Текст книги "Права мутанта (СИ)"

Автор книги: Бронислав Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

6. Алексей Иванович Сергеев, капитан войск МЧС

Ох и резво пан Щепаньски рванул к выходу! «Время пошло», так сказать – и сам же профессор поспешил уложиться в собственный норматив. Из палатки полковника явственно слышались его суетливые команды.

– Старается, – подмигнул Нефёдов, – думает, только мы из палатки – а всей его экспедиции и след простыл.

– С учёными он ожидаемой скорости не добьётся, – предсказал Сергеев. И тут же задумался: может, и не так. Больно уж боятся свирепого пана господа этнографы. Построятся, как миленькие.

Полковник Снегов помолчал, потом предложил:

– Поскольку времени немного, высказывайте-ка ваши соображения.

– Ну что сказать, – замялся Нефёдов, – спасти Багрова хотелось бы. Но – смотря какой ценой. Одного его точно отпускать негоже. Потом скажут: "Помер ваш Багров", а свидетелей не сыщешь. А Щепаньский даже слезу пустит – но исподтишка похихикает, как сумел надуть доверчивых русских... Другое дело – если оставить с ним боеспособный отряд. Тут Щепаньский покочевряжится, да заткнётся. И мы будем точно знать, что для Юрки Багрова сделано всё, что можно. Даже коли вдруг помер, то всё честно.

Сергеев слушал товарища, но вполуха. Ничего нового Нефёдов не сказал, все главные мысли уже думаны-передуманы. Некоторые из них можно и продолжить. Идея с отрядом защитников капитана Багрова тоже обнаруживает свою уязвимость, когда вспомнишь: отряду-то предстоит действовать в мутантском тылу. Силы заведомо неравны. Так можно и не одного Багрова, а весь отряд потерять. И пан Щепаньски на обратном пути сделает удивлённое лицо: "Что? У вас был отряд? Не припомню!".

По лицу полковника также легко читалось: в нефёдовской речи Снегов узнаёт знакомые ходы мысли, а новых для себя – не находит. Сможет ли хоть Сергеев помочь ему дельным советом? Ой, вряд ли. Ну разве что – на ходу посетит озарение.

– Алексей? – оказывается, Сергеев отвлёкся, пропустил свою очередь, вот полковник Снегов к нему и обратился.

Что ж, приступим:

– Прежде всего стоит определиться с целями. Для чего нам следует воспользоваться приглашением профессора Щепаньски? Первая цель очевидна: жизнь капитана Багрова. Но она – не единственная. Вдумаемся: ранение Багрова в кои-то веки открывает нам новую возможность.

– Возможность? – заинтересовался полковник.

– По-моему, мы слишком долго не углублялись в мутантский ареал дальше здешнего берёзового тупика. Кто-то знает, что там у них сейчас происходит? – Сергеев взглянул на Нефёдова, на полковника Снегова; те лишь головами покачали. – А иностранные этнографические экспедиции – те хоть что-то, да знают. Мы их туда возим, а знают – они. Не смешно ли?

– Смешно, – вздохнул полковник с болью, причём как раз без смеха.

– В составе этих экспедиций разведчиков даже больше, чем учёных, – продолжал Сергеев, – они даже ленятся как следует притворяться. Хотелось бы спросить: а где же наши разведчики? Только боюсь, не знаю, кому адресовать вопрос. Генералу ли Пиотровскому, или ещё кому...

– Выше, – помрачнел Снегов.

– Наверное. Но нужно ли вмешиваться нам? Я не знаю. Разведка на мутантских землях – не наше дело. Но – кто поручится, что нам там ничего не нужно знать? Хотя бы и – для простого понимания, вокруг чего мы патрулируем подъездные пути...

– Интересная задача для разведчиков: "найди то, не знаю что", – усмехнулся полковник Снегов, – а впрочем, вполне обычная для начала разведдеятельности: сперва надо выяснить, что же разведывать дальше.

– Вопрос ещё, что делать дальше, если мы что-то там разыщем! – добавил и Нефёдов. – Ведь обязательно спросят: нам что, больше всех надо?

