Текст книги "В оковах страсти"
Автор книги: Дагмар Тродлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)
Рука была твердой и теплой, и, казалось, гроза не имеет над ней власти. Ощущая в ушах глухие отзвуки грома, я крепче ухватилась за его сильную руку, а взгляд мой при этом блуждал по двору: хлева, дом аббата, церковь, над которой все еще милосердное небо… Церковь!
– Церковь! Эрик, это она! Пресвятая Дева Мария…
Она горела. Ярким пламенем. Я почувствовала, как он оцепенел за моей спиной.
– Наверное, в нее попала молния, – сказал он, не веря случившемуся. Он смотрел на языки пламени, которые, несмотря на дождь, выбивались из-под деревянных стропил и призрачным светом сверкали в темном ночном небе. – Er nu mjok prongt at oss. [39]39
Теперь нам будет тесно (др. сканд.).
[Закрыть]Скорее, может быть, еще успеем!
– Огненный дракон! Эрик, я вновь увидела его, он идет за нами по пятам, он был здесь, над монастырем…
Страх овладел мною, я попыталась высвободить свою руку из его руки, чтобы убежать прочь, прочь…
– Что вы видели?
– Здесь была страшная звезда! Пусти меня…
– Если будем медлить, станет уже слишком поздно!
Больше не говоря ничего, он схватил меня за руку и помчался вперед. Чем ближе подбегали мы к зданию, тем громче раздавались шум и треск, вызываемые бушующим пламенем, будто прямо за церковью сидела извергающая огонь бестия, упирающаяся головой в небо и только ожидающая того, что кто-нибудь по неосторожности осмелится подойти к ней ближе.
– Эрик, куда ты?
– Внутрь!
– Бога ради, ты совсем обезумел?
– Bralla, беги!
Со стороны монастырских спален раздался страшный крик:
– Огонь! Боже правый, церковь горит!
В небо поднимались клубы дыма. Дождь из огненных искр опускался на колокольню. И сразу же весь монастырь ожил. Первые заспанные насельники, пошатываясь, появились на освещенном зарницей дворе и, ничего не понимая, глазели на пламя, рвавшееся в небо. Церковь горела, как громадный костер для сожжения еретиков, и черный, как испарение ада, чад поднимался в небо. Вновь белая молния осветила ночное небо, на этот раз над домом аббата, потом грозно прогремел гром…
– Я не хочу туда, – я повернулась, намереваясь сбежать, но Эрик держал меня крепко.
– Элеонора, пойдемте сейчас же. Нас пока еще никто не заметил.
Вся дрожа, я покачала головой и остановилась.
– Я не войду сюда, Эрик, я… Звезда бед и несчастий здесь… Я не могу…
Я зажала рукой рот, будто была в состоянии запереть там страх, и едва ощутила, как Эрик сорвал с меня платок. Он погрузил его в лужу и мокрым снова накинул его мне на плечи. Крики монахов раздавались все ближе и ближе. И рубаха Эрика плавала в луже воды, он нетерпеливо окунал ее, прежде чем вновь натянуть на себя. Кто-то изо всех сил пытался заставить звучать набатный колокол, но медный голосок не мог перекрыть вдруг обрушившийся шум. Как затравленный зверек, я озиралась вокруг, уже готовая к безрассудному бегству. Всем своим существом я сопротивлялась запаху гари, становившемуся едва переносимым, ведь мы стояли совсем рядом с огнем. Он мог поглотить нас, не оставив от нас ничего.
– Элеонора, – Эрик толчком вывел меня из оцепенения, – Элеонора, еще не слишком поздно, давай попробуем…
– Нет! – Я попыталась вырваться. – Ты хочешь убить меня! Оставь же меня, оставь!
Тогда он обхватил руками мое лицо и заставил взглянуть на себя.
– Bera traust til mik! [40]40
Верь мне! (др. сканд.).
[Закрыть]Элеонора, я дал клятву защищать вашу жизнь, подумайте сами, разве повел бы я вас в огонь, зная, что там мы наверняка сгорим? Я хочу жить! И хочу, чтобы вы жили. Прошу, соберитесь с мыслями, решитесь наконец, ваш Бог защитит нас своей рукой, это все-таки Его дом…
– Бои кто-то стоит! Смотрите же! – закричал кто-то совсем рядом.
Лицо Эрика осветилось огненным светом, и когда он заботливо натянул на мою голову платок, я ощутила, как частица его силы и уверенности передалась и мне, совсем малая частица, но я уже смогла дышать спокойнее, надеясь на лучшее. Я взглянула в его глаза в это мгновение. Воистину король эльфов обладал силой, которая должна была победить огонь.
Мы схватились за руки и что есть мочи помчались к объятой огнем церкви.
Незадолго до того как мы прошмыгнули внутрь, облака разошлись, дав возможность комете вновь появиться над монастырем. Монах у набатного колокола, увидевший ее первым, упав на колени, стал возносить молитву немилосердному небу. А вскоре заголосили и те, кто в бессмысленной суете метались с чанами и бадьями, наполненными водой, потому что комета извергла перед церковью сатану, и теперь он метался и лютовал между стен монастыря… Мы вбежали в церковь и захлопнули за собой дверь.
Огонь уже достиг внутренних помещений церкви. И не успели мы войти, как со стропильной фермы упала горящая деревянная балка и с треском и грохотом покатилась вглубь. Она упала прямо в середину молитвенной скамьи, где я под вечер смиренно стояла на коленях. На белые льняные покровы, прикрывавшие холодные стены, пролился целый дождь из искр. Было жарко, нестерпимо жарко, лицо мое пылало, пот ручьями стекал с лица. Наши шаги, наше затрудненное дыхание – все тонуло в реве огня, отскакивающего от стен, и зловещий мяч танцевал по всей церкви, туда-сюда, туда-сюда, и все время рядом с нами, так, что мы хорошо это слышали…
– Где вход? Вход! – Прокричал мне Эрик.
Я указала на алтарь. О небо, если мы не найдем его… Я закашлялась, мне стало не хватать воздуха. Дым, везде дым и чад… Над нами оглушительно затрещали стропила, горящие деревянные перекрытия раскачивались в воздухе. В центральном проходе одна из стропильных балок вонзилась прямо в свежевырытое место погребения. Между ним и молитвенной скамьей образовался промежуток, в который увлек меня за собой Эрик.
Сырой платок соскользнул с моей головы и упал на пол. Я старалась побороть в себе животный страх сгореть здесь заживо. Как цепи, пальцы Эрика сжимали мои руки, он неумолимо тащил меня за собой.
Наконец мы оказались в капелле и, кашляя и отплевываясь, остановились там. На ступенях, ведущих к алтарю, лежал обугленный труп монаха. На его рясе плясали языки пламени. Поднятая вверх, как в бою, рука, торчала черным крылом на фоне светлых ступеней из песчаника. Молния поразила его во время вечерней молитвы.
Эрик не позволил мне долго смотреть на мертвеца и повлек меня дальше за собой, к алтарю.
– Ищи вход, – услышала я его просьбу.
Вход – где он был? Отверстие в алтаре или ход, замаскированный под каменной плитой настила пола? Сделав глубокий вдох, я вновь взглянула на погибшего. Неожиданно Эрик отошел от меня в сторону. Широко раскрытыми глазами я следила за тем, как он рынком сорвал искусно вышитое покрывало с главного алтаря и помчался к купели. Он скинул каменную крышку, которая, к моему ужасу, рассыпалась на тысячу осколков, и вода брызнула на его одежду, он окунул ткань в купель и, пропитавшуюся водой, вытащил обратно. Я смотрела на него, ничего не понимая. Святая вода… Затем он сразу же побежал обратно. Он с осторожностью огибал горящие деревяшки на каменном полу и не сводил озабоченного взгляда с покрывала. Я опустилась на колени и руками стала ощупывать плиты настила пола в поиске необходимой, под которой находился вход, лихорадочно ища указание в своем сне, но его не было…
– Varask! [41]41
Осторожно! (др. сканд.).
[Закрыть]
Страшный крик перекрыл треск огня. Я подняла голову и увидела искаженное гримасой ужаса лицо Эрика. Он бросился на меня со всей силой, сбил с колен, мы покатились кувырком за камень в углу… Эрик присел на корточки рядом и стал меня трясти. На том месте, где я только что сидела, лежала метровая горящая ярким пламенем балка – оставшиеся на алтаре льняные полотенца и псалтырь занялись огнем и полыхали. Я закрыла глаза. Нечто холодное, сырое коснулось моего лица. Эрик рынком поднял меня и что-то кричал мне, но шум пожара заглушал слова, И я не могла разобрать ни слова. Я завернулась в сырую ткань с алтаря и прижала ее уголки ко рту и носу. И вновь вернулась к жизни.
Горящая балка перекрыла часть алтаря. А если плита находится именно там? Стоя на коленях, мы растерянно прощупывали пол.
А потом он нашел что-то. Рядом с алтарем, там, где по воле Господа не было еще горящих обломков, большими буквами были высечены слова: «HIC JACET FRIDUS QUONDAM ABBAS LOCIS ISTIUS» [42]42
Здесь покоится Фридус, который в этих местах служил аббатом (лат.).
[Закрыть]– надгробная плита старого аббата! Эрик нащупал деревянный гвоздь и быстро выдернул его. Жар, дым и чад стали невыносимыми. Кашляя и отплевываясь, он принялся за дело. Я придвинулась к нему как можно ближе, держа перед его лицом часть ткани с алтаря. Находясь столь близко от него, я почувствовала его усилия и старания, его страх не успеть, так как над нами вновь грохотало, а за нами уже вовсю бушевало пламя.
И тут между плитой и полом образовалась щель. То ли это место, что нам нужно или мы увидим под плитой истлевший скелет? Руки Эрика были сильно напряжены, когда он тремя пальцами приподнял камень. Я просунула в образовавшееся отверстие свои руки, моля Бога о том, чтобы силы не оставили его именно в этот момент, и стала помогать отодвигать камень изо всех сил.
Когда отверстие стало достаточным, Эрик схватил плиту двумя руками и сдвинул ее. Он быстро посмотрел вокруг, ища то, чем можно было бы посветить вниз: без света мы никогда не нашли бы верного пути. Свеча перед ларцом для хранения святого причастия оставалась единственным, что чудом еще не оплавилось. Эрик, не раздумывая, схватил ее с подставки. В это время взгляд мой упал на каменную часть алтаря. Бог мой, все было разрушено, все, что было оборудовано здесь для почитания Всевышнего, все… За кованными железными воротами что-то блеснуло золотом. Ларец для хранения реликвий. О небо – он тоже мог сгореть! Не раздумывая более, я принялась сотрясать воротца. Реликвии – я не должна была позволить сгореть им… Эрик отбросил меня от горящего алтаря.
– Быстро вниз! Спускайтесь в отверстие!
– Ящик – мы должны взять его с собой!
Упираясь, я указала на алтарь. Эрик закатил глаза. Ругаясь, он вложил в мою руку свечу и оттеснил в сторону. Он схватился за воротца, уперся ногой в алтарь – я в ужасе закрыла глаза. Через несколько мгновений в моих руках оказалась коробка.
– Сейчас же спускайтесь вниз, сколько еще вы хотите ждать?!
Казалось, что церковь вот-вот рухнет. От густого дыма у меня закружилась голова, ни минуты не медля я стала спускаться в мрачное отверстие. Хуже уже ничего не могло быть. Внизу воздух был холодными неприятным, будто дыхание смерти коснулось лица…
– Быстрее, Элеонора, вы можете побыстрее?
Эрик нагнулся к алтарю, защищаясь воротцами от горящей деревяшки, которая упала на пол прямо возле спуска.
Перед тем как спуститься вниз, я увидела, как ларец для святого причастия, на который мои родители много лет назад пожертвовали деньги, упал с цоколя прямо в горящую поленницу дров. Сверкающие драгоценные камни, которыми оп был украшен, исчезли в ненасытном огне, искры поднялись высоко в небо. Когда пройдет эта ночь, от серебряной коробочки и ее священного содержимого не останется ровным счетом ничего…
Лестница с узкими ступенями за многие годы стала скользкой, опасной для жизни. Я поскользнулась и была буквально на волосок от падения. Дрожа, я прижимала к груди бесценный ящик с реликвиями, стараясь удержать равновесие. Эрик уже поставил ногу на самую верхнюю ступень. Он ловко проскользнул в отверстие.
– Ты должен задвинуть плиту обратно, – закашлялась я и подняла повыше толстую свечу, чтобы видеть его.
– Последи за огнем! – напустился он на меня.
Кряхтя, он накрыл отверстие каменной плитой, и она со скрежетом заняла старое место. И очень вовремя, потому что в это самое время над капеллой обрушилась крыша. Каменный пол задрожал от мощного удара, а над нашими головами в церкви бушевал огненный ураган, и церковь исчезла с лица земли.
Мы поспешили спуститься вниз но лестнице. Она казалась бесконечной, ведущей в зловещую глубь земли. Я насчитала пятнадцать ступеней, пока ноги мои наконец коснулись твердой почвы. Через некоторое время Эрик, тяжело дыва, стоял рядом.
– Что за отвратительная дыра! – с трудом переводя дыхание, проговорил он, прислонясь к липкой, скользкой стене. – Вы уверены, что это и есть подземный ход?
Я кивнула в ответ и переложила в другую руку тяжелый позолоченный ящик.
– Мы задохнемся…
Я слышала, как он жадно ловил ртом воздух. На самом деле затхлый воздух после чада и дыма крайне угнетал дыхание, когтистой лапой цеплялся за легкие, превращая процесс вдоха и выдоха в мучение.
– Тут есть отверстия для вентиляции, – робко обратилась я к Эрику, осмелившись посмотреть вокруг.
В углу аккуратными стопочками лежали человеческие кости, справа – крупные, слева – мелкие. Черепа мертвецов, осклабившисъ, смотрели на нас из пустых глазниц. Монастырю этот ход нужен был в качестве хранилища для костей. Необычная близость к умершим вызвала у меня неприятное чувство.
Эрик потрогал черепа. Он нервно переступал с ноги на ногу и прощупывал руками стены.
– Как в темнице, – пробурчал он, как в темнице у вашего отца. – Он обеспокоенно провел рукой по скользкой лестнице. – Kviksetja. [43]43
Похороненный заживо (др. сканд.).
[Закрыть]Могила. Черная могила, которая меня поглотит, и на этот раз навсегда…
– Эрик, – я схватила его за руку – Эрик, мы выберемся отсюда!
Он в испуге отпрянул, хватая воздух ртом.
– Если вы это говорите… Я ненавижу быть запертым, едва переношу это…
Небольшое пламя свечи, которую я носком укрепила на полу, беспокойно замерцало во тьме. И я вдруг испугалась, что она может погаснуть но тьме. Из полымя да в ледяной могильный холод – замерзая, я обхватила свободной рукой талию. Ящик с реликвиями становился, казалось, все тяжелее и тяжелее.
– Что там, внутри ящика, что его столь необходимо тащить с собой? Может, церковные сокровища? Золото убегающих? Кровавое золото, вырезанное из тела подневольного человека?
Голос его звучал напряженно и был пропитан ненавистью. Я чувствовала, что своими злыми вопросами он пытался отвлечься от страха темницы, преодолением которого ему грозило и это заточение. Однако слова его мешали мне, в конце концов, в руках моих находилась реликвия.
– Это тебя абсолютно не касается.
– Очень даже касается. Ведь это я достал его вам! Если это золото, то оно мое как плата за самую подлую и мерзкую попытку убийства. Дайте сюда.
Обеими руками он ухватился за ящик.
– Перестань! Эрик, не глупи! Это никакое не золото!
– Не золото? Так что же тогда? – разочарованно спросил он.
– Кусочек одежды святого Леонарда и… и палец…
– Что? Из-за какой-то кости я рисковал своей жизнью? Из-за какой-то истлевшей, старой кости? – Он уронил руки. – О Один…
– Не истлевшая кость, а реликвия, она священна!
Эрик зло рассмеялся, скрестив на груди руки.
– Без сомнения, речь идет об одном из многих пальцев святого, как там его называют, заставивших парализованных видеть, а слепых ходить за пару крестов, приобретенных на ярмарке. Оставьте же его здесь, возле пальцев мертвого монаха, по крайней мере, ему не придется скучать рядом с себе подобными.
Его изощренный сарказм вызвал у меня слезы. Даже здесь, глубоко под землей, он находил причины для спора. Ничего не произнеся, я повернулась и хотела уйти в темноту старого хода в горе, чтобы больше уже никогда не видеть его.
– Элеонора, подождите! – Он крепко держал меня за платье. – Не убегайте одна. Я…
Я медленно повернулась. Мне было холодно, и я почувствовала вдруг чудовищную усталость, которая вынуждала меня не идти, а прямо сейчас прилечь на сырую землю.
– Давайте не будем понапрасну тратить свои нервы, ни вы, ни я. – Это прозвучало как мольба. – Ящик. Позвольте мне нести его.
Дрожащими пальцами он отобрал у меня реликвию. Я съежилась от холода. Эрик поставил ящик на землю и расправил на плечах мокрое покрывало с алтаря. Оно, пропитанное водой, упало на землю.
– Hinn krossfesti, [44]44
Распятие (др. сканд.).
[Закрыть]нельзя было допустить, чтобы с вами что-либо случилось, такой мокрой, какой вы были от своей святой воды, – сказал он, едва дыша.
Я была слишком изможденной, чтобы вновь вступать с ним в спор. Хотела обозвать его проклятым богохульником, оскверняющим святую воду, разрушающим чашу и насмехающимся над реликвией, но я была слишком усталой и уж совсем не была готова к тому, что он обнимет и прижмет меня к себе и посмотрит в мои глаза долгим взглядом. Ничто не шевельнулось в этом темном, отрезанном от внешнего мира месте. Тишина звенела в моих ушах, смешиваясь с треском огня, который все еще неистовствовал в моей голове, охватив, казалось, мой лоб железным кольцом. Эрик, которому после спора и в голову не пришло извиниться, безусловно, дал мне некоторое время для того, чтобы я смогла собраться с силами. Шум исчез. Сырая одежда, холод и запах гари уже не имели значения, потому что мы стояли, поддерживая друг друга. Постепенно напряжение спадало, покой снизошел на меня, и я смогла наконец, несмотря на затхлый воздух, вновь вздохнуть полной грудью.
За все это время Эрик даже не шелохнулся. Он глубоко дышал и не торопился выпускать меня из своих объятий.
– Может, нам уже следует идти, а то свеча погаснет, – пробормотал он и склонился, чтобы поднять ящик с реликвиями.
Я поспешно кивнула и осветила свечой проход. Он был узким и низким. Эрику придется проделать весь путь согнувшись. У моих ног кишмя кишели какие-то твари. Я до смерти боялась змей и пауков и радовалась тому, что мои сапоги не такие дырявые, как у Эрика. Боже, когда же все это кончится? Отдохнуть, проспав весь день… Громкий кашель Эрика напомнил мне, что самое время отправиться в путь.
Со стен непрерывным потоком лилась дождевая вода, и мы ступали прямо по глубоким лужам. Капая на наши головы, вода струями стекала с волос, попадала за ворот мокрой насквозь одежды. Мы ощупывали поросшие мхом стены в поисках какой-нибудь опоры, чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться, но лишь скользкая слизь оставалась на наших холодных пальцах. Свисающие, как нити, черви касались моего лица и цеплялись за волосы. Я в панике отскакивала, размахивала свечой, чтобы защитить себя. Темный бесконечный ход простирался перед нами. Будет ли ему конец? Страх задохнуться под этой затхлой массой земли или быть погребенными заживо сдавливал сердце. Эрик попросил сделать передышку и в изнеможении прислонился к стене. Воздух клокотал в его легких при каждом вдохе и выдохе, ему надо было отдышаться. Что-то черное, как привидение, шмыгнуло по моим ногам, я вскрикнула – жирная крыса побежала прочь. Когда мы перевели дух, я повыше подняла свечу, чтобы не видеть под ногами мерзких тварей. Чем дольше мы шли, тем сильнее становился запах гнили. Позади себя я слышала, как тяжело дышит Эрик, чувствовала его неуверенные шаги. О пресвятая Дева Мария, не оставь нас своею милостью, помоги выйти на свет Божий…
Ход закончился так же, как и начался: пятнадцатью ступенями, которые должны были вывести нас на поверхность. Мы осторожно преодолели их и оказались наконец перед грубой решеткой. Темнота напоминала мне о том, что эту решетку я однажды уже видела, когда-то давно… в темнице – мы были дома! Поникший, обессилевший Эрик сидел на самой верхней ступени. В слабом свете свечи я видела на его лбу крупные капли нота.
– Пресвятая Дева Мария – решетка закрыта на замок! – Вскричала я, безуспешно попытавшись отодвинуть запор.
– Закрыта на замок? – Он попробовал потянуть решетку. – Один, смилуйся над нами. Oll stra vilia oss stanga.. [45]45
Все направлено против нас… (др. сканд.)
[Закрыть]– Голос его замер. Стояла мертвая тишина.
– Почему здесь никого нет? Я хочу выйти отсюда сейчас же, я хочу… – Металлическое дребезжание прутьев решетки, которые я трясла как сумасшедшая, призрачным эхом отзывалось в пещере. Вокруг никого. Ни света, ни шороха. Всемогущий Боже… На какое-то ужасное мгновение мне представилось, что в замке все погибли, что Клеменс одержал победу, увидела гордый Берг, лежащий в руинах, горы обугленных трупов и множество обломков на месте когда-то величественной башни…
– На помощь! – закричала я и в гневе стала дергать решетку.
Сердце мое вот-вот готово было выскочить из груди. Все мертвы – а я сидела здесь с умирающим, совершенно одна и не знала, как выбраться на свободу…
– Хочу выйти отсюда, выпустите меня! – кричала я.
– Элеонора, прекратите кричать. – Он схватил меня за одежду и закашлялся. – Успокойтесь.
– Успокоиться? – Вне себя от злости, я начала размахивать руками. – Разве ты не видишь, что мы сидим в западне? Никого нет в подземелье, никого! И ни одному человеку не придет в голову искать нас тут, во всяком случае, до тех пор пока там, наверху не закончатся бои – неужели это тебе неясно?
– Элеонора, мы…
– Если нас никто не найдет, ты умрешь – и тогда я останусь одна!
– Я не собираюсь умирать, – спокойно возразил он. Его недавняя нервозность, казалось, лопнула, как мыльный пузырь, а может быть, ее просто победили его изможденность и страшная усталость. – Сядьте.
– Но… но что нам теперь делать?
Голос мой дрожал, я едва сдерживала слезы.
– Ждать.
– Ждать…
У моей ноги что-то запищало. Я почувствовало на своем сапоге тельце животного. Острые коготки царапали мою кожу, наверное, животное намеревалось в поисках тепла проникнуть в сапог – и это, наверное, крыса. В ужасе я стала трясти ногой, уже чувствуя ее мокрые усы – я закричала, потеряв равновесие на узкой ступени. Руки мои начали судорожно хвататься за воздух, Эрик едва смог удержать меня. Я буквально опрокинулась на него, крепко вцепившись в его ноги, когда из моей руки выскользнула свеча. Она ударилась о лестницу, треснула, переломившись и погаснув, даже не долетев до глубины. Мы сразу оказались в кромешной тьме.
– И что теперь?
Каким слабым был мой голос… и каким зловещим становился любой шум. Эрик помог мне подняться. Непроглядная, окутавшая все и вся темнота не освещалась никем и ничем, даже самым малым источником света. Мои колени дрожали, когда я, присев, умостилась на лестнице. Каменные ступени были холодными и неприятными, я ощущала себя нагой в сыром платье, нагой и очень одинокой.
– Элеонора? – Он сидел рядом со мной, съежившись в углу, но для такой тьмы это, казалось, было совсем не так уж и близко. – Meyja, кто-то обязательно придет, поверьте мне.
Слезы побежали из моих глаз жгучими ручьями. Никто не придет.
Время будто замерло, вязким сиропом капало на ступени и растворялось в бесконечной тьме. Единственными звуками, прерывающими эту тишину, были кашель Эрика и мои всхлипывания.
– Вам все еще страшно? – тихо спросил он.
– Да… – прошептала я.
О Боже, великий и могучий, я вся состояла из страха.
– Говорят, что Бог христиан милосерден. – Со стоном он попытался поменять свою скорченную позу. – Он все время простирал над вами свою руку… Он обязательно приведет вас домой.
Камешек, задетый его ногой, покатился по ступеням вниз. Мы прислушались к звуку его падения. Потом опять воцарилась тишина.
– Разве вы не верите вашему Богу?
– Я… я не знаю. Так темно, я больше ничего не знаю… Эрик, я опять видела звезду, над церковью! Она над нами! Ты веришь… ты веришь в то, что конец света совсем скоро?
Боже, как слаб мой голос.
– Нет, Элеонора.
– Но ведь ты же сам говорил о предвестнике несчастья – и вот он снова здесь и принес с собой огонь. А нам, вероятно, уготовит смерть…
– Нет, Элеонора. Я верю в то, что жизнь будет продолжаться и с нами все будет так, как предначертано судьбой. И мы должны смириться с этой судьбой, если у нас нет больше сил изменить ее.
Я содрогнулась, ужаснувшись. Даже здесь он не мог не мучить меня упоминаниями о своих языческих богах, даже перед лицом смерти.,
– Почему вы не ищете спасения у того, чье имя не сходит с ваших губ? – тихо спросил он, будто хотел отгадать мои мысли. – Знаете, однажды я услышал песню христиан. Это было очень давно, но слова ее остались в моей памяти, потому что она была проникнута глубокой страстью.
– Что ты имеешь в виду?
Эрик помедлил с ответом.
– Меня учили этой песне на французском языке… Но я могу вам перевести ее. «Бог мой хозяин, и я всем доволен. Он пасет меня в пойменных лугах и выводит на водопой к чистой воде. Она услаждает мою душу. И если я… и если я уже брожу в темной долине, то не боюсь никакого несчастья». – Он запнулся.
– «Потому что ты со мной, твоя палка и посох утешат меня», – тихо закончила я.
– Да. – Он с трудом перевел дыхание. – Он пасет меня в пойменных лугах… Ваш Бог не допустит, чтобы с вами произошло несчастье.
– Ты думаешь о нем?
– Вера в Бога начинается тогда, когда заканчивается вера в свои собственные силы, – наконец медленно произнес он. – Когда отчаяние, будто волна, накатывает на человека так, что становится трудно даже дышать полной грудью, тогда где—то должен проявиться Бог…
– Ты уже был там?
– Да, один раз я уже побывал там. И может быть, он даже нашел бы меня, если бы вы не опередили меня.
Я почувствовала по голосу, что он улыбнулся.
Ты так много знаешь о нем…
– Но я не верю в него. И если он существует, то он что король без государства. Христиане называют его Богом любви, но в этом полном борьбы и жестокости мире любви нет. А поэтому взывать к его помощи для меня не имеет никакого смысла. Прошу вас, пожалуйста, kærra, не спрашивайте больше. Это бессмысленно и приведет лишь к спору между нами.
Я услышала, как ящик шаркнул по камням, как он рукой провел по благородному металлу, и отчего-то вскрикнула.
– Прекратите, пожалуйста… – Его теплая рука легла на мою. – Неужели вы думаете, что я дотащил сюда ваш ящик, чтобы потом его… О Элеонора! – Он забавно фыркнул. – Расскажите мне лучше о его содержимом. А?
Его рука оставалась на моей, и каким-то образом я набралась храбрости. Я чувствовала каждый из его длинных пальцев, запястье, все до самого тряпья, покрывающего обожженную руку…
– Они… монахи… хранят внутри реликвии, которые когда-то принадлежали святым – заступникам монастыря.
– Расскажите мне о них, Элеонора.
Его пальцы ободряюще сжали мою руку, и мне даже показалось, что я увидела, как заблестели его глаза.
– Монастырь назван именем святого Леонарда, крестника короля Хлодвига. Он, говорили, совсем не хотел становиться архиепископом, а уединился в лесах, посвятив свою жизнь служению Господу. И так как он добился от короля привилегий для арестантов, его называют заступником заключенных… – Я слышала, как он втягивает в себя воздух, как ходят его скулы, и, прежде чем он смог что-нибудь сказать, поспешно продолжила свой рассказ. – Святая Урсула – другая заступница, и они, монахи, говорят, что палец в ящике уже сотворил некоторые чудеса. Она была дочерью английской королевы, и когда принц-язычник попросил ее руки, она не отказывала ему, обнадеживая в течение трех лет, но лишь при одном условии – что принц примет христианскую веру. Патер Арнольд говорит, что она совсем не хотела выходить за него замуж, так как хранила себя для Бога, желала быть Христовой невестой. И чтобы укрепить это решение, отправилась со своими подругами – молодыми девушками – в паломническую поездку в Рим. И когда по дороге назад остановилась в Кельне, на них напали гунны, а когда она не пожелала выйти замуж за предводителя гуннов, то была убита со всеми подругами. Стрелами.
Его рука отпустила мою. Эрик, сдерживаясь, закашлялся.
– Возможно, она была бы счастливее, если бы согласилась стать женой принца варваров? – услышала я его тихий голос.
– Она – одна из блаженных на небе, можно ли быть более счастливой?
– Подумайте сами, когда вы сами хотели бы стать счастливой – прямо сейчас или когда-нибудь после вашей смерти? – Он опять закашлялся. – Я, во всяком случае, предпочел бы познать счастье до того, как меня пронзят смертельные стрелы…
Я обхватила живот руками, уткнулась носом в колени и только тут вспомнила, что в темноте он никак не мог заметить моего смущения. Его замечание возле огня незадолго до появления кометы неожиданно пришло мне на память. У человека жизнь одна. Какой наивной и ограниченной должна была казаться ему Урсула тем, что принесла в жертву свое целомудрие…
Вновь послышалось его напряженное сопение.
– Что… что ты делаешь, Эрик? – с тревогой спросила я. По-моему, я услышала звук срываемой с раны повязки, да и едкий запах буквально ударил мне в нос. – Что ты там делаешь?
– Я должен… должен ослабить этот вытяжной пластырь… он меня убьет…
Представив себе, как он пальцами ощупывает ужасную рану, я почувствовала приступ сильной тошноты. Но, несмотря на это, подползла ближе.
– Позволь мне сделать это.
– Подите прочь! Не беритесь за это, Элеонора, все воспалено…
Я быстро удалилась в свой угол, заткнув уши и нос, чтобы ничего не слышать и не ощущать… О Боже, неужели ты забыл обо мне?
– Что за идея, – пробормотал он. – Зачем было копать столь длинный ход…
– Здесь когда-то был рудник. Отец говорит, что когда-то, очень давно, здесь работали люди.
Мне даже казалось, что откуда-то издалека доносились их голоса, эхо минувших дней, и металлический скрежет лопат и глухие удары молотов, которыми они врубались в породу.
– Мне представляется, что это было чуть ли не в начале всех времен, – произнес он. – Знаете, на Севере рассказывают иной миф о сотворении мира. Там нет ни Адама, ни Евы, нет и яблока. – Он закашлялся. – Рассказать вам о заледеневших великанах?
Я втянула голову в плечи в своем углу. Еще одним языческим мифом больше. Но потом все мои сомнения рассеялись: его голос изгонял лесных духов. Он защитит меня и здесь.
– Расскажи мне о великанах.
– Первые существа возникли из ядовитых капель росы, покинувших лед Севера, когда жара подступила к холоду. Их называли заледеневшими великанами, грозный род. Первого из них звали Юмир. Из его плеч выросли мужчина и женщина, его правая нога с левой ногой произвели на свет сына. Юмир питался молоком заледеневшей коровы, которая облизывала обледеневшие камни. Из этих камней появился мужчина во имени Бэри, который в свою очередь породил сына Бора. Бор получил в жены Бэстлу, а своих сыновей Они назвали Один, Вили и Вэ, повелитель неба.
– Один Одноглазый, – шепотом произнесла я. – Тот, кого аббат поставил на свой алтарь…
– Именно тот. Вы верно подметили. Но слушайте дальше. Сыновья Бора убили великана Юмира. Его крови было так много, что событие это привело к всемирному потопу, в котором захлебнулись все до единого заледеневшие великаны. От Юмира-прародителя и сотворилась земля такой, какой мы ее знаем. Из его плоти возникла суша, из его крови – моря, а из костей – горы. Из его черепа они создали небо, поддерживаемое с четырех углов гномами. Мозг Юмира они подбросили в воздух – так появились облака. Когда сыновья Бора управились со всем этим, то на берегу моря увидели два бревна, вот из них они и сделали человеческую пару. Аск и Эмбла стали первыми людьми на земле.
– Это неприятная история. Мир язычников начался с убийства!
Я засунула руки в рукава. Теперь мне все страшные истории казались вещими…
