Текст книги "Права мутанта (СИ)"

Автор книги: Бронислав Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Глава 6. И жуткие звуки в ночи раздаются

1. Кшиштоф Щепаньски, начальник экспедиции

Как только впереди замаячил Кабаний остров, сразу за которым, насколько пан Кшиштоф помнил по карте, уже располагалась и Елань, проводник Сопля, ничего не объясняя, резко повернул в сторону. А ведь говорил – появится дорога посуху. Выходит, зря обнадёживал?

Болотная тропа далеко огибала остров, чтобы ненароком не встретиться ни с одним из выдавшихся из него мысков. Просто панически избегала островной суши. А ведь по суше тоже змеилась тропинка, заметная даже отсюда, издали.

– Это ведь и есть Кабаний! – раздражённо процедил пан Щепаньски. – Почему бы не пройти по нему напрямик?

– Там опасно, – пригорюнился проводник, – дикие звери. Злые они.

– Кабаны, что ли? – хмыкнул Карел Мантл. – Так вы же с ними так хорошо договариваетесь, мы сами видели!

– Нет, не кабаны. Волки. Не договориться.

– На Кабаньем острове – и волки? – не поверил Вацлав Клавичек.

– Да. Кабанов нет. Их волки поели. Волки сердитые.

Да уж. Чтобы справиться со здешними кабанами-мутантами, надо быть поистине ужасным зверем. К такому – и правда – лучше не подходить.

В конечном итоге, дороги "посуху" почти не осталось. Хорошо, хоть перед самой Еланью навстречу путникам выдвинулась долгая каменистая коса. На серых камнях белели чьи-то кости. Кажется, не человеческие.

А там, за косой, сразу начинался лес. Выглядел он несколько необычно ещё издали, но только дойдя до самого основания косы, пан Кшиштоф определил, в чём тут дело. Лиственные ёлки – вот что здесь росло. Словно в некий мстительный противовес хвойным берёзам из-под Березани.

Еловые лапы, с переизбытком утыканные широкими листами, смотрелись экстравагантно. Особенно же – пучки листьев на верхушке. Будто кто-то их нарочно туда прицепил, и у основания черенков примотал невидимым скотчем.

От ёлок не очень хорошо пахло, но то – дело поправимое. Главное, у пана Щепаньски не такое настроение, чтобы обращать внимание на мелочи. Раз уже подошли к елям, значит, совсем рядом – Елань: сперва Лесная, а там и Столичная. А где Столичная Елань, там Дыра. И без Дыры теперь нет Столичной Елани.

Когда пан Кшиштоф её увидит, он подойдёт, поцелует её тонкую ладонь и тихо произнесёт: "Здравствуй, милая Дыра, я пришёл!". А Дыра игриво взъерошит ему волосы – все, какие остались – и ответит: "Ждала". И скажет правду, потому что Дыра – пани любвеобильная. И не было дня, чтобы она кого-нибудь не ждала. Пан Кшиштоф знает, он знает всё, но давно бросил и думать её ревновать – он реалист! Она ждёт и его тоже – ему достаточно.

После "Ждала" Дыра непременно скажет: "Пойдём", – она всегда так говорила, и время над такими словами не властно, ибо слова эти весьма экономны и влекут без преамбул прямо к действиям.

Пан Щепаньски истосковался по действиям. Он так ей и шепнёт, одним только словом: "Истосковался". А Дыра, как обычно, не расслышит. "Истаскался?" – переспросит она шутливо. А Кшиштоф радостно подтвердит её грубоватую догадку. Он скажет... Он найдёт, что сказать. Что-нибудь особенно скабрезное, что-нибудь из самых-самых глубин жаждущего существа. А она ответит уже не словами: она обратится в саму себя, во вселенскую чёрную Дыру, которая втянет в себя и всего пана Щепаньски, и все его панские слова, и движения, и желания.

В сладких грёзах, в мысленном жарком шёпоте – мимо пронеслась Лесная Елань. Так себе посёлочек, не крупнее Березани, вот пан профессор и почти не уделил ей внимания, едва заметил её главную достопримечательность: центральную дуплистую ель, а в дуплах – маленьких кабанов-древолазов. У зверьков на лапках вместо копыт выглядывали острые коготки, за спиной мелко завивались беличьи хвостики, зато в остальном – свиньи свиньями. Йозефа Грдличку такие потешные твари непременно бы умилили. Больно уж его любимым теориям соответствуют.

