Текст книги "Дворец иллюзий"
Автор книги: Читра Дивакаруни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
– Давайте теперь есть, – сказала Кунти. Ее стальной голос выражал спокойствие.
Вот она, женская сила в действии! Несмотря на мою ярость, я испытывала восхищение ею.
– Уже поздно. Вы устали. Мы можем обсудить это завтра.
Арджуна затаил дыхание. Я ждала, что он заступиться за меня, скажет матери, что мы уже муж и жена, имеющие обязательства друг перед другом. У нее не было права разрушать это.
К моему огорчению, он ничего не ответил.
Теперь, когда Кунти добилась своего, она обратилась ко мне с улыбкой, но я чувствовала шипы, скрывающиеся за ее любезностью.
Когда пришло время спать, братья развернули матрасы и легли один возле другого. Кунти положила свой матрас у их изголовья, а мне дала самый старый, набитый тряпьем матрас. Я должна была спать у их ног. Сначала я хотела отказаться, но я так устала, что решила отложить свой бунт на следующий день.
Всю ночь я то просыпалась, то снова засыпала, прислушиваясь к унылому крику сов, и смотрела на луну, двигающуюся по темному небу. Мне было неудобно, я чувствовала себя жалкой и разочарованной. Но больше всего я злилась на Арджуну. Я ожидала, что он станет моим защитником. Это было самое малое, что он мог сделать после того, как вырвал меня из дома. И когда мой внутренний голос стал шептать, что Карна никогда бы со мной так не поступил, я не пыталась заглушить его.
Ночь казалась мне бесконечной. Кто-то храпел, кто-то гневно кричал во сне. Вдруг мне показалось, что я увидела мужчину в окне. Моим уставшим, тоскующим по дому глазам привиделось, что у мужчины было лицо Дхри, однако это было невозможно. С другой стороны, и хорошо. Дхри пришел бы в ярость, увидев меня лежащей на полу, у ног этих мужчин в день моей свадьбы, в то время как моя постель должна была быть устлана ароматными шелками. Но больше у меня не было брата, который мог защитить или побаловать меня. Слезы жалости к себе застилали мне глаза. Я надела свадебный венок на шею мужчины, который даже не побеспокоился назвать мне свое имя, и это изменило всё.
Я была готова погрузиться в отчаяние, как вдруг меня поразило: «Это то, на что она надеется!» Мысль эта моментально высушила мои слезы. Я решительно вздохнула – так, как, наверное, могла вздохнуть Кунти, будь она на моем месте. Я расслабила мышцы, как этому меня научила колдунья. «Всему свое время», – сказала я себе. Зачем беспокоиться о будущем, которое могло измениться как угодно, несмотря на все мои ожидания или желания Кунти? И вместе с этой мыслью ко мне пришел сон.
* * *
– У тебя горят баклажаны, – сказала Кунти дружелюбным голосом. – К тому же ты положила слишком много соли. О, посмотри, какие у тебя красные глаза! Я должна была бы догадаться, что такая принцесса, как ты, выросшая в роскоши, не имеет ни малейшего представления о приготовлении пищи!
Она снисходительно вздохнула.
– Не переживай, ты можешь чистить горшки, пока я буду готовить карри.
Но теперь я была готова.
– Почитаемая матушка, – сказала я, кланяясь, – конечно, я молода, и мои кулинарные умения не могут равняться с вашими. Но мой долг – облегчать вашу ношу настолько, насколько это в моих силах. Пожалуйста, позвольте мне помогать вам. Если ваши сыновья будут недовольны едой, то я охотно приму осуждение.
Я снова принялась за приготовление пищи, сосредоточившись на том, чему меня учила колдунья: довести масло до кипения, потом поджарить баклажан. Я умоляла огонь придержать свое пламя. Закрыв глаза, я вообразила пряную пасту из семян мака и корицы с кусочками баклажана, и вкусный запах заставил меня открыть глаза.
Когда во время обеда братья осыпали меня похвалами за необычайно вкусный карри и просили добавки, я возвратилась на кухню, предоставив Кунти возможность ухаживать за ее сыновьями. Лицо мое, со взглядом, устремленным в пол, выражало невозмутимое спокойствие. Но мы обе знали, что первый бой выиграла я.
