Текст книги "Тайна Моря"

Автор книги: Брэм Стокер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Глава IX. Секреты и тайнопись

Берег стал чудом, сплетенным из бешеной воды и белой пены. Когда ветер задувает в Круден-Бей, нет конца и предела буйству волн, словно набирающих силу всякий раз, как мчатся на плоский берег. Сейчас вода поднялась только наполовину, и, как правило, в это время между дюнами и кромкой моря пролегала широкая полоса голого песка. Однако сегодня противоестественный прилив захватывал берег с избыточной яростью. Рев стоял неумолчный, и нас на берегу раз за разом окутывала пелена парящей пены. Лютые шквалы налетали с такой силой, что было физически невозможно встречать их не отворачиваясь. Вскоре мы укрылись за одной из деревянных пляжных кабинок, закрепленных под дюнами. Здесь, защищенные от ярости бури, мы как будто слушали рев ветра и волн издалека, находясь в затишье. В убежище было ощущение уюта, и мы инстинктивно прижались ближе друг к другу. Я был бы счастлив остаться там навечно, но боялся, что мгновение вот-вот прервется. А потому с радостью услышал голос мисс Аниты – повышенный из-за того, что творилось вокруг.

– Теперь, когда мы одни, вы расскажете о Гормале и странных происшествиях?

Я попытался заговорить, но гроза не давала вести рассказ. Тогда я предложил удалиться за дюну. Так мы и сделали, устроив себе гнездышко в глубокой лощине позади дальней от моря гряды. Здесь, присев среди высокой метлицы, хлеставшей под дикими порывами ветра, как кнуты, и под бесконечной бомбардировкой мелкого песка с верхушек дюн, я рассказал о своем знакомстве с Гормалой и Вторым Зрением.

Слушала Анита жадно. Временами я не видел ее лица, поскольку сгущались сумерки и тучи неслись над головой и громоздились махинами над западным горизонтом, затмевая остатки дня. Но когда я все же, в просветах между летящим песком и брызгами, мог разглядеть ее как следует, то видел, что ее лицо светится живым умом. Рассказ трогал ее до глубины души, и она понемногу придвигалась ко мне, как, например, когда я повествовал о погибшем ребенке и о страшной борьбе Лохлейна Маклауда за жизнь с волнами у Скейрс. Ее вопросы порой позволяли взглянуть на произошедшее с новой стороны, поскольку стремительная женская интуиция схватывала возможности, каких сторонилась моя строгая логика. Прежде всего ее заинтересовала процессия привидений в канун Ламмаса. Лишь раз за время рассказа она прервала меня – не намеренно перебивая, а искренне добавив собственное замечание. А именно – когда я рассказал о том, как мимо прошли вооруженные люди, она выдохнула:

– Испанцы! Я так и знала! С какого-то затонувшего корабля Армады!

Когда же я рассказал, что один обернулся и взглянул на меня, как живой, она выпрямилась и расправила плечи, а затем, настороженно оглядевшись, словно выискивая спрятавшегося врага, сцепила руки и сжала губы. Ее большие темные глаза как будто сверкнули, но она вмиг овладела собой.

Когда я закончил, сколько-то она сидела молча, вперившись взглядом перед собой, словно погруженная в глубокие размышления. Вдруг она произнесла:

– У него был какой-то секрет, и он боялся, что вы его раскроете. Я все так ярко представляю! Он, поднявшись из могилы, видел своими мертвыми глазами то, что вы видите живыми. Нет, больше: возможно, он видел не только то, что вы видели – и что именно видели, – но и куда вас приведут эти знания. В том и есть цель Гормалы – завладеть Секретом Моря! – Ненадолго замолчав, она продолжала, вскочив и меряя шагами нашу лощину, кулаки сжаты, глаза сверкают: – А если Секреты Моря есть, почему бы ими не завладеть? И если они принадлежат Испании и испанцам, то тем более почему бы не завладеть ими? Если у испанца был секрет, то уж не сомневайтесь, что в нем нет ничего хорошего для нашей расы. Да… – Она взволнованно придвинулась: – Да, становится невероятно интересно. Если его мертвые глаза стали живыми на миг, почему бы перемене не продлиться дольше? Вдруг он и вовсе материализуется. – Внезапно она замолчала и сказала: – Ну вот! Как обычно, размечталась. Нужно хорошенько все обдумать. Это слишком чудесно и волнующе. Вы же позволите расспросить вас еще, когда мы встретимся снова?