– Сперва бы найти, а там и посмотрим, – устремил полковник взор в неведомую даль. – И если больше никому не надо, то – может и правда нам важнее всех? – и после последних слов Сергееву стало ясно: полковника всерьёз увлекли открывающиеся неясные перспективы.

– Ну, а если разведывательная цель принимается, – продолжил Сергеев, – то в сопровождении капитана Багрова к "Евролэбу" особым отрядом -появляется некоторый смысл. Он-то и оправдает немалые риски, с которыми сопряжено пребывание среди мутантов.

– Верно! – Нефёдов, чья главная идея состояла в посылке отряда для поддержки раненого, с заметным удивлением нашёл в словах Сергеева её же обоснование из более глубокого смыслового уровня.

– Дело за малым, – заключил полковник Снегов, – определить персональный состав участников отряда. Жду предложений.

Сергеев на миг задумался:

– Логично там оказаться медику – ефрейтору Погодину – и паре-тройке рядовых из багровского БТРа. Скажем, Хрусталёву, Гаевскому, Мамедову. Они не вызовут никаких подозрений.

– Я бы предложил Шутова, – прибавил Нефёдов, – он крепкий парень.

– И нужен офицер для их координации, – решил полковник, – на случай, если выздоровление Багрова затянется. Собственно, кандидатура ясна. Это вы, Сергеев.

Неожиданно. Полковник Снегов – он умеет удивить. До сих пор же вовсе не поощрял капитана Сергеева к самостоятельным действиям, а держал в резерве. Иногда советовался, иногда – просил заболтать какой-нибудь вопрос перед не в меру настырными посетителями.

– Простите, мой полковник, но может, лучше пойти мне? – взмолился Нефёдов. – Кто знает, вдруг придётся прорываться? В таком деле...

– Я помню о ваших способностях, капитан, – перебил Снегов. – Но Сергеев лучше организует работу на месте. "Найти то, не знаю что" – это по его части, – сказал, как на роду написал.

Положим, определить возможный предмет поисков – дело нехитрое. Основные задачи легко сформулировать заранее. Разыскать каналы, по которым к мутантам до сих пор попадает оружие. Надо? Надо. Выяснить основные задачи западных разведок – тоже не мешает. Цели самих мутантов – и это выяснить необходимо. Многие странности лежат на поверхности.

Но что это лагерь подозрительно затих? Неужели змей Щепаньски таки увёл своих учёных на Березань, как и грозился? Пока мы у полковника строили грандиозные планы, хитрец потихоньку смылся...

– Егоров на входе следит за обстановкой, – успокоил его полковник, – в нужный момент даст нам знать, я его проинструктировал.

Определит ли Егоров нужный момент? Не растеряется ли?

Но вышло так, что Егорову беспокоиться вообще не пришлось – кроме как доложить о новом посетителе. Йозеф Грдличка явился от Щепаньски, который запоздало вспомнил: о времени и месте встречи с военными для обратного пути он так и не договорился.

7. Веселин Панайотов, этнограф

Битых два часа провели раненые в лагере практически без движения. Только и изменений, что переложили их со старых кариматов на суперсовременные носилки с множеством дополнительных функций. Так и функции-то – выполняются только при подключении к исправным источникам питания, а последних в наличии не нашлось. Показуха!

Начальство совещалось, а люди приближались к последней черте. Кому-кому, а Веселину Панайотову, чей рюкзак лежал в палатке учёных практически собранный, хоть сейчас выступай, такое отношение к человеческим жизням представлялось верхом цинизма. Само собой, более всех неправ профессор Щепаньски, но и полковник Снегов ушёл недалеко. Ну почему бы им поскорее не договориться – ради спасения-то людей?

Вот любопытно: первым стал собирать подчинённых в дорогу именно польский профессор, а Снегова в тот момент было и не видать. Лишь позднее, когда учёные со всеми вещами собрались на краю поляны вокруг Сопли-проводника, где затеяли перепалку на тему "кому сподручнее нести Зорана" – лишь к тому моменту полковник соизволил выйти из палатки и предложить свои условия.

