Текст книги "Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре"

Автор книги: Борис Дубин

Соавторы: Дина Хапаева,Сергей Фокин,Уильям Дюваль,Михаэль Кольхауэр,Жан-Люк Нанси,Михаил Ямпольский,Жизель Сапиро,Вера Мильчина,Доминик Рабате,Сергей Зенкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

[…] оппозиция между правым и левым, которая в своей изначальной форме касается отношения между господствующими и подчиненными классами, может также, чуть этого коснется дело, означать отношения между господствующими и подчиненными фракциями господствующего класса, при этом слова «правое» и «левое» близки по смыслу к таким выражениям, как театр «правого берега» или театр «левого берега»; в пылу полемического задора она может с равным успехом использоваться для разграничения противоборствующих тенденций, существующих внутри одной авангардной литературной или художественной группировки и т. д. [413]413
  Bourdieu Pierre.La Distinction. Op. cit. P. 547.


[Закрыть]

Превратившись в главный мостик, ведущий к широкой аудитории, пресса представляет собой такое пространство, где происходят эти переносы смысла из мира политики в литературное поле. Не приходится сомневаться, что именно пресса сыграла решающую роль в данном процессе, поскольку различные литературные фракции стали широко использовать этот рычаг для упрочения своих позиций в этот период преобразований рынка и способов достижения литературного признания, в период возникновения литературных премий и конкурсных жюри.

Становление крайне правого крыла французской литературы на рубеже веков может рассматриваться как знак поправения словесности этого времени. В самом деле, широкая идеологическая мобилизация правой литературы явилась в этот период реакцией на победоносное шествие сциентизма, на проводимые реформы образования (реформу системы среднего образования 1902 года, которая, вводя классы научно-математической специализации, ставила под вопрос господство классической культуры и латыни), на рост влияния Университета и Новой Сорбонны, обвиняемых в том, что они формируют «интеллектуальный пролетариат» [414]414
  Ср. в частности: Bompaire-Evesque Claire-Françoise.Un débat sur l’Université au temps de la Troisième République. La lutte contre la Nouvelle Sorbonne. Paris: Aux amateurs du livre. 1988. P. 88.


[Закрыть]. Это была также реакция на распространение социалистического интернационализма в Высшей нормальной школе [415]415
  В качестве показателя небеспочвенности подобных представлений приведем цитату, позаимствованную из ответов Франсуа Понсе на вопросы Агатона: «Не так давно в коридорах Нормальной школы можно было услышать звуки „Интернационала“» ( Agathon.Les Jeunes Gens d’aujourd’hui. Paris: Plon, 1913, rééd. Imprimerie Nationale, présentation de Jean-Jacques Becker, 1995. P. 186).


[Закрыть]. В этом плане эволюция Шарля Пеги, выпускника Нормальной школы, социалиста и дрейфусара, который переходит к католицизму и национализму, объясняется внутренними противоречиями его позиции, определяемой, с одной стороны, литературным полем, а с другой – Университетом. Противоборство писателей и профессоров – представленное, с одной стороны, Французской академией, с другой – Новой Сорбонной – за монополию на интеллектуальную легитимность соотносится в просвещенном сознании с размежеванием между «наследниками» и «стипендиатами», что, впрочем, не лишено социальной оснований [416]416
  Подбор писателей, в самом деле, носит более элитарный характер, чем подбор парижских преподавателей, как показывает Кристоф Шарль ( Charle Christophe.Situation du champ littéraire // Littérature. 1982. № 44. P. 9.


[Закрыть]. В своей «Республике профессоров» (1927) Альбер Тибоде связывает это разделение с географическими расслоениями между Парижем и провинцией, правым берегом и левым берегом и, естественно, с политической поляризацией правого и левого [417]417
  Thibaudet Albert.La République des professeurs. Paris: Grasset, 1927.


[Закрыть]. Однако это отношение конкуренции между литературой и университетом и его выражение на политической и социальной почве не должны скрывать внутреннего раскола каждого из этих двух миров в соответствии с аналогичными принципами, о чем свидетельствуют позиции представителей обоих лагерей в деле Дрейфуса [418]418
  Ср.: Charle Christophe.Naissance des «intellectuels». Op. cit.


[Закрыть].

Кроме того, политические оппозиции могут по-своему выражать конфликты поколений внутри литературного поля. Национализм и требование порядка, отстаиваемые литературным поколением 1910 года, в том виде, в котором они фигурируют в опросе Агатона о «Молодых людях сегодняшнего дня» (1931), утверждаются как реакция на литературный анархизм символистов, как это объясняет Жорж Валуа:

К 1895 году анархизм в литературе и философии достигает своего апогея […] В течение десяти лет молодежь испытывает влияние всех тех писателей, которые олицетворяют нравственную, интеллектуальную и политическую анархию. Молодежь была социалистической, революционной, анархистской. Но была и другая молодежь, молодежь традиционалистская. Правда, она не привлекала к себе никакого внимания […]. И вот, пятнадцать лет спустя, мы наблюдаем совершенно противоположную картину [419]419
  Свидетельство Жоржа Валуа у Агатона ( Agathon.Les Jeunes Gens d’aujourd’hui. Op. cit. P. 232–233).


[Закрыть].