Когда мы встретимся снова! А значит, мы встретимся; одна эта мысль меня согрела, и ответил я лишь через несколько секунд полного восторга:

– Я расскажу вам все, что знаю, все. Вы поможете мне разгадать Тайну; быть может, вдвоем мы добудем Секрет Моря.

– Как захватывающе! – не сдержалась она и тут же замолчала, словно опомнившись. После паузы она добавила спокойнее: – Боюсь, нам пора возвращаться. Путь домой неблизкий, и час уже поздний.

По дороге я спросил, не проводить ли ее и миссис Джек домой. Я мог бы взять коня в гостинице и поехать с ними. Отвечая, она легко рассмеялась:

– Вы и в самом деле очень добры. Но нам никто не нужен! Я хороший кучер, наша лошадь послушна, фонари яркие. У вас здесь не бывает засад, как у нас, на Западе, и я вне сферы влияния Гормалы, а потому не думаю, что нам нужно чего-то бояться! – И после паузы добавила: – Кстати говоря, с тех пор вы не встречали Гормалу?

Со странным чувством, которое тогда я не разобрал, но позже определил, что в нем содержалась некая доля экзальтации, я ответил:

– О да! Видел ее два дня тому… – Тут я прервался, вновь ощутив, как переплетаются события.

Мисс Анита заметила на моем лице удивление и, придвинувшись, попросила:

– Расскажите!

И я рассказал об аукционе в Питерхеде, о сундуке и бумагах с таинственными отметинами, о том, что считал их какими-то расчетами – или, добавил я, взвешивая новую мысль, «тайнописью». Не успел я прибавить еще и слова, как она решительно ответила:

– Нисколько не сомневаюсь, что так и есть. Вы обязаны разобраться. О, просто обязаны, обязаны!

– И разберусь, – ответил я, – если таково ваше желание.

Она ничего не ответила, но по ее лицу растекся румянец. Затем она снова двинулась к гостинице.

Шли мы молча, вернее, двигались перебежками, спотыкаясь, – так подгонял в спину свирепый ветер. Пригорки и спуски под ногами прятались за дымкой песка, что летел из-под метлицы на верхушках дюн. Я бы и хотел помочь мисс Аните, но меня удерживал благоразумный страх показаться чересчур навязчивым и тем самым утратить часть ее расположения. Я почувствовал, что расплачиваюсь за тот поцелуй воздержанием. Молчание меж тем уже казалось нелепым, и, чтобы с ним покончить, я сказал, найдя в памяти тему, которая не повредила бы ее мнению обо мне:

– Судя по всему, вам не нравятся испанцы?

– Нет, – с ходу ответила она. – Ненавижу! Мерзкие, жестокие, коварные мерзавцы! Только взгляните, что они вытворяют на Кубе! Вспомните «Мэн»[19]19
  Броненосный крейсер «Мэн» был выслан в Гавану в 1898 году из-за восстания кубинцев против Испании. Через пару недель после прибытия затонул ночью от загадочного взрыва, причина которого не установлена точно до сих пор. Одна из самых правдоподобных версий – случайное столкновение с морской миной, которые расставляли испанцы. Гибель корабля и большей части экипажа (266 человек) стали важной темой на заре желтой прессы. Считается, что поднятая в газетах шумиха и обвинения испанцев в атаке послужили одной из причин начала Испано-американской войны 1898 года, во время которой и происходит действие романа. Символом тех времен можно считать ставший в США крылатым газетный призыв «Помните „Мэн“», а также апокрифическую фразу Уильяма Херста, газетного магната: «Обеспечьте рисунки, а я обеспечу войну» (точных источников не существует).


[Закрыть]! – И тут она добавила вдруг: – Но как вы догадались?

– Подсказал ваш голос, когда вы рассуждали вслух после моего рассказа о привидениях и о матросе с живыми глазами.

– Верно, – задумалась она. – Так и было. Мне нужно лучше держать себя в руках и не позволять чувствам брать над собой верх. Я так легко выдаю все, что у меня на душе.

Я мог бы на это кое-что заметить, но побоялся. Тот поцелуй казался предостережением, мечом, повисшим над моей головой на волоске.

