Текст книги "Василий I. Книга вторая"

Автор книги: Борис Дедюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

– Все одно чернее монаха не станешь!

Уж над Андреем потешались пострелята, но ему оттого было лишь радостнее на душе: «От мудрецов скрою, а детям открою», – вспомнил он, глядя на закрасневшие ребячьи лица, их улыбки, чувствуя горячие ручонки, хватающие его:

– Покружи!

– Устрой карусель!

Он взял на каждую руку по двое. Они висли, цеплялись, иные срывались, иные держались крепко, пока кружил он их, оторвав от земли.

Великий князь Василий Дмитриевич наблюдал эту картину сверху, с седла своего белого коня. Видел черную рясу и цветные детские рубашонки, мелькавшие по лугу, сверкающие голые грязные пятки, разинутые в восторге рты… Только-то и отметил: «Ну и здоров ты, брат Андрей! И пост не изнурил тебя!» А еще подумал, что ведь не отрок и не юноша уж Рублев, четвертый десяток разменял.

11

Узнав, что Андрей наконец-то начал икону и остановился на найденном им знамении будущего образа Николы, великий князь не утерпел и снова завернул в монастырь. И опять не застал изографа, но одного лишь Пыску, который сказал прерывающимся голосом и даже вспотев от волнения:

– К брату Андрею великие старцы пришли!

– По какому такому делу?

– Видишь ли, отче Никон из Троицкой обители возжелал в память преподобного Сергия иметь храмовую икону, поелику един Бог, во святой Троице поклоняемый, есть вечен, то есть не имеет ни начала, ни конца своего бытия, но всегда был, есть и будет.

– Видел я, в церкви во имя Троицы, которую сам Сергий срубил, есть такая икона.

– Никон другую хочет, для нового, каменного храма взамен старого деревянного.

– А Андрей что же, согласился? Он ведь мой заказ еще не исполнил! – в голосе великого князя Пысой расслышал угрожающие нотки, но не сробел, объяснил прямодушно.

– Испортил я все брату Андрею. Доверил он мне, а я испортил, неук я, только камешки растирать горазд, ну и еще левкасить, а я кистью шлепать возомнился. После покаянной молитвы я испорченную цку отмачивал в воде и стирал краску настоянном на уксусе хвощом, стер… Теперь все сызнова надо брату Андрею начинать. Вон смотри, стоит-ждет отлевкашенная цка для твоей иконы.

– Как же так? Ведь Андрей и знамения образа Николая-угодника сделал, а ты говоришь – сызнова?

– Не-е, брат Андрей не прорисовывает и не процарапывает грунт, как другие, не наносит на левкас рисунка, чтобы потом его краской покрывать, а сразу пишет! Так никто больше не умудрен. Потому и Никон вот благословил его на «Троицу». Эта икона, как и твой Никола, на полусаженной доске будет.

Василием Дмитриевичем овладело смутное беспокойство: а вдруг да передумал Андрей, не станет его заказа исполнять?

– Но как же Никон мог благословить? Он что же, нарушил обет молчания, который дал три года назад в знак скорби по почившему Сергию?

– Нет, он по-прежнему молчит, а игуменом вместо него на Троице отче Савва Сторожевский. Но вот пришли от Никона старцы…

– Где они? – уж не только беспокойство, но ревность и гнев стали прослушиваться в голосе великого князя.

– Там, в лесу у озера, где часовня с крестом, где Стефан Пермский поклонился Сергию, помнишь, чай?

Конечно, Василий Дмитриевич помнил рассказ о дивном событии, произошедшем при жизни Сергия Радонежского. Стефан был связан с пер во игуменом тесной дружбой. Однажды, направляясь из мест своей миссионерской деятельности в Москву для встречи нового митрополита Киприана и не имея времени на этот раз заглянуть на Маковец к своему другу, остановился на дороге, вышел из повозки, прочел молитву, поклонился в сторону невидимого Троицкого монастыря и сказан: «Мир тебе, духовный брат!» Сергий был в это время со своей братией в трапезной. Встав внезапно и в свою очередь прочитав молитву, сказал: «Радуйся и ты, Христов пастырь, мир Божий да пребывает с тобой». После трапезы монахи спросили преподобного, почему он так сделал. Сергий ответил: «Сейчас владыка Стефан проехал по московской дороге, поклонился Пресвятой Троице и нас благословил». С той поры стоит часовня с крестом на этом месте.