15
Сто тысяч рупий
В первую же ночь все мои мечты были разрушены. А мечтала я о дворце в сто тысяч рупий, где, согласно предсказанию, мои мужья должны были сгореть дотла.
Я часто представляла себя насекомым. Как и мои сестры, я привязывалась к новому побегу, высасывая его сок. У меня не было глаз, поэтому я отдавала всю свою неуемную энергию на поглощение сока. Я, как сотни моих сестер, пила, и росла, и выделяла красную смолу до тех пор, пока она не покрыла меня и всех нас. Внутри я оставалась спокойной. Я росла. А внутри меня зрели яйца. Луна росла, становясь полной, она увеличивалась в один, два, три раза. Смола текла, распространяясь по веткам, окрашивая их в красный цвет, от этого дерево принимало вид танцующего пламени. Ожидающие селяне соглашались: «Да, совсем скоро». Яйца вылупились, сотни других молодых насекомых, перелетели на новые деревья, селяне срезали ветви и содрали смолу, отправив ее в Варанават, где Дурьодхана приказал построить дворец для своих пяти племянников.
А я? Я умерла. Не надо носить по мне траур. Я сделала свое дело.
* * *
Дворцы всегда меня поражали. Даже дворец отца, в котором царили мрак и навязчивая идея о мщении. Для чего же наши дома предназначены? Чтобы осуществлять наши мечты или чтобы выдавать наши личные секреты? Связь также существенна: мы растем, чтобы стать тем, чем мы живем внутри. Это была одна из причин, почему я стремилась покинуть дворец отца. (Но, непонятно почему, к тому времени, как я его покинула, было слишком поздно. Принципы, которым он следовал, уже оставили на мне свой отпечаток.)
Часто я представляла свой собственный дворец, который я однажды построю. Из чего он будет сделан? Какой формы? Дворец Кришны в Дварке был из розового песчаного камня, арки, похожие на волны океана, красиво обрамляли его. Он был великолепен, но я точно знала, что мой дворец будет другим. И только моим.
Когда я спросила Кришну, каким бы мог быть мой дворец, он ответил: «Ты уже живешь внутри дворца с девятью воротами – в самом поразительном здании. Пойми это правильно: он будет твоим спасением или твоей погибелью».
Иногда его загадки были утомительны. Я вздохнула. Мне приходилось долго ждать, чтобы найти ответы, которые он не давал мне. Но одно я уже знала наверняка: мой дворец не будет иметь себе подобных.
В ту ночь, лежа в хижине, я думала о дворце в сто тысяч рупий, сияющий, как крылья. Над его входом будут вырезаны фигуры богов, чтобы вселять в его обитателей веру в спасение. Когда Пандавы узнали эту опаляющую правду? Они никому об этом не говорили. Как же сильно их ранило предательство двоюродного брата, друга их детства, но они умело скрывали эту боль. Братья продолжали смеяться и петь, кататься на лодках по озеру Варанават. Они пригласили смотрителя, предателя Пурочана, на званый обед и не подложили ему яда в пищу. Откуда они черпали силы, чтобы сохранять такое достоинство?
* * *
Спустя несколько лет, Сахадева, младший из братьев, прилежный хроникер их жизни, рассказал мне конец истории.
Он сказал:
– Когда она поняла, что Дурьодхана пригласил нас на праздник на озере Варанават с целью убить нас, наша мать ушла в свои покои, рыдая там день и ночь. Мы метались возле ее комнаты, не зная, что делать. Наша мать всегда была такой сильной, нашей прочной основой. Когда она вышла, мы бросились успокаивать ее. Но ее глаза были сухими. Она сказала нам: «Я излила все слезы моей жизни, больше их не будет».
(Однако в этом она ошибалась. Женщина никогда не сможет излить слезы всей ее жизни. Откуда я это знаю? Скоро Кунти вновь будет лить слезы, и я вместе с ней.)