Уже скоро я узнал ценность своего молчания. Убедившись в моей деликатности, мисс Анита заговорила уже по собственному почину. Говорила она о процессии привидений; впрочем, внезапно прервавшись, словно что-то вспомнила, она спросила:

– Но почему вы так переживали, чтобы Гормала не увидела, как вы спасаете нас с рифа?

– Потому что не хочу, – ответил я, – чтобы она имела к этому какое-то отношение.

– Что вы имеете в виду под «этим»? – Меня насторожил ее тон. Нотка неискренняя – не та естественная интонация, что присуща вопросам без двойного дна. Скорее это была интонация человека, который отлично знает ответ еще до того, как его услышит. Я уже говорил, что плохо разбирался в женщинах, но кокетство – каким бы ни было оно нежным, изобретательным, очаровательным – ни с чем не спутает ни один мужчина, что чего-то стоит! Втайне я радовался, чувствуя, что получил преимущество в борьбе полов. Это знание уняло мой пыл и призвало мозг на помощь сердцу. Ничто не было мне желаннее, чем простереться – как фигурально, так и буквально – у ее ног. Но разум настроился завоевать ее, он искал лучшие средства для этой цели.

Отвечая на ее вопрос, я сам заметил свою лаконичность:

– Под «этим» я имею в виду встречу с вами.

– И с миссис Джек, – не дала она договорить.

– И с миссис Джек, конечно, – продолжил я, радуясь возможности сказать то, на что сам бы не решился. – Или, пожалуй, лучше выразиться так: встречу с миссис Джек и ее подругой. Знакомство с миссис Джек было совершенно замечательным, и могу честно сказать, что этот день – самый счастливый в моей жизни.

– Вы не думаете, что нам лучше поторопиться? Миссис Джек уже заждалась! – сказала она, но без малейшего намека на упрек.

– Хорошо, – ответил я и, взбежав по крутой дюне, протянул руку.

Отпустил я ее ладонь, только когда мы сбежали по противоположному склону и преодолели следующий пригорок, выйдя на плоский песчаный пустырь перед дорогой, над которым плыло призрачное облако песка.

Прежде чем сойти с песка, я откровенно признался:

– Присутствие Гормалы всегда влечет мрак и горе, плач и скорбь, страх и смерть. Я бы не хотел, чтобы все это вас коснулось. Вот почему я благодарил Бога тогда и благодарю Его сейчас, что Гормала не сыграла роли в нашей встрече!

Под влиянием порыва она протянула мне руку. В миг, когда ее нежная ладонь легла в мою, ее сильные пальцы сжали мои, я почувствовал, что между нами возникла связь, благодаря которой однажды я смогу уберечь ее от вреда.

Когда миссис Джек и «ее подруга» уезжали из гостиницы, я вышел на порог проводить их. Пока я раскланивался, Анита тихо сказала:

– Смею предположить, мы скоро увидимся. Я знаю, что миссис Джек еще собирается сюда приехать. Благодарю за вашу заботу. Доброй ночи!

Она тряхнула поводьями, зацокали копыта по дороге, заметались лучи света от фонаря, двуколка покачнулась от рывка породистой лошади и двинулась по крутому подъему прочь от моря. Последней я видел темную закутанную фигуру в тэм-о-шентере[20]20
  Широкий шерстяной берет с помпоном на макушке, традиционный шотландский головной убор.


[Закрыть], спроецированную подвижным светом фонаря на туман.

Наутро я был немного не в себе. Полночи я лежал без сна, в раздумьях; вторую половину видел сны. Видения во сне и наяву смешались – от яркой надежды до леденящих кровь предчувствий расплывчатого, неопределенного страха.

Видения во сне отличались от снов наяву тем, что ненадолго возможности становились действительностью – как хорошие, так и дурные; удовольствие или боль умножали радости или страдания. И сквозь все это проходила красной нитью надежда на грани веры: я еще увижу мисс Аниту – Марджори.