Помимо этого расслоение может определяться связями с двумя различными сетями производства и распространения литературы, одна из которых достаточно широка, тогда как другая ограниченна. Таким образом, пространственные категории полностью совпадают с литературной географией, которая, начиная с первого десятилетия XX века, противопоставляет берег правый берегу левому, крупные газеты и малотиражные литературные журналы («Меркюр де Франс», «Нувель ревю франсез»), театр бульварный и театр экспериментальный («Одеон», «Старая голубятня»), Французскую академию и Гонкуровскую академию, «академизм» и «творческое начало» [420]420
  Ср.: Billy André.Rive gauche et rive droite. – Une grande revolution du goût // Le Figaro littéraire. 1 ^ernov. 1947; Billy André.Le Pont des Saints-Pères. Paris: Fayard, 1947.


[Закрыть]. Отражая процессы развития литературных журналов, но также и рост влияния крупных газет и повышение профессионального уровня журналистов [421]421
  К концу столетия «среди журналистов, которые приобрели известность, каждый третий не имеет теперь ничего общего с литератором, против каждого пятого за тридцать лет до того», – замечает Марк Мартен ( Martin Marc.Médias et journalistes de la République. Paris: Odile Jacob, 1997. P. 61).


[Закрыть], «война двух берегов» достигает, похоже, своего пика в канун Первой мировой войны [422]422
  В журнале «Марж» появляется специальная публикация, посвященная этому явлению. См.: Enquête sur la guerre des deux rives // Les Marges. 1913. № 38–40, janv. – avril. Об истории этой войны см.: Dubonnet Marie.Modernité de la critique et critique de la modernité: débats et représentations autour de la crise de la critique littéraire française (1880–1930) // EHESS. 2000, sept. P. 97 sq.


[Закрыть]. Тем не менее при ее обсуждении почти не прибегают к политической терминологии. Классификация правое/левое отсутствует в опросе Агатона 1913 года «Молодые люди сегодняшнего дня», где часто фигурируют либо оппозиция традиционный/революционный, либо противостояние идеологических лагерей (анархист, социалист или монархист) [423]423
  Agathon.Les Jeunes Gens d’aujourd’hui. Op. cit.


[Закрыть], но в том же году она появляется из-под пера Альфреда Капюса. Новоиспеченный академик, автор популярных комедий, не скрывает своего беспокойства, видя, какое важное место отводится ныне литературным премиям и слава все чаще и чаще зависит от критериев, не имеющих ничего общего с настоящими заслугами; при этом он замечает: «Также необходимо, чтобы произведение сразу определялось как „правое“ или „левое“, так, чтобы тотчас можно было понять, как оно соотносится с твоими убеждениями» [424]424
  Это высказывание цитируется Анри Даганом в газете «Аксьон» и воспроизводится в рубрике «Журналы» в «Марж» (Les Marges. 1914. № 46, 15 avril. P. 298).


[Закрыть]. Таким образом, возникает подозрение, что в этот период преобразования способов легитимизации литературного признания политическая идентификация литературных произведений так или иначе сказывается при их отборе и оценке.

В самом деле, сближение политической характеристики произведений и литературных премий вовсе не случайно. Введение классификации правое/левое как способа восприятия литературы находит себе область применения, которая четко обозначилась с появлением новых инстанций, предназначенных для того, чтобы направлять вкус читателя: речь идет о премиальных жюри. Уже то, что эти собрания собратьев по перу, которые выносят свое суждение путем подсчета голосов, функционируют в соответствии с принципами парламентаризма, способствует упрочению категорий правого и левого в литературном поле, превращению их в основу дифференциации. Тем более что они накладываются на уже существующие представлениям. Во Французской академии, которой вплоть до конца XIX века принадлежала монополия на институциональное подтверждение литературного признания, писателей обыкновенно подразделяли на две категории, круг «профессиональных писателей» и круг «любителей» [425]425
  Peter René.L’Academie française et le XXe siècle. Paris: Librairie des Champs Elysées, 1949. P. 19–20. Автор утверждает, что существовало разделение натри группы: «умники» (преподаватели высшей школы), «мастера» (поэты, драматурги и прочие литераторы) и «герцоги» (аристократы и близкий к ним слой «преуспевших разночинцев»).


[Закрыть]. Дело Дрейфуса вызвало в этой практике существенные трансформации, поскольку 22 академика, в том числе и писатели, сразу вступили в Лигу французского отечества [426]426
  Ср.: Charle Christophe.Champ littéraire et champ du pouvoir, les écrivains et l’affaire Dreyfus // Annales (ESC). 1977. № 2, mars – avril. P. 240–264.


[Закрыть]. Отныне писатели Академии разделяются на правых и левых академиков, разделение, которое grosso modo соответствует политическому делению на республиканцев и антиреспубликанцев, а также, и мы еще к этому вернемся, подразумевает оппозиции литературного порядка.

Особенно же следует отметить предвыборные баталии в основанной в 1903 году Гонкуровской академии: именно здесь утверждается тенденция воспринимать литературные достоинства писателя в соответствии с категориями правого и левого. Поскольку в отличие от академического Купола, где голосование остается тайным, новообразованная академия не скрывает, кто за кого проголосовал. Резонанс этой ежегодной премии, присуждаемой роману, будет возрастать по мере ее превращения в медиатическое событие, представляющее экономический интерес для издателя. Речь идет о настоящей инновации в литературном поле [427]427
  Если не считать поэтической премии, поощрения литературных заслуг со стороны Французской академии не имели большого резонанса. В сущности, литературное признание подтверждалось исключительно членством в академии. Учреждение «Большой литературной премии» Французской академии в 1912 году, а затем, в 1915 году, «Премии за лучший роман» свидетельствует о том, что почтенное учреждение на набережной Конти принимало новые правила игры, навязанные молодыми собратьями.