– А в нашей обители, – продолжал Пысой, – с той поры обычай заведен: за трапезой, перед тем как подается последнее блюдо, звонят в колокольчик, все встают и читают краткую молитву: «Молитвами святых Отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас».

– Зело говорлив ты, – поморщился Василий Дмитриевич, раздражаясь по непонятным ему самому причинам. – Пойдем к ним, к старцам, найдешь дорогу?

– А то-о!

Василий Дмитриевич повелел всей своей свите, даже и ближним боярам, ждать его в монастырском дворе.

Вдвоем с Пысоем они пошли по узенькой тропинке в раменный лес. По дороге Пысой сообщил, что Андрей жаловался ему, будто утомлен уж постами и молитвенными бдениями, «а дух его не только не укрепляется и не светлеет, но изнурен и день ото дня хуже. Уж и сон отдохновенный какую ночь вовсе не приходит, и от пищи отвращаются уста, хотя глад сосет, яко змей, в утробе сидящий.

– А ты, я вижу, ничего?

– Не, я терпеливый.

Пыска радовался весеннему утру, называл по голосам птиц, заговаривал с белками, а те, будто понимали его, вставали на задние лапки и прислушивались к его голосу.

– Пыска, ты ведь тоже, как Никон да как сам Сергий преподобный, исихастом, молчальником зовешься?

Он засмеялся:

– Какой я молчальник… Богу уж надоел, наверное, все время с ним разговариваю, трощу ему то то, то это. Пра, надоел! Это с людьми я молчальник, да и то если что пустое молвить.

– Значит, если думы у тебя, уже не молчальник?

– Похоже, так, – неуверенно согласился Пысой.

– Значит, чтобы и не думать совсем? – допытывался Василий Дмитриевич.

– Тверди: «Господи, помилуй!» – и все. А того лучше – к Троице Живоначальной: к Богу-отцу, высшей силе, к Богу-сыну, полноте всезнания, к Богу-духу святому, первой любви…

Василий Дмитриевич слушал Пысоя, узнавал и не узнавал его: нет, он не блаженный, он не хилый, ничего – он здоров, деятелен, свеж, голос звучный, часто, забывшись, начинает петь. И скрытный, однако, словно бы и не знает ничего про Живану… А может, правда не знает?.. Так пусть узнает! А то – ишь, какой безмятежный да благостный… И великий князь спросил с плохо скрытым злорадством:

– А где твоя невеста-то теперь, знаешь ли?

– Не моя она… И – не твоя! – ничто не дрогнуло ни на лице Пысоя, ни в голосе не прорвалось. – Невеста она Христова, в монастыре твоей матушки, княгини великой Евдокии Дмитриевны[126]126
  Пысой говорил об основанном Евдокией Дмитриевной в 1393 году в Кремле, возле Чудовой обители, Вознесенском монастыре для безутешных вдов, потерявших своих супругов на поле Куликовом и в других ратях. Позднее монастырь этот стал усыпальницей великих княжон, цариц и царевен. В 30-е годы нашего века он вместе с древним Чудовым монастырем был «разобран» с помощью взрывов, на месте их построена школа красных командиров имени ВЦИК.


[Закрыть]. Во-он смотри, крест как жарко горит на солнце. Это та часовня, там и старцы с братом Андреем. Трое их там. А в Священном писании говорится, что Господь находится там, где трое соберутся во имя Его[127]127
  Неточная цитата из Евангелия от Матфея: «…где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».


[Закрыть].

– А если четверо? Почему они тебя с собой не взяли?

– Велели дров наколоть, посуду еще раз в ручье промыть, то есть освежить, сварить кашичку жиденькую.

– Ты все сделал, что велели?

– Нет. Ты же позвал. Успею.

– А ну как не успеешь? Отправляйся назад, я один пойду дальше.