Во второй половине дня я получил письмо, надписанное незнакомым почерком, тонким и уверенным, с броскими отличительными чертами и разборчивыми буквами – но достаточно неровными, чтобы меня успокоить. Меня смущают люди, чей почерк неизменен от буквы к букве, от слова к слову, от строки к строке. Как много можно сказать по почерку, думал я, глядя на письмо, лежащее у моего подноса. Почерк без свойств – это почерк человека поверхностного; почерк слишком характерный и разнообразный – сбивающий с толку и ненадежный. Но тут всем моим премудростям пришел конец, потому что я открыл конверт и, не узнав почерка, сразу посмотрел на подпись: «Марджори Анита».

Я надеялся, что за столом никто не обратил на меня внимания, поскольку чувствовал, как то краснею, то бледнею. Отложив письмо, причем чистой стороной вверх, я как можно небрежнее продолжил есть рыбу. Затем убрал его в карман и дождался, пока не вернусь в номер, защищенный от помех.

Нет ничего необычного в том, чтобы целовать письмо, особенно если оно – первое от твоей любимой.

На нем не было ни даты, ни адреса. Чутье тут же подсказало, что дату она не указала, не желая раскрывать адрес: отсутствие сразу и того, и другого меньше бросалось в глаза, чем умышленное сокрытие одного. Я в письме именовался «дорогим мистером Хантером». Хотя она, конечно, знала мое имя, ведь я же его и назвал, оно указывалось на конверте. В самом тексте говорилось, что миссис Джек просит передать горячую благодарность за мое великое одолжение; к этому она осмеливается прибавить и собственную признательность. Но в спешке и растерянности, неизбежных в той внезапной ситуации, они обе напрочь позабыли о взятой напрокат и затем потерянной лодке. Ее хозяин наверняка будет волноваться, и они обе были бы рады, если бы я с ним увиделся – он проживал в коттедже близ гавани Порт-Эрролла – и узнал стоимость лодки, дабы миссис Джек возместила утрату достаточной суммой для приобретения новой и покрытия его убытков на то время, что он остается без судна. Миссис Джек, дескать, уже доставила много хлопот, но мистер Хантер так добр, что она нашла в себе смелость еще раз прибегнуть к его великодушию. И – «искренне ваша, Марджори Анита». Конечно, был и постскриптум – это ведь женское письмо! Там говорилось следующее:

«Вы расшифровали те бумаги? Я много думала о них и обо всем прочем и уверена, что там кроется какая-то тайна. Обязательно расскажите о них, когда мы увидимся во вторник.

М.»

Боюсь, логика, как ее понимают в книгах, не имела отношения к моему поцелую: тут действовало мышление высшего уровня, где коренится счастье мужчины и женщины на этом свете и на том. В постскриптуме не было ничего, что не дарило бы мне радость – радость беспримесную и невыразимую; и чем больше я о нем думал и чем чаще перечитывал, тем сильнее он утолял какую-то ноющую бездну у меня в сердце. «Вы расшифровали те бумаги?» – бумаги, о чьем существовании известно только мне и ей! Как замечательно иметь общий секрет. Она «много думала о них» – и обо всем прочем! «Все прочее!» – и я тоже думал обо всем прочем, думал так часто, что каждый пустяк или происшествие запечатлелись не только в памяти, но и словно в самой душе. И было среди «всего прочего» одно!..

Увидеть ее вновь; услышать ее голос; заглянуть в глаза; увидеть, как движутся губы, и наблюдать за разными выражениями на очаровательном лице, вызванными нашими общими мыслями; коснуться ее руки…

Какое-то время я сидел, будто в том восторженном сне, когда видишь, как все сердечные надежды воплощаются во всей полноте и бесповоротности. Причем так и будет в следующий вторник – всего через шесть дней!..

Подчиняясь порыву, я подскочил к дубовому сундуку в углу моей комнаты, чтобы достать бумаги.

Внимательно их проглядев, я засел за подробное изучение. Я чувствовал, что мне дан прямой приказ: понять, есть ли в них тайнопись. Письма я отложил – по крайней мере, пока что. Они-то были прозрачно просты и написаны летящим почерком, не допускавшим скрупулезного истолкования. В тайнописи я немного разбирался, поскольку в детстве она была моим любимым развлечением. Однажды я надолго занемог и взял из отцовской библиотеки книгу епископа Уилкинса, зятя Оливера Кромвеля, под названием «Меркурий, или Тайный и быстрый посланник»[21]21
  Джон Уилкинс (1614–1672) – британский священник и ученый, основатель Лондонского Королевского общества, один из немногих, кто руководил колледжами и Оксфордского, и Кембриджского университетов.


