Текст книги "Дворец иллюзий"
Автор книги: Читра Дивакаруни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
* * *
От наших хорошо подготовленных шпионов невозможно было укрыться, даже в спальнях. Таким образом, мы узнали, что люди в Хастинапуре плохо спали. Слепой царь очнулся ото сна, когда ему в кошмаре привиделись горы, построенные из черепов его сыновей. Духшасана проснулся, схватившись за живот и выкрикивая имя Бхимы, а Дурьодхана напился до беспамятства, чтобы полы не износились от его бесконечного хождения. Не могу сказать, что я испытывала жалость к кому-либо из них.
Только Карна, как доложили наши разведчики, спал спокойно и просыпался с чистым взглядом, чтобы совершать свои ежедневные омовения в реке, где каждый день все больше людей собирались у него что-то просить. По слухам, он уже отдал половину своего богатства. Если бы так продолжалось и дальше, он стал бы нищим к началу битвы. Мои мужья дивились такому безрассудному поведению, а Арджуна сказал насмешливо:
– Он всегда был хвастуном!
Но я знала, что Карна не хвастался, как и всегда. Напротив, отдавая свое имущество бедным, он искупал свои преступления и обеспечивал себе место на небесах. Не важно, что он сказал, дабы поддержать уверенность Дурьодханы. Я понимала, что он не надеялся пережить эту войну. Да и, видимо, не хотел. Мое сердце сжималось, когда я думала об этом.
Людям нравится верить, что добродетель быстро вознаграждается, и их волнение есть плод их неправедности. Но все не так просто. Например, Бхишму, которого Кауравы выбрали своим главнокомандующим, обнаружили сидящим на белых камнях у Ганга на рассвете, и его шаль была влажной от ночной росы. Дхри, собиравшийся вести армию Пандавов, каждый день устраивал поединки с начальником охраны, пока не покрывался синяками и не выбивался из сил – и всё же не мог спать. Кунти стоически выдержала годы нашего изгнания в доме Видуры, но сейчас она заболела и ничего не могла есть. Когда Юдхиштхира попросил ее присоединиться к нам во дворце Вираты, она нашла какие-то невероятные отговорки. Даже благословение, посланное моим мужьям, когда они готовились к войне, было двусмысленно изложено. Она молилась за их победу и желала, чтобы им не пришлось проливать кровь своих братьев. «Братьев! – воскликнул Бхима, когда он услышал ее послание. – С каких пор эти хищники Кауравы были нашими братьями?» А Сахадева подумал, не использовал ли Дурьодхана Гандхари, чтобы промыть мозги их матери. Полумесяцы тьмы легли под глазами моих мужей. Арджуна, деливший в то время со мной ложе, вертелся во сне, хрипло говоря на языке, который я не узнавала, и звал Абхиманью по имени. Выходя в коридор ночью, я видела у окна Юдхиштхиру, который пристально всматривался в обесцвеченную луной траву. Ему тоже приснилась гора черепов. Но вот что еще он увидел во сне: на вершине горы восседал огромный блестящий трон, и на нем сидели пятеро Пандавов с победными кубками вина в руках. Когда они поднесли кубки к губам, напиток обернулся кровью.
А мне снились звери. Лошади без всадников ржали всю ночь, и белки их глаз сверкали в свете костра, слоны падали на колени, пронзительно трубя; шакалы крались сквозь дым с разорванными человеческими конечностями в зубах. И каждый раз я видела огромного серого филина, летящего в тяжелом воздухе, крылья которого заслоняли небо. Эти сны вызывали во мне необъяснимый ужас.
Я должна была попытаться понять, что они предсказывают. Надо было обсудить их со своими мужьями и предостеречь их соответствующим образом, убедить их осторожно ступать на этот путь, который скоро приведет к стольким смертям. Но я не хотела принимать во внимание ничего, что могло бы удержать меня от мести, которой я так долго ждала. Когда мои мужья, запинаясь, упоминали свои кошмары, я смеялась.
– Я не ожидала такого суеверия от главных героев Бхарата! – насмехалась я над ними. – Конечно, будет кровь. Конечно, будет смерть. Вы же кшатрии – не этому ли вы учились всю свою жизнь? И вы боитесь сейчас?
Что же им еще оставалось делать, как еще больше углубиться в подготовку к войне?
* * *
Боги были заняты своими приготовлениями, чтобы люди их не превзошли. Возможно, их впечатлили обеты Карны, а его решительность их беспокоила. В любом случае они избрали его для своих интриг. В результате задолго до того, как наши армии собрались в Курукушетре, появилась новая песня. Сидя на балконе Судешны и наматывая свои спутанные волосы на пальцы, я услышала эту песню, которая вызвала у меня противоречивые чувства.
Вот каким было содержание песни: «Бог солнца, избранный Карной, явился Карне во сне.
– Завтра, – предупредил Сурья, – царь богов придет к тебе в полдень, одетый, как брахман, чтобы попросить у тебя твои золотые доспехи и сережки. Но ты не должен отдавать их. Лишь они защищают тебя от двойных проклятий, которые преследуют тебя, как звери, идущие по следу своей добычи. Без них даже не надейся победить Арджуну или выжить в войне. Вот почему Индра хочет заполучить их.
Если эти новости и встревожили Карну, то он не показал этого.
– О великий, – сказал он, – сначала скажи мне, как я получил эти амулеты?
Колебался ли бог? Он сказал:
– Тебе дал их твой отец!
– Тогда скажи мне, – спросил Карна, – кто мой отец? И приглушенным тоном добавил: – И моя мать.
– Прости меня, – сказал бог солнца. – Мне запрещено произносить их имена. Ты достаточно скоро их узнаешь, хотя, возможно, это знание не принесет тебе радости.
И, взглянув Карне в лицо, он добавил:
– Не бойся. У тебя благородное происхождение. Твоя мать – царица, а твой отец – бог. Но слушай внимательно: завтра, прежде чем Индра заговорит, опереди его, скажи, что ты отдашь ему всё, кроме своих доспехов. Так ты не нарушишь свое обещание.
Карна стоял молча, взвешивая на одной чаше весов месть, а на другой – свое доброе имя. В конце концов, он сказал:
– Я трижды благословен, ибо ты, Владыка моего сердца, решил предупредить меня. Но, следуя твоему совету, я все же нарушу свой обет. Люди будут говорить, что, когда Карне грозила смерть, он не сдержал своего слова. И с этим я не могу смириться.
Когда Сурья понял, что Карна не изменит решения, он заговорил с сожалением и восхищением:
– Сделай хотя бы это: скажи Индре, что ты знаешь его план. В досаде, он предложит тебе дар. Попроси у него Шакти – оружие, которому не сможет противостоять даже его сын Арджуна. Тогда, может быть, у тебя всё ещё будет шанс утолить желание своего сердца.
Карна ничего не сказал. Возможно, ему было интересно, знал ли Сурья истинное желание его сердца. Так много сильных желаний теснилось в его душе, что он и сам не был в этом уверен.
На следующий день все было, как предсказал Сурья. А когда Карна срезал амулеты со своего тела, Индра сказал:
– Карна! Даже я не смог бы сделать то, что ты сделал. Я отдаю тебе свою Шакти – и еще один дар. Пока земля Бхарата плывет в океане, ты будешь известен как величайший из дарителей. И в этом твоя слава превзойдет славу Арджуны».
На этом песня заканчивалась. Но я представила себе больше: как Карна шел к дворцу, и кровь текла из ран, которые он сам себе причинил. Но на его лице играла победоносная улыбка, потому что бог дал ему дар, который мог отменить проклятие, наложенное на него царицей Пандавов много лет назад, заключавшееся в том, что потомки будут помнить лишь его постыдные поступки.
Я должна была кипеть от гнева. Но почему же я вдруг заулыбалась?
* * *
Воины собрались вокруг нас со своими армиями: Сатьяки и Дхриштакету, Джаятсена, братья Кекая, цари Пандьи и Махишмати, мой отец в сопровождении Сикханди и моих сыновей. В воздухе чувствовался запах расплавленного металла, потому что все кузнецы в стране были заняты тем, что ковали доспехи. Наши вооруженные силы насчитывали семь акшаухини, и пыль, которая поднималась, когда они маршировали, заслоняла солнце. Но наша численность не могла сравниться с численностью армии Дурьодханы.
Накануне я увидела еще один сон.
Женщина, закутанная в шаль, стояла у реки спиной ко мне. Предрассветный туман поднимался над спокойной поверхностью реки. Она пошевелилась, будто бы что-то услышала.
Я поняла, что в моем сне не было звуков: река текла беззвучно, и птицы не пели.
Потом я увидела мужчину. Даже до того, как я увидела его лицо, я знала, что это Карна. Как я это поняла? У него не было шрамов, которые я ожидала увидеть после того, как он срезал свой панцирь. Может, я его узнала по манере держаться, по походке? Или какие-то странные узы связывали нас даже в мире снов?
Женщина направилась к нему, все еще скрывая лицо. Мне было ясно, что она была немолода. Она царственно подняла руку. Могла ли это быть Гандхари? Но что она хотела сказать такого, чего нельзя сказать во дворце лучшему другу своего сына? Возможно, она хотела, чтобы Карна убедил ее сына заключить мир. Если так, то она напрасно тратила время.
Потом я увидела, как Карна отпрянул. Удивление и подозрение боролись в его душе, пока учтивость не победила, и он не поклонился. И даже до того, как она сбросила шаль, я поняла, что это Кунти пришла, чтобы тайно встретиться с человеком, который хвастался, что он заклятый враг Пандавов.
Кунти плакала. Все эти годы я не видела, чтобы она плакала. Когда она услышала об унижении, которое я потерпела от рук Дурьодханы, она сжала губы, пока они не побелели. Когда мы отправились в свою двенадцатилетнюю ссылку, ее глаза были влажными от непролитых слез. Но она всегда держала себя в руках – все та же царица, будто высеченная из камня, которая возвышалась надо мной на нашей первой встрече в трущобах Кампилии. Но сейчас слезы лились по ее щекам, и казалось, что она не пытается сдержать свои эмоции, что меня напугало. Она протянула руки к Карне, как близкому человеку, а потом, когда он отступил назад, упала на колени с мольбой.
Напрасно прилагала я усилия, чтобы прочитать по губам, что она говорила. Молила ли она его о том, чтобы он не сражался против ее сыновей? Вот до чего довели ее возраст и переживания! Могла ли она так низко пасть, унижая всех нас своей слабостью? Но то, что я увидела дальше, удивило меня еще больше. Я ожидала, что Карна прекратит эту встречу лаконичным отказом, но он говорил страстно, с гневными жестами. Что он мог сказать ей? Потом он утирал слезы с глаз. Карна! Даже во сне я была поражена этому. Он нежно поднял Кунти, прикасаясь к ее ногам, пока она гладила его волосы. Почему он склонился над ее руками, целуя их?
Каждой клеточкой своего существа я жаждала услышать их слова, пока они говорили. Карна поднял вверх правую руку, показав пальцы. Подразумевал ли он под ними пять моих мужей? Затем он поднял указательный палец левой руки так, чтобы она смотрела на его шесть пальцев. Потом он сжал левую руку и уронил ее, словно камень. Кунти снова разразилась плачем. Она схватила его за руку так, что он не мог высвободиться, не причинив ей боль. Я увидела, как ее губы произнесли слово, которое я узнала, – ибо это было мое собственное имя – слово, которое ты всегда поймешь по губам. Драупади – она всегда называла меня так, хоть и знала, что я предпочитаю, когда ко мне обращаются по-другому.
Все мои прежние подозрения насчет нее вспыхнули снова. Что она говорила обо мне мужчине, который хотел стать моим мужем?
Карна погрузился в молчание. Сначала на его лице мелькнула нерешительность. Через некоторое время он вздохнул, будто пробуждаясь от сна. Он стряхнул ее руки, холодно поклонился и ушел, не сказав ни слова. Когда я проснулась, мне пришла в голову мысль, что он недостаточно был уверен в себе, чтобы говорить.
Кроме того, я осознала, что после того, как я увидела Карну во сне, я больше не злилась на него. Когда мои чувства к нему изменились? Я все еще хотела войны; все еще жаждала отомстить Дурьодхане и Духшасану. Но, когда я думала о Карне, я помнила только момент сваямвары, когда я произнесла слова, превратившие юношу с храбрым лицом в сурового мужчину.
Действительно, сердце невозможно понять.
Я мучительно думала, рассказать ли о своем сне мужьям или нет. Я чувствовала: то, что я видела во сне, произошло в реальности, хотя причина этого не становилась понятнее моему пробуждающемуся сознанию. В конце концов, я решила ничего не говорить. Я не хотела, чтобы они мучили себя, ломая голову над тем, почему их мать посетила самого сильного их противника. Теперь им нужно было сосредоточиться на других делах. Они должны были ожесточить свои сердца, чтобы выступить против родственников, которых они любили всю жизнь. Им нужно было вырвать чувство вины из своих душ. Чтобы совершить месть, которую они обещали мне, им нельзя было отступать, обременяя себя сомнениями, которые проснулись в моей душе, когда я видела необъяснимые слезы Кунти и слышала ее шепот: Возможно ли это?
32
Поле
К тому времени, как я прибыла в Курукшетру, армии уже заняли свои позиции, поскольку война должна была начаться на следующий день. Мои кости болели от тряски в повозке на протяжении всего пути из царства Матсья, и к этому моменту я впервые почувствовала всю тяжесть моих лет. Но никакая боль не могла погасить мое воодушевление. Кровь стучала у меня в венах. День, которого я страстно желала, лежа без сна на моей колючей постели в лесу и дробя сандаловое дерево, превращая его в пудру, в комнате Судешны – этот день отмщения наконец наступил.
Субхадре и Уттаре, которые приехали из далекой Дварки, было хуже, чем мне. Уттара была на третьем месяце тяжелой беременности. Несмотря на то что все мы упрашивали ее остаться дома, она отказалась. Ее несколько раз тошнило в повозке, и Субхадра заботилась о ней. Субхадра сказала мне по секрету, что она беспокоится за безопасность нерожденного ребенка Уттары. Но, глядя Уттаре в лицо, посеревшее, как сорванный лотос, никто не осмеливался бранить ее. Она так мало времени провела с Абхиманью и была так сильно влюблена в него. Приветствуя меня, она старательно прятала глаза. Когда она нечаянно их поднимала, вздрагивая от неожиданного звука, я видела, что они распухли оттого, что она долго плакала украдкой. Она знала, что ей не следует плакать: это было вредно для ее ребенка. Но что она могла поделать с ужасом, который рос внутри нее, до тех пор пока она не ощущала, что ее живот вот-вот взорвется? Ужас, о котором она не могла говорить, потому что это могло принести неудачу: что, если ее муж не выживет в войне?
Кунти прибыла последней. Она приехала из Хастинапура, и ей нужно было проехать наименьшее расстояние. Но она была такой изнуренной, что, выйдя из повозки, еле держалась на ногах. Я была поражена, увидев, как она состарилась. Ее волосы стали абсолютно седыми, лицо обрюзгло, и она шла, уныло сутулясь, опираясь на трость. В своем сне, который я видела всего несколько недель назад, она выглядела гораздо здоровее. Во время ее встречи с Карной произошло нечто, что довело ее до такого состояния. Я снова желала узнать, что это было и повлияло ли это на Карну таким же образом.
Несмотря на то что все мы устали, мы сразу же согласились осмотреть поле битвы, когда Пандавы спросили нас об этом. Даже Кунти собралась с духом и заявила, что, если мы увидим место действия, это поможет нам вернее направлять наши молитвы за их безопасность. Я не была уверена в этом, но мне было любопытно увидеть место великого события, которое скоро должно было произойти. Кроме того, я хотела провести как можно больше времени с мужьями, до того как они все свое внимание по праву отдадут войне.
Мы медленно взобрались на небольшой холмик. Юдхиштхира, все еще ревнующий меня к Арджуну, взял меня за руку, давая Арджуне возможность вести Субхадру. Абхиманью с нежностью помогал Уттаре идти по каменной дороге. Я увидела, как Гхатоткача, сын Бхимы от его первой жены Хидимби, поднял Кунти и понес ее. Несмотря на то что он вырос в лесу среди подданных своей матери, диких ракшасов, у него был милый и покладистый характер. По тому, как он смотрел на Бхиму сияющими глазами, я видела, что он его боготворил. Знак удачи выделялся красным пятнышком у него на лбу. Должно быть, его нарисовала его мать до того, как он ушел.
Когда я смотрела на Гхатоткачу, я не могла не вспомнить Хидимби. Даже после того, как я начала считаться с другими женами моих мужей, она никогда мне особенно не нравилась. Это была женщина с крутым нравом, которая жила своим умом, не обращая внимания на то, что могут подумать другие люди. Возможно, я ей завидовала из-за этого. Она встретила Бхиму в лесу, когда беспомощные Пандавы сбежали из дома ста тысяч рупий, и стала его женой против воли своего племени. Потом вскоре, когда Пандавы отправились в Кампилию, где Арджуна хотел принять участие в моей сваямваре, она решила остаться со своим народом. Неожиданная новость, что Бхима тоже на мне женился, должно быть, потрясла ее, но она спокойно приняла это. Если она и чувствовала, что ее предали, никто об этом не знал. Она посвятила жизнь заботе о своих подданных, управляя ими строго, но справедливо, и воспитанию своего сына. После того как мы получили свое собственное царство и построили свой дворец, Бхима пригласил ее жить с нами в Индрапрастхе, но она вежливо отвергла его предложение. Единственный раз, когда я встретила ее на празднике по случаю раджасуи, она разговаривала со мной вежливо, но очень холодно. Меня раздражало то, что она, хоть и была из бедного лесного племени, но при этом она казалась такой совершенной и равнодушной ко всему, что у меня было.
Перед войной, когда Бхима попросил Хидимби о помощи, я думала, что она откажется под каким-то предлогом или вышлет несколько жалких отрядов. У нее были на это все права. Бхима даже особенно и не пытался поддерживать с ней отношения, не то что Арджуна, который регулярно навещал других своих жен. (Бхима, с другой стороны, видел Гхатоткачу всего один раз за все эти годы.) Более того, ракшасы обычно держались в стороне от конфликтов городских неженок, как они называли нас. Но Хидимби удивила всех нас, отправив к нам своего единственного сына, своего дорогого друга, чтобы он сражался бок о бок со своим отцом. Она была не из тех, кто рыдает, когда уходит сын. Я представила себе, что потом она все же горько заплачет. Сожалела ли она в глубине своего материнского сердца о своем великодушии? Впервые в жизни я была восхищена ею и готова была склонить голову в знак уважения перед ее жертвой.
В нашей жизни наступила нелегкая пора. Нам, женщинам – так же, как и мужчинам – предстояло столкнуться с испытаниями, которые мы не могли себе представить. Мои мелкие обиды на Субхадру и Хидимби и враждебность, которую я питала по отношению к Кунти, больше не имели значения. То, что мы собой представляли как отдельные люди, отошло на второй план. Гораздо большее значение для нас имело то, что дорогие нам люди должны были подвергнуться опасности и воевать бок о бок на поле битвы. С этого момента мы были едины в нашем нетерпении, в наших колебаниях между гордостью и беспокойством, в наших молитвах за их безопасность.
* * *
Мое первое впечатление от Курукшетры было смутным и неопределенным, потому что солнце садилось как раз тогда, когда мы достигли вершины холма. На самом деле, то, что я сначала приняла за поле битвы, в действительности было озером Самантапанчака, у которого стояли палатки для женщин. В вечернем свете вода была похожа на кровь. Я убеждала себя, что это ничего не значит. Любое озеро могло бы показаться таким в солнечном свете. Но чувство беспокойства не покидало меня.
Задолго до того, как я увидела армию, на мои уши обрушилась какофония криков животных. Ржание лошадей и трубные звуки слонов создавали шум, даже когда животные отдыхали. Каким же оглушающим шум будет завтра в пылу битвы, когда к их воплям присоединятся боевые кличи, когда воины будут дуть в боевые раковины и выпускать астры!
Батальоны Пандавов заняли западную часть поля битвы. Они стояли лицом на восток – хороший знак, сказал Юдхиштхира. (Но не будет ли солдатам трудно начать битву, если солнце будет светить им в глаза?) Когда я посмотрела на это войско, меня испугали его размеры. Я знала, сколько их, но видеть их – это совсем другое. Палаток было так много, что их невозможно было охватить взглядом и бессмысленно было даже пытаться их сосчитать. Вокруг сновали крошечные фигурки, занятые самыми последними приготовлениями. Я не верила, что так много людей собралось, чтобы помочь нам!
И все же я не могла позволить себе ликовать. Я знала, что за нашими палатками, за туманами, что окутывали безлюдную землю, стояла армия Кауравов. Она была гораздо больше – одиннадцать акшаухини по сравнению с нашими семью – и вел их Бхишма, самый опытный воин наших времен, а его главным помощником был Дрона. Но опасными их делала не столько их отвага в бою, сколько любовь, которую к ним питали мои мужья. Эта любовь будет отклонять астры Пандавов и заставит их руки дрожать, когда они направят удары на своего деда, который спас их в детстве; на учителя, без которого они бы не смогли владеть этим оружием.
Я прищурилась и пристально вгляделась в завесу тумана, пытаясь мысленно представить себе Бхишму и Дрону, желая знать, ожидают ли они утра с сожалением или с покорностью следуют чувству долга. Но, пока я думала, коварные течения моего сознания изменили направление. Я обнаружила, что я представляю себе другое лицо, то, которое я считала самым опасным. В моем воображении он стоял в стороне от своей компании, глядя на лагерь Пандавов, зная, что я там. Но я не могла понять, каким было выражение его лица.
Маленькие огоньки испещряли военный лагерь, который выглядел обманчиво мирным. Повара готовили обед. Мой брат, которого выбрали главнокомандующим нашей армии, был где-то там внизу среди мужчин и говорил им подбадривающие слова. Мои сыновья шли в бой с ним. Мне не терпелось их увидеть, обнять их, если они мне позволят, узнать побольше о том, какими людьми они стали, что интересовало их, что они делали на досуге, были ли они намерены жениться. За последние двенадцать лет мы разговаривали только несколько раз и то недолго. Я хотела, чтобы они провели этот последний вечер со мной, а потом прогнала эту мысль. В годы нашей ссылки Дхри был единственным, кто всегда был рядом с ними, утешая их, когда они были одиноки или несчастны, хваля их за успехи. Он в большей степени был им родителем, чем мои мужья или я. Они нуждались в его обществе больше в эти нелегкие часы перед боем. И они действительно были нелегкими. Дхри признался мне, что ответственность за столько жизней легла на него тяжким грузом. Кроме того, хотя он и не говорил этого, он беспокоился о том, как исполнит то, ради чего ему суждено было родиться, потому что его занятия у Дроны показали, что как воин он никогда не сравнится с ним.
Когда я отвернулась, мне показалось, что я услышала слабые, заунывные звуки флейты, которые принес порыв ветра. Мог ли это быть Кришна? Я знала, что он внизу, в конюшнях, осматривает лошадей, на которых ему придется ехать завтра. До самого конца он пытался остановить войну, примирить моих мужей с их двоюродными братьями. Он рисковал своей безопасностью, когда поехал в Хастинапур, чтобы сказать Дурьодхане, что Пандавы были бы довольны, если бы он дал им всего пять селений, где они смогут жить. Любой другой пришел бы в ярость, когда Дурьодхана стал насмехаться над ним, говоря, что он не даст моим мужьям и клочка земли, на которой могло бы уместиться острие иголки. Но Кришна только пожал плечами, улыбнулся и легко ускользнул от солдат, которым Дурьодхана приказал схватить его. И теперь, накануне битвы, которая могла стать самой разрушительной из всех, которые видела наша эпоха, он играл на флейте! Что давало ему такое спокойствие, такое мужество?
Арджуна объяснял Субхадре правила, которые обе стороны будут соблюдать во время битвы, правила, установленные командующими с обеих сторон. Это должна была быть цивилизованная война, великая и дарующая славу, а самое главное – справедливая. Военные действия должны были начаться только после восхода солнца, когда главнокомандующие армий подуют в свои боевые раковины, и закончиться на закате с таким же сигналом. Ночь будет временем перемирия, когда воины смогут посетить вражеский лагерь, оставаясь невредимыми. Жены и матери должны будут занять отдельные лагеря в тылу каждой армии. Кто бы ни победил в войне, женщинам не причинят вреда. Это должна была быть битва между равными: пешие солдаты должны будут сражаться с пешими солдатами, всадники с всадниками и военачальники только с теми, у кого такие же астры. Слугам, возницам, музыкантам, которые дули в боевые рога, и животным не должны были причинять вред умышленно. Запрещалось нападать на безоружных, и, что важнее всего – тех, кто сложил оружие, нельзя было убивать.
Субхадра кивала, пока Арджуна говорил, и внимательно слушала. Ее лицо светилось от восхищения. Глаза Арджуны смягчались, когда он смотрел на нее, и он протягивал руку и убирал ей за ухо выбивающиеся волосы. Почему он никогда обращался так нежно со мной?
Конечно, я знала ответ: я никогда не вела себя, как Субхадра, хотя иногда я жалела об этом. Но я слишком долго была со своими мужьями. Я знала их слишком хорошо. Я была слитком склонной к критике. Я пробиралась в самые потаенные уголки их сознания, знала каждую их слабость.
Даже сейчас я скептически подумала о том, что в пылу битвы невозможно следовать всем установленным правилам.
Лицо Арджуны сияло, когда он говорил о благородстве этого смелого предприятия, этой войны, не похожей на все предыдущие, благодаря которой будут узнавать и помнить героев нашей эры. Я перевела свой взгляд с его лица на братьев. Они были исполнены тем же пылким рвением, даже Юдхиштхира. Самыми страстными были лица Гхатоткачи и Абхиманью, уверенные в том, что они становятся участниками события, которое запечатлеет их имена в сердцах последующих поколений. Я не могла не улыбаться, слушая, как они хвастались друг другу, сколько врагов они уничтожат. Какая-то часть их энтузиазма передалась даже мне. Я подняла лицо к небу и помолилась о том, чтобы они заслужили еще большую славу, чем они воображали. Едва я закончила свою молитву, как одна звезда отделилась от черной ночной материи и упала. Мое сердце затрепетало при этом добром знаке. Боги ответили мне!
Но я забыла, как боги коварны. Как они дают тебе одной рукой то, что ты хочешь, другой они забирают нечто гораздо более ценное. Да, слава придет к обоим юношам, и певцы будут воспевать их подвиги чаще, чем подвиги их отцов. Но слушатели этих песен будут отворачиваться, чтобы спрятать свои слезы.
* * *
Мои мужья обсуждали военные вопросы. Должен ли Дхри расположить солдат плотными рядами или длинной вереницей завтра утром? Каких царей поставить во главе войска? Кто должен быть в арьергарде? Абхиманью умолял, чтобы ему позволили вести первую атаку, но его дяди чувствовали, что он был еще недостаточно опытен. Уттара слушала, как они спорили, и ее лихорадочно горевшие глаза наполнялись удивлением и ужасом. Она переводила взгляд с одного лица на другое, сжимая руками свой слегка выпирающий живот. Неужели и я была так молода когда-то? Я думала об этом, пока шла к краю холма, где рос лесок.
И неожиданно передо мной оказался Вьяса, который предсказал всё, что привело нас сюда в этот день. Его глаза сверкали в темноте, и священная нить, которая лежала у него поперёк живота, сияла, будто высеченная изо льда. Он выглядел ничуть не старше, чем в тот день, когда я встретила его в баньяновой аллее.
У меня резко похолодело в груди. Почему он пришел? Я не хотела слышать очередное мрачное предсказание в самом начале нашего великого смелого предприятия. Но я спрятала свою тревогу за словами формальной вежливости.
– Это так восхитительно – хоть и неожиданно – встретить тебя здесь, почтенный мудрец. Я рада, что ты выглядишь так хорошо!
– Жаль, что годы не были столь же добры к дочери Друпада, – ответил он, ухмыляясь сквозь густую бороду, будто бы зная, как неловко я себя чувствовала в его присутствии. – Возможно, вместо пудры от комаров, я должен был подарить тебе омолаживающие мази!
Легко тебе шутить, подумала я в гневе. Ты бы по-другому себя вел, если бы те, кого ты любишь, балансировали на острие ножа.
– Правда, по-другому? – сказал он, пугая меня. – Позволь мне поведать тебе, где я был до этого: я навестил своего старшего сына, который сейчас в некотором расстройстве.
– Слепой царь? Он твой сын? – изумленно переспросила я. – Но я думала, он сын брата Бхишмы…
– Это долгая история, – сказал Вьяса, – и некоторые ее эпизоды не очень льстят моему эго. Я ее как-нибудь тебе расскажу. А сейчас позволь мне всего лишь упомянуть имя моего второго сына. Это был… Панду.
Я уставилась на него, ошеломленная, устыдившись того, как поспешно я судила о нем. Его внуки противостояли друг другу в этой борьбе не на жизнь, а на смерть! Кто бы ни выиграл в этой войне, Вьясе предстояли большие потери.
– Как ты можешь быть таким спокойным? – прошептала я.
Вьяса улыбнулся.
– Жизнь, которую ты проживаешь сейчас, – всего лишь пузырь в космическом потоке, сформированный кармой других жизней. Тот, кто является твоим мужем в этой жизни, возможно, был твоим врагом в прошлой жизни, и тот, кого ты ненавидишь, мог быть твоим возлюбленным. Зачем тогда плакать о ком-либо из них?
Его слова не удивляли меня. Мудрецы, которые посещали нас в изгнании, говорили то же самое в своих попытках заставить меня смириться с судьбой. Я верила им, но они не могли меня убедить. Этот мир вокруг меня с его красотами и ужасами слишком крепко держал меня. Я хотела получить в нем свое место по праву. Возможно, у меня были другие жизни, но я хотела получить удовлетворение от мести в этой жизни.
– Эта война пройдет так, как должна пройти – так, как я уже написал в своей книге, – продолжил Вьяса. – Почему я должен скорбеть об этом больше, чем если бы я смотрел спектакль?
Увидев упрямство в моих глазах, он сделал паузу.
– Но я пришел сюда не для того, чтобы философствовать. Я хочу предложить тебе дар – тот же, что я предложил слепому царю: особое зрение, которое даст тебе возможность увидеть самые важные части битвы издалека.
Я неровно вдохнула, пытаясь осознать масштабы того, что он предлагал. Я, женщина, увижу то, что ни одна женщина – и немногие мужчины – когда-либо наблюдали!
– Принял ли дар Дхритараштра?
– Ему не хватило мужества видеть, как его сыновья пожинают плоды своих действий – действий, поощряемых его любовью, которой они не достойны. Вместо этого он попросил, чтобы я отдал этот дар Санджаю, его вознице и наперснику. Санджай будет рассказывать ему все, что происходит. К концу рассказа он, возможно, будет сожалеть об этом, ибо Санджай – не тот, кто будет смягчать свои слова. Но ты – достаточно ли ты смелая, чтобы увидеть величайший спектакль наших времен? Достаточно ли стойкая, чтобы рассказать остальным, что действительно произошло в Курукшетре? Потому что в конечном счете только свидетель – а не актеры – знает истину.