[Закрыть], которая радикально изменяет способы легитимации литературного признания и вместе с тем принципы регулирования издательского рынка, тогда как обнародование избирательных стычек содействовало медиатизации самой литературной жизни.

Можно было думать, что Гонкуровская академия предрасположена к уклону влево, что определялось ее генетической связью с натурализмом, упорной оппозицией в отношении Французской академии, а также социальным положением ее членов, ведь завещание Эдмона Гонкура запрещало кооптацию «господ» и светских любителей. Однако открыто дрейфусарская позиция, которую занял Эмиль Золя, в действительности скрывала глубокое расслоение, спровоцированное делом Дрейфуса в натуралистской школе [428]428
  Ср.: Charle Christophe.La crise littéraire à l’époque du naturalisme. Op. cit. P. 167 sq.


[Закрыть]. Присоединение Леона Доде к «Аксьон франсез» в 1904 году показало, что ожидания эти были напрасны, и подтвердило существование двух политических лагерей в Гонкуровской академии. Главным представителем левого крыла стал Люсьен Декав, страстный сторонник Коммуны и ярый антимилитарист, чей роман «Унтера» (1889) стоил автору судебного разбирательства. Попытки членов конкурсных комиссий не принимать во внимание политических критериев только усиливают эту тенденцию. В 1917 году Люсьен Декав, который вместе со своим политическим противником Леоном Доде поддерживал кандидатуру Куртелина против Октава Мирбо, так писал председателю Гюставу Жеффруа: «Я голосую от левых за моего (как представляется) правого кандидата: Жоржа Куртелина [429]429
  Письмо Люсьена Дескава Гюставу Жеффруа, от 9 <нрзб.> 1917 (подчеркнуто Люсьеном Дескавом). Carton R. 19. Correspondences de Lucien Descaves à Gustave Geffrey. Fonds Gustave Geffrey, Archives de I’Académie Goucourt.


[Закрыть] ».

Военная обстановка усилила тенденцию трактовать выбор конкурсных комиссий в политических терминах. Если премия, присужденная в 1916 году роману Анри Барбюса «Огонь», явилась победой лагеря левых пацифистов, то премия 1919 года, отданная Марселю Прусту, а не Ролану Доржелесу, автору романа «Деревянные кресты», была расценена левой прессой – от «Юманите» до «Эвр» – как победа правых на заседании Академии под председательством Леона Доде. Предвосхищая результаты голосования в «Эвр» от 10 декабря 1919 года, Андре Бийи утверждал, что «борьба развернется между двумя фаворитами, представителем правых Марселем Прустом с его романом „Под сенью девушек в цвету“, и Роланом Доржелесом», а Габриель Рейяр называл Пруста «светским щеголем, одним из этих салонных завсегдатаев, томящихся под сенью девушек в цвету – их только слушай, – который заполучил свое не без поддержки сверху и справа, с самого правого края…» [430]430
  Цит. no: Duproy Micheline.Roland Dorgelès. Un siècle de vie littéraire française. Paris: Presses de la Renaissance, 1986. P. 195 et 196.


[Закрыть](здесь перед нами замечательный образчик того семантического синистризма, в силу которого правые стали именоваться правыми и уже за одно это изобличаться левыми). Левая пресса шумно приветствовала премию следующего года, присужденную – к великому сожалению Леона Доде – Рене Марану за книгу «Батуала», имевшую подзаголовок «Настоящий негритянский роман», в которой он изобличал нравы колониальной администрации [431]431
  «Как и на всех предыдущих заседаниях, на нашем образовалось правое крыло, которое вынужден был оставить [Анри] Сеар [близкий к Леону Доде], перейдя на сторону „левых“, к которым по всей видимости принадлежал и я, даже об этом не подозревая», – комментирует Люсьен Декав ( Descaves Lucien.Souvenirs d’un ours. Paris: Ed. De Paris, 1946. P. 524).


[Закрыть].

Итак, укореняясь мало-помалу в литературном поле, политические категории правого и левого приобретают все большую независимость, как об этом свидетельствует случай Пруста, не только от политических позиций, занимаемых писателями в действительности, и исторического противостояния дрейфусаров и антидрейфусаров – Пруст, напомним, был одним из дрейфусаров, – но также и от реального или мнимого идеологического содержания произведений. В то же самое время они накладываются на уже устоявшуюся оппозицию между двумя социальными типами писателя, светским и богемным, которая со времен Французской революции разделяет мир изящной словесности [432]432
  Ср.: Damton Robert.Bohème littéraire et révolution. Le monde des livres au XVIIIe siècle. Paris: Gallimard/Seuil, 1983; Seigel Jerrold.Paris-Bohème. Culture et politique aux marges de la vie bourgeoise 1830–1930, trad, française. Paris: Gallimard, 1991.