– Она обратилась к Видуру, главному министру слепого короля, который сочувственно отнесся к нашей истории. По его совету она заставила нас вырыть тоннель от дома к лесу, который должен был обвалиться после того, как мы его использовали, чтобы остановить погоню. Но наша мать не позволила бы нам бежать, пока не подошло время. Между тем она каждый день давала подаяние бедным и открывала двери дома для бездомных странников, давая им приют.
– Однажды ночью из Нишада прибыла женщина с пятью сыновьями. Они прибыли на ярмарку с плетеными корзинами и перьевыми стрелами. Мать предложила им еду и столько вина, сколько они пожелали. Она пригласила их расположиться на ночь в главном зале, хотя они предпочли бы спать в конюшнях. Когда они спали, наша мать заставила нас поджечь дом. Ее план был безупречен: останки тел семьи из Нишада примут за наши. Дурьодхана поверит, что избавился от нас. Но мы также были в смятении. Так поступить с нашими гостями, которые ели приготовленную нами еду и ушли спать, ничего не подозревая? Убить их значило совершить великий грех.
Мать, посмотрев нам в глаза, сказала, что подсыпала снадобье в вино. Она заверила нас, что гости не почувствуют боли. А что касается греха, она поклялась, что его печать не ляжет на нас, она все возьмет на себя. Ради нашего спасения наша мать готова была охотно отказаться от рая.
Глаза Сахадевы стали влажными, в них сквозила безмерная нежность. Он забыл, что Кунти не была его настоящей матерью. Первый раз в жизни я не чувствовала зависть к Кунти. Могла ли я пойти на такую жертву, обрекая себя на вечные муки ради детей?
– Сахадева, если бы ты только рассказал мне это раньше!
Между мной и свекровью уже выросла холодная стена недоверия. Если бы я услышала эту историю раньше, то, возможно, приложила бы больше усилий, чтобы стать ее другом.
* * *
Я представляла, как Бхима подносит горящий факел к дворцу: к дверям, окнам, порогам. После этого он бросает его на крышу дома, где спал предатель Пурочан. Остальные уже в тоннеле. Бхима пробирается вслед за остальными, раздается лязг закрываемого люка. Пламя распространяется, как пчелиный рой. Верхняя часть тоннеля становится горячей. Стены дворца изгибаются и складываются. Показные слезы стекают с щек богов. Пандавы ползут на коленях в грязи, до их слуха доносятся крики. Дворец взрывается, это лопается черное сердце. Те, кто сбежались посмотреть, позже будут утверждать, что видели тысячу насекомых, воспаривших в небо на ярких крыльях.
16
Прошение
– Выйти замуж за всех пятерых! – брызгая слюной, закричал мой отец. – Как можешь ты, принц благородного рода, сделать такое омерзительное предложение?
В тронном зале воздух пульсировал от напряжения. Мой отец и Дхри сидели на золоченых тронах. Пятеро Пандавов расположились напротив них на серебряных стульях, как почетные гости, хотя и не столь могущественные. В углу зала, за вышитой занавеской, на стульях из сандалового дерева сидели Кунти и я. Я любезно предложила ей стул побольше. Она согласилась, слегка нахмурившись, неуверенная, было ли мое предложение знаком уважением или каким-то подвохом. Но размер стула имеет мало отношения к власти сидящего на нем. Мы все это знали.
В тот же день, чуть раньше, Дхри прибыл с паланкинами и музыкантами, чтобы отвезти нас во дворец. (Это действительно он был у окна вчера вечером – он и его люди обыскивали город в поисках меня.) Он привез платья и украшения, лошадей. Прекрасное оружие, от которого глаза братьев начинали блестеть. И приглашение от короля Друпада, который хотел отметить свадьбу дочери (такую поспешную и странную) пышным банкетом, на котором он мог показать всем своего зятя.
– Мы рады, что Пандавы стали нашими родственниками, – сказал Дхри, изящно кланяясь. Я пыталась поймать его взгляд, чтобы дать ему понять, что я не разделяю его радости, но он был занят любезностями. Дхри нравилось быть учтивым, а случаев попрактиковаться было мало. Братья, казалось, почувствовали облегчение, что они могут сбросить маски. По пути во дворец их лица сияли так же, как и их королевские наряды. Даже мне пришлось признать, что они были похожи на богов.
