Текст книги "Тайна Моря"

Автор книги: Брэм Стокер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Несколько секунд я ее поддерживал, чтобы она отдышалась; все это время слышал, как старушка надсадно кричит:

– Марджори! Марджори! Марджори!

С воздухом к девушке вернулось и здравомыслие, и она безропотно подчинилась мне. Пока я держал ее за плечо, нас подхватила волна, перехлестнувшая через скалу, и во внезапном порыве не упустить девушку я разорвал платье у ее горла.

Очевидно, теперь она полностью отдавала себе отчет в происходящем и вдруг воскликнула:

– О, моя брошка! Моя брошка!

У нас не было времени ни на промедление, ни на расспросы. Когда приходится плыть за двоих в бурном море, причем твой спутник – одетая с ног до головы женщина, тратить силы нельзя. Поэтому я греб как мог и доставил-таки ее к валуну, где пожилая спутница помогла ей подняться на ноги. Только отдышавшись, я наконец спросил о брошке.

– Я бы отдала что угодно на свете, лишь бы ее не потерять, – отвечала она. – Это фамильное сокровище.

– Она золотая? – спросил я, желая знать, как брошка выглядит, чтобы за ней нырнуть.

– Да! – воскликнула она, и без лишних слов я снова окунулся в воду и поплыл к дальней скале, раз уж брошка потерялась ближе к ней. Дно между скалами песчаное, а значит, разглядеть золото было бы просто. Стоило мне отплыть, как девушка принялась говорить, чтобы я не переживал, да что она бы лучше потеряла брошку еще тысячу раз, чем подвергла меня опасности, и тому подобное, весьма приятное слуху из таких уст. Сам я пребывал в приподнятом настроении. Мне удалось переправить обеих женщин без неприятностей, а море пока еще не представляло угрозы хорошему пловцу. Я нырнул со скалы и легко достиг дна всего в десяти – двенадцати футах; совсем скоро я увидел проблеск золота. Когда я всплыл и вернулся к скале, женщины втянули меня на нее совместными усилиями.

Я отдал брошь, юная леди прижала ее к губам и сказала со слезами на глазах:

– О, какой вы смелый! Какой добрый и смелый! Я бы отдала за нее все, что имею. Благодарю за спасение наших жизней – и за то, что спасли эту брошь.

И с девичьей порывистостью и безрассудностью она поцеловала меня.

Это был счастливейший миг в моей жизни.

Глава VIII. Бег по пляжу

Ее поцелуй был таким спонтанным и естественным, что не вызвал превратного впечатления. Это было выражение благодарности, и только. И все же мое сердце забилось чаще, а кровь в венах зазвенела от радости. Я уже не чувствовал нас незнакомцами и уже никогда не смог бы. Должно быть, та же мысль пришла в голову и девушке, потому что она покраснела и застенчиво отвернулась; но, гордо вскинув голову и притопнув ножкой по скале, оставила это мгновение позади. Ее пожилая спутница, хотя и испереживалась за себя и за девушку, бросила-таки на меня неодобрительный взгляд, словно я чем-то провинился: я понял, что юная леди не просто ей очень дорога, но и заслуживает необычайного уважения. Мне показалось удивительным, что дама озаботилась таким пустяком в сложившемся положении. Пускай смерть уже не дышала ей в спину, но она все же промокла и продрогла; скала под ее ногами была твердой и скользкой, а пена хлещущих волн и сейчас вихрилась у туфель.

Теперь она опасливо огляделась; все-таки она еще не знала, не очутились ли мы на точно такой же обособленной скале. Я поспешил успокоить ее на этот счет, и мы как можно быстрее поспешили через скалы к берегу. Больше всего нас задерживала пожилая дама. Теперь, когда ветер задул так, что на камнях было трудно устоять, в каверзных местах я предлагал девушке руку. Поначалу она твердо отказывалась; но затем, явно сочтя это невоспитанным поведением, передумала и позволила ей помогать. Очевидно, у нее на уме еще был тот поцелуй.

Обе леди выдохнули свободнее, когда мы сошли на берег и отдалились от моря. И вид, когда мы оглянулись, в самом деле предстал пугающий. Всюду, куда ни глянь, накатывали огромные волны, увенчанные белым; разбиваясь о скалы, они вскидывали столбы брызг или со зловещим ревом поглощали плоский берег перед нами. Горе любому, кто остался бы на скале; его унесло бы и расшибло о камни. Увидев это, старушка застонала и вслух произнесла благодарственную молитву. Даже девушка на миг побелела; затем, к моей тайной радости, инстинктивно подалась ближе ко мне.

Я взял командование на себя и распорядился:

– Идем, ни к чему торчать здесь в мокрой одежде. Поспешим в гостиницу и обсохнем. Иначе вы насмерть простудитесь. Нам всем нужно бежать! Или по меньшей мере поторопиться! – прибавил я, вспомнив о габаритах пожилой дамы.

– Мы оставили нашу бричку у гостиницы, – сказала молодая девушка, когда мы быстро двинулись в сторону Порт-Эрролла.

Тут мне вдруг пришло в голову, что эпизод спасения могла видеть Гормала. Сама мысль преисполнила таким отвращением, что у меня вырвался возглас. Я бы все отдал, чтобы она не омрачила это происшествие, слишком сокровенное – слишком радостное – слишком из ряда вон!

Потерявшись на две-три секунды в чувствах невыразимой нежности, я опомнился, только услышав голос приблизившейся девушки:

– Вы ранены? Пожалуйста, скажите, если да. Я умею оказывать первую помощь.

– Ранен? – спросил я в удивлении. – Вовсе нет. С чего вы это взяли?

– Я слышала ваш стон!

– Ах, это… – начал я с улыбкой. И тут прервался, потому что сердце снова окутал, словно сырой туман, гнетущий страх перед вмешательством Гормалы. Со страхом же, впрочем, пришла и решимость: я не позволю сомнениям мучить меня. Окинув взглядом берег, когда мы сошли с камней на пляж, я не увидел ни единой живой души. В этой части дюны переходили в узкий пустырь, заросший метлицей, за которым склон поднимался к высокой равнине. Здесь бы никто не спрятался: даже залегшего в высокой траве можно было бы легко заметить сверху. Ни слова не говоря, я повернул налево, как можно быстрее пересек пляж и взбежал по крутому склону песчаного плато. Там, с некоторой опаской и с сердцем, колотящимся, как молот, – я и правда не на шутку разволновался, – я огляделся. Только тогда я позволил себе выдохнуть свободно: сколько я видел, нигде не было ни следа человека. Ветер, теперь с силой задувший с моря, прижимал траву к земле, обнажая бледную зелень обратной стороны травинок; а ее характерный сине-зеленый металлический оттенок, который так трудно воспроизвести художникам, скрылся под этим яростным натиском.

Я бегом вернулся к женщинам. Пожилая упорно шла по берегу, оставляя за собой на песке полусырые следы; но молодая задержалась и подалась мне навстречу.

– Надеюсь, ничего не случилось? – задала она естественный вопрос.

– Нет, – ответил я, не задумываясь, поскольку отчего-то уже казалось, что мы с ней давние друзья, и говорил я с ней в этом духе. – Все хорошо. Ее здесь нет!

– Кого? – спросила она, как и я, без задней мысли.

– Гормалы! – ответил я.

– А кто такая Гормала?

Пару минут я шел молча, раздумывая над ответом. Я понимал, как трудно будет объяснить, насколько странно Ясновидица сплелась с моей жизнью; и все же этой девушке рассказать хотелось. Я боялся, что она рассмеется; примет меня за шута; будет презирать меня; или даже сочтет полоумным! С другой стороны, Гормала сама могла бы искать с ней встречи и при случае наговорить обо мне что в голову взбредет. Кто знает, что у нее на уме. Она могла настичь нас в любой момент; она могла быть неподалеку прямо сейчас! Ее бесконечная слежка начала на мне сказываться; меня угнетало уже само ее существование. Я тревожно огляделся и выдохнул. Ни следа Гормалы. Наконец мой взгляд остановился на лице девушки… Ее красивые темные глаза следили за мной с интересом и удивлением.

– Что ж! – сказала она после паузы. – Вряд ли меня можно назвать любопытнее других людей, но мне все же захотелось узнать здесь и сейчас, что с вами происходит. Вы так озирались, словно за вами гонятся! Почему вы сорвались с места и осматривались, будто в вас стреляли, а вы хотели найти откуда? Почему вы так переживали, а теперь вернулись напевая? И кто такая Гормала и почему вы так рады, что не увидели ее? Почему не ответили, когда я о ней спросила? Почему шли, закинув голову, с неподвижным взглядом, словно вас посетили видения? И почему… – Тут она прервалась, и густая краска залила ее лицо и даже шею. – Ой, – продолжила она тихо и пылко. – Прошу прощения! Я забылась. Я не вправе задавать столько вопросов, тем более незнакомцу! – Она осеклась так же неожиданно, как начала.

– Право, не извиняйтесь! – сказал я. – Знаю, что грубо тянуть с ответом о Гормале; но правда в том, что ее окружает слишком много странностей и что на самом деле я переживал, не примете ли вы меня за дурачка или полоумного, если я их перескажу. И вы точно не поймете, почему я не хотел ее видеть, если я откажусь рассказывать. Да и если не откажусь, – прибавил я.

Смущение соскользнуло с девушки, словно плащ; к румянцу прибавилась улыбка, когда она обернулась ко мне и сказала:

– Это ужасно интересно. О, прошу, расскажите, если можете.

– С радостью, – ответил я от всего сердца. – Гормала… – начал я; но в этот самый момент приземистая дама перед нами, оторвавшаяся на приличное расстояние, обернулась и окликнула нас. Я расслышал только «мисс Анита», но девушка, очевидно, поняла все, потому что ответила: «Хорошо! Мы идем!» – и поспешила вперед. Отрадно было слышать, что она сказала «мы», а не «я»: замечательно было занимать место в ее мыслях.

На ходу она обернулась и добавила:

– Обязательно расскажите все; мне не будет покоя, пока я не услышу историю целиком, какой бы она ни была. Это так волнующе и замечательно! Сегодня утром, выходя спросонья из гостиницы, я и не представляла, сколько нам готовит день.

Собравшись с духом, я ответил:

– Отужинайте в гостинице со мной. Вы пропустили обед и наверняка проголодались, поэтому стоит сесть за стол раньше. Для меня это будет истинным удовольствием; а после я расскажу вам все, если мы улучим минутку наедине.

Она помолчала, и я нервно ожидал решения. Затем она ответила с греющей душу улыбкой:

– Все будет так, как скажет миссис Джек. Но мы поглядим!

И пока что я довольствовался этим.

Когда мы догнали миссис Джек, та принялась громко сокрушаться:

– О, мисс Анита, не знаю, что и делать. Песок такой тяжелый, да одежда так давит от сырости, да туфли так хлюпают – я уж думаю, что никогда не согреюсь и не высохну, хотя в каком-то смысле согрелась даже чересчур.

При этом она пошла по-медвежьи, вразвалку, так что захлюпало в промокших туфлях. Я бы рассмеялся, хоть и жалел бедняжку, но одернул себя, увидев тревогу, написанную на лице мисс Аниты. Она ласково принялась помогать пожилой даме и всячески ее утешать, просительно взглянув на меня.

– Боже, – сказала она. – Неудивительно, что вам трудно идти: вы промокли до нитки. – И присела на мокрый песок, чтобы выжать ее платье. Я огляделся и поискал, чем бы помочь. Напротив нас скальный выступ, на котором покоится Хоуклоу, отрастил в песке, под заросшими пригорками, гранитную косу. Я показал на нее, мы отвели туда старушку и усадили на плоский камень. Затем принялись выжимать ее одежду под ее просьбы не утруждаться. Мы стянули с нее сапоги с боковой застежкой, вылили из них воду и с немалым трудом надели обратно. Потом мы с девушкой взяли ее под руки и поспешили по берегу: мы все прекрасно понимали, что по-настоящему отдохнуть можно будет только в гостинице. На ходу пожилая леди осыпала нас благодарностями, роняя слова на каждом шагу: «О, дорогие мои, вы так добры».

И снова меня порадовало обращение во множественном числе. Впрочем, на сей раз подействовало это не на сердце, а на голову: такое объединение с мисс Анитой дарило как удовольствие, так и надежду.

Мне определенно вскружило голову.

Добравшись до Крудена, мы подняли в гостинице переполох; все забегали, спеша скорее обсушить дам. Мы не объясняли в подробностях, как промокли, только дали понять, что их застал прилив. Раскрывать детали я не спешил. Я и так ясно видел, что, хотя пожилую даму распирало от благодарностей мне, молодая не только хранит молчание, но и время от времени одергивает спутницу предостерегающим взглядом. Незачем и говорить, что я предпочел дать всему идти своим чередом; к тому же мой общий с новой знакомой секрет доставлял слишком большое удовольствие, чтобы его раскрывать, подвергать угрозе такое блаженство. Их отвели в спальни переодеваться, а я попросил подать мне в номер ужин на троих. Не теряя времени, я переоделся и дожидался прибытия гостий. Пока накрывали стол, я разузнал, что дамы прибыли в гостиницу рано утром на двуколке и правила ею юная леди. Они ни о чем не просили, только поставить лошадь в стойло и заботиться о ней хорошенько.

Вскоре появились и дамы. Миссис Джек рассыпалась в благодарностях. Я старательно отнекивался: хотя меня и тронула ее искренность, мне стало неловко, словно меня хвалили незаслуженно. Помощь, которую я им смог оказать, хоть и была важной для них, самому мне далась без труда, и что-то сверх простого «спасибо» казалось излишним. В конце концов, я всего-навсего промок ради двух дам, угодивших в неприятное положение. Я был хорошим пловцом и на протяжении всего происшествия не подвергался настоящей опасности, хотя, разумеется, застигни нас шторм, дела пошли бы совсем по-другому. Тут я содрогнулся, когда мое воображение услужливо представило картину двух беспомощных женщин на угрюмых скалах посреди бушующего моря – во время того самого прилива, что принес смерть несчастному Лохлейну Маклауду. Словно в ответ на мои страхи по дому с ужасающей силой пронесся порыв ветра. Он сотряс окна и двери, а в небе раздался смутный и рокочущий грохот, что, пожалуй, даже лучше передает разгул природных стихий, чем конкретное выражение их свирепости. Заново осознав близость шторма, я понял и обоснованность, и искренность благодарности дам; а заодно понял, какая трагедия могла бы разыграться, если бы в тот час никто не спускался по тропинке с Уиннифолда.

В себя меня привел озабоченный возглас миссис Джек:

– Смотрите, как он побледнел. Надеюсь, он не пострадал.

Я машинально ответил:

– Пострадал! Да я никогда в жизни не чувствовал себя лучше. – И тут же ощутил, как уходит бледность и как я краснею от удовольствия, услышав слова мисс Аниты:

– Ах! Я понимаю. Он не боялся за себя, но теперь понял, как страшно было нам.

Полное понимание со стороны этой красавицы, ее совершенное и беспромедлительное сочувствие, точность догадки о том, что творится у меня в голове, принесли невыразимую радость.

Когда я сказал миссис Джек, что взял на себя смелость залучить их к себе в гости и надеялся, что они удостоят меня честью отужинать с ними, я заметил, что она, как и раньше, вопросительно взглянула на свою спутницу. Лица молодой дамы, отвернувшейся от меня, я не видел, но ее одобрение было невозможно ни с чем спутать; она с радостью согласилась. Тогда я выразил надежду, что они позволят вызвать им экипаж и доставить их домой в любое время, чтобы они могли остаться здесь для восстановления сил, сколько пожелают. Я добавил, что, возможно, это пойдет на пользу мисс Аните. Миссис Джек чуть приподняла брови, и в ее голосе послышалось отчуждение, словно она не одобряла, что я назвал ее спутницу по имени.

– Мисс Анита! – сказала она и инстинктивно выпрямилась, как делают люди настороже.

Я почувствовал себя неловко, словно позволил себе лишнего. Молодая леди заметила мое затруднение и с улыбкой поспешила на помощь.

– О, миссис Джек, – произнесла она. – Я и забыла, что мы толком не представились, но, конечно, он слышал, как вы обращаетесь ко мне по имени. Наше знакомство прошло весьма поспешно, не правда ли? Нужно это немедленно исправить. – И добавила с кротким видом: – Дорогая миссис Джек, вы не могли бы представить мисс Аните мистера… – И она вопросительно посмотрела на меня.

– Арчибальда Хантера, – ответил я, и дуэнья представила нас официально. Затем мисс Анита ответила и на мой вопрос об экипаже:

– Благодарю за щедрое предложение, мистер Арчибальд Хантер… – Тут мне показалось, что она нарочно задержалась на моем имени. – …Но мы вернемся так же, как приехали. На суше шторм не так страшен, а поскольку дождя нет, в двуколке нам ничего не грозит; у нас хватает накидок. Фонари светят ярко, дорогу я знаю – запоминала по пути сюда. Верно я говорю? – добавила она, повернувшись к спутнице.

– Совершенно верно, дорогая моя! Делай, как тебе угодно.

На том мы и договорились.

Затем подали ужин – замечательные домашние блюда. Всякий раз, как ревел ветер, взвивалось пламя, и, когда шторм преждевременно принес с собой ночную тьму, номер приобрел приятный и уютный вид. После ужина мы расселись у огня и, полагаю, обрели душевное спокойствие. Я был как во сне. Сидеть так близко к прекрасной незнакомке, думать о романтическом начале нашей дружбы – удовольствие, которого не передать словами. Я не смел взглянуть на нее, но готов был подождать. Для себя я уже все решил твердо.

Через некоторое время мы замолчали. Миссис Джек задремала в кресле, а мы, молодые, инстинктивно объединились ввиду своего превосходства над сном и усталостью. Я сидел неподвижно: было в этой дружелюбной тишине что-то нежное, что совершенно меня очаровало. Тут не требовался и предостерегающий взгляд мисс Аниты, чтобы хранить молчание: что-то в ее лице, некое свойство, говорило красноречивее любых слов. Я задумался об этом, и тогда о себе заявила моя привычка погружаться в себя, уже вошедшая в натуру. В какой же мере это свойство было в ее лице, а в какой – существовало лишь в моем восприятии и разуме?

Из мыслей меня вырвал шепот:

– На миг мне показалось, что и вы сейчас уснете. Тс-с! – Она приложила палец к губам, потом на цыпочках прокралась к дивану, чтобы подложить мягкую подушку под голову миссис Джек, уже завалившуюся набок, на подлокотник. Потом снова села рядом со мной и, наклонившись, тихо произнесла: – Пока она спит, не были бы вы так добры проводить меня на берег? Я хочу поглядеть на волны. Они сейчас, должно быть, высокие; я отсюда слышу, как они ревут.

– Провожу с радостью, – сказал я. – Только оденьтесь теплее. Негоже рисковать простудой.

– Как скажете, о мудрец! Слушаю и повинуюсь, царь Соломон! Пусть моя одежда сохнет, пока я не вернусь, а сейчас, если можно, одолжите ваше пальто.

Я выбрал свое самое новое пальто, и мы отправились по дюнам к пляжу.

Люто задувал ветер. Он не утихал ни на минуту – куда там: порой налетали шквалы такой силы, что трудно было устоять на ногах. Тогда мы хватались друг за друга, и само уже осознание своей силы, позволявшей хоть сколько-то защищать ее от ярости шторма, усиливало мое чувство любви – я уже не мог скрывать его от себя. Что-то передалось и мисс Аните, какой-то тонкий намек, не знаю уж, как проявившийся, ведь я-то старался себя не выдавать. На блаженный миг – возможно, забывшись, – она прильнула ко мне, как слабые льнут к сильным в мгновение капитуляции, равно приятное как слабым, так и сильным, как женщине, так и мужчине. Но тут же резко отстранилась.

Это невозможно было истолковать превратно: движение было намеренным и осознанным, а его мотивом – ее женская загадка. Я плохо разбирался в женщинах, но тут ошибиться не мог. Сделав в мудрости своей мужчин и женщин разными, Провидение позаботилось и о том, чтобы в критические моменты каждый из нас пользовался своими сильными сторонами, дабы защищаться или наступать. Тогда, на пике нашей далекой от природы цивилизации, подает голос инстинкт. Мы уже утратили нужду в раннем предупреждении о появлении дичи, хищников или врагов, и наши инстинкты адаптировались к окружению. Многие поступки, что впоследствии кажутся плодом долгих размышлений, по рассмотрении оказываются лишь плодом мимолетного порыва, слепой покорности опыту наших пращуров, приобретенному на ошибках. Какому-то защитному или воинственному инстинкту, чье нынешнее проявление – лишь новая вариация его первобытной работы. На миг мужчина и женщина стали противниками. Женщина отстранилась – следовательно, в интересах мужчины наступать; и сразу же во мне заговорил мужчина, отринув многолетнюю застенчивость и сдержанность.

– Почему вы отстранились? Я сделал что-то не так?

– О нет!

– Тогда почему?

Жаркий румянец залил ее лицо и шею. Будь она англичанкой, я бы, наверное, никогда не дождался прямого ответа; она бы перевела разговор на более спокойную тему или после недолгих прений вовсе запретила обсуждать подобное. У этой девушки, впрочем, воспитание было совсем иным. Учеба на равных с мальчиками в школе и колледже показала ей, сколь тщетно избегать вопроса от мужчины, а природные смелость и твердость – та стать, что присуща американским женщинам от рождения, – пробудили в ней гордость. Ответила она, все еще краснея, но уже с чувством собственного достоинства. Знай она себя лучше, узри себя со стороны – и поняла бы, что с такой гордостью и достоинством могла себе позволить обсуждать любую тему по своему желанию.

– Вы ни в чем не виноваты. Виновата только я – вернее, была виновата.

– Имеете в виду, когда я вернул вам брошку?

Румянец мучительно усилился. Тихо, почти шепотом, она ответила:

– Да!

Это был мой шанс, и я начал со всей искренностью:

– Позвольте кое-что сказать. Если попросите, я больше никогда об этом не заговорю. Я не увидел в вашем нежном выражении благодарности чего-то большего. Прошу поверить, я джентльмен. Увы, у меня нет сестры, но если бы была, то я бы не возражал, чтобы она поцеловала незнакомца в подобных обстоятельствах. Это нежный и женственный поступок, и из-за него я вас уважаю и… ценю еще больше. Я бы, конечно, ни на что его не променял и никогда уже не забуду. Но поверьте, что из-за него я никогда не забудусь и сам. Иначе я был бы попросту мерзавцем и волокитой; и… это все.

Пока я говорил, ее лицо вновь просветлело, и она с облегчением вздохнула. Румянец почти погас, на лице появилась скромная улыбка.

С серьезным выражением сияющих глаз она протянула руку и сказала:

– Вы хороший человек, и я благодарю вас от всего сердца.

Пробиваясь через завывавший шторм по дюнам к морю, я чувствовал себя так, словно шел по воздуху. А когда заметил, что она идет со мной в ногу, восторг окончательно вскружил мне голову.