[Закрыть](Ролан Доржелес, который не принадлежал клевым, вышел из монмартрской богемы). Откликаясь на опубликованные ранее в «Эвр» критические замечания Андре Бийи о Прусте, искусствовед и художник Жак-Эмиль Бланш изобличал на страницах «Фигаро» современную тенденцию уделять большое внимание личности автора, его возрасту, социальному положению, стилю жизни, вместо того чтобы обсуждать само произведение, и сравнивал ее с методами избирательной кампании: «В критику проникают „уловки“ агитаторов» [433]433
  Blanche Jacques-Emile // Le Figaro. 1919. 22 sept. // Rony Olivier. Les Années roman 1919–1939. Anthologie de la critique romanesque dans l’entre-deuxguerres. Paris: Flammarion, 1997. P. 49.


[Закрыть].

По окончании войны складывается новая политическая ситуация, характеризующаяся частичной утратой автономии литературного поля, что сразу же и самым непосредственным образом сказывается во всем интеллектуальном пространстве. Самым видным представителем пацифистского интернационализма в коммунистическом его варианте становится Анри Барбюс, который в 1919 году призывает к учреждению Интернационала интеллектуалов и возглавляет движение «Кларте», близкое к концепциям III Интернационала [434]434
  Ср.: Racine Nicole.Une revue d’intellectuels communistes dans les années vingt: Clarté(1921–1928) // Revue française de science politique. 1967. Vol. XVII. № 3, juin. P. 484–519.


[Закрыть]. Гуманистическая версия пацифистского интернационализма была представлена не менее эмблематичной фигурой Ромена Роллана, вокруг которой объединяется целый ряд писателей, выступивших с «Декларацией независимости духа». На это заявление сразу же откликнулись интеллектуалы-националисты и католики, подписавшие манифест «В защиту партии разума», текст которого был написан близким к «Аксьон франсез» Анри Массисом. Манифест утверждал националистическую и консервативную доктрину и провозглашал следующий принцип: «национальное сознание на службе у национальных интересов» [435]435
  Текст обоих манифестов воспроизведен в кн.: Sirinelli Jean-François.Intellectuels et passions françaises. Manifestes et pétitions au XXe siècle. Paris: Fayard, 1990. P. 41–46 (p. 44 pour la citation).


[Закрыть]. На фоне этих широковещательных петиций был едва слышен голос главного редактора «Нувель ревю франсез» Жака Ривьера, который говорил о необходимости «сбросить этот гнет войны, под которым все еще вынуждены жить наши умы» и отстаивал независимость эстетических критериев [436]436
  Rivière Jacques.La Nouvelle Revue française // La NRF. 1919. № 69, 1 ^erjuin. P. 4.


[Закрыть]. Именно движение «Аксьон франсез», которому достались лавры победы в войне с Германией, и только-только появившаяся на свет Коммунистическая партия более всего способствовали политизации французской литературы в межвоенный период.

Использование политических категорий как способа классификации, более того, как способа разграничения позиций в области литературы проходит тем успешнее, что они восполняют лакуну, образовавшуюся после исчезновения литературных школ. Эстетическая концепция, определяемая формальными методами и предпочитаемой тематикой, которая на протяжении всего XIX века служила для различения литературных групп, остается отныне прерогативой авангарда, но и в этом случае ее явно недостаточно, чтобы утвердиться в литературной жизни. Сюрреалисты, например, заявляют о себе скорее через этическую программу, выступив в 1925 году против Рифской войны [437]437
  Ср.: Bandier Norbert.Sociologie du surréalisme 1924–1929. Paris: La Dispute, 1999. Chap. VII.


[Закрыть]. Перекликаясь с анархистскими устремлениями символистов, политическая эволюция сюрреалистов усиливает эту тенденцию смешивать эстетические позиции и идеологические постулаты, которая присутствует уже в самом термине «авангард».

Вообще, в это время литературные школы уступают место движениям, которые на основе какой-либо общности объединяют новичков и маргиналов: регионалистская литература, католическая литература, популистская литература, пролетарская литература и т. д. [438]438
  Ср.: Thiesse Anne-Marie.Ecrire la France. Le mouvement régionaliste de langue française entre la Belle Epoque et la Libération, Paris: PUF, 1991; Serry Hervé.Les écrivains catholiques dans les années 20 // Aсtes de la recherche en sciences sociales. 1998. № 124, sept. P. 80–87; id.L’Invention de l’écrivain catholique. Le mouvement de «renaissance littéraire catholique» (1880–1933). Contribution à une sociologie du «renouveau», thèse du doctorat. Universite Paris X-Nanterre, 2000. 2 vol.; Péru Jean-Michel.Une crise du champ littéraire français: le débat sur la «littérature prolétarienne», 1925–1935 // Actes de la recherche en sciences sociales. 1991. № 89, sept. P. 47–65; Ambroise Jean-Charles.Henry Poulaille et le mouvement français pour la littérature prolétarienne. Position littéraire, représentations, prises de positions politiques 1925–1944, thèse de doctorat. Université Rennes I, 1998.


[Закрыть]Чаще всего такие формы объединений свидетельствуют о неудачном положении внутри литературного поля – речь идет, например, о провинциальных писателях, которым не под силу занять видную позицию на парижской сцене, о претендентах, не обладающих экономическими, социальными и/или культурными ресурсами, без которых они не могут получить доступ к таким престижным инстанциям легитимизации, как, например, «НРФ», или литературные салоны и светские круги. Тем не менее они следуют определенным этическим или даже политическим доктринам, что увеличивает популярность этих писателей и позволяет им, рассчитывая на вполне определившиеся круги читателей, завоевать себе место в издательском деле.