– Признаться, это необычное соглашение. Но как же оно может быть омерзительным, если исполняешь волю матери? – спросил Юдхиштхира. – Разве не было заявлено в вашем писании: «Отец равен небесам, но мать еще выше небес»?
Каким-то образом Юдхиштхире удавалось говорить очень убедительно. Возможно, из-за того, что он сам верил в то, что говорил.
– Если мы не придем к согласию, – спокойно продолжил он, – что Панчаали должна выйти замуж за всех нас пятерых, тогда мы, братья, должны уйти, вернув вам вашу дочь.
Я в негодовании уставилась на него. Царь Друпада замер, а мой брат сжал рукоятку своего меча. Вернуться в отчий дом было самым ужасным бесчестьем, с которым могла столкнуться женщина. Такое оскорбление могло привести к кровной мести между семьями. Неужели Юдхиштхира не имел никакого понятия о той угрозе, которую его слова несли для Пандавов?
– Ты не можешь этого сделать! – гневно воскликнул Дхри. – Жизнь моей сестры будет разрушена!
Взгляд Арджуны упал на лицо брата. Он сжал зубы. Я видела, что он не согласен с Юдхиштхирой. Но из уважения к брату – или, возможно, потому что он знал, что им придется пройти через все вместе – он промолчал. Я была разочарована, но позже я не винила его, как в этот вечер. Семейная преданность – вот что спасало Пандавов все эти тяжелые для них годы. Как я могла ожидать, что он откажется от семьи из-за женщины, которую встретил только вчера?
– Не говоря уже о репутации царского дома Панчаал! – добавил мой отец. – Драупади, скорее всего, придется покончить с собой, и тогда, чтобы отомстить, мы найдем вас, чтобы отомстить.
– Выбор за вами, – сказал Юдхиштхира спокойно. (Было ли это спокойствие показным, или он действительно так бесстрашно смотрел в лицо опасности?) – Достойная жизнь принцессы в качестве невестки Хастинапура – или смерть, на которую вы ее обрекаете.
– Достойная! – взревел мой отец. – Может быть, в Хастинапуре такое поведение и считается достойным, но здесь, в Кампилии, мужчины будут называть Драупади шлюхой! И если мне следует передать ее всем вам пятерым, как они будут называть меня? Возможно, смерть действительно лучшая альтернатива.
Я не боялась судьбы, которую они для меня предлагали. У меня не было намерения приносить себя в жертву. Но меня огорчала та холодность, с которой отец и мой потенциальный супруг обсуждали мой выбор, думая лишь о том, как эти действия могут принести им пользу или вред. Мой брат горячо протестовал, но они не обращали внимания на его юношеский пыл. Почему же Арджуна ничего не говорил в мою защиту? Несомненно, теперь, когда они считали возможной мою смерть, он должен был чувствовать некоторую ответственность? Хоть какую-то нежность?
Ах, Карна! Было ли это моим наказанием за то, что я так жестоко с тобой обошлась? И где был Кришна, чей дурной совет так манил меня в этот момент?
Остальным Пандавам, сохранявшим бесстрастное молчание, казалось, было все равно, что станет со мной. Но я ошибалась. Один из них уже почувствовал, что влюбляется в меня. Позже он скажет мне, что в ту минуту ему казалось, что мое сердце вот-вот разорвется в попытке сдержать гневные слова. Он готов был выступить против брата ради моего спасения, даже если бы стал предателем для своей семьи. Но из-за своего волнения и возмущения Арджуной тогда я ничего этого не заметила.
