меня на путь истинный, и все-таки это последнее испытание совести опять приковало его ко мне, будто он только и ждал этого момента за занавесом.
– Пейте, фройляйн. – Мой духовный отец протянул мне бокал, благословив его содержимое. – Да придаст вам силы дух Господень. – Он моргнул в смущении. – Пусть простой люд болтает о духах и сатане, а я уверен в вашей невинности. Господь услышит ваши мольбы.
Я уставилась на него. Неужели он искренне говорит это? Но едва патер удалился, как на меня одно за другим вновь обрушились сомнения. А я-то думала, что они навсегда покинули меня… Какой невинности требовал Всевышний от меня? Все грехи, в которых я не исповедалась, и та вина, которую я не могла признать за собой, потому что она лежала на отце, выросли передо мной в виде мрачной горы и затмили свет, который я еще надеялась увидеть.
Последнюю ночь я провела в страхе и сильных сомнениях, металась по комнате и чуть ли не рвала на голове волосы. И никто не помог бы мне, так что же, что же я должна была сделать? С каждым часом неотвратимо приближался суд Божий, а вместе с ним мой конец. В полном отчаянии я сползла по стене на пол. Как он спросил тогда? Он спросил, известно ли мне, что значит посмотреть в глаза собственной смерти. И это не имея никакой надежды на спасение. Да, Эрик, теперь это мне известно. Тоска по нему буквально душила меня, и я закрыла мокрое от слез лицо руками. Почему… почему… почему же?..
И тут мне почудилось, что я слышу его голос и те невероятные вещи, о которых он поведал мне в саду. «Единственное, на что стоит полагаться, – говорил Эрик, – это мои силы…» Я сидела не шелохнувшись. А что, если он прав? Он говорил о том, что следует сосредоточиться, о спокойствии и еще о том, что все будет зависеть только от меня самой. Я с такой силой тряхнула головой, что меня даже затошнило – еретические мысли, надо изгнать их! Обхватив голову руками, я попыталась освободиться от них, прочь, пошли прочь…
Вся надежда единственно и только на твои силы. Он так часто оказывался прав, почти каждый раз, когда я думала, что за такие слова его должна пронзить молния. А вдруг он и на этот раз сказал правду? Я в растерянности рассматривала руку, которая касалась его груди, и сразу почувствовала, как все во мне затрепетало – может быть, это бешено стучало мое сердце? Стучало в голове, руках, животе, сильно, постоянно обнадеживающе. Я устроилась на корточках на полу и стала прислушиваться к звуку, раздававшемуся во мне. И страх исчез, поджав хвост, как зверь, улетучившись в окно. Может, Господь Бог еще не нашел меня?
Несколько часов кряду сидела я у окна, глубоко вдыхая холодный ночной воздух. Неизведанное ощущение счастья переполняло меня так, будто Божье дыхание коснулось меня, и сразу ушла боль, ушел весь страх, и я почувствовала себя легко, словно птица.
Плот, над которым плотник ревностно трудился целый день, стоял во дворе замка. На нем должны были расположиться на воде мои судьи. Отец лично контролировал завершение его постройки, и его озабоченное выражение лица не выходило у меня из головы. Может, он тоже сомневался во мне? Пасхальные украшения и цветы на двери часовни поблекли и уняли. Пасха уже прошла, не оставив мне никаких воспоминаний. Но, несмотря ни на что, я чувствовала, что Бог рядом, что Он мне обязательно поможет, что Он простит мне любовь, спрятанную в самом потаенном уголке моего сердца. Даже если она и безнадежна, все равно сможет согреть меня в эти часы и изгнать злых духов – видения и предсказания смерти и несчастья.
После бессонной ночи я с нетерпением ожидала наступления утра. Я знала, верила: все будет хорошо.
Пришла Майя, чтобы остричь мне волосы по приказанию архидьякона. Не двигаясь, наблюдала я за тем, как прядь за прядью падала на пол, как в свете утреннего солнца они отсвечивали красным цветом, – может, и правда, в волосах кроятся магические силы? Мне бы не хотелось верить в это.
– Ах, девушка, как все-таки жаль чудесные косы! Ваша матушка на небесах будет о вас плакать, – вздохнула Майя и смела в кучу блестящие на солнце локоны. – Только взгляните.
