Текст книги "Права мутанта (СИ)"

Автор книги: Бронислав Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Здание для разведки больше не нужно. Две находки в подвале предостаточно. Если "библиотека" черепов изучена полностью, то недоступный участок подвального коридора за решёткой – по крайней мере обнаружен. Чтобы его изучить, придётся убить свирепую тварь, а это долго, громко и преждевременно.

Кстати, кому и зачем нужен сам подземный коридор, решётка и тварь за ней – можно раздумывать хоть сейчас. Захват подвала вряд ли что добавит.

Надо сказать, Сергеев и думал об этих вещах, и даже к чему-то пришёл.

Из особенностей архитектуры больничного барака следует, между прочим, что первоначальное его назначение было иным. Широкие ворота и вестибюль, достаточно широкий подземный коридор – всё это контрастирует с крохотными дверцами, тесными палатами и узким просветом коридора первого этажа. Здание перестроено, а первый этаж сохранён. Вместе с той тварью, что там обитала (извне-то туда её, такую большую и злобную – точно не засунешь).

Короче, злодей Пердун ничем не рисковал, когда подкидывал капитану ключ в тряпочке. Кто выпустит чудовище, тот сам и пострадает, а уж само чудовище наверх не пролезет, застрянет в первом же дверном проёме, а стены-то толстые. Вот и не опустошит Березань жуткий монстр. Останется над кем Пердуну властвовать.

А вот как чудовище за решётку попало, тут – возможны варианты.

Первый: животное поймали (возможно, усыпили), упрятали за решётку, а потом уже сверху установили больничное здание. Второй: животное таки внесли в готовую ловушку под зданием, но – в раннем его детстве, когда тварь была маленькой. Третий: животное запихнули в подвал не через здание больницы, а через какой-то другой вход – пока что неизвестный. Если так, то скорее всего сей другой вход тоже закрыт решёткой, иначе бы зверюга давно выбралась.

– Капитан, – доложил Егоров, – Рябинович и Хрусталёв пришли.

– Впускай, – велел Сергеев, – только гляди, чтобы немецкие шпионы из коридора не подглядывали!

Рябинович и Хрусталёв. Этих двоих капитан отряжает проводить Панайотова и Грдличку. И тоже – с лёгким сердцем, ибо в больнице искать больше нечего, только – тупо следуя легенде, наблюдать за выздоровлением раненых. Если кто зайдёт от больницы далековато – привлечёт лишнее внимание (что они там вынюхивают?). Зато эти двое – пройдут по новой, ещё не исследованной части мутантского ареала, и никто им слова не скажет. Ибо по делу.

А чтобы не замыкались только на охране учёных, да вволю смотрели по сторонам, Сергеев их сейчас специально проинструктирует.

7. Кшиштоф Щепаньски, начальник экспедиции

Ай, хороша Дыра! Всем дыркам Дыра! Дыр-Дыра!

Пан Кшиштоф с некоторых пор прекрасно знает, что такое счастье.

Счастье – это когда больше не можешь, когда падаешь от усталости на заботливо подстеленную шкуру, а настроение всё равно игривое.

Счастье – это когда с Дырой, когда на её топчане, крытом шкурой неубитого медведя.

Ага, есть у Дыры и такая шкура. Говорит, этого медведя-мутанта никто не убивал, а он просто сбросил шкуру – и дальше пошёл. Наверное, байка, хотя что в мутантском краю бывает только небылицей? Здесь запросто встретишь медведя без шкуры, да ещё с ушами, как у слона и с хоботом, полосатым, как у зебры.

Что за чудо этот мутантский фольклор! Обязательно надо будет прислать кого-то из учёных, а лучше пару человек, чтобы записали в этнографические блокноты историю про медведя.

Правда, ещё лучше – найти кого-то другого, кто эту же историю про медведя хорошо рассказывает, а к Дыре – не посылать. А то ведь известно, чем дело кончится. Дыра – она для всех Дыра. Для всех и с каждым.

– Нет, пришли-и! – капризно надувает губы Дыра, выдёргивая седеющий волос из пучка, растущего на профессорской груди. – Пришли мне того, молоденького! Его зовут Хомак? Вот Хомака мне и пришли. Других можешь пока не присылать, а этого я хочу!

– Всё, что скажешь, любимая! – с ласковой улыбкой отвечает пан Кшиштоф. – Приведу тебе всякого. Я ведь знаю, ты ненасытна!

Промискуитет, будь он неладен. Профессор Щепаньски меньше всего хотел бы делить одну и ту же пани с кем-то из своих подчинённых, но – в этой игре на желания назначать фанты не ему. К тому же самые дикие желания Дыры настолько быстро становятся его собственными, что диву даёшься! Кто знает, может её отношения с молодым чехом что-то добавят в арсенал наслаждений профессора, дадут ему взамен постыдно-сладкое ощущение ещё большей полноты жизни?

– Так ты всё про меня знаешь? – Дыра отодвигается на расстояние вытянутой руки, чтобы лучше видеть лицо пана Кшиштофа. – Всё-всё?

– Никто не может знать всего о тебе, любимая! – поспешно произносит профессор. – О ком угодно, только не о Дыре!

– Ответ правильный! – смеётся мутантка, сладострастно выгибая на медвежьей шкуре свой изящный красноватый торс.

Профессор польщён, словно только что сдал труднейший зачёт в своей университетской жизни.

– Так ты не хочешь знать всё о Дыре? – ухмылка мутантки становится хищной, выдаёт заброшенную ловушку. Если ответишь "нет", Дыра накажет за недостаток интереса, если "да" – за самонадеянность. Лучше отвечать "да": за самонадеянность Дыра бьёт мужчин всего чувственней и нежней, а за невнимание – агрессивно, как истинный палач-профессионал.

Но вместо удара следует дразнящий разговор. Дыра не верит в "да":

– Нет, пан Кшиштоф, главного о Дыре ты знать боишься!

– Боюсь, и в то же время хочу! – выкручивается пан.

Мутантка нагибается к самому профессорскому уху и жарко шепчет, обжигая ушную раковину:

– А слышал ли ты новости о моих привычках? Рассказал ли тебе Сопля, какая судьба ждёт моих любовников?

– Э... да, конечно!

– Он рассказал, что любовников я убиваю? – на последнем слове Дыра демонстративно облизнулась.

– Э... да, рассказал, – профессору трудно говорить внятно, так как мутантка в этот момент отстранённо теребит его за щёки, словно недавно подаренную куклу из неведомого материала.

– И ты не боишься?

– Нет! – с горячностью воскликнул пан. – Мне желанны твои проделки.

– А если я убью и тебя?

– Я готов! – пан Кшиштоф выставил вперёд седовласую грудь, словно специально под расстрел. – Всё, чтобы только обрадовать мою ласточку!

Пока он это говорил, у него словно звоночки в висках зазвонили: тревожный сигнал! Но пан Щепаньски отмахнулся от охранной системы. Он будет действовать по-старинке. Если искренне готов пойти под нож из любви к прекрасной мутантке, она тебя милует. Раньше бывало так.

– И Хомака привести готов? – с недоверием проговорила Дыра. – Чтобы я его тоже убила?

Профессор Щепаньски закивал:

– И Хомака, и меня, и всю экспедицию – режь, если надо. Если только доставит тебе удовольствие!

– Не веришь, – констатировала Дыра, – много говоришь, а ни одному слову не веришь. Эх ты, этнограф! Спец по культуре мутантов... Что за ерунду твоя экспедиция берёт для изучения? Сказки, песни, танцы, народные промыслы?

– Да! – подтвердил пан Кшиштоф, влюблено глядя ей в глаза.

– А главного – того, что делает мутанта мутантом – никто не изучает. Ни разу никто не изучил.

– Что же это?

– Так я тебе и сказала! – хихикнула правительница Столичной Елани.

Умеет пани держать интригу.

Чу! Что это за жуткие звуки доносятся из окна? Вой? Пан Шепаньски такого никогда не слышал, и всё же знакомые нотки проскальзывают. На тягучие фальшивые ноты голосовой основы наложены отрывистые хриплые судороги. Ах да, вот что это такое: собачий вой с поправкой на свиные глотки. Звуки теперь понятны, но страх всё равно невольно пробирает до костей. Животные, которые так звучат, не могут не быть смертельно опасными.

Вой стих. Теперь из-за окна раздался дробный топот копытец, сопение, злобно хрюкающее рычание, сквозь которое едва пробился приглушённый человеческий вопль. Дальше вопль оборвался, пошёл мерный хруст.

– Что это за звуки? – пан Щепаньски приподнялся на локте.

– Не волнуйся, милый. Это просто мои сторожевые свинки поймали прохожего.

Надо предупредить участников экспедиции, подумал пан Щепаньски, засыпая. Чтобы по ночам во дворе не гуляли. Мало ли что.

8. Карел Мантл, антрополог

Березань учёные посмотрели в чисто «туристическом» режиме (все, кроме Панайотова и Грдлички), а вот в Столичной Елани началась работа. И вовремя. Так долго тряслись в русских БТРах, месили ногами болотную жижу – пора уже, наконец, и пользу делу приносить.

Негласный расчёт профессора Щепаньски был таков: антропологи работают в парах с этнографами-специалистами, помогают, чем могут, организуют процесс, направляют на познание тех культурных форм, которые желательно высветить.

Следуя этому правилу, при Панайотове в Березани остался Грдличка. Панайотов и возражать не стал, признал разумность решения руководства.

Да и отчего бы не признать? Ибо все же понимают: у антропологии – своя специфика, изучает она в человеке и мутанте больше биологическую сторону, чем культурную. О происхождении человеческого вида, о различных расах, включая мутантские, антрополог расскажет лучше всякого этнографа – собирателя вышитых тряпок и обрывков песен. Но тряпки и песни собирать надо тоже. Вот с каталогизацией этих фактов этнографы справляются лучше.

Жаль, разумную инициативу начальника экспедиции приняли не все. Ратко Милорадович – вот упёртый осёл – захотел себе в напарники второго серба, Славомира Костича. А ведь оба – этнографы, или там этнолингвисты – то есть люди одного и того же типа компетенции.

В свою очередь Вацлав Клавичек и Братислав Хомак тоже были вынуждены объединиться в чисто "антропологическую" диаду. Что и "не добже", и "не здрово", как во всеуслышание объявил пан Щепаньски.

А вот Мантлу повезло: работал он в паре с Гориславом Чечичем. Македонец оказался человеком понятливым. Сработались прекрасно.

Изучали устный фольклор Столичной Елани. Притчи, сказки, загадки, заговоры, легенды, предания – всё такое.

Роли в процессе с македонцем распределили чётко. Мутанты наизусть рассказывали свои народные предания, Чечич их дословно записывал, а Мантл следил по методичке, всё ли они точно излагают.

Большинство воспроизводило свои тексты достаточно точно, но некоторые – в основном те, которые плохо научились читать, забывали и перевирали важные места, несли отсебятину. Таким Карел Мантл сам зачитывал выдержки из методички – ведь просто показать без толку. Порой неразумные индивиды и тут не понимали, чего от них требуется, тогда Карел зачитывал методичку напрямую фольклористу, минуя представителей изучаемого народа.

Чечич сперва пытался протестовать, потом – махнул рукой: чего там! А как сам дополнительно мозгами пораскинул, даже предложил полезную рационализацию:

– А что, если я буду всё выписывать прямо из вашей методички?

Но тут уж Карел почуял доведение важного дела до абсурда.

– Так нельзя, – сказал он убедительно, – переписать методички от руки мы бы могли ещё дома. Зачем же мы сюда ехали, с мутантами знакомились?

– И то правда! – вздохнул Горислав. – Ну, коллега, диктуйте!

– "Происхождение мутантов", – начал Карел.

– Это название предания?

– Да. Зачитываю. "Мутанты – самые древние существа на земле. Ничего ещё не было, даже микроорганизмов, а мутанты уже были. Даже Бога на небе не было, потому что Бога гораздо позже выдумали люди"...

– Интересный тезис, – заметил Чечич, обернувшись к троим еланским мутантам, которые сидели тут же, – вы согласны с этим преданием?

– А то! – за всех отозвался крупный самец-мутант по кличке Жиртрест.