Пока мой отец яростно спорил с невозмутимым Юдхиштхирой, я рассматривала Кунти из-под вуали. (В отчем доме мне не требовалось носить вуаль, но в ней были свои преимущества.) Скромная, но торжествующая улыбка сияла на ее губах, когда она услышала, как Юдхиштхира цитирует писания в похвалу материнству. Но предательская жилка пульсировала на ее шее. Пандавы, скрывавшиеся от длинных, несущих смерть рук Дурьодханы, могли получить многое, вступив в союз с могущественными Друпади. Они рисковали потерять все, если разгневают его. Почему Кунти, зная это, не обратила свое замечание в шутку и продолжала настаивать на таком странном браке? Я не верила ее заявлению, что любое ее желание должно претворяться в жизнь, иначе ее честь будет потеряна.
Здесь было что-то другое, что мне предстояло разгадать.
Мой отец первым опустил взгляд.
– Я обращусь к Вьясе, мудрейшему из мудрых, – пробормотал он. – Он знает будущее так же хорошо, как прошлое. Мы последуем его совету.
Юдхиштхира любезно согласился; Кунти вытерла крохотную бисеринку пота с виска, и Пандавы вернулись к себе. А я удалилась к себе в спальню, ссылаясь на головную боль, чтобы избежать расспросов Дхаи-ма о моей брачной ночи.
* * *
Вердикт Вьясы был кратким: я должна выйти замуж за всех пятерых братьев. Он сказал, что отцу не стоит беспокоиться о моей репутации, потому что этот брак сделает его более известным, чем сотня побед в битвах. А если люди будут задавать ему неприятные вопросы, он может ссылаться на богов, которые задумали этот брак давным-давно.
Для сохранения целомудренности и гармонии в семье Пандавов, Вьяса сказал, как мы должны вести себя. Я должна быть женой каждому брату по очереди в течение года, начиная с самого старшего. При этом остальные братья должны разговаривать со мной, опустив глаза, а лучше вообще не общаться со мной. Им нельзя прикасаться ко мне, даже кончиками пальцев. Если кто-либо из братьев нарушит это правило, они будут изгнаны из дома на год. Напоследок Вьяса добавил, что он одарит меня особой способностью: каждый раз, становясь женой следующего брата, я буду снова девственна.
Не могу сказать, что слова Вьясы удивили меня, ведь я уже знала о своей судьбе от духов, которых он вызывал несколько лет назад. Но теперь, когда предсказание исполнилось, я, к своему удивлению, испытывала злость и беспомощность. И даже несмотря на утешения Дхаи-ма, говорившей мне, что я буду обладать той же свободой, которая бывает только у мужчин, я понимала, что мое положение значительно отличалось от положения мужчин, имевших несколько жен. Я не могла выбирать, с кем и когда мне проводить ночь. Меня, словно чашку, будут передавать друг другу по очереди вне зависимости от моего желания.
К тому же способность обретения каждый год девственности не особенно радовала меня. Она скорее была дарована моим мужьям, а не мне. Видимо, все, что дается женщине, на самом деле предназначено не для них самих. Возможно, те же чувства испытывала когда-то и Кунти, узнавшая, что боги даровали ей дитя. На какое-то мгновение я даже пожалела ее, подумав об этом. Но мою жалость тут же захлестнула волна ненависти, ведь если бы не она, я не оказалась бы в таком отчаянном положении.
Будь у меня такая возможность, я попросила бы у Вьясы способность все забывать, чтобы переходя к новому мужу, я бы не помнила о предыдущем. Мне хотелось, чтобы первым моим мужем стал Арджуна, потому что он был единственным, кого, как мне казалось, я могла полюбить. И если бы он любил меня, я забыла бы о Карне и, может быть, обрела хоть какое-то подобие счастья.
* * *
И вот наконец состоялась бесконечная и утомительная свадебная церемония, во время которой я по очереди подходила к каждому из четырех братьев, в то время как священник пел мантры, бросая желтый рис над нами. Во время церемонии я успела заметить некоторую разницу между братьями: у Юдхиштхиры были самые мягкие ладони, а пальцы Бхимы, покрытые мозолями от оружия, к моему удивлению, дрожали. Руки Накулы пахли мускусом, а на среднем пальце правой руки Сахадевы я заметила темное пятнышко. Я вдруг поняла, что во время сваямвары Арджуна ни разу не прикоснулся ко мне.