12

Пысой засвистел иволгой и скрылся за кустами.

В самое время спровадил Василий Дмитриевич своего веселого попутчика: впереди слышались негромкие голоса, потрескивал сушняк под ногами неторопливо шедших по лесу людей. Ну да, это они. Епифаний из Троицкого монастыря и Кирилл из Белоозерья – два прославленных и высокочтимых уже на Руси духовных лица, а меж них идет Андрей в простой иноческой рясе. Он что-то рассказывает дивным старцам, то смеясь, то, кажется, искажаясь гневом. А они слушают его, перебирая четки, то тихой улыбкой отвечая на Андреев смех и склоняя в согласии головы, то вспыхивают гневом ли, отчаянием ли, строжают лицами и вопрошают тревожно.

О чем же так говорит Андрей с умудренными духовниками и что такое те ему говорят, что Андрей слушает их, обхватив подбородок ладонями и полыхая лицом? Видит Василий Дмитриевич ревнивым глазом, что происходит у них что-то важное, значительное, а что именно – не понять, ни слова не расслышать. Особенно испытующе вглядывался в лицо Андрея: вот побледнел он… опустил глаза… смотрит с напряжением… теперь – счастливо… вопросительно… кажется, страдальчески, да, да, знакомый излом бровей длинных, кажется, пальцы ломает с хрустом… А Епифаний-то, Епифаний-то Премудрый – тоже совсем забылся, машет четками над головой, ну и ну!

Василий Дмитриевич собрался было окликнуть приближавшихся к нему святых отцов, но решил затем подождать, прислушался, по-прежнему таясь за терновым кустом. Стали доноситься голоса все отчетливее, все громче:

– Уж третья тризна его минула, никто, опричь тебя, не дерзнет облик старца пречудного запечатлеть, ты один и грамоте уразумей, и в приближении с ним долгие лета пребывал, – увещевал Кирилл, а Епифаний отвечал, и сомневаясь, и колеблясь, и решаясь:

– Как могу я, бедный, в нынешнее Сергиево время по порядку написать сие житие, рассказать о многих его подвигах и неизреченных трудах? Что подобает первым вспомнить? Или какой довольствоваться беседой в похвалу ему? Откуда взять умение, которое укрепит меня к такому повествованию? – слышались в его словах и глубокая тоска, и истинное преклонение перед величием жизненного подвига первоигумена Руси.

– Первым надобно вспомнить о том, что удостоен был Сергий наш созерцать мир вечного света, видеть свет безначального бытия, – уверенно подсказывал Кирилл, а Андрей переводил молча взгляд с одного старца на другого, напряженно вслушивался в их разговор.

Епифаний соглашался:

– Да, истинно так. Он первый из русских молитвенников удостоился явления самой Божией Матери. Завидую я троице мистической – ученикам Сергия, удостоенным быть свидетелями неизреченного видения, – келейнику игумена Михею, инокам Исаакию и Симону. Исаакий и Михей своей кончиной упредили Сергия и были связаны обещанием молчания до его смерти, но от Симона узнал я многое о тайнах, оставшихся неведомыми для остальных монахов.

– Поведай, отче! – попросил робко Андрей и воздел руки словно для молитвы.

Они близко подошли к озеру, их уже и видно стало плохо за прошлогодним камышом. И голоса долетали приглушенными. Василий Дмитриевич в нетерпении обежал лесную кулижку и притаился в кустах на другом берегу озера. Боясь быть обнаруженным, не высовывал головы из тальника. Вода тихая, все в ней отражается – подойдут, он увидит их, как в зеркале, и разговоры опять будет слышать: озеро узенькое.

Верно рассчитал: в светлом зеркале – тонкие фигуры старцев и Андрея, даже видны их длинные волосы, болтающиеся руки, которые тоже кажутся очень длинными; и слышно стало, что говорят. Каждое слово по водной глади долетало теперь очень внятно.

