Текст книги "Дворец иллюзий"
Автор книги: Читра Дивакаруни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
А затем она удивила меня, добавив:
– Среди друзей моего мужа, мне больше всего понравился Карна. Он не смеялся над моей боязнью ящериц, подобно Дуссасану. А иногда, когда он находил место, где я пряталась, делал вид, что не замечал меня.
Ее лицо озарялось нескрываемой радостью, когда она упоминала Карну. Было очевидно – она обожает его.
Я все еще пыталась усвоить всю эту информацию и игнорировать приступ острой боли и ревности, когда она попрощалась, пригласив меня нанести ей ответный визит. На пороге она крепко обняла меня.
– Вы такая добрая. И совсем не злоязычная, как они предупреждали меня.
Я прикусила вышеназванный «злой язычок», чтобы не спросить, кто же ей говорил обо мне такое, но она продолжила:
– Хотя Карна… никогда не говорил этого… Он отвел меня в сторону и сказал, что вы благородны и красивы. И он оказался прав.
Затем она ушла в перезвоне колокольчиков, висевших на ее лодыжке, оставив меня наедине с мыслями.
* * *
Карна вернулся из Агны. Дхаи-ма сказала, что это был своеобразный ответ на язвительное письмо Дурьодханы, который спрашивал, не боялся ли Карна встретиться лицом к лицу с Пандавами, в особенности со своим давним соперником Арджуной. Чтобы отпраздновать прибытие своего друга, а может, успех своей тактики убеждения, Дурьодхана запланировал щедрый «семейный» торжественный обед. Это означало, что ожидались все его родственники и близкие друзья в сопровождении своих служанок.
Это известие сильно взволновало меня, и мне понадобилось несколько часов, чтобы решить, что я надену. Даже мое самое изысканное сари казалось простым и старомодным. В конце концов я приказала королевским портнихам в Индрапрастхе придумать новое одеяние, которое бы не походило ни на что из созданного ими прежде и было бы достаточно выделяющимся, чтобы стать незабываемым. Они были готовы немедленно доставить его мне по завершении и пообещали, что будут работать над ним дни и ночи. Оно еще не прибыло, когда обеспокоенная и готовая расплакаться Бханумати стала умолять меня подобрать ей подходящий для грядущего события наряд. Я вошла к ней в покои и обнаружила ее по колено в ворохе сари, каждое из которых обладало более пестрыми цветами и изящной золотой вышивкой, чем предыдущее, в то время как все остальное свободное пространство занимали коробки из сандалового дерева с драгоценностями. Мне потребовался чуть ли не весь день, чтобы убедить ее в том, что она будет очаровательна практически в любом из сари.
– Но Дурьодхана будет разочарован, если я не надену самое лучшее, – беспрестанно повторяла она все время.
А затем, подняв на меня свои широко раскрытые, искренние глаза, сказала:
– Я хочу, чтобы Карне понравилось, как я выгляжу.
Наконец мы остановились на темно-красном шелковом платье, столь обильно украшенном золотом и драгоценными камнями, что, когда она надела его, я испугалась, что она не сможет и пошевелиться, а также выбрали к платью рубиновое ожерелье в толстой золотой оправе.
К тому моменту как я вернулась в свою комнату, мои собственные планы касательно праздничного обеда изменились. Посещение Бханумати открыло мне глаза, раскрыв всю глупость того, что я чуть было не совершила. То, что являлось простительным для нее, было бы позором для меня, достаточно взрослой женщины, хоть и не достаточно мудрой. Я наконец-то осознала правду: то, чего я желала (даже если это и был всего лишь восхищенный взгляд Карны), было греховно. Не была ли я замужем более пяти раз, и, что более ужасно, за мужчинами, с которыми Карна враждовал? Слова из наших Священных Писаний пришли мне на ум: «Жена, возжелавшая в сердце своем другого мужчину, но не мужа, столь же неверна, как если бы она делила с этим мужчиной постель». Я отложила в сторону красивое сари, только что привезенное из Индрастхи, сочетающее в себе все цвета радуги и обшитое бриллиантами. А вместо него взяла незамысловатое белое шелковое платье с изящной красно-золотой каемкой. Я сообщила Дхаи-ма, что надену простое жемчужное ожерелье и украшу волосы лишь жасмином. Она осуждающе цокнула, сказав, что я буду одета слишком просто для подобного случая, так как только старые женщины надевают белое, но в конце концов она смирилась.
Тем не менее, по иронии судьбы, когда я вошла в зал, все взоры обратились на меня. Среди собранных вместе, подобно разноцветным букетам, женщин я выделялась в своем чистом одеянии. Некоторые женщины завидовали моей изобретательности. Другие обиженно шептали: «Всегда ей нужно выделиться…», «она постоянно хочет быть лучше», «она все время жаждет внимания». Кунти, которая присоединилась к вечеру, презрительно фыркнула, посчитав мой наряд слишком претенциозным. Она попросила меня подать ей руку, чтобы опереться. Зная, что она прекрасно могла ходить без чьей-либо помощи, я догадалась, что таким образом она хотела не упускать меня из виду.
Мы едва прошли несколько шагов, когда я увидела Карну, одетого так же просто, как и всегда. Заметив меня, он неожиданно остановился. На какой-то момент мне показалось, что он выберет другой путь, чтобы пройти через банкетный зал, и затеряется среди многочисленных гостей. Но он не сделал этого. Когда он осматривал мою одежду, в его взгляде мелькнуло выражение, которое я не сразу разгадала. И тут я поняла, что и он, и я – оба в белом, почти без украшений, словно отражения друг друга. Неужели мое подсознание подсказало мне это, когда я выбирала платье? В этот момент Кунти тоже заметила сходство. Она сделала глубокий вдох и напряглась, и мне стало интересно, что же она подумала о нашей удивительной похожести.
К этому времени Карна уже дошел до нас. Он поклонился гораздо более дружелюбно, нежели во время тех встреч в Индрапрастхе. Как и положено, в первую очередь он поприветствовал Кунти, но, не дожидаясь ее ответа, повернулся ко мне.
– Для меня большое удовольствие видеть столь прекрасную царицу Пандавов, – сказал он, улыбаясь. – Надеюсь, что присутствие здесь приятно для нее в той же степени.
Эти слова любезности были достаточно распространены и не отличались от тех, которые мог бы сказать любой придворный. Однако мое сердце забилось сильнее. Возможно, это и была та возможность, которую я так долго ждала: отпустить прошлое и сделать наше общение более дружеским и теплым. Возможно, тогда Карна прекратит мучить меня. Я уже была готова улыбнуться, справиться о том, хорошо ли он добрался, и спросить о его здоровье. Но Кунти сжала мою руку. Ее взгляд переходил с него на меня, затем обратно, а лицо было бледным и суровым.
О чем догадывалась Кунти?
Я не могла позволить себе раскрыть свою тайну под ее беспощадным взглядом. Это дало бы ей власть надо мной. Я надела маску притворной бесчувственности и поклонилась Карне так равнодушно, что получилось хуже, чем если бы я просто проигнорировала его. Без единого слова я прошла мимо, подталкиваемая Кунти дальше. Но краем глаза я увидела его лицо и мрачное выражение гнева на нем. Сердце мое сжалось. Я все разрушила! Но что еще я могла поделать? Что за несчастливая звезда светила над нами, позволяя каждую нашу встречу происходить несправедливым вещам, тому, что я никак не могла ожидать? Теперь он никогда не простит меня…
На протяжении всего безупречно обставленного бесконечного обеда, по мере того как я ела лакомства, не чувствуя их вкуса, и улыбалась, пока не заболел рот, и общалась с женщинами вокруг, не понимая, что говорю, я твердо решила, что пора возвращаться домой. В тот же вечер я настоятельно просила Юдхиштхиру об этом. Я дрожала от тоски по дому. Он был нужен мне так, как раненому зверю нужно его логово – чтобы забраться внутрь и зализать раны.
25
Сари
«Время похоже на цветок», – сказал однажды Кришна. Я не поняла его. Но позже я представила распускающийся лотос: как его внешние лепестки опадают, обнажая внутренние. Внутренние лепестки никогда не соприкоснутся с внешними, более старыми, несмотря на то что они окружены ими. Только человек, сорвавший цветок, увидит, как один лепесток соединен с другим.
Лепестки сегодняшнего вечера распустились, как красный вздох. Завернутая в легкую хлопчатобумажную ткань, которую торговец привез из Бенгалии, я дремала в мягком солнечном свете, льющемся из моего окна, слушала пение скворцов в саду и чувствовала себя так спокойно, как никогда раньше. Юдхиштхира согласился, что пришло время вернуться в свое царство. Он обещал объявить об этом Дурьодхане сегодня. Так что, в конце концов, я смогу вернуться в свой дворец, где начну забывать выражение ярости на лице человека, о котором я все время думала.
Не знаю, какие лепестки раскрылись несколькими часами ранее в новом зале Дурьодханы, где принц Каурава, выражая разочарование отъездом двоюродного брата, вызвал его на последнюю решающую игру в кости.
– Может, в этот раз мне удастся вернуть немного денег, которые я тебе проиграл, а?
В этой игре, которая стала продолжением игр в Индрапрастхе, противником Юдхиштхиры должен был стать Сакуни, а не Дурьодхана. Раз за разом он выигрывал до тех пор, пока мой муж, глухой к мольбам брата, не проиграл драгоценности, оружие и состояние. Затем, подстрекаемый Дурьодханой, охваченный упрямством и отравленный игрой, он начал ставить вещи, которыми не имел права рисковать. И в конце концов проиграл всё.
* * *
За дверьми послышался шум. Неужели мой муж вернулся так рано? Мужчина, стоявший снаружи с неловко склоненной головой, был одним из спутников Дурьодханы. Я была разозлена его наглостью. Этот слуга должен был подождать снаружи здания и передать свое сообщение через одну из моих служанок.
Я плотнее обмотала полупрозрачную ткань вокруг себя.
– Чего ты хочешь? – спросила я надменно.
Но прежде, чем он успел ответить, Дхаи-ма, задыхаясь, вбежала в комнату.
– Девочка! Девочка! – вскричала она, забыв формальности. – Случилось ужасное, ты не поверишь мне!
Мое сердце начало бешено биться. Или это было биение в моей голове? Я заговорила с ней так строго, как никогда раньше:
– Соберись и расскажи мне, в чем дело.
Но она разразилась отчаянными рыданиями у моих ног.
Я взглянула на слугу Дурьодхана.
– Оставь нас! – выпалила я.
Он нервно облизал губы и поклонился:
– Простите меня, ваше величество, но я должен выполнить свое задание. Дурьодхана приглашает вас принять участие в собрании.
– Я должна пойти в зал? – не совсем понимая, переспросила я. – Но женщины никогда не приглашаются туда. И почему он, а не мой муж отправил за мной?
Дхаи-ма одернула меня за сари:
– Потому что он всё проиграл. Сначала деньги из казны, затем дворец…
– Мой дворец? – прервала я, разъярившись. – У него не было права!
Дхаи-ма скривила рот:
– Это не всё. Он проиграл и царство. Он хотел остановиться, когда у него ничего не осталось. Но злобный Сакуни предложил ему поставить на брата.
– Это просто абсурд! – вскричала я. – Он не мог сделать этого!
– Он сделал. И проиграл его. Потом он поставил себя и опять проиграл. Дьявольская удача была на стороне этого стервятника Сакуни. Затем Дурьодхана объявил, что ставит все, что выиграл, в финальной игре против Драупади.
В ушах у меня звенело.
– Нет! – сказала я.
Дхаи-ма кивнула, затем закрыла лицо руками и вновь разрыдалась.
В горле у меня пересохло. Меня раздирали сомнения.
Я – царица. Дочь Друпада, сестра Дхриштадиумна. Владычица величайшего дворца на земле. Меня нельзя проиграть, как какой-то мешок с монетами, или позвать ко двору, как танцовщицу.
Но я вспомнила то, что однажды прочитала в книге, даже не представляя, что эти замысловатые законы когда-нибудь будут иметь надо мной силу: «Жена – собственность мужа, не меньше, чем корова или раб».
– Что сказали остальные мои мужья? – спросила я слугу.
– Они не могли ничего сказать, – ответил он удрученно. – Они уже были рабами Дурьодханы.
У меня закружилась голова, но я устояла на ногах. Я попыталась вспомнить что-нибудь еще из Ньяи Шастры: «Если мужчина случайно проиграл себя, то его жена более ему не подвластна».
– Иди обратно ко двору, – приказала я, – и спроси у старейшин следующее: правда ли, что проиграв себя Дурьодхане, Юдхиштхира уже не имеет права ставить меня?
Слуга поспешно удалился, благодарный за возможность уйти. Я сделала глубокий вдох. Хорошо, что я была образованна и разбиралась в законах. Старейшины должны знать законы, на которые я ссылалась. Они должны были положить конец наглости Дурьодханы. Бхишма точно не потерпит такого отношения ко мне. Я все еще беспокоилась, но, по крайней мере, я была спасена от унижений и похотливых взглядов дружков Дурьодхана.
Но я ошибалась, думая так. Человеческие законы не спасли меня от того, что случилось дальше.
* * *
Случай, произошедший на собрании, был широко воспет, но мои воспоминания о нем затуманились. Было ли это лишь биение сердца, прежде чем Духшасана ворвался, крича, что Дурьодхана теперь мой хозяин, и я должна подчиняться его приказам? Попыталась ли Дхаи-ма побежать за помощью в покои Гандхари? Ударил ли он ее? Схватил ли он меня за волосы, которых никогда не касалась рука чужого мужчины? Я умоляла его уйти, чтобы я могла переодеться. Насмехаясь над моей, как он считал, притворной скромностью, он потащил меня по дворцовым коридорам, под шокированным взглядом слуг. Никто не осмелился вмешаться. Я оказалась на дворе, сотни мужских глаз прожигали меня. Собирая свое сари вокруг себя, я призывала своих мужей помочь мне. Они бросали на меня полные мук взгляды, но продолжали сидеть без движения. Я видела, что в своем сознании они уже стали слугами Дурьодханы, связанные словом Юдхиштхиры. То же слово сделало меня собственностью Дурьодханы. Они чувствовали, что не имеют права спасать меня или себя. Слепой царь вертел головой из стороны в сторону, делая вид, что он в замешательстве, когда я позвала его. Моя тревога росла, но я еще не была в отчаянье. Я попросила дедушку защитить меня, уверенная, что хотя бы он вмешается. Не он ли называл меня дражайшей внученькой? Не он ли делился со мной своими самыми сокровенными тайнами? Не он ли помог мне стать царицей Дворца иллюзий? Но к моему удивлению, он сидел с опущенной головой.
Видя это, Дурьодхана засмеялся, уверенный в своей победе. Жестом он грубо подозвал меня и усадил себе на колени. И, в конце концов, я обратила свой взор к Карне. Он был моей последней надеждой, единственным, кто мог остановить Дурьодхану. Его непоколебимое лицо выражало лишь ожидание. Я знала, чего он хочет: чтобы я упала на колени и умоляла о милосердии. Тогда бы он защитил меня. Но я не унизилась бы так, даже под угрозой смерти.
Он был нашим врагом. К тому же я только что дала отпор его попытке проявить дружеские чувства. Почему тогда я чувствовала себя преданной из-за того, что он не пришел мне на помощь?
Я держалась, как могла, чтобы не заплакать. Я собрала всю свою ненависть и сосредоточила ее на Карне. Когда он увидел презрение в моих глазах, то его лицо побелело, словно оно было вырезано из слоновой кости. Дурьодхана торжествовал. Он закричал Духшасану:
– Забери у Пандавов их красивые одежды и украшения. Все это теперь принадлежит нам!
Мои мужья скинули свои верхние одеяния, золотые цепи и браслеты прежде, чем Духшасана смог дотронуться до них. Карна смотрел на переливающуюся массу так внимательно, как будто она могла рассказать ему какой-то секрет. Его рот скривился в невеселой улыбке.
– Почему к Драупади должно быть другое отношение? Снимите одежду и с нее.
* * *
Певцы воспели в песнях, как Духшасана стал срывать с меня сари, но под каждым покровом ткани обнаруживался следующий. Что за чудо это было? Я не знаю. Я закрыла глаза. Несмотря на все мои усилия, я не могла подавить дрожь. Я стояла, сжав в кулаках края сари, как будто этот жест мог спасти меня. Меня – гордую и обожаемую жену величайших из царей всех времен, постигло ужаснейшее из унижений для женщины, какое только можно представить. Все сидели, замерев, глядя на все усилия Духшасана. Колдунья как-то сказала мне: «Когда ты окажешься в большой беде, думай о ком-нибудь, кто любит тебя». И я пыталась представить лицо Дхри. Но я лишь видела, какими беспомощными, полными гнева станут глаза моего брата, когда он узнает, что со мной произошло.
И тут я подумала о Кришне. Потому что больше никто не мог мне помочь. Он не должен был мне ничего, мы даже не были родственниками. Возможно, поэтому я смогла сконцентрироваться на нем. Я думала об улыбке Кришны – той, которая появлялась безо всякой причины. Тут же все звуки вокруг меня приглушились: сопение Духшасаны, шепот придворных. Я оказалась в саду. В озерах плавали лебеди, с дерева, возвышавшегося над остальными, падали лепестки голубых цветов, и я слышала шум водопада. Ветерок приносил аромат сандала. Кришна сел рядом со мной на прохладную каменную скамейку. Нежно посмотрев на меня, он сказал: «Никто не сможет опозорить тебя, если ты не позволишь этого».
Я с удивлением поняла, что он прав.
Пусть они смотрят на мое обнаженное тело, подумала я. Почему я должна стыдиться? Это им, а не мне должно быть стыдно за свой поступок, выходящий за все рамки человеческого достоинства.
Разве это не чудо?
Кришна кивнул. Он взял меня за руку, и я почувствовала, как расслабилось мое тело, и кулаки разжались. Он улыбнулся. Когда я уже хотела улыбнуться ему в ответ, в моем сознании возникло другое лицо. Я увидела глаза, горящие ненавистью, и услышала слова, ставшие моим проклятием, пронзившие меня, словно отравленная стрела. Его наказание превзошло мое преступление.
«Карна, – сказала я, – ты преподал мне хороший урок. Но неужели жажда мести сильнее желания быть любимым? Что за злая сила овладевает человеком, вынашивающим в своем сердце это черное чувство?»
Постепенно моя рука выскальзывала из ладоней Кришны, его лицо становилось размытым, постепенно исчезая.
Я открыла глаза. На мне все еще была одежда, а Духшасана лежал рядом без чувств.
Переступив через него, я обратилась к присутствующим резким, словно ломающийся лед, голосом:
– Вы все погибнете в битве, которая начнется с сегодняшнего дня. Слезы ваших жен и матерей будут во сто крат горше моих. Все королевство превратится в кладбище. Не останется ни одного наследника из Кауравов, чтобы помолиться об убиенных отцах. И этот бесславный день, когда вы попытались унизить беспомощную женщину, останется в истории навсегда.
Обращаясь ко всем, я не сводила взгляда с Карны. Меня утешало только одно: события сегодняшнего дня навсегда избавили мое сердце от сомнений. Больше никогда я не буду мечтать об этом человеке.
Позади я услышала клятвы мести, которые произносили Бхима и Арджуна, а также мольбы слепого царя, просившего меня смягчить проклятие. В моем сознании лицо Кришны растворялось в красном мареве, но я уже не могла и не собиралась останавливаться.
Взяв свои длинные волосы и подняв их, я спокойно сказала:
– Я расчешу свои волосы только тогда, когда искупаюсь в крови Кауравов.
И я знала, что мои слова сбудутся.
* * *
Чему я научилась в тот день в сабхе?
Все это время я верила, что имею силу над моими мужьями. Я верила, что они все сделают ради меня, потому что любят. Но теперь я прозрела: хотя они и любили меня, но существовали другие вещи, которые они любили больше. Их понятия о чести, верности по отношению друг к другу, славе, были для них важнее перенесенных мною страданий. Да, они отомстят за меня позже, но только тогда, когда они почувствуют, что обстоятельства принесут им славу героев. Женщина не способна думать так же. Я бы бросилась спасти их, если бы это было в моих силах. Я бы не стала думать о том, что могли подумать люди. Выбор, который они сделали в день моего унижения, что-то изменил в наших отношениях. Я больше не зависела от них так, как раньше. И когда я хотела защитить себя от боли, это значило защитить себя от них, нежели от наших врагов.
Для мужчины любовь всегда связана с силой и гордостью. Вот почему Карна ждал, когда я брошусь умолять его о защите, хотя было достаточно лишь одного его слова, чтобы прекратить мои страдания. Вот почему он заволновался, когда я отказалась просить сжалиться надо мной. Вот почему он подстрекал Духшасану сделать то, что противоречило кодексу чести, которым он руководствовался всю свою жизнь. Он знал, что пожалеет об этом – в его жестокой улыбке уже можно было разглядеть проблеск боли.
Но так ли чиста душа женщины?
Я поняла еще одну истину. Все это время я считала себя лучше своего отца, лучше всех тех мужчин, которые причиняют боль невинным людям, чтобы наказать своих обидчиков. Я думала, что я выше всех этих желаний. Но я так же была подвержена им, жажда мести заполнила все мое существо. Я не могла сопротивляться этому чувству, как собака не может отказаться от кости, даже несмотря на то, что она изодрала пасть в кровь.
Я усвоила эти уроки. И я буду использовать это знание во время долгих лет моего изгнания, чтобы получить любой ценой то, что я хочу.
Но вечно ускользающий Кришна, который предложил мне другое утешение, глядя на меня разочарованным взглядом – чему он хотел меня научить?
26
Рис
Слепой царь, испугавшись моего проклятия, дал моим мужьям свободу и царство. А Дурьодхана, посмеявшись над Юдхиштхирой за то, что его спасла жена, вызвал его сыграть в последний раз. Проигравший должен был уйти в лес на двенадцать лет. Несмотря на все мои мольбы отклонить вызов, Юдхиштхира отказал мне во имя чести. И проиграл, как я и ожидала. Мы сменили наш наряд на одежду прислуги. Мы попрощались с Кунти, смотревшей в пустоту с бледным лицом и сухими глазами, а я передала Дхаи-ма кричащих и хватающихся за меня детей, чтобы она отвела их на воспитание в дом Субхадры. Я уходила, чувствуя на себе ее обвиняющий взгляд. Она знала, что я могла остаться с мальчиками, которые нуждались во мне больше, чем мои мужья. И мы ушли босые из города.
После того, как все это случилось, Дурьодхана и его люди с триумфом поскакали во Дворец иллюзий, чтобы захватить его.
Когда дворец появился в поле их зрения, Дурьодхана выдохнул: «Мой, наконец-то!» Тогда его слуги поняли, что все, что он сделал с Пандавами, было сделано ради этого – завладеть дворцом, который ему не удалось скопировать, местом его прошлого стыда и настоящего триумфа. Дурьодхана хотел переписать свою историю. Но пока он говорил, поднялся ветер, и купола и башни дворца стали разрушаться. Дурьодхана в бешенстве гнал своего коня. И все равно, когда он подъехал к месту, где раньше стояли главные ворота, он нашел только несколько небольших кучек костей, волос, песка и соли.
Откуда я знаю об этом? Это приснилось мне.
Мои мужья предполагали, что верные слуги, узнав о нашей неудаче, подожгли дворец, но я отметила про себя с горьким удовлетворением, что мой сон оказался правдой. Мой дворец не захотел принимать в свои стены кого-либо, кроме своих законных владельцев. Он сделал то, что должен был, чтобы остаться верным нам.
Пока мы шли по лесу, я несла мешочек с солью, в честь моего потерянного дворца. Ночью я посыпала солью свои пальцы, кожу, расцарапанную до крови скалами и ветками, и радовалась боли. Она поможет мне не забыть. В моих снах дворец являлся вновь, каждый раз, огромнее и изысканнее, чем в жизни. Я знала, что никогда не найду дом, который будет настолько же моим.
Теперь у меня была еще одна причина для ненависти.
* * *
Лес, тенистый и перистый, был словно погружен в воду. Если бы я позволила ему соблазнить меня, моя жизнь могла бы повернуться иначе. Но для меня он был лишь воспоминанием о том, что у меня отняли. Мы уходили все глубже, и я думала, что лес наблюдает за нами. Знает ли он о том, что мы сожгли его брата? Злится ли он на нас за это? Ночами я спала настороженно, мои глаза были все время красными.
Моих мужей не мучили подобные мысли. Их охватило ребяческое возбуждение. Думаю, они вспомнили свои детские годы в лесу, которые были, возможно, самыми счастливыми в их жизни. С одинаковым восторгом они указывали на следы и ягоды, зазубренные листья бичути, от которых можно чесаться часами. Можно ли осуждать меня за раздражение? Они вели себя так, как будто не потеряли царство!
Мне следовало бы проявлять больше интереса, когда они показывали мне львицу с детенышами или огромных слизней, оставляющих серебристые следы на упавших бревнах. Мне следовало бы смеяться вместе с ними над выходками обезьян с оранжевыми хвостами, живущих одним счастливым мигом. Тогда двенадцать лет прошли бы быстрее и веселее. Все самое необходимое для жизни у нас было. Арджуну всегда удавалось поймать достаточно дичи. Бхима выкапывал корешки и сбивал плоды с деревьев, Накула и Сахадева приносили мне молоко диких коз. Куда бы мы ни пошли, мои мужья строили мне домик, воздушный и душистый, устланный мягчайшим тростником, какой они только могли найти, где с утра солнце подмигивало мне сквозь покрытую листьями крышу. Иногда Юдхиштхира пел, чего он никогда не делал во дворце. Я была удивлена, когда узнала, что у него приятный, глубокий голос.
Но мной овладела странная непримиримость. Я отвергала все, что мои мужья делали, чтобы утешить меня. Недовольство застыло в моих чертах, и мои волосы, спутанные, гневно спадали мне на лицо. Каждый день, готовя им еду, я напоминала Пандавам об их предательстве, и что я пережила в сабхе Дурьодхана. Каждую ночь я повторяла насмешки Кауравов, чтобы они были свежи в их памяти. Когда мы тушили наши лампы, я металась в своей постели, тростник казался мне жестким, словно прутья. Я вспоминала лицо Карны, как оно странно потемнело, когда он сказал: «Снимите одежду и с нее». Но об этом я не говорила вслух.
Каждый раз, когда я вставала на рассвете, взмокшая от беспокойной ночи, я рисовала себе нашу месть: пылающее поле боя, воздух, кишащий стервятниками, искалеченные тела Кауравов и их союзников, – то, как я изменю историю. Но я не могла представить себе тело Карны. Вместо этого я воображала его преклонившим колени у моих ног с головой, склоненной от стыда. Когда же я пыталась решить, какое наказание подойдет ему, мое воображение опять подводило меня.
Так я выиграла бой с коварным временем, которое могло смягчить нашу жажду мести или уничтожить ее вообще.
* * *
Дурваса[19], самый ужасный из мудрецов, явился к нам с сотней своих голодных учеников.
Это случилось так: он был в Хастинапуре, где Дурьодхана превосходно заботился о нем. Довольный мудрец предложил ему ответный дар. Принц ответил, что его сердце порадуется, если мудрец посетит и его двоюродных братьев в лесу и благословит их тоже.
Дурваса милостиво согласился, и теперь купался в ближайшей реке. Он отдал строгое распоряжение, чтобы к его возвращению я приготовила еду.
В любой другой день это бы не составило мне труда. Вьяса, показавшийся, как раз когда мы уходили из Хастинапура в изгнание, вручил мне горшок. «Он обладал особой силой, – сказал Вьяса, – и принадлежит богу Солнца». Что бы я ни готовила в нем, этого будет хватать, чтобы прокормить всех, кто навещает нас. Но только до тех пор, пока я не поем. С этого момента горшок перестанет давать пищу на весь день.
Я подозрительно относилась к горшку Вьясы (подарки от мудрецов, как показывала практика, часто приносили беды), но до сих пор он исполнял обещанное. Иногда я задавалась вопросом, случалось ли это потому, что наши гости всегда старались убедиться, что для меня осталось достаточно еды. Но в глубине души я знала, что этот мир полон загадок.
Но сегодня я уже поела и помыла горшок. Он лежал пустой и блестящий на импровизированной полке в моей импровизированной кухне. Мои мужья поспешили пойти собирать то, что может дать лес. Я развела костер, на случай, если им это удастся. Но что они могли найти в лесу, чтобы прокормить так много народу? Сомнения мучили меня, пока я смотрела в огонь. Дурваса был известен своими изобретательными проклятьями. Без сомнения, Дурьодхана послал его к нам, надеясь, что он нашлет на нас неизвестное неизлечимое заболевание или превратит нас в экзотических животных. Я представила себе, как он ухмыляется в своем дворце, воображая наши новые беды. Участвовал ли Карна и в этом замысле тоже? Несмотря на мою злость по отношению к нему, я догадывалась, что он был ни при чем. Он был слишком горд, чтобы прибегать к таким уловкам.
Часто, когда я была напугана и не знала, что делать, я думала о Кришне. Я впала в эту привычку после инцидента при дворе Дурьодханы. Это не обязательно избавляло меня от проблемы, но обычно это успокаивало меня. Иногда я вела воображаемые диалоги с ним.
Сегодня я сказала:
– Разве у нас и так мало трудностей? Не достаточно ли нас уже проверяли на прочность? Что ты за друг? Не пора ли тебе использовать божественную силу, которой ты якобы обладаешь, в наших интересах?
И вот он, тут как тут, сидит с другой стороны костра, улыбаясь своей очаровательной и раздражающей меня улыбкой. Неужели волнение довело меня до галлюцинаций?
– Сама по себе ситуация, – сказал он, – не плоха и не хороша. Только твоя реакция на нее заставляет тебя страдать. Но хватит философии! Я голоден.
– Не издевайся! – выпалила я. – Ты знаешь, что в этой хибаре, в которой мне приходится жить, нет еды.
– Ты могла бы остаться с Дхри во дворце твоего отца, – спокойно заметил он. – Он просил тебя много раз в моем присутствии. Ты могла остаться с Субхадрой и помочь ей с твоими неуправляемыми детьми. Но нет! Ты хотела всегда быть рядом, чтобы каждый день мучить моих бедных друзей Пандавов.
Чувствуя себя виноватой, я сказала:
– Ты прав, давай, ударь меня еще пару раз, мне и так плохо. На что еще годен такой друг, как ты?
– Тише! Тише! – сказал Кришна, подняв руку. – Я терпеть не могу драться на пустой желудок. Почему ты не посмотришь еще раз, может быть на дне твоего горшка что-нибудь осталось?
– Я же сказала тебе, я помыла его! Ты не видишь?! – от злости я схватила горшок и кинула в него.
Он ловко поймал его.
– Со своими мужьями ты поступаешь так же? Ну да, это научит их ловчее уворачиваться от вражеских стрел.
Его улыбка была заразительной. Я почувствовала, как на моем лице появляется ответная улыбка, и очень вовремя поменяла ее на раздраженную гримасу.
– А вот и оно, – сказал он, снимая с края горшка рисинку, которой – я готова была поклясться – там не было минуту назад. – Ты никогда не отличалась аккуратностью в хозяйстве.
Он положил рисинку в рот и принялся выразительно жевать. Затем он заставил меня налить ему воды запить.
– Хорошо, – сказал он. – Пусть все живое в мире будет так же довольно, как я.
– Я бы хотела, чтобы ты задумался об имеющейся проблеме, – бесцеремонно оборвала я. – Дурваса скоро превратит нас в муравьедов.