Мне хотелось отыскать Арджуну, увидеть, что он делает. Накидка скрывала мое лицо, и я легко отыскала глазами Арджуну, который сидел в стороне, уставившись в одну точку, словно он вообще не принимал участия в происходящем. Я поразилась, заметив горькую усмешку на его губах. Я даже не предполагала, что он недоволен тем, что я буду принадлежать не только ему. Должно быть, я непроизвольно выдала свои эмоции, потому что Арджуна вдруг повернул голову и посмотрел на меня. В его глазах сверкала ярость, словно это я захотела выходить замуж за остальных братьев и таким образом предала его.
Подняв накидку, я посмотрела на него, не заботясь о том, что обо мне подумают братья. Я чувствовала, что это мой единственный шанс обратиться к Арджуне, ведь согласно решению Вьясы, я не смогу поговорить с ним наедине в ближайшие два года. Мне так хотелось, чтобы он понял, что я не меньше, чем он, возмущена происходящим, что все предстоящие два года я буду хранить в своей памяти воспоминания о его нежных руках на моих израненных стопах. Только так я могла сохранить нашу зародившуюся близость. «Я буду тебя ждать», – пыталась я сказать ему взглядом. Но Арджуна отвел глаза в сторону. Мое сердце упало, когда я поняла, что я стала мишенью для всей его злобы и отчаяния, которые он не мог направить на своих братьев и мать.
Я винила в этом Кунти. Она прекрасно знала своего сына, который не хотел меня ни с кем делить. Он согласился принимать участие в церемонии, но его душа была далеко от меня. А может, именно этого она и добивалась?
После церемонии Дхри пригласил четверых братьев на охоту на тигра, мой отец произнес витиеватую речь, обращаясь к гостям, а Юдхиштхира отправился в мой дворец. Я неохотно последовала за ним, погруженная в мысли об Арджуне и его несправедливой ненависти ко мне. Но, видимо, мое положение сделало меня более терпеливой с моим мужем, и когда он нежно обнял меня, я не отстранилась. Он не должен страдать из-за моего разочарования, сказала я себе. Юдхиштхира был добрым, любезным, начитанным и приятным в общении. Хотя мне показалось, что ему недостает чувства юмора. Значительно позже я открыла другие его стороны: упрямство, чрезмерное стремление к правде и нравственности. В постели он оказался, к моему удивлению, крайне застенчивым и даже пугливым. Потом я узнала, что у него существовали определенные представления о том, что должна, а что не должна делать женщина во время занятий любовью. Я сразу поняла, что от меня потребуется много сил, чтобы переубедить его в чем-либо.
И еще я знала, что впереди у меня будет очень долгий год.
17
Дедушка
Дхри прислал срочное сообщение: я и Юдхиштхира должны были встретить его у караульной башни, расположенной над городскими стенами. Когда мы на нее забрались, мы увидели огромную армию, приближавшуюся к Кампилье.
От страха у меня закружилась голова. Прошло только две недели с моего сваямвара. Неужели просители, потерпевшие неудачу в первый раз, вернулись для мести? Но Юдхиштхира произнес:
– Посмотри, там знамя Хастинапура!
– Кажется, твой дядя прислал свиту, чтобы встретить тебя, – сказал Дхри, иронично улыбаясь.
– Что же еще он мог сделать, узнав, что его племянники оказались живы и здоровы, а не сгорели, как он предполагал? К тому же еще и стали союзниками влиятельного Друпада, – сказал, также иронично улыбаясь, Юдхиштхира.
Я удивилась. Среди своих братьев он был самым благоразумным, сдерживал их, упрекал, когда они обижали своих двоюродных братьев Каурава. Оказывается, у моего почти идеального мужа были свои секреты.
Но теперь он перегнулся через край зубчатой стены, радуясь, как ребенок, оказавшийся впервые на ярмарке.
– Посмотри, Панчаали! Дедушка собственной персоной пришел, чтобы забрать нас.
Во главе армии я увидела мужчину с серебристой, как река, бородой на белом коне. Солнце ослепляло нас, отражаясь в его доспехах. По сравнению с ним все вокруг казались карликами.