И условия-то странные, словно специально выдуманные, чтобы пана Кшиштофа разозлить. Снегов позволяет начальнику экспедиции спасти капитана Багрова, причём предлагает сопровождение. Это бы и к месту, но – к чему такой большой отряд?

Положим, башенный стрелок Погодин действительно нужен. Он оказывал Бегичу и Багрову первую помощь, он их медицински поддерживал в пути – ладно. Четверых солдат – можно понять тоже (надо ведь кому-то безропотно нести носилки). Но солдат – шестеро. И с ними ещё капитан Сергеев. Разве мог такое проглотить гонористый пан?

Щепаньски ожидаемо упёрся, тогда полковник безразлично заметил:

– Как хотите. Но договариваться с вами о времени встречи для обратного пути мы, пожалуй, не станем. Прощайте.

Старая игра. Ну зачем?!

Щепаньски, понятное дело, помянул своё обещание нажаловаться генералу Пиотровскому; Снегов предположил, что изнутри мутантского ареала нажаловаться будет затруднительно – и пошло-поехало.

Веселин уже подумывал, что ожидание милости от начальства у раненых пойдёт на третий часовой круг, но профессор вдруг решил проявить себя чемпионом доброй воли. Он благородно согласился с присутствием в пешей экспедиции отряда русских военных и даже прикрикнул на Соплю, когда тот вздумал вякнуть что-то против лично от себя.

Без сомнения, пан Щепаньски внутренне не изменился, а просто призадумался и открыл какие-то собственные резоны. Они выплывут позже и позволят профессору посмеяться над навязанными полковником условиями. Если, конечно, у полковника не заготовлено собственных контрмер.

Выступили к мутантской Березани – с тяжёлым чувством. Веселин судил по себе, но и другие участники пешего похода нет-нет, да и замедляли шаг, тревожно поглядывали на раненых: не откинулись ли ещё. Проводнику Сопле приходилось таких окликать, поторапливать. Бедный Сопля снова, как и сутки назад, спешил миновать болота до того, как стемнеет.

Ибо если стемнеет, кто-то, не приведи Господь, ещё и утонет.

Шли в таком порядке: первым Сопля, за ним – четверо чешских антропологов с внушительных размеров рюкзаками, с ними начальник экспедиции налегке. Следом за паном Щепаньски – македонец Чечич, далее – сербы Милорадович и Костич, потом – Веселин Панайотов и невредимый словенец Горан Бегич. А сразу за Гораном в экспедицию уже вливались и русские военные: Хрусталёв и Гаевский тащили носилки с раненым близнецом Зораном, Рябинович и Егоров – с капитаном Багровым, а Шутов, Мамедов и врач Погодин шли сами по себе. Замыкал шествие капитан Сергеев.

Итого – двадцать душ, не считая мутанта. Немногим меньше, чем выехало из Брянска. И на девять русских больше, чем планировалось. Примерно так, если только Веселин не обсчитался.

8. Алексей Иванович Сергеев, капитан войск МЧС

Одно из неоспоримых преимуществ военного человека над штатскими профессорами – в привычке к мгновенным сборам. Не успел полковник огласить весь список членов импровизированного разведотряда, как каждый из названных подхватил вещмешок и присоединился к медлительным братьям-славянам, что подтягивались к проводнику Сопле на протяжении всего офицерского совещания у полковника Снегова.

Кандидатуры рядовых, предложенные Сергеевым и Нефёдовым, полковник полностью сохранил, только добавил от себя Егорова и Рябиновича – для большей внушительности отряда и лучшей его защищённости. Если четверо несут носилки с ранеными, то руки у них заняты; значит, никак не помешает пара автоматчиков, чтобы в случае чего их прикрыть. Это разумно, что бы ни кричал гневливый пан Щепаньски.

Солдаты между носилками распределились сами. Егоров и Рябинович сбегали за оставленным под БТРом Багровым, Хрусталёв же и Гаевский приняли раненого Бегича у двоих чехов (кстати, последние вздохнули с немалым облегчением). А Шутов и Мамедов – те прекрасно поняли, что принесут больше пользы без лишней ноши, с оружием под рукой.

Из всего отряда лишь Погодин встретил назначение с кислой миной.

– Вот попал! – пробормотал он. – И поделом. Что называется, сам довыпендривался.

– Не хочется сопровождать капитана Багрова до операционной? – участливым тоном уточнил Сергеев.

– Только не к мутантам! – откровенно признался тот. – Добром ли кончится? Знаем мы, что у них за медицинские подходы.

– А говорил-то: "Евролэб", лучшая техника, немецкие специалисты.

– Да есть там они! А всё равно – унести бы ноги.

У Погодина всегда найдётся с собой два мешка оптимизма. Тяжёлые – целым взводом не поднимешь.

И, однако, до чего сильно меняется оценка человеком одних и тех же событий в зависимости от того, включён ли в них он лично. Кабы не попал Погодин в сопровождение к Багрову, то спроси его об опасностях лечения у мутантов – ответит: какие опасности?

Вот только не ему, не капитану Сергееву, Погодина за это осуждать. Потому что холодок ползает и по его собственной спине. Под увесистым рюкзаком и неслабым бронежилетом.

А три БТРа, которые остались позади совсем недавно – их ведь уже, по ощущениям, очень не хватает. И гадостный, одуряющий запах неправедных хвойных берёз – он ведь усиливается и, чем далее в мутантскую зону, тем обещает стать несноснее. Стоит признать: Дебрянский ареал мутантов – это место не для человека.

В общем-то, легко понять и людей, и федеральные власти, которые сей немалый клочок земли так легко покинули на произвол мутантской судьбы.

9. Веселин Панайотов, этнограф

Путь, которым Сопля вёл европейских учёных к мутантскому селению Березань, на первых порах выглядел однообразно. Тот же дурно пахнущий лес из хвойных берёз, о котором ещё в лагере хотелось поскорей позабыть, тянулся почти до самых болот – а там около трёх часов ходу.

В лесу мутант-деревья постепенно вытеснили все другие формы растительности. Ни кустика, ни травиночки – только белые стволы перед глазами, а над головами скрипят ветви да колышется вялая берёзовая хвоя. И вязкая опавшая хвоя мерзко-оранжевого оттенка устилала землю под ногами; эта гадость ещё и обувь пачкала.

Веселин шёл, отвлекаясь от неприятных картин патологии растительного мира, потому невольно прислушивался к разговорам коллег. Кажется, и самим коллегам беседы помогали отвлекаться от болезненно-тошнотворного лесного пейзажа.

Чешские антропологи, по своему обыкновению, шумно восхищались мутацией всего вокруг. Как истые агитаторы, они говорили чуть громче, чем достаточно, чтобы просто слышать друг друга. Предназначали свои речи всем, кто заинтересуется.

Йозеф Грдличка разглагольствовал о том, сколь комплексно влияние мутагенов на дебрянские биогеоценозы. И не поспоришь: да, здесь мутировали не отдельные организмы, а растительные и животные сообщества, не говоря уже о человеческих. Вкупе с резко изменённой средой обитания, эти мутантские системы затрудняют выживание особей из не мутировавших покамест видов.

– Так ведь – и у людей с мутантами! – поддержал Грдличку Карел Мантл. – Некоторые (более сильные) из людей сумеют приспособиться, другие уйдут.

– В смысле, насовсем? – переспросил Братислав Хомак. Мог бы и не переспрашивать. О человечестве, которое должно потесниться, Карел при нём пространно рассуждал не далее, как вчера – в ходе паломничества к мамонтовым следам и выделениям.

– Кто не в силах адаптироваться – тот насовсем! – твёрдо заявил Мантл. – Но избранные люди, сильные духом, среди мутантов выживут.

Что за глупость? Какова же она – связь между силой духа и способностью приспособления? Если тут и есть какая-то зависимость, то скорее всего обратная!

Захотелось хлёстко ответить, но – пришлось отложить до привала. Не кричать же! Чехи шли здорово впереди, чтобы встрять в их беседу, Веселину понадобилось бы обогнать на узкой тропинке нескольких человек с объёмистыми рюкзаками, а среди них, между прочим – и пана Щепаньски.

Только и осталось, что сердито буркнуть себе же под нос:

– Какой бред!

– Вижу, и вас эта проповедь задела! – с понимающей улыбкой обернулся к Панайотову серб Славомир Костич, поправляя лямку рюкзака.

– Вы правы, – Веселин обрадовался случаю выговориться, – задела – не то слово! Очень сомневаюсь, что к миру мутантов приспособятся сильные духом. Скорее наоборот. Сила духа – она ведь в том и состоит, чтобы продвигать свой собственный дух, а не приспосабливаться к чужому.

– Удачно сказано, – покивал Костич, – однако, Мантл говорил не только о силе, но и об избранничестве. Это, как я понимаю – дополнительный "фильтр" для сильных. Если, скажем, отобрать из сильных духом только тех, кто приспособится...

– Это будет искусственный отбор! – заметил Веселин. – Своего рода выведение пород домашних животных! – тут он невольно улыбнулся собственному сравнению. – И где же у домашних животных сила духа?

– Домашние животные порой весьма сильны духом, – полувозразил Костич, – только дух-то у них – человеческий. Вот им они и сильны.

Веселину тут же вспомнилась философская сказка Киплинга – о кошке, что гуляет сама по себе. Там шла речь о свободных видах животных, переходивших на службу к человеку в миг соблазнения щедрыми благами его культуры. Собака, корова, конь – все они безоговорочно приняли прививку человеческого духа. И только кошка пришла к человеку на своих условиях. Кто-то силён заёмным духом, а кто-то – собственным.

– Послушайте, – сказал он Костичу, – к чему мы с вами пришли: люди, прошедшие искусственный отбор по признаку "сила духа", будут допущены в мутантское сообщество на почётных правах домашних животных.

Славомир Костич хохотнул:

– Утешает одно: к этой глупости пришли не мы с вами. Мы всего лишь реконструировали путаное мировоззрение коллеги Мантла. Привели его в состояние полной и окончательной ясности.

– Окончательной? – включился в разговор и Ратко Милорадович. – Нет, коллега, вы себе льстите. Ваша реконструкция едва зацепила важную тему "избранничества", не учла её исторического контекста. А ведь именно на этой идее базируется духовность большинства протестантских сект... – не чуждый тактичности профессор остановился заблаговременно, чтобы прямо не указать на очевидное: особая манера держаться у Карела Мантла и ещё троих чешских антропологов (рассуждения напоказ, страстная убеждённость речений) указывает на их принадлежность к единой секте.

– И то верно! – увлёкшись, Костич, казалось, даже не заметил, как его хлестнула по лицу колючая ветка мутант-дерева. – Мы с коллегой Веселином рассуждали об искусственном отборе, но упустили важный вопрос: кто будет отбирать? Боюсь, ни Мантл, ни его единомышленники прямо не ответят.

– Такой вопрос выведет на сакральный уровень их верований, – согласился Милорадович, – Всерьёз обсуждать его с профанами адепты поостерегутся. Отделаются общими фразами.

– Сошлются на "мировой закон", – припомнил Веселин.

– Вот-вот! – Костич утёр платком капельки крови, что выступили на щеке после удара низко расположенной хвойной веткой. – Одно несомненно: на собственное избранничество коллега Мантл надеется, иначе всё бессмысленно. И верует в избранный народ – то есть, в мутантов. А вы что скажете, коллега Чечич?

Горислав Чечич из Македонии действительно приотстал, но не для того, чтобы присоединиться к разговору. Он молвил со строгостью:

– Коллеги, убедительно прошу вас не обсуждать верования других участников экспедиции, – тут он сильно понизил голос, – а то пан Щепаньски – я заметил – к вашей дискуссии давно прислушивается и вот-вот вспылит. Оно вам надо?

– Благодарим за предупреждение, – полушутливо поклонился старик Милорадович, – и на сегодня дискуссию закрываем. Кстати, Славомир, вашу щеку стоит продезинфицировать.

– А, пустяки! – отмахнулся тот.

Дальше шли молча, и Веселин раздумывал об идее избранничества людей для жизни в мире торжествующих мутантов – идее, бредовой по сути, но милой сердцу Карела Мантла.

Что же получается? Есть некая, скажем, инстанция, которая избирает людей к подобной – уже не вполне человеческой – жизни. По каким признакам идёт отбор? Мантл упоминал о высокой способности к адаптации. А ещё – о "силе духа". Только дух имеется в виду заёмный, не человеческий. И ради подобного "избранничества" – какая муха ужалила? – человек готов отказаться от человеческого в себе.

Нет-нет, господа антропологи из древней уютной Праги. Что-то не ладно у вас в Карловом университете. Верно, ваши надежды на "избранность" не от хорошей жизни. От вовсе несчастливой. И, главное, господа естественники, сама природа – ваших надежд не подтверждает.

Чем судачить о силе духа в процессе адаптации – поглядели бы вокруг. А вокруг – законченный мутантский биоценоз. Не слишком разнообразный: хвойные берёзы, ещё хвойные берёзы, ещё очень много хвойных берёз – и в общем-то, всё. Где тут, спрашивается, "избранники" из числа прежних растений дебрянского леса – простых, без мутации? Может, где за ствол берёзовый спрятались? Может, в опавшую хвою зарылись?

Нет, не видно их – приспособленцев, исполненных "силы духа".

10. Горан Бегич, этнокартограф

Если бы в прежние времена кто из знакомых упрекнул Горана Бегича в чрезмерной чувствительности, они с Зораном дружно бы расхохотались прямо в лицо наглецу. А лет пять назад, когда не выветрилась ещё из них задиристая юность – могли бы и кулаком приложить. Шутка ли – терпеть, когда тебя обзывают сентиментальной барышней. Нет, братьев Бегичей изволь не трожь. Они ездят на курсы в крутую разведшколу под Любляной!

А что теперь, когда Зоран полусидит, зафиксированный на носилках, не приходит в сознание, а тело его приближается – неизвестно куда? (К Березани, к могиле – нужное подчеркнуть).

Горан Бегич изменился, это придётся признать и ему самому. Его вдруг стали трогать вещи, которые уже лет двадцать не волновали. Человеческое отношение. Бесплатное человеческое сочувствие. Да, знаем: это чёртовы последствия пережитого шока, они пройдут. Только вот когда? Когда Зоран вернётся невредимым на броню БТРа, а жуткая свинючина пробежит мимо?

А пока что Горану хочется плакать от безучастности, с какой члены этнографической экспедиции транспортируют его раненого брата к спасительной Березани. (Спасительной ли – это отдельная песня). Перед выходом, конечно, каждый убедился, что Зоран ещё жив. "Гляди ты – дышит! Ну, в добрый путь". А что дышит уже из последних сил, что более суток проплутал в бронированной консервной коробке, которая катилась через все дебрянские леса, что затем целых три часа пролежал просто так в экспедиционном лагере... Это всё детали, не правда ли?

Инструктора в люблянском разведлагере – там заправляли парни из Германии и НША – учили: всякие неподконтрольные тебе детали надо пробрасывать куда подальше. Видать, Горана не доучили.

Так получилось, что и на пешем участке пути к мутантским селениям близнецы Бегичи снова оказались сзади. Горан вышагивал последним в череде "крупных европейских учёных", а Зоран плыл на носилках сразу же за ним. Дальше – одни русские военные.

У военных свой повод печалиться – капитан Юрий Михайлович Багров, который с Зораном теперь пусть на разных носилках, но – в одной лодке. Печалятся ли? Да ни в одном глазу. Хрусталёв и Гаевский, которым достались носилки с братом, вовсю обмениваются дурацкими шуточками – хотя, надо отдать должное, стараются нести аккуратно. То же и вокруг вторых носилок.

Можно подумать, переноска людей – это такой спорт. Очень стараемся. Но, коли не донесли живыми – знать, "не судьба". Вторая попытка!

Ну, военные – ладно. Их, наверное, как и Бегичей в разведшколе, отучали сопереживать людям. Но учёные-то! Их как понять? В начале пути – напускали на себя встревоженный вид, останавливались, глядели на Зорана, в расстройстве громко цокали языком. Но чуть углубились в лес берёзовый – будто забыли о раненом. А какие псевдонаучные дискуссии затем у них пошли – вспомнить противно! "Сила духа домашнего животного"... Тьфу, ерунда какая, без литра пива и не повторить.

