Текст книги "В оковах страсти"
Автор книги: Дагмар Тродлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)
По мне, пусть бы вассал Кухенгейм с его мужским достоинством покрылся оспинами, а я бы оказалась в пустыне, где мог бы закончиться этот кошмарный сон. Но такого счастья Господь Бог не дал мне, отец встал за моей спиной.
– Элеонора, – он стянул с меня платок, – Элеонора, теперь, когда твой слуга мертв, ты можешь нарушить свое молчание и сказать мне то, что я хочу знать.
Он не забыл об этом. Неудача в темнице все еще не отпускала его…
– Скажи мне, смелая девочка, – как сквозь туман, доносился до меня его голос.
Я закрыла глаза. Эрик. Далеким эхом звучало в моей голове его имя. Нет, ничто больше не могло повредить ему, он свободен. Мне вспомнился его голос с оттенком иронии и презрительные взгляды, перед тем как он с полным безразличием отворачивался от меня спиной.
– Скажи мне это, девочка. Я хочу знать, кого взял в плен. Что это за человек? Он благородного происхождения?
Голос отца звучал настойчиво. Я вздернула голову.
– Он… он был…
Предательница!
– Кем он был? Скажи мне!
Око за око, задыхаясь, подумала я. Я буду тебя предавать. Голова моя разрывалась от боли. Я предаю тебя – я хочу тебя предать, хоть чуть-чуть потешить себя местью тебе…
– Он… он самого высокого происхождения. – Я повернула голову, посмотрела отцу в глаза и почувствовала себя еще хуже. – Отец, под твоим кровом был сын короля.
Глаза его становились все больше и больше, он открыл рот, я увидела, как дрожит его язык.
И в эту минуту с хоров донесся крик:
– Колдовство! Колдунья! Она стоит здесь, посмотрите же! Быстро святой воды мне, я вижу ее, ну скорее…
Последние слова утонули в начавшейся суматохе.
– Колдунья здесь, в зале? Но где же, скажите, где?
Многие подпрыгивали в возбуждении, воздевали руки к небу, понятия не имея, где и что им искать. Служанки убежали на кухню, монахи опустились на колени молить Всевышнего о милосердии, пока они еще могли своими силами противостоять злу… Одно лицо я узнала, однако, сразу же: Фулко, аббат монастыря Святого Леонарда. Бледный, с широко раскрытыми глазами, тупо уставившийся на меня. Его иссохший палец указывал на меня.
– Ты колдунья, чертовка, ты заключила союз с язычником, я знаю это, знаю… – гремел его голос по всему залу.
Наступила полная тишина. Все воззрились на меня со смешанным чувством неверия и страха одновременно. Ради всех святых, что же еще произойдет сегодня? Отцовская рука буквально впечаталась в мое плечо.
– Что говоришь ты, Фулко? Ты обвиняешь мою дочь в колдовстве? – прогремел его голос.
– Я уверен, она и этот язычник превратили в руины мою церковь, они сожгли ее, оставив лишь пепел, эти двое…
Фулко подошел на шаг ближе. Казалось, все присутствующие разом затаили дыхание. Молчали стены, и даже ветхие перекрытия на мгновение перестали скрипеть. Воцарилась безысходная тишина. Аббат обвинил дочь свободного графа в поджоге церкви! Архидьякон первым пришел в себя. Он медленно поднялся со своего стула и подошел к нам.
– Что мы слышим? В дни Пасхи говорят о колдовстве? Объяснитесь, брат, – обратился он к Фулко, не сводя с меня своих холодных серых глаз.
– Они подожгли мою церковь, она и этот черт-язычник, сатана в монастыре…
– Остановитесь, брат. – Одним движением Гервиг лишил слова разбушевавшегося аббата. – Это слишком серьезное обвинение. Вы должны рассказать об этом подробнее. Мой дорогой граф, своим посещением мы хотели лишь засвидетельствовать вам наше почтение, чтобы вы дали нам отправиться в Хаймбах и изложить на безбожника Клеменса взыскание и епитимью. Святой отец немедленно наложит в отношении него интердикт, можете быть уверены. – Он задумчиво оглядел меня сверху донизу. – К тому же мы отмечаем Пасху, во время которой никому не дано право судить. Мы думаем, что для таких упреков нужно найти веское основание.
Отец не убирал руки с моего плеча, этим утешая меня.