В XIX веке литература часто служила ступенькой к политике: наиболее показательным примером такого рода пути остается карьера Мориса Барреса. Начиная с 1920 года ситуация изменяется ровно наоборот: именно политика, как бы ее ни хулили, предоставляет многим претендентам возможность проникнуть на литературное поле (разумеется, с «черного хода», через чужое поле), становится способом социализации и, довольно быстро, разграничения позиций. Утверждение политической логики в литературе должно быть отнесено, с одной стороны, на счет изменения характера политических предложений – писателям доверяется выступать на страницах партийных изданий, они имеют партийные поручения, партии активно привлекают в свои ряды интеллектуалов, взять, например, практику ФКП начиная с 1932 года [439]439
  Ср.: Bernard Jean-Pierre A.Le Parti communiste français et la question littéraire 1921–1939. Presses Universitairesde Grenoble, 1972; Prochasson Christophe.Les Intellectuels, le socialisme et la guerre (1900–1938). Paris: Seuil, 1993. По последним итогам по вопросу о Коммунистической партии и интеллектуалах ср.: Matoni Frédérique.Les intellectuels et le Parti: le cas français // Le Siècle des communistes / Michel Dreyfus et alii (dir.). Paris: L’Atelier, 2000. P. 405–424.


[Закрыть]; с другой – к преобразованиям прессы и издательской практики. Интеллектуальные трибуны определяют свое место, исходя из идеологических ориентиров. Именно в этот период – в прямой связи с теми задачами, которые ставят перед собой издатели, стремящиеся к увеличению числа читателей, – возникает несколько литературно-политических еженедельных газет, выходящих массовыми тиражами: если брать издания правого толка, это «Кандид» (1924), «Гренгуар» (1928), «Же сюи парту» (1938), вскоре ставшая откровенно фашистским изданием, или, наконец «1933», в левом лагере это коммунистическая «Монд» (1928), радикальная «Марианна» (1932) и лево-антифашистская «Вандреди» (1935). В то же самое время для более ограниченных читательских кругов появляется целый ряд новых идеологически окрашенных литературных журналов, которые стремятся заявить свое своеобразие по отношению, с одной стороны, к таким журналам общего характера, как, например, «Ревю де дё монд», а с другой – к крупным литературным ежемесячникам наподобие «Меркюр де Франс» или «Нувель ревю франсез». Речь идет о католическом и близком к «Аксьон франсез» «Ревю юниверсель» (1920), журналах коммунистической или левопацифистской ориентации «Кларте» (1921), «Эроп» (1923), «Коммюн» (1933), роялистско-католическом издании «Реаксьон» (1930), христианско-персоналистском журнале «Эспри» (1932) и т. д. Опыт войны, которой посвящена значительная часть прозы этого времени, способствует проникновению идеологии в область художественного вымысла, как об этом свидетельствует роман «Огонь» А. Барбюса, популярность которого была обеспечена Гонкуровской премией. Вместе с тем нельзя также забывать и о той роли, которую сыграли в литературе новые методы журналистики, в частности получивший распространение жанр репортажа, который обновляет французский роман того времени, как об этом свидетельствуют романы Андре Мальро, посвященные гражданским и революционным войнам [440]440
  Ср.: Rieuneau Maurice.Guerre et révolution dans le roman français 1919–1939. Paris: Klincksieck, 1974.


[Закрыть].

Эта политизация литературы порождает своего рода сопротивление, которое, излагая позицию своих противников, усиливает их представления о литературе. В 1927 году выходит в свет «Измена клириков» Жюльена Бенда, который упрекает интеллектуалов в том, что они «жертвуют высокими требованиями искусства в угоду партийным пристрастиям» [441]441
  Benda Julien.La Trahison des clercs. Paris: Grasset, 1927.


[Закрыть]. В 1930-м Марсель Арлан высказывает сожаление об этой подмене эстетического суждения суждением политическим:

Мне по-прежнему кажется пагубным это влияние политики на литературу. Нападки г-на Жюльена Бенда ничего не изменили. Писатель, хочет он того или нет, вынужден считаться с политическими партиями. Что бы он ни написал, его книга сразу относится либо к правому, либо к левому лагерю [442]442
  Arland Marcel.Examen [1930] // Essais critiques. Paris: Gallimard, 1952. P. 31–32.


[Закрыть].

Анкета Бо де Ломени «Кто такие правые и левые?» (1931) окончательно закрепляет использование этих категорий в поле идеологий, несмотря на то что некоторые из участников опроса высказывают сомнение в их уместности. «Когда речь идет о писателях, не очень-то часто говорят, что этот из правых, а тот из левых», – заявляет Альбер Тибоде [443]443
  Ответ Альбера Тибоде в опросе Бо де Ломени (Цит. соч. С. 76).


[Закрыть], что не мешает ему опубликовать в следующем году книгу под названием «Политические идеи во Франции», где он представляет опыт классификации правых и левых идей: к правым он относит традиционализм, либерализм и индустриализм, клевым – якобинство и социализм, а также христианскую демократию, которая «начинает леветь» [444]444
  Thibaudet Albert.Les Idées politiques de la France. Op. cit. P. 250.


[Закрыть].