[Закрыть]. В ней приводились многочисленные старинные методы тайных сообщений, шифров, цветных нитей с узелками, скрытых смыслов и разнообразных механических устройств, применявшихся во времена, когда только так и осуществлялась корреспонденция послов, шпионов и тайных агентов. После нее я и заинтересовался тайнописью и с тех пор, натыкаясь в ходе разнообразного чтения на что угодно касаемо этой темы, обращал внимание. Теперь я просмотрел бумаги в поисках признаков какого-либо знакомого метода; уже скоро меня посетила идея.

Идея была зачаточная – догадка, возможность, и все же попробовать стоило. Особенно гордиться здесь нечем, поскольку это было скорее следствие готового вывода, нежели логичной цепочки рассуждений, происходившей от проницательного наблюдения. Даты писем давали мне временной период – конец XVI века, когда был изобретен один из лучших шифров того времени, двухбуквенный шифр Фрэнсиса Бэкона. О нем я узнал благодаря работе Джона Уилкинса и исследовал его с большим тщанием. Будучи знакомым с принципом и методом шифра, я смог определить признаки его использования, и сразу появилась надежда подобрать к нему ключ. Одно из главных преимуществ двухбуквенного шифра – его можно применить в любом тексте, а его формы и методы попросту бесконечны. Требуется только обозначение букв, условленное между автором и читателем. В столе лежал печатный экземпляр монографии на тему двухбуквенного шифра, в которой я предположил, что его можно доработать, чтобы обойтись меньшим числом символов, чем пятью, как у Бэкона. Ненадолго отложив все дела, я достал монографию; перечитав ее, я рассчитывал наткнуться на какую-нибудь подсказку себе в помощь. Уже посещавшая меня мысль или уже достигнутый вывод могли провести по этому новому лабиринту цифр, слов и символов[22]22
  См. Приложение А. – Примеч. авт.


[Закрыть].

После того как я внимательно прочитал работу, сверяясь с бумагами перед собой, я сел и написал мисс Аните, что по ее предложению немедленно приступил к делу и сделал вывод: метод тайнописи, если она есть, – скорее всего, какая-то вариация двухбуквенного шифра. Посему я отправляю ей свою монографию на данную тему, чтобы, если таково будет ее желание, она могла ее проштудировать и подготовиться к нашей следующей встрече. Я старательно избегал всего, что могло бы ее отпугнуть или воздвигнуть между нами стену: я слишком ясно видел свое положение, чтобы позволять себе избыточные ожидания. Только вложив письмо с монографией в конверт и надписав имя Марджори – мисс Аниты, – я вспомнил, что не знаю ее адреса. Тогда я убрал послание в карман до нашей встречи во вторник.

Вернувшись к работе, я взялся за два оставшихся документа. Первый – стопка из тридцати страниц, вырванная из старопечатного свода законов. В ней примечательным было только то, что каждую страницу покрывали точки – сотни, если не тысячи. Второй отличался во всем: узкая полоска бумаги чуть длиннее половины страницы современного блокнота, сплошь покрытая цифрами в ровных рядах, аккуратным и убористым почерком. Полоска была размером с закладку в обычном томике формата «кварто»; о том, что в таком качестве ею и пользовались, говорила посеревшая часть, по всей видимости торчавшая наружу. По счастью, сторона с цифрами во время долгого покоя на книжной полке была повернута вниз, и они, хоть и запыленные и выцветшие на свету и воздухе, еще поддавались расшифровке. Этот клочок я тщательно изучил под микроскопом, но не увидел признаков тайнописи, не считая того, что могло скрывать расположение цифр. Я достал страницу формата «фулскэп» и переписал их покрупнее, оставляя побольше места между рядами и самими цифрами.

Затем положил рядом свою копию и первую страницу с точками и пригляделся.

Вначале я главным образом сосредоточил внимание на цифрах, поскольку мне казалось, что эта система должна быть проще, раз в ней символы самодостаточны. В буквах с точками могло скрываться несколько элементов, поскольку их расположение бесконечно варьировалось, к тому же и сама необычность метода, непривычного для глаз, усложняла первые подступы к дешифровке. Впрочем, я не сомневался, что в конце концов найду точечный шифр более простым, стоит лишь раскрыть его секрет и привыкнуть к виду. Уже сам объем текста предполагал, что в действительности шифр прост, иначе перевод стал бы нескончаемой задачей.