– Сергий с келейником вдвоем были, когда голос раздался: «Пречистая грядет». А затем озарил их свет ослепительный, ярче солнечного, и он увидел Царицу Небесную с апостолами Петром и Иоанном, блистающими в несказанной светлости. Сергий пал ниц, не в силах вынести этот свет. Пречистая прикоснулась к нему руками своими и сказала: «Не ужасайся, избранник Мой. Я пришла посетить тебя. Услышала молитвы твои об учениках твоих, о которых ты молишься, и об обители твоей; не скорби более, ибо отныне она всем будет изобиловать и при жизни твоей и по смерти твоей. Неотступна буду я от обители твоей».

Все трое, дойдя до песчаной отмели озера, неспешно развернулись, стали удаляться прочь, так что Василий Дмитриевич уж больше не мог слышать их беседы. Подумал, не обежать ли снова вокруг, но по зрелом размышлении решил, что они сами скоро должны вернуться, и не ошибся. Снова услышал их говор, но занимало их что-то уж другое, не о Сергии беседовали они уже:

– Так верно… В переводе с греческого значит: «Ты еси…»

– Я видел эту надпись в Дельфах. Вырезана она на Аполлоновом храме – храме Бога жизни и счастья; однако что же означает она?

– Возьми Плутарха «De Eiapyd Delpos»… Вера сокровенная, заветное чаяние человека…

– Дивен Бог во святых Своих…

– Нет, все-таки, видно, о Сергии речь… Да, верно, о нем.

– Григорий Синаит – да, его мистицизм, словно лесной пожар, выйдя с Афона, охватил греко-славянский мир. Но Сергий – нет, он николи не был исихастом.

– Как, отче? – снова воздел Андрей молитвенно руки к Епифанию.

– Да так, – отозвался вместо Епифания Кирилл. – Взять хоть отношения Сергия с великими князьями. Мог ли исихаст…

– …Устав студитский ввел в обители…

– А видение Божией Матери и апостолов!..

Обрывки разговора хорошо слышал великий князь, но всего понять в их беседе не мог. Да еще ходят так споро, ровно куда опаздывают.

Тут птаха пискнула рядом, возмущенно с куста на Василия Дмитриевича заругалась, крылья вспушила: он на ее гнездо чуть не сел. Великому князю смешно: такая кроха, а тоже свое право отстаивает и о детках печется. Потом глядь на озеро: что такое? Разбилось зеркало, пошли кругами волны мелкие, перебивая друг друга, рябыми стали отраженные небеса, изломались кусты, раздробились зелеными осколками седые склоненные ветлы. Великий князь на живот лег, осторожно продвинулся, глаз любопытный, можно сказать, силком просунул промеж травы – и что же? Господи! Кто поверит, если рассказать? Епифаний, прозванный Премудрым, и Кирилл, добродетель и справедливость земная, четки святые на ветку повесили, каменцов озерных насобирали и давай их по воде наискосяк пускать!..

Василий Дмитриевич глаз свой, зрящий из засады, протер, а преподобные новых голышей с приплеска подняли и опять стали их преизрядно вдоль озера отправлять. Андрейка же штаны узлом затянул, рясу за пояс подправил, уже других, плоских, каменьев насбирал и несет в подоле старцам. И себе толику оставил. И почали они сигать, блины испекать, друг перед другом похваляясь, и даже иной раз как бы переругиваясь, и плечами толкаясь. Отцы духовные веселы сделались, ровно дети, заспорили вдруг, кто оказался ловчее и чей камень больше раз подпрыгнул.

Великий князь увлекся, сам стал считать, у кого сколько блинов получается, даже в спор ему ввязаться хотелось, он мог бы точно сказать, что лучше всех кидал Андрей все же…

Василий Дмитриевич находился в заветрии, жарко было, а тут еще комары его облепили, мочи нет… А те трое, слышно, опять удаляются, про ристалище свое враз забыли, опять какую-то умственность говорят.

– «Познай самого себя», «Ничего через меру» – все семь изречений, что в пронаосе начертаны, зело мудры, но «Ты еси!». Это ведь значит – есть жизнь, есть радость и сила, есть счастье на земле.

– Верно, верно! То – не ложь, не призрак зыбкий, нет, «Ты еси!».