Эта классификация во многом предвосхищает и предвещает широкомасштабную политическую мобилизацию писателей в 30-е годы. Наиболее зримым знаком – и сигналом – этой мобилизации является выбор в пользу коммунизма, сделанный Андре Жидом, писателем, который вплоть до 1932 года символизировал собой оторванного от мира художника. Эта политизация заметно усиливается после событий 6 февраля 1934 года и размежевания правых неопацифистов и левых антифашистов. Показательным в этом плане является также все возрастающее внимание к злобе дня, которое теперь, под давлением Гастона Галлимара, Андре Жида и Андре Мальро, уделяется в оплоте чистой литературы, которым оставался до сих пор журнал «Нувель ревю франсез» [445]445
  Ср.: Cornick Martyn.The Nouvelle Revue française under Jean Paulhan, 1925–1940. Amsterdam; Atlanta: Rodopi, 1995.


[Закрыть]. Несмотря на все усилия главного редактора Жана Полана, стремящегося сохранить равновесие между «правыми» и «левыми» и избежать всякого догматизма, в 1935-м Франсуа Мориак все же обвиняет его в том, что журнал все больше и больше скатывается к политике: «… даже если бы „НРФ“ принял сторону правых, мне все равно кажется, что в этом году он утратил смысл своего существования […] Увы, наверно, прошло то время, когда журнал мог достаточно свысока судить о текущих событиях, чтобы не пасть их жертвой» [446]446
  Письмо Франсуа Мориака Жану Полану (1935). Fonds Jean Paulhan. Archives IMEC.


[Закрыть]. В 1937 году Жан Полан пишет Марселю Арлану:

Я нисколько не разубедился в том, что сейчас как никогда важно, чтобы роль НРФ заключалась в том, чтобы не вмешиваться напрямую в борьбу партий. Низость многих оценочных суждений, которая намного заметнее в «Эроп», «Коммерс» и т. д. чем в «Кандиде» или «Аксьон франсез» (где постоянно твердят о своей непредвзятости), должна служить для нас предупреждением. Важно, однако, чтобы наша беспристрастность не превратилась в индифферентность. Мне бы хотелось, чтобы в НРФ царила страстная беспристрастность [447]447
  Жан Полан Марселю Арлану (начало 1937 г.) в кн.: Paulhan Jean, Arland Marcel.Correspondence 1936–1945. Paris: Gallimard, 2000. P. 55–56. Возможно, здесь идет речь о «Коммюн», а не о литературном журнале «Коммерс».


[Закрыть].

Однако когда в 1938-м Полан советуется с сотрудниками журнала по поводу направления, которое должно сильнее подчеркивать его единство, он сравнивает «НРФ» с «Эроп» и «Эспри», где «душа журнала», по его мнению, «столь ощутима»: «Причем я понимаю, – прибавляет он, – что и в одном и в другом случае это достигается ценой политического или нравственного догматизма», которого «НРФ» всегда сторонился [448]448
  Из письма Жана Полана Рене Домалю, 11 апреля 1938 года, в кн.: Paulhan Jean.Choix de lettres. Т. II. 1937–1945. Traité des jours sombres. Paris: Gallimard, 1992. P. 48.


[Закрыть]. Таким образом, политика окончательно определяется как способ идентификации и разграничений в литературном поле.

Итак, мы видим, что категории правого и левого накладываются на уже существующие литературные оппозиции, в чем-то совпадая с ними, в чем-то отличаясь от них: речь идет о парах светский/богемный, старый/юный, именитый/новичок, арьергард/ авангард. Как мы уже видели, они не всегда выражают реальные политические позиции писателей. Тем не менее в символическом пространстве литературы они обладают особой силой внушения и предписания, которая наделяет писательские позиции особыми ожиданиями. К тому же они не лишены определенных социальных оснований, что подтверждается базовыми статистическими данными.

Социологический портрет «писателя правого» и «писателя левого»

Поляризация литературного поля в 1930-е годы обусловливает возможность статистического подхода в анализе комплектования «правого» и «левого» лагеря в области литературы в период между двумя мировыми войнами. Тем не менее следует учитывать ограниченность подобного подхода, а главное – характерное для него двоякое упрощение, которое определяется тем, что здесь, с одной стороны, вся гамма возможных политических позиций сводится к бинарной оппозиции, а с другой – применяется принцип категоризации, который далеко не исчерпывает собственно литературных задач, решавшихся теми или иными писателями. Тем не менее наш анализ, затрагивающий траектории творческого пути 185 писателей, активно работавших в период с 1920-х по конец 1940-х годов, позволяет обнаружить то давление, которое оказывали социальные детерминанты и позиции, занимаемые в литературном поле, на политический выбор писателей в межвоенный период [449]449
  Здесь речь идет о реальных политических позициях. Для лучшего контроля результатов в эволюции политических траекторий писателей была установлена определенная периодизация, соответствующая основным этапам трансформации политических задач текущего момента: 1920–1930, 1930–1934, 1934–1939, 1940–1944, 1944–1947, 1947–1952, 1952–1956. Здесь я сосредоточиваюсь на межвоенном периоде, отсылая в том, что касается периода оккупации, к моей книге «Война писателей (1940–1953)» ( Sapiro G.La guerre des écrivains (1940–1953). Paris: Fayard, 1999). Результаты, касающиеся послевоенного периода (в частности, начиная с 1947 г.), обладают исключительно иллюстративным характером в отношении политической эволюции рассматриваемых писателей: более детальный анализ потребовал бы включить сюда писателей, занявших свое место на литературном поле уже после Освобождения. Решая свою задачу, я подразделила различные литературные группировки на две большие категории – «правые» и «левые» (есть еще три типа позиций, которые подразумевают следующие тенденции: «прочие/NRF», «аполитичные» и «нехарактерные», куда относятся писатели, которые были или слишком юны в начале рассматриваемого периода или ушли из жизни в 40-е годы). Категория «левый писатель» включает гошистов, троцкистов, коммунистов и попутчиков, а также социалистов, радикал-социалистов и христианских демократов; категория «правый писатель» – правых консерваторов, крайне правые («Аксьон франсез», лиги) или профашистские группировки; в послевоенный период к ней относятся также голлисты. Само собой разумеется, что мы рассматриваем не только активистов того или иного лагеря, но и сочувствующих. Несколько грубая, приблизительная категоризация, объясняющаяся немногочисленностью анализируемых групп, будет уточняться при более детальном их рассмотрении. Источники и принципы построения социологического анализа см.: Sapiro G.La guerre des écrivains (1940–1953) P. 703 sq.