Снова, снова и снова я перечитывал цифры. Из начала в конец и из конца в начало; вертикально; вверх и вниз, поскольку все столбцы и строчки были ровны и заполнены. Но не бросалось в глаза, с чего бы начать.

Конечно, тут и там попадались одинаковые комбинации цифр – то два, то три, то четыре символа вместе, но большие комбинации встречались реже и не выдавали ни намека на ключ!

Тогда от теории я перешел к практике и остаток рабочего времени в тот день посвятил созданию – при помощи микроскопа – увеличенной копии первой из печатных страниц, упростив заодно шрифт.

Затем как можно точнее воспроизвел и точки. Это и в самом деле было трудоемкое занятие. Закончив страницу, я, уже полуслепой, надел шляпу и прошелся вдоль берега к Уиннифолду. Влекло меня на Сэнди-Крейгс, но даже себе в мыслях я указал Уиннифолд – более дальнюю цель.

«Мужчины – род неверный»[23]23
  Уильям Шекспир «Много шума из ничего» (пер. Т. Щепкиной-Куперник).


[Закрыть], – пел Бальтазар в пьесе: порой они обманывают даже себя. Или лишь притворяются – что есть новая и более запутанная форма все того же обмана.

Глава X. Чистый горизонт

Если настигнет хандра и захочется отвлечься от вечных раздумий о своей скуке, позвольте рекомендовать в качестве увлечения расшифровку тайнописи. На первых порах, возможно, человек отнесется к этому несерьезно и лишь улыбнется этакому пустяку. Но немного погодя, если достанет упорства или даже упрямства, которое есть и должно быть неотъемлемой частью мужского характера, он обнаружит, что это занятие захватит его, не оставляя времени почти ни на что иное. Что ни делай, сколько ни принимай твердых решений оставить это, как ни старайся найти тему увлекательней, а все равно от ускользающей загадки невозможно оторваться. Я, со своей стороны, могу честно сказать, что в течение всех дней и ночей от начала работы до возвращения мисс Аниты в Круден-Бей жил, питался и дышал тайнописью, видел о ней сны. Дни напролет меня не отпускала эта скрытая тайна; где бы я ни находился – в номере, предаваясь отдыху или самоистязанию, гулял ли по пляжу, на мысу, где ветер пел в ушах и волны бились у ног. До сих пор меня преследовала лишь Гормала, но даже те переживания уступили вечно окрыляющему, вечно обескураживающему опыту расшифровки криптограмм. А худшим чувством, только усугублявшим положение, было не только твердое убеждение, что криптограмма в этих бумагах есть, но и что мой разум уже напал на след. Время от времени, будь передо мной рукопись или ее копия, либо когда я выходил на улицу и вовсе о них не думал, меня охватывало вдохновение, приносило некую основополагающую мысль, чью важность я не мог охватить целиком.

Облегчение наступило только во вторник, когда в полдень я увидел, как в ворота въезжает двуколка и встает напротив почтового отделения.

Не теряя времени, я бросился туда и помог дамам сойти. Марджори протянула обе руки и спрыгнула легко, но пожилой даме потребовалось немало усилий. И вот так всегда, с каждым молодым человеком: любая женщина, молодая или старая, самозабвенно желает, чтобы ее носили на руках – кроме той одной, кого ему носить хотелось бы.

Когда миссис Джек и «ее подруга» вошли в гостиную, последняя сказала:

– Надеюсь, вы простите нас за доставленные хлопоты.

– Ничего страшного, – ответил я, и как же мягко это было сказано! – Мне это только в удовольствие.

– Благодарю, – продолжила она серьезно, – это очень любезно. Мы хотели бы снова прибегнуть к вашей доброте и попросить, чтобы вы сопроводили нас на ту скалу. Я еще не закончила свой набросок, а я не люблю, когда меня прерывают.

– Не закончила набросок, дорогая моя? – повторила миссис Джек голосом, явно выдававшим, что для нее это новость. – О чем ты, Марджори: его же смыло в море раньше, чем мистер Хантер пришел на помощь!