Люди дьякона с деловым видом бегали по залу, сдвигая в стороны столы и кресла, служанки с невиданной прытью убирали со столов остатки еды и выгоняли собак. У самого большого стола был установлен крест, архидьякон расположился в кресле с мягкой обивкой.
Отец буквально вонзил свои ногти мне в плечо. Это вывело меня из оцепенения.
– Элеонора, ты ведь невиновна, скажи, что ты невиновна? – В голосе отца было столько тревоги. Конечно, я невиновна, разве они этого не знали? Кто-то дал мне в руку бокал, и я смело сделала глоток.
Начался церковный суд, устроенный архидьяконом кельнским. Семь благородных мужей из свиты были торжественно приведены к присяге и заняли места за длинным столом. Взгляды всех были направлены на меня.
Гервиг Кельнский поднялся с кресла, задумчиво поправил свою шляпу. Потом осенил всех крестным знамением и повернулся ко мне.
– In nomine Patris et Filii et Spiritus sancti, amen. [56]56
Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь. (лат.).
[Закрыть]Элеонора Зассенбергская, встань перед столом суда.
Отец ободряюще подтолкнул меня – ну, смелее. Для него сбоку было оставлено место, куда он и направился. Один из слуг проводил меня вперед.
– Вы Элеонора, дочь свободного графа Зассенбергского?
Я молча кивнула.
– Против вас выдвинуто тяжкое обвинение. Настолько тяжкое, что мы решились на то, чтобы нарушить заповедь, запрещающую во время Пасхи вершить суд. Так как его высокопреосвященства архиепископа нет в Кельне – он находится в свите его величества кайзера, а дело не терпит никаких отлагательств, – мы рассмотрим его прямо здесь. В надежде на то, что Бог простит нас за это.
Он прервал свою речь и посмотрел мне в лицо.
– Готовы ли вы дать нам ответ?
Совершенно сбитая с толку, я провела рукой по лбу и, не находя слов, уставилась на него.
– Вы обвиняетесь в колдовстве аббатом монастыря Святого Леонарда. Повторите ваши обвинения, брат Фулко.
Гервиг опустился в кресло. Я все еще в нерешительности стояла у стола. Колдовство?
– Она… она и этот человек, которого она называла своим оруженосцем и конюхом, этот чужак, происхождение коего никому не известно, вместе подожгли церковь, чтобы через огонь легче попасть в преисподнюю. Как вы сами видели, церковь сгорела дотла со всем, что было внутри, со всеми святынями во славу Господню…
– Ее видели вместе с живым чертом! – взволнованно выкрикнул монах. – Вначале он поцеловал ее, а затем потянул за собой в горящую церковь, и ее рука была в его руке. Брат Адам может это засвидетельствовать!
– То была ночь кометы, – прошептал другой. – Небесная посланница сеяла несчастье…
– Она опустилась на него и горящем ярким пламенем рукой открыла портал…
– Он плел козни с чертом, ваше преподобие, а она пошла с ним!
Гервиг погладил подбородок.
– Комету весьма отчетливо видели на небе и в Кельне, и звездочеты напуганы предстоящими неприятностями. Вернемся из поездки, а нам скажут, что кайзер лежит в лихорадке…
– Она стояла над нашей церковью, господин! – включился в разговор взволнованный монах-библиотекарь. – Она отыскала наше аббатство, чтобы обрушить на нас беду! Она проклята!
Некоторые из его собратьев вновь упали на колени, будто это могло им сейчас помочь.
– И она наслала огонь, в который и вбежали мужчина и эта женщина. Это произошло незадолго до того, как прозвонили ко всенощной, некоторые братья уже пробудились и ясно видели это.
– Но вы утверждаете, что эта женщина подожгла церковь.
– Нет, то была комета!
– Это была она! Она…
– Я не поджигала церковь! – закричала я. – Немыслимо, в чем меня упрекают! В ту ночь была непогода и…
– И кто же поспособствовал пожару? – с издевкой спросил аббат. – Ваш друг-сатана! Ведь всем известно, что огонь – орудие сатаны! По его приказанию поспешили появиться огненный дракон и Вотан с его языческими силами, чтобы разрушить святую Господню церковь, сооружение христиан! Тогда собрались лишь темные силы…
– Разразилась гроза, и молния ударила в церковь, – упорствовала я и в волнении мяла платок. Языческие силы… Я потеряла уверенность. Что я знала о язычнике и его власти над силами тьмы? Он провел меня сквозь огонь, чтобы получить помощь у Нафтали.