[Закрыть].

Писатели левого лагеря принадлежат в основном к молодому поколению: более чем трем четвертям из них нет и тридцати к 1920 году, те, кому за тридцать, в той же самой пропорции выбирают «правый» лагерь, в 1920 году больше чем половине из них уже за сорок. Здесь следует различать крайне правых, к которым тянет наиболее молодых писателей (двое из пяти находятся в возрасте от тридцати одного года до сорока лет), и правых консерваторов, среди которых двое из пяти разменяли шестой десяток. Этот факт подтверждает известное соотношение между старением и склонностью к консерватизму, однако оно дополняется здесь двумя факторами. Первый связан с ритмом и формами литературной эволюции: с эпохи романтизма здесь все происходит через символические революции. Второй – с цезурой войны: как заметил Карл Манхейм, социальные перевороты ускоряют кристаллизацию новых поколений [450]450
  Mannheim Karl.Le Problème des générations. Paris: Nathan, 1990. P. 65–66.


[Закрыть].

«Поколенческий» принцип подтверждается временем вступления в литературное поле, определяемым датой первой публикации: больше половины правых писателей начинают свою литературную карьеру до Великой войны, тогда как больше трех четвертей левых писателей заявляют о себе в межвоенный период. Ряды левых регулярно пополняются за счет новичков литературного поля, которые в два раза чаще принимают сторону левых, чем правых: если в 1920-е их 38, то к концу 30-х годов уже 58 (по абсолютным показателям): то есть если в 20-е годы это каждый пятый из всей группы анализируемых писателей, то к концу 30-х это каждый третий, в то время как пополнение правого лагеря не столь значительно (от пятидесяти двух до шестидесяти одного, то есть от одной четверти до одной трети от всего количества писателей). Однако в обоих лагерях наблюдается характерная эволюция состава, что подтверждает предыдущее утверждение о политизации области литературы в 1930-е: после 1934 года общее число ангажированных писателей [451]451
  Имеются в виду политически активные писатели, члены какой-либо партии или сочувствующие, обнародовавшие свои политические взгляды – по примеру Жида, который в 1932 году сообщал в «Дневнике» о том, что он поддерживает коммунизм, – или же те из них, чьи взгляды хорошо известны в их окружении или обнаруживаются в их сочинениях.


[Закрыть](как правых, так и левых) возрастает более чем на 10 %, не считая новичков литературного поля, родившихся после 1910 года.

Различия поколений сказываются также в зависимости от того, в каком издательстве печатается писатель, кто выступает его первым основным издателем: как правило, правые печатаются в издательских домах, основанных в конце XIX века (каждый пятый – в крайне консервативном издательстве «Плон» (Plon), каждый четвертый – в таких издательствах, как «Альбен Мишель» (Albin Michel), «Фламмарион» (Flammarion), «Сток» (Stock) или «Кальманн-Леви» (Calmann-Levy), в то время как более чем две трети левых писателей издаются издательскими домами, утвердившимися в литературном поле после первой мировой войны: «Галлимар», «Грассе», «Деноэль» [452]452
  Здесь необходимы некоторые уточнения. Мы различаем первого основного издателя и второго основного издателя (то есть писатель может печататься либо одновременно у двух издателей, либо от первого перейти ко второму). Судя по первой переменной – первому основному издателю, – у «Галлимара», «Грассе» и «Деноэля» левых в два раза больше, чем у остальных. Однако если брать параметр второго основного издателя, то в издательствах «Грассе» и «Деноэль» наблюдается прямо противоположная тенденция, что восстанавливает равновесие между правыми и левыми в этих издательских домах. Очевидно, что в этом факторе сказывается стремление «Грассе» и «Деноэля» отмежеваться от издательства «НРФ», которое в 30-е годы обладает монополией на подтверждение символического капитала.


[Закрыть].