Но вот и Столичная Елань. Выглянула из лесу как-то вдруг. Едва показались первые строения, и вот дорога заворачивает за ряд густолиственных елей – и панорама столицы предстаёт во всей красе.

Пан Щепаньски ещё на подходе прекратил свой мысленный диалог с Дырой. Хватит репетировать: страстные слова, как это всегда бывает, в нужный момент польются сами. А заготовленные загодя словесные костыли – только мешают, ведь жаркая энергия любовных страстей из них ушла.

Лесная дорога в одночасье превратилась в главную улицу селения. А ведь Столичная Елань обустроена очень даже недурственно!

Мрачных селюков из Березани она, конечно, должна поражать. Ибо что оно такое эта их Березань: беднейшая деревня на островке среди болот. Никому не интересная, потому и засекреченная. Пердуну просто обидно за убожество своего владения, вот и пытается хоть людей к себе не пускать.

В Березани – всего два каменных здания. Два! Председательский дом и больница, спрятанные от завистливых взглядов за берёзовым частоколом. Остальное – деревянные хижины, лачуги, землянки, сараи.

А в Столичной Елани? Каменных домов – и не сосчитать. И даже не все из них – на центральной улице. Из переулков тоже такие выглядывают. А этажность? Да здесь ведь почти во всех каменных домах – по три этажа.

Не сказать, что дома красивые – у потомка жителей Кракова просто не повернётся язык, чтобы ляпнуть эту глупость – и всё же по мутантским меркам весьма-весьма богато.

И это всё с некоторых пор принадлежит Дыре. Она, а не кто другой, ныне лордесса Столичной Елани, а вместе с тем – правительница всего ареала. Приятно сознавать, чёрт возьми!

Тем приятнее, что эту карьеру твоя возлюбленная сделала сама, без посторонней помощи: кулаками, ножом, зубами – чем-то таким. Огнестрельное оружие мутанты тоже освоили, но на себе подобных обращают редко. А пани Дыра? Ну, Дыра-то могла!

Жаль, солнце стало заходить через какие-то десять минут по прибытии экспедиции в город (раз есть столько каменных трёхэтажек – чем не город?), потому всего великолепия владений умницы Дыры пан Кшиштоф узреть не успел.

Зажглись ночные факелы, но всей подступившей тьмы разогнать не смогли. К центральной части Елани, обнесенной еловым частоколом, подходили почти в кромешном мраке. Сам частокол, впрочем, вовсю озарялся фонарями: тускловатыми, но зато электрическими.

Частокол... А профессор уж думал... Пан Щепаньски словил себя на том, что ожидал узреть высоченную каменную стену – чуть ли не такую, как в замке Вавель. Потому-то частокол воспринял с разочарованием, как знак постыдного сродства Елани с Березанью. Конечно, наивно – самому понятно.

Мутант на воротах узнал Соплю и беспечно махнул экспедиции: проходите, мол. Гостей здесь, кажется, не боятся. Ещё бы: коли хозяйка не робкого десятка, то и страже бояться нечего. У мутантов – простые нравы.

А Председательский дом пана Щепаньски совсем потряс. Он-то ожидал встретить изящный дворец этажа в четыре, но вышло иначе. Точная копия березанского Председательского дома – каково? Такой же несуразно длинный двухэтажный дом. Ничего особенного, столичного, выражающего вкусы Дыры. Ничего!

Кроме, разве что, крыльца: ступеньки от главного входа в здание спускаются не с первого, а со второго этажа. Дыра всегда обожала быть сверху.

– Кшиштоф! – раздался знакомый мелодичный голос не без лёгкой хрипотцы. – Ждала-а!

Стройная фигурка сбежала с высокого крыльца Председательского дома. Подбежала, с ходу толкнула профессора крутым бедром, весело засмеялась, когда он на несколько шагов отлетел. Благо, устоял, не растянулся. Дыра всё такая же. В прежнем юном теле, в прежнем репертуаре.

