Текст книги "Тайна Моря"

Автор книги: Брэм Стокер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Глава XXI. Старый и Новый Дальний Запад

Наконец Марджори вскочила:

– А теперь бери велосипед и едем в Кром. Я сгораю от нетерпения показать тебе все!

Мы преодолели небольшой перешеек и поднялись по скалам над Рейви-о-Пиркаппис. Выбравшись на крутую тропинку, я едва не сверзился вниз от изумления.

Там восседала Гормала Макнил – твердо и неподвижно, будто изваяние из камня. И с таким беспечным видом, что я тут же что-то заподозрил. Сперва она нас будто не заметила, но я видел, что она подглядывает за нами исподлобья. Меня подмывало узнать, давно ли она уже тут, и я заговорил, обратившись к старухе по имени, чтобы Марджори поняла, кто перед нами:

– Надо же! Гормала, где ты пропадала? Я было думал, ты уехала обратно к себе на острова. Мы давненько тебя не видели.

Ответила она, как обычно, без обиняков:

– Не сомневаюсь, что, не видя меня, ты уж решил, что я далеко. Да! Да! Немало воды утекло, но я могла подождать. Я могла подождать!

– И чего же вы ждали? – Голос Марджори словно принадлежал существу из другого мира. Такой юный, такой истинный, такой независимый, он противоречил Гормале и всему ее существованию. Я, мужчина между двумя женщинами, почувствовал себя больше зрителем, чем участником, и казалось мне, что Новый Свет заговорил со Старым.

Гормала, судя по ее виду, совершенно смешалась. Она уставилась как оглушенная на девушку, поднявшись на ноги по привитой веками привычке – как нижестоящий перед вышестоящим. Затем провела рукой по лбу, словно прочищая мысли, и ответила:

– Чего я ждала? А я скажу, коль хочешь знать. Я ждала исполнения Рока. Голоса сказали свое слово, а как они сказали, так и будет. Всегда будут те, кто встает на пути Судьбы, чтоб помешать неизбежному. Но ничего у них не выйдет, ничегошеньки! Они могут помешать реке времени не больше, чем остановить наводнение bairn игрушкой.

И снова раздался пытливый голос Марджори – словно необузданная юность дерзко рвалась развеять таинственность; и в самом деле казалось, будто никакие тайны Старого Света не выстоят перед натиском откровенных, прямых расспросов:

– Кстати говоря, что там рассказывает Рок? Его поймет простая американка?

Гормала воззрилась на нее в явственном изумлении. Ей, выросшей на Старом Дальнем Западе, это дитя Нового Дальнего Запада виделось пришельцем из другого мира. Будь манеры Марджори не столь обходительны, будь она не столь красива, не столь благородна, не столь серьезна – и старуха бы наверняка тут же ощетинилась. Но в тот день мне казалось невозможным, чтобы на Марджори затаила зло даже ведьма. Такая нежная, добрая и счастливая, такая светлая и исполненная радости – она словно была воплощением девичьего идеала, обезоруживала любую критику, и никакой враждебности было не пробиться через зачарованный круг ее лучезарного присутствия. Но я не мог понять ее отношения к Гормале. Марджори о ней знала, ведь я рассказывал, кто и что такое Ясновидица, о ее пророчествах и предостережениях; и все же по поведению девушки могло показаться, будто она не знает ничего. Марджори не говорила успокаивающе, как говорят молодые, желающие угодить старикам или подольститься к ним. Не говорила враждебно, как человек, твердо настроившийся на противостояние. В ней не чувствовалось жесткости, легкомысленности или склочности. И все же я видел, что у нее есть какая-то осознанная цель; и уже скоро мне стало очевидно, что знает об этом – или хотя бы подозревает – и старуха, хотя та и не могла ни понять этой цели, ни обнаружить ее.

Гормала раскрыла рот раз, другой, но колебалась; наконец она с усилием заговорила:

– Глас Рока не говорит словами, какие могут слышать смертные. Он говорит для внутреннего уха. К чему слова, когда внемлющее ухо понимает все!

– Но, – сказала Марджори, – если невозможно пересказать слова или если слов вовсе не было, не могли бы вы переложить в свои слова, что донесли вам те звуки?

Любому, кроме Ясновидицы, эта просьба показалась бы рассудительной, но духовидцы с их особым восприятием, которые сами не понимают, как видят будущее, едва ли могут перевести смутный и неопределенный замысел Неведомого в скудную и нескладную человеческую речь. Гормала задумчиво нахмурилась, затем на ее лице промелькнуло разочарование.

Она обернулась ко мне и рассерженно спросила:

– Что за юница без понимания расспрашивает о ниспосланной мне истине Гласа? Забери ее, пока она не посмеялась надо мной – а со мной и надо всем Роком!

Но Марджори ответила за себя:

– Прошу, не принимайте мои вопросы за праздный интерес; я хотела бы знать в точности, что было сказано. Слишком легко понять смысл превратно, когда разбрасываешься словами бездумно. Разве вы так не считаете?

Не думаю, чтобы у Гормалы Макнил было чувство юмора; если же и имелось, мне его видеть не доводилось. Иначе оно спасло бы ее от гнева – так уж приятно изложила Марджори свой вопрос, словно обращалась к человеку своего круга, к единомышленнику. Гормале это не угодило. Если в ее разуме на месте юмора находилась пустота, она наверняка хорошо об этом знала. Она не понимала девушку и недолго искала убежища в молчании, проистекавшем в равной степени из угрюмости и чувства собственного достоинства. Но Марджори не довольствовалась молчанием, продолжала как можно вежливей, но при этом как можно прозаичней, пока я не увидел, что Ведьма кипит внутри. Стоило вмешаться, ведь я не хотел неприятной сцены с участием Марджори, но я чувствовал, что девушка упорствует неспроста. Дай Гормале малейшее послабление – и она, чувствовал я, ушла бы и выжидала бы дальше, но натиск Марджори не позволял ей отступить, разве что – признав свое поражение. Гормала то и дело озиралась, как озирается загнанный человек или зверь, но все же с усилием сдерживалась. Наконец ее норов дал о себе знать: она побагровела, на лбу вздулись вены. Глаза вспыхнули, лицо пошло белыми пятнами, особенно возле носа. По блеску в глазах Марджори я видел, что этого-то она и добивалась. Она понизила голос, так что манера ее речи приобрела ледяную серьезность, но расспросов не прекращала.

И вот Гормала взорвалась и подалась к девушке в такой ярости, что на секунду я испугался, как бы в ход не пошли кулаки. Я приготовился отбиваться, если придется. Сперва от возмущения старуха даже зачастила на гэльском – слепая, раскаленная добела ярость мешала выбрать язык. В ней заговорила дикарка – на языке, что был ей лучше известен. Конечно, мы ничего не поняли и ответили только улыбками. Марджори улыбалась нарочито, словно хотела разозлить Гормалу; я улыбался, потому что улыбалась Марджори. Наконец, уняв порыв чувств, Гормала сообразила, что мы не понимаем ни слова, и с усилием, от которого ее трясло, перешла на английский. С ним пришла и сдержанность, какой требовал этот язык. Теперь старуха не просто бранилась, а оглашала живописное полупророчество, замешанное на ненависти. Суть ее обвинений сводилась к тому, что Марджори насмехается над Роком, Судьбой и Гласом. Мне, не понаслышке знакомому с тем, о чем она говорила, было страшно это слышать. Такое обвинение граничило с кощунством, и оно меня больно задело, меня разгневало, что ему подверглась Марджори. Я уже хотел вмешаться, но Марджори невидимым для Ведьмы жестом велела мне молчать.

Девушка прервала тираду разгневанной старухи тихо, язвительно и подчеркнуто вежливо:

– Вы несправедливы: я нисколько не насмехалась. Я не насмехаюсь над чужой религией, как и над своей. Я только задала несколько вопросов о том, что, судя по всему, касается моего друга.

Странно, но сильнее всего на Гормалу подействовали слова о религии.

– Кто ты такая, бесовка, что смеешь срамить меня, ту, кто была доброй христианкой всю жизнь? Что у тебя за религия, если ты позоришь мою?

Марджори говорила с напором, но не теряя внешних приличий:

– Но я не знала, что в христианской вере есть такие вещи, как Рок, Глас и Судьба!

Старуха расправила плечи – на миг она стала истинной Ясновидицей и Пророчицей. Ее слова отдались во мне – и я видел, что отдались они и в Марджори. Хотя держалась Гормала гордо, губы ее побелели:

– Так знай, что в Божьем мире есть силы и малые, и великие, а пути Его полны чудес. Смейся, ведь я всего лишь старуха, но мне даны Видения, в моих ушах звучит Глас. Гордись своим невежеством перед чужими познаниями. Кривись из-за истин, накопленных за века опыта, и прячься под покровом невежества от любых тайн. Но попомни мои слова! Настанет день – и уж скоро, – когда ты заломишь руки да взмолишься всей силой и скорбью своей души, чтобы тебе указал путь свет, какого ты еще не знаешь!

Она замолчала, словно в трансе, остолбенев, как гончая при виде добычи. Затем высоко воздела руку над головой, словно вытягивая свое сухощавое тело до бесконечной длины, и заговорила отрешенным, торжественным голосом:

– Вижу тебя в темной ночи, в бешеном приливе меж скал, посреди мятущихся волн. И – чу! – саван парит по-над взбитой пеной!

Гормала стихла и несколько секунд приходила в себя. Тем временем Марджори, побелев как смерть, хоть по-прежнему держась гордо, слепо нашарила и сжала мою руку. Ни на миг она не отрывала глаз от старухи.

Вновь овладев собой, Гормала молча развернулась и пошла прочь своей чопорной, величественной походкой – уверен, чувствуя, как и мы, что одержала победу. Марджори проводила ее взглядом, пока та не перевалила за вершину холма.

И вдруг вмиг сомлела; не держи я ее за руку, чтобы сразу подхватить, она бы упала на землю. Марджори удивительно быстро пришла в чувство и с большим усилием встала на ноги, хоть ей и пришлось опереться на мою руку. Окончательно оправившись, она сказала:

– Наверное, ты гадаешь, почему я так на нее накинулась. О да, именно накинулась, этого я и хотела. – Она явно заметила вопрос в моих глазах. – Все оттого, как враждебна она была с тобой. Какое она имеет право принуждать тебя к чему бы то ни было? Она желает тебе зла, Арчи. Я знаю! Знаю! Знаю! И я не хотела, чтобы все вышло по ее желанию. К тому же… – Это уже с застенчивым и любящим взглядом, обращенным ко мне. – …Если она твой враг, то и мой враг тоже. Я хочу во всем быть с тобой, все переживать с тобой, даже если речь о любви и ненависти. Вот что значит быть едиными – и если мы хотим сражаться вместе, я разделю твою участь!

Я обнял ее, и несколько божественных мгновений наши сердца бились в унисон.

Тогда-то я и решился насчет пожеланий Адамса. Разве мог я отказаться сражаться за девушку так, как она этого желает, если она столь преданно разделяет мое бремя?

Затем мы договорились, что я вернусь домой за велосипедом и встречу ее у моста рядом с приходской церковью.

Глава XXII. Замок Кром

Воссоединившись, мы поехали по большой дороге, а затем свернули на проселок, скакавший по неисчислимым пригоркам, обычным для этой части Абердина. С высоты весь край кажется голым и открытым, но здесь хватает холмов и низин немереного разнообразия. На перекрестке мы сделали поворот, затем еще один и еще, пока я окончательно не потерялся.

В этой части графства царило эдакое запустение земледелия: бесконечные холмы, покрытые полями пшеницы и ячменя, – и ни единого дома на виду, не считая редкого коттеджа где-то в отдалении или фермы лэрда[35]35
  Лэрд – помещик, представитель нетитулованного дворянства в Шотландии.


[Закрыть] на вершине. Наконец мы въехали в открытые ворота с ветхими столбами, еще сохранявшими остатки украшения в виде щита. К ним вела дорожка с высокими деревьями по бокам, за которыми были широкие полосы подлеска. Эта дорожка все петляла и петляла в бесконечной череде изгибов. От ворот же начиналась густая чаща почти четверть мили шириной. Здесь деревья росли так тесно, а их ветки сплетались в такой густой полог, что под ними царил полумрак.

Дорога продолжала петлять, отчего невозможно было увидеть, что ждет впереди. Я даже заметил вслух, пока мы ехали:

– Неудивительно, что ты решила спрятаться здесь: это место будто создано для укрытия. Настоящее убежище Розамунды![36]36
  Розамунда де Клиффорд – любовница Генриха II. По легенде, он спрятал ее в замке, окруженном садом-лабиринтом, пройти через который можно было только с помощью серебряной нити. Жена короля все-таки отыскала дорогу и отравила Розамунду.


[Закрыть]

Из леса мы выехали на открытую местность с пригорком посередине высотой футов в двадцать. На нем был возведен из гранита замок с зубчатым парапетом. Не самый высокий, но широко растянутый квадратом, с низкими сводчатыми воротами, въезжать в которые следовало с осторожностью. Проем закрывался двумя воротами: сначала – тяжелым переплетением стальных прутьев, с виду чужеземной работы, потом – большими дубовыми створками, укрепленными стальными полосами.

Перед тем как въехать, Марджори провела меня вокруг замка, и я увидел, что он отовсюду одинаков. Его расположили с учетом сторон света, но ворота находились только с одной стороны. Более привычным входом была современная дверь в южной стене. Из замка, куда ни глянь, виднелся только лес. Даже с построенной для обороны каменной крыши, куда меня отвела Марджори, только местами через кроны проглядывали округлые верхушки холмов, желтых от зреющих злаков, или увенчанные редкими рощами сосен, открытых всем ветрам. В общем, самое мрачное место, что мне доводилось видеть. И целиком отрезанное от внешнего мира: в нем можно было прожить незамеченным всю жизнь.

Внутри было еще мрачнее, если такое возможно. Почти все комнатки маленькие, не считая зала и покоев на верхнем этаже, выходящих на южную сторону, – под крышей и обшитых старым дубом. Здесь хватало окон, какие описывала Марджори: все они, широкие с внутренней стороны, сужались до щелок с внешней. В замках и особняках, построенных, как этот, для защиты, не допускались бреши, делавшие их уязвимыми для вражеских снарядов.

Миссис Джек и Марджори устроили под крышей гостиную, и здесь выставлялись все их красивые сокровища и безделушки, собранные в путешествиях. Пожилая дама тепло меня приняла. Марджори отвела ее в сторонку и что-то шепотом рассказала. Я мог только догадываться что, но все сомнения развеялись, когда та подошла, поцеловала меня и произнесла:

– Поздравляю от всего сердца. Вам досталась лучшая, самая нежная, самая драгоценная девушка из всех, что когда-либо ступали по земле. Я провела с ней всю жизнь и до сих пор не нашла ни изъяна. И я рада, что она выбрала вас. Почему-то этого я ей и желала с первой же нашей встречи. Молю Господа Бога, чтобы вы оба были счастливы! И знаю, что будете, ибо вы честны, а Марджори обладает золотым сердцем.

«Золотое сердце»! Ее речь доставила мне больше чем просто удовольствие, но последние слова оборвали мою радость. Меня пробил холодный озноб. О златом муже говорилось в пророчестве Тайны Моря, а Гормала только что узрела в видении, как Марджори сражается с приливом и над водой парит саван.

Думаю, Марджори ощутила нечто схожее, потому что, слегка побледнев, бросила на меня тревожный взгляд. Впрочем, она ничего не сказала, и я решил, что лучше не касаться этой темы. Хотя Марджори слышала слова Ведьмы и хотя я рассказывал ей о древнем стихотворном пророчестве, речь о нем шла задолго до того, как я сам или эта загадка приобрели для нее особое значение. Быть может, Марджори не запомнила подробностей; хотелось в это верить.

Однако в тот день мы оба не могли долго предаваться печали. Наша радость была слишком свежей, чтобы ее туманили мысли о роке, разве что мимолетно, как туманит зеркало случайный выдох.

Чаепитие в старой, обшитой дубом комнате, куда косые лучи солнца проникали сквозь узкие оконца, ложась полосами поперек пола, было истинным удовольствием. Марджори заварила чай и подала мне; всякий раз, когда я брал что-либо из ее рук, наши пальцы встречались – отныне она, как и я, вовсе не избегала прикосновений. Затем, оставив пожилую даму наверху, она повела меня по комнатам, в своей прелестной порывистой манере рассказывая мне все романтичные истории о замке, что успела сплести в воображении. Потом она проводила меня до ворот, и с ее поцелуем на устах я вернулся в сумрачный лес, ощущая себя гордым и доблестным, как рыцарь былых времен.

Я добрался до Эллона и далее поехал поездом в Абердин, потому что считал себя обязанным немедленно увидеться с Адамсом. Было невозможно сообщить в письме все, что я имел сказать, и к тому же хотелось сохранить его доверие и договориться о помощи, если он согласится на обновленные условия.

Я нашел его в номере, погруженным в работу. Видимо, он писал что-то важное, потому что перед нашим разговором аккуратно убрал документ и запер портфель. Конечно, на поверку это могло оказаться и простой привычкой дипломата, но вид у него был серьезный. Я тут же перешел к нашему делу, желая скорее покончить с неприятной материей и затем уже перейти к уступкам и изменениям.

– Прости, Сэм, но я не смогу помочь тебе сведениями о мисс Дрейк.

– Почему? Вы так и не встретились?

– Дело не в этом; я не волен сделать так, как ты просишь.

Адамс долго не спускал с меня глаз. Затем тихо сказал:

– Понимаю. У тебя тоже есть приказы! Что ж, жаль, это может навлечь на нее большую беду – а теперь, смею предположить, и на тебя. Скажи, старина, это окончательное твое решение? А то дело серьезнее, чем я думал в нашу последнюю встречу. Мы раздобыли новую информацию, и Вашингтон требует принять все меры предосторожности. Брось, неужели ты не поможешь мне – не поможешь ей?

– Не могу – не на твоих условиях. Сэм Адамс, ты знаешь, что для тебя я бы сделал что угодно, но в этом случае я уже дал слово. Мне поручили секрет, и я должен с честью сохранить его любой ценой. Но послушай, я волнуюсь не меньше тебя. Можешь довериться мне и предупредить, кого остерегаться? Я тебя не выдам и смогу исполнить твое главное пожелание – защитить ее, только по-своему.

Он улыбнулся, пусть и с горькой иронией. Я же был рад любой улыбке, ведь мы старые, испытанные друзья и я не хотел с ним порывать. Кроме того, мне требовалась его помощь: его знания – сейчас, ресурсы – позже, если потребуется. Он официальное лицо, а это – официальный вопрос, и, хотя он посвятил ему себя, его чувства и честь оставались не затронуты.

– Ну и ну, – сказал он, – хватает же нахальства! Наотрез отказываешься хотя бы чуточку пойти навстречу, как я ни упрашиваю, – что официально, для Америки, что лично, как ответственный за это задание, и даже ради твоей же девицы, – а сам ждешь, чтобы я выложил все, что знаю. Тогда давай рассудим так: я буду рассказывать все, что тебе пригодится, как только узнаю, если и ты будешь сообщать о своем точном местонахождении, чтобы… чтобы я мог тебя найти, коли понадобится.

Я с готовностью обещал сообщать о своих передвижениях. Затем, раз больше ничего не оставалось, мы распрощались – рад доложить, с прежними чувствами.

Перед уходом я сказал:

– Сэм, ты знаешь, как меня найти, если решишь что-то рассказать.

На что он ответил:

– Хорошо, Арчи, поглядим. Но пойми: раз я расхлебываю эту кашу один, мне и действовать приходится по-своему, иначе у нас будут неприятности. Но если я чем-то смогу тебе помочь – помогу. Ты знаешь, куда писать. Если пошлешь за мной, я поспешу в любое время дня и ночи. И между прочим, старина, явлюсь во всеоружии! – Он показал на карман с пистолетом. – Мой тебе совет: не тянуть и сейчас же обзавестись таким же!

Я послушался и перед возвращением в Круден купил в Абердине два лучших револьвера, какие мог достать. Один был дамским, второй я с того дня всегда носил при себе.

Глава XXIII. Секретная служба

На следующее утро после завтрака я покатил в Кром, прихватив в велосипедной сумке револьвер и патроны для Марджори. В лесу, окружающем дом, я не мог не изводить себя мыслями о ее безопасности. Здесь понадобится целый полк, чтобы защитить ее от залетного убийцы. За себя я не боялся, но во мне все росло и росло – до мучительной степени – чувство, что я буду бессилен предотвратить то, что может случиться с Марджори. В доме мои опасения поутихли. Все-таки это укрепленное место, и его не взять ничем меньше пушки и слабее динамита.

Марджори приняла подарок очень любезно, и по тому, как она обращалась с револьвером, я понял, что учить ее нечему. Видимо, ей пришло в голову, что я могу счесть странным тот факт, что она так хорошо знакома со смертельным оружием, потому что она повернулась ко мне и произнесла тоном, которым обычно заканчивают разговор, а не начинают:

– Папа всегда хотел, чтобы я владела пистолетом. Не думаю, что он сам хоть раз расставался со своим сызмальства, даже в постели. Он говаривал: «Готовность стрелять первым никогда не повредит!» У меня в туалетном столике хранится красотка, которую он заказал специально для меня. Теперь я вооружена вдвойне.

Я остался на обед, но сразу после этого уехал, желая поскорее узнать, не писал ли мне Адамс. Перед отъездом я попросил Марджори не бывать в лесу вокруг дома одной хотя бы несколько дней. Сперва она колебалась, но наконец согласилась не выходить до моего приезда вовсе – «чтобы угодить тебе», прибавила она. Я ответил, что, поскольку я приеду на завтрак следующим же утром, заточение не продлится долго.

Спросив о телеграммах на почте, находившейся в здании гостиницы, я узнал, что в кофейной комнате меня ожидает джентльмен. Я сразу вошел туда и застал Сэма Адамса за чтением вчерашней газеты. Увидев меня, он вскочил и тут же заговорил:

– Я поспешил сюда, чтобы сообщить о новых сведениях. Сегодня ничего определенного еще нет, но в Вашингтоне надеются узнать подробности к завтрашнему вечеру. Будь начеку, старина!

Я поблагодарил его, хотя и не удержался от мысли, что ради этого не стоило утруждаться и приезжать – можно было просто послать телеграмму. Впрочем, вслух я этого не сказал: мои сомнения могли подождать.

Сэм пил со мной чай, потом мы выкурили по сигаре на небольшой террасе перед гостиницей. У стены через дорогу, как заведено в этот час, сидели и стояли рыбаки и рабочие, еще трое слонялись рядом – по всей видимости путешественники, дожидавшиеся подачи чая. Стоило нам пройти мимо них, как они тут же зашли в кофейную комнату. Все трое были внимательными и настороженными, и я мельком удивился: что это они делают в Крудене без сумок для гольфа? Сэм не стал задерживаться и сел на поезд до Абердина, отбывающий в восемнадцать десять.

Не могу сказать, что той ночью спалось легко. Я ворочался, воображая все новые опасности для Марджори, а когда наконец уснул, видел их во сне. Встал я рано и после скорой поездки на велосипеде явился в Кром к завтраку.

До полудня времени оставалось еще много, и Марджори показала мне дом. Тот представлял немалый интерес, поскольку хранил отпечатки последних дней правления королевы Елизаветы в той части страны, где всегда приходилось быть готовым к войнам и распрям. Замок приготовили к осаде, вплоть до источника воды – огромной глубины колодца в подземелье под той частью замка, которая называлась главной башней. Впрочем, в обыденной жизни им не пользовались, поскольку имелся другой. В подземелье были цепи, оковы и даже пыточные инструменты, покрытые ржавью веков. Мы надеялись, их никогда не применяли по назначению. Марджори утешала себя мыслью, что во время постройки их привезли в качестве обязательной обстановки средневекового замка. Особый интерес представляла одна комната – библиотека. Строили ее не для хранения книг, поскольку здесь не было освещения, – должно быть, ее приспособили к этой цели вскоре после возведения замка. Отделка из резного дуба была начала XVII века. У меня не хватило времени ознакомиться с книгами, и нигде не нашлось каталога, но судя по тому, что я успел увидеть, библиотеку наверняка собирал ученый или энтузиаст.

В ходе экскурсии Марджори показала и заколоченные, и запертые комнаты. У нее они вызывали неутолимое любопытство. Комнат и так было вдесятеро больше, чем ей могло понадобиться, но эти казались неведомыми и запретными. Все-таки она женщина, так что для нее они были и Древом Познания, и комнатой Синей Бороды – два в одном. Ее так переполняло любопытство, что я спросил, не может ли она добиться у агента разрешения обойти закрытые части, чтобы удовлетворить свой интерес. Она ответила, что уже спрашивала об этом, прямо в день приезда, и услышала, что это невозможно без разрешения владельца, но, поскольку его скоро ожидают в Шотландии, ему направят просьбу и мгновенно передадут ответ ей. Как раз пока мы обсуждали эту тему, миссис Джек пришла телеграмма от агента с сообщением о том, что владелец уже приехал и с удовольствием дает необходимое разрешение, а также будет премного обязан, если жилицы любезно позволят ему однажды наведаться в дом, которого он не видел уже много лет. Мы тут же написали ответную телеграмму от имени миссис Джек, поблагодарив его и приглашая в любое удобное ему время.

Мне не терпелось узнать новости от Адамса. Мы распрощались у ворот, и я поехал обратно на велосипеде. Перед тем как покинуть замок, я попросил Марджори продлить ее обещание не выходить одной, и она уступила: «Но только чтобы угодить тебе», – сказала она на сей раз.

Я обнаружил, что Адамс писал мне в шесть часов: «Важные новости. Приезжай немедленно». Если поспешить, еще можно было успеть на поезд, поэтому я вскочил на велосипед и приехал на вокзал как раз вовремя.

Адамса я нашел в его номере в «Пэласе», где он метался от стены к стене, как пантера в клетке. Стоило мне появиться, как он бросился ко мне и затараторил, вручая записку:

– Читай – это перевод шифрованной телеграммы. Я уж думал, ты не приедешь!

Я взял телеграмму с упавшим сердцем: никакие срочные новости не могли быть хорошими, а плохие неизбежно касались бы Марджори. Я дважды перечитал телеграмму, прежде чем уловил ее смысл. Она гласила:

«Секретная служба считает, что заговорщики планируют похищение Дрейк с целью выкупа. Это банда, похитившая тело Стюарта[37]37
  По всей видимости, имеется в виду дело 1878 года о похищении в Нью-Йорке тела Александра Стюарта. Александр Стюарт до сих пор остается седьмым по состоятельности американцем в истории; его тело было похищено из могилы вместе с серебряной табличкой на гробе. Газеты подняли большую шумиху, но похитители не предъявили никаких требований, и дело так и не было раскрыто. По прошествии лет в газетах напечатали, что пожилая вдова втайне заплатила выкуп неким похитителям и заново захоронила тело (могила существует и по сей день), но подтверждений этой истории нет – возможно, ее придумали для сохранения репутации семьи.


[Закрыть]. Пользуются, как марионетками, испанцами и другими иностранцами. Главы заговора – в Европе: в Испании, Англии, Голландии. Ждите новых подробностей. Примите все меры предосторожности».

– Что думаешь? – спросил Адамс, когда я оторвал взгляд от бумаги.

– Пока не знаю. А ты что думаешь? У тебя было больше времени это осмыслить, чем у меня.

– То же, что думал всегда. Дело нешуточное, совсем нешуточное! В чем-то телеграмма принесла и облегчение. Если за этим стоит банда похитителей, дело уже не в политической мести, а только в выкупе – значит, внезапное покушение на жизнь ей не грозит. Банда сделает все, чтобы не убивать курицу, несущую золотые яйца. Но политические сорвиголовы, которые отважились бы на такое предприятие, – люди жесткие; если на их стороне сила или хотя бы численное превосходство, отбиться от них будет непросто. Возможно и то, что они все же ведут свою игру, но пользуются похитителями в своих целях. Я тебе говорил, старина, положение опасное – и действовать следует весьма осмотрительно. Все так переменчиво, шаг в сторону – и победят не те. К слову, как я понимаю, ты не изменил своего мнения о пожеланиях мисс Дрейк.

– Никогда! Но, как можешь догадаться, мне не терпится знать все, что поможет ее защитить.

К некоторому моему удивлению, он добродушно ответил:

– Хорошо, старина, конечно, я расскажу, но я рассчитываю, что и ты сообщишь все, что вправе сообщить, чтобы помочь в моем деле.

– Разумеется! И кстати, – добавил я, – надеюсь, ты не против, что я не сказал тебе ее адрес.

– Ничуть! Просто придется выяснить его самому, только и всего.

В его голосе слышалось удовлетворение, если не торжество, и я призадумался.

– Так, значит, ты уже его знаешь? – спросил я.

– Еще нет, но надеюсь узнать до конца дня.

– У тебя есть подсказка?

Он рассмеялся.

– Подсказка? Сотни. О чем ты, мы же с тобой не вчера родились. На божьем свете нет того, что не послужит подсказкой, если воспользоваться этим с умом. Ты и сам подсказка, если на то пошло.

В один миг я понял все. Адамс приезжал в Круден, чтобы показать меня своим сыщикам. Вот кем были те настороженные люди. Разумеется, они проследили за мной, и секрет Марджори уже не являлся секретом. Какое-то время я молчал, сперва разозлившись, что Адамс использовал меня. Затем во мне столкнулись два чувства: опасение, что мое невольное предательство повредит мне в глазах Марджори, и облегчение, что теперь она в какой-то мере защищена силами своей великой страны. Все же мне было спокойнее на душе при мысли о том, что за ней приглядывают те внимательные, настороженные люди. Да и Адамс не сделал ничего такого, в чем я мог бы его упрекнуть. Никаких сомнений, что я сам поступил бы так же. Меня, впрочем, уязвило, с какой детской легкостью ему это удалось. Мне и в голову не приходила такая возможность. А если я не смог лучше строить планы и заметать следы, плохой из меня выйдет союзник Марджори в борьбе с неведомым врагом, на которую она добровольно пошла.

Перед уходом я сказал Адамсу, что вернусь завтра вечером. Я лег пораньше в «Пэласе», рассчитывая успеть на первый поезд в Круден.