– Слушайте дальше! – скомандовал Мантл. – С красной строки: "Первыми людьми на Земле тоже были мутанты. Когда возникли мутанты, был золотой век. Возникли они путём самозарождения. Были мутанты умными, сильными, работящими и очень вкусными". Вкусными?

– Ага, вкусными! – подхватил Жиртрест, поглаживая ладонью пузо.

– Разве? Нет, это просто опечатка. Надо произносить: "искусными".

9. Кшиштоф Щепаньски, начальник экспедиции

Профессор Щепаньски прошёлся по весьма людному в это вечернее время двору Председательского дома. Именно здесь по вечерам собиралась вся этнографическая экспедиция – ради обмена фактами и мнениями. Члены экспедиции рассаживались на установленных посреди двора широких еловых скамьях и делились наработками и впечатлениями за день.

Учёным нравились эти "посиделки", потому они старались заканчивать работу до пяти вечера – чтобы не пропустить какого-нибудь важного обсуждения с коллегами. Все старались, кроме одного.

– А где же Братислав Хомак? Что-то не вижу... – несколько растерянно произнёс пан Щепаньски.

– Он ещё не вернулся из Лесной Елани, – услужливо сообщил Карел Мантл, – изучает там народные песни. А поскольку песен там поют очень много, то быстро не справляется. Надо ведь записать и слова, и ноты, и проследить за манерой исполнения, и сравнить с аналогами...

Профессор нахмурился:

– Когда вернётся, надо ему передать следующее. Председательница Дыра просила его зайти для проведения исследовательских действий. У неё для него есть интересная история под запись. "О неубитом медведе".

– Обязательно передам, – пообещал Карел Мантл, – это великая честь – исследовать саму пани Дыру.

10. Братислав Хомак, антрополог

Всё ли в порядке с Клавичеком? После ночного события в Березани, будь она неладна, Братислав Хомак коллегу просто не узнавал. Да, унижение, насилие и невозможность себя защитить порой сильно меняют человека. Но Клавичек изменился как-то парадоксально.

На протяжении всего пути по болоту от Березани до Елани на лице Вацлава блуждала мечтательно-благостная улыбка. Хомаку она не нравилась, казалась подозрительной. Неверной. Вот так улыбается человек – день, два, месяц – а потом что-нибудь как учудит! Причём не к добру для всего эволюционного процесса.

Пару раз Братислав задумывался о том, не предложить ли товарищу помощь – ну, там, выслушать, эмоционально поддержать, направить, посоветовать чего. Останавливало то, что случай, в общем-то, для мужчины постыдный. Вряд ли Клавичек обрадуется, когда поймёт, что кто-то за стеной всё слышал. Этак уже не до помощи: не навредить бы.

Три дня в Елани прошли в интенсивном исследовательском труде: общение с носителями культуры, каталогизация культурных артефактов. Казалось бы, труд занимает время и позволяет отвлечься на что-то небесполезное. Но загадочная улыбка с лица Вацлава так и не ушла.

Братислав уже предполагал худшее. Кризис научной веры – это вам не просто рядовая смена религиозной конфессии. Вот где подлинный страх!

Как любит повторять Карел Мантл, отступление от веры в прогресс – суть тяжкий грех, для образованного человека непростительный. Братислав Хомак не столь категоричен, он бы несчастного простил, но то – внутренне и только по мягкости душевной. Да и тому есть простая причина.

Ведь Хомак... Правду сказать, он и сам не без греха. Не преодолел простых человеческих увлечений. Мутантов – положа руку на сердце – не любит. От запаха мутант-деревьев его тупо тошнит. Умереть ради торжества великой мутации – тоже в глубине души не стремится. Хомак – не фанатик, у него по многим вопросам есть собственное мнение. Которое он, впрочем, никому не навязывает и даже никогда не озвучит (зачем же дразнить товарищей?).

Но личные несовершенства – это одно, а внезапные кризисы – другое. Потому случай с Клавичеком – это вызов. Если товарищ примется обличать мутантов с тем же жаром, с которым ранее превозносил – Братислав Хомак его не поддержит. Ибо разумом он – с фанатичным Карелом Мантлом, а разум над чувствами должен властвовать.

Даже в смягчающих вину обстоятельствах, даже после событий, что стряслись в Березани, лелеять мстительную обиду негоже. Конечно, физическое насилие – оно не больно-то способствует любви даже к высшим существам, но не предавать же из-за него единственно разумные идеалы.

Много чего пришлось передумать.

И вот сегодня поутру Клавичек сказал Хомаку и Мантлу, что имеет к ним важный разговор. Сказал с той самой улыбкой, которая Братиславу не давала покоя. Но тон взял уверенный, должно – принял, наконец, некое важное решение.

Встретились они на пустыре за Председательским домом Столичной Елани, что как две капли воды похож на березанский, но не настолько окружён сараями.

– Друзья мои, я хочу поделиться с вами важным для меня событием, – произнёс Вацлав Клавичек с несколько искусственной торжественностью, – это событие преобразило всю мою жизнь. Я уверовал.

– Надеюсь, в эволюционный процесс? – осторожно спросил Хомак.

– Или в мутантскую революцию? – добавил Мантл.

Клавичек встретил их догадки широкой светлой улыбкой и совершил обеими руками принимающий жест.

– Ну, слава Дарвину, – произнёс Хомак, – а то я уже волновался, не отпал ли дорогой Вацлав от наших основных идеалов.

– Не отпал, – ещё шире улыбнулся Клавичек, – напротив!

Напротив? Это как же?..

– В Березани, – пояснил Клавичек, – в ночи меня посетил дух мутации. Я боролся с духом, но он меня одолел. Я расслабился и впустил духа в тоскующее сердце. Я победил.

Победил?

– Я отмечен судьбой. Я засеян мутантским семенем, – сказал Клавичек.

Ну, положим, гордиться-то, вроде, и нечем?

– Семя мутанта меня переродило.

Это-то я вижу, настороженно подумал Хомак. Перерождение налицо: старый добрый Вацлав городит какую-то чушь собачью... В чём же подвох?

– Моё сердце осеменено. Не только лишь пищеварительный тракт.

Ага. Комплексное влияние. Надеюсь, "осеменённое сердце" – это фигура речи? Братислав Хомак сам не знал, что из приходящих к нему мыслей стоило бы произнести вслух, потому в смятении молчал. Похоже, и Мантл чувствовал и думал нечто подобное.

– Семя мутанта говорит со мной. Я слышу его, но не могу вместить всю мудрость его посланий, – после паузы продолжил Вацлав.

Семя говорит? Значит, Клавичек слышит голос. Но это же психиатрия! Или он это – в переносном смысле?

– Грядёт мутантская революция. Из людей мало кто спасётся. Спасутся только лишь готовые воспринять мутантское семя для новой жизни.

Ну, о революции-то – всё правда, мысленно тестировал Хомак слова товарища. Тут и внутреннего голоса не надо, подобную вполне разумную фразу мог бы и Карел Мантл высказать, она – в его репертуаре. Только разве странный пассаж про семя...

– Это мои слова, – узнал и Мантл. – Только про семя я не говорил.

– Семя мутанта священно. Вам ли, Карел Мантл, этого не понимать?

– Э... Ну да... – Карел смешался.

– Семя мутантское прорастёт на благодатной человеческой почве.

– Согласен, но...

– Бесполезно бежать от мутанта. Он везде тебя догонит и осеменит.

– Ну, это спорное утверждение... – Мантл закашлялся.

– Кого не осеменил священным семенем мутант, тот навеки потерян для новой жизни! – возвысил голос Вацлав.

– Ну, если только в духовном смысле... – всё ещё пытался скорректировать ход его логики Карел Мантл.

На то Клавичек аргументировано ответил:

– Моя духовная беременность проистекает от материального семени.

И ещё:

– Семя мутанта исключительно пассионарно!

Карел покраснел – очень уж он не любил, когда его перебивают в спорах. По лицу казалось – вот-вот вспылит, но ещё пытался возражать спокойно:

– Вацлав, прошу, мутантов не надо...

– Мутанты – это уже те, кто надо! – взвизгнул Клавичек. – Человечеству же придётся приспосабливаться.

С последним, ясное дело, и не поспоришь. Мантл было закивал, но Вацлав Клавичек вдруг выкрикнул громовым голосом:

– Оставьте меня в покое, во имя Мамонта!

– Ты сам нас позвал, – попытался его урезонить уже Братислав.

Клавичек ему ласково улыбнулся и, извиняясь, пояснил:

– Я Мамонт. И я беременен новым Мамонтом!

Рассерженный Мантл чуть ногами не затопал, но Хомак ухватил его за плечи, зашептал:

– Разве не видишь, он не в себе!

– Не я в себе! Во мне Мамонт! – прекрасно его расслышал Вацлав.

– Не кощунствуй! – прокричал Клавичеку Мантл (Братислав возражал, но упрямцу не так-то просто заткнуть рот).

– Замолчи, человечество! – на лице Клавичека появилась презрительная гримаса. Твоё дело – приспосабливаться! – безумец рассмеялся новой мысли, которая посетила его. – Слово "приспосабливаться" произошло от "сабля". Отсюда ясно, что случится со всяким, кто не приспособится.

Теперь оба собеседника Вацлава молчали. Он же, не торопясь, продолжал с ними диалог. В паузах выслушивал какие-то доводы, после чего решительно их разбивал надёжными аргументами.

– Вертизад – только лишь оболочка. Главное, что в нём действует истинная мутантская ДНК.

И ещё:

– Мутантские ДНК лихо закручены!

А под конец – ещё и такое:

– Мутанты вкушают человеческую плоть и кровь. Они каннибалы и антропофаги. Они к нам давным-давно приобщены.

11. Евгений Павлович Нефёдов, капитан войск МЧС

Есть хорошая новость. На БТРы полковника Снегова мутанты специально не охотятся. Но есть и плохая. К замку Брянск теперь фиг проедешь. Как ни петляли, на какие дороги ни выезжали, а результат один: впереди всегда ожидают баррикады с гранатомётчиками. Всё перекрыто. Свободных дорог не осталось, а лесом с машинами не пробраться.

– Однако, мутанты растут! – в замешательстве сказал рядовой Седых.

Да, растут. И мы оказались в зоне роста.

Большинство баррикад увидели заранее – ведь не ждали везения, а высылали пеших разведчиков. Правда, на одну нарвались, так уж нарвались. Плотность гранатомётного обстрела зашкалила. Хорошо, из мутантов стрелки никакущие. Попасть из гранатомёта в еле ползущий БТР – и то не сумели. Но лиха беда начало.

Час назад полковник связывался по радиостанции с замком Брянск. Оттуда ответили: поддержать не смогут. Свободных машин на ходу практически нет, да и под самим Брянском обстановка сложная. С дальних замковых стен в бинокли видно, как в подлеске по одиночке и группами собираются вооружённые мутанты. На что рассчитывают, непонятно, но сам симптом тревожный. Раньше такие крупные ватаги успешно сдерживал Заслон и радиальные патрули. Теперь мутанты слишком легко просачиваются, значит – нашли бесконтрольную тропу. Или истребили один из отрядов Заслона.

Конечно, стоит мутантам сунуться поближе к замковым стенам, правда восторжествует. Попадут, как миленькие, под перекрёстный залповый огонь. В сочетании с хорошо пристрелянными ударами точной пристенной артиллерии. Такой серьёзной обработки – и мутанту не выдержать.

Но ведь не сунулись до сих пор! Может, не за тем стоят. Хотят окружить и перехватывать патрульные БТРы – чем не цель? Но это мелочь, главная цель наверняка шире. Что-то назревает, подумалось Нефёдову. Что-то до дрожи масштабное.

– Много плутаем! – крикнул Нефёдову водитель Андолицкий. – Так скоро соляра вся выйдет!

И правда, выйдет. Ведь не дозаправишься. Дизельный мотор жрёт, как не в себя. Хоть припаркуйся на обочине, да и стой.

Что-то зреет и у самого Брянска, и здесь тоже. Прорывайся – не прорывайся. Если стоять, оно вызреет всё равно. Мутанты затеяли сложную игру. Их цель – разобраться с Заслоном. Они перекрыли все дороги, чтобы сорвать снабжение Наших-друзей-из-Заслона боеприпасами. Ещё выждут – и нападут наверняка. Тут и до трёх БТРов дело дойдёт. Как и до всякого, кто не сумел найти дороги наружу.

– Капитан! – голос полковника Снегова по радиосвязи. – Дальше искать нечего. Возвращаемся к базе Сокола.

То есть, к базе Заслона на реке Селезень. Хорошо, поехали.

Собственно, если понадобится стоять и пережидать, то лучше там.

В самом лучшем случае – если мутанты чего не затеют – можно будет через месяц прямо оттуда подхватить в обратный путь экспедицию Щепаньски. Неизвестно зачем, раз дороги перекрыты, но уговор есть уговор.

Правда, когда мутанты придут громить Заслон, сто процентов попадёт и МЧС-никам. Придётся стать плечом к плечу, отстреливаться, дорого продать – и всё такое. После этого мутанты точно перестанут делать различие между Заслоном и русскими федеральными войсками.

А впрочем... Ну и пусть их! Что ж одному Заслону за всех выгребать.

БТРы остановились за мостом через Селезень. Снова ритуал встречи.

Пока ожидали приглашения от атамана Сокола, Нефёдов оглянулся на дорогу, по которой приехали и проговорил вслух:

– Что-то зреет. Что-то назревает.

– Всё так, – энергично откликнулся полковник Снегов, – тревога висит в воздухе. Чувствуем мы, чувствует Заслон. Наши далёкие предки – это Сергеев рассказывал – в таких случаях прижимались ухом к земле и слушали стук копыт. Ну а нам остаётся включить рацию и эфир слушать.

– И что там?

– Кольцо осады смыкается вокруг Брянска. Отряды мутантской разведки замечены под Орлом. Думаю, скоро и о Чернигове скажут. Раз мутанты активизировались, в ЧНР будет жарче всего.

– Вы правы, о Чернигове уже говорят, – бросил, подходя, атаман Сокол. – Чернобыльская гвардия предприняла попытку штурма внешнего периметра. Мутантов отбили, остатки отошли под Прилуки, там собираются для нового штурма.

Что-то зреет? Нет. Созрело и завертелось.

– А что у вас? – поинтересовался полковник Снегов у Сокола по пути к уединённому помещению для приёма и переговоров.

– У нас пока тихо. Вот только...

Тут же тишину вспорола автоматная очередь. Вторая, третья. Кто-то побежал, крича на бегу:

– Толян! Справа!

Атаман Сокол резко поменял направление, сделал приглашающий жест идущим следом полковнику и капитану:

– К командному пункту, – пояснил, скользя по древесным стволам вокруг рассеянным взглядом. Не прорываются ли?

В командирской землянке для приёма оперативной информации Сокола уже ждал ополченец с донесением:

– Двое мутантов-разведчиков. Одного искрошили, другой ушёл. Толян и Гога с ребятами преследуют, но – вряд ли. Эти мутанты – из быстрых. Скорость развили неслабую – человеку пешком не догнать.

– Базу нашу они вычислили. Жаль, – вздохнул Сокол.

– Вот и наши БТРы засветились у Заслона, – повернулся к Нефёдову полковник Снегов, – твои прогнозы?

– Теперь кольцо сузится, и без боя нас уже не выпустят, – без обдумывания ляпнул капитан, – но мы им вломим.

Вломим – как не вломить. А что ещё остаётся?

12. Веселин Панайотов, этнограф

Ночь, как и прежние, прошла взаперти в гостевой комнатке Председательского дома. Веселин еле расслабился, чтобы заснуть: пришла тревожная фантазия. Что, если поутру дверь не отопрут? Этак никогда не покинешь пердунову Березань.

Утром, как только замок щёлкнул и шаги слуги стали удаляться, Веселин подхватил загодя приготовленный рюкзак и двинулся к выходу. Отпустят ли так же легко и Грдличку?

Выпустили – антрополог появился на пороге. Сразу заторопил. Хмырь, дескать, уже ожидает в условленном месте.

Да, ожидает. Если не передумал.

Миновали частокол. На воротах стоял Дылда, поглядел на отбывающих учёных с одному ему понятным сожалением.

В условленном месте – сразу за лугом, где вчера репетировался "танец Урожая", их ждал не только Хмырь, но и Ванидло – мутант с амбициями скульптора и вышивальщика. Он что, тоже навострил отсюда лыжи в Столичную Елань? Оказалось, нет.

Ванидло принёс какую-то видавшую виды тряпку, на которой самолично сделал несколько кривых стежков. Ага, новая вышивка. За бусы и печенье. Пробормотал:

– Я подумал... Это незаконченная работа, но, может, купите...

Йозеф Грдличка лучезарно улыбнулся и посоветовал мутанту закончить работу. То есть, пожалел на грязную тряпку сладкого печенья. Наверное, даже малость обиделся. А зря. Пожалуй, в это последнее утро в Березани ему впервые попалась аутентичная мутантская вышивка. Поразительно редкий случай, а потому особенно ценный.

Подождали ещё русских солдат. Терпеливо ждали, ведь придётся идти через Кабаний остров, а он захвачен волками. Пока на лугу не замаячили Хрусталёв и Рябинович, Ванидло всё не уходил, уговаривал антрополога купить вышивку.

Ну вот, все в сборе. Ванидло зашвырнул свою поделку куда подальше и в негодовании удалился, а пятеро путников – Хмырь, Грдличка, Панайотов, Рябинович и Хрусталёв – подошли к болотной тропе.

Путь через болото новых впечатлений не принёс, а вот Кабаний остров – другое дело. На острове – изрядная дубовая роща, довольно-таки красивая для деревьев среди болота. Грдличка предположил, что это дубы-мутанты, но очевидных признаков мутации ему не попалось. Веселин даже внутренне улыбнулся. Дубы-мутанты выглядят совсем как дубы.

Как только вышли на сушу, над вершинами болотных дубков разнёсся громкий вой. Волки.

– Нас заметили. Предупреждают! – в глазах у Хмыря заплескался сильный испуг. – Может, вернёмся?

– А есть другая дорога, не через рощу? – спросил Веселин.

– Да тут везде рощи.

– Тогда идём дальше, – решил Грдличка, – всё-таки о волках мы знали с самого начала.

Шли осторожно, нескоро, по возможности, тихо. Всматривались в дубовую чащу – не мелькнут ли волчьи тени. Чаща стояла мирно и спокойно.

Заманивают, подумал Веселин.

А потом на дорогу прямо перед ними выскочил большой чёрный волк.

Животное с гордым видом глядело прямо в лица застывшим на месте путешественникам и молча – без рычания – скалило зубы. Клыки впечатляли.

Особенно сильно впечатлился молодой Хмырь. В поисках защиты он попятился назад и вцепился в руку Грдлички цепкими мутантскими пальцами. Йозеф поморщился – видно, Хмырь причинил ему изрядную боль.

А что же солдаты?

В тишине Хрусталёв щёлкнул предохранителем на автомате, потом неловко завозился и виновато произнёс:

– Чёртов патронник! Снова патрон заклинило...

А Рябинович? Он-то чего медлит?

– Погоди, – сказал тот Хрусталёву, – мне кажется, это не мутант. Это честный волк, и с ним можно договориться.

– Как? – Хрусталёв по-прежнему лихорадочно возился с автоматом.

– Сейчас покажу! – Рябинович выступил вперёд.

Волк обратил внимание на солдата и впервые явственно зарычал. Рябинович остановился в пяти-шести шагах перед сгрудившимися перепуганными спутниками. Немного пригнулся, чтобы оказаться на уровне волчьих глаз. Странный, необычный солдат.

– На том свете был? – вдруг строго спросил Рябинович у волка.

Волк повёл головой, что-то прорычал.

– Был! – утвердительно произнёс укротитель. Или он перевёл с волчьего языка на русский?

– Мёртвых видел? – продолжал Рябинович свой непонятный допрос.

– Видел! – ответил он же сам за волка. Волк не возражал, вероятно, был полностью согласен с такой интерпретацией своего рычания.

– Мёртвые кусаются?

– Нет.

– И ты не кусайся! – повелительно заключил Рябинович.

Волк на пару мгновений словно призадумался – и освободил дорогу.