Текст книги "В оковах страсти"
Автор книги: Дагмар Тродлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)
Фыркнув, я отвернулась. Ну что мог знать варвар о смерти Христа и его воскресении? Какое-то время мы молча глодали свой хлеб.
– Мне отрезать ваши сожженные волосы? – неожиданно спросил он.
– Прямо здесь, в лесу?
– А почему бы и нет? Я смогу сделать это с помощью вашего кинжала, который достаточно остр.
Играючи его пальцы коснулись лезвия. Металл заблестел в отсвете пламени, а на конце клинка я заметила темное пятно крови. Человеческой крови. Сегодня мы лишили жизни двух человек. И руки мои в их крови…
– Нет!
– Почему нет? – Он с удивлением смотрел на меня. Проследив за моим полным ужаса взглядом, заметил запачканный кровью клинок и начал вытирать его о свои штаны. Он тер до тех пор, пока клинок не стал чистым, а пятно бесследно не исчезло. – Так лучше?
Я кусала большой палец руки. Нет. Я этого не хотела. Не хотела, чтобы волосы обрезал он, да еще этим ножом.
– Сейчас Страстная неделя, Эрик. Этого не следует делать.
– Но…
– На Страстной неделе запрещается стричь волосы. Это принесет несчастье!
– Тогда вы не избавитесь от запаха гари, Элеонора, – обернулся он ко мне и потрогал руками космы. – Да и отрезать-то придется совсем немного…
– Оставь меня в покое! – воскликнула я и, пытаясь оказать сопротивление, едва не потеряла равновесие. – Это принесет несчастье, – стояла я на своем, крепко держась за волосы. – Поди прочь с этим ножом…
– У нас это не приносит беды, когда оставляют одну прядь. Заплетают косу, и тогда она вновь отрастает очень быстро. Вот увидите.
Не спрашивал меня более, одну прядь он начал заплетать в косу. Я больше не сопротивлялась, полностью доверившись ему. Его лицо было чрезвычайно серьезным. Внезапно исчезла моя уверенность в том, что он насмехался надо мной. С другой стороны, все, что он говорил, звучало довольно убедительно и понятно. Коса была заплетена очень быстро. Он аккуратно откромсал ее и поднес прямо мне к глазам.
– Не заболею ли я, если волосы будут слишком коротки? – Осторожно осведомилась я. – Ведь всем известно, что именно в них кроется сила человека.
Немного подумав, Эрик ответил:
– Всегда носите вашу косу с собой, и тогда уж точно ничего не случится.
При этом он улыбнулся мне столь обезоруживающе, что мне не оставалось ничего другого, как кивнуть.
– Ну хорошо, – вздохнула я и села прямо. – Режь дальше.
Эрик моментально оказался за моей спиной, стянул с моих плеч покрывало и принялся отрезать моим длинным кинжалом сожженные пряди. За своей спиной я чувствовала его сосредоточенное дыхание, он чуть-чуть дергал меня за волосы, иногда я чувствовала на своем затылке прикосновение его пальцев… Когда работа была закончена, Эрик, довольный, принялся рассматривать то, что получилось. На его лице возникла мальчишеская задорная ухмылка.
– Гм. А я и не подозревал, что могу быть цирюльником. Ваш отец вас не узнает… А ваши шрамы, клянусь честью, даже делают вас похожей на бывалого вояку.
Проглотив это, я отвернулась. Не хотел ли он лишний раз напомнить мне, как я выгляжу? Шрамы. И один из них пересекает все лицо – за что мне такое? А когда появится новая хозяйка замка с шелковистыми волосами и прекрасными глазами, на меня больше никто даже и не взглянет. Ветер подул мне в затылок, и я поняла, как коротко остриг мне волосы Эрик! И еще раз намекнул на то, что сказал сын травницы и что думали все: ты отвратительна.
Подавленная и расстроенная, я закрыла свое ноющее от боли лицо руками, ощутив покрытый коркой засохшей крови рубец и проклиная все, что произошло. Струпья царапали ладони рук, как старый строительный раствор, и болезненно стягивали кожу лица, когда я до нее дотрагивалась.
Он нежно отвел мои руки от лица.
– Ему нужно благодарить Бога за то, что у него такая дочь, – тихо произнес Эрик.
В отблеске огня его глаза на мгновение показались мне бархатными и мягкими… Потом он собрал отрезанные локоны и бросил их в костер.
– Нет, – пробормотала я сдавленным голосом, – нет.
Он поднял брови.
– Как это нет? Не хотите ли вы отдать свою жизнь в жертву Белому Христу?
– Я… нет.
В смущении я отошла от него и свернулась калачиком на холодной лесной земле, как кошка. Что ему было известно? Что он знал о том, как важно было закопать остриженные волосы, вернув их силу земле, а не бросать их в огонь, превратив в дым. А те пряди, которые, не разглядев, он оставил на траве, подберут птицы и совьют из них гнезда. Я вздохнула. Да и откуда ему знать, что приносит болезнь и смерть?.. Резко запахло жженым волосом, я слышала треск пламени, которое он ворошил. Во мне поднималось отвращение к этому запаху, который преследовал меня. Я еще больше сжалась, уткнувшись носом в колени.
Не говоря ни слова, Эрик накрыл меня покрывалом, аккуратно расправив его. Меня охватил легкий озноб. Что же это за человек, руки которого могли быть нежными, как бабочки, и который теми же руками мог убивать, который носил рубахи, снятые с трупов, и терпел на своем теле их кровь – человек, который так кричал на меня, что я теряла зрение и слух, и вскоре после этого читал страдающим от тоски по родине голосом стихи..
Забудь это, Элеонора, забудь это.
От покрывала пахло лошадиным потом. Я натянула его до самого носа, и отвратительный запах гари исчез. В животе моем все еще урчало. Возможно, в монастыре найдется для меня еда? Что-нибудь горячее, суп, каша, все равно, лишь бы это было теплым. Я подумала о просторной монастырской кухне, в которой хозяйничал брат Фридхельм, и его разливательной ложке – намного большей по размеру, чем моя, и о его огромной сечке для мяса, которую он самоотверженно натирал до блеска, когда ему нечем было заняться. Брат Фридхельм был мечтателем, и такой же была пища, которую он готовил. Аббат говорил всегда…
Аббат… Я зажмурила глаза – Господи Боже, ведь Эрик даже ничего не знал о заговоре моего отца! Должна ли я рассказать ему об этом? Речь, в конце концов, шла о его жизни. Но я тут же подумала о том, в какую ярость мог впасть Эрик, а также о том, что в голову ему может прийти мысль на мне осуществить свою месть за все, что сделал с ним мой отец. Об этом я не переставала думать никогда.
Нет, я не скажу ему об этом. Аббата Фулко и Эрика разделяла мрачная тайна, о значении которой я даже и не подозревала. Я не могла сказать ему, что намеревалась попросить помощи в монастыре. Он ни за что не вошел бы со мной. Тем более если бы дверь нам открыл сам аббат… Но я все же уповала на христианскую любовь к ближнему и ждала от аббата милосердия и сострадания. И если бы брат Анзельн, сведущий в медицине, оказал ему верную врачебную помощь. Всевышний подсказал бы нам, что делать дальше. Если только Он не забыл про нас…
На лес опустилась ночь. Наш костер почти догорал, слабо освещая поляну, пугая жуткими, зловещими видениями, которые, как казалось мне, я видела в отблесках догорающего огня. Я медленно перевернулась на спину. В просветах между макушками деревьев виднелись редкие звезды. В их слабом мерцании этой ночью наблюдалось нечто утешительное, что помогло мне в темноте преодолеть страх. Как бы я хотела знать об этих звездах немного больше! Интересно, если бы я появилась на свет мужчиной, вероятно, совсем по-иному проходила бы моя жизнь: меня бы обучали важным вещам, и в конце концов я сама решала бы, каким путем в жизни мне идти. Но я была всего лишь женщиной, существование которой ограничено прялкой и ткацким станком; женщиной, которой пытались внушить, что думать вредно и что ее жизненное предназначение – рождение наследников… Я, недовольная, захватила рукой пучок травы и с силой выдернула его из земли.
Эрик тоже лежал на спине, уставившись в небо. Я осторожно повернула голову. Два черных озера, полные печали, заполняли его лицо, слезы переполняли их поверхность, не вытекая. Думая, что я сплю, он дал волю своим чувствам, чего я до сих пор ни разу не видела. Тоска по Родине и близким наполняла эту ночь, парила над местом нашего ночлега, и вкус ее был так горек…
Его тоска по родине, навеянная образами историй, рассказанных мне, – тоска по стране на далеком Севере, где мужчины грубы и свирепы, а женщины прекрасны, и где поклоняются таинственным богам. Игг… Иггдрасиль. Мимир. Эрикр инн Гамлессон. Я медленно произносила незнакомые имена и поймала себя на том, что мой интерес к этой стране все возрастал. Может, когда-нибудь он расскажет мне о ней побольше, если я его об этом попрошу. Или о своем отравленном брате. И речь уже вовсе не шла о том, чтобы добыть интересующую моего отца информацию, это я знала точно. Я хотела о нем узнать хотя бы ради иллюзии того, что ничего не произошло: ни пленения, ни пыток, ни недостойной клятвы, хотела услышать его собственную историю жизни до всех этих печальных событий. Хотя я понимала, что прежняя жизнь уже была не его жизнью, теперь она давила на душу тяжестью воспоминаний.
Мой взгляд скользнул по его телу, вниз, туда, где рубаха скрывала рану от копья. Он прижал к ней свою руку будто пытаясь раздавить боль. Каким сильным ни казался он мне до сих пор – перед этим ударом судьбы должен был капитулировать даже он, и впервые я засомневалась в том, что действительно смогу помочь ему… Боже милостивый, со вчерашнего дня мир перевернулся, и я вместе с ним! Он, юноша благородной крови из королевского дома, – жертва низкого заговора, который замыслил мой собственный отец, одержимый властью и жаждой мести… Все это вихрем мучительно пронеслось у меня в голове.
– Что это там у Одина? – Он приподнялся на локтях, внимательно всматриваясь в небо. Но этого не может быть…
Эрик схватил меня за руку. Значит, я и на самом деле лежала с ним рядом и не спала.
– Посмотрите-ка там, вверху!
Я взглянула туда, куда был направлен его указательный палец. На небе возникло золотистое неясных очертаний световое пятно. Почти одновременно мы поднялись на ноги, будто хотели стать ближе к этому явлению. Пятно было размытым и не имело границ, оно металось в темноте из стороны в сторону, будто не зная, в какую сторону повернуть.
– Элеонора, это комета! – прошептал Эрик. – Мастер Нафтали описал ее мне – это должно быть кометой! Вы в своей жизни видели что-нибудь подобное? Взгляните, длинный хвост тянется за ней…
Я тоже увидела ее, овеянную легендами королеву звезд. Словно золотые клубы дыма, полыхала она на небе, и казалось, что тысяча тончайших, нежнейших рук из блестящего тумана с жадностью пытались схватиться за небосвод, чтобы набрать маленьких звезд и взять с собой.
– Только полюбуйтесь, как она светит!
Эрик в возбуждении положил мне на плечо руку, прижавшись к моей спине. Я бросила на его руку косой взгляд, это было уж слишком, но она была такой теплой и надежной, как и сам он, стоявший сзади и благоговейно наблюдавший за чудом природы. Комета неподвижно стояла на небосводе, и даже лес внезапно погрузился в глубокое безмолвие. Звезда Вифлеема, та, что появилась тысячу лет назад, чтобы принести людям радость обращения… меня охватила священная дрожь. Звезда рождения Христа вернулась и явилась нам! Господь не забыл нас – дал нам знак, что он с нами, что видел нас и обязательно приведет нас домой… Со сложенными для молитвы руками я опустилась на колени, мои губы сами шептали «Отче наш», а мои широко распахнутые глаза следили за посланницей Божьей. Знак Всевышнего…
– О какой беде может она сообщать? – задумчиво проговорил за моей спиной Эрик.
Беда? А не знак ли Божий, что все будет хорошо? Несчастье? Я быстро поднялась с колен.
– Что ты подразумеваешь под бедой? – нервничая, спросила я, ловя его взгляд. – Какая беда?
– Этого я тоже не знаю. Но для мудрецов появление кометы – предвестник плохих времен, знамение Божье, предупреждение для людей. Так говорил мне еврей. Кометы приносят вести о плохих событиях, войнах, голоде, эпидемии… – объяснял он, не сводя с кометы глаз.
Я затаила дыхание. Мастер Нафтали говорил об этом! В его видениях было много разрушений и смерти, я это очень ясно помнила. И еще на память мне пришли нравоучения и наставления патера Арнольда, которые должны были предостеречь его паству от Судного дня. Когда добропорядочные люди останутся по правую сторону, а недобропорядочные – по левую, откуда и попадут в ад, где их уже поджидают ужасные кровожадные бестии, готовые тут же наброситься на них, – от отвращения я прижала ко рту руку. Теперь я наконец осознала смысл слов и последствия всех наших поступков! Плохие – по левую сторону… Сколько мне еще осталось? О Дева Мария, смилуйся и спаси меня! Я должна отнести к подножию ее статуи в часовне все свои украшения и сбережения…
Эрик что-то тихо бормотал себе под нос. Взор его безотрывно был устремлен в небо, на котором черные тучи уже давно скрыли комету. Я немного отошла от него. Ведь он был язычником; на Судном дне он еще раньше, чем я, почувствует направляющую руку Господа. Он угодит прямо в огненное жерло ада, как нам описал это патер Арнольд. С какой легкостью забывают об этом! Я вновь опустилась на колени, чтобы продолжить свою молитву с того самого места, на котором меня прервали. Мои старания и усилия должен увидеть Бог. Неимоверное раскаяние и страх перед его карой за содеянное мной переполняло меня.
– Вам следует лечь и заснуть, Элеонора. У вас слипаются глаза. – Рука Эрика коснулась моей головы. – Будьте благоразумны. Надо немного поспать. Ведь завтра нам придется отправиться в путь. Идите.
Спать? Сейчас? Я ловко увернулась от его руки и отклонила голову в сторону. Нет, я буду читать молитву, пока меня не оставят силы. Буду просить у Бога милости и за него, пропащего, чтобы Всевышний пощадил его…
Он отошел от меня, но через некоторое время вернулся.
– Комета исчезла, Элеонора.
– Но когда случится беда – Страшный суд… Тебе же об этом ничего неизвестно, неверующий! – Вырвалось у меня.
На глаза мои вновь навернулись слезы, я почувствовала страх от того, что не успею покаяться.
– Я достаточно знаю об этом, – проникновенно произнес он.
– Ты ничего не знаешь о каре Божьей… – пробормотала я и прижала руку к колотящемуся сердцу. – А вдруг это произойдет сегодня ночью?
– Вы все равно ничего не сможете изменить. Но тогда в любом случае вы хотя бы дадите себе возможность хорошо отдохнуть.
Глаза его были дружелюбны и полны понимания. Может быть, у него вообще отсутствовало чувство страха… И такой жуткий страх перед Страшным судом присущ только нам, христианам… Почему он настолько уверен? Его рука, рука язычника, запятнанная кровью убийства, была протянута мне навстречу. Чуть помедлив, я взяла ее и последовала за Эриком к нашему костру, где он расстелил на земле покрывала для ночлега. Я очень устала. Он набросил на меня накидку из моей котомки и как, бывало, это делала моя мама, подоткнул ее со всех сторон, чтобы не поддувало.
– Спите, Элеонора, и забудьте о комете. Завтра вы вернетесь домой, и все будет хорошо.
Он накинул на плечи покрывало и медленно, неуклюже сел под дерево. Я слышала его сдержанные стоны. Корни деревьев впивались в тело, и я повернулась на другой бок. Эрик вытер со лба пот и заостренной палочкой принялся ворошить костер. Я, не отрываясь, смотрела на огонь. Языки пламени плясали, словно причудливые фигуры, как гномы из далекой северной страны…
– Эрик?
– Спите, графиня.
– Эрик, что случилось с тем, кто был объявлен вне закона, опальным человеком?
– Гизли умер, графиня. Сама не желая того, Аудра, его супруга, выдала преследователям место в скалах, где прятался Гизли. Ее длинная юбка волочилась по земле и оставила след до самого убежища. Рассказывают, что, прежде чем умереть на глазах Аудры, он храбро сражался с мстителями и многие полегли тогда, прежде чем погиб сам Гизли. Так заканчивается сага о Гизли Сурссоне.
Я плотнее закутала плечи накидкой. Лес гудел своими ночными тревогами. Мне уже и не верилось, что совсем недавно мы видели комету. Куда она исчезла? И вернется ли? Небо над нашими головами становилось все темнее. Нет, мне не хотелось смотреть в небеса… Вместо этого я попыталась прочитать еще одну молитву, но вспомнила лишь отрывки из Аvе Магiа вперемешку со сценками из историй, которые рассказывал мне Эрик. Огонь потрескивал, как у домашнего очага, и совсем рядом чувствовалось присутствие Эрика. Мне стало немного спокойнее. Нет, сегодняшней ночью Страшного суда не будет… и уже рано утром мы достигнем края леса, а вскоре будем дома. Какой-то зверь нарушил своим криком тишину ночи, летучие мыши трещали крыльями над поляной. Глаза мои сомкнулись. Упасть бы в мягкие подушки и проспать половину вечности…
– Знаете, Элеонора, – услышала я голос Эрика. – Ваш отец и понятия не имеет, что он натворил, заставив меня встать на колени. За такое унижение для меня единственной местью была только смерть… и вот рядом со мной в лесу лежит его дочь, и я рад тому, что она жива. Я никогда не думал, что эта клятва так далеко заведет меня…
Я лежала, не смея шелохнуться. Вдруг он тихо добавил:
– Kærra, [20]20
Любимая. (др. сканд.).
[Закрыть]по-другому я бы никогда не поступил. По своей воле.
Я лежала, боясь пошевелиться, а в горле у меня стоял комок. Уж не хотел ли он посмеяться надо мной? Он ведь и не догадывался о том, что вина моего отца отравила мою жизнь. Пальцы мои сжались в кулаки. И тут я почувствовала прикосновение его руки к моим коротким волосам.
– Спи, воительница. И да хранит тебя твой Бог…
Глава 8.
Горе тем, которые зло называют добро и добро – злом, тьму почитают светом и свет – тьмою, горькое почитают сладким и сладкое – горьким!
(Исаия 5,20)
Утром я пробудилась от птичьего гомона. Два скворца яростно наскакивали друг на друга, а вся стая внимательно наблюдала за поединком от хижины угольщика. Небо над нами нависло серой массой; вот-вот должен был пойти дождь. Проведя эту т неуютную ночь под открытым небом, я страшно замерзла и, натянув до самого носа грубое одеяло, попыталась вздремнуть еще немного.
Эрик все еще сидел, прислонясь к дереву и упершись подбородком в грудь. Разбуженный моим шорохом, он поднял голову. На лице его были тени, которых вчера не было, они выглядели так, будто кто-то посыпал лицо пеплом. Вокруг глаз образовались красные круги, а сами они лихорадочно блестели.
– Сегодня ночью вам приснился страшный сон, – пробормотал он.
Я наморщила лоб. Это замечание впервые напомнило мне, что я уже вторую ночь провела в лесу с едва знакомым мужчиной. Но разве теперь это имело какое-нибудь значение? Здесь, в куще деревьев, попытались выжить два человека, презрев происхождение и приличия. И совсем скоро им это удастся. Конечно, сплетен и разговоров в замке будет много, они определенно подумают, что раб похитил меня, чтобы отомстить графу, – жалкие, грязные разговоры. Никто никогда не поверит мне. Нет, сейчас, пока нас оберегает лес, я не хочу думать о доме.
– Вы так громко кричали, что мне едва удалось успокоить вас.
Глаза его снова закрылись. Я стала грызть большой палец. Он успокоил меня каким-то необычным образом, раз я даже не могу ничего вспомнить.
– Комета напугала вас, правда? – Рукавом рубахи он стер со лба капли пота. – Может быть, именно она стала причиной ваших страшных снов.
Я с удивлением вынула палец изо рта, почувствовав на себе его взгляд.
– Не бойтесь, графиня. Уже сегодня вечером вы будете в безопасности.
Я не смогла выдержать этого взгляда и, покраснев, повернулась на другой бок. Страшный сон – что же произошло сегодня ночью? И что, ради всего святого, сделала с нами комета? Постепенно мне стали припоминаться события вчерашнего дня. День, как сказочная паутина, зыбкая, нереальная. Сумеречный свет леса. Сверкающие росинки на паутине меж деревьев. Безжизненные глаза, преследующие нас на всем пути. Пещера, Грета, ребенок-тролль. Истории, рассказанные Эриком о его далеких божествах. Его слова перед тем, как я заснула, вселившие в меня неуверенность. Звучание его голоса, такое необычное, не как всегда, как теплое пуховое одеяло после всех ужасов и страхов. Во сне я видела его – пресвятая Дева Мария! Воспоминание о сне, словно молния, пронзило меня, всего один-единственный эпизод, светлый и ясный… Мне свился он, язычник, хоть и королевской крови, но все-таки язычник! Огненный дракон, словно заколдовав, овладел моими мыслями и ввел меня в искушение уже в который раз открыть свою душу этому неверующему… Предвестник беды, и я стала его первой жертвой. Разозлившись на саму себя, я забралась с головой под одеяло.
– Мир не рухнул в тартарары, вы это уже заметили, – прервал он мои мысли.
Я покрылась холодным потом в ожидании небесного Страшного суда, который должен был свершиться надо мной… Господь видит все, даже наши сны!
– О чем вы думаете? О своем отце? Вам страшно, не так ли? Боитесь предстать перед ним и сказать ему, где вы были и чем занимались? Боитесь своей участи, верно? – Я почувствовала, что он придвинулся ко мне. – Ну так что же, с вами произошло небольшое приключение, и вы с самого начала знали, что, как говорится, вол приведет в неволю, то есть за эту проделку придется расплачиваться, Элеонора. Но не беспокойтесь, граф не накажет вас. Он не осмелится, поверьте мне.
– Почему ты так думаешь? – Прошептала я, еще больше натянув на себя покрывало.
Отец. События последних дней оттеснили его на второй план. И вот именно Эрик напомнил мне о нем.
– Вы ему очень дороги. Нет, он за все отыграется на мне, чтобы произошедшее имело блестящий финал. Ведь вам и это известно, верно?
Я медленно села.
– Я не допущу этого. У нас договоренность.
– Я знаю. Одно лишь имя стоит всей моей жизни, ничего более. Если он узнает, кто я, то все равно убьет меня, мое имя для него не имеет абсолютно никакого значения. Короли Севера здесь никому не известны.
– Но он не может тебя так просто…
Эрик перебил меня и рассмеялся.
– Графиня, я возражал ему на пыточной доске, обругал его, когда его холоп держал в руке раскаленные щипцы. Он больше не будет терпеть моих выходок. И я поплачусь за это жизнью.
Я отвела взгляд. Он познакомился с моим отцом и понял его характер еще там, внизу, в темнице.
– Но одно вам следует знать, прежде чем вы вернетесь: я чувствую себя свободным. Хотя вы и лишили меня чести и заковали в цепи, сердце мое все равно свободно, словно птица. Свободно, слышите? И этого ничто не изменит, даже – он рынком задрал рубаху – клеймо нашего отца. И моему взгляду вновь открылась омерзительная кроваво-красного цвета хищная птица, когти которой вонзились в сосок Эрика. – Он выжег клеймо на моей плоти, но не в моей душе! Никогда не забывайте этого. Он может бить, унижать и оскорблять мое человеческое достоинство, сколько ему захочется, он может даже отнять у меня жизнь, но я никогда не стану его собственностью!
Лицо его покраснело, я почувствовала, как столь долго подавляемый гнев вырвался наружу. Кулак еще сжимал край рубахи, и орел приходил в движение при каждом вздохе Эрика…
– Эрик…
– И вы тоже не владеете мной, графиня! – Двумя пальцами он приподнял мой подбородок и заставил меня посмотреть ему в лицо. – Даже если вас и согревает мысль о том, что вы моя владелица! Для меня вы всего-навсего надсмотрщица, а ваш ключ мое проклятое слово чести! Но вы его мне вернете. И тогда уже меня никто не остановит. Никто.
Сказав это, он встал и удалился.
Я чувствовала себя просто избитой. Свободен как птица. Человек королевских кровей, порабощенный, с выжженным, как на скотине, клеймом, с окольцованной в железо шеей, которое отняло у него честь и навсегда лишило родины. «С вами произошло небольшое приключение…»
После всего, что произошло вчера, я совершенно не была готова выслушать такие обвинения, и чувство жгучего стыда удушливой волной поднялось во мне. Я закрыла лицо руками. Надсмотрщица. Ни один человек, ни сам Господь Бог не могли освободить меня от этой вины, прощения за это не может быть… Понимание своего проступка острым ножом пронзало мое сознание. Я хотела бы никогда больше не смотреть в глаза Эрика, в глаза, о которых мечтала прошедшей ночью…
Его рука осторожно опустилась на мое плечо. Я обратила на него свой вымученный взгляд.
– Я чуть не обжег пальцы о вашу кожу… – С мрачным выражением лица он присел передо мной на корточки и выставил вперед ладони рук, темно-красные, покрытые волдырями. – Будьте так любезны, перевяжите их.
Его рука дрожала при этом или моя собственная? Его столь близкое физическое присутствие рядом сразу стало для меня невыносимым.
– Элеонора… – Он запнулся. Последний узел на перевязке был завязан, и он поспешно поднялся, – вот-вот начнется дождь. Давайте тронемся в путь, – сказал он и начал собирать наши пожитки.
Я укрылась в кустах, справила все свои нужды и поменяла наконец окровавленные повязки. Кровотечение так же внезапно прекратилось, как и началось. Господь Бог повелел моим телесным сокам засохнуть, наказание уже началось. Я чувствовала себя жалкой и убогой, все болело. С каким удовольствием скрылась бы я в каком-нибудь глубоком логове! Молча мы оседлали лошадей.
– Ну вот… до среды доедем, – проговорил Эрик.
Я осмелилась взглянуть ему в лицо, и внезапно меня охватил жуткий страх из-за того, что он может просто умереть и оставит меня одну наедине с моими муками совести… При дневном свете я поняла, насколько близко были мы от замка отца. Мы молча продирались сквозь лесные чащи, и в тайне я молила Бога о том, чтобы он дал Эрику силы физически вынести все испытания. Небо становилось все темнее. Вдали уже раздавались громовые раскаты, и вскоре первые капли упали на землю, сначала медленно, потом чаще, и вот уже дождь обрушился с неба потоком, забарабанил по листве деревьев и вымочил нас до нитки. Понурив головы, лошади тяжело шагали дальше. И тут я услышала звук церковного колокола!
Святой Леонард…
Я вздохнула с облегчением и повернулась в седле. К моему огромному удивлению, Эрик спешился и подошел ко мне.
– Остаток пути вы проделаете одна, Элеонора. Я прошу вас освободить меня от моих обязательств.
– Что?
Он подошел на шаг ближе и схватил моего коня за уздечку.
– Вы почти уже дома и в безопасности. Я выполнил свою клятву. Дай мне возможность уйти. Отпусти меня, Элеонора.
Мое сердце бешено забилось. Когда он это задумал? Накануне? В последнюю ночь? Он хотел уйти?
– Нет, как это… Ты сошел с ума…
Он сжал мое запястье.
– Пожалуйста, отпустите меня…
– Нет! – разразилась я криком и вырвала у него свою руку. – Ты поедешь со мной в монастырь, там есть человек, сведущий в медицине, он вылечит тебя!
Ведь я еще не искупила своей вины, только не теперь… Все мои планы отпустить его домой здоровым, хорошо вооруженным и на лошади, чтобы хоть чуть-чуть успокоить мою совесть, – их нельзя разбивать вдребезги. Только не сейчас…
Его лицо заметно помрачнело.
– Сочтите за счастье, что вы не услышали моих воспоминаний о пребывании там, графиня. Ваш монастырь – это обитель зла, и ноги моей не будет там больше!
– Ах, что за ерунду ты несешь!
Он сверкнул взглядом и сжал кулаки.
– Разве сегодня утром я не объяснил вам все? Жизнь моя предрешена, и не все ли равно, где это случится – в замке или в монастыре. Неужели вам это непонятно?
Лошадь беспокойно мотнула головой. Он просто прижал ее голову книзу и попытался поймать мой взгляд.
– Вы больше не нуждаетесь в моей опеке – ваш конюх мертв! Так почему же вы не отпускаете меня? Почему? Вам доставляет удовольствие играть со мной, графиня? Это может вам дорого стоить! – Голос его прозвучал угрожающе. Мысли его были о мести, и ни о чем больше. – Так дайте же мне свободу.
На мгновение мной овладел гнев, как это обычно бывало, когда он обижал меня, я злилась на его голос, вызывающе-требовательную манеру поведения…
– Я хочу, чтобы ты поехал со мной…
– Вы хотите? Я все время только и делал то, что вы хотите!
– Какой же ты глупец!
– А у вас нет сердца, kurteisis-kona! [21]21
Благородная дама (др. сканд.).
[Закрыть]Mer kehnir heiptar um pik, [22]22
Я ненавижу тебя (др. сканд.).
[Закрыть]– прошипел он.
У меня перехватило горло. Я дернула за узду лошадь, топтавшуюся на размягченной земле в опасной близости от его ног, но казалось, это ему это нисколько не мешало. Его глаза, как две иглы, пронзали меня.
– И ты осмеливаешься называть меня бессердечной? Проклятый язычник, имя которого не принимает всерьез ни один христианин… ну что же, уходи! Уйди и сдохни в дерьме, как зверь, чтобы воронам было чем поживиться, если они не побрезгают твоей воняющей плотью… Уходи, и черт с тобой!
Вне себя от гнева ладонью я ударила коня по крупу так, что тот в испуге взвился под облака. Темным пятном на горизонте виднелся монастырь посреди раскинувшихся вокруг полей и лугов, через которые я гнала свою лошадь. Я наклонилась в седле и сосредоточила внимание на раскисшей от дождя дороге, а дождь нещадно лупил мне прямо в лицо. Капли его были солеными…
Наконец я оказалась совсем рядом с огороженной территорией монастыря. Я погнала лошадь через мокрые от дождя пастбища и выгоны прямо к воротам. Месиво вздымалось из-под копыт, несколько комков, холодных и мокрых, попали мне за ворот. Моя тоска по теплу, сухости росла с каждым шагом. У ворот я спешилась и принялась колотить в обитую железом дверь. Она, конечно, была закрыта, в такое опасное время необходима осторожность. Никто не вышел, Я забарабанила в дверь обоими кулаками. Тишина. Издалека доносились шум и крики. Боже мой, наверное, то были отголоски ожесточенного боя у нашего замка, и чувствовалось, что битва была ни на жизнь, а на смерть. А это – повод как можно быстрее проникнуть в замок, пока меня не опередили рыцари-мародеры и не перерезали мне горло.
– Открывайте же! – в испуге закричала я.
И тут распахнулось зарешеченное окно, а в нем показалось круглое лицо.
– Кто так жаждет проникнуть в монастырь? – раздался гортанный голос.
– Быстро открывайте, я одна и промокла до нитки!
– Да кто же ты? Подумай, ведь идет война и каждый мог бы…
О Боже, да знал ли он меня вообще?
– Вы откроете мне ворота сейчас же, приказываю вам! Я дочь графа Зассенбергского. Позовите аббата! Я закричу, если ворота не откроются сей же миг!
Он недоверчиво, с подозрением взглянул на меня. Да уж, я выглядела совсем не как графская дочь…
– Я должен сперва спросить брата привратника. Подожди здесь.
Решетка на окне с лязгом закрылась, и воцарилась ‘тишина. И только дождь лупил не переставая, он барабанил по лицу, струями заливал рукава, каплями скатываясь с рук… Никто не появлялся, волосы свисали мне на глаза и, казалось, просто прилипли к лицу. Как вкопанная, стояла рядом лошадь, покорная судьбе, мокрая и продрогшая. Внезапно я почувствовала себя одинокой как никогда раньше. Измотанная и обессиленная, я сползла, прислонясь к воротам, на землю, прямо в середину большой лужи. На какое-то мгновение я вспомнила о том, насколько безопасно чувствовала я себя, когда рядом был Эрик… проклятый малый! Привкус дождя становился все солонее, плакала земля и я вместе с ней. Громкие рыдания вырвались из моего горла, я сжала кулаки и принялась бить ногами прямо в вязкую грязь, один, два раза, вновь и вновь, будто это могло прогнать, рассеять разочарование, которое опутало мою душу. Но ничто не помогло, и я продолжала стирать с лица водяные струи…