Положим, братья Бегичи – рядовые разведчики, их научная специальность – просто прикрытие. Инструктор Джо из Независимых штатов Америки дрессировал их, чтобы внятно изъяснялись на этнографическом слэнге, и достаточно. Но остальные – те ведь самые настоящие учёные. Их-то кто выучил лицемерию?

Потом лес берёзовый стал редеть. Горан почувствовал, что и дышать ему теперь стало свободнее. То думал, слёзы душат, оказалось – вредные запахи, источаемые мутант-деревьями.

Под берёзами теперь встречались папоротники. Сначала – едва проклюнувшиеся из-под опавшей берёзовой хвои, затем – и в полный человеческий рост. Появился и новый вид мутант-деревьев, соперничавший с берёзами – чёрт знает что за гибрид, вроде древовидной ромашки.

Из-за ствола одной из таких ромашек и высунул мерзкое рыло двуглазый хряк-мутант. Что мутант, сомнения не возникло, ведь оба глаза располагались на одной стороне морды. Оба правые. И глядели недружелюбно, наливались кровью.

Позади капитан Сергеев подал негромкую команду, русские защёлкали предохранителями на оружии. Сейчас начнётся, понял Горан, что ж они, не понимают, стрелять нельзя, ведь рядом и БТРа нет, а бронежилеты не спасают... Потом перевёл взгляд на собственную руку – в ней ярко блестел серебристый ствол. И когда только успел выхватить? Зарекался ведь...

Напряжённую тишину прорезал голос проводника.

– Не надо стрелять в кабана, – взмолился он, – кабан хороший! Сопля с кабаном не хочет ссориться!

И надо же: правоглазый свин чуть не вывернул клыкастую морду, чтобы разглядеть проводника, когда же разглядел – тут же повернулся задом и под прикрытием древовидной ромашки мирно ушёл. И такое бывает.

– А он бросился бы, – убеждённо проговорил застывший в шаге от Горана болгарин Панайотов, – если бы не Сопля...

В ответ нервно хихикнул пожилой профессор Костич из Белграда:

– Угу. Мутант мутанта не обидит.

А старый Ратко Милорадович – тот с какого-то перепугу стал рассуждать, кто же с кем договорился: Сопля с кабанищем, либо наоборот. Какая разница?

Так или иначе, пронесло. Теперь можно и заболтать свои страхи.

Пошли дальше.

Берёзовые стволы редели, пока не уступили место экзотам приболотного мира: кустистым лишайникам, влажнолистным лопухам, крученым лианам. Почва, устилаемая мхами, стала круто уходить вниз, и там, в низине, в дымке торфяных испарений – показалось болото.

– Это болото возникло на месте бомбардировок, – сказал кому-то из своих капитан Сергеев, – ещё в Первую ядерную.

Сопля повёл экспедицию вниз по скользкому крутому склону. Горан удержал равновесие, но пару раз чудом не шлёпнулся. Другим повезло меньше. Оба профессора из Белграда так и закувыркались, пана Щепаньски с трудом подстраховали пражские антропологи все вчетвером.

Когда спустились, Горан с угрызением осознал, что во время спуска даже не повернулся к брату – а тот ведь мог улететь из носилок. Хрусталёв и Гаевский оказались на высоте, не уронили ни носилки, не Зорана, и всё же!

Потом Горану припомнилось: он же не оборачивался к раненному брату ещё с момента ложной тревоги, причинённой последним кабаном. Так переволновался за собственную шкуру, что и думать забыл. Стыдобище!

Сопля торопил учёных отправляться в болотную часть пути. Они предложили устроить короткий привал перед отбытием – но проводник эту идею решительно отмёл. Даже не дал отдышаться после спуска, повёл к тропе, отмеченной двумя пирамидальными камнями. Собственно тропу скрывала мутная болотная вода. Проводник с ходу погрузился в неё по колено, идущий следом Вацлав Клавичек шлёпнулся, вздымая тучу брызг.