Щеки девушки тут же окрасил легкий румянец, показывая, что она понимает, в какое неудобное положение ее поставило неуместное замечание старшей, но она отважно продолжала:

– О да, я знаю! Я имела в виду, что, раз решив сделать набросок, я закончу его любой ценой, пусть даже первая попытка не удалась. Если, конечно, дорогая миссис Джек, вы не против снова туда отправиться.

– О, дорогая, – произнесла пожилая дама, – ну разумеется, я сделаю все, о чем вы попросите. Но, надеюсь, будет довольно и того, что я посижу на камешке рядом? После нашего приключения я предпочитаю твердую почву любому месту, откуда того гляди придется спасаться вплавь.

Отвечая ей, Марджори улыбнулась мне.

– Это совершенно замечательно. И заодно сможете держать у себя корзинку с ланчем и присматривать за мной и приливом.

Итак, я послал в Уиннифолд указание готовить лодку к нашему прибытию. Пока дамы собирались на прогулку, я вернулся в номер и положил в карман бумаги из сундука и свои копии. А заодно письмо, которое не смог отправить.

Добравшись до Уиннифолда, мы с мисс Анитой спустились по крутому зигзагу на пляж за одним из мальчишек Джона Хэя, а второй повел миссис Джек к Сэнди-Крейгс через перешеек.

На крутой тропе ко мне вернулся образ призрачной процессии, размеренно поднимавшейся в канун Ламмаса; я машинально оглянулся проверить, не следит ли за нами Гормала. Увидев, что ее нет, я вздохнул свободнее.

Мне всей душой хотелось повезти мисс Аниту на лодке одному, но я боялся, что это небезопасно. Идти на веслах среди рифов Скейрс – дело нешуточное, а теперь я оберегал слишком дорогое сокровище, чтобы так рисковать. Поэтому мы с юным Хэем налегали на весла, причем юнец находился на носу и правил. Такое положение дел совершенно меня устраивало, ведь я находился вблизи от своей спутницы и лицом к ней. Вид ее в любое время доставлял мне удовольствие, и меня поймет каждый мужчина, но сегодня лучившиеся на ее лице рвение и радость приводили меня в особенный восторг. День выдался лучше не бывает: ясный, яркий, лишь легкая рябь на воде, прогревшейся на июльском солнце. На поверхности моря дрожали блики, словно оно усыпано алмазами, и на одни только линии течения, вившиеся на дне между скалами, можно было смотреть бесконечно. Мы шли медленно, как оно надежнее в этих водах, особенно сейчас, когда подходил к концу отлив. Мальчишка как будто знал каждый из множества камней, торчащих из воды, и чутьем замечал и те, что скрывались ниже, а потому вел нас хитрым курсом. Я попросил обойти внешние скалы, откуда при нашем приближении взмыли с криками тысячи чаек; когда мы крались под самой крупной скалой, нас охватило таинственное ощущение, будто мы недостойны здесь находиться, – так бывает на глубокой воде в тени рифов. Я видел, что Марджори засомневалась – или почувствовала опасность – и вцепилась в планшири так, что побелели костяшки. Когда мы обошли Рейви-о-Пиркаппис и увидели, как среди острых скал бурлит вода, она так побледнела, что я было заволновался. Хотелось ее спросить, но поскольку мне по опыту была известна ее смелость и я знал, что она бы предпочла, чтобы я смолчал, я притворился, будто ничего не заметил. Впрочем, в женском обществе мужское притворство ничего не стоит. Она сразу увидела меня насквозь и со слабой улыбкой, озарившей ее бледность, словно солнечные лучи, упавшие на снег, сказала тихим шепотом, чтобы не расслышал мальчишка-рыбак:

– Я подумала, что в тот день нам бы пришел конец, если бы не вы.

– Был рад помочь… – ответил я столь же тихо, – миссис Джек и ее подруге.

– Миссис Джек – и ее подруга – премного вам обязаны, – весело подхватила она уже обычным голосом и тоном. Я видел, что она целиком вернула самообладание и убрала руки от бортов. Теперь мы отошли от рифов на глубину и уже скоро увидели Сэнди-Крейгс. Заметив, что миссис Джек и ее провожатый идут прогулочным шагом по песку, и не желая ее торопить, я с согласия своей спутницы попросил юного Хэя держаться самого внешнего края Сэнди-Крейгс, сплошь серо-белых от чаек. При нашем приближении все чайки взлетели и закружили с воплями; как отрадно было видеть изумление и восхищение в следящих за дугой пернатого облака глазах девушки.

Мы держались у большой заостренной скалы, пока не увидели, как в нашу сторону между валунов опасливо пробирается миссис Джек. Тогда мы погребли к береговому камню и поставили корзинку для пикника в безопасное место. Затем, разложив коврики и подушки, приготовили для миссис Джек уютное гнездышко. Мисс Анита сама выбрала место. Должен сказать, я бы, пожалуй, сделал иначе, а мисс Анита постаралась усадить подругу спиной к той скале, откуда ее спасли. Несомненно, участливая девушка не желала лишний раз тревожить компаньонку неприятными воспоминаниями.

Позаботившись о ней, мы наконец отпустили мальчишек до времени середины прилива. Миссис Джек порядком утомилась, пройдясь по песку, и клевала носом, уже когда мы уходили. Затем мисс Анита достала свой маленький мольберт, а я установил его так, как она велела; разложив стул и приготовив палитру, я сел у ее ног на камень и любовался ею, а она приступила к работе.

Какое-то время она писала в тишине, затем, повернувшись ко мне, вдруг спросила:

– Что же с теми бумагами? Вы что-нибудь узнали?

Только тогда мне вспомнилось письмо в кармане. Не говоря ни слова, я протянул его Марджори. Приняла она его и с улыбкой, и с легким румянцем на лице.

Но, стоило ей увидеть дату, как у нее невольно вырвалось:

– Почему я не получила его раньше?

– Потому что у меня нет вашего адреса и я не знал, как вас найти.

– Понимаю… – ответила она рассеянно, уже приступив к чтению. Закончив, она вернула страницы и сказала: – Теперь прочитайте вслух вы, пока я рисую; и позвольте задавать вопросы, чтобы лучше разобраться.

И я читал, а она время от времени что-то уточняла. Два-три раза мне пришлось перечитывать места из монографии о шифрах, но с каждым разом она схватывала все лучше и лучше, пока наконец не спросила с интересом:

– Вы сами когда-нибудь придумывали такие сокращения для шифра?

– Еще нет, но мог бы. Я был так занят расшифровкой тайнописи, что руки не дошли попробовать написать что-либо самому.

– И вы преуспели?

– Нет! – отвечал я. – Увы, пока не добился ничего определенного, но должен сказать, что уверен: шифр есть.

– Вы пробовали прочитать и цифры, и точки?

– Да, – ответил я. – Но мне все еще не за что уцепиться.

– Вы правда считаете, судя по своим исследованиям, что шифр – двухбуквенный или основан на двухбуквенном?

– Да! Не могу сказать, как именно пришел к этому выводу, но я в нем уверен.

– Там есть комбинации из пяти символов?

– Нет.

– Комбинации меньше чем из пяти?

– Могут быть. Должны.

– Тогда почему же вы не попробуете свести двухбуквенный шифр к самой короткой комбинации? Вдруг прольете свет, двинувшись с другой стороны.

Тут меня осенило, и я решил, что моей задачей – как только гостьи уедут из Крудена – будет сократить бэконовский шифр.

Мисс Аните я отвечал с искренним восхищением:

– Ваша женская интуиция быстрее моей мужской рациональности. Я буду слушаться вас во всем!

Какое-то время она не отвлекалась от рисования. Я смотрел на нее – украдкой, но неотрывно, – и вдруг меня посетил проблеск странного воспоминания; я заговорил не задумавшись:

– При нашей первой встрече, когда вы с миссис Джек стояли на скале, обрамленные пеной, мне почудилось, словно ваша голова украшена цветами.

Ответила она не сразу:

– Какими цветами?

И вновь – не в первый раз за наше недолгое знакомство – я насторожился. Что-то в ее голосе остановило меня. У меня закружилась голова, но в то же время я расслышал и нотку предупреждения. Знает Бог, в тот момент я не хотел случайного разлада. Я влюбился без памяти и боялся все испортить. А я бы ни за что на свете не отказался от надежд, переполнявших меня горячечным волнением. И почувствовал некое удовлетворение, давая ответ: