Текст книги "Дворец иллюзий"

Автор книги: Читра Дивакаруни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Я уставилась на забрызганные кровью ноги Кришны.

– Это не моя, – сказал он, увидев мое выражение лица. – Я не ранен.

Но я увидела, что с его указательного пальца на правой руке капала кровь. (Мог ли бог пораниться?) Возможно, Кришна повредил палец, когда метнул диск. Диска уже не было в его руке, и я его не видела еще много лет после этого. Оторвав кусок ткани от своего сари, я перевязала рану.

– Ты испортила свое дорогое сари, – сказал Кришна. – Я куплю тебе новое. Хотя оно не сможет сравниться с прежним. В конце концов, я же не такой богатый правитель.

Я уставилась на него, пораженная, и покраснела. Неужели он знал, что я думаю о Карне?

Цари поднялись со своих мест. Кто-то гневно возмущался. Некоторые даже вытащили оружие. Мне показалось, что я увидела, как Нарада наклонился вперед и наблюдал за происходящим хаосом со смешанными чувствами восторга и ужаса. Печальный Юдхиштхира пытался призвать всех к порядку. Другие мои мужья вышли к народу, чтобы всех успокоить. К кафедре, где стояла я, поднимался человек с поднятыми руками, который намеревался усмирить разъяренную толпу. Неужели это был Карна? Но в это мгновение меня больше заботил другой человек.

Если я хотела сказать Кришне то, что чувствую, то сейчас был подходящий момент. Почему для меня было так важно рассказать ему о своем страхе? Земля уходила из-под ног, мне стало невыносимо жарко. Я бы никогда не открылась Кришне. Я боялась, что он посмеется надо мной. И все же я сказала:

– Когда я подумала, что ты умрешь, я тоже захотела умереть.

Кришна посмотрел мне прямо в глаза. Увидела ли я любовь в его взгляде? Если это так, то эта любовь отличалась от любой другой, какую я встречала. Или просто я не знала настоящей? Она пронзила мое тело, мысли, мое трепещущее сердце и проникла в самую душу. Мои глаза закрылись сами по себе. Я чувствовала себя бахромой шали, которая распустилась на сотни ниток.

Как долго я так стояла? Миг или целую вечность? Некоторые вещи нельзя понять. Я знала только то, что я не хотела, чтобы это мгновение закончилось.

Затем его голос вернул меня с небес на землю, и я услышала смех.

– Я надеюсь, что ты не скажешь об этом моим дорогим друзьям Пандавам! Иначе у меня будут неприятности!

– Неужели ты не можешь быть серьезным? – сказала я, похолодев от страха.

– Это сложно, – ответил Кришна. – В жизни так мало того, о чем стоит говорить серьезно.

И тут мы почувствовали, как пол заходил ходуном под нашими ногами. Колонны закачались. Хотя Майя заколдовал их, и они не могли упасть, люди в панике кричали от ужаса. Мне показалось, что я слышу карканье ворон. Кто-то взял меня за руку. Я вырвала ее, но потом увидела, что это был Бхима.

– Будь осторожна, – сказал он, печально потирая щеку. – Старший брат попросил меня проводить тебя до дома. Здесь тебе не место.

Я сначала разозлилась, но Кришна легонько подтолкнул меня.

– Иди. Мы бы не хотели, чтобы с тобой что-то случилось.

Бхима уныло покачал головой.

– Как несчастливо закончилась наша яджна! Что же будет теперь? Жрецы считают, что землетрясение – плохой знак. Они говорят, что боги разгневались из-за убийства Шишупалы.

– Жрецы любят такое говорить, – ответил Кришна. Казалось, до гнева богов ему не было дела.

Когда мы с Бхимой бежали домой, я заметила Карну. Он не пускал взволнованную и объятую ужасом толпу к выходу возле кафедры. Когда он увидел, что я с Бхимой и мне ничего не угрожает, он резко кивнул ему и собрался уходить. Я пристально смотрела, как он отдаляется от меня, благодаря его, желая, чтобы он еще раз взглянул на меня. Я уверена, что он чувствовал силу моего желания искупить свою вину. Даже Бхима взглянул на меня в недоумении. Но Карна уходил спокойным шагом, как будто он никогда не знал о моем существовании.

23

Озеро

Дурьодхана вел себя странно. Все цари покинули наш дворец вскоре после смерти Шишупалы – в большинстве своем сердитые, с угрюмыми лицами, не соблюдая даже церемоний прощания, – а Кауравы остались. Нам хотелось, чтобы они тоже уехали, но Юдхиштхира был слишком вежлив, чтобы позволить нам намекнуть на это. К тому же, вероятно, обиженный недоверием других наших гостей и расстроенный неприятным концом яджны, которой он так ждал, Юдхиштхира находил утешение в том, что Дурьодхана рад его обществу и ему так нравится наш дворец. Моему мужу льстило восхищение своего двоюродного брата, и он позволил Дурьодхане разгуливать везде, где пожелает.

В результате я встречалась с принцем Каура в самых неожиданных местах: то на кухне, где он внимательно изучал устройство очагов, то в саду, где он расспрашивал садовников, у кого они приобретают те или иные растения. Вскоре я поняла, чего он хотел: он хотел построить себе такой же дворец. Но когда я выразила мужьям свое негодование, они только засмеялись этому намерению Дурьодханы. Они сказали, что он не сможет выполнить эту задачу, пока не найдет архитектора, столь же искусного в магии, как Майя, а где он возьмет такого?

– Он только опустошит казну Хастинапура, – сказал Арджуна, – и задавит народ грабительскими налогами.

– Может быть, народу это так надоест и он поднимет восстание и свергнет Дурьодхану, – сказал Бхима.

– Может быть, они выберут правителем кого-нибудь из его младших братьев, более разумных, чем он, – сказал Накула.

– Вряд ли! – возразил Сахадева. – Ты же знаешь, как наш уважаемый дядюшка слепо обожает Дурьодхану.

Четверо из них расхохотались и смеялись до тех пор, пока Юдхиштхира не попросил их прекратить.

Я не могла так легко к этому относиться. Мы вложили всю душу в этот дворец. Он был воплощением нашей тайной мечты, всех наших сокровенных желаний. Каждый раз, когда я видела Дурьодхану, измеряющего на глаз высоту ворот или лестниц, пока его дядя Сакуни делал какие-то заметки, я чувствовала себя оскорбленной, тем более что Дурьодхана подмигивал мне, давая понять, что он знает, о чем я думаю.

Присутствие Карны еще сильнее все усугубляло. Обычно он стоял возле Дурьодханы с высокомерно-равнодушным видом. Я уже слышала от слуг, что он все время спрашивает Дурьодхану, когда он собирается возвращаться в Ангу. Но Дурьодхана каждый раз умолял позволить ему остаться еще, якобы потому, что ему нужно побыть со своим лучшим другом.

Я знала, что не следует из-за этого переживать. И все-таки мне было обидно, что Карна так хотел уехать из моего дворца, и ничто не могло очаровать его. Это впервые заставило меня посмотреть на дворец с сомнением и подумать – действительно ли он так прекрасен, как нам кажется? Или Майя наложил свои чары не на дворец, а на нас, и вся красота, которой мы так восхищаемся, существует только в нашем воображении?

Но в этом я ошибалась. Дворец действительно был волшебным, как и говорил Майя, и, как все волшебные жилища, он знал мысли своих обитателей. В последующие дни я почувствовала от него какую-то холодность и отчуждение. Позже я размышляла, не был ли он недоволен мною по причине произошедшего случая, который имел столь далеко идущие последствия?

Днем Дурьодхана был занят разведкой, а ночи проводил в изысканных пирах, которые сам устраивал. Это вызывало во мне горькое возмущение, потому что эти пиры напоминали мне о том, что, как бы высоко меня ни ставили мои мужья, всегда будут такие места, где я не могу сопровождать их или давать им советы. Но мне было неприятно не только из-за уязвленного эго. Я слышала о вещах, которые беспокоили меня – о полураздетых танцовщицах, о дорогой суре, которую Дурьодхана заказывал целыми возами и дарил моим мужьям, о запахе опиума в сабхе в конце вечера. И еще об игре. Каждую ночь на игральные доски бросали кости, и Дурьодхана вместе с Сакуни играли против Юдхиштхиры.

Удивительно, но обладая такой страстью к азартным играм, принц Каурава не был ни особенно искусным, ни разумным игроком. Он делал рискованные ставки и чаще проигрывал, чем выигрывал. Иногда вместо него играл Сакуни, но и ему везло не больше. Другие мои мужья смеялись, что если Дурьодхана будет продолжать в таком духе, то ко времени его возвращения в Хастинапур у него не хватит денег даже на постройку коровника. Но Юдхиштхира любил играть. Он отдавался игре с детским восторгом и не скрывал своей радости, если выигрывал. Однако Юдхиштхира не привык к такому беспорядочному образу жизни. Он вваливался в спальню поздно ночью, пахнущий вином и слишком возбужденный, чтобы заснуть, а когда он все же засыпал, то беспрестанно ворочался, метался и вскрикивал от кошмаров. Утром он просыпался с тяжелой головой, в дурном настроении и плелся в тронный зал, чтобы управлять делами государства. Дхаи-ма, у которой были свои источники, рассказывала мне, что он стал очень усталым и не мог заниматься делами со своей обычной тщательностью и вниманием. Когда я предлагала ему прекратить все эти кутежи, он отказывался. Я отправила послание в Дварку, надеясь, что Кришна сможет его вразумить, но он отсутствовал, так как был занят какой-то очередной авантюрой, связанной с каким-то алмазом, и был вне досягаемости.

* * *

Это утро было совершенно безрадостным, Юдхиштхира был таким вялым и угрюмым, что я подумала, не добавил ли Дурьодхана чего-нибудь в вино. Вдруг он хотел медленно отравить его? Какова была истинная цель его пребывания здесь? Возможно, он действовал по заранее разработанному плану. Например, спровоцировать Шишупала, чтобы он повел себя так, чтобы Юдхиштхира убил его и тем самым настроил против себя всех остальных царей, а это, в свою очередь, было бы идеальной ситуацией для того, чтобы найти путь к сердцу доверчивого двоюродного брата.

Так разбегались мои мысли в разных направлениях, когда я стояла на балконе со своей служанкой, не замечая всей красоты, открывавшейся передо мной. Мне определенно надо было что-то сделать, чтобы остановить Дурьодхану. Но что? Охваченная беспокойством, я не замечала ничего вокруг, пока одна из женщин не сказала:

– Моя царица, взгляните, кто здесь!

Окна моих комнат выходили на самый красивый сад во дворце, который я сама придумала, а Майя только добавил некоторые штрихи. Этот сад должен был создавать впечатление естественности и заброшенности. Среди цветущих деревьев и кустарников с блестящими листьями было большое озеро неправильной формы, в котором плавали разные птицы. Оно все заросло лилиями, его вода была ярко-голубой и сияла даже в пасмурную погоду. Посреди озера возвышалась беседка с колоннами, на которых были вырезаны причудливые картинки из жизни богов и богинь, менявшиеся на глазах того, кто на них смотрел. Чтобы добраться до беседки, надо было пройти по одному из мостов, подвешенных над водой. Но здесь Майя решил сыграть шутку: хотя все мосты выглядели надежными, только один из них был настоящим. Остальные представляли собой иллюзии, обманно созданные из воздуха и света, и те, кто приходил сюда, часто оказывались в воде.

Дурьодхана шел по направлению к тому озеру. Он не видел нас, потому что Майя закрыл балконы на женской половине хитрыми решетками. Я попросила служанок замолчать, чтобы незаметно проследить за Дурьодханой. Может быть, так я смогу понять его намерения в отношении Юдхиштхиры.

Дурьодхана любил хорошо одеваться. Сейчас он был в наряде из безукоризненно белого шелка (совершенно неподходящем для прогулок по саду), украшенном безумным количеством драгоценностей. Он ступал во главе своей свиты, которая, думая, что никто ее не видит, вела себя наглее, чем обычно. Они с непристойными жестами показывали пальцем на статуэтки апсар^[18] и так громко хохотали, что мои домашние голуби испугались и улетели. Некоторые срывали цветы и вертели их в руках. Другие надкусывали фрукты, которые рвали с деревьев и тут же выбрасывали в кусты. Только Карна, идущий позади с пустыми руками, молчал. Его доспехи, которые, как я слышала, он никогда не снимал, сияли на солнце и слепили мне глаза. Презрение на его лице – к людям Дурьодханы или к моему саду? – выдавало его досаду этой прогулкой. И как я ни пыталась, я не могла оторвать от него глаз. Мое сердце терзали разочарование и гнев, потому что мне так хотелось найти способ стереть равнодушие с его лица.

Залюбовавшись Карной, я не видела, что делает Дурьодхана, пока не услышала плеск воды. Он, видимо, ступил на иллюзорный мост, потому что теперь бултыхался в пруду. Я с ужасом смотрела, как он там барахтался и ругался, зовя на помощь своих сконфуженных придворных, которые столпились вокруг, не решаясь прыгнуть в воду и испортить свою дорогую одежду. Мои служанки залились смехом. Мне надо было велеть им замолчать, но я сама не могла сдержать улыбки, до того комично это выглядело. К тому же я могла оправдать ее тем, что мой дворец сделал за меня то, чего я не могла себе позволить – столкнуть в грязь, пусть ненадолго – человека, который, я знала, ненавидит моих мужей, как бы он ни притворялся. Увидев, что я тоже улыбаюсь, одна из молодых женщин воскликнула веселым звонким голосом:

– Кажется, сын слепого царя тоже слеп!

Я резко одернула ее, но было уже поздно. Все глаза устремились на балкон, где мы стояли. Дурьодхана свирепо посмотрел на решетку, скрывавшую нас. Я понимала, о чем он думает: что я нарочно не предупредила его о мостах, и затем нанесла ему самое страшное оскорбление, напомнив ему о телесном недостатке его отца. Карна прыгнул в воду, чтобы помочь своему другу, тоже взглянул на балкон, удостоив наконец меня вниманием, которого я жаждала со времени его приезда. Я тут же попыталась исправить оплошность служанки, выкрикнув извинения и послала вниз горничных с сухой одеждой. Я при всех наказала девушку, неосторожно оскорбившую его, надеясь таким образом смягчить нанесенную обиду. Но холодная ярость на лице Карны решила меня дара речи. Я не хотела на его глазах унижаться перед Дурьодханой и признавать свою вину, молча выслушивая его упреки за проделки нашего дворца. В любом случае, что я могла бы сказать в свою защиту? Что я так засмотрелась на Карну и поэтому не заметила, куда идет Дурьодхана? Поэтому я так и стояла, борясь со своей гордостью, пока момент для извинения не был упущен. Двое друзей удалились, гневно перешептываясь, оставив меня гадать, что теперь из этого выйдет.

* * *

В одном мой дворец не отличался от других: благодаря здешним сплетникам новости разносились по нему моментально. И часа не прошло после случая с Дурьодханой, как Кунти вызвала меня в свои покои. (Что заставило меня задуматься, сколько из моих служанок подкуплены ею, чтобы следить за мной.) Я была удивлена этим вызовом. Со времени своего прибытия во дворец моя свекровь еще не пыталась мной командовать. Когда я пришла к ней, то увидела на ее лице знакомое выражение злобы, вызванной моей глупостью. На мгновение мне показалось, что время повернулось вспять, и я вновь стала юной, неопытной невесткой. Она вежливо и презрительно спросила, почему я не слежу за языками своих служанок, и потребовала, чтобы я немедленно призналась, что случилось с Дурьодханой.

– Может быть, мой сын мог бы успокоить своего двоюродного брата, – сказала она. – Плохо, что ему придется унижаться из-за твоей глупости, но здесь дело серьезное. Ты не знаешь, каким мстительным и опасным может быть Дурьодхана.

Я понимала, что Кунти права. То, что она предлагала, было разумно, да я и сама уже об этом думала. Если бы она разговаривала в другом тоне, я бы последовала ее совету. В конце концов, она знала клан Кауравов гораздо лучше, чем я, и не раз справлялась с их злыми кознями. Но повелительный тон Кунти – вместе с чувством вины – заставил меня заупрямиться. Я, так же вежливо, как и она, ответила ей, что сама могу со всем разобраться. В конце концов, царица я или нет? Если я сочту нужным рассказать обо всем мужу, я это сделаю. И ей нет нужды вмешиваться в такие незначительные события в ее возрасте, когда уже пора сосредоточиться на духовном.

Кунти посмотрела на меня, так яростно поджав губы, что их почти не стало видно. Возможно, она поняла, что, скажи она что-нибудь еще, начнется открытая война, которая может только принести вред ее сыновьям. Может быть, наша стычка с безжалостной ясностью дала ей понять, кто здесь хозяйка. А может быть, она подумала: ладно, пусть пеняет потом на себя.

Я поклонилась, чтобы показать, что наша встреча окончена.

Я не сказала Юдхиштхиру, что произошло. Он был раздражителен и трудноуправляем, я могла только сделать хуже. Я сказала себе, что извинилась бы, если бы Дурьодхана пожаловался моим мужьям, но он никому ничего не сказал. Может быть, он стеснялся? Может, Кунти слишком серьезно восприняла то, что было, в общем-то, просто незначительным инцидентом? Днем он продолжал шпионить, а по ночам играть на деньги с Юдхиштхирой. Карна тоже вел себя так же, как раньше, общаясь со всеми с усталой почтительностью. Но, возможно, купание все же пошло принцу на пользу, потому что неделю спустя он объявил, что отец прислал ему письмо, в котором просит его вернуться в Хастинапур.

На прощальном торжестве он изъявлял всем, в том числе мне, бесконечную благодарность, и я отвечала ему в том же духе.

С отъездом Кауравов наша жизнь вошла в нормальное русло. И все же что-то переменилось. После обряда раджасуи что-то разладилось, появилось чувство пустоты. Может быть, так всегда себя чувствуешь после завершения большого дела. Простые земные занятия, которых мне так не хватало, пока дворец был заполнен гостями, теперь не давали удовлетворения. Юдхиштхира занимался государственными проблемами спустя рукава, а вечерами сидел в сабхе неподвижный и молчаливый. Бхима топтался на кухне, выбрасывая половину приготовленных блюд, жалуясь, что они получаются безвкусными. Накула забыл о своих любимых лошадях, а Сахадева так и не прочитал книг, которые торговцы привезли из далеких стран. Арджуна с тоской в глазах смотрел на северные горы, на вершинах которых, как говорили, жил Шива. Я ухаживала за садами, устраняя урон, нанесенный ему друзьями Дурьодханы. Но часто, давая распоряжения, я забывала, о чем говорю. Мой взгляд падал на скамейку, на которой сидел Карна, на тропинку, по которой он ходил, и мне опять делалось обидно оттого, что мой дворец не впечатлил его.

Иногда я ловила себя на том, что думаю о пророчестве, данном при моем рождении. Исполнила ли я его? Я сделала нечто неслыханное – стала женой пяти царей и объединила их силы, чтобы они стали властелинами всего континента Бхарат. Оставила ли я тем самым значительный след в истории? Часть меня говорила – да. Но другая часть шептала: это ли все, чем должна была быть моя жизнь?

* * *

Желание – сильный магнит. Не мои ли страдания явились причиной того, что в этом же году нам пришло приглашение? В нем Дурьодхана просил своих дорогих братьев почтить его визитом в его скромный дворец, хотя он не шел ни в какое сравнение с дворцом Пандавов. Может, он искал возможности продолжить игры, которыми он так наслаждался в Индрапрастхе? В заключение он написал отдельное приглашение царице Драупади, которой его новая жена Бханумати, царица Каси, давно восхищается и мечтает познакомиться с ней.

Это приглашение стало для меня неожиданностью. Обычно жены не сопровождали царей в их поездках. Кунти фыркнула, услышав об этом, но мое сердце забилось быстрее.

– Как будто ему заняться нечем! – сказал на это Арджуна. – Новая сабха и новая жена! Интересно, что заставило его снова жениться, у него и так уже столько жен! И сыновей тоже. В любом случае я не хочу ехать туда, чтобы потешить его самолюбие.

Сахадева покачал головой:

– Это не просто его самолюбие. Что-то еще стоит за этим приглашением – и это мне не нравится.

Накула нахмурился.

– Мне кажется, он что-то задумал.

– Я бы скорее поверил кобре, – добавил Бхима и повернулся ко мне. – Я прав, Панчаали?

Мне следовало бы сразу безоговорочно с ними согласиться. Тогда все закончилось бы благополучно. Может, Юдхиштхира стал бы ворчать, но он послушался бы нашего общего голоса и отклонил приглашение Дурьодханы. Что за слабость заставила меня промолчать? Что за тайное желание?

Кунти, незаметно для всех, сердито взглянула на меня.

– Ты абсолютно прав, – сказала она Бхиме. – Нужно быть круглым дураком, чтобы самому искать неприятностей на свою голову.

Юдхиштхира сказал:

– Вы все напрасно беспокоитесь! Дурьодхана наконец понял, что иметь таких союзников, как мы, выгодно. Кроме того, он так прекрасно провел у нас время. Естественно, что он хочет ответить на наше гостеприимство. Отказываться было бы грубо.

– Ты слишком доверчив! – взорвалась Кунти. – Совсем как твой отец – это всегда было у вас…

– Я думаю, Юдхиштхира прав, – вмешалась я. – Дурьодхана сделал попытку оставить старую вражду. Было бы правильным сделать шаг ему навстречу.

Что заставило меня перебить Кунти этими словами, которые были неправдой, – о чем я знала и в тот момент, когда их говорила? Было ли это раздражение от того, что она пыталась взять под свой контроль моего мужа и мой дом? Или это была надежда увидеть Карну в Хастинапуре еще раз, хотя я знала, что это принесет мне только боль? Или это случилось потому, что я следовала предначертанной мне судьбе, как сказал бы Вьяса?

Кунти прикусила губу и ничего не сказала. Она была слишком гордой, чтобы вступать со мной в спор. Но она странно на меня посмотрела, будто поняла, что я говорю не то, что думаю. Другие мои мужья поначалу выглядели растерянными. Но я так часто давала им раньше хорошие советы, что они оставили свое беспокойство.

– Мы поедем, – сказал Накула своему брату, – если ты и Панчаали этого хотите. Но, брат, ты же видишь, что Дурьодхане плевать на нас. Он просто хочет продемонстрировать свои богатства.

– Ну и пусть! – беззаботно сказал Юдхиштхира. – Мы-то знаем, что его богатства, – тут он галантным жестом показал на меня, – не сравнятся с нашими.

Я поклонилась в ответ на этот комплимент, который был очень в духе Юдхиштхиры. А сама уже думала о том, как я возьму свои лучшие шелка и драгоценности и велю своей служанке придумать новые прически. Пара омолаживающих масок тоже не повредят. Я хотела быть уверена, что Бханумати (или я думала о ком-то еще?) не перестанет восхищаться мной.

– Вы совершаете ошибку, – сказала Кунти Юдхиштхире. – По крайней мере, не берите с собой Драупади – это будет неправильно и неразумно, если она поедет с вами.

Я приготовилась горячо возразить, но мне не пришлось этого делать.

– О мама! – сказал Юдхиштхира. – Ты всегда думаешь о самом худшем. Панчаали будет умницей. С ней можно будет быть уверенным, что никто из нас не натворит ничего неразумного.

* * *

Мы отправились в дорогу вместе со своей свитой прекрасным весенним днем. Мои мужья выехали вперед на конях, гарцующих от нетерпения. Рядом с ними наши сыновья пришпоривали своих пони, тоже рвущихся вперед. Позади нас шла сотня всадников, нагруженных дарами. От лошадиных копыт поднималось облако пыли, плотное, как утренний туман. За ним мерцал огнями наш дворец, его золоченые крыши скрылись неожиданно быстро. Я высунулась из повозки, в которой ехала вместе с мрачной Кунти, чтобы вдохнуть аромат цветущих деревьев париджата, растущих вдоль дороги. Меня охватывало радостное волнение, как юношу, впервые едущего на поиски приключений.

– Я надеюсь, они еще будут цвести, когда мы вернемся, – сказала я Кунти.

Она не ответила. Она не разговаривала со мной с тех пор, как я убедила мужей принять приглашение Дурьодханы. Я рассердилась и решила с ней тоже не говорить, пока она сама не прекратит дуться.

Я не знала тогда, что она была права в своих опасениях. Что эта поездка в Хастинапур будет самой большой ошибкой в нашей жизни. Что я не увижу этой дороги с цветущими деревьями – и дворца, который я так любила, – больше никогда.

24

Игра

То был совсем иной Хастинапур, в который я вошла в этот раз. Или, может, не он, а я так изменилась. Став хозяйкой во Дворце иллюзий, со мной произошли такие изменения, о которых я даже не могла помыслить. Я больше не питала страха перед Кауравами, и, хотя недавно достроенный дворец Дурьодханы впечатлял гостей своей искрящейся новизной, я лишь увидела, что это была бледная копия наших дворцов, не обладающая истинным очарованием, душой. Старейшины тоже не пугали меня. Я обнаружила, что разговариваю со слепым царем Дхритараштрой, Крипой и даже Дроной, врагом моего брата, сохраняя предельное самообладание. С одобрением в глазах дедушка наблюдал за моими беседами, и, когда мы оставались наедине, сказал:

– Пожалуй, теперь ты стала настоящей царицей, сравнимой с лучшими из нашего рода. Ты более не беспокоишься о том, что подумают люди, и это дает тебе безграничную свободу.

Он не знал ни о том, на каких зыбучих песках держалась моя свобода, ни о том, как каждый раз угасала моя вера, когда я входила в зал. А возвращалась она, только когда я убеждалась, что Карна в нем не присутствовал. И он не знал, насколько сильно я беспокоилась обо всем происходящем.

Но он был прав: в каком-то смысле я стала ровней царям, В Индрапрастхе мои мужья внимательно прислушивались к моему мнению о царстве, и хоть мы и спорили иногда, они следовали многим моим предложениям.

Но в Хастинапуре, хотя слепой царь и восседал на троне, а на почетных местах перед ним располагались старейшины, Дурьодхана был единственным обладателем власти. Он надевал маску учтивости в моменты, когда они обсуждали соглашения и законы, но в конце концов все происходило так, как хотел он. Дхритараштра не допускал даже мысли о том, чтобы возразить любимому сыну, который впадал в ярость, когда ему перечили, и которому ничего не стоило оскорбить опытных воинов, все эти годы обеспечивающих для него безопасность в царстве. В такие моменты только Карна мог успокоить его, но часто и сам он выходил из себя из-за предусмотрительных советов старейшин. Видя это, они замолкали, сохраняя достоинство. А с каждым днем они все более походили на изящные резные изваяния на носу корабля, который изменил свой курс без их согласия и двигался в сторону опасных вод.

У меня не было возможности воочию в этом убедиться, поскольку Хастинапур был гораздо более консервативным городом в сравнении с нашим. Хотя в нем и была крытая женская секция во внутреннем дворе, нас допустили туда только по приглашению. Мои источники информации были скудны и ограничивались сплетнями Дхаи-ма, собранными по крупицам от других слуг, или случайными фразами, которыми мимоходом обмолвливались мои мужья. Но все-таки одно я узнала: Карна отправился в свое царство, едва мы приехали в Хастинапур. И несмотря на большое количество послов, которых отправлял ему Дурьодхана, убеждая вернуться, он не соглашался.

Все разговоры с моими мужьями были лаконичны и безрадостны, поскольку Дурьодхана днем увлекал их в вихрь развлечений, а ночью устраивал бесчестные азартные игры, которых я боялась. Тем не менее на этот раз кое-что изменилось. Перед отъездом из Индрапрастхи я заставила Юдхиштхиру дать обещание контролировать свою страсть к алкоголю, и он сдержал его. Трезвость способствовала его игре. И к своему большому удовольствию, он выиграл даже больше, чем обычно. Но из-за этого он не спешил возвращаться домой. Такое положение дел порой сильно беспокоило меня, и я не могла избавиться от ощущения тревоги и чувства, что мы находимся на враждебной земле. В иные времена я бы обрадовалась вероятности увидеться с Карной, хоть эта радость и обладала горьким привкусом.

* * *

На этот раз наши комнаты были не в старом дворце, а в новом здании, ослепительном, исполненном в любимом Дурьодханой кричащем стиле, со статуями соблазнительных красавиц и зловещими картинами, изображающими охоту и сражения. Комнаты были удобно расположены рядом с его сабхой так, что мои мужья могли прогуливаться туда-сюда, когда пожелают. Подобная перемена не расстраивала меня. Напротив, для меня стало большим облегчением оказаться вдали от того зловещего старого лабиринта с его пристальными взглядами и сплетнями, с его запутанными историями, преисполненными ненависти. Здесь я могла проводить свои дни так, как я хотела, поскольку мужья были заняты, а сыновья каждое утро отправлялись играть с другими детьми или смотреть на жонглеров и танцующих обезьян. Как только я нанесла все обязательные визиты придворным дамам, у меня осталось немного обязанностей. Дворец обладал той роскошью, которую я не видела с детства, когда еще не умела оценить по достоинству ее необычайную редкость. Я читала, сочиняла стихи или прогуливалась по внутреннему двору. Меня позабавило, когда я обнаружила, что Дурьодхана наполнил его всеми цветами из наших садов, какие он только смог найти. Но цветы были посажены без какого бы то ни было представления об эстетике. Служанки приносили мне легкий обед под благоухающие кроны деревьев, в которых сладко пели птицы. Я одевалась неофициально, в легкие, тонкие одеяния из хлопка, так как вся прислуга в нашем окружении состояла из женщин. В минуты, когда Дхаи-ма расчесывала мои волосы, я мечтала. И если фантазия уводила меня туда, куда не должно, я оправдывала себя мыслью, что это никому не вредит. Более того, я была рада, что Кунти не было с нами, поскольку, пусть мы и продолжали сохранять вежливость в общении друг с другом, найти общий язык нам не удавалось. С того дня, когда я убедила моих мужей принять приглашение Дурьодханы, я стала часто замечать на себе ее недовольный взгляд. Казалось, что она догадывается о мотивах моего прибытия сюда, хотя она не была в них уверена. Она заставляла меня нервничать и чувствовать себя виноватой, и как результат – раздражаться. К счастью, когда мы достигли Хастинапура, Гандхари, с которой она поддерживала переписку, пригласила ее остаться в палатах.

– Нам, двум старым женщинам, – сказала она, с двусмысленной улыбкой, промелькнувшей под широкой повязкой на глазах, – есть много о чем поговорить, чего вам молодым, не понять.

Я не ожидала, что Кунти согласится, сыновья Гандхари как-никак пытались убить ее. Но она с готовностью приняла предложение. Возможно, двум вдовам доставляло удовольствие эта возможность пожаловаться друг другу на своих невесток.

* * *

Новая жена Дурьодханы, Бханумати, собиралась навестить меня. Я приготовилась, облачившись в невероятно элегантные одеяния и приняв высокомерный вид, однако мне не стоило беспокоиться. Она была еще всего лишь девочкой и смотрела на меня с таким благоговейным страхом и опасением, что едва могла разговаривать без заикания. Я ощутила внезапный прилив злости на Дурьодхану за то, что он столь рано отобрал ее у родителей. Мне также было интересно, что же такого она слышала обо мне, что заставляло ее так нервничать. Наблюдая за ее неловкими движениями в тяжелой парче, которая тянула ее вниз, я догадалась, что Дурьодхана организовал этот визит, проконтролировав все, вплоть до того, что она должна надеть. Я упомянула его имя в нашей беседе, и мучительная краска стыда залила ее милое личико. Бедняжка была влюблена в мужа, невзирая на то, что боялась его. Я почувствовала прилив жалости, ведь каждая женщина, отдавшая свое сердце эгоистичному Дурьодхане, вынуждена страдать. Поэтому я старалась сделать все, что было в моих силах, чтобы вернуть ей спокойствие. Она ответила такой признательностью, что у меня возникло подозрение, что немногие во дворце относились к ней хорошо. Вскоре она зазвенела своими браслетами, показывая мне новые серебряные кольца на больших пальцах ног и болтая о любимых занятиях: лакомиться засахаренными фруктами, учить своего ручного попугая разговаривать, играть в прятки с друзьями, которые приехали с ней из Каси. Она даже призналась, что иногда Дурьодхана и несколько его близких друзей присоединялись к ним в этих играх.