Это был Бхишма, дедушка моего мужа, дававший ужасные клятвы, воин, на уничтожение которого Сикханди положил свою жизнь. Разрываясь между отвращением и восхищением, я не могла отвести от него глаз.
Юдхиштхира с гордой мальчишеской улыбкой взглянул на меня:
– Он заставляет других людей неметь при виде себя, не так ли?
Как всегда он неправильно меня понял.
Бхишма поднял руку в знак приветствия – должно быть, он узнал Юдхиштхиру. Даже с такого расстояния я чувствовала его любовь, сильную и пронизывающую, как копье.
* * *
Мой отец принял Бхишму довольно почтительно, но он не пытался смягчить свои слова.
– Дурьодхана чуть не убил братьев в прошлый раз, – сказал он. – Кто знает, повезет ли им в следующий раз? Я не хочу, чтобы моя единственная дочь вернулась ко мне вдовой.
Казалось, что его больше беспокоит потеря новых союзников, нежели мое супружеское несчастье.
Глаза Бхишмы сверкнули в ответ на это оскорбление. Но он только ответил:
– Я отдам жизнь ради их спасения.
Его слова были настолько сильны, что даже Кришна, которого мой отец пригласил на встречу, кивнул.
– Пусть они идут, – сказал он отцу. – Дурьодхана не будет предпринимать никаких попыток, пока дедушка следит за ними. Не сейчас. Кроме того, сколько ты еще сможешь продержать их в заточении? В конце концов, они герои.
Когда мой отец со своими придворными покинул комнату, Бхишма обнял Кришну. Я никогда бы не подумала, что они так хорошо друг друга знали! Меня так всегда раздражало, когда я чего-то не знала.
– Теперь все начинается, Говинда, – сказал Бхишма, назвав его именем, которое я никогда не слышала. (Сколько же всего обличий у Кришны? Мне казалось, что я никогда не узнаю их все.) Оба мрачно посмотрели друг на друга. У них явно была какая-то тайна, которую они не собираются нам раскрывать, а меня не покидало ощущение, что я словно ребенок, от которого что-то скрывают.
Затем Бхишма повернулся к Юдхиштхире, шлепнув его по уху.
– Мерзавец! – выругался он. – Почему ты не дал мне знать, что ты жив? Мысль о том, что вы погибли в огне, чуть не убила меня!
Он говорил это шутливо, но его лицо выдавало сильное переживание. Неожиданно он стал выглядеть соответственно своему возрасту, его глубокие морщины вокруг рта стали особенно заметными. Когда он стал тереть глаза, я не могла оторвать от него взгляда, потому что никогда в жизни я не видела плачущего мужчину.
Но он вмиг сбросил печаль и взял мои руки. Его лицо светилось от счастья.
– Дорогая внучка, – сказал он. – Я от всего сердца приветствую тебя в твоем новом доме!
Никто еще так страстно и искренне не звал меня в свой дом.
Все это время, ради Сикханди, я ненавидела Бхишму. Но теперь я не могла устоять перед его обаянием. Я чувствовала, что все мое недоверие тает от его теплой улыбки. Возможно, я наконец-то обрела свой дом.
* * *
Пандавы с триумфом вернулись в Хастинапур в сопровождении марширующих солдат, разрисованных слонов и музыкантов, играющих на горнах. Я и Кунти ехали в колеснице с блестящими шелковыми подушками и золотыми занавесками. За нами шли сотни мужчин, несущих ящики с драгоценностями – прощальный подарок моего отца. На лице Кунти играла торжествующая улыбка – а почему бы и нет? Ее сыновья наконец-то были в безопасности, под защитой могущественных родственников, которых Дурьодхана не посмеет тронуть. Весь Бхарат гудел из-за моего замужества с пятью братьями, чья сыновья верность была такой сильной, что они предпочли делить между собой одну жену, нежели нарушить слово матери. В нашем противостоянии Кунти одержала победу надо мной, разорвав связь между Арджуной и мной, связь, которая могла со временем стать крепче, чем с ней.
Мне приходилось проглатывать все горькие, словно желчь, слова, которые вертелись у меня на языке. Но наша война была еще не закончена. Я буду выжидать, изучая слабости Кунти, играя роль послушной невестки.
– Как выглядит дворец в Хастинапуре? – спросила я как можно более вежливым голосом.
– Он очень большой, – ответила она пренебрежительно. – Возможно, ты таких даже не видела.
* * *
Хотя я с сомнением отнеслась к словам Кунти, они разожгли во мне неподдельный интерес к моему новому дому. Я представляла себе здание из мерцающего красного песчаника, которое будет, по-видимому, сильно отличаться от крепости моего отца: воздушное и сияющее, с множеством окон и дверей, выходящих на шикарные балконы. Мое воображение рисовало разноцветные сады, наполненные пением птиц, мои комнаты на верхнем этаже, продуваемые легким ветерком, приносящим ароматы цветущих манговых деревьев. С мраморного балкона я буду видеть весь город и знать, что там происходит, чтобы, когда Юдхиштхира станет царем, я могла давать ему мудрые советы.
Если бы Дхаи-ма (которую недолюбливала Кунти, отправив ее в конец всей вереницы слуг) была в повозке, она бы точно знала, о чем я думаю. Она бы щелкнула языком и надула губы, чтобы предостеречь меня одним из своих любимых высказываний: «Ожидания похожи на незаметные камни на твоем пути, о которые ты обязательно споткнешься».
* * *
Каким же оказался непохожим дворец в Хастинапуре на тот, который я себе представляла! Несколько комнат, расположенных в самом центре дворца (по мнению Кунти, для нашей же безопасности), выходили во внутренний дворик со статуями танцующих женщин, застывших в причудливых позах. Хотя комнаты и казались довольно просторными, мне было тесно в них. Кругом висели безвкусные драпировки, слишком мягкие ковры засасывали мои лодыжки, а мебели было слишком много. Замысловатые предметы занимали все свободное пространство. Стая служанок постоянно крутилась вокруг, вытирая пыль с этих предметов и таращась на меня. Я даже начала скучать по тому суровому сумраку, царившему во дворце моего отца. Однажды я высказалась, что убранство могло бы быть и проще. Но Кунти (кому, скорее всего, и принадлежали эти комнаты, когда она сама только приехала в этот дворец) холодно заявила мне, что каждая вещь здесь была святыней и принадлежала когда-то королю Панду.
Хотя меня душили мои покои, я, к своему удивлению, не стремилась сбежать. Сам дворец, украшенный золочеными куполами, узорчатой лепниной и дверями, выложенными кусочками металла, производил необыкновенное впечатление. Всё в нем было таким огромным, что казалось, он предназначался для великанов. Но за радостным великолепием скрывалось что-то угрожающее и порабощающее. Мне казалось, что дворец обратил все свое внимание на меня, желая проверить, не была ли я самым слабым звеном в роде Пандавов. Я чувствовала его приближение, хотя не могла понять, откуда оно должно прийти. Это ощущение заставило меня прятаться в подземном туннеле – ту, которая с таким нетерпением хотела сбежать из отцовского дома и войти в историю!
Но мне не позволялось прятаться, ведь я была королевской невесткой. На государственных торжествах я должна была ехать рядом с Юдхиштхирой в его повозке. (На этих мероприятиях я поняла, что пользуюсь популярностью в народе. Что-то в моем замужестве забавляло публику. На мои появления бурно реагировали, и это заставляло Кунти колебаться между гордостью и раздражением.) В этой огромной семье было бесконечное множество званых обедов (Кауравы любили пировать), на которых я должна была появляться, хотя мне приходилось покидать гостей, как и другим женам, до того, как все начинали пить, играть, и начиналось самое веселье. Днем Кунти тащила меня с собой навещать других женщин во дворце. Во время этих визитов они демонстрировали свои украшения и наряды или скромно упоминали о подвигах своих мужей. Когда я не участвовала в этих собраниях, они злобно шептались о тех, кто считал себя лучше других, имея нескольких мужей. Это было бы даже забавно, если бы я не чувствовала себя так одиноко.
