Текст книги "В оковах страсти"
Автор книги: Дагмар Тродлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)
– О Всемогущий Господь! Cum invocarem exandivit me. Deus justitae meae, intribulatione dilasti mihi. Miserere mei, et exandi orationem meam… [32]32
Когда взываю я, услышь меня, Бог правды моей! В тесноте Ты давал мне простор. Помилуй меня и услышь молитву мою! (Псалм 4,2) (лат.).
[Закрыть]Ты прислал мне его на краю смерти, верно? Хочешь испытать меня? Господь всемогущий, я не знаю, смогу ли я на этот раз повиноваться… Око за око и зуб за зуб – твои святые слова, не так ли? Господи, позволь мне последовать твоим словам, только этот, один-единственный раз! Я хочу воздать этому язычнику сполна, сделать с ним то, что они тогда сделали с нами. Statue servo tuo eloquinum tuum in tiomore tuo…
Он с распростертыми руками упал на пол и затих. Я прижалась к стене. Не потерял ли он рассудок? Он вдруг напомнил мне василиска, вьющегося по полу и разбрызгивающего свой яд, уничтожая все на своем пути… Порыв ветра пронизал меня ледяным холодом до костей. Пролившаяся с крыши вода изрядно вымочила меня, и я побежала к гостинице, чтобы взять сухую накидку. На обратном пути – колокола на звоннице церкви уже вовсю звонили – я прошла мимо монастырской трапезной. Портал был наполовину открыт, сильно пахло луком и ячменем. Я подкралась ближе. В трапезном зале были слышны голоса монахов. Я осторожно заглянула в дверную щель и узнала брата Ансельма, который ставил на поднос скромный ужин. За его спиной стоял другой монах с накинутым на голову капюшоном. Он наливал из графина вино в глиняный бокал. С любопытством я наблюдала за тем, как тайком он насыпал туда неизвестный порошок и поставил бокал на поднос Ансельму.
– В виде исключения ему нужно давать вино, потому что болезнь терзает его. Отнеси ему это сразу после мессы. Пусть никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не все сделал для этого больного язычника…
То был голос аббата! Я отпрянула от двери и пошла запрещенным путем через огород с лечебными травами, взволнованная тем, что видела только что.
Когда аббат вошел в церковь, я уже сидела на скамье для прихожан, пытаясь изобразить на лице благоговение. Это никак не получалось, перед моими глазами стояли события последних минут. Монахи друг за другом входили в помещение для хора и занимали свои места. Они торжественно исполнили хорал, звуки которого отражались в высоких стенах. Аббат поднялся со своего места и начал новый псалом. Его голос напомнил мне сцену в трапезной. Что же было такого, чего я не заметила – или у меня разыгралась фантазия?
Тысячи свечей освещали великолепный каменный алтарь. Он был, как и полагалось во время поста, декорирован шалями из черного бархата. О небо! Через несколько дней наступит Пасха, а я не дома! Я никак не могла сосредоточиться, мысли мои обращались то к Мадонне с Младенцем, которой моя мать всегда приносила пожертвования; как бы играя, они двигались по кругу, носились меж свечей и вновь и вновь возвращались к Эрику в госпиталь. Поднос с едой. У раба обязательно должно быть вино, так как его терзает болезнь. Вино для язычника…
Я и не заметила, как закончилась служба. Надвинув на лица капюшоны, монахи друг за другом брели из церкви в крытую галерею вокруг монастырского двора, чтобы после непродолжительных непонятных мне действ спокойно отойти ко сну. Тишина в храме вернула меня к действительности. Аббат исчез, и брат Ансельм тоже.
Сколько времени я просидела здесь? Ноги мои будто сами понесли меня через монастырский двор к госпиталю. Ветер обдал меня каплями дождя, капюшон соскользнул с головы, и потому волосы мои вымокли и облепили шею. Быстрее в госпиталь, куда уже отнесли ужин… Сквозь маленькие окна пробивался скудный свет, дверь была притворена. Прямо передо мной стоял брат Ансельм, держа в руке пустой поднос. Меня охватили волнение и беспокойство. Я попыталась разглядеть, что же происходит в госпитале.
Послушник возился с камином. Эрик, выпрямившись, сидел на лежаке, держа в правой руке бокал, и намеревался выпить то, что в нем было. В это самое мгновение голову мою словно накрыло горячей волной. Око за око, зуб за зуб – отозвалось резким эхом. Око за око – яд.
Я закричала, оттолкнула смущенного монаха в сторону и ворвалась в помещение. Одним прыжком я оказалась у лежака Эрика и выбила из его руки бокал.
Эрик схватил меня за ворот, высоко поднял и влепил мне рукой по щеке такую оплеуху, что я завизжала от боли.
– Ты совсем лишилась ума, женщина, – взревел он и тряхнул меня, как мокрую кошку. – Я целую вечность ждал этой проклятой еды, а ты не нашла ничего лучшего, чем разбросать все это!
– Вино! – зарыдала я. – Я только хотела…
– Когда вы все хоть ненадолго оставите меня в такое? Сколько еще будете мучить меня?
– Но Эрик, я… яд… я…
– Уйди, оставь меня наедине с самим собой! Nu er eigi viđsæmanda! [33]33
Это невыносимо! (др. сканд.).
[Закрыть]Как я устал везде сопровождать тебя! Я ненавижу вас всех, этот дом, этого святошу – а больше всего тебя, kvennskratti…
Он сплюнул и оттолкнул меня от лежака. Как только место возле лежака освободилось, к разбросанному на полу ужину прыжками устремился дог. С жадностью он поглощал мясо с ячменной кашей и даже вылизал винную лужу. Внезапно меня охватило жуткое чувство стыда. Как могла я поступить таким нелепым образом? Аббат, страхи последних дней – мои взбудораженные сверх меры нервы сыграли со мной злую шутку… Сразу же после произошедшего возле меня оказался брат Ансельм и помог подняться с пола.
– Вам нужно отдохнуть, фройляйн. Пойдемте со мной.
– Эрик… – Беспомощно всхлипнула я, но никто не отозвался. Эрик, сопя, пытался высвободиться из одеял, не отрывая взгляда от открытой двери.
– Я и так проторчал здесь уйму времени! – услышала я.
Ему, возможно, удалось бы добраться до двери, если бы послушник не набросился и не толкнул его обратно на лежак.
Озлобленно глядя друг на друга, они лежали среди одеял. Эрик схватил молодого послушника за горло и стал душить его, тот взвыл и попытался ткнуть соперника в глаз до того, как получит удар кулаком. Ансельм толкнул меня так, что я упала, вырвал из крепления железный прут, которым закрывали дверь госпиталя изнутри, и прыгнул к лежаку.
Вдвоем они повалили Эрика, прижав его прутом к полу. Он закашлялся, стал хватать ртом воздух, ища подмоги до тех пор, пока юноша не соскочил с лежака и стремительно не прижал их к полу.
– Если ты снова начнешь биться в приступе пляски святого Витта, тогда зови меня, – угрожающе прорычал брат Ансельм, глядя на Эрика. – В этом госпитале только я решаю, когда кому покидать его стены!
Эрик закашлялся от нехватки воздуха – они положили прут прямо на ошейник и едва не раздавили ему гортань – и стал рвать свои оковы.
Ансельм погладил меня по голове и помог подняться с пола.
– А когда ты успокоишься, язычник, я, может быть, еще раз распоряжусь принести тебе еду. – Он зажмурил глаза и защищающим жестом обнял меня своей толстой рукой. – До поры до времени ты будешь лежать здесь, по моему велению к тебе приказано относиться по-дружески…
– Побереги свою жратву, skalli, – прохрипел Эрик. – У меня прошло чувство голода…
Без лишних слов монахи стали подталкивать меня к двери. На улице Ансельм закрыл наружную дверь и аккуратно повесил ключ на скрытый от чужих глаз крючок.
Толстый аптекарь был любезен со мной. Он осторожно промокнул тампоном кровь на моем лице, вновь выступившую после оплеухи из шрамов, оставленных ударами хлыста. И прежде чем уложить меня в постель, Ансельм дал мне стакан теплого вина, в которое он накрошил листья зверобоя.
– Да подарит вам Господь сон, который вы заслуживаете, фройляйн. Вино поможет вам отдохнуть, на то воля Господня.
С этими словами он осенил меня крестным знамением и задул свечу. Я услышала, как хлопнула дверь, и стало тихо. Дождь монотонно барабанил по крыше, убаюкивая меня. Мысли, которые долго кружили мне голову, казалось, оставили меня, и вскоре я заснула.
Среди ночи я проснулась и села на кровати. Вокруг стояла тишина, лишь монотонно барабанил дождь и тихий шум вдалеке возвещал о приближающейся непогоде. Я боялась в грозу и бурю оставаться одна. Когда гремел гром, Эмилия и я сильно прижимались друг к другу и пытались отвлечься, вспоминая разные истории, а наши горничные при этом стояли на коленях и молились.
Что за глупость приснилась мне? Я протерла заспанные глаза и на ощупь нашла масляную лампу. Маленькое пламя в моей руке сделало все вокруг меня вовсе не тревожным. Я вновь откинулась на подушки, закрылась с головой одеялом и принялась размышлять над своим сном. Темный коридор полон омерзительных скользких зверей, извивающихся у моих ног… Я вспомнила, какой страх они мне внушали… ища защиты, я схватилась за большую руку моего отца, несущего коптящий факел. Как нелепо, что именно здесь мне приснился отец. От резкого движения масло из лампы выплеснулось на одеяло. Я осторожно поставила ее на табуретку и, взяв бокал, отпила немного вина.
Как там Эрик – злится ли еще на меня? Невольио рука моя коснулась шрама; еще больше, чем боль, меня напугала жестокость Эрика. И эта ненависть, безбрежная, всепоглощающая. Внезапно во мне пробудилось желание увидеть его, все объяснить и восстановить нарушенный мир. Сейчас я тосковала по одному из его редких дружеских взглядов, как ребенок – по запретному лакомству… Я совсем не задумывалась о том, как он меня встретит, возможно, снова побоями. Я натянула через голову мокрое платье, завязала пояс и накинула на плечи платок.
Монастырский двор был пустынен. Казалось, весь мир спит, кроме меня. Все мои чувства были обострены. Дождь почти прекратился, но чувствовалось приближение грозы, небо озарялось резкими и яркими белыми бликами. Как пауки на угловатых длинных ногах, они в спешке пробегали по небу, готовые обрушиться на землю и сотворить беду. Там, за мрачными облаками, уже грохотала гроза. Только не смотреть вверх. И вниз – тоже, пауки не найдут меня, нет, Господь не допустит этого… Полная доверия к Всевышнему, я обратила свой взор на колокольню. И, охваченная ужасом, угодила в вязкую грязь – на небе вновь была комета – яркая и с хвостом, посыльная несчастья из бесконечности, прямо над церковью!
– Ave Maria gracia plena, [34]34
Радуйся, Дева Мария (лат.).
[Закрыть]– бормотала я и сжимала руки.
Она преследовала нас и находила везде!
– Пошла прочь! Пошла от меня прочь, не хочу тебя! – закричала я ей.
Казалось, хвост кометы задрожал, вдалеке раздался адский хохот. И вскоре исчез, проглоченный чернотой ночного неба. А может быть, все это привиделось мне во сне?
– Господи, помоги и защити…
Лишь вздрагивающие в диком танце пауки пересекали небо в разных направлениях. Может, я лишилась рассудка? Беги, Элеонора, не оставайся тут!
Вздрогнув всем телом, я собралась с силами, промчалась мимо трапезной и направилась прямо в госпиталь. Фонарь – маленькая желтая точка – качался на ветру. Я подошла к небольшому дому. И тут услышала вот что. Кто-то с силой колотил в дверь изнутри, затем раздался неистовый крик, потом – стук, снова и снова. Кто-то буйствовал с такой силой, будто потерял рассудок. И снова начали биться в дверь. Древесина разлеталась в щепы.
Внезапно я вспомнила о брате Ансельме: ведь когда он выпроваживал меня отсюда, то закрыл дверь! Ключ! Где же был ключ? Я попыталась сосредоточиться и вспомнить, куда он дел ключ. Абсолютно точно, что на его связке этого ключа не было. Дверь задрожала от удара невероятной силы, опять полетели щепки, и на высоте головы стало видно что-то железное, вонзенное в древесину. Я с удвоенной энергией начала ощупывать пальцами оконную раму – ключ… он повесил его где-то здесь! Стоя на цыпочках, я нащупала металл. Вновь раздался скрежет возле меня, слетев с крючка, упал и разбился фонарь. Дрожащими руками искала я углубление для ключей. Тут ключ со скрипом повернулся, толчком я открыла тяжелую дверь и тут же вынуждена была броситься на пол, иначе бы железный кол, направленный, как копье, убил бы меня!
Глава 9.
Солнце померкло, земля тонет в море,
срываются с неба светлые звезды,
пламя бушует питателя жизни,
жар нестерпимый до неба доходит.
(Старшая Эдда. Прорицание вельвы 57)
Кол с грохотом упал на пол недалеко от меня. С улицы донесся страшный шум. Я была вынуждена взглянуть вверх. И в этот самый момент пожалела о том, что нахожусь здесь, – при виде того, что увидела, у меня кровь застыла в жилах.
На затертом полу лежал Гектор, дог аббата, лежал прямо посреди лужи крови. Его обычно такое стройное тело вздулось и почернело. Густые пенистые хлопья свисали с морды. Сладковатый, вызывающий отвращение запах распространялся по помещению. Из тела животного, из самой его середины, торчал мой кинжал – я узнала его по рукоятке из слоновой кости.
В ужасе я окинула взглядом все вокруг и видела пару грязных больших ног в середине комнаты. «Это все сон, – пронеслось в моем мозгу, – и не может быть правдой». Передо мной стоял Эрик. Глаза его были черными, лицо искаженным злобой.
– Один, будь милостив ко мне, – шептал он, – знаю, ты принадлежишь им…
Я не посмела ни на дюйм пройти вперед. Он убьет меня, подумала я, и ничего при этом не почувствует. Демон мести овладел им – сейчас он лишит меня жизни. Все пропало. Длинный путь через лес, страх, боль и то, что всегда было между нами – воображение. Все воображение и фантазия. Дневные сны. Это тебе наказание за твое высокомерие, Элеонора. Прими смерть от руки своего раба-язычника.
Пугающе медленно он подошел ко мне. Его шаги вновь напомнили о хищном животном, готовом в любой миг броситься на свою жертву. Так же медленно я поднялась, руки же мои вцепились в остатки двери. Без борьбы я не сдамся… Кол! Я быстро взяла его с пола и держала перед собой острием вперед, будто хотела отбиться от кусачей собаки.
– Не прикасайся ко мне, – выкрикнула я. – Еще один шаг и если ты дотронешься до меня, то берегись! Я…
Он уверенной проступью направлялся ко мне. Глаза его горели. Еще никогда я не боялась его так, как в этот момент, когда он шаг за шагом приближался ко мне, готовый отобрать у меня жизнь…
– Ты мне ничего не сделаешь…
Мой кол уже коснулся его груди. Железу передалось его тяжелое дыхание. Ловким ударом он выбил из моей руки кол и с презрением, как какую-нибудь зубочистку, бросил его позади себя. Прямо над нами вновь ударил гром, и так сильно и страшно, как никогда до сих пор, будто небо раскололось. Я испугалась и отпрянула, но было уже слишком поздно. Они приблизился ко мне еще на один шаг и протянул руки вперед. И в это мгновение оглушающий раскат грома обрушился на мою голову, сковав члены, и с такой силой прошел через мой позвоночник в землю, что я задрожала… Его пальцы обвили мою шею, прежде чем я смогла закричать, большие пальцы сомкнулись, я услышала скрежет его зубов, умоляюще схватила его руки и в смертельном страхе вонзила ногти в его плоть.
Тогда давление этих сверхмощных больших пальцев ослабло, и мне удалось вздохнуть. Над нашими головами с неба все еще раздавался грохот, страшный, как дикий зверь. Трясясь всем телом, я упала напротив дверного проема.
– Niđingsvig! [35]35
Подлое убийство! (др. сканд.).
[Закрыть]
Он хотел меня убить, сзади, как трус, убить, – пронеслось в моем мозгу Я глубоко вздохнула. Пальцы неожиданно задрожали и разжались. Уставившись в землю, я старалась удержаться на ногах. Он повернулся и заходил взад и вперед, взад и вперед… Вот он облокотился на камин. Мои руки потянулись к шее, которая после грубой хватки горела. Ничего не понимая, я качала головой, неподвижным взглядом уставилась в его спину. Резкая, яркая вспышка промелькнула в небе, сопровождаемая очередным раскатом грома, пытавшемся уже в который раз расколоть небо. Маленький домик задрожал. В испуге я прижалась к двери. Эрик даже не шелохнулся.
Мне захотелось как можно быстрее убежать отсюда подальше. Но вместо того чтобы уйти, я за крыла за собой разбитую в щепки дверь и прикусила дрожащие губы. Останься, останься, Элеонора. Моя нога наткнулась на железный кол, покатившийся с металлическим звоном по полу.
– Почему? – прошептала я.
Схватившись рукой за живот, он закачался. Лихорадка? И воспринимает ли он меня вообще? Я набралась храбрости и придвинулась к нему. Последняя попытка.
– Бежать отсюда, бежать, бежать…
И вдруг страшный приступ кашля сотряс все его тело. Хватая ртом воздух, он пытался остановить кашель. Я протянула руку и, не прикасаясь к нему, попыталась разрушить стену вражды, которую он снова воздвиг между нами. В этот самый момент он повернул голову и зло посмотрел на меня.
– Если вы не отпустите меня, я буду вынужден нарушить свое слово и покинуть вас против вашей воли. Но сначала от моей руки умрет он, а перед тем как испустить последний вздох, сможет взглянуть мне в глаза – в мое лицо взглянет niđingr! [36]36
Преступник, изгой общества (др. сканд.).
[Закрыть]
Я поспешно убрала свою руку. Не говоря ни слова, мы смотрели друг на друга. Его гнев утих, выражение лица смягчилось, и глаза его стали опять такими голубыми, что мое сердце беспричинно забилось.
В какое-то мгновение его пальцы, дрожа, коснулись раны на моем лице. Потом он сжал кулак так, что жилы выступили на его предплечье и проснулись, ожили отвратительные змеи. Четыре кровоточащие красные царапины пересекли его тело. Он посмотрел на них, потом на меня, а потом вновь на свою руку, будто не веря, что мои пальцы оставили там свои следы. Мужество и решительность покинули меня. С чего и как мне начать разговор? Господи, помоги мне… Вот моя мать знала бы, что ей делать. Она всегда находила правильные слова и играючи могла охладить горячие мужские головы. Глубокая печаль пронзила мое сердце, когда я вспомнила о ней. Но здесь была я, ее неудачливая дочь, отвратительная, оборванная и неловкая, как деревенская девушка…
– Скажи мне, что здесь произошло, – вырвалось у меня, когда я пыталась проглотить вновь подступившие слезы.
Он опять отвернулся к камину.
– Ваш высокочтимый святой отец отравил собственную собаку. Она сдохла, сожрав мой ужин. О боги, Элеонора, это стоило бы мне жизни… – Голос его затих.
О все святые, не оставьте меня своею милостью. То была не фантазия. Баночка с порошком. Око за око, зуб за зуб… Еще несколько часов назад он называл Эрика бесчестным, отбирающим жизнь человеком, не задумывающимся при этом ни о чем. Не веря этому, я провела рукой по волосам. Бог мой, мне кажется, что Эрик со своей языческой душой был более свят, чем этот слуга Господень, не нашедший ничего лучшего, как лишить своего противника жизни таким подлым, мерзким способом.
Он мог бы быть отравлен! Как его брат в другой жизни – отравлен. Слово, казалось, отскакивало от холодных стен госпиталя, кружась вокруг трупа собаки, случайной жертвы коварного преступления…
Внезапно он вскинул руку и начал, как обезумевший, бить кулаком по камину.
– Юнглинга убивают не так! – Он вновь обернулся. – Я сейчас пойду и сделаю то, что должен сделать. И никто не остановит меня, графиня…
– Эрик, останься…
– …и вы тоже. Никто. Он должен умереть!
– Эрик, нет, пожалуйста, оставь нас…
– Он попытался убить меня сзади, со спины! – крикнул он мне и резко отбросил мою руку. – Вы не сможете запретить мне отомстить за это!
– Ты не можешь пойти на это… не должен убивать его…
Он схватил меня за плечи.
– Meyja, вам этого не понять. Он решил убить меня из-за угла, предательски… Яд! Яд вместо честной битвы… Элеонора, это змеиная яма, я должен убить его, мне абсолютно все равно, что будет потом! Моя честь или то, что от нее осталось, требует этого – он должен умереть!
– Ты не можешь рассчитывать на честный бой. Они убьют тебя, Эрик. Не жди от них жалости. Ты язычник, варвар, для, церковников ты значишь меньше, чем зверь, – ничего!
Как два противника, мы смотрели в глаза друг другу, с жадностью ожидая, кто сдастся первым.
– Ну вот, вы же сами сказали: моя жизнь никого не волнует. Er æat likast at lidin se min orlog. Но я постараюсь многих забрать с собой на тот свет, – сказал он пугающе спокойно. – Не надейтесь, я умру не один!
– И даже если я убедительно попрошу не ходить? – Я освободилась от его рук и отошла на шаг назад. – Я боюсь за тебя.
Вместо ожидаемого гнева воцарилось молчание. Казалось, он боролся с самим собой.
– Один, прокляни меня, если я прислушаюсь к просьбе женщины. – И зло сверкнул в мою сторону глазами.
Я была вынуждена выдержать этот взгляд. Мы молча сели, глядя в глаза друг другу. Почти физически я ощущала, как исчезает напряжение, которым до этого момента было буквально наполнено помещение. Тишину не нарушало ничто, кроме шума деревьев на ветру и барабанящего по крыше дождя. Казалось, что даже непогода решила передохнуть, – гром гремел уже как-то нерешительно. И я почувствовала, что Эрик тоже успокоился. Буйство его спало, тихо ускользнуло через потайные ворота. Остался лишь смертельно усталый человек, лицо которого от боли и жара стало серым, заострившимся. Мастер Нафтали смог бы помочь, но путь до него бесконечно долог.
Прошло немало времени, прежде чем я отважилась задать вопрос:
– Собака… когда это произошло?
Он протер глаза, как после долгого сна, и вздохнул:
– Собака… Она буквально вылизала всю еду и потом еще некоторое время бегала, пока не улеглась возле моего лежака. А я занимался тем, что высвобождался от пут, потому что лысый наверняка не вернулся бы. – Эрик вытянул палец так, что он хрустнул. – И вдруг животное начало скулить и кататься по полу, живот его вздулся, из пасти пошла пена… он подыхал медленно, мучительно. Я не мог смотреть на его муки. И убил его вашим ножом. – Он поперхнулся. – О боги, Элеонора, если бы вы не вышибли из моих рук эту пищу, я бы с голодухи сожрал ее до последней крошки!
Я теребила руками край одежды. А ведь когда-то я боялась встретиться с ним взглядом.
– Элеонора, я ни разу в жизни не бил женщину – никогда, поверьте мне.
Я промолчала на это. Не нужно и говорить, что я ему не верила. Люди в ярости бьют все, что ни попадется им под руку, я хорошо знала это на примере своего собственного отца. Отец. Это было совсем не то, что меня занимало в настоящий момент…
Медленно подняв голову, я увидела, как он смущенно и растерянно взглянул на меня и резко покачал головой.
– У двери… Эрик… как ты… как ты это сделал? Почему?..
– Я… eigi em ek pyrstr i lia pitt… [37]37
Я не жажду твой жизни (др. сканд).
[Закрыть]Я не мог, я ведь не хотел, – хрипло прошептал он.
– Почему… почему ты набросился на меня? – Робко и очень тихо спросила я, так что он едва смог меня услышать.
На мгновение я поразилась своей смелости.
– Я… я был убежден… когда вы… когда дверь… – Он покачал головой, начав с самого начала, на этот раз уверенным голосом. – Когда вы стояли в дверях, я подумал, что они прислали вас полюбоваться на мой труп. Иначе зачем вам было среди ночи одной беж весь через весь монастырь?
– Так ты подумал?
Я проглотила эту горькую пилюлю, пытаясь подавить в себе чувство, которое породили во мне эти слова. Ужас. Разочарование. Печаль, которая жгла, как кислота… Эрик откашлялся и встал. Призрачно звучали его шаги по плитам, которыми был вымощен пол, когда он подошел к сломанной двери и некоторое время постоял там.
– Я… они связали меня и заперли. Дверь была закрыта снаружи. Я боялся, что сойду с ума. – Он медленно обернулся и прислонился к двери. – Понимаете?
Я спокойно кивнула. Мне стало холодно.
– Монах так туго привязал меня, что боль стала невыносимой, – продолжал он, запинаясь, прощупывая деревянную поперечину, будто ища опору. – Боль пронзала меня, словно огонь, как большой пожар, я подумал даже: вот она, смерть от руки священника. Чистилище в моем теле… Я едва мог соображать что-либо, когда они привязали меня к кровати и вы, не произнеся ни слова, ушли с ними, – кому, кроме вас, я мог еще доверять? Да еще эта сдохшая собака… – Рука его схватилась за железный ошейник. – Известно ли вам, что значит смотреть в глаза собственной смерти? И не иметь никакой возможности сбежать? – Подобие улыбки появилось на его усталом лице. – Нет, конечно же, нет. Почтите же за счастье, графиня, что вы этого не знаете.
После того как прозвучали его слова, в помещении воцарилась тишина. Никто из нас даже не шелохнулся. Монотонно, размеренно стучал дождь по крыше, возле камина на пол канала из дыры в кровле вода. Я проследила глазами за небольшой струйкой, неторопливо стекающей в направлении очага.
– Я хотела видеть тебя. Гроза разбудила меня.
Голос мой был каким-то странным, глухим. Может быть, это всего лишь окончание моего сна? Сон как непогода, возбуждающе сильный страх, а когда просыпаешься, светит солнце. Эрик закашлялся и никак не мог остановиться. Это не сон. Он долго и серьезно смотрел на меня и все время кивал. Внезапно я почувствовала, что он хотел извиниться передо мной. Он не мог открыто сказать этого, губы не слушались его. Я видела, как мучился он, как искал возможность преодолеть свою гордость… Какие-то десять шагов разделяли нас, но они оказались для меня больше, чем десять миль. Именно сейчас, когда он хотел что-то сказать, но не мог, я почувствовала, как он близок мне. Что-то задело меня в глубине души, и выразить это словами было невозможно.
Осознавал ли он тот немой разговор, который мы вели меж собою? Во всяком случае он отважился на чуть заметную улыбку. Я ответила ему улыбкой. Он облегченно вздохнул. На улице шумел дождь. Огонь в камине погас, и мне стало зябко в моей вымокшей одежде.
– Ступайте в свои покои, графиня. Гроза скоро пройдет.
– А как же ты? Ведь ты не можешь здесь оставаться, – возразила я.
Эрик стоял у двери не шевелясь.
– Я тоже здесь не останусь.
– Но…
– Вы откроете мне дверь, и я уже сегодня ночью покину монастырь.
– Ты хочешь… но…
– Вы же сами только что сказали, что я не могу здесь оставаться. Это равносильно смерти. Отпустите, дайте мне уйти, Элеонора.
Он стоял передо мной и смотрел сверху вниз. Руки его бессильно обвисли вдоль тела, ничего не осталось от его беспощадности, с которой он бросил железный кол и душил меня.
– Дайте уйти.
– Эрик, ты…
– Прошу вас…
В нетерпении он сжал кулаки. Отвратительные черные змеи ожили, они стали извиваться во мраке, мерзкие, скользкие твари… Боже правый! Я сидела, уставившись в одну точку. Черви, жуки, крысы. Отец. Будто кто-то сбросил с моего лица плотную завесу, и внезапно я вспомнила, что видела во сне!
– Чего вы добиваетесь? Чтобы я бросился к вашим ногам?
– Ход… Ход! Пресвятая Дева Мария!.. – пролепетала я, проведя по глазам рукой.
Эрик опустился на противоположный лежак и наблюдал за мной, наморщив лоб. Я уверенно смотрела на свои руки и абсолютно точно знала, какой ход мне снился… много лет назад я сама проходила через него, держась за руку отца.
– Эрик, я могу провести тебя к Мастеру Нафтали уже этой ночью!
Он ответил мне резким смехом.
– Вы любительница пошутить, графиня. Вы забыли о полководце, осаждающем ваш замок?
– Не издевайся и не глумись… есть тайный ход!
Теперь уже смех его был покровительственным.
– Меуjа, разве вам не известно, что большинство тайных ходов существует лишь в фантазии людей? Потому что о них можно рассказывать красивые истории?
– Он есть, – настаивала я, вот-вот готовая расплакаться. – Я сама проходила им. Поверь мне.
– Когда?
– Когда была маленькой. Вместе с отцом. Ход между монастырем и замком.
Эрик наклонился вперед, выражение его лица стало серьезным.
– Продолжайте. И что же, где этот ход?
– Наш замок воздвигнут на бывших горных медных копях, вся гора пронизана ходами. Один из этих ходов мои родители приказали строителям продлить до монастыря как запасной выход. Я проходила им один раз со своим отцом. Ход заканчивается под крепостной башней.
Глаза Эрика заблестели.
– А где он начинается?
Да, где он начинается? Я остановила свой взгляд на змее, пытаясь вспомнить свой сон, вновь проследить весь путь… вязкая, грязная почва под ногами, ужасные звери, мерцание свечи и запах…
– Запах ладана! Вход расположен в церкви!
– Сейчас вам это доставляет удовольствие, Элеонора.
– Нет, поверь же мне!
Я была страшно взволнованна, все мои мысли сосредоточились на этом входе, который находился где-то в церкви, где-то… но где? Змея, казалось, ободряюще подмигнула мне. Дальше, Элеонора, подумай хорошенько! Эрик сидел притихший, ни единым словом не выказывая раздражения. Было полное ощущение того, что он осторожно пытался проникнуть в мои мысли, чтобы вместе со мной искать путь, который одна я могла не найти, путь, который стал бы для него спасительным. Я скрестила руки на груди и закрыла глаза. Сосредоточься! Скамья для моления. Купель. Статуя Девы Марии. Крытая галерея вокруг монастырского двора… Лицо мое покраснело. Где же был вход? Ступени алтаря. Алтарь… алтарь! Разрисованная черным рука, приглашающе протянутая, замаячила перед моим носом.
– Пошли, – сказал он.
Не промолвив ни слова, с легким сердцем и ощущением счастья оттого, что он пойдет вместе со мной и получит от мастера Нафтали столь необходимую ему помощь, я направилась к выходу. Все будет хорошо, он выздоровеет и вернется на родину. А Господь Бог, надеюсь, простит мне мою тяжкую вину.
Я ждала у двери, пока Эрик надевал свою больничную рубаху, заправлял ее в штаны и обувался. Энергичным движением руки он вытащил нож из трупа собаки и вытер клинок о матрас на лежаке.
– Теперь ты не сможешь препятствовать моему бегству, – пробормотал он. – Твой Бог еще пожалеет, что посчитал меня врагом.
– Эрик…
– Kviđ ekki. [38]38
[Закрыть]Мы, норманны, терпеливые мстители. И моя месть должна немного подождать, но час ее все равно настанет, и это столь же верно, как и то, что я сейчас стою здесь.
Глаза его загорелись. Нож в руке опасно заблестел, когда Эрик запихивал его за пояс. Меня охватил озноб. Этот сын короля варваров наверняка грозный противник…
– Он бил тебя здесь, в монастыре, да? – тихо спросила я.
Эрик лишь гневно кивнул и отвернулся. На какое-то мгновение мне представилось, будто свечи, вырезанные на его спине в темнице бенедиктинским монахом, загорелись кроваво-красным огнем, и это стало заметно через тонкую ткань рубахи. В конце концов он взял себя в руки, открыл дверь и глубоко вдохнул сырой ночной воздух – свобода! И в это мгновение над иссиня-черным небом сверкнула молния. Гроза вернулась и с ужасающей силой гремела над монастырем. Раскаты грома сотрясали воздух, и молния осветила вязкую грязь, покрывавшую монастырский двор еще с самого начала непогоды, резким, блестящим светом.
Может, то была комета, предвестница бед и несчастий, которая этой ночью будто устроила нам Страшный суд? Быть может, она принесла на наши головы гнев богов, на мою – за мои грешные деяния, а на голову аббата – за его попытку убийства?.. Я боялась снова увидеть на небе комету. Ужасный грохот раздался так близко от меня, что я подумала, будто некий вельможа устроил за моей спиной дикую охоту. Закричав, я закрыла руками уши и, пошатнувшись, прижалась к стене.
– Ого, да вы боитесь грозы? – Эрик схватил меня за плечо. – Вы даете отпор своему отцу и прячетесь при раскатах грома? Вот вам моя рука, крепко держитесь за нее, когда пожелаете.