Я отвернулась. Это было невозможно. Выполняй правила и доказывай свою невиновность – плакать по волосам будешь после! Я спокойно повязала платком голову и была готова.
– Пойдем же, Майя.
Часовня была полна народу – яблоку негде было упасть. Суд Божий походил на народный праздник. Рыцари и мальчишки-подростки, женщины и девушки – все с любопытством обернулись, когда патер Арнольд ввел меня в церковь. «Глядите, вот идет она, грешница», – читала я в их взглядах. Отец не удостоил меня даже взглядом. Я заняла предназначенное мне место и попыталась сосредоточиться на мессе, которую служил патер Арнольд вместе с аббатом бенедиктинского монастыря. Гервиг из Кёльна восседал на почетном месте, не спуская с меня глаз.
А я… Я не могла усомниться в величии и добродетели Всевышнего. Но я была уверена в том, что невиновна и Он поднимет надо мною свою спасительную руку.
– Встаньте, дитя мое.
Мой духовный отец, взявший на себя обязанности жреца на суде Божьем, появился передо мною с крестом в руке.
– У тебя есть возможность подтвердить под присягой свою невиновность или признать свои грехи, исповедавшись. Я спрашиваю тебя, Элеонора, дочь Альберта Зассенбергского: предавалась ли ты разврату с Гансом, рабом-чужеземцем, который теперь мертв и более не может нести ответственность за содеянное? Подумай, наш Господь, всесильный Боже, владыка жизни и смерти, видящий каждый грех, услышит слова твои!
Патер Арнольд стоял передо мной с просфорой в руке, демонстрируя свое смирение; облачение священника из тончайшего полотна складками ниспадало вниз. В церкви горело множество свечей, заставляя чудесным образом сверкать золотое шитье на епитрахили священника. Я в благоговении склонила голову и закрыла глаза.
– Клянусь пред Богом, что я невиновна, что тело мое чисто так же, как и подобает девице, а все предъявляемые мне обвинения ложны, – произнесла я громко, чтобы смог услышать каждый. – Невиновна. Невиновна, если именно это хочется вам услышать. – По толпе прокатился ропот. Все были возбуждены и взволнованны; наверняка многие ожидали покаянной исповеди с подробностями. В последние дни страсти в народе были раскалены.
Арнольд протянул мне просфору.
– Corpus Domini Nostri Jesu Christi fiat hodie ad probationem! [61]61
Тело Господа Иисуса Христа проходит сегодня над тобой как испытание (лат.).
[Закрыть]– пропел он.
Мне показалось, будто святая сила пронизала меня. Я знала, что Господь обязательно заступится за меня.
После мессы праздничной колонной все направились в деревню, где берег озера уже был убран коврами и хоругвями. Священнослужители окружили меня, так что я оказалась в центре, и под пение покаянных псалмов мы покинули замок. Вся эта пышность обряда оглушила меня. Каждой клеточкой своего существа я чувствовала величие Божие. По каменистой дороге, ведущей в деревню, ноги мои ступали как по облаку.
В небольшом озере купалось солнце, хоругви трепетали на ветру. Зрители расположились на берегу: впереди – знатная публика, за ней – прочий люд. В толпе раздавался перезвон сотен маленьких колокольчиков – мужчинам пришили их к штанам, чтобы защититься в этот знаменательный день от всех злых духов. Плот до самого того места, где я должна была стоять, выложили коврами.
Какой-то низший церковный служитель размахивал своим кадилом над собравшимися и над озером. Патер Арнольд воздел руки к небу и начал читать молитву об изгнании беса, чтобы и от себя отогнать злых духов:
– Exorciso te creatura aquae in nomine Dei patris omnipotentis, et in nomine Jesu Christi filii ejus Domini nostril, ut fias aqua exorcizata ad efugandam omnem potestatem inimici, et omne phantasma diaboli, ut, hic homo… [62]62
Заклинаю тебя, творение воды, во имя Бога, всемогущего Отца и во имя Иисуса Христа, Сына Твоего, Господа нашего, чтобы вся мощь врага и каждое появление врага выходило из этой заговоренной воды, также как и ты, человек (лат.).
[Закрыть]
Его молитва поднималась в воздух, парила над нами и приводила меня в дрожь. Собравшиеся взволнованно говорили в один голос:
– Аминь! Аминь!
Церковный служитель вновь стал размахивать кадилом. Бриз донес до моего лица священный аромат, сознание мое затуманилось.