И в движениях – стеснения ни на злотый, ни на пару грошей. Другая бы попробовала так вилять тазом – сама бы тотчас остолбенела от собственной вульгарности. А Дыра – она истинная пани. Откуда только берётся подлинный аристократизм у простой чернобыльской мутантки?

– Дай-ка я тебя рассмотрю да пощупаю – пониже бронежилета. Ну, вижу: сохранился старикан-профессор, дело будет! – Дыра издала вкрадчиво-ласковое рычание. – А дай-ка теперь поглядеть на твоих спутников... Ну, ничего, смазливенькие! А особенно вон тот ничего! – и Дыра, подмигнув Братиславу Хомаку, значительно крутнула тазом. И сразу испытующий насмешливый взгляд устремила на пана Кшиштофа: как-то старый возлюбленный отреагирует на её вольное поведение?

– Мои люди – твои люди, милостивая Дыра! – склонился пан в шутливом поклоне.

А когда разгибался, шалунья до крови прикусила ему мочку уха. И молвила, эротично облизываясь:

– Смотри, чтобы я тебя не поймала на слове, старый гамадрил!

От "гамадрила" пан Щепанськи дёрнулся, как от удара током.

– Вот теперь пойдём! – ласково усмехнулась прелестница.

2. Братислав Хомак, антрополог

Хвойные берёзы – ещё куда ни шло. Лиственные ели – гораздо хуже. От запаха тебя выворачивает – всего и наизнанку. Если есть в природе некий антоним фитонцидов, то пахнет сейчас именно им. Гадость-то какая!

Умом-то конечно, понимаешь: любая мутация ценна уже той революционной возможностью, которую она в себе таит. А всё равно – как понюхаешь иные мутант-деревья – блевать хочется.

Но "хочется" не значит "надо". Как обычно, Братислав успешно сдержался, не исторг из себя ничего того, что просилось наружу. Ибо оно того не стоит! Зачем удивлять профессора Щепаньски? Зачем Карела Мантла до глубины души оскорблять (ведь запишет во враги навек – так сплошь и рядом случается с фанатиками)?

Постепенно свыкся. Человек – он ко всему привыкает. Взять хоть Вацлава Клавичека: его ведь не далее как прошлой ночью на ночлеге в Березани грубо изнасиловал мутант. Кто это был? По всему – Вертизад, сердечный друг высокопоставленного Прыща.

Вацлав-то не давался, кричал – Хомаку из-за тонкой стены было хорошо слышно – но увы: мутанты сильнее. Вертизад своего точно добился, причём дважды.

Пока дело за стеной ещё не решилось, Хомак находился в колебаниях: может, броситься на помощь? Он даже склонился к тому, чтобы помочь, но вот незадача: дверь его комнаты кто-то запер снаружи.

Не помог. И до утра не мог заснуть, всё думал, как посмотрит в глаза товарищу.

Однако наутро Клавичек был бодр и весел. Даже шутил, как ни в чём не бывало. Искренне смеялся собственным шуткам. Правда, кисти рук у него при этом нервно подрагивали. Но кто не в курсе, тот обманулся видимостью.

Против этого героического самообладания – что значит вежливое удержание рвотного позыва? Так, мелочёвка.

Где растут ели, там и Елань. Даже две Елани – одна Лесная, другая Столичная. Лесная Елань хуже Столичной уже тем, что на ней ещё не закончились ели. Ну, а кроме того, она просто хуже.

Правда, и Столичная Елань – та ещё дыра. Трёхэтажные каменные домишки – это для мутантов из Березани пожизненное потрясение. А чем они удивят жителя древней Праги, которая сохранилась вся?

Пану Кшиштофу, конечно, Столичная Елань понравилась. Кто бы сомневался, ведь там живёт его зазноба. Правда, будь пан профессор чуть более разборчивым ловеласом, стоило бы ему менять зазноб – ну хоть раз в столетие. Эта – определённо, "никакая".

Послушать пана Щепаньски, так его Дыра изящна, аристократична, утончённа – истинная тебе пани с ухватками дорогой гейши. Ага.

Ничего себе "пани".

Приземистая бабища с непропорционально толстым задом, да ещё виляет им, словно течная кошка. Красноширокомордая и щекастая, как и все мутанты. Отвратительная, как мартовская лужа. Испытать с такою восторг падения в грязные прелести скотского секса? Вот это, конечно, возможно. И, собственно, только так. Чистое скотоложество.

Нет, конечно, на всякое дело есть любители. Чего там, можно и со свиньёй. Стоит даже признать, свинья свинье рознь – и встречаются очень харизматичные экземпляры.

Эта Дыра, например, не проста. Какой-то ток идёт от неё, что ли. Даже понимаешь, что мерзость, а попробовать тянет. Да чего там, разок... А ну, как ещё... Ну, третий раз сам Господь велел: падать, так уж падать!

Вот так на неё и пан Кшиштоф однажды клюнул. Не иначе.

У Франца Кафки в романе "Замок" землемер К. всласть оттягивал трактирщицу Фриду прямо в лужах пива на полу трактира. Кафка знал потаённую человеческую природу. Грязи, грязи, ещё больше грязи!

Туда, туда, в Дыру, по уши!

Кому в Дыру, а кому и мимо.

3. Веселин Панайотов, этнограф

Конечно, большое спасибо юноше-мутанту Хмырю, что согласился довести до Столичной Елани двоих учёных, отставших от экспедиции. Но не всё так уж солнечно. Кто бы мог подумать: оказывается, придётся самим отстреливаться от волков.

Нет, конечно, стрелять Веселин умеет – по крайней мере, знает чисто теоретически, куда нажать. Другое дело, личного оружия он при себе отродясь не носил.

Йозеф Грдличка – тоже. Это если не считать за оружие сладкое печенье. Впрочем, хоть оно и токсично, а человеку-мутанту не вредит. Стало быть, и волка-мутанта тоже не обезвредит.

Что же делать? Можно было бы предложить уйти на Елань ещё и Горану Бегичу – тот носит пистолет, стреляет, и довольно сносно. Но Горан без брата не уйдёт, а Зоран исцелится в лучшем случае нескоро.

Попросить автомат у русских военных? Понятное дело, не дадут. Оружием они снабжают Ребят-из-Заслона, но не участников подозрительных европейских экспедиций. Будь Веселин один – может быть, но с Грдличкой – не дадут точно.

Не дадут, но потолковать с ними стоит.

На приём к капитану Сергееву отправились к больнице, где русские военные собирались остановиться с самого начала и, как Веселин уже знал, действительно там обосновались. По-видимому, большинство из них безвылазно сидело в больничных стенах, защищая раненых от неведомой угрозы. А может, их капитан просто скуп на увольнительные.

За всё время полевых исследований бытования в Березани скульптуры, вышивки и танца, Веселину русские солдаты встречались лишь дважды, оба раза – Мамедов и Рябинович. Наверное, не случайно эти двое держались в паре, а из соображения безопасности – хотя никто на них не нападал. Следили за ними некоторые (самые любопытные из мутантской пожилой "молодёжи"), а чтобы напасть, так ни-ни! Может, это суровый взгляд Мамедова всех отпугивал.

Нынешним утром Панайотову и Грдличке попался ещё и Горан Бегич. Этот тоже жил при больнице, но, в отличие от солдат, ходил один, без сопровождения. Сегодня он специально подходил к Председательскому дому, чтобы поискать германского врача. По-видимому, доктор из "Хирургов через заборы" в какой-то момент всё-таки нашёлся, но – наверное – снова пропал.

Позже Бегич ещё поднимался на пригорок у входа в Березань, чтобы понаблюдать издали за позорным "танцем Урожая", но близко не подходил. Не вдохновило! Веселина удивило бы обратное.

Добрались к месту дислокации военных.

У здания больницы – длинного барака, памятного Веселину по его первой, чуть не закончившейся трагически, прогулке по огороженному частоколом центру Березани – они с Грдличкой снова наткнулись на Бегича, а вместе с ним – на двоих немцев в белых халатах.

– Герр Каспар Вирхоф, ассистент; герр Дитрих Гроссмюллер, доктор, – отрекомендовал их Горан – почему-то именно в таком странном порядке.

Стало быть, нашёл-таки своего потерянного доктора. Что, разумеется, обнадёживало. Только...

Только странный солдат Рябинович, и вот это как раз удивляло, не хотел уважаемого доктора в больницу пускать. Стоял на воротах, будто сторожевой пёс, советовал приходить в другой раз, причины не объяснял.

Может, Рябинович действовал по давнему атавистическому недоверию пострадавшего еврейства к немецким специалистам. Может, чего-то не понял в указаниях командира. Может, ещё чего, но – лишь бы доктор Гроссмюллер никак не прошёл, солдат бесцеремонно остановил всех пятерых.

Возмущались немцы, ещё сильнее возмущался Бегич, уже задыхался от негодования и Йозеф Грдличка, да и Веселин чувствовал нарастающее нетерпение. Приближался взрыв – а с Рябиновича, как с гуся вода. "Не пущу", и всё тут.

К счастью, на шум из здания вышел сам капитан Сергеев и несколько разрядил обстановку. Вернее, даже капитан вышел не просто так: Рябиновичу сперва пришлось снять с ворот увесистый амбарный замок.

Первым долгом капитану пришлось выслушать кучу агрессивных суждений по поводу Рябиновича. Сергеев их воспринял с выражением сочувствия на тонком интеллигентном лице. Солдата, правда, не отругал, несмотря на настоятельные советы.

Затем Йозеф Грдличка предложил капитану Сергееву всех по очереди принять в своём больничном кабинете, капитан же – вот новая странность – сделал встречное предложение: поговорить прямо здесь, у входа. Дескать, в больнице стало невыносимо душно, да и неприбрано там сейчас.

Грдличка что-то заподозрил и хотел спорить, но инициативу перехватили немцы. Их претензии прозвучали довольно жёстко.

– Вы есть пропускать нас в этот больница! – ультимативно потребовал доктор Гроссмюллер. – Вы есть выметаться из мой кабинет!

– Ваш кабинет, – дружелюбно улыбнулся Сергеев, – занят лично мной. Армейская субординация требует, чтобы командир располагался в высшем по рангу помещении занимаемых зданий. Как только необходимость в нашем присутствии отпадёт, мы выйдем из этого здания и вернём прежним владельцам его кабинеты. Просим извинить за доставленные неудобства.

– Это есть неслыханно, – только и буркнул немецкий доктор.

Зато включился Каспар Вирхоф, который лучше говорил по русски:

– Скажете ли вы, чем мотивирована аннексия нашей больницы?

– Обеспечением безопасности раненых, – Сергеев решительно никак не отреагировал на слово "аннексия", ответил только по существу вопроса.

– Но почему раненые не предоставлены нам, специалистам?

– Единственно потому, – Сергеев пристально поглядел Вирхофу в глаза, – что специалистов не нашлось в здании. За их отсутствием нам и пришлось лечить раненых самостоятельно. Не так ли, господин Бегич?

Горан подтвердил:

– Когда мы пришли, из волонтёров здесь оставался один Фабиан Шлик. Где все остальные, он не был в курсе...

– Кстати, а где Фабиан сейчас? – обеспоколился Каспар.

– Он в операционной, – Горан поспешил ответить за капитана Сергеева. – Военный врач Погодин задействовал его в качестве ассистента при обеих операциях.

– По какому праву? – всё бил на юридическую сторону Вирхоф.

– По его основной специальности, – безмятежно пояснил капитан, – а также по функциональным обязанностям здесь, в Березани. Фабиан Шлик ведь медик-волонтёр, вы не забыли?

– Фабиан прежде всего член нашей организации! – возгласил Вирхоф. – И только перед ней он в отчёте, никак не перед русскими военными.

– Да? Но не кажется ли вам, что это вопрос к самому Фабиану?

– Вот-вот! – снова встрял косноязычный Дитрих. – Мы немедленно должны задавайт наш Фабиан этот вопрос. Вам есть предоставить нам наш человек для допрос и чтобы он держит ответ!

– Да и вообще, господин капитан, – добавил Каспар, – отдайте нам, пожалуйста, Фабиана. Больница – территория спорная, но уж его-то удерживать вы точно не имеете права – ни малейшего.

С последним тезисом Сергеев согласился. И тут же, не откладывая, послал Рябиновича в операционную за немецким санитаром.

Пока в ожидании Шлика в "немецком вопросе" возникла временная заминка, Веселин поспешно озвучил вопрос собственный.

Мол, задержались в Березани для исследований, пора догонять экспедицию, а проводник Сопля так боится березанского председателя Пердуна, что вернётся в его владения не скоро, если вообще вернётся. Нового же проводника Грдличка пусть и нашёл, но тот не знает совсем безопасных путей, а значит снова нужна охрана. От волков.

Капитан Сергеев Панайотова внимательно выслушал – и неожиданно скоро согласитлся. Может, готовился к более жёсткой полемике с немцами, вот и не стал упираться из-за сравнительных мелочей.

– Двух человек с оружием вам хватит? – уточнил Сергеев. – Выходите завтра поутру? Хорошо. С вами пойдут Рябинович и Хрусталёв.

Веселин и его чешский партнёр обменялись обрадованными взглядами. Горан и немцы на их триумф глядели немного исподлобья. Их дело представлялось менее перспективным.

Но вот пришёл и Шлик. Начальники из "Хирургов через заборы" тут же на него насели, стали спрашивать, как он дошёл до жизни такой. Мол, не поставив никого в известность, участвовал в операции какого-то дилетанта.

Фабиан оправдывался, напоминал, что его бросили на произвол судьбы в больнице – в полном одиночестве.

– Как так в одиночестве? – вскричал Каспар. – А Матиас?

– Я не знаю, где Матиас, – вздохнул Фабиан, – может, его и в живых больше не осталось. Исчез он немного странно. Хорошо, если просто сбежал.

Каспар и хотел было что-то возразить, но прикусил губу. Доктор Дитрих, вроде, собирался его перебить, но в результате так и не раскрыл рта. Веселин подумал, что в счастливую судьбу несчастного Матиаса никто из них больше не верит.

– Скажите мне лучше, капитан, как вам достались ключи от больницы, – хитрец Вирхов перевёл беседу на другую тему, – нам с доктором этих ключей почему-то никто ни разу не давал.

– Йа-йа, ни разу, – подтвердил Гроссмюллер.

– Ключи я получил от ночного сторожа, – пожал плечами Сергеев.

– От какого ещё сторожа? – изумился Каспар.

– Не было никакой сторож! Фабиан, ты видел какой-то сторож?

Фабиан Шлик покачал головой:

– Сторожа действительно не было. Никогда.

– Да как же не было? – пришёл черёд удивиться и капитану. – Ведь этот самый сторож – при свидетелях – отпер вашу, Фабиан, каморку.

– А, да, действительно, – припомнил Шлик, – только это ведь не сторож. Это был сам Пердун.

4. Алексей Иванович Сергеев, капитан войск МЧС

– А, – сказал Фабиан Шлик, – да, действительно, только это ведь не сторож. Это был сам Пердун.

При последних словах санитар заметно помрачнел, а на его лицо вернулось то затравленное выражение, которое, помнится, неприятно поражало капитана в ночь приезда – и, кстати, не сходило с лица Шлика все первые сутки. Фабиан помогал распаковывать аппаратуру "Евролэба" – и боялся. Оказывается, боялся Пердуна, который ещё ночью тут зачем-то присутствовал. А потом обрядился сторожем и ввёл к нему русских солдат.

Да полно, точно ли это?

– Тот мутант был в балаклаве, – напомнил санитару Сергеев, – вы уверены, что это он?

– Что ж я, Пердуна не узнаю? – вымученно усмехнулся Шлик. – Да, он иногда прячет лицо. Но его легко узнать по походке: ноги он не сгибает. А ещё в те моменты, – Фабиан вздрогнул, – в которые он портит воздух. Тут уж больше ни с кем не спутаешь. Другие так не умеют.

Выходит, Пердун. А прикинулся-то мелкой сошкой. Обманул и Соплю, и всю экспедицию заодно. Все радовались, что Пердун в отлучке...

Но если сторож – никакой не сторож, а сам председатель инкогнито, то и переданная им связка ключей обретает новый смысл. Сторож мог её отдать по скудоумию. Пердун – нет.

Связка ключей с одним, замотанным в тряпочку, досталась капитану вовсе не по случаю; это была намеренная ловушка. Пердун догадывался, что спрятанный ключ непременно увидят и постараются его применить. На том и построен хитрый расчёт!

Если бы сразу знать, кем был тот малозаметный сторож в линялой балаклаве! Капитан бы сразу просёк, что дело нечисто. А так – беды не стряслось в основном по счастливой случайности.

А ведь в тот момент, когда Сергеев, Шутов и Егоров покидали "библиотеку" с коллекцией подписанных голов, опасность стояла совсем рядом. И скалилась в темноте, готовясь к броску.

Тогда все находились под жутким впечатлением от находки, готовы были поскорее вернуться из подземелья в кабинет главврача – если бы не Егоров. Да, именно Егоров с немалым удивлением обнаружил: "А ключ-то мы так и не применили!". Капитан Сергеев тут же заметил: а солдат прав!

Ещё бы! Ключ, благодаря присутствию которого был найден тайник в кабинете главврача, в качестве ключа они так и не применили. Просто не нашли подходящего замка.

Дверь за шкафом, открывающая подземный коридор – она вообще не запиралась. Другая дверь, "библиотечная" – была снабжена тяжёлыми засовами, но на замок не закрывалась (там даже дырок для навесного замка не предусмотрели). Значит...

Значит, напрашивался вывод, основная тайна ещё впереди. Там, куда удаляется тёмный коридор, должен отыскаться замок, что подходит к завёрнутому ключу.

И трое военных бодро зашагали по коридору, пока не упёрлись в перегородившую его решётку. И что была за решётка: мощная, с толстенными металлическими прутьями, способными выдержать штурм целого взвода силачей, вооружённого тяжёлым тараном.

Решётка запиралась на замок. Сергеев примерил, чуть провернул: ключ подходит. Итак, повязанная тряпица привела, куда надо.

"Откроем?" – спросил Шутов. "Конечно", – отозвался Сергеев. Но – медлил. Да, коридор уводил далеко и дальше, фонари туда не добивали. Только надо ли туда идти? С одной стороны – надо. Что ж это за половинчатое обследование, коли ты даже не попытался дойти до конца? А вот с другой стороны...

Решётка-то больно странная. На человека таких решёток не требуется. Его запросто остановит и кое-что полегче. Но кто бы сюда мог спускаться, кроме человека? Да, мутанты. Но те, пусть и сильнее – не настолько.

"Уходим, что ли, мой капитан?" – предложил Егоров. Тогда Сергеев решился, снова размотал тряпицу, вставил ключ в замок и со скрежетом провернул четыре раза. Решётка лязгнула и отошла, распространяя гулкое эхо в невидимых подземных сводах. О, да там лабиринт!

Сергеев прислушался. Никак, в темноте что-то двигалось. Мягко говоря, крупное. Двигалось – и, кстати, набирало скорость.

"Так что, пошли уже?" – кивнул Шутов туда, вперёд, за решётку. "Нет, уже пришли", – отозвался Сергеев и, захлопнув решётку, стал крутить ключ в обратную сторону. Вовремя. Только успел сделать четвёртый оборот, о решётку с той стороны что-то громко ударилось. Громыхнуло – будь здоров.

Только теперь капитан окончательно уразумел: решётка нужна не для того, чтобы люди не проникали туда снаружи. Нет, она призвана не выпустить кое-что изнутри.

"Круто!" – только и сказал Шутов, когда решётка содрогнулась от удара. Содрогнулась и затихла – тварь отбегала. Брала новый разгон.

5. Леонид Андреевич Погодин, бывший и.о. главврача больницы с. Березань

Вряд ли когда Зоран Бегич придумает хвастаться хорошо зашитыми кишками. А жаль: мог бы и похвастаться. Прослыл бы оригиналом, исполненным внутренней красоты.

Леонид Погодин на славу постарался, зашил так хорошо, что даже не видно. Кишки – одна к одной. Жаль их было прятать обратно, в брюшную полость.

Что до воспаления брюшины – ну, здесь красоты поменьше. А всё же гораздо лучше, чем могло бы быть. Когда есть, над чем работать, значит, пациент скорее жив.

Сепсис? Ну, и тут не так уж и страшно. Европейская техника на высоте, чего-то там фильтрует, антибиотики тоже бьют заразу наповал. Отчего всё ещё не убили? Так дайте срок. Большинство курсов лечения рассчитаны на пару недель.

Правда, насчёт сепсиса у Погодина теперь новая гипотеза. Что, если дело не в обычных возбудителях гнойных воспалений, каких полно в кишечной флоре? Что, если свиньёй-мутантом занесены микробы-мутанты, вовсе науке неизвестные? То-то и динамика у заболеваний странная, будто зависшая, отложенная. Ни летальных исходов, ни выздоровления.

И вот ещё проблема: пациенты не слишком-то расположены просыпаться. Багров – тот ещё пару раз в сознание наведывался, а с Бегичем вовсе глухо. Будто собрался не просыпаться пожизненно. Что ж, Погодин пока и не тормошил. Зачем? Чтобы тебя же и выматерили? Кто проснётся, тому станет очень больно, и что ему тогда – стесняться?

С лёгкой руки капитана Сергеева пациенты теперь разведены по разным палатам. Прежде-то лежали прямо в операционной, благо носилки – навороченные, куда комфортабельней больничных топчанов.

Сергееву хотелось поделиться чудной находкой. Коллекция голов Пердуна – страсти какие!.. Каждый в его отряде спустился в подвал, самолично убедился. А немец Фабиан Шлик ничего-то и не видел, хотя ему-то других нужней. Друг у него там, в подвале – Матиас Руге. Мозги потерял, голову оставил.

Пока наши ходили подвал смотреть, Фабиан в операционной у Зорана Бегича дежурил. А капитана Багрова как раз в отдельную палату определили, сами же потихоньку – в подвал на головы любоваться. Там ещё рядом за решёткой громадная зверюга бесновалась. Вроде, и кабан, а вроде и на слона чем-то похож, хотя что там во тьме толком разглядишь – да ещё между толстенными прутьями решётки.

А вечерком к больнице принесло старших товарищей Шлика. Ну, как принесло: Горан привёл. Втемяшилось дурачку, что немцы его Зорана спасут лучше, вот и разыскал их в пивной какой-нибудь. Хорошо бы и эти медики знали своё место, наподобие Шлика. Так нет же: давай права качать. Освободите им, дескать, клинику, самим Пердуном пожалованную

Капитан Сергеев сначала хорошо их отваживал, но потом дал слабину. Согласился на компромисс, а зря. Тоже, поди, думал: придут немцы-профессионалы, погонят поганой метлой башенного стрелка, да в одночасье и вылечат раненых.

А что там особенно лечить, когда все операции уже проведены, идёт интенсивная послеоперационная терапия, только и осталось: терпеливо подождать.

Компромисс вышел такой. Никакого "проваливайте отсюда", но и не "вы тут главные": разделили больницу на зоны ответственности. Наши оставили за собой кабинет главврача (там теперь Сергеев), уже занятые под ночлег палаты, а кроме того – вход. Зато немцы теперь будут беспрепятственно почти везде ходить и царить в операционной. И оба раненых – на их ответственности. И хвалёный евролэбовский прибор.

Погодину же скажут спасибо, потом догонят и снова скажут.

В общем, вышло почти так, как Погодину хотелось когда-то в начале. Чтобы всё в руках у немцев, а на долю башенного стрелка только два слова: "Довёз, распишитесь". И что, здорово? Чистая туфта.

Стоило по-настоящему вовлечься в спасение Багрова и Зорана, как передать ответственность германским волонтёрам стало наподобие дезертирства. Да и не ответственность передал – права!

И, главное – сам же останешься виноват, чем бы дело не кончилось. Исцелятся пациенты – спасибо немецким специалистам. Загнутся – это дилетант Погодин довёл. Бейте Лёньку Погодина!

6. Алексей Иванович Сергеев, капитан войск МЧС

Что решено, то решено. Конечно, соблазнительно было бы дать немецким разведчикам от ворот поворот, а в больницу позволить входить одному Фабиану Шлику – чисто за реальные медицинские заслуги. Соблазнительно, но неверно.

Только и выгод: показать немцам характер. Конечно, ребята бы такое решение поддержали, Погодин – тот тоже не кривился бы в сардонической гримасе свергнутого главврача. Но удовольствие солдата – не аргумент.

Сцепиться с германцами – за что? За здание, которое к этой минуте достаточно внимательно обследовано и уже начинает тяготить разведотряд, ибо сковывает силы: сиди его тупо охраняй, вместо чтобы неприкаянно где-то лазить, да узнавать что-нибудь новое.