Однако поколенческий момент является лишь одним из факторов политического расслоения писателей, и его необходимо соотносить с общими социальными условиями их существования. Как правило, правые гораздо лучше обеспечены в плане унаследованного или приобретенного капитала: в сравнении с левыми собратьями по перу это настоящая социальная «элита». С точки зрения социального происхождения, определяемого по профессии отца, левые относятся в основном к мелкой буржуазии и народным классам: двое из пяти левых писателей являются выходцами из этих социальных слоев, тогда как у правых вплоть до 1934 года это только каждый десятый, причем чаще всего речь идет о крайне правых. Однако этот разрыв сокращается после 1934 года, когда перед лицом гитлеровской угрозы и нарастающей мощи фашизма образуются объединения интеллектуалов антифашистского толка, которые позволяют писателям, ревностно охраняющих свою независимость, занять определенную политическую позицию, не вступая в ряды той или иной партии; и когда, перед лицом этой опасности, Народный фронт обеспечивает объединившимся левым беспрецедентную респектабельность и легитимность. И если ряды левых все еще в два раза чаще, чем правых, пополняются выходцами из наименее обеспеченных слоев, то теперь левый лагерь собирает под свои знамена и более обеспеченных в плане унаследованных ресурсов писателей, тогда как у правых наблюдается небольшой спад в пополнении социальными ресурсами, в чем, по всей видимости, сказывается роль фашистских движений.

В то же время правые и левые не различаются по географическому фактору: примерно треть из них провела свое детство в Париже, половина – в провинции, что означает, что литературное поле пополняется в соответствии с общими пропорциями нашего населения [453]453
  Здесь надо заметить, что правые писатели не часто являются выходцами из колоний или зарубежных стран.


[Закрыть]. Заметим тем не менее, что писатели-консерваторы чаще являются уроженцами провинции, тогда как половина из писателей крайне правого толка парижане. При этом «правые» писатели в основном чаще, чем их левые собратья по перу, переезжают в Париж во время получения среднего образования [454]454
  Каждый второй (даже чаще) правый писатель против двух из пяти левых проживает в столице с подросткового возраста, и 80 % первых против 60 % последних являются парижанами ко времени обучения в высших учебных заведениях.


[Закрыть], что свидетельствует о наличии в их семьях финансовых ресурсов и определенных образовательных стратегий. Правые в два раза чаще пополняют свои ряды писателями, обучавшимися в знаменитых парижских лицеях (практически это двое из каждых пяти), и теми, кто учился в католических коллежах (каждый четвертый). Левые писатели не обладают столь основательным образовательным капиталом: двое из каждых пяти не получили высшего образования, тогда как у правых – это только один из пяти; к тому же они гораздо реже получают законченное высшее образование (40 % против 70 % правых писателей). Этот разрыв еще больше увеличивается, если соотнести данные результаты с возрастом писателей обеих сторон, поскольку левые писатели, которые, как правило, в общем моложе, получили доступ к образованию в ходе развития республиканского университетского образования [455]455
  С 1891 по 1920 год число студентов удвоилось, увеличившись с менее чем 23 000 до примерно 50 000 чел.


[Закрыть]. Заметим вместе с тем, что если те или иные проблемы в получении образования, связанные с финансовыми затруднениями, здоровьем, неуспеваемостью или войной, в общем гораздо чаще встречаются среди левых, чем среди правых (треть против менее чем четверти), то собственно неуспеваемость чаще всего характерна для крайне правых (практически каждый пятый против каждого десятого из левых), что частично объясняет их неприязнь к республиканской школе, выливающуюся в антиинтеллектуализм. При этом нельзя сказать, чтобы правые и левые писатели значительно отличались по характеру получаемого высшего образования, однако первые гораздо чаще учатся в высших школах или на подготовительных отделениях (44 % против 15 %). К концу 30-х годов расхождения, наблюдаемые в географическом и образовательном планах, постепенно сокращаются, как и различия в социальном происхождении, но при этом не наблюдается противоположной тенденции, что подтверждает отмечавшийся факт относительного спада социальных ресурсов у правых, в то время как у левых заметен подъем.

Наконец, правые и левые писатели не имеют существенных отличий в плане основных профессий. Единственное и весьма характерное исключение состоит в том, что среди первых в два раза чаще встречаются профессиональные журналисты (в 1920-е гг. каждый четвертый из правых был журналистом, а в конце 1930-х – каждый третий). Этот показатель выражает в определенной мере некий дисбаланс между правой прессой и левой прессой, которая менее влиятельна и не всегда способна предоставить какие-то посты своим «идеологам». Кроме того, это свидетельствует, что лагерь правых пополняется в основном за счет самых профессиональных писателей, которые обеспечивают свой достаток писательским трудом (журналистской или издательской работой), а также членов соответствующих профессиональных институций («Общество литераторов», «Общество драматургов» и т. д.). Среди правых чаще оказываются те, кто работал или продолжает работать в частном секторе, в том числе и журналисты (около 36 % в 20-е гг. и 44 % при Народном фронте, против соответственно 30 % и 26 % в государственном секторе), в то время как левые писатели чаще оказываются на службе у государства (около 28 % в 20-е гг. и 34 % при Народном фронте, против соответственно 20 % и 24 %, работающих в частном секторе), однако это расхождение, довольно незначительное в 20-е годы, становится ощутимым лишь после 1934 года, перед лицом фашистской угрозы, и особенно при Народном фронте. На него обращают внимание противники справа, о чем свидетельствует презрение Франсуа Мориака по отношению к «стаду писателей-чиновников», «всем этим Шансонам, Кассу, Жан-Ришарам Блокам», «скамеечкам» у ног Мальро [456]456
  Mauriac Francois.Journal 1932–1939. Paris: La Table Ronde, 1947 P. 294.


[Закрыть]. Заметим, что среди левых практически удваивается число писателей, которые были или являются преподавателями (от 4 до 9 в абсолютных цифрах, то есть соответственно 10 % и 15 % пополнения в лагере левых в 1920-е и после 1934 г.).