– Adiuro te aqua in nomine Dei patris omnipotentis, qui te in principio creavit, quique te segregavit ab aquis superioribus et iussit deservire, [63]63
Заклинаю тебя, вода, во имя всемогущего Отца, который создал тебя в начале и который разделил тебя от верхних (небесных) вод и повелел (ему) служить (лат.).
[Закрыть]– продолжал изгонять злых духов из воды патер Арнольд. Я ни о чем не думала, и на душе у меня было хорошо. Когда он закончил, мужчины за моей спиной задвигались. Господин Герхард, наш оружейных дел мастер, помог мне перебраться на шаткий плот. За мною последовали отец, аббат, патер Арнольд с церковным служителем и кадилом, господин фон Кухенгейм и архидьякон со своим секретарем. Габриэль должен был управлять плотом с помощью длинного шеста. Он передал господину Герхарду канат и оттолкнул плот от берега. Я едва успела заметить, как Габриэль подмигнул мне карим глазом. Мой друг не забыл, что я не выдала его отцу.
Наш плот продвигался к середине озера. Я ощутила запах воды, отдающей землей и водорослями. Озеро и я, мы доверяли друг другу еще ребенком с деревенскими ребятишками я училась здесь плавать, что приводило мою мать в ужас…
Габриэль остановил плот и сбросил якорь, чтобы он больше не мог перемещаться по воде. Патер Арнольд возложил мне на руку обе свои руки и продолжил заклинания:
– Adiuro te homo et contestor per patrem et filium et spiritum sanctum et individuam frinitatem, et per omnes angelos et archangelos, et per omnes praincipatus et potestatos, dominations quoque et virtutes… [64]64
Заклинаю тебя, человек, и взываю к тебе через Отца и Сына и Святого Духа и неразделимую Святую Троицу и через всех англов и архангелов и через высшие силы и через все силы власти и добродетели (лат.).
[Закрыть]
Я закрыла глаза. «Не оставь меня, о Боже», – думала я. Сердце мое сразу забилось сильнее, я прикусила губы.
– … quod si diabolo suadente celare disposuerts, et culpabilis exinde es, evanescat… [65]65
… что это исчезнет, когда ты по совету дьявола попытаешься обманывать и будешь за это наказан… (лат.).
[Закрыть]
С пронзительным криком с неба на наш плот опустилась утка и, сделав резкий поворот, упорхнула в сторону берега.
– …quia Deus noster iudex est, cuius potestas in saecula saeculorum. Amen. [66]66
… ибо Бог наш судья, могущество которого пребудет вечно. Аминь. (лат.).
[Закрыть]
Патер Арнольд убрал с моей головы руки. Вперед вышел наш оружейных дел мастер с канатом в руке.
– Теперь я должен связать вас, госпожа. Снимите одежду… – попросил он, опустив глаза.
Под любопытными взглядами окружающих я через голову сняла власяницу и бросила ее на пол. Вслед за ней упал и платок с моей головы. Я поспешно попыталась закрыться от взглядов мужчин. Меня рассматривал, похотливо блуждая взглядом с ног до головы, прежде всего мой жених, но и священники не особенно спешили отводить взгляды от моей наготы, их ничуть не смущало, что я не могла защитить себя.
– Госпожа, пожалуйста, опустите руки вдоль тела, мне не хотелось бы причинить вам боль, – прошептал Габриэль.
Может быть, и он не совсем верил в мою невиновность?
Я опустила руки, вся дрожа, закрыла глаза и почувствовала, как он, словно змеей, стал обвивать меня канатом. Сначала завязал узел на середине тела, потом на груди, а потом аккуратно обмотал ноги. Я сжала зубы с такой силой, что щелкнул подбородок, и проглотила слезы. Такой униженной я не чувствовала себя никогда. Чем больше мотков каната я на себе ощущала, тем тяжелее становилось мне дышать. И вдруг я почувствовала, что не могу вздохнуть, подземный дух весом в тонну на валился на мою грудь. Я не могла вздохнуть. Легкие болели, их кололо и жало, и холодным мокрым зверем во мне стала медленно подниматься паника, восходя из глубины живота, через узкий пищевод, забираясь в каждый изгиб, она росла, и увеличивалась, и давила на трахею. Из желудка накатывало омерзительное кислое жжение, доходя до рта и вызывая волнообразные приступы тошноты. Я смогла опереться на Габриэля, когда меня вырвало зеленой желчью прямо в озеро. Он заботливо вытер мне рот, крепко удерживая. Пальцы мои так впились в нежную кожу бедра, что даже сломался ноготь.