– А что, нельзя пройти по сухому? – негодуя, спросил пан Щепаньски.

– Березань находится на острове посреди болота, – пояснил Сопля.

Держись, Зоран! Упрятали же твою операционную! Горан теперь брёл рядом с носилками и старался не думать, что случится, если Гаевский с Хрусталёвым вместе поскользнутся на середине болота, где грязи по пояс. Но ведь ясно: раненый уйдёт под воду. Рана от соприкосновения с болотной грязью мигом нагноится, к тому же Зоран под водой наверняка захлебнётся и больше не сможет дышать.

Вся болотная часть пути осталась в памяти Горана нескончаемо-однообразным процессом сопровождения носилок в ледяной мутной воде, доходящей до пояса. И никаких иных впечатлений.

Где-то видели пучок лаокооновых червей-мутантов и рядом гигантскую болотную змеючину – Горан в ту сторону даже не повернулся. Он старался быть с братом на малом болотном отрезке его жизненного пути, которому – возможно – суждено стать завершающим.

11. Ратко Милорадович, профессор этнолингвистики

Болото осталось позади, под ноги легла твёрдая почва, густо поросшая сизой мутант-травой, утыканная неприветливым прибрежным кустарником, а кое-где – усеянная широкими базальтовыми глыбами. Что за жуткие взрывы вынесли на поверхность этакие монолиты?

Кстати, далеко впереди, за каменным хаосом и берёзовым редколесьем замаячили вечерние огни селения. Березань? Видать, она.

Выйдя из ледяной воды, люди первым долгом поспешили переобуться и переодеться в сухое. Проводник больше никого не торопил: болото ведь преодолено. А всё-таки даже университетские профессора переодевались почти с армейской скоростью. И подходили к Сопле, всем видом выражая готовность к последнему рывку – до самой Березани.

– Теперь друзьям учёным нужен привал! – громко крикнул Сопля, заодно привлекая внимание и военных, идущих следом. – На этих больших камнях можно хорошо посидеть и отдохнуть.

Если спросить мнения у мудрого Ратко, то сказанное – несколько запоздало. Теперь, когда все без особой команды переоблачились и собрались в путь, "учёным нужен привал"? А самих учёных кто-то спросил?

Оказалось – даже начальник экспедиции не вполне в курсе вопроса.

– Зачем снова привал, когда здесь уже рукой подать? – капризно воспротивился пан Щепаньски. – Веди-ка дальше, друг!

– Сопля не может сразу привести всех! – ответил проводник с неожиданной категоричностью. – Сопля боится Пердуна, Сопля боится Прыща. Сопля должен сначала предупредить.

Начальник экспедиции досадливо отмахнулся:

– Сопля зря боится Пердуна и Прыща, если они оба боятся Дыры.

– Сопля не зря боится! Пердун и Прыщ сначала съедят Соплю, а потом испугаются Дыру. Пердун говорит, в Березань нельзя людям, Прыщ говорит, в Березань нельзя солдатам. И солдатам в Березань никак нельзя, даже если людям можно, – мутант говорил далее, а пан Щепаньски лишь насупливался, да кусал губу. Легко понять: на родной территории проводник приободрился и пытается теперь "отыграть назад" неудобные для себя уступки, на которые ранее пошёл под давлением пана. И как его теперь заставишь?

– Людям ещё можно, а солдатам никак нельзя? – переспросил Йозеф Грдличка.

– Сопля так сказал, – закивал проводник.

– Но в Березани операционная, куда людям и солдатам надо доставить раненых. Мы за этим сюда и шли.

– Это всё равно, – Сопля наглел на глазах.

– Что?!! – такого громкого голоса и жёсткого тона от капитана Сергеева доселе не слышали. Даже Сопля содрогнулся.

А ведь Сергеев – образованный человек, историк, да ещё – казалось, дипломат по призванию. Но не постеснялся. Общение с мутантом потребовало суровости – так вот она! И ведь ни нотой не сфальшивил. Рявкнуть – дело нехитрое, но правильно рявкнуть – целое искусство.