Текст книги "Права мутанта (СИ)"

Автор книги: Бронислав Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Ах, послушание... Чтобы вытянуть вперёд, к верховной власти своего ставленника Прыща, послушный Супскис и гибель Дыры подстроил. Как именно он этого добился, про то только сам он и ведает, но больше-то некому. Мутанты её чересчур боялись, чтобы действовать на свой страх и риск. И директор школы гарантировал им поддержку. Всех Независимых штатов Америки. Всех пятнадцати!

Когда Супскис завершил изложение грехов Хомака, Братислав попытался что-то горячо выкрикнуть в своё оправдание. Но рядом стоящие мутанты – Вертизад и ещё один – так его встряхнули, что слова застряли в горле. Сильны, чертяки!

Тогда заговорил пан Щепаньски. Со всеми тезисами Супскиса он сходу согласился, причём насытил их эмоциональными красотами. Когда же вывел свой обвинительный пафос на финишную прямую, то к финальному обличительному аккорду речи дождался лично от Супскиса рукоплесканий.

Под гневные филиппики пана Кшиштофа и аплодисменты американского шпиона Хомак весь скукожился, вжал голову в плечи, потупил взгляд, и, по всему, никак не ожидал благожелательного приёма от мутантской толпы. Тем более не ожидал его Супскис. И когда под балконом раздались приветственные кличи, оба принялись оглядываться в большой растерянности.

– Хо-мак, Хо-мак, Хо-мак! – скандировала мутантская толпа.

– О чём они кричат? – спросил Аттила Попеску из свиты Супскиса.

Вертизад услужливо ответил:

– Хотят убийцу Дыры посадить на её место...

– Молчать! – оборвал его Супскис. – На какое ещё место? – ему-то, понятно, казалось, будто место пани Дыры уже занято Прыщём.

Вертизад не смог молчать и отвечать одновременно, потому выбрал второе. Стал объяснять, что пост правителя Столичной Елани по мутантскому закону передаётся её убийце. Значит...

– Значит, я теперь повелитель Столичной Елани? – глаза Братислава округлились, точно иллюминаторы древнего мутантского теплохода, на котором "музыка играет".

– Ну, не совсем так, – уточнил пан Щепаньски, – предстоит ещё церемония инициации. Посвятительные испытания, проще говоря.

– Зачем? – вздрогнул Хомак. – Зачем испытания?

– Их проходит всякий мутант.

– Но я же не мутант!

– Это пройдёт, – заверил Братислава пан профессор.

5. Евгений Павлович Нефёдов, капитан войск МЧС

Атаман Сокол в который раз склонился над картой мутантского ареала, словно силился высмотреть какую-то ранее не замеченную деталь. Но не в деталях дело. Надо видеть ситуацию в целом, а её полковник Снегов не просто сумел уяснить, но доходчиво изложил для самых непонятливых. Какие ещё требуются поправки?

Но если требуются, Снегов не против изложить основные мысли.

– Мутанты пришли в движение, – сказал полковник, – и первым делом напали на посты Заслона в черниговском направлении. Здешнее, брянское – оставили на закуску.

От слова "закуска" Сокол нервно поморщился, да и Нефёдову стало не по себе. Он знал, о какого рода закуске могла бы идти речь, коль скоро мутанты не брезгуют людоедством.

Но полковник просто излагал очерёдность шагов мутантов.

– Если с ними утрачена связь, это ещё не значит... – пробормотал атаман свой старый довод. Несколько дней назад он звучал куда убедительнее, но дни идут, связь не восстанавливается.

– Боюсь – значит! – резко осадил его Снегов.

Да, в лицо правде смотреть не хочется, но надо. Боевые товарищи Сокола разбиты, рассеяны и частью – даже наверняка – пошли мутантам на "закуску". И если никто ничего не сообщил по рации, это говорит лишь о том, что их захватили врасплох. Мутанты на такое вполне способны.

– Далее, – продолжал полковник, – почему основной удар пришёлся на черниговское направление? Что, Заслон в тех местах их особенно сильно тревожил? Именно с юга и юго-запада?

– Нет, – признал атаман Сокол, – тревожили мутантов, если брать в основном – только мы. В черниговском направлении наши ребята какие-то... покладистые, что ли. Себя, конечно, защищали, но атаковать мутантов не решались. Чтобы, мол, ответки не прилетело. Глупо, конечно.

– Вот таким первым долгом и прилетает, – вставил Нефёдов и свои пять копеек. Он тоже считал, что пацифистам в Заслоне не место. Уж коли ты взялся кого-то заслонять, изволь соответствовать миссии.

– В данном случае – просто совпало, – возразил полковник Снегов, – какую бы линию ни вёл Заслон в черниговском направлении, первый удар предназначался им. Понятно, почему?

– Мутанты возбудились, – устало проговорил атаман, – а возбуждаются они не сами по себе. Там у них сидит целый змеиный клубок разведчиков. Европейских и американских. Куда мутантам скажут, туда они и стукнут.

– Хорошо, что это понятно, – тут и Снегов подошёл к карте, расстеленной на столе, – теперь будем разбираться с привязкой к местности. Вот он – Дебрянский ареал, – палец полковника очертил широкий овал, охвативший почти всю бывшую Брянскую область, а заодно часть Орловской (на северо-востоке), Курской (на юго-востоке), Сумской и Черниговской (на юге), Гомельской (на западе). Отмеченный на карте мутантский ареал выглядел куда скромнее, но карта за последние пару лет здорово устарела.

– Не согласен, – проговорил атаман Сокол, – значительную часть очерченной вами зоны занимает наш Заслон.

– Занимал, – жёстко поправил его Снегов.

Суровый тон означал, что игры кончились. Заслон до сих пор худо-бедно сдерживал мутантов (или так казалось), но бороться ему приходилось с отдельными мутантами-отморозками, либо с бандами из нескольких десятков особей от силы. Весь этот сброд некогда совершал набеги на окрестные сёла, когда же сёла эвакуировали в соседние области, пытался прорываться и туда.

До Заслона ситуация складывалась вообще прескверно. Заборы из колючей проволоки помогали слабо. Патрули на БТРах денно и нощно колесили вокруг Дебрянского ареала, вылавливая нарушителей. Но полномочий на боевые действия внутри мутантского ареала патрульным никто не давал, вот и не было возможности устранить саму причину набегов.

С появлением добровольных ополченцев – Ребят-из-Заслона – набеги мутантов на соседние области мало-помалу сошли на нет. Фактически, сам Заслон стал постоянно действующим набегом людей на мутантской территории, так что мутантам сделалось уже не до попыток экспансии.

Но Заслон – официально не признан. Приток людей в его отряды – весьма невелик. Оружие и боеприпасы тоже попадают не централизовано. Военные из внешнего патруля с горем пополам снабжают Ребят – попросту делятся частью собственных запасов. Но это же не выход! Как результат – бесполезно ждать от Заслона полной зачистки Дебрянского ареала в случае массовых мутантских движений, либо – тем более – повальной мобилизации.

– Почему мутантов надоумили ударить по Заслону именно в южном направлении, надеюсь, понятно? – спросил Снегов.

– Чтобы они подошли к границам ЧНР, – ответил Сокол.

Как не ответить, когда столько уже говорено. Да, с юга – земли черниговские, да ещё маленький остаток сумских. А в другие стороны мутантам двигаться – там будет только Россия, Россия, и ещё раз она же – конца-края нет. В русских землях мутанты из Дебрянского ареала с ходу так увязнут, что вместо завоевания найдут скорую погибель. Вот европейцы и не решаются их туда посылать. Чай, не совсем дураки попусту тратить своих марионеток.

– А зачем им подходить к границам ЧНР? – полковник будто экзамен устроил.

– Наверное, для блокады Чернигова? Для предотвращения поставок черниговцам русского оружия?

Полковник отрицательно покачал головой:

– Такие задачи – из числа повседневных. А мутантов сейчас поднимают на что-то крупное.

– Взять замок Чернигов? Ну, на это дебрянские мутанты не способны. Чернигов – он укреплён ничем не хуже Брянска!

– А чернобыльские способны?

– Ну, Чернобыльщина-то сильна...– признал Сокол.

Ещё бы не сильна. Там и мутантов полно, и оружие у них самое мощное и передовое – Западная Европа постаралась. Люди-черниговцы уже много лет сдерживают натиск мутантов-чернобыльцев, и держатся, если начистоту – лишь каким-то непостижимым чудом. Да, Чернобыльщина способна одолеть Чернигов.

– А что случится, если Чернигов падёт? – продолжал опрос полковник.

– Плохо им будет, – Сокол сокрушённо вздохнул. Верно, представил, что сотворят мутанты на отвоёванных территориях ЧНР. Жуть людоедская.

– А нам с вами? – судя по тону, Снегов задал ключевой вопрос.

– Вы хотите сказать... – атаман остановился на полуслове.

– Я хочу сказать, – твёрдо выдержал недобрую мысль полковник, – что если Чернигов падёт, Чернобыльщина моментально окажется здесь. Со всеми её немалыми ресурсами. Вот тогда-то ни Ребята-из-Заслона, ни наши войска МЧС ничего не сделают. Нас опрокинут и сомнут, затем всей силой обрушатся на замок Брянск, а в случае успеха – куда двинутся?

– На Москву, – без колебаний отозвался Сокол.

Ещё бы колебаться, горько подумалось Нефёдову. Мутанты – не мутанты, дело десятое. Но если вражескую силу направляет Западная Европа или Америка, эта сила всегда идёт на Москву. Где её ждать – в целом понятно. Но ждёт ли Москва чернобыльского набега? Ой, вряд ли.

Вся надежда – остановить людоедов ещё под Брянском. А лучше бы – не пустить их в Чернигов. Легче, конечно, сказать, чем сделать.

– Значит, на нас так и не напали, – оторвался Сокол от долгого лицезрения карты, – просто потому, что время не пришло. У мутантов на очереди Чернигов, они по нему и готовятся синхронно ударить. И мы, если будем тихо выжидать на своём брянском направлении...

– Столкнёмся с прорывом армии Чернобыльщины! – твёрдо закончил полковник Снегов. – Итак, с обстановкой худо-бедно разобрались. Теперь недурно бы решить, что в этой ситуации способны сделать мы сами.

Напрашивается – "уносить ноги", досадливо подумал Нефёдов. Но придётся, верно, вместе с бойцами Заслона ехать оборонять Чернигов. Или я не знаю своего полковника?

6. Ратко Милорадович, профессор этнолингвистики

Пригнали. Лишили обуви и верхней одежды. Втолкнули в заполненный измождёнными людьми барак. Барак по архитектуре – точная копия березанской больницы и еланской школы. Только в Глухомани он стоит не один. Здесь выстроено не менее дюжины таких бараков. И не мудрено.

Глухомань – это концлагерь. А концлагери все на одно лицо. Да, среди них выделяют разновидности. Среди гитлеровских лагерей различали преимущественно "трудовые" версии и откровенные "лагеря смерти". Разница в основном та, что в первом случае тебе предлагалось до смерти трудиться, а во втором – умереть без особенного труда.

"Лагеря смерти" были невелики размерами, поскольку заключённые там надолго не задерживались. Партия пришла – партия ушла. Трудовые лагеря требовали больше места и предполагали более сложную структуру, ведь труд предполагал некоторую организацию жизни заключённых. Не только лишь смерти.

Но каждый лагерь – это производственное предприятие. Даже если производятся на нём только трупы с последующей утилизацией. Каждый лагерь имеет в основе своей конвейер, только люди могут располагаться по разные стороны от конвейерной ленты. Где-то – сбоку, где-то – сверху.

Даже когда никакого конвейера не видно, не сомневайся: он есть всё равно. Пусть не в техническом воплощении, но – в самой логике процесса. Без конвейера концлагерь просто не имеет смысла. Потому победить концлагерь изнутри можно только единственным способом. Перерезать конвейерную ленту, что бы это действие ни означало.

Везде, где видишь нечто похожее на конвейерную ленту, немедленно перережь. Но главное – перерезать ленту в себе самом. И это самое сложное, ведь внутри себя никакой такой ленты заведомо не видно.

Однако, подумалось Ратко, хорошо же быть мудрым профессором, вооружённым непобедимой теорией. Теперь бы только наметить пути практического воплощения теории в жизнь. И – в смерть, разумеется. В любом концлагере практика смерти – конечно же, основная.

Где в Глухомани конвейер – далеко не каждый отыщет. Хоть лагерь она и "трудового" типа, но собирались тут далеко не автомобили да гусеничные танки. Труд заключённых имел сельскохозяйственный уклон, смерть – гастрономический (не надо забывать, что мутанты – людоеды, а значит, для них вопрос утилизации мёртвых тел решён раз и навсегда экологически чистым способом).

Барак, куда пригнали Милорадовича, оказался наполовину заселён крестьянами, наполовину – людьми случайными, вроде самого профессора. Были тут румыны, венгры, болгары самых разных профессий, непостижимым образом очутившиеся в Дебрянском ареале. Но всех использовали на уборке корнеплодов – моркови, свеклы, репы. Вроде, и поздно снимать урожай в октябре месяце, но – с мутантами не поспоришь. Надо, значит, надо. Может, здесь высаживают особо поздние культуры, чтобы занять заключённых в холодное время года. Но могут занять и ранее не убранной гнилью.

Поход Ратко к лагерному огороду состоялся на второй день поутру. Люди шли довольно долго. Сильно мешали кандалы на ногах – английского производства, новейшие и модифицированные, а всё же неудобные, как ни крути. Конечно, разработчики думали не об удобстве, а о надёжности. Ведь покупает кандалы не тот, кто собирается их носить, а значит, удобство – без надобности. Уборка свекольного поля в кандалах – та ещё задачка.

Огородом, как узнал Ратко, в Глухомани занималось несколько бараков. В других бараках, числом поболее, жили животноводы. Те ухаживали за крупным и мелким рогатым скотом. В некоторых бараках жили мутанты, неведомо чем провинившиеся перед властями ареала. Мутантам доверяли уход за свиньями, а некоторым – и разведение людей (разумеется, в пищу, а не для решения других задач).

Один из бараков Глухомани находился на особом положении. Его обнесли двухметровым забором и пристроили к нему специальную пулемётную вышку. Тех, кто там обитал, мутанты и не пытались загружать работой. Надо же! Возможно, в их отношении сама собой реализовалась идея Милорадовича об обрезанной конвейерной ленте.

Кого же туда поместили? Только на третий день один из соседей по бараку рассказал, что на особом положении в Глухомани находятся "мьютхантеры". Иначе говоря, парни из Заслона, те, которых мутантам удалось изловить. И таки много кого удалось, грустно задумался Ратко – раз для них специальный брак отведен.

О собственных знакомых, товарищах по экспедиции, Милорадович старался не думать. Малыша Тхе, оставшегося в рюкзаке – попытался забыть. Всё равно ведь не спасёшь! Оставалось надеяться, что мутантёнок сам о себе позаботится. Вылезет, убежит – если повезёт, ясное дело.

Вообще Ратко с первого же дня в концлагере заметил за собою, что смотреть по сторонам он избегает, избыточно щурится, точно не желает чего-то или кого-то видеть. Может, поэтому только на исходе третьего дня он и заметил Горислава Чечича. Македонец какое-то время уже находился в том же бараке, что и Ратко. И тоже старался не видеть коллегу, не попадаться ему на глаза. Странная, однако, застенчивость.

Милорадович заставил себя подойти к Гориславу, спросить:

– Давно вы здесь, коллега?

– Второй день.

– Не ожидал вас встретить при таких обстоятельствах.

– Я тоже не ожидал! – голос Чечича выдал отчаяние. – Я ничего не сделал, чтобы здесь очутиться. Я был вполне лоялен пану Кшиштофу, я честно изучал всё, что им предлагалось. И вот итог: я здесь. И вынужден переквалифицироваться в огородники. На пару с вами.

Пропустив мимо ушей осуждение (кажется, Чечич верил, что Ратко своё место в концлагере честно заслужил), профессор уточнил:

– Значит, из экспедиции мы здесь – только вдвоём? Вы уверены?

– Да, вдвоём! – осуждение в тоне македонца усилилось. – Что поделаешь, если Костич и Панайотов куда-то пропали? Никому ничего не сказали, а потихоньку спасли свои шкуры. Хотя заслужили здесь оказаться – и куда более некоторых!

7. Братислав Хомак, антрополог

Вот это поворот! Думал ли когда простой чешский антрополог Братислав Хомак, что ему суждено править мутантской столицей? Пусть, и не в самой Великой Чернобыльщине, а в маленьком ареале под захолустным замком Брянск. Но всё равно: главное – приятная неожиданность.

Казалось бы, что хорошего может проистекать в твоей жизни от глупой и похотливой толстозадой мутантки? А вот – пожалуйста! Столичная Елань отныне твоя, правь – не хочу. И пан Кшиштоф тонко так улыбается: понимает, что конъюнктура складывается благоприятно. Да и раньше понимал: то-то внутренне веселился, приглашая перепуганного Хомака на председательский балкон.

– Не всё так просто, пан Братислав! – напомнил профессор Щепаньски. Предстоит ещё пройти инициацию.

А? Что? Инициацию? Это-то что такое?

– Посвятительный обряд, – пояснил пан Кшиштоф, усмотрев на лице Хомака всю меру его недоумения, – в данном случае – обряд посвящения в правители Елани.

Ну да, Братислав уже и сам вспомнил, что означает этот термин. И вспомнил, как пан профессор его истолковывал – сегодня днём, на балконе.

– Это будет... что-то серьёзное? – догадался Хомак и невольно содрогнулся. А так уж ли нужно ему в правители Елани?

– Без сомнения, – подтвердил пан Щепаньски, – посвятительные испытания – не из лёгких.

Ну вот, приехали... А всё так здорово начиналось.

– А человек... такое может пройти? – осторожно спросил антрополог.

Начальник экспедиции красноречиво пожал плечами. Даже соврать ради спокойствия не считает нужным!

Но зачем же, зачем эти все дурацкие посвятительные обряды? Да, пан Кшиштоф ответит известно что: испытание делает человека сильнее, и всё подобное. Но всё это – этнографические штучки, ничем не проверенные верования. Метафизика, одним словом.

Чешские антропологи в такое не верят. Они доверяют объективным измерениям – в пику субъективистским измышлениям господ-этнографов, поражённых бациллами феноменологии, экзистенциализма и прочей метафизики, тянущей нас – одним словом, к регрессу.

Вот борьба за существование – это то, что реально сделало сильнее мутантскую популяцию. В результате мутации рождались самые разные люди: некоторые намного слабее, некоторые сильнее нормальных. Слабых отсеял естественный отбор в ходе жёсткой внутривидовой борьбы – да, с каннибализмом и прочими прелестями. Но не вступи мутанты в эту борьбу – не выжили бы из них сильнейшие, не стали бы они высшей расой по отношению к человеку. Вот в чём надо искать истоки силы мутантов и их правителей, а вовсе не в архаичных посвятительных обрядах.

– А нельзя ли эту инициацию... как-нибудь обойти?

– К сожалению, нет. Даже если бы мутанты согласились – есть ещё Залман Супскис. Уж он-то проследит, чтобы всё прошло честно.

Да, этот проследит. В профессоре Щепаньски он видит соперника – и не успокоится, пока не уложит на обе лопатки. Подленький типчик.

– Кстати, а то, что нескольких человек из нашей экспедиции арестовали парни в балаклавах – не Супскиса ли проделки?

– Не совсем, – возразил пан Кшиштоф, – я тоже был в курсе. И именно я определил их персональный состав. По тому основанию, можно ли их молчанию доверять, – профессор нахмурился. – Впрочем, наши люди находятся в безопасном месте. За последнее я ручаюсь. Как начальник экспедиции.

Ну вот, подумал Хомак, половина экспедиции в безопасном месте, один сошёл с ума, одному предстоит опасное для жизни посвятительное испытание. А пан Кшиштоф продолжает, как ни в чём не бывало, начальствовать над экспедицией – и даже за что-то ручаться.

Мечтатель, однако.

8. Кшиштоф Щепаньски, бывший начальник экспедиции

О том, что инициация правителя Столичной Елани представляет собой поединок, да ещё с тремя соперниками в течение трёх ночей, пан Щепаньски благоразумно умолчал. Братислав – парень крепкий, может и выдержит. Но коли узнает заранее – откажется, как пить дать. А кому надо, чтобы наш претендент на власть над Еланью отказался от борьбы? Супскису, понятное дело. И Прыщу его дегенеративному.

Пусть Хомак только ввяжется в посвятительный ритуал – тогда ему точно не соскочить. А до того, как началось посвящение – может ещё передумать, встать и уйти. По мутантской традиции, имеет такое право. Хорошо, сам Хомак не знает, какие права он среди мутантов имеет, а какие нет. Иначе – того и гляди, обрадует мерзавца Супскиса.

Пока же пан Кшиштоф поведал наивному преемнику Дыры единственное: посвящение состоится на торжественной арене, которая находится в Мамонтовой яме в дальнем углу огороженного частоколом центра Столичной Елани.

– В яме? – с подозрением переспросил Хомак.

– В особой яме! – поправил его хитроумный пан.

В общем-то, всё верно сказал. Конечно же, яма особая. По сути – главная в Столичной Елани. Главнее нет, а наравне с нею ценятся лишь два здания: Председательский дом и Еланская мутантская школа. Конечно, они – здания, а она – всего лишь яма, но тут уж дело вкуса и живого чувства истории. Важнейшие события в жизни селения традиционно определяются в яме. Не в здании.

– А как же мы попадём в эту яму?

– Ты попадёшь, – уточнил пан Щепаньски, – там ступеньки. Сумеешь спуститься по ступенькам вниз?

– Думаю, да...

Вот когда Братислав достигнет дна ямы, пан Кшиштоф с облегчением вздохнёт. До тех пор убийцу Дыры никто не сочтёт официальным претендентом на её председательский пост.

Вечер подкрался незаметно.

– Пора, – решил пан профессор, поглядев на часы.

Начальник экспедиции и один из верных экспедиционеров покинули Председательский дом и заспешили к яме. У её краёв толпились любопытные мутанты, пришедшие поглазеть на посвятительный обряд со всей немаленькой столицы Дебрянского ареала.

Карел Мантл и Йозеф Грдличка тоже были здесь, держались несколько в стороне, но по сигналу профессора сразу подошли, встали за спиной Хомака. Как им себя вести, было договорено заранее. Кстати, по их напряжённым позам легко читалось: о договоре они помнят.

Пан Кшиштоф внезапно подумал, что если с Братиславом что-то случится, у него в запасе останется ещё два участника экспедиции. Последние два. Негусто.

Впрочем, завершать экспедицию, как договаривались с полковником Снеговым, пану начальнику не придётся. Слишком многое должно измениться. Даже если полковник и его люди выживут, вряд ли ему удастся подвести к Берёзовому тупику три своих пахучих дизтопливом БТРа. Да и не до того Снегову станет, чтобы выполнять какие-то там договорённости. Задним же числом удастся полковника и обвинить в их срыве. Приехал за учёными? Не приехал. Так о чём дальше говорить?

Под одобрительные возгласы мутантской толпы Братислав подошёл к деревянной лестнице. Здесь он замешкался, даже почти дал задний ход – но Мантл и Грдличка заступили ему путь обратно. Хомак дёрнулся в сторону, чтобы их обойти, но Йозеф его приобнял и сострадательно молвил:

– Пора уже, коллега. Посвящение ждёт.

– А, уже ждёт? Ну, раз пора – стало быть, пора! – тут же согласился Братислав и начал спуск на дно ямы. Правда, некоторые шаги у него получались в обратном направлении, но большинство шагов устремлялось вниз, к широкому кругу гладиаторской арены.

Мог бы, кстати, зайти с противоположной стороны, там вытоптанный тяжёлыми ногами склон был почти совсем пологим. Мамонт, который когда-то здесь жил, слишком часто повадился выбираться из ямы, вот и превратил в удобный пандус один из прежде обрывистых её краёв.

Наверное, Братислав о том и думал, а не зайти ли с противоположной стороны. Иначе как объяснить столько неверных шагов?

Широкая арена внизу идеально подходила для гладиаторских боёв. И одиночных, и даже стенка на стенку. Бывали здесь бои даже непосредственно с мамонтом, но имён павших героев история не сохранила, мамонт же по сей день жив-живёхонек и прекрасно себя чувствует. Хорошо, что Братиславу предложена другая программа, куда полегче, чем против мамонта.

Окидывая взглядом арену с обрывистого края ямы, пан Щепаньски заметил клеёнку, лежащую сбоку от лестницы. На клеёнке лежало всякое разное оружие, прикрытое другой клеёнкой на случай дождя. Профессор знал, что эту клеёнку незадолго до спуска Братислава постелил Глиста, бывший телохранитель пани Дыры.

Даже сверху впечатлял богатый выбор. Под клеёнкой угадывался тот самый впечатляющий арсенал, которым некогда любила прихвастнуть пани Дыра. Колющее, режущее, дробящее оружие прежде лежало вповалку в одной из кладовых Председательского дома. Копья, алебарды, топоры, молоты. Конечно, наш современник этими штуками, как правило, не особенно владеет. Но они – вполне смертоносны. Далёким предкам людей и мутантов – так вполне заменяли огнестрел.

У мутантов это богатство появилось, понятное дело, от людей – пани Дыра рассказывала. Какой-то сумасшедший английский оружейник ездил по Великой Чернобыльщине, предлагал мутантам новейшее оружие в стиле "этно". Зная, как не любят чернобыльские воины тратиться на патроны, предлагал заплатить однажды, а дальше – владеть чудесными орудиями убийства, не стареющими с годами.

К своей беде, англичанин не понял, что мутанты вовсе не сторонники идеи заплатить даже однажды. В общем, его арсенал на нём же и опробовали. Действительно оказалось великолепное убойное оружие, особенно в мутантских руках. И незаменимое в поединках, почему Дыра и привезла его в Столичную Елань – накануне несчастья с пани Метёлкой и знаменитого на весь ареал инициационного боя на топорах с пани Тряпкой.

Хомак спустился на дно ямы, и тут же с дальнего краю загремел голос Залмана Супскиса. Тот спрашивал, признаёт ли Братислав себя виновным в смерти Дыры. Грозно так спрашивал!

– Да, признаю! – дерзко прокричал Хомак. – Это из-за меня она сдохла!

– Чем докажешь? – вкрадчиво пропел уже Прыщ.

– Моя куртка! – выкрикнул Братислав. – именная куртка, лично вышитая пани Дырой. Она куталась в мою куртку, когда умирала.

– Именная? – поднял бровь Прыщ. – Там было вышито: "Хома Брут". Разве так тебя зовут, о убийца нашей надежды?

– Хома Брут – это я! – вскричал Братислав Хомак. – Это сокращение моего имени! Моего, а не, к примеру, вашего!

– Кто готов оспорить слова претендента? – поинтересовался Супскис.

– Я! – раздался громкий голос.

Пан Кшиштоф присмотрелся к мутанту, который решил бросить вызов Хомаку – и узнал Вертизада. Того самого бессовестного гея-мутанта, который ночной порой посетил в Березани Вацлава Клавичека. Помнится, его голову Дыра выменяла Пердуну на голову Сопли.

Пердун Соплю теперь наверняка обезглавил, а вот Дыра насильника Вертизада не успела казнить. Слишком рано сама умерла. Многое не свершила.

– Это ты, Вертизад? – задал ритуальный вопрос Прыщ.

– Да, это я, – ответствовал тот, – и это именно я убил Дыру, а вовсе не самозванец Хома Брут. Я убил её первым, – Вертизад осклабился, – чтобы она не убила меня. Наша Дыра, признаться, была такая дыра...

– Зачем она хотела тебя убить? – строго спросил пан Щепаньски.

– Затем, что я осеменил одного из твоих людей! – расхохотался ему в лицо гей-мутант. – А парень не выдержал и всем похвастался!..

– Хорошо! – провозгласил Супскис. – Вас рассудит поединок.

При этих словах лицо Братислава глубоко внизу заметно побледнело и вытянулось. Настолько заметно, что среди мутантов-зрителей раздались озорные смешки.

Развязной гейской походкой Вертизад стал спускаться по лестнице на дно ямы-арены. На середине пути он сделал непристойный жест и, паясничая, прокричал Братиславу Хомаку:

– Иди сюда! Я тебя осеменю!

Грянул дружный хохот мутантов, которые только что посмеивались над цветом лица щепаньского претендента. Идея осеменения носила явно издевательский характер – и не могла их не воодушевить. Ничто так не сплачивает мутантские ряды, как воля над кем-то поизмываться.

В ожидании соперника Хомак тупо стоял на дне ямы, но тут вдруг задёргался. По всему, осознал, что всё серьёзно, что спускаются к нему не для словесной перепалки.

– Оружие! – закричал пан Щепаньски. – Понадобится оружие!

Хомак поднял на него непонятливое лицо. Совсем растерялся на гладиаторской арене, кабинетный певец борьбы за существование.

Пан Кшиштоф ещё раз крикнул: выбирай, мол, оружие, пока не поздно. Братислав заметался, в панике чуть не поскользнулся на клеёнке, вновь остановился, переводя дух.

– Здесь ничего нет! – он развёл руками, стоя прямо над широкой клеёнкой, под которой даже с высоты угадывались древки копий, лезвия длинных ножей, топорища секир.

– Холодное оружие! – закричал пан Кшиштоф. – Под клеёнкой!

– А, холодное! Под клеёнкой... – дошло до Братислава, – так бы сразу... – он не стал договаривать, а откинул клеёнку.

Удивиться пришлось не столько Хомаку, сколько пану Щепаньски. Ничего из богатейшего боевого арсенала пани Дыры в гладиаторскую яму не попало. Глиста, что ли, всё разворовал? Так скоро!

Под клеёнкой лежал в основном сельскохозяйственный инвентарь. Вилы, грабли, лопата, топоры... Нет, один из топоров был ничего себе – Братислав Хомак его-то и подхватил. Но предназначался такой топор явно не для боя, а так – лес рубить.

Вертизад, как спустился в яму, тоже бросился к клеёнке с инвентарём. Подхватил вилы, какие подлиннее, да поострее. Понадеялся достать соперника одним ударом, прежде чем тот размахнётся. Если человека пропороть вилами, дальше он дерётся не так хорошо – доказанный факт.

И начался поединок. Вертизад с вилами наперевес гонял Хомака по арене, при этом не забывая время от времени повертеть задом специально ради развлечения публики. А публике много и не надо, чтобы со всей искренностью покатиться со смеху.

Братислав отступал, всё не решаясь пустить в дело тяжёлый топор. Мутанты-зрители кричали ему что-то оскорбительное, но Хомак их вряд ли слышал. В общем-то, поступал вполне целесообразно. Что зрители, когда победить надо Вертизада, и только его.

А потом Вертизаду надоело корчить паяца. Он бросился на Хомака, силясь поднять его на вилы, отвлекая соперника истошным воплем:

– Осеменю!..

Братислав неожиданно поднырнул под вилы – те его только по щеке чиркнули – да как хряпнет топором в лицо. А у Вертизада лицо – довольно смазливое, как для мутанта. Было.

Пытаясь защитить красоту, Вертизад выронил вилы и ну ладонями закрываться. Но Братислав Хомак уже вошёл в раж: он рубил мутанту лицо пополам с ладонями, отсекал пальцы, скулы, нос. И приговаривал:

– Получай! Получай! Это тебе за осеменение! А вот это – за Клавичека! Запомнишь Клавичека, гамнюк! Ещё получи!

Остановился Братислав только тогда, когда соперник с полчаса пролежал на песке гладиаторской арены. Лицо Вертизада к тому времени походило на изящно выдолбленную деревянную ложку.

– Кажется, он победил, – с неудовольствием констатировал Супскис, – на сегодня всё. Поединок закончен.

Только и после официальной отмашки Братислав не успокоился. Он всё далее крушил вертизадовы останки под бурные рукоплескания и радостный рёв зрителей. Мутанты такие зрелища особенно ценят.

Пан Щепаньски думал было лично спуститься на арену, остановить парня – но отчего-то страшно стало спускаться. Что, как попадёт по лицу топором от неадекватного поединщика?