Где же Господь? Где же он? Или он бросил меня на произвол судьбы? Я уставилась на темную воду. И тут меня охватил такой примитивный животный страх, что захотелось кричать… где же Бог? Чья-то рука успокаивающе легла на мои плечи. Я нервно, второпях обернулась и прямо перед собой увидела лицо своего отца. Он был одним из моих обвинителей, усомнившись в моей невинности, он не поспешил мне на помощь, когда я так в нем нуждалась. Нет, он не мог избавить меня от страха. Патер Арнольд все еще бормотал молитвы на латинском языке, от запаха ладана у меня перехватывало дыхание. Меня вновь затошнило, а язык будто обложило мехом. Я задыхалась. Только не паниковать! Вспомни, что говорил тебе Эрик. Следует дышать спокойно и сосредоточенно. Откуда взялся здесь этот голос, который я больше не хотела слышать? Я дико озиралась вокруг, но видела лишь лица мужчин, потом попыталась разорвать канат, змеей опутывавший меня. Не бойся.
– Поди прочь, – испуганно пробормотала я. – Исчезни из моих мыслей, уйди.
– Спокойно, госпожа. Я уже готов.
Оружейных дел мастер посмотрел наверх. Я закрыла глаза, попытавшись набрать в легкие воздуха. Уходи, оставь меня в покое. Сосредоточьтесь. Оставь меня, язычник, мой Бог найдет меня! Я покачнулась. Габриэль крепко держал меня, руки его были утешительно теплыми. Казалось, канат душит меня все сильнее, Боже, почему никто не приходит мне на помощь?
И тут я услышала биение чьего-то сердца. Спокойное и четкое, без начала и без конца. Бесконечное, как небо надо мной. Каждый час, каждую минуту, каждую секунду оно билось только для меня. Я содрогнулась от ужаса. Нет… нет. Господь Бог нашел меня, вот что должно означать это. Господь был здесь, поддерживал меня…
Герхард завязал узел, по которому должны были определить, насколько глубоко мне следовало погрузиться, и, показан его обвинителям, выполнил наконец свое задание. Он схватил меня за руку и подвел к краю плота.
Патер Арнольд запел псалом. Где Ты, Господи?.. Казалось, сердце бьется у меня в глотке, и пальцы рук судорожно сцепились под канатом, крепко охватившим меня.
– Я опускаю вас под воду госпожа, да поможет вам Бог, – услышала я за своей спиной.
Я закусила губу и почувствовала его руку на своем плече…
«Глубоко вздохни – набери воздуха в легкие!» – прокричало что-то во мне. Я стала прислушиваться к внутреннему голосу, но в тот же момент получила легкий толчок сзади и стала падать. Открыв рот в беззвучном крике, я устремилась в глубину озера, испытан шок от соприкосновения с холодной водой; ее масса стеною сомкнулась над моей головой и повлекла на глубину; описать мое состояние было невозможно. Ничего не соображая, я вцепилась руками в канат, пытаясь освободить руки и ноги, чтобы они смогли двигаться, но это было выше моих сил – ну, давай же, разматывайся, разматывайся! Но канат крепко-накрепко охватил меня всю, мои легкие вот-вот лопнут, в панике я открыла рот – воздух, воздух!.. Я почувствовала, как после падения меня потянуло вверх, и открыла глаза. Сквозь водную поверхность я увидела солнце и канат, на котором висела. Я и моя судьба. Да, только собственные силы помогут мне. В отчаянии я стала сучить ногами. Только мои силы… Издав клокочущий звук, я сглотнула, расходуя бесценный воздух. Воздух… воде абсолютно все равно, насколько невиновна жертва.
И тут я увидела перед собой его, услышала его голос. Сердце вновь забилось, глухо и угрожающе, как барабан, отдаваясь в кончиках пальцев. Я открыла рот и выпустила воздух, потом еще немного, и еще раз, медленно и равномерно. Подплыл карп и с любопытством стал глазеть на меня. Чем глубже погружалась я, тем темней становилось вокруг. Воздуха в моих легких уже не было, но голос все еще звучал. В груди моей колоколом звучало биение вечности. Канат исчез, ничто более не связывало и не сдерживало меня. Я больше не испытывала страха.