И снова о Сергии:

– Истинно: дивен Бог во святых Своих. Божественной благодатию, которую стяжал целожизненным подвигом святой Божий угодник, соделался он дерзновенным ходатаем перед Богом во время своей земной жизни и остается таковым по переселении от земли на Небо.

Они удалялись теперь уже совсем, зеленая стена молодой осоки сомкнулась за ними, шевеля верхушками. Будто сон Василию Дмитриевичу был – проснулся, и нет ничего… Но вдруг Андрей вернулся, четки с ветлы сдернул (Епифаний их забыл) и опять убежал. Василий Дмитриевич уже вставать хотел, на четвереньки уж было воздвигся, как Андрейка опять из осоки вынырнул, скоро голыш схватил, оглянулся и по воде, размахнувшись, пустил. Плохо, надо сказать, на этот раз у него получилось – торопился, видно; очень это великому князю отчетливо было видно с четверенек. И как Андрей его не заметил?.. Стоял, аки меск, только траву не жевал… Андрей шепотом помянул нечистого и скрылся в зарослях.

Василий Дмитриевич, уже не таясь, разогнулся, стряхнул с рук кусочки земли, попытался стереть зеленые пятна, что остались от травы на полях малинового кафтана, ухмыльнулся про себя: «Невместно мне, однако, на карачках-то ползать… Тот, кого власть возносит над другими людьми, должен быть выше человеческих слабостей, чтобы удержаться на высоте, не пасть ниц…» Но тут же и усмирил свою гордынность, снова опустился на колени, произнес про себя мольбу, которая уж не раз ему помогала: «Господи, прости меня, грешного! Преподобный Сергий, помоги мне заступою твоею!» Еще раз посмотрел с опаской в ту сторону, где скрылись старцы и Андрей Рублев.

Весеннее марево дрожало над прошлогодним жухлым камышом, как неясное желание, как неисполнимое чаяние.

Хронология жизни и княжения Василия I Дмитриевича

1371 год. Рождение Василия I Дмитриевича, сына Дмитрия Донского.

1382 год. Василий послан отцом в Орду представительствовать на споре за великокняжеский престол с тверским князем Михаилом Александровичем.

Удержан в орде как заложник.

1384 год. Василий бежит из плена.

1387 год. Возвращается через Литву в Москву.

1389 год. Смерть великого князя Дмитрия Донского.

Василий заключает соглашение с дядей – Владимиром Андреевичем, по которому тот признает полное свое подчинение племяннику.

Василий I Дмитриевич вступает на великокняжеский престол.

1391 год. Заключение брака с Софьей Витовтовной, дочерью литовского князя.

1392 год. Орда предоставляет Василию ярлык на Нижегородское великое княжество, Городец, Мещеру, Муром, Тарусу.

1395 год. Тамерлан, победив Тохтамыша, перешел Волгу и овладел Ельцом. Василий стал во главе ополчения, но Тохтамыш отступает. Витовт начал наступление на восток, взял Смоленск.

1396 год. Витовт разгромил Рязанские земли.

Василий принимает Витовта в Коломне, где они договариваются о совместных действиях против Великого Новгорода: заключившего договор с немцами.

1397 год. У Великого Новгорода отняты Торжок, Вологда, Устюг, земли коми.

1398 год. Новгородцы возвращают отнятые земли.

1399 год. Витовт разрывает мирный договор с Василием I.

1401 год. Московские войска воюют на Двине, в Заволочье.

1402 год. Заключение мира с Витовтом.

1406 год. Мир с Литвой вновь разорван.

Василий выводит войска против Витовта к р. Плаве, но битва не состоится.

Заключение с Литвой перемирия на год.

1408 год. Войска Василия и Витовта встречаются на р. Угре.

Заключение вечного мира с Литвой.

Предводитель ордынской рати Эдигей подходит к Москве и в течение месяца опустошает московские города.

Василий укрывается в Костроме.

1412 год. Василий выигрывает в Орде нижегородское дело.

1419 год. Василий назначает своим преемником сына Василия.

1425 год. Смерть Василия I Дмитриевича.