Меня меж тем начали грызть, изнурять сомнения – он просто-напросто использовал меня, мою помощь, мои знания о существующем ходе – а что, если он и правда устроил поджог?
Гервиг прервал спор:
– Разразилась гроза, и молния, направляемая кем-то, попала в церковь…
– Ее направил он своими проклятыми разрисованными руками! Комета беды стояла над церковью, обозначила для него цель, и тогда он направил туда удар молнии…
– А что произошло потом?
– Они вместе ринулись в огонь, половина насельников монастыря были тому свидетелями, как они, взявшись за руки, вошли в пламя…
– Я видел сатанинский поцелуй, очень ясно, – прошипел один из монахов.
– Демон сладострастия в образе мужчины, они делали это перед порталом, стоя, как козы, и она кричала от радости…
– Дорогие братья, не отвлекайтесь, – предостерег Гервиг, избегая смотреть в мое покрасневшее от стыда лицо. У меня было ощущение, что он понимает меня.
– Так что же вы видели на самом деле?
– А потом они применили свое искусство. Убили мою собаку, которая должна была охранять язычника. Огонь поглотил ее, оставив лишь сожженную плоть! Потом она через пламя полетела в замок…
– Полетела, – донесся до меня шепот. – Дочь графа умеет летать!
Какая-то служанка вскрикнула и, прячась, залезла под стол.
– На крыльях, которые от колдовства выросли у нее за спиной!
– Брат, попрошу вас не фантазировать! – Гервиг встал. – Возьмите себя в руки и не говорите нам о колдуньях. Здесь нет никаких колдуний!
– Мы нашли ее волшебную палочку на полу рядом с трупом собаки. Какие нужны еще доказательства? – Фулко медленно поднялся. – И она взяла с собой этого сына сатаны. – Его черные глаза победоносно засверкали при взгляде на меня. – Иначе как вы объясните, что в ту ночь вы все еще находились в монастыре, ели в моем присутствии и несколькими днями позже появились в замке, будто ничего и не произошло? Ни одна человеческая душа не видела вас идущей ни через монастырские ворота, ни через ворота замка, возле которых шли бои! – Он схватил свой крест и держал передо мной. – Вы колдунья, с той самой ночи на вашем лице сияет знак сатаны, каждый из присутствующих здесь может увидеть это! Вы колдунья, вы пробежали через горящую церковь, вместо того чтобы встать на колени и просить Бога о милосердии и снисхождении, вы…
Если бы он продолжал говорить, то слова его утонули бы во всеобщем гаме и шуме. Огонь, знак сатаны! Доказательства были более чем убедительны!
– Что вы скажете на это? – Гервиг кивнул мне. Украдкой он наклонился вперед, чтобы рассмотреть мое лицо и мнимый знак сатаны.
Ничего не понимая, я слушала речь Фулко. Его обвинение звучало более чем нелепо и ложно – он утверждал, что я виновна в поджоге церкви! Гнев овладел мною. Со сжатыми кулаками я направилась к этому облаченному в черные одежды человеку.
– Я не поджигала церковь, – прошипела я. – Над вашим монастырем стояла комета, а потом ударила молния. Это верно, благочестивый отец. Только не сатана ворвался в церковь, а мой слуга и я, и лишь затем, чтобы спасти свою жизнь!
Представитель двора архиепископа подался вперед.
– Спасти? Господи, прости вам ваши слова, брошенные во гневе, – от чего вы думаете спастись, юная дама? – прервал меня Гервиг, наморщив лоб.
Я с удивлением взглянула в его светлые глаза. И мне почудилось, будто в них было написано предупреждение – держи язык за зубами, девочка!
Фулко буквально впился в меня жадным взором.
– Кто подбил вас на то, чтобы пойти в огонь? – продолжил Гервиг.
– Мой спутник был тяжело ранен и нуждался в медицинской помощи. Мы должны были добраться до лекаря, – просто сказала я.
Молчание.
– Что за спутник?
Гервиг, казалось, потерял нить допроса. Фулко взметнул над столом кулак и подскочил в своем кресле.
– Господи, язычник, варвар, ведь он был в моем монастыре, он…
– Вы приняли язычника? – Архидьякон не поверил своим ушам. – Язычника? В монастыре Господнем? Когда?
– Она просила меня на коленях! Она просила меня приютить их! Мог ли я предположить, что они замыслили поджог? Она, она привела его в монастырь – эта женщина перехитрила меня!
– Ваш слуга и был тем самым варваром? – Гервиг залился красной краской и схватился за шею. – Варвар был вашим слугой? Да, но разве вы не знали, что…
– Ваше преподобие, этот человек проявил свою верность как истинный христианин, оповестив нас заранее о готовящейся осаде, – осмелилась я прервать его. Сама не знаю, откуда у меня появилось мужество. – Но ему нанесли такие раны, что понадобился лекарь. – Краем глаза я видела, как отец уперся взглядом в пол. Я почти ощущала его жгучее желание, чтобы это дознание наконец-то закончилось. – Замок находился под постоянным обстрелом, куда же нам было идти, как не в монастырь! Я просила всего лишь об убежище, и оно мне было предоставлено, – попыталась я оправдаться.
– Но она… – начал озлобленно аббат.
Гервиг жестом попросил его замолчать и сказал:
– Сейчас нам хотелось бы, чтобы девушка подробно рассказала обо всем. Начинайте, дитя мое.
Архидьякон откинулся на спинку кресла. Я глотнула ртом воздух. Мне было ясно, что следует на коленях благодарить Бога за благосклонность и расположение ко мне духовного чина. Запинаясь, я стала объяснять, как мы добрались до монастыря, рассказала о грозе, о ране Эрика…
– Боли у него становились все невыносимее, и мы решили ночью пробраться в замок, чтобы попросить мастера Нафтали оказать медицинскую помощь. Он очень хороший лекарь…
– Не хочешь ли сказать, недостойная, что брат Ансельм – лекарь неважный? – зло прошипел Фулко.
– Моего слугу надо было лечить так, как лечат в арабских странах, – защищаясь, возразила я. – Брат аптекарь отказывался резать там, где это было необходимо…
– Что вы в этом понимаете?
– Я знаю, как исцеляет мастер Нафтали!
– Вот видите – она лучше обратится к еврею, убийце Христа. Не уважающему человеческое тело!
– Прошу вас мы правильно поняли? Речь идет о… о рабе? И вы подняли столько шума из-за какого-то раба? – Не веря своим ушам, Гервиг покачал головой.
– Он был мне очень предан, – ответила я, пожав плечами. – Мой отец подарил его мне.
Лицо отца было все еще бледным, но он кивнул, подтверждая сказанное. Все с интересом наблюдали за происходящим.
– Ну… – Архидьякон двигал по столу свой бокал. – Может, в дальнейшем, прежде чем делать такие подарки, вы будете осмотрительней, граф. Псалтирь или небольшой требник помогли бы вашей дочери не идти против Бога. А теперь расскажите, фройляйн, что же было дальше?
– Я… я вспомнила об одном ходе, ведущем из монастыря в замок…
– Колдовство. – Металлический голос Фулко буквально заморозил воздух, который я хотела вдохнуть. – Этого вам должно быть достаточно, ваше преподобие. Она никогда не видела этого хода, он потайной, о его существовании знаем лишь мы – свободный граф и я.
– Моя дочь и в самом деле знает о нем, – несдержанно прервал его отец. – Несколько лет тому назад я сам показал ход ей, меня удивляет лишь то, что она до сих пор помнила о нем.
– Что за ход? – с интересом спросил Гервиг и наклонился вперед.
– Он ведет к нашим темницам, и… вход расположен в церкви. Рядом с алтарем.
Я взглянула ему в лицо.
– И по этому ходу вы добрались до замка?
Я кивнула.
Сидевшие за столом стали что-то тихо нашептывать друг другу. Потом трое из семи присягнувших во главе с моим отцом были готовы свидетельствовать о подлинности моего утверждения.
– Кто может подтвердить ваши показания?
– Нас нашел Герман, за решеткой. И лекарь, и Тассиа…
Гервиг приказал вызвать их всех.
– А кто-нибудь еще? В монастыре? Кто вас видел?
Я покачала головой. Нет, я ничего не скажу про яд, это не имеет никакого смысла.
– Есть ли что-нибудь, что вы упустили из виду? Фройляйн, ведь вам предъявлено обвинение в колдовстве, подумайте об этом.
Голос Гервига звучал проникновенно. Задумавшись, я скользила взглядом по пышно разодетым членам суда. Даже путешествуя, господа надевали одежду из роскошных, дорогостоящих тканей с тончайшим шитьем золотыми нитями.
– Алтарное покрывало! – почти выкрикнула я.
Боже правый…
– Алтарное покрывало?
– Мой слуга, чтобы защитить от огня, обмотал меня сырым покрывалом сразу же после того, как мы нашли ход. Церковь уже горела ярким пламенем…
– Что это было за покрывало?
– Оно лежало на… – О небо, как же я была глупа! – Оно лежало на алтаре, под псалтирью…
– И он взял его?
Опустив голову, я кивнула. Я знала, что за этим должно последовать. Гервиг медленно поднялся со своего кресла. Глаза его сузились.
– Варвар взял святой капрал? И намочил его? В пылающей церкви? И чем же он мог намочить его в горящем помещении? Чем? Скажите мне!
– Он окунул его в чашу со святой водой, ваше преподобие, – прошептала я.
– Обломки которой мы нашли, – продолжил аббат. – Он разрушил даже алтарь!
Реликвии!
– Это неправда, он вынес ящик с реликвиями, чтобы тот не сгорел! – едва сдерживаясь от рыданий, выкрикнула я. – Мы не совершили ничего плохого.
Гервиг точно онемел. Никто из присягнувших не осмеливался сказать хоть что-нибудь. Безмолвствовали и остальные. Никто не знал, как обернется это дело, и все напряженно, затаив дыхание, ждали, что решит судья из Кельна. Не дыша, ждала и я слова от Гервига, совершенно неважно, будет ли оно спасительным или обвинительным – всего лишь слова!
– И вы не помешали язычнику своими пальцами осквернить церковь Всевышнего? Вы бездеятельно лишь созерцали? – медленно спросил Гервиг.
Я прикрыла рот рукой и с ужасом смотрела на него.
– Но… но ведь он спас мне жизнь, иначе я бы сгорела! Везде был огонь, и уже все вокруг полыхало…
По моему лицу катились слезы. Потрясенная, я переводила взгляд с одного лица на другое и не понимала, что творилось в этом мире. Хотя все было очень просто: чего стоила моя жизнь в сравнении с осквернением церкви? Наоборот, смерть от огня стала бы справедливой карой за мое женское неповиновение, приговором Всевышнего…
В это самое время в зал вошли те, кто побывал в темнице. Все они выглядели ужасно грязными, у некоторых из них в волосах были черви, а их обмазанные глиной ноги оставляли на полу следы. Господин Герхард, пришедший вместе с ними, держал что-то в руке.
– Это мы нашли на полу хода, ваше преподобие.
С отвращением Гервиг рассматривал издающее дурной запах грязное нечто на своем столе. Я же, наоборот, сразу узнала эту вещь – то было мое алтарное покрывало!
– Смотрите же, вышивка, ее еще можно заметить, вот здесь. – Взволнованно я теребила покрытую плесенью ткань и показывала, как будто в насмешку, блестящие золотые нити. Мой духовный отец встал и положил руку на руку гостя из Кельна.
– Если это святое покрывало было пропитано святой водой, то она находилась под заступничеством Всевышнего, – подумав, проговорил он.
– Какая польза была от святой воды, оскверненной варваром? – проговорил помощник архидьякона. – То была уже просто вода, которую вы пьете.
– А если раб вовсе не дотрагивался до нее? Если он взял покрывало за концы и только окунул его? Вы же знаете, что язычники боятся святой воды!
При этом некоторые из судей одобрительно зашумели.
Гервиг, держа перед носом спрыснутый благовонием платочек, обратился к обвинителю:
– Это ваше покрывало?
Фулко угрожающе кивнул.
– Сожгите его, быстро. Запах варвара невыносим. Используйте как можно больше святой воды и читайте над пламенем псалмы, – кивнул из-под своего платочка Гервиг. – Где реликвия?
– В темнице, – тихо произнесла я.
– Дай-то Бог, чтобы она выглядела лучше, чем это покрывало, может быть, что-то еще можно будет спасти… Пусть кто-нибудь принесет мне этот ящик, я хочу на него взглянуть. И позовите лекаря.
Слуга по знаку архидьякона придвинул мне стул. Мне даже предложили стакан воды – освежиться. Я медленно выпила воду и постаралась вытеснить из своей памяти образ человека, судьба которого привела меня сюда. Какая ирония – по его милости я сидела здесь и боролась с огненным драконом и злостью представителя Бога на земле.
Дверь отворилась, вошли лекарь и оба его помощника. Герман нес перед собой золотой ящик с реликвией. Взглянув на чернокожего, многие из присутствующих поспешно осенили себя крестом. И если еврею они почти уже доверяли, то появление чернокожего свело все на нет. Куда уж больше доказательств того, что те двое в сговоре с сатаной. Архидьякон призвал всех прекратить шум.
– Поставьте ящик вот сюда, на стол.
Со стороны, где находился Фулко, послышались возгласы удивления. Его чудотворный камень был цел и невредим! Мастер Нафтали объяснил, как они нашли нас за решеткой. И потом не преминул повторить свой жуткий рассказ о смерти варвара. Молча и, по мнению некоторых присутствующих, слишком уж терпеливо Гервиг слушал еврея. Взгляд его все время обращался ко мне, скользил по моему лицу, по моей исхудавшей фигуре. Чего мне от него ждать?
– Суд удаляется для совещания, – сказал Гервиг и снова бросил взгляд в мою сторону.
– Это должно стать для вас уроком, уважаемая фройляйн. Ваша бедная мать перевернулась бы в гробу, если бы узнала о ваших похождениях… – Господин Штефан, камердинер моего отца, слегка толкнул меня.
Не произнеся ни слова, я повернулась к нему спиной и начала рассматривать триптих в нише стены. Камердинер не любил меня, так как однажды я застала его за кражей мыла и лилиевого масла. Его забота о святости моей души была в высшей степени противоестественной, я вовсе не считалась с его мнением. Может, Всевышний не оставит меня своей милостью? Я встала на колени перед образом и продолжала спорить сама с собой, вместо того чтобы в молитве искать освобождения.
Члены высочайшего суда уже были готовы к вынесению приговора. Дьякон монотонно читал молитвы на латинском языке и раскачивал кадилом. Он осенил суд и всех присутствующих крестным знамением и отошел в сторону. Дым ладана проплыл мимо меня. От его запаха мне стало нехорошо. Гервиг встал со своего места:
– In nomine Patris et Filii et Spiritus sancti, amen. Суд его Высокопреосвященства, архиепископа Кельнского, оглашает свой приговор. Элеонора Зассенбергская, слушайте то, что мы обязаны сказать вам. Обвинение в колдовстве не подтвердилось. Доказательства вашей невиновности убедили нас.
Я закрыла глаза.
– Обвинение в злоупотреблении правом убежища мы все же должны выдвинуть против вас. Доказано, что вы, прекрасно зная о запрете, привели в монастырь Всевышнего варвара-язычника. Далее, вы допустили, чтобы он своим присутствием осквернил такие предметы литургии, как покрывало главного алтаря, сам алтарь, чашу со святой водой и саму святую воду. И сверх того, своими грязными руками он касался чудотворных реликвий монастыря. Мы должны будем забрать их с собой в Кельн: лишь его высокопреосвященство архиепископ может решить, что делать с ними и следует ли их еще спасать. Вы могли бы воспрепятствовать всему, но не сделали этого. За это мы налагаем на вас епитимью. Вы должны будете соблюдать пост в течение четырех лет и каяться в своих грехах.
Четыре года! Мне удалось сохранить самообладание, когда за моей спиной возбужденно зашушукались: слишком много… слишком мало… она должна понести наказание…
– И вам следует очень серьезно отнестись к этому наказанию, юная дама. Вы совершили прегрешение не только перед святой матерью-церковью, но также и пред вашим отцом. На вас груз почти всех существующих грехов! Гордыня и высокомерие сбили вас со стези добродетели, вместо этого вы целыми днями шлялись по лесам с рабом-язычником, дай мне высказаться, женщина, и научись молчать! Дай Бог, что бы ваше поведение было продиктовано лишь слабостями характера, а не озорством. Используйте епитимью, чтобы вспомнить о добродетели вашей дорогой матери, и упражняйтесь ежедневно в скромности и сдержанности, как подобает девушке благородных кровей. – Лицо Гервига стало добрее. – Ваш отец рассказал мне, что этим летом у вас помолвка, поэтому мы хотим наложить на вас лишь сорок дней строгой епитимьи. Отец Арнольд окажет вам помощь. А теперь ревностно исполняйте епитимью и работайте над собой, дорогое дитя, да сойдет тогда на вас сочувствие Господне!
Гервиг опустился на свое место.
Все это время я сидела не шелохнувшись. Нравоучение архидьякона звенело в моих ушах. Гордая и высокомерная. Воздержание. Скромность. Совершенствование. Я тяжело вздохнула.