***
– Вы в своем уме? Нельзя так долго держать ее под водой! Ведь она чуть не захлебнулась! – бранился кто-то прямо над моим ухом.
Вокруг меня грохотало и шумело, мне было до смерти холодно. Я открыла глаза и сразу же увидела озабоченное лицо Герхарда. Надо мною, залитый краской гнева, склонился отец. Рядом с ним стоял господин фон Кухенгейм, все еще держа в руке канат.
– Я хочу знать совершенно точно, вы не должны обижаться, – говорил он, пожимая плечами. Он присел рядом со мной на корточки и взял меня за руку. – Вы в порядке, фройляйн? – Как будто случайно рука его оказалась на моих плечах и соскользнула к груди, которая все еще была обвита канатом.
– Фройляйн наверняка знобит.
С этими словами Габриэль набросил на меня свою накидку и достал нож, чтобы перерезать канат. Господин Гуго поспешно убрал руки, испугавшись решительных движений моего Габриэля. Я кашляла, отплевывалась и одновременно смеялась, а слезы облегчения покатились по моим щекам, когда я обнаружила, что вновь могу двигать руками.
– Твой жених о чем-то спрашивает тебя, – шепнул мне отец. – Ответь ему. Ты в порядке?
Я вновь закашлялась – вкус воды в озере был отвратителен – и взглянула на Габриэля.
– Если бы благородный господин не спас меня, вытянув канат, то другой опустил бы меня на самую глубину! – произнесла я с убийственно серьезным выражением лица.
Габриэль закусил губу. Кто-то сзади, испугавшись, затаил дыхание.
– Она не ведает, что говорит, – прошептал Герхард.
– Это все вода… – более хрипло прозвучал голос секретаря.
– Сатана в озере? – Церковный служитель находился в Том юношеском возрасте, когда происходит ломка голоса, и от страха он дал петуха. – В этом озере действительно сатана?
– Чепуха.
Патер Арнольд отобрал у него кадило и на всякий случай помахал еще немного над водной поверхностью.
– Но что-то меня все-таки вытянуло, – упорствовала я.
Кухенгейм с беспокойством смотрел то на меня, то на священника.
– Ты видела его?
Габриэль широко раскрыл глаза, хотя ему с трудом удавалось оставаться серьезным.
– Была непроглядная тьма, там, внизу, но…
– Глупые бабьи сплетни – ну конечно же, сатаны в озере нет! Может быть, вы сами разыскали его для церковного обряда? – Церковник из Кельна рассерженно всплеснул руками. – Мы видели, как она погрузилась и как несильно был натянут канат. Значит, именем Всевышнего, она невиновна!
Отец довольно строго наблюдал за мной.
– А теперь помолчи-ка, – пробурчал он, накрывая меня своей меховой накидкой.
Плот ударился о берег. Церковник из Кельна, выйдя к собравшимся, сообщил, что девица, подвергшаяся пытке, была погружена в воду на две длины каната и таким образом доказала наблюдателям свою невинность. Предстоящей свадьбе с господином фон Кухенгеймом уже ничто не могло помешать. Последнее, что я увидела, прежде чем усталость окончательно овладела мной, был мой духовный отец, который, улучив момент, побрызгал святой водой над озером, сопровождая свои действия бормотанием псалма.
Чьи-то руки подхватили меня и уложили на принесенные носилки. Кто-то накрыл меня покрывалом, подбитым мехом. Все, кто был на берегу, сгрудились вокруг, пытаясь дотронуться до меня, той, что удостоилась милости Божьей. Я падала с ног от усталости. И уже не помнила, как оказалась у замка, как Майя, сняв мокрые покрывала, завернула меня в теплые одеяла. Эмилия лежала где-то рядом и все гладила, гладила меня.
А в зале, как я узнала позже, снова наступило праздничное оживление. После того как моя невиновность была доказана, мой отец и жених сговаривались относительно приданого и утреннего дара подарка молодого мужа новобрачной в утро после свадьбы, а также о расходах на свадебные празднества.
Я проспала весь день и всю последующую ночь глубоким сном, и мне ничего не снилось. Все закончилось, закончилось, я выдержала испытание! И больше мне не хотелось думать ни о страхе, ни об унижении. Забыть